Текст книги "Потому что (не) люблю…"

Глава 7

– Что это было ночью? – едва войдя в кабинет, приглушённо зашипел Густав. – Я чуть с ума не сошёл, когда ты так и не ответила!

Я не обернулась. Просто стояла у окна, и смотрела на Волгу. Какой же всё-таки здесь бесконечный простор и течение, мощь и жизнь! Здание управления не просто так расположилось всего в сотне метров от воды, и неслучайно мой кабинет находился на втором этаже – я с самого начала хотела иметь возможность наслаждаться этим видом. И всегда наслаждалась. Но сейчас словно видела впервые за всё почти уже минувшее лето. И это было такое странное ощущение – как будто проснулась с бодуна и ни черта не помнишь, что было накануне.

– Марина, что происходит?

Теперь голос прозвучал прямо за спиной, и я вздрогнула. По нервам резко, до едва сдерживаемой ярости, ударил протест на такое бесцеремонное вторжение в моё личное пространство. Захотелось вдруг наорать на него и выставить за дверь… Да что со мной такое? Я поёжилась и отступила.

– Ничего. Просто к тому моменту, как ты ответил, я резко захотела спать. – Окончательно покинув зону вторжения, опустилась в своё кресло за рабочим столом. – Сама не заметила, как вырубилась, извини. Так получилось, я не специально.

– Резко захотела спать? – окинул меня встревоженно-изучающим взглядом Густав. – А что случилось перед этим? Ты ведь не просто так мне написала?

Перед внутренним взором на бешенной скорости замелькали кадры: темнота комнаты, лицо Данилы, его глаза, губы, руки – всё так рядом и по-настоящему. Его прикосновения, вкус поцелуев, запах тела. И мой отклик – неконтролируемый, жадный до дрожи… и до кома в горле пугающий. Я ведь чуть не сорвалась! Поэтому и запаниковала.

– Ничего особенного. Из-за границы прилетел наш с мужем давний приятель, и мы все вместе поехали в загородный клуб. Там было шампанское, танцы…

Осеклась, вспомнив ту стерву. Ту самую, «доброжелательницу», которая посвятила меня в тайну мужа. И хотя до этого я видела её лишь на фото – вчера сразу узнала. И держалась она так, словно обиделась не на то, что мой муж отказал ей в принципе, но, скорее, за то, что отшил, когда она ему наконец наскучила…

От этой мысли резко закружилась голова, и я с нажимом потёрла виски. Всё-таки не выспалась. И, похоже, немного перебрала с шампанским.

– Не молчи! Что было потом? – нетерпеливо подогнал меня Густав.

Я подняла на него взгляд. Не нравился мне его тон, не нравилось, как он, опираясь руками на стол, словно нависает надо мной. Он снова вторгался в моё пространство, и это неожиданно напрягало, хотя погружения в транс тоже всегда сопровождались прикосновениями, и раньше это не доставляло мне дискомфорта. Впрочем, сейчас меня раздражало всё, даже чуть слышный стук колыхаемой ветерком жалюзи по подоконнику.

– Потом мы поехали домой, и всё.

– Ты врёшь! – ударил он ладонью по столу. Я вздрогнула. – Потом было что-то, что выбило тебя из колеи! Что?!

– Это что, допрос? – повысила я голос в ответ. – Ты, кажется, забываешься. Я говорю тебе, у меня уже всё хорошо! Я прекрасно себя чувствую, полна сил и бодрости духа! И на данный момент страстно хочу окунуться в работу. Так может, и тебе заняться делом? На подъездной территории весь газон засыпан листьями, и сами себя они не уберут.

– Прости, – резко подался он назад и мне сразу стало легче дышать. – Прости. Я просто сегодня не спал. Я волновался за тебя! Ты даже не представляешь как! Я ведь… – замер, глядя мне в глаза, подбирая слова.

Но я и так поняла. Поспешно отвела взгляд.

– Густав, не начинай. Это бесполезно, я уже говорила тебе. Сердцу не прикажешь.

Он усмехнулся.

– Конечно. Слишком молод, я помню. Извини. Просто хотел сказать, что волнуюсь за тебя. Ты не в себе, и это заметно. У тебя даже зрачки расширены и рассеян взгляд. Тебя кидает от плюса к минусу, потому что ты на ходу переоцениваешь то, что ещё вчера казалось незначительными и не вызывало отклика. И я не хочу тебя пугать, но это похоже на откат! И ничем хорошим это не закончится.

В груди похолодело.

– Как откат? С чего вдруг?

– Вот и я хочу понять. Расскажи мне! По порядку, что происходило вчера, что ты при этом чувствовала? Но, главное, что заставило тебя написать мне среди ночи? Это очень важно!

Я сцепила руки на груди. Всё внутри клокотало странным раздражением, но я даже не понимала, что тому причина – Густав, ставший вдруг таким назойливыми, или меня действительно ломает? И вместе с этим по конечностям разливался холодок страха. Я не хотела обратно в то безумие боли… Я не хотела откат!

– Ладно. Вчера утром я, как обычно, была в бассейне, потом на массаже. Меня разморило, и я решила, что могу позволить себе внеплановый выходной. Отпустила домработницу, решила сама приготовить ужин, но в этот момент нагрянул тот приятель, про которого я уже говорила.

– Это тот, с которым ты сегодня приехала сюда? – поджал Густав губы, и я могла бы поспорить, что в его тоне сквознула ревность. – Вас с ним связывает что-то большее, чем просто дружба, так? Что-то в прошлом?

– Какое это имеет значение? Сейчас мы просто приятели.

– Сейчас всё имеет значение, Марина, каждая мелочь! Вы были с ним близки?

– Ты давишь на меня, Густав!

– Я пытаюсь тебе помочь! А ты сопротивляешься. И если так пойдёт дальше, я просто буду бессилен.

Я погрызла губу. Он был прав. Я и сама чувствовала, что закрываюсь.

– Когда-то он был моим парнем, мы встречались, и я даже была в него влюблена. Пока не познакомилась с будущим мужем. Они с Кириллом уже тогда были лучшими друзьями.

– И что ты почувствовала, когда увидела его вчера?

– Конечно обрадовалась, я ведь не видела его двенадцать лет!

– И всё?

– Да.

… Нет. Прямо сейчас я вдруг поняла, что не просто обрадовалась Киру. Меня в тот момент буквально накрыло. Никогда раньше, с тех пор как мы с Данилой вместе, он не вызывал у меня таких эмоций. Даже наоборот – я всегда чувствовала себя слегка виноватой перед ним и избегала, а вчера этот барьер словно рухнул и меня понесло…

– С кем ты вчера танцевала?

– С ним.

– И с мужем?

– Нет. Он этого не любит.

… И снова вспомнила – он-то хотел, это я отказала. Тогда казалось, что сделала это чисто на автомате, но сейчас вдруг поняла – специально, чтобы его зацепить.

– А что ты чувствовала, когда танцевала с его другом?

– Ну не знаю, наверное, лёгкость и вдохновение. Но тут ничего такого, просто в юности мы танцевали с ним в паре, а вчера устроили вечер воспоминаний. И это было забавно.

– И всё?

– Да.

… Нет. Ещё было странное возбуждение, но не от близости Кирилла, а от следящего за нами взгляда Данилы. Я специально провоцировала его, хотела заставить нервничать… Потому что и самой вдруг стало не всё равно. Потому что сидела за столиком и, как дура, сравнивала их. И Кир был такой классный! Наслаждение для глаз и ушей: демонстративная эстетика мускулистого тела, лёгкость в манерах, юмор. А аура – вообще чистый секс! По сравнению с ним Данила выглядел уставшим и напряжённым, как до отказа сжатая пружина: тронешь – убьёт. От него разило сосредоточенностью, недовольством и проблемами. Он не пытался себя демонстрировать, ему было плевать на то, как на него реагируют окружающие. Но был… МОЙ. Просто мой. Весь, от ёжика коротко стриженных волос, до морщинок в углах глаз, до крепких жилистых рук и ссадин на любимом лице… Рост, голос, запах, вкус, взгляд, характер, привычки, переломанные кости, линии на ладонях, упрямство и харизма, тепло, нежность, сила… Весь, какой есть неидеальный, он был мой идеал. Мой воздух, моя бесконечность и сила притяжения. Я знала его, помнила, скучала и нуждалась в нём. До сих пор…

На глаза резко набежали слёзы, задрожал подбородок. До сих пор! Что за… наказание?!

Где-то фоном зазвучал голос Густава:

– Марина, ты как?

Вот только и он тоже – до сих пор. И я готова была поспорить, что знаю, на каком таком «объекте» он находится прямо сейчас. А может, и не знаю, потому что, может, этот «объект» у него уже давно не один… Но какая разница, если прошло уже почти пять месяцев, а мне, оказывается, до сих пор не всё равно!

– …Марина, посмотри на меня!

Вздрогнула, почувствовав на своих щеках ладони. Чужие ладони, НЕ ЕГО.

– Ты смотришь мне в глаза, слышишь моё дыхание…

Чужие глаза – близко-близко, запах чужой, голос.

– Вдох, и ты чувствуешь приятную тяжесть в ногах…

Чужое дыхание, чужая непозволительная близость.

– Нет, нет… – затрепыхалась я уворачиваясь. – Не надо, Густав! Не сейчас…

Он удержал мою голову, не давая отвернуться. Пальцы сжимали скулы, нос почти касался моего носа.

– Чшш… Успокойся! Конечно, не надо, если ты не хочешь! Просто успокойся…

– Пусти! – ударила я его по рукам и вырвалась. Застыли, отделённые друг от друга столом. Я решительно утёрла ползущие по щекам слёзы. – Не смей прикасаться ко мне без моего разрешения, Густав! Никогда!

– Прости. Тебя накрыло, и я испугался. Марина, это действительно откат. И это не шутки, тебя может отшвырнуть гораздо дальше, чем ты была, когда мы только начали.

– Меня не может отшвырнуть назад, потому что до сих пор так и не зашвырнуло вперёд! Твой метод не работает, Густав! Всё осталось, где было. Я поняла это только что.

– Это и есть откат, Марина! Тебя штормит! Через пять минут тебе вполне может показаться, что мы, наоборот, достигли небывалых результатов и ты сможешь наконец уйти от мужа, даже не обернувшись и ни на миг, не усомнившись в своём решении! Даже если он будет валяться у тебя в ногах! Даже если он при тебе полезет в петлю. Но ещё через час, ты обнаружишь в этой петле себя, потому что тебя отшвырнёт назад!

Снова схватил меня за руку чуть выше локтя. Знакомое движение фокусировки внимания, за которым обычно следует нескончаемый поток трудноразличимых слов, которые, однако, действуют на меня как крепкое снотворное. Я вырвала руку:

– Я сказала, не смей! – и, схватив сумочку, выскочила из-за стола.

– Услышь меня, так нельзя! – кинулся за мной Густав. – Сейчас тебе крайне необходимо стабилизироваться, а потом, если не хочешь продолжать терапию, постепенно выходить из блоков. Но это тоже сеансы. По-другому никак! Марина, постой!

Но я уже выскакивала из собственного же кабинета, и сразу за порогом врезалась вдруг в скалу.

– Опа! – подхватили меня сильные руки. – Осторожнее на поворотах!

– Господи, Кир, ты меня чуть не сшиб! – охнула я.

– Ну, вообще всё немного наоборот. Я пострадавший.

– Марина Андреевна, вот списки, которые вы просили, – потянулась за папкой секретарь. – Здесь статистика по вновь прибывшим и сводки по выпускникам прошлого месяца.

– Спасибо, Лена, – на автомате взяла я папку. – Я сейчас уеду, но остаюсь на связи.

– Поняла. А… – деликатно покосилась на открытую дверь моего кабинета.

– Он ремонтирует жалюзи. Да свидания, Лена.

– До свидания, Марина Андреевна…

А сама с открытым ртом пялится на Кира. Чёртов красавчик, если он такой же бабник, как прежде, его просто нельзя пускать в мой офис!

– Как тебе у нас? – когда спускались вниз, спросила я его. – Всё посмотрел?

– Ну прошёлся, да. Круто, что сказать. Я помню, пацанами сюда на великах гоняли купаться. Тут турбаза какая-то была, совдеповская. Все кому не лень через неё шастали. А теперь, гляжу, к берегу так просто не подступиться.

– Да, теперь здесь всё в долгосрочной аренде. Туда ниже по течению – это всё сплошь москвичи. Загородные клубы, базы отдыха, банные комплексы. Но самое классное место всё равно у «Птиц», недаром мы в Данькой воевали за него почти год. Я уж молчу во сколько оно нам по деньгам обошлось. Зато здесь и выход к воде удобный, и берег крепкий и территория большая. Опять же, кусок леса тоже наш, как природный парк. Пойдём, покажу…

Следующие полчаса не без гордости водила его по своему хозяйству. Выходили к самой Волге, заходили в лес, прошлись вдоль бассейна, свернули к корпусам опекаемых.

– Почему именно кризисный центр, Марин? – задал Кир самый традиционный вопрос. Все его задавали, даже журналисты. И настолько часто, что у меня даже был готов универсальный тупой ответ. – Почему не база отдыха? Тут же сейчас, насколько я понимаю, одни расходы?

– Потому что в семье должна быть гармония, – улыбнулась я. – Данила зарабатывает, я трачу. Классика.

– Любишь это дело? Я имею в виду – помогать?

– Очень. Для меня каждый наш «выпускник», тот, кому удалось справиться с кризисом и наладить свою жизнь – как звёздочка на небе. И чем больше звёзд, тем светлее моя внутренняя тьма.

– Поэтому тебя здесь и любят. Прям, я бы сказал, боготворят.

– С чего ты взял?

Кир пожал плечами:

– С людьми пообщался. А Даныча, мне показалось, наоборот недолюбливают. Почему так?

– Просто побаиваются. Он вечно как ни приедет, сразу включает хозяина и начинает всех строить, начиная персоналом и заканчивая подопечными. Но все знают, что, если бы не он – не было бы и «Птиц», поэтому если кого и боготворят, так это его.

– А там что? – кивнул Кир на высокий забор выше по течению.

– Лес был, совсем недавно расчистили под застройку. Вроде бы элитный жилищный комплекс какой-то. Место красивое, вид на Волгу хороший открывается свысока, но берег неудобный, к воде спуска нету. Можно попытаться организовать, конечно, но русло такое, что насыпной пляж в любом случае будет постоянно размывать. И омуты под обрывом… – Увидела вдали силуэт Густава, бредущего с метлой к служебному флигелю. Почувствовала, что недавнее раздражение полностью отступило, а на его место пришло что-то вроде жалости. Протянула Киру ключ. – Ты иди в машину, ладно? А я сейчас…

Картина наоборот: теперь он стоял у окна, спиной ко мне, а я на пороге.

– Густав, не обижайся, но мне правда кажется, что всё это пустая затея. Я никогда не смогу охладеть к мужу до полного нуля, нас с ним слишком многое связывает, но, может, этого и не надо? Достаточно уже и того, что накал ослабел, а дальше я смогу справиться и сама. Другие же как-то справляются?

– Это откат, как ты не понимаешь…

– Даже если и так – всё не так страшно, как казалось раньше. Я просто снова испытываю эмоции, но теперь контролирую их. И в этом есть твоя огромная заслуга! Это благодаря тебе и твоим сеансам у меня появилось время для того, чтобы страсти утихли. Теперь я справлюсь сама.

– Ты не понимаешь о чём говоришь, – не оборачиваясь, сокрушённо качнул он головой. – А когда поймёшь, может быть уже поздно.

– Я не полезу в петлю, Густав. И не буду резать вены, и глотать таблетки. Это всё в прошлом. Я просто хочу жить, как все, без этой иглы гипнозов.

– Дай мне хотя бы правильно вывести тебя…

А я, кажется, понимала в чём на самом деле его проблема. Он просто боялся меня потерять. И я сама была в этом виновата – я его, ранимого, романтичного мальчишку, подсадила на себя. Это я позволяла ему держать себя за руку, обнимать ладонями своё лицо, заглядывать мне в глаза – близко-близко, так, что смешивались дыханья. Я позволяла ему залезать ко мне в голову, выуживать из неё страхи, вкладывать вместо них надежду. Он словно был Пигмалионом, а я его Галатеей. Это была опасная игра, но я нуждалась в ней, и совершенно не думала о том, каково приходится Густаву. Я была занята лишь мечтой забыть Данилу, об этом были все мои разговоры и слезы, а в это время Густав медленно, но верно погружался в свои чувства ко мне… И все эти сеансы, якобы выводящие из ранее наложенной программы – это предлоги.

Я не хотела больше этих игр, не чувствовала в них потребности, даже наоборот – отторжение. И неожиданный страх. Теперь, когда Густав окончательно понял, что взаимность ему не светит – что он захочет нашептать мне в трансе? Ведь если возможно убедить в безразличии, почему не убедить и во влюблённости?

Он развернулся ко мне, долго и молча смотрел, наконец вздохнул.

– Пообещай хотя бы, что если почувствуешь себя хуже, то придёшь ко мне, и позволишь тебе помочь.

– Конечно, – примирительно улыбнулась я. – Ты же у меня здесь, – постучала пальцем по голове. – Друг, хранитель секретов и смотритель моих демонов. К кому я могу прийти, если не к тебе? Кстати, – понизила голос, – я всё-таки нашла с кем переговорить на счёт твоей легализации. Мне сказали, что это вообще не вопрос, просто нужно время, чтобы подготовить документы. От двух, до шести месяцев. Так что пока ты живёшь здесь и работаешь, а потом станешь каким-нибудь Алехандро и можешь податься дальше, хоть в город, хоть в село.

– То есть, остаться здесь я не смогу, да?

– Это будет рискованно. Как я объясню юротделу, что Густав стал вдруг Алехандро?

– Но можно ведь оставить меня Густавом?

– Но ты ведь сам говорил, что скрываешься? Значит, первым делом нужно поменять имя, разве нет? Или я не всё знаю, и Густав – это уже не твоё?

Встретились взглядами. Странно, почему это не приходило мне в голову раньше? И как же меня тогда прижало, что я вообще впустила в свою голову настолько незнакомого человека?

– Моё, – грустно кивнул он. – У меня нет от тебя секретов.

– Хорошо. Тогда, надеюсь мы разобрались, и обойдёмся без обид, да? Спасибо тебе за помощь, но отныне только уставные отношения в рамках «Птиц»

Он не ответил, и я, немного замявшись, повернулась уходить.

– Ещё один вопрос. Ты обмолвилась, что вчера отпустила домработницу и решила приготовить ужин. Зачем?

– Ну… Просто я люблю иногда повозиться на кухне.

– И всё?

– Да.

… Нет. Я не люблю возиться на кухне, но Данила всегда любил мою стряпню, и поэтому я часто ему готовила. Особенно раньше, до того, как узнала его тайну. И продолжала делать это и после – значительно реже, но всё-таки. До сих пор мне казалось, что я делаю это просто для снятия стресса… А сейчас вдруг поняла, что это было по-прежнему для Данилы. Несмотря ни на что. Исподтишка, тайком от самой себя. И он даже не знал, что еда приготовлена мною – я сменила рецепты и велела Нине помалкивать…

– А что? – с неожиданной тревогой глянула я на Густава. – К чему этот вопрос?

– Потому что, если несмотря на мои сеансы ты продолжала заботиться о муже – это может значить, что ты зависима от своих страхов и связанной с ними боли. Ты сама их ищешь и создаёшь предпосылки, и эта потребность пробивается даже через мои блоки. А теперь просто представь, что будет, если тебя отшвырнёт назад!

Я шла к парковке и всё думала о его словах. Продолжала ли я заботиться о Даниле? Пожалуй нет, это просто нельзя назвать заботой. Ведь если я что-то и делала, то это было таким мизером по сравнению с тем, что бывало раньше! Подумаешь, ужин. Подумаешь, отглаженная рубашка или купленный на смену закончившемуся шампунь. Определённая марка зубной пасты, до блеска оттёртый с любимой кружки чайный налёт. Вовремя подзаряженный телефон, проветренная перед сном спальня, и прочие мелочи. Просто привычка, разве нет?

Правда, как вписать сюда поцарапанную машину – это вопрос. По идее, мне должно бы быть без разницы, разобьётся он или нет. Но по факту оказалось, что лучше пусть с другой, но живой и здоровый… И стоило подумать об этом, как в душе поднималась такая буря – тут тебе и страх, и боль, и желание сделать ещё больше. Точно зависимость.

Глава 8

«Кровь ударила в голову» – это очень приблизительное выражение, и оно ни о чём. На самом же деле, когда я увидел эту парочку, мне показалось, меня разорвало. Даже оглушённо замер на пару мгновений, потерявшись, что дальше. И, кажется, готов был убивать. Отмерев, долбанул со всего размаха по выключателю. Заорал:

– Подъём!

В крови знакомой, обжигающей лавой бурлил адреналин, сами собою сжимались кулаки… Но Маринки на кровати не оказалось, лишь тряся головой, жмурился от света Кирей. Отпихнул скомканное одеяло, которое я принял за Маринку, сел.

– Даныч… – судя по всему, он был с похмелья. Но это не отменяло того, что спал он на нашей кровати! – Приехал уже?

Ага, УЖЕ! Не ждали?

– Где Маринка? – рыкнул я и ломанулся в туалетную комнату.

Но её не было и там. Зато небрежно свисало через стенку душевой кабины её всё ещё влажное полотенце, и пахло её гелем для душа.

Вернулся в комнату. Кир всё так же сидел и делал вид, что ни хрена не понимает.

– Где она? – накинулся на него я.

– Кто?

– Жена моя!

– Ну… – пожал плечами, – не знаю.

Я зарычал и ломанулся из комнаты, но на пороге столкнулся с Маринкой. Кутаясь в плед, она так же щурилась от света и выглядела взволнованной.

– Что случилось?

Я глянул в коридор за её спину, увидел приоткрытую дверь комнаты, которую мы по привычке всё ещё называли детской. И тут же осенило. По венам всё ещё плескались отголоски взрыва, а я уже чувствовал себя полным дураком, но вместе с этим не отпускало ощущение, что случайности не случайны, и моя первая реакция была самой правильной.

Да ну, бред!

Рванул Маринку на себя, обнял так крепко, чтобы не смогла вырваться даже если очень захочет, чтобы знала, как я соскучился, истосковался… Но она поступила проще – зачем вырываться, когда можно просто не реагировать? И мои руки разжались сами собою. По внутренностям пополз ядовитый холодок раздражения.

– Я понимаю, что тебе плевать, – тихо, не глядя на меня, процедила она сквозь зубы, – но раз уж ты заявился под утро, то не мог бы и вести себя потише? Мне, например, рано вставать.

Повернулась и, подобрав метущий пол подол пледа, пошла обратно в детскую. Я за нею.

 Зайдя в комнату, плотно прикрыл за собой дверь, и подумал, вдруг, что всё сходится так ладно, что не подкопаешься! Даже эта комната, в которой я при всём желании не смог бы повысить голос. Идеальное убежище!

Здесь всё осталось так же, как в тот день, когда Владюшка уходил отсюда в последний раз: игрушки, плакаты на стенах, кеды под кроватью, небрежно брошенная на спинку стула футболочка, целая стая бумажных птиц на ниточках под потолком… Я был против этого музея, он высасывал из меня силы, каждый раз напоминая о трагедии, а Маринка наоборот – в любой непонятной ситуации сбегала сюда, словно здесь было её место силы, и на все мои увещевания отвечала лишь одно: для неё эта память священна, со всеми её горестями и радостями, и она не отдаст её никогда и ни за что на свете.

Сдерживаясь, сунул руки в карманы.

– Может, объяснишь, что здесь происходит?

Маринка села на расстеленную Владькину кровать, плед упал с плеча, и я увидел, что на ней не обычная ночная пижама, а полупрозрачный пеньюар из кружева ручной работы, который я дарил ей на пятнадцатилетие нашей свадьбы. Когда она надевала его в последний раз? Уже и не припомнить.

– Понятия не имею! Это ты устроил ор на весь дом, а не я.

– Не прикидывайся, – снова начал раздражаться я. – Что Кирей делает в нашей постели?

– Спит. Вернее спал, до того, как ты поднял ор.

– А ты?

– Что я? Я тоже спала, пока ты не…

– Маринааа… – угрожающе засопел я. – Ты прекрасно понимаешь о чём я.

Она усмехнулась.

– Ты примитивен, Магницкий. Если бы мы с ним решили переспать, то уж точно нашли бы для этого местечко побезопаснее. Не говоря уж о том, что для того, чтобы переспать – не обязательно ждать ночи и прыгать в койку…

«Тебе ли этого не знать» – померещился мне недоговорённый ею хвостик фразы, но я отмахнул его, как обычную свою паранойю.

– Ну да. Или сделать всё наоборот напоказ, чтобы я чувствовал себя дураком и помалкивал даже при очевидном, да?

– Ты и есть дурак.

Прозвучало двусмысленно, но Маринка при этом была настолько привычно бесстрастна, что у меня даже вопрос про пеньюар застревал в горле. И жёг адским пламенем! Для кого она так вырядилась-то?!

– Ладно, тогда объясни, почему он спит в нашей комнате, а не в гостевой?

– Потому что в гостевой голые окна и солнечная сторона, из-за чего человек просыпался в четыре утра.

– Допустим. Тогда почему в нашу спальню, а не в любую другую?

– Потому что кровать самая удобная. Я просто хотела как лучше, прекрати истерику. И можно я теперь буду спать?

– Интересно… А я где должен был лечь, когда приеду? В холле на диванчике?

– В любой другой из комнат, – с лёгкой усмешкой парировала она. – К тому же, кто же знал, что ты приедешь сегодня?

– Я говорил!

– Ты говорил, что вернёшься к вечеру, а сейчас уже почти утро. И ты даже не соизволил взять трубку, когда я тебе звонила. – Демонстративно легла и, отвернувшись к стенке, укуталась в покрывало. – Всё, не мешай мне спать.

Вот так просто, фактически выставила за дверь. И от сонливой усталости у меня окончательно осталось только злое раздражение и жуткая тяга накатить чего-нибудь покрепче.

Внизу, заторможенно потягивая минералку, сидел взлохмаченный, помятый с бодуна Кирей. Я молча плеснул вискаря в два стакана и поставил один перед ним, но он не отреагировал, просто смотрел в стол перед собой и поигрывал желваками. Я так же молча проглотил свою дозу и снова потянулся к бутылке.

– А ты думал, она где? – спросил вдруг Кир.

– Ничего я не думал, просто устал, как собака.

– Да ладно? – в усмешке братана проскользнул сарказм. – И поэтому аж в душ её искать побежал? А чего не под кроватью?

Я помолчал. Было во всём этом что-то идиотское, но именно поэтому казалось неслучайным. А может, это просто у меня на фоне спермотоксикоза поехала крыша.

– Ты мылся женским гелем для душа? Ничего, что там рядом мужской стоит?

– А если я скажу, что не помню мылся ли вообще?

– И тебя не смутило, что она положила тебя в хозяйской спальне, при том, что в доме ещё пять комнат?

– И если скажу, что ни хрена не обратил внимания на то, куда меня отправили, потому что был хорошо датый?

– Где бухал?

– И с кем, да?

Я промолчал, он усмехнулся.

– С институтскими пацанами встречался, можешь проверить, если хочешь.

Я плеснул себе ещё виски.

– Ладно. Я просто психанул, извини.

– Нет, ты не просто психанул, Даныч. Ты на полном серьёзе решил, что я мог бы. – Залпом допил минералку, сполз с барного стула. – Давай спать, братан. Утро вечера мудренее.

– Бля, Кирей, ну хорош! – крикнул я ему в спину, но он, не обернувшись, ушёл в гостевую на первом этаже.

А ближе к полудню, упрямо повторяя, что так будет реально лучше, он заявил, что перебирается в гостиницу.

– Я, может, баб хочу водить и бухать сутками напролёт, а мне приходится под вас строиться. Не, я лучше на волю.

– Без обид, братан?

– Да какие обиды, Даныч. Милые бранятся – только тешатся, а я просто не хочу сдохнуть от вашей случайной пули.

В его словах всё ещё слышалась обида, но мне, если честно, полегчало, хотя осадочек от самого себя, конечно, остался поганый. Пытаясь загладить косяк, поселил Кирея не в гостиницу, а в одни из своих апартаментов для приезжих вип-партнёров.

Договорились встретиться ближе к вечеру, и когда я уже спускался вниз, неожиданно, на полчаса раньше договорённого времени, позвонил Горовец старший.

Встретились с ним уже через час, пересеклись, в буквальном смысле, на ходу – на парковке возле центрального парка. Я подсел к нему в машину и он, без долгих вступлений, перешёл к делу:

– В общем, на счёт металлургии я не передумал – как была не моя тема, так и осталась, но у нас с тобой неожиданно нарисовались другие точки соприкосновения. Анжелика, кстати, подсказала, что значит, женский взгляд со стороны! И хотя то, что она подсказала само по себе примитивно, но на этой основе у меня выстроилось такое предложение, которое разом покроет и твои, и мои проблемы.

Я моментально напрягся, не ожидая от этой стервы ничего хорошего.

– Если помнишь, – продолжил Горовец, – у меня с Лебедевыми сейчас проект по поводу жилищного комплекса на Волге. Размах грандиозный, по масштабу сопоставим со столичным, если не с Европейским вообще. Комплекс станет визитной карточкой города, жемчужиной. Все воротилы бизнеса и политики, звёзды эстрады и просто олигархи не будут вылезать отсюда круглый год. Только настоящему размаху мешает ландшафт. Берег у нас там слишком уж обрывистый и спецы говорят, что при таком течении править бесполезно, да ещё и на судоходном форватере, где нам в принципе не дадут менять русло. Понимаешь?

Я понял. Сразу. И всё бы ничего – бизнес предполагает собой смелые решения больших задач, если бы не Маринка.

– Я понимаю, Дмитрий Николаевич. Но «Птицы» принадлежат мне только формально. На самом деле хозяйничает там жена, она этот центр создавала, выстраивала, пестала. Она его не отдаст, он ей слишком дорог.

– Ты меня не дослушал, Данила Саныч, речь ведь идёт не просто о продаже. Та сумма инвестиций, которую ты ищешь, скажем прямо, весьма нехилая даже для меня. И ты прекрасно это понимаешь, поэтому и пытался с самого начала подкатить ко мне. Я так же знаю, что ты обращался и к другим инвесторам, но никто из местных твой размах не тянет. Тебе сейчас либо реально на Москву выходить, либо со мной договориться. А можно и сразу двух зайцев – и Москву и меня заполучить. Как? Через твой центр. Сам посуди, Лебедевы – это и есть Москва, бабла у них достаточно, я заинтересован чтобы они зашли сюда, поэтому пойду тебе навстречу, хотя, сам знаешь, металлургия – это не моё. Давай так – ты передаёшь мне территорию своего центра, и она идёт в зачёт части суммы, которую мы с Лебедевыми тебе инвестируем. При этом, нам нужна только земля, то есть все строения пойдут под снос. Цена голого участка в разы ниже твоего застроенного комплекса, но я дам не просто полную цену за комплекс, а накину сто процентов за срочность сделки. Это уже порядка двухсот миллионов, которые ты получишь к концу этой недели, и тебе даже не придётся их мне возвращать. Оставшуюся часть инвестиций ты получишь равными долями от меня и от Лебедевых в течение ближайших трёх недель. Что скажешь?

А что я мог сказать? Это было шикарное предложение! Не просто шикарное, а похожее на глас Божий: «Ты молился, я услышал – так бери и пользуйся моей добротой!» И даже плевать на то, что Анжелка, кидая Горовцу идею, скорее всего просто хотела подгадить, пустив между нами с Маринкой кошку. Но вот сама Маринка…

– Мне нужно переварить это, Дмитрий Николаевич.

– Ну понятное дело! Я бы на твоём месте тоже охренел! – рассмеялся он. Глянул на часы. – Давай завтра в это же время, да?

– Мало. Не хочу с кондачка.

– Ну-у-у, – скривился Горовец. – Ты сейчас как мой Юрка. Тот тоже на словах быстёр, а как до дела доходит – мямлит. А Данила Магницкий, и это любой дурак в нашей дыре знает, человек хваткий и решительный. Не разочаровывай меня, ну!

– До конца недели, – не повёлся я на его попытку поднажать. Его интерес был не меньше моего, поэтому подождёт. – К концу недели я дам однозначный ответ.

Маринка слушала меня внешне безучастно, но по тому, как на её щеках стремительно разгорались алые пятна, я понимал, что она не в себе от ярости. Смотрел на них и чувствовал, как меня и самого заражает её злость… Надо же, это что же, я нашёл единственную ещё живую струнку в сердце Снежной королевы? Вот эти бомжи и беженцы, беременные малолетки, жертвы семейного насилия, и черте-кто ещё – это беспокойство о них впервые за последние месяцы заставляет её скинуть свою маску биоробота?