Текст книги "Год нашей войны"

~ Не надо, – бросил Молния.

Противоречивые приказы обескуражили Тауни, и он не сдвинулся с места. Я одарил Женю продолжительным взглядом, и это возымело свое действие.

Она оперлась ладонями о стол, вытянула худые ноги и, подумав, успокаивающе потрепала Станиэля по голове.

Станиэль взглянул на нее, как ребенок на охотничьего ястреба.

– Я понимаю, – начал он мягко, – что у вас не было шанса получить представление о наших возможностях из-за недавних конфликтов и из-за того, что мы вели себя не очень галантно по отношению к вам. После того как ваш муж оставил вас в качестве правителя Лоуспасса, мы самонадеянно взвалили слишком много на ваши хрупкие плечи. Моя власть распространяется только на земли Пернатых, однако я предлагаю вам, с позволения эсзаев, любую помощь, которую мы в состоянии оказать.

Мне пришлось перевести это Жене, и она захлопала в ладоши от радости.

– Я хочу домой.

– Ну, риданнка хочет сбежать, – заметила Вирео.

– Вот этого не надо! – осудила ее Ата.

– Джею самому не стоило уноситься отсюда на коне вдоль Стены, – вызывающе заявила Вирео.

– Рыбачка! Он убил больше Насекомых, чем ты сможешь сосчитать.

– Замолчи и слушай, что скажет Янт, – велел Туман. – Лошадиная морда.

Все уставились на меня, как будто чувствовали, что между мной и Женей что-то было и что я способен разрешить ситуацию, причем мирно. Я задумался – для Жени Лоуспасс был чужим и пугающим местом. Вирео и Тауни, когда мы все разъедемся, и вовсе перестанут обращать на нее внимание. Оторванная во всех отношениях от приятной жизни рядом со своим добрым мужем, она пребывала в растерянности и страдала от одиночества. Управление поместьем и крепостью ничего ей не приносило. Наоборот, она чувствовала себя побежденной.

Обнаружив стоявшую на столе бутылку виски, она схватила ее и, закинув голову назад, шумно сделала несколько глотков.

– Сестра? – позвал я. Ее зеленые глаза сверкнули. – Спускайся завтра в конюшни. Я найду для тебя лошадь. Оставь форт на Вирео. Я позволю тебе отправиться домой. – Я увидел, что глаза ее сузились. – Никаких фокусов, обещаю. Прости.

Ата практически сходила с ума от желания узнать, почему я веду себя так покорно.

Женя кивнула. Она расстегнула верхнюю пуговицу тонкой рубашки и вынула печать Лоуспасса, висевшую на грязной нитке. Перекусив нить, она опустила толстое золотое кольцо в протянутую ладонь Вирео.

Леди Саммердэй крепко сомкнула пальцы, и ее лицо осветилось радостью. Тауни сжал возлюбленную в своих медвежьих объятиях.

– А лошадь хорошая? – спросила Женя, глядя на меня сквозь локоны темных волос.

– Да. А теперь мне нужно отдохнуть, сестра. Мы были на ногах всю ночь.

– Что? – заверещал Станиэль. – Ты спал несколько часов.

– Я не спал всю ночь. Просто я был в другом месте. Я отодвинул свой стул и почти – почти! – сумел поймать Женю за руку.

Она резко прыгнула со стола к окну, заставив Тумана выругаться. Ухватившись за росший возле рамы плющ, она перелетела через подоконник и проворно, как белка, рванула вниз по стене. Очутившись на земле, она на мгновение остановилась. Замковый двор был пуст. Она присела, быстро пересекла его и исчезла под портиком в дальнем конце.

Ее тень в лунном свете – мускулистая и поджарая, – подобно молнии, стремительно пронеслась по мостовой около внутреннего барьера. Это не просто худощавость – в ней было что-то особенное, постоянный животный голод. Женя – это секс на палочке для меня и просто палочка – для всех остальных.

Конюшни крепости Лоуспасс состояли из двух длинных, невысоких зданий. Мощеный проход между ними, с желобом посередине, был сырым, и мои сапоги постоянно скользили. К тому моменту, как я добрался до входа в конюшни – в темные предрассветные часы он напоминал круглый черный рот, – я был покрыт грязью и лошадиным дерьмом. Впрочем, это могло быть и человеческое дерьмо, ведь уборные в крепости давно обветшали и давно уже не функционировали нормально.

Конюшни выглядели непрезентабельно: стены из побеленного камня, шиферная кровля. Сразу за ними находился внешний барьер Лоуспасса – толстая стена с проходом наверху. Я провел там много часов, расхаживая туда и обратно по бревенчатому полу, посыпанному, чтобы не скользить, песком.

Я оперся на дверной косяк, ожидая прихода Жени.

В каждом помещении крепости находилось множество людей, большинство из них – раненые. Однако единственный звук, который я сейчас слышал, – это сопенье и фырканье привязанных лошадей. Кто-то из них почувствовал мое присутствие и заржал, стуча копытом по насыпному полу. С сеновала, расположенного на чердаке, мне на нос упала соломинка, и я смахнул ее. Еще несколько приземлились мне на голову, и я тут же их стряхнул, ибо волосы были моей гордостью.

Скоро я окажусь в Замке со всеми его удобствами – горячей водой, чистой одеждой, легальными наркотиками и моей женой. Еще одна соломинка упала сверху. Длинная фиолетовая черта разрезала небо. Я наблюдал, как она постепенно светлела, становясь сначала лиловой, а затем – темно-красной. Когда взошло солнце, она превратилась в узкую карандашную полоску на бледно-голубом небе.

Я ждал Женю. Я безумно желал ее и безумно боялся, что никогда больше ее не увижу. Она могла затеряться в горах, и даже если бы я ждал ее в Скри в самый страшный буран, не было никакой гарантии, что ей захочется наведаться в «Филигранного паука». Даже если бы я выследил ее – а я отличный следопыт, – то вряд ли смог бы поймать.

То, что делает меня великим, одновременно и отдаляет меня от других. Если бы я был чистокровным неженатым риданнцем, то Женя вышла бы за меня замуж и с согласия императора вошла бы в Замковый Круг бессмертных. Но нет! Мой отец был авианцем, и благодаря сочетанию авианских крыльев и худощавого риданнского телосложения я получил способность летать, и поэтому Женя смотрит на меня как на сумасшедшего. В риданнской культуре приняты ранние браки, и, как правило, мужья помогают растить детей, пока худые от природы риданнские женщины восстанавливаются после родовой травмы и вновь обретают способность развивать подходящую для охоты скорость. Новорожденного риданнца кладут на пол – он может сразу подняться. К концу дня он начинает ходить, а к концу недели – уже носится туда-сюда.

Еще несколько минут я насиловал свой мозг старым, знакомым до боли вопросом: каким образом авианский торговец и насильник – мой отец – сумел поймать девушку-риданнку?

Время лечит не все раны. Некоторые поступки можно четко разглядеть и понять только сквозь призму прожитых лет. Мучительные воспоминания не исчезают, наоборот, со временем они все более тяжкой ношей ложатся на плечи. Это поступки, свидетелей которым нет и в которых я отчаянно хочу покаяться, однако тогда я погибну. Они постоянно приходят ко мне в ночных кошмарах, и это – мое наказание.

Конюх, громко зевнув, отвлек меня от тягостных воспоминаний. Он был одет в ярко-красный замшевый жилет, обрезанный сзади для крыльев. Он проскочил мимо и, увидев меня, явно удивился, но все же сумел выдавить из себя приветствие:

– Доброе утро, Вестник.

– Хорошее утро для полета, – ответил я.

Он взглянул на мои маховые перья метровой длины. Сами крылья были сложены под плащом, и оттого он сильно топорщился, приоткрывая мои мускулистые ноги. Слуга никогда не видел у других людей ничего подобного. Он кивнул в сторону двери.

– Приготовить вашу скаковую лошадь?

– Нет. Мне нужна черная кобыла, на которой я ездил вчера.

– Это лошадь Мерганзера. Из Рачиса. Зовут Шарабия.

– Приведи ее и убедись, что вся сбруя в порядке.

– Как прикажете, Комета.

– Мне плевать на украшения, но ей придется проделать долгий путь, так что она должна быть хорошо подготовлена. А теперь оставь меня.

Оставь меня с моей печалью. Я все еще ждал Женю, поглядывая на крыши, по которым она часто лазала, мечтая увидеть лед у внешнего барьера и сосульки на парапетах. Я все ждал и ждал, и вздрогнул, различив над головой легкий шорох. Я замер, но, услышав смешок, взглянул наверх и в щели между досок увидел глаза – узкие золотистые зрачки, в которых отражалось солнце. Женя, вытянувшись, лежала на сеновале. Она выдернула еще одну соломинку из своей импровизированной постели и бросила в меня хихикая и просовывая в щель свои длинные пальцы. Я быстро схватился за нижний брус и поднялся наверх, надеясь поваляться там с ней, однако, когда я забрался на сеновал и упал в солому, она легко спрыгнула вниз и быстро, на цыпочках, засеменила между стойлами, обращаясь к лошадям:

– Вы хорошие? Нет, я так не думаю. Плохая лошадь, хорошая лошадь? Что насчет тебя?

Ее тело свисало с узких прямых плеч как с вешалки – так же, как свисало лицо со скул. Белое, как бумага, треугольное лицо-оригами с большими, словно нарисованными химическим карандашом кругами под глазами от недостатка сна.

– Госпожа! Моя госпожа!

Я спрыгнул вниз и, припав к ее ногам, зарылся лицом в шнуровку ее сапог. Она попыталась пнуть меня в нос. Я потянул ее за отворот сапога, но она осталась стоять да еще и приняла грозный вид.

– Мне жаль, что так произошло, – умолял я. – Прошу, прости меня. Я хочу тебе помочь.

Она больно ущипнула меня за плечо, ее длинные ногти впились в кожу. Я представил, как она нагибается и кусает меня за язык.

– Говори на скри! – потребовала Женя. – Я… не очень хорошо говорю по-авиански.

Это испортило бы мою мольбу, поскольку в нашем родном языке отсутствуют слова «извини» или «прощать». Никогда не доверяй языку, в котором нет будущего времени, но есть двадцать разных слов, обозначающих пьянство.

– Теперь ты со мной в безопасности. То, что мы сделали, было неправильно. Во всяком случае, авианцы сочли бы это неправильным. Я сожалею и хочу как-то отблагодарить тебя, Женя. Идем во двор, я помогу тебе вернуться в горы.

– Все лошади – испорченные твари. Они кусаются!

– Я нашел одну, которая, похоже, не возражает, чтобы ее наездницей была риданнка.

– Ах, черт тебя раздери, неужели?

Не искушай меня. Очень сложно находиться рядом с тобой и держать себя в руках. Порхающая с места на место девчонка оказалась достаточно близко для того, чтобы я смог схватить ее. Или просто вытащить нож и прижать ее к стене. Желание взять ее обуревало меня. Черт, никто не узнает, к тому же никому нет дела!

– Я видел, как ты поймала мышь. Не заставляй меня так же играть с тобой.

Она отбросила назад волосы и, пригнувшись под сеновалом, выбежала из конюшни.

Солдаты, отобранные для эскорта Станиэля, собирались во дворе крепости. Звон оружия и амуниции заполнил все вокруг. Солдаты прилаживали седельные ремни, сворачивали спальные мешки, скручивали цигарки и смачно жевали сочные сэндвичи с беконом.

Я увидел, что один из них осматривает свой меч, однако большинство солдат уже упаковали начищенное оружие. Они крепили к седлам небольшие барабаны, раскрашенные золотистым, аметистовым и синим цветами, вставляли перья и усики Насекомых в волосы. Уланы развернули разноцветные попоны, которые использовали как подушки. Копья превратились в древки для вымпелов – голубых и цвета слоновой кости, украшенных изображениями белокрылых орлов, башен, собаки с жемчужными глазами и ястреба с хохолком из разноцветных перьев.

Хромоногий солдат оперся на свое копье, и друзья помогли ему забраться в седло. В его волосах до сих пор виднелись синие пряди – в этот цвет самые дерзкие и желавшие выделиться воины красили волосы перед боем. Несколько человек довольно посмеивались, радуясь возвращению в Авию, но большинство молчали, держа в уме приказы Станиэля. Я заметил флаг с изображением черной ласточки с расправленными крыльями – символом Роу-Та поместья моей жены, – и узнал в коренастом человеке державшем его, тамошнего стража, однако я не мог заговорить с ним, пока рядом со мной, подобно пуме, расхаживала Женя.

Она вставила ногу в стремя и оказалась верхом на лошади, прежде чем я успел понять, что происходит. Животное принялось лягаться, вставать на дыбы – в общем, делало все, чтобы сбросить с себя наездницу. Та вцепилась обеими руками, похожими на натянутые веревки, в гриву. Авианские солдаты оторвались от сборов и, широко раскрыв глаза и рты, наблюдали за происходящим.

Я скорчил им рожу.

– Хотите поймать всех лоуспасских мух? Занимайтесь своими делами!

Женя тем временем подчинила себе Шарабию, причем самым простым способом – она позволила лошади вымотаться, и та оставила попытки сбросить риданнку.

– Обещай не есть лошадь, Женя… Хотя бы пока не доберешься до Дарклинга. Вот мой компас.

Я показал ей серебряный приборчик и попытался объяснить, что это такое, но она взвизгнула: «Симпатичная!» – и начала его трясти, заставляя разрисованную стрелку вращаться. Ей это нравилось. Мне пришлось вырвать компас из ее когтей.

– Закат должен оставаться у тебя за спиной, – втолковывал я. – Эти холмы постепенно превращаются в горы, так что если ты будешь ехать прямо, то доберешься до торгового тракта, и по нему – до Скри.

Женя оскалилась в безумной ухмылке. Я вытащил из сапога нож и отдал ей. Если компас оказался бесполезен, то, может быть, пригодится хоть и маленький, но острый клинок?

– Если по дороге повстречаются Насекомые или воры, тебе он понадобится. Помни, Насекомых слишком сложно укусить. Рази их в голову.

– Да, Шира.

Я хотел попросить ее о поцелуе, но такая сентиментальность была не в ее стиле. Вместо этого я легонько сжал ее прохладную, бледную руку с нарисованными на заостренных ногтях белыми полумесяцами. Я всегда буду помнить ее холодную, как мрамор, кожу. Контраст между ней и теплыми перышками моей жены до сих пор приводит меня в трепет. Я подумал: до чего же они разные, но как сильно я хочу их обеих. Наверное, это потому, что во мне есть что-то от каждой из них, но в то же время я – ни то и ни другое.

– Все, что тебе нужно, – это сугроб, чтобы лечь в него, и тогда ты почувствуешь себя здоровой, как Райн, – сказал я Жене.

Ворота открылись, Женя выехала из Лоуспасса, а потом пустила недовольную лошадь в галоп. Она не оглядывалась, но я знал, что она улыбалась.

Некоторые вещи не принадлежат тебе и никогда не будут принадлежать, как бы хорошо или давно ты их ни знал. Я должен был позволить Жене покинуть меня, поскольку страсть к ней разрушала мою душу. Впрочем, я никогда не понимал, чем плоха тяга к саморазрушению.

Я щедро заплатил старшему конюху и, погрузившись в размышления, направился в свою комнату. Чтобы обрести мир и покой в душе, надо отказаться от того, чем дорожишь. Нельзя двигаться дальше, если продолжаешь цепляться за прошлое. И даже бессмертные должны развиваться. Страсть к риданнской девушке тянула меня назад. Я знал, что следует ее отпустить. Но обрел ли я покой? А, к чертям. Я приготовил большую дозу дури и вколол ее. Этого было достаточно для Перевоплощения.

ГЛАВА 4

В Перевоплощении Кезия с ножовкой в руке прятался в Ауреате. Мы стояли в тени толстой, сверкающей стены, которая тянулась, насколько хватало глаз. Я был симпатичным, хоть и немного костлявым человеком в черно-белых одеждах, отражавшихся в блестящей поверхности стены как разные оттенки желтого. Кезия не носил одежды. Он был ящером размером с человека и ходил на сильных задних ногах, а слаборазвитые передние лапы, как правило, прижимал к груди. Удлиненная пасть была полна острых зубов, чешуйчатую кожу усеивали серо-зеленые пятна. Я отчаянно, с помощью знаков и яростного шепота, пытался увести Кезию обратно в бар.

Я начал поиски Данлина Рейчизуотера в Эпсилоне там же, где его оставил, – в заведении, которое принадлежало самому ящеру и носило гордое имя «Воловьи яйца». Однако короля там больше не было, к тому же я услышал от картежников, что Фелисития тоже ушел. Никто не мог объяснить мне куда и зачем. Затем я проверил свой замок Сливеркей, как обычно, оказавшийся пустым и неприбранным. Поиски Кезии, которого я хотел расспросить о Данлине, привели меня в Ауреату.

Ящер придерживался мнения, что временные ночные работники бара вроде Фелиситии были бесполезными бродягами. Ему было лучше без них и вообще без авианцев, Независимо от их королевского происхождения.

– Днем они разбегаются, парень, кто знает куда? Присоединяйся ко мне, и мы оба разбогатеем.

– Это обиталище зубцов. Если они нас поймают, то убьют на месте!

– Она сделано из чистого золота! – прошипел Кезия.

Он повернулся, чтобы лучше видеть меня, поскольку его глаза были расположены по бокам головы.

– Я знаю!

– Так что если мы вырежем кусок, то…

– Вырежем?! Ты в своем уме?

– Т-с-с-с! Тогда нам больше не придется работать.

– Но бар…

– Плевать на бар, парень, ты только взгляни на это…

Он жестом велел мне присесть и указал на зазубренные следы от пилы, образовавшие треугольник у основания золотой стены. Выпиленный клиновидный кусок соединялся с ней на отрезке не более чем полсантиметра.

– Почти богаты, – прошептал Кезия.

– Жадный ублюдок.

Я наблюдал за тем, как ножовка вгрызалась в стену. Кезия быстро пилил, ухватившись за рукоятку задней ногой и балансируя на другой. Кусок золота отделился от стены и упал. Кезия поймал его когтями и быстро завернул в кусок ткани.

– Уходим, – рявкнул он.

Мы подобрались к краю стены и осторожно выглянули из-за угла. Там стояла большая группа зубцов, молча наблюдавших за нами.

Татуировки покрывали их голубую, обгоревшую почти до синевы кожу, испещренную шрамами. У каждого зубца на спине имелся плоский черный панцирь, покрытый завитками и петлями золотой проволоки. У самого огромного из них на лбу росли короткие рога. Толстые пальцы с изогнутыми когтями сжались в кулаки. Двадцать пар глаз без зрачков моргнули. Зубцы медленно оскалились – перед нами возник целый лес похожих на толстые иглы зубов.

Обладая гораздо более хорошей реакцией, чем Кезия, я развернулся и побежал. Мчась по выложенной золотыми слитками дороге, я оглянулся и увидел, что ящер принял боевую стойку и зарычал.

– Давай сюда! – крикнул я.

– Удирай, – прорычал он в ответ, обнажив свои ужасные зубы. – Трус!

Зубцы окружили его. Самый маленький из них был на голову выше Кезии. Под синей кожей буграми перекатывались мускулы. Ящер ударил ближайшего к нему зубца. Его когти вспороли брюхо противника, и розовые кишки вывалились наружу. Второй зубец прикончил соплеменника и впился зубами ему в ногу.

Кезия махнул хвостом и, попав каннибалу в затылок, мгновенно убил его. Зубец рухнул на свой обед. Ящер увернулся от следующего хищника, укусил его, и тот вынужден был попятиться назад. Кезия снова пнул кого-то задней лапой, и тут его коготь запутался в проволоке, украшавшей панцирь врага. Двое зубцов бросились вперед и схватили Кезию за ногу. Ящер качнулся и упал.

Я видел, как зубцы окружили Кезию, вцепились в него когтистыми лапами и начали рвать на части. Те, кто завладел головой, стали тянуть налево, остальные, удерживавшие ноги, – направо. Раздался звук, словно лопнуло несколько веревок, а потом я услышал треск. Это переломился хребет ящера. Один из зубцов вонзил зубы в его чешуйчатый хвост, другой начал выковыривать длинные клыки из челюсти. Кезия орал. Синие пальцы нажали ему на глаза, выдавливая их из глазниц. Ему вырвали язык, и зубцы принялись драться за него. Другие с хрустом пережевывали пальцы ящера.

Один из зубцов вытащил прямую кишку Кезии и сжал ее, чтобы темная желчь вылилась на камни. Приставив конец кишки к губам, он надул ее, а потом несколько раз свернул. Получился воздушный шарик в форме собачки. Зубцы покатились со смеху.

Беспомощный, я убегал прочь. Монстры обратили наконец на меня внимание и бросились следом. Золотая дорога содрогалась под их ногами. Я почувствовал их запах – – вонь гниющего мяса. Они не могли добраться до меня. Очень трудно поймать такого испуганного риданнца, как я. Однако они не прекращали погони.

Я несся вприпрыжку, иногда поскальзываясь, по золотой дороге, которая сузилась и резко повернула. Это было Колено города. Священные здания со ступенчатыми фронтонами стояли вплотную друг к другу вдоль дороги. Красное золото, белое золото. Запах опаленной плоти. Зловоние разлагающейся крови и экскрементов ящеров. Я припустил вдоль Голени города.

Голень, Икра, площадь Лодыжки. В центре находилось круглое здание, заполненное зубцами. На них были только набедренные повязки, а на ногах – ремни. Согласно обычаю зубцы обливали ноги жидким золотом, которое впитывалось в кожу. Из-за этого казалось, будто они росли прямо из дороги, постепенно приобретая свой естественный синий цвет. Я резко остановился перед ними. Зубцы, гнавшиеся за мной, сгрудились позади, тыча в мою сторону своими когтистыми лапами. Они напоминали вонючую стену мускулов.

Я положил руку на рукоять меча и понял, что он исчез. Я попытался взлететь, но не смог. Зубцы напряглись, собираясь броситься на меня.

– Шира! – раздался голос слева от меня.

Я взглянул туда и увидел светловолосую девушку, закутанную в плащ. Еще секунду назад там никого не было.

Зубцам она не очень понравилась. Забыв обо мне, они двинулись к ней, и я закричал, решив, что сейчас ее разорвут на части. Незнакомка отбросила в сторону плащ, и оказалось, что это была ее единственная одежда. Она былаочень красива. Зубцы захихикали и облизнулись. Но как только плащ девушки коснулся камней мостовой, ее те-то начало распадаться и постепенно стекать вниз, трансформируясь сначала в изогнутое дерево, потом в корни этого дерева, разбегающиеся толстыми нитями по земле. Последним потеряло форму и уплыло вниз лицо. Наступила тишина.

Некоторые зубцы опустились на одно колено. Другие отпрянули назад. А я просто продолжал кричать. Тело незнакомки превратилось в корабельный трос, сотканный из тончайших нитей плоти. Она проползла через площадь и оказалась у канализационного колодца, где снова превратилась в прекрасную девушку. Она окликнула меня, потом подняла золотую решетку, которую не сдвинул бы даже Тауни, и скользнула внутрь.

Зубцы стали приходить в себя и принялись оглядываться в поисках меня. Я бросился к трубе и последовал за девушкой, слегка оцарапав крылья об узкие стены. От зловония меня тошнило.

Мы оказались в темноте. Синие руки пытались схватить нас, однако не могли дотянуться. Потом в отверстии показались ятаганы, но и на этот раз у зубцов ничего не вышло. Твари начали реветь. Девушка взяла меня за руку, и мы пошли вперед вдоль глубокого золотого желоба, но которому бежала кровь и грязная вода. Поток нес осколки костей, части органов, клочки чьих-то волос, панцири Насекомых и еще какие-то обломки и огрызки, о происхождении которых я не хотел даже думать.

– Это главный сток, – ласково пояснила девушка. – Не советую тебе плавать здесь.

– Что? Кто? Кто ты? – потребовал я ответа.

– Это просто плохой сон, Янт, – проворковала она.

– Откуда ты знаешь мое чертово имя?

Я попытался вырвать свою руку, но это оказалось невозможно.

– Ты должен вернуться обратно в Замок и забыть все это, – велела девушка.

Она прекрасно говорила по-авиански. У нее был приятный голос с очень высоким тембром. Казалось, что одновременно звучит хор из множества голосов. Внезапно на ее щеке появилось несколько отверстий, последовало какое-то неуловимое движение, и плоть тут же затянулась. И вдруг я понял, что она вообще не была однородной. Приглядевшись внимательнее, я в ужасе отпрянул назад. Девушка состояла из тысяч длинных, тонких червей. Переплетаясь между собой и постоянно двигаясь, они создавали иллюзию кожи. Она улыбнулась – точнее, черви, которые были ее губами, на короткое мгновение разделились, чтобы обнажить червей, изображавших зубы.

– Странно видеть столь опытного путешественника таким растерянным, – заметила она.

– Кто ты? – повторил я, содрогаясь от страха.

Я оказался между этим существом и наполненным всякой мерзостью потоком. Девушка снова улыбнулась, словно говоря, что имя ей не требуется, а я – просто идиот. Должно быть, она пришла сюда из очень отдаленных мест – слишком чужой она была.

– Если ты считаешь меня странной, – сказала незнакомка, – то тебе нужно увидеть остальных членов двора.

Она просунула руку сквозь грудь и почесала затылок.

– Двора? Какого двора? Единственный двор находится в Замке!

– Я говорю о королевском дворе. Там обеспокоены. Думаю, и зубцы не очень довольны тобой. – Спокойный, медовый голос странной девушки ласкал меня. Если бы она была невидимой, я бы уже влюбился. – Никогда больше не возвращайся в Ауреату. Никогда не говори с заурийцем.

– Кезия мертв, – сказал я.

Еще одна легкая улыбка.

Я попытался вести себя как можно любезнее.

– Спасибо тебе… Спасибо, что спасла мне жизнь. Возможно, в будущем мне представится возможность оказать тебе такую же услугу, леди. Что я могу сделать сейчас, чтобы отплатить тебе?

– Ты должен отправиться домой и остаться там.

– Только не это!

– Как насчет поцелуя? – спросила она, высунув язык – клубок извивавшихся червей. Кончик языка вдруг стал ярко-красным, как будто черви открыли крохотные пасти и высунули свои собственные язычки.

Я отпрянул назад.

Девушка засмеялась и рассыпалась. Она вновь стекла вниз, разделяясь на множество мелких извивавшихся тварей, которые просачивались между камней и, один за другим шлепаясь в сток, тут же уплывали вместе с течением. Последние из них соединились в некое подобие руки, которая дружелюбно помахала мне на прощание. Я помахал в ответ, не зная, видит ли она меня.

Потом я сел рядом с отвратительным потоком и стал ждать, пока меня вернет обратно. Во время полета в Замок меня наверняка накроет отходняк. Противно предчувствовать похмелье, будучи совершенно трезвым. Мысль о моем жалком теле, лежащем на полу комнаты в холодном Лоуспассе, кишащем Насекомыми, показалась мне отвратительной.