Текст книги "Год нашей войны"

ГЛАВА 2

Земля на пятьдесят километров вокруг Лоуспасса покрыта шрамами, как тело Тауни. Молния еще помнит, что когда-то здесь были зеленые цветущие холмы и густые перелески, а единственным серым пятном оставалась скала, на которой теперь высилась крепость Лоуспасс. С момента ее возведения минуло уже более тысячи лет, и укрепления постепенно заполнили всю долину. Ров соорудили из перенаправленной реки, а внешние стены вырезали в цельной скале. Конюшни и оружейные разрослись и превратились в целые деревни.

Наша война – это война твердынь, и Лоуспасс укрепляли, перерыв всю землю вокруг. Шесть больших загонов, некоторые из них с несколькими входами и специально огороженными участками, частоколы вдоль дорог, канавы, насыпи, стены из обтесанного камня с шипами – все эти сооружения предназначались для того, чтобы замедлить наступление Насекомых, но солдатам приходилось перестраивать их снова и снова, каждый раз немного изменяя, поскольку Насекомые учились их преодолевать. Молния знал каждый сантиметр этой земли. Он помнил строительство самых первых укреплений – пятиметровых земляных валов, похожих теперь на ряды кротовых нор и траншей, ныне полузасыпанных и поросших травой. Долину многократно перекраивали, так что Молнии, я думаю, уже казалось, будто земля двигается сама по себе, выталкивая на поверхность искусственные берега и складываясь в холмистые преграды, белые шрамы которых быстро зарастали зеленой травой, закрывая искусственные ловушки и изменяя пространство вокруг по собственному усмотрению.

Фюрды занимались военной подготовкой на измученной местности, которую одно поколение готовило к битвам следующего. Они изгоняли Насекомых и очищали Бумажные земли. Мы называем основной материал наших врагов бумагой, хотя он обладает абсолютно не присущими бумаге свойствами – он очень твердый и практически не гнется, к тому же слюна Насекомых покрывает его огнеупорным слоем. Мы сжигали деревянные дома, оставляя только обугленные головешки, чтобы Насекомым нечего было жевать, однако они использовали все, что могли найти, – от тряпок до костей. Когда на Бумажные земли приходили фюрды, они рубили топорами и предавали строения Насекомых огню, но те почти не горели.

Ландшафт Лоуспасса похож на трехмерную настольную игру, выполненную из мрамора и зеленого вельвета. Эту территорию отняли у нас Насекомые, мы отвоевали ее, снова потеряли – и так много раз. Данлин знал, что изначально земли вокруг Лоуспасса были такими же плодородными, как и золотые поля Авии. Но мне так и не удалось заставить короля понять, что это было очень давно. Он так не смог осознать, сколько времени прошло с тех пор, хотя каждый день проезжал по дорогам мимо заброшенных деревень и земляных валов, выросших на костях солдат фюрда пятой земли. Данлин был убежден, что если эту территорию отбить у Насекомых раз и навсегда, то ее снова заселят мирные жители. Конечно, мы тоже сражались ради этого, но даже если бы мы победили, то крики фюрдов и звуки битв навсегда остались бы в памяти эсзаев, и эта земля казалась бы нам странной без противников.

Представление заскайских солдат о Лоуспасском фронте еще более ограниченно, чем у Данлина. Для них эта долина является местом, где происходят ужасные вещи и где при виде Насекомых оживают все их детские страхи.

Мне Лоуспасский пейзаж виделся по-другому. Да, здесь совершались кровопролития, но, когда я летал над долиной, меня охватывало потрясающее чувство безумной свободы. Для меня она каждый раз была другой. Над ней проносятся перистые облака, превращаясь за Стеной в кучевые. А сейчас небо на западе ясное и теплое. Каждое утро солнце встает из-за скопления пиков, напоминающих острые акульи зубы.

Маленькая речушка, зародившаяся в горах Дарклинг, постепенно становится все шире и полноводнее и течет через Лоуспасс в Мидлспасс, к побережью. Это едва ли не крупнейшая водная артерия Четырехземелья, и она носит красивое имя – Ориоле. В одном месте мы пытаемся с ее помощью подмыть Стену, и там течение настолько сильное, что кажется, будто кто-то расчесал водяные растения на поверхности реки. На стремнине обитают раки, которые, подобно маленьким Насекомым, питаются плотью мертвых солдат. Потом река несет свои воды по рукотворному руслу, а затем у подножия крепости Крэг опускается на двадцать футов. Предгорья Дарклинга в Лоуспассе еще достаточно пологи, и вся долина исчерчена дорогами, по которым подвозят обеспечение. Массовые захоронения давно поросли лесом, однако до сих пор обугленные кости попадаются то здесь, то там. Поля, принадлежащие фермам, которые построены на месте отхожих мест фюрда восемнадцатого века, очень плодородны.

Валы и пустоты, порой решающие исход битвы, почти незаметны с воздуха, поскольку по большей части покрыты травой. Я лечу низко, и моя тень бежит следом за мной, постоянно меняясь в размерах. Как бы я хотел быть не единственным, кто может любоваться Лоуспассом с высоты птичьего полета! Я пытался спроектировать аппараты, которые могли бы плыть над землей и нести на себе людей, но безуспешно. Думаю, если бы Бог хотел, чтобы мы придумали летательные машины, он не дал бы нам крыльев.

Дверь с шумом распахнулась, и в мою комнату вбежал Станиэль. Позади него показался Молния, который извиняющимся жестом развел руками. Станиэль удивился, увидев, что я сижу, скрестив ноги, на своих постельных принадлежностях, которые находятся на полу, а не на кровати. Аромат сандалового дерева и тот факт, что я как раз находился в процессе написания доклада императору, расстроили его и заставили напрячься. Станиэль опустил голову, уставившись на каменные плиты пола. Он приложил одну руку к своей узкой груди, и теперь вся его поза напоминала поклон.

– Пожалуйста, – залепетал он. – Данлин… Как он?

– Ну…

– Мне нужно знать! Райн ничего мне не говорит!

– Ты его видел. С тех пор ничего не изменилось. Он все еще в госпитале, без сознания. Райн ухаживает за ним.

– Он очнется, так ведь?

– Я выжил после таких ранений.

– Но он смертный…

– Не думаю, что стоит сейчас беспокоить Янта, – вмешался в разговор Молния.

– Прошу прощения, Комета. Но… возможно, эсзаи поддержат нас в такой трагический момент.

– Чего ты от меня хочешь?

– Данлин умирает, не так ли?

– Не знаю. Да.

Одежда Станиэля была чистой и сухой, как и подобало человеку его положения, однако казалось более логичным ожидать, что после сражения он будет таким же грязным, как и все мы. Его длинные волосы цвета спелых зерен еще оставались влажными – он уже успел помыться в реке, естественно, выше по течению от того места, где толкались и гомонили изнывавшие от жары солдаты. Я же форсировал Ориоле как раз возле них, двигаясь сквозь царивший там хаос брызг, крови, грив и копыт, и позади меня сразу же начали шептаться, что король мертв.

Я был весь в грязи, к тому же несколько моих перьев сломались. Густая пыль покрывала плащ Молнии, а Стани-элю уже удалось найти грубый черный шелк, чтобы продемонстрировать свой траур. Он вплел в волосы перья канюка и не забыл надеть тонкую серебряную корону со вставками из лазурита. Его голубые глаза воспалились оттого, что он постоянно их тер, – из-за этого Станиэль напоминал плаксивого подростка. Молния положил руку ему на плечо.

– Нам не стоит обсуждать это до утра, ваше величество.

– Прекрати меня так называть! В самом деле, Лучник. – Станиэль мял шелковые манжеты своих длинных рукавов, оставляя на них влажные следы. – Мало того что ты всюду следуешь за мной, ты еще постоянно повторяешь «ваше величество», «мой король»! Как ты можешь называть меня королем?

Молния ничего не ответил, но я чувствовал, как у него в душе растет недовольство принцем.

– Чего ты от меня хочешь? – повторил я свой вопрос.

– Спаси его.

– Райн делает все, что может. Ей не нужна моя помощь. Чего, во имя Дарклинга, ты от меня ожидаешь?

– Не знаю… просто не знаю. – Он потер лицо обеими руками, надеясь избавиться от гнетущей печали.

– В Солнечном зале есть кофе, – снова начал Лучник миролюбивым тоном. – Женя приготовила хлеб и мясо. Люди поели, и я не понимаю, почему мы должны морить себя голодом.

Услышав имя «Женя», Станиэль вздрогнул, как ребенок, которому сказали, что в комнате для рисования поселился дракон. Ко мне он привык, но риданнок – моих соплеменниц – никогда не встречал. Я послал к ней гонцов и уговорил организовать еду для израненного, изможденного фюрда.

– Женя… – пробормотал Станиэль. В его голосе звучала смесь отвращения и восхищения.

Я очень устал, и потому гнев во мне вспыхнул слишком быстро. Такую же реакцию я видел у тех, кто встречался впервые со мной. Часто неприятие и страх заставляли людей оскорблять меня, а то и осыпать стрелами. Я отбивался как мог, к тому же был менее чувствителен в этом смысле, чем мстительная и склонная к насилию Женя.

– Осторожно! – предупредил я Станиэля. – Если ты заденешь ее, она выцарапает тебе глаза.

– Мы должны постоянно находиться у ложа моего брата.

– Мы будем гораздо полезнее в качестве военачальников, если, конечно, поедим и наконец-то поспим!

– Я не могу есть.

– Это улучшит ваше самочувствие.

– А может быть, я не хочу, чтобы мне было лучше.

Молния глубоко вздохнул.

– Я не могу поверить, что династия Рейчизуотеров произвела на свет такое бесхребетное существо, как вы! Ситуация ужасна, я согласен, однако не кажется ли вам, что нужно собраться с духом и мужественно принять свою судьбу? Вы из рода Авернуотеров, который пятьсот лет удерживал трон и крепостные стены – с тех пор, как оборвалась моя линия. Ветвь Рейчизуотеров оказалась такой живучей и мощной, что разрослась в отдельное древо. И я не могу понять, как один из листочков на этом древе может столь разительно отличаться от других. Среди моих родственников нет ни одного, кто пытался бы подобным образом уйти от ответственности, возложенной на него по праву рождения, в тот момент, когда вся Авия так в нем нуждается! Я не вижу в вас ничего от Рейчизуотеров! Ваш прадед Сарселл, прибыв на фронт, никогда не прятался в своем шатре.

Станиэль взглянул на меня, пытаясь найти поддержку. Он неплохо держался, и я сжалился над ним, поскольку никогда не соглашался с Молнией, считавшим уместным сравнивать разных людей друг с другом. Станиэль не был воином – напротив, он был трусом, – и сильной его стороной, как я заметил, было красноречие. Со временем, возможно, мне удастся сделать из него великолепного дипломата.

– Молния, успокойся, – попросил я.

– Нет уж! К примеру, Станиэль бесцеремонно прервал твой отдых, чтобы спросить о его величестве, и даже не подумал поблагодарить тебя за то, что ты приволок Данлина живым с поля боя. Он настолько…

– Довольно!

Я видел, что Станиэля начало трясти от смущения. Если до этого его нервы были натянуты до предела, то теперь они просто разрывались в клочья. Я хотел дать ему возможность ответить, но остановить Молнию так же трудно, как обуздать несущегося боевого скакуна. Я протянул Станиэлю руку, и он, придя в себя, пожал ее. В его пальцах все еще ощущалась легкая дрожь.

– Да. Несомненно. Да… Комета, – окрепшим голосом обратился он ко мне. – Авия приносит тебе благодарность за спасение моего брата. Твой поступок – лучший пример проявления великого мужества в момент страшной опасности. Я обязательно сообщу об этом в письме императору, которое Молния, к сожалению, пока не дает мне отправить. Возможно, ты сам его доставишь. Спасибо и за то, что предотвратил дальнейшие потери среди фюрда, которому не удалось бы вернуть тело моего брата.

Если бы слова, начертанные на бумаге, превращались в наличные, они доставляли бы мне большее удовлетворение.

– Где ты был? – поинтересовался Молния.

– Хм. На пресс-конференции.

– Что?!

– Кроме этого, я хотел бы извиниться за то, что Данлин нарушил твой прямой приказ и отправился в Бумажные земли.

Станиэль явно нервничал, его светлые крылья, практически белые на кончиках перьев, беспомощно обвисли на спине. Принц носил на них тонкие золотые браслеты, как кольца на пальцах.

Я не обязан был слушать его извинения и знал, что император тоже не станет этого делать. Данлину не было прощения. Его провал – очередная иллюстрация того, что случается, когда заекай – неважно, какого положения, – ослушиваются приказов эсзаев на поле боя. С другой стороны, я не хотел осложнять ситуацию. В будущем нам еще неоднократно представится возможность обсудить произошедшее, и не стоит заниматься этим сейчас, у смертного одра короля.

– Я принимаю твои извинения, – кивнул я, – но поговорим об этом позже.

– Ты придешь в Солнечный зал? – спросил Станиэль, и тут из коридора донесся едва слышный шорох.

Станиэль застыл.

– Что это? – прошептал он.

Я почувствовал напряжение, нарастающее в воздухе.

Кто-то подслушивал за дверью, очень тихо и сосредоточенно. Я уловил тончайший запах папоротника и алкоголя, после чего прыгнул к двери и широко распахнул ее. Мы выбежали в коридор, но там никого не было.

– Женя, – сказал я.

– Женя Дара, – повторил Станиэль.

В первый раз за десять лет наши пути пересеклись. Все хорошо, сказал я себе. Никто ничего не знает.

Месяц становился все ярче на темнеющем закатном небе По коридорам и дворам серого Лоуспасса разносились приглушенные разговоры солдат. Копейщики, лучники, уланы и кавалерия – все ждали, когда объявят последние новости о состоянии Данлина.

Если бы я не был так занят, то именно мне выпала бы обязанность ходить среди воинов, выясняя их мнение о происходящем. Теперь же этим занимались Тауни и Станиэль – Торнадо общался с фюрдом Равнинных земель, а принц – с гарнизоном крепости, который размещался за поросшим травой Внешним барьером, который был дополнительно укреплен насыпью из известняка. Авианская пехота разбила палатки за толстыми стенами куртин. Большинство солдат спали, но некоторые сидели группами и тихонько говорили о павших на поле боя товарищах.

Вдоль реки росли первоцветы. После битвы на Известковых Перекрестках, девяносто лет назад, их желтые лепестки стали розовыми. Солдаты срывали их в память о фюрде, который ушел навсегда, потому что я написал однажды, что это наша кровь окрасила цветы в розовый цвет – тогда, в тысяча девятьсот двадцать пятом. Было странно видеть крепкого, закаленного в походах, обросшего щетиной мужика с цветком первоцвета, закрепленным в щели в доспехах.

Я прогуливался вокруг крепости, пытаясь избавиться от странного чувства, будто чего-то не хватает. Меня преследовало скорее наваждение, чем осознанная мысль, однако такое состояние мне было хорошо знакомо, и я не сомневался, что постепенно оно будет только усиливаться. Как правило, когда такое происходит, я в конце концов запираюсь в своей комнате, чтобы вколоть еще дури. Куда бы я ни шел, люди спрашивали меня, как Данлин, жив ли он и сколько еще времени фюрд будет оставаться в холодной крепости.

Я прошел мимо открытого окна и ощутил Женино присутствие. Я чувствовал ее. Шагая вдоль строгой колоннады, которая резко заворачивала вместе со стенами куртин каждые сто метров, я точно знал, что за мной кто-то наблюдает. Я позвал ее по имени, и в ту же секунду она молча растворилась.

Я не винил ее за желание понаблюдать за мной издали, мне, пожалуй, было даже приятно, что она вообще хочет этим заниматься. Возможно, она играла со своими эмоциями так же, как с моими. Она дразнила собственный страх, все ближе подбираясь к краю пропасти. Одновременно она подвергала серьезному испытанию и мое желание. Я продолжал идти вперед, в то время как она неслась по темным коридорам. Я представил, как Женя крадется по черепичным крышам, проходит мимо цистерн, кладовых, захламленных кухонь, бежит по лестницам, ловя на себе удивленные взгляды людей. Промелькнувшая перед глазами картинка вызвала у меня рык: «Я – эсзай! Этот фокус не пройдет». Я знал, что если бы захотел, то поймал бы ее.

Я пришел в церковь, которая была частью главного комплекса зданий Лоуспасской цитадели. Как только за мной закрылись двери, украшенные вставками из цветного стекла, из темноты появилась Ата Дей. Я тут же перестал думать о Жене – волосы Аты были прекрасным отвлекающим средством. В квадратном портике церкви царил сумрак, но ее волосы все равно светились.

– Привет, кошачьи глазки, – проговорила она, глядя сквозь меня.

Я подумал, что на ее лицо падает тень, однако, подойдя ближе, понял, что на самом деле это синяк. Он красовался на переносице и вокруг одного глаза, а вся щека от нижнего века и до скулы опухла. Красная точка на темном кровоподтеке указывала на место, где была разорвана кожа.

– Ты заработала это в битве? – поинтересовался я.

– О да. – Ее бледные губы задрожали. – Но к Насекомым это не имеет никакого отношения. Туман ударил меня. О, как бы я хотела не зависеть от него!

– Но почему он тебя ударил? – осторожно спросил я. Я знал, что лучше не вмешиваться в конфликт между женой и мужем. Любому, кто попадал между Атой и Туманом, приходилось хуже, чем им самим. Долгий опыт превратил драки между ними в некое подобие игры, а я не знал правил.

Ата начала рассказывать:

– Данлин со своими гвардейцами проскакал мимо нас. «Давай последуем за ним», – предложила я, поскольку мне казалось, что ему нужна поддержка. Да и ты крикнул Тауни то же самое. «Нет, оставайся здесь», – ответил Туман. Он чертовски странный. И слишком давно живет. Так что я сказала: «Ты, тупой ублюдок, тогда я сделаю это сама», – и собиралась уже кликнуть островитян, когда он взмахнул кулаком и разбил мне лицо.

– Ух.

– Я попыталась врезать ему сзади, однако он парировал удар, и тут я заметила, что за нами наблюдает весь фюрд. Я надеялась, что ты перехватишь Данлина – ты быстрее, чем проклятье в зале суда.

– Я не мог остановить атаку.

Бескрылые люди, подобные Ате, и авианцы, которые имеют крылья, но не умеют летать, никогда не поймут, что я могу лишь наблюдать за сражением с воздуха, а не управлять им.

– Ну да, – выдохнула она. – Надеюсь, ты горд собой.

Я промолчал, и она снова заговорила:

– Данлин просил восемь тысяч пехотинцев. Если бы ты набирал их в Равнинных землях, а не на побережье, как он тебе сказал, то они были бы уже здесь. Этим утром нам не хватило примерно тысячи человек, однако дальнейшие действия Данлина вряд ли увенчались бы успехом, даже если бы у нас было вдвое больше солдат.

Я с осторожностью относился к Ате. Ее разум разделял нас подобно барьеру. Я, конечно, сообразителен, но не так дальновиден. Лучше всего для меня – держаться от нее подальше. Ее сознание подобно стальному капкану – -либо ты в нем, либо нет. Тех, кто попался, капкан перекусывал надвое.

– Если бы ты последовала за Данлином, то потеряла бы Островной фюрд, – заметил я.

– Да, я знаю, в нем слишком мало копейщиков, и Молния может подтвердить это. Будем надеяться, что император не догадается.

– Надеюсь, ты не сообщишь ему.

Она ухмыльнулась.

– И что ты все-таки здесь делаешь?

Я беспорядочно помахал руками в воздухе.

– Улаживаю некоторые вопросы.

– Если ты ищешь место, чтобы уколоться, то проваливай. – Ата указала на дверь.

– Я чист, – машинально солгал я.

Каждый раз, когда меня уличали, я испытывал смешанное чувство раскаяния и негодования – странное желание ползать и извиняться и одновременно сопротивляться и спорить. Опасность разоблачения давно стала для меня источником удовольствия, и я уже не мог избавиться от этого.

– Да, конечно! Ты даже не можешь идти прямо.

Она сложила руки на груди, но ожидаемого впечатления материнской власти, которое должен был создать этот жест, не получилось, поскольку результатом явилась некая странная двусмысленность. Я сказал ей, что она замечательно выглядит, но жена Тумана лишь пожала плечами в ответ. Ата не особенно заботится о своей внешности, но ее волосы все равно завораживают. Совершенно белые, почти прозрачные на фоне загорелой кожи, они свободно ниспадали ей на спину. На голове она носила скрученный, как венок, платок.

– Как король? – спросила Ата.

– Не знаю.

– Для официального сообщения это абсолютно не подходит, Янт Шира. Я думала, у тебя более богатое воображение.

– Он умирает.

– Ага. М-м-м. Не оставив детей, идиот. Как король Станиэль будет истреблять Насекомых? Смерть от сонета?

Я захихикал, обхватив руками живот, а Ата недоверчиво за мной наблюдала, пока я не закипел от унижения. Меня пробрало с головы до ног, и я почувствовал легкую дурноту.

Ата пополнила Замковый Круг, выйдя замуж за Морехода и став бессмертной за четыреста лет до меня. Те, кто недолюбливал Тумана, говорили, что он сделал ей предложение, поскольку опасался получить от нее вызов на состязание за место в Круге. Женившись на Ате, он удовлетворил ее жажду вечной жизни, но, кроме этого, брак гарантировал ему, что она будет рядом и не даст ему покоя на протяжении всех долгих столетий, которые выпадут на его долю. И, как и у прочих эсзаев, присоединившихся к Кругу посредством брака, бессмертие Аты зависело от членства ее мужа в Круге.

Рубашка Аты была из прозрачного желтого шифона, дополняла ее наряд бледно-голубая газовая накидка. То, что я поначалу принял за юбку, оказалось на самом деле широкими штанами. С тонкого кожаного пояса свисала шпага с искусно выделанной рукоятью в форме мужских гениталий. Ата оставалась тридцатипятилетней женщиной уже шесть столетий.

– Будь осторожен, Янт. Последнее, что нужно императору, – это Вестник, который принимает столько наркоты для расширения сознания, что потом не может запихнуть свои мозги обратно.

– Оставь меня.

Ата пожала плечами.

– Твоя риданнская госпожа видела тебя. Она хочет знать, что ты делаешь.

– Ты говорила с Женей? – Я задал этот вопрос слишком поспешно.

Ата кивнула и ушла.

Комнаты Райн находились в глубине крепости и были построены по ее приказу во время возведения самой цитадели. Она старалась, чтобы в ее апартаментах всегда хранился запас лекарств, бинтов и воды. Во время войны она оставалась в крепости, и всех раненых приносили к ней.

Я размышлял о Данлине и скорее чувствовал, чем обдумывал необходимость принять дозу. Похоже, лучший выход – навестить Райн, ради королевства и собственного здоровья.

Я брел в полуобморочном состоянии, стараясь обходить стороной спящих прямо на земле солдат. Мне было плохо из-за того, что внутри образовалась какая-то холодная пустота. Мышцы судорожно подрагивали, ремень пришлось застегнуть на самую последнюю дырочку. Тяжелые, плоские руки-крылья шелестели за спиной.

Моренцианские сапоги ручной работы стучали по истертым камням двора, а бусинки, вплетенные в волосы, отскакивали от затылка. Между башен стремительно, словно черные искры, летали галки. Им хорошо, подумал я. Это зрелище вызвало закономерный вопрос: зачем я иду пешком? Мне понадобилась лишь пара секунд, чтобы подняться вверх и присоединиться к птицам, а затем тихо пробраться в апартаменты Райн.

Данлин лежал на простой кровати у серой стены в первой комнате, не имевшей ни окон, ни украшений. Сквозь дверной проем проникал свет факелов, доносился шум, поднятый метавшимися в суматохе слугами, которые готовилиеду и лекарства, а также крики и стоны солдат. Я прикрыл дверь и молча воззрился на короля.

Гримаса боли изменила лицо Данлина – глубокие морщины, залегшие между бровей, и нахмуренный лоб придали ему устрашающее выражение. Короткие волосы слиплись от запекшейся крови, а Райн еще и обрила полголовы, чтобы иметь возможность обработать глубокую рану, тянувшуюся от мочки уха до ключицы. В уголках пересохших губ застыли капельки крови. С рук короля, которые лежали на постели, словно опавшие листья, сняли все украшения. Данлина одели в широкую белую рубаху, из тех, что копейщики носили под доспехами для дополнительной защиты. Но боль не смогла стереть с лица короля печать благородства.

Помимо этого, я отметил специфический запах – не крови, а времени. Он всегда окутывает пожилых людей, независимо от того, как они себя чувствуют, – это смерть приближается к ним. Запах земли и тлена въедается в одежду и расползается по комнатам. Когда я его чувствую, мне приходится сдерживать подступающие слезы. Воспаленные глаза короля приоткрылись.

– Не двигайтесь, – обратился я к нему на авианском. – Мы думали, что потеряли вас, и я не знаю, что успела сделать Райн.

– Это…

– И говорить тоже не пытайтесь, – мягко добавил я. – Не знаю, поймете ли вы меня, но вы должны знать, что Станиэль сам не свой. Он настолько напряжен, что может сойти за риданнца. Я пытаюсь его успокоить, а Молния постоянно запугивает.

Данлин захрипел, потом закашлялся. Под загаром его лицо стало пепельного цвета – цвета смерти.

~ Надеюсь, Насекомым потребуются годы, чтобы восстановиться, – неуверенно начал я. – Хочется верить, что все это было не зря.

Король прокашлялся, потом прошептал:

– Это… агония?

– Да. Она скоро закончится. Вам повезло, – с трудом выдавил я и наклонился к нему поближе.

– Я хотел быть бессмертным. – При этих словах по его лицу, не касаясь губ, скользнула улыбка.

Воцарилась тишина. Что я мог сказать? Я ощущал отвратительное чувство вины, что он умрет, а я – нет. Но мир несправедлив. Только во власти императора делать людей бессмертными. Я подумал, стоит ли сообщить Данлину о Перевоплощении. Я не мог не учитывать возможность того, что он рассмеется или просто не поверит.

– Эта боль… – прошептал Данлин.

Я задумался о неприятностях, которые ждут меня, если все раскроется. Но кто до этого докопается? Глаза короля, в которых плескалась адская боль, помутнели, он практически впал в забытье. Кровь из рваной раны на крепкой шее просачивалась сквозь повязку. Его крылья были обглоданы Насекомыми до костей, на которых кое-где остались подрагивающие мышцы. Эта картина повергла меня в шок.

– Есть еще Перевоплощение… – Я решил рискнуть.

– М-м…

– Это – другая страна. Даже другой мир. Вы умираете здесь, но остаетесь там.

– Хм. Правда? – Меня наградили еще одной улыбкой, не столько царственной, сколько сардонической. – Как?

Я со щелчком открыл свой компас и выкул свернутую бумажку.

– С помощью этого.

Данлин вздохнул. Ему не хватало сил пытаться понять. Ему было уже все равно.

– Это что-то вроде бессмертия.

– Тогда делай, что можешь.

Молния может трепаться о Золотом веке в период правления Тила Микуотера, но я не представляю себе времен, когда Авия так же процветала, как при этом короле. Я стоял над ним с траурным выражением лица, обгрызая до крови ноготь и чувствуя себя, как последний в очереди за вином на похоронах. Я еще несколько минут поговорил с Данлином и слово в слово записал его последнюю волю, которую он продиктовал мне.

На низком столике рядом с кроватью стояла оловянная чашка, кувшин с водой и тарелка с губкой. Там же лежало кольцо Данлина – серебряное, со вставкой из синего агата и выгравированной на нем печатью Рейчизуотеров.

Я понюхал то, что было в чашке, – жидкость имела аромат корицы. Я высыпал туда порошок, размешал и поставил посудину на место.

Думаю, это было состраданием. В оправдание своих действий я вспомнил окончание «Полного Гербария» – книги, которую я купил, когда жил в Хасилите: «Это наш долг – исцелять недуги, облегчать страдания и боль; благородный и священный долг». Райн написала эту книгу за несколько столетий до того, как я родился.

Я не знал, правильно ли облегчать боль, приближая приход смерти, но в данном случае такое решение казалось мне верным. Король умирал, и я хотел, чтобы его смерть была достойной. Я не мог видеть своего друга изуродованным агонией до неузнаваемости. Я сказал себе, что будь он эсзаем, то выжил бы. Если бы мы смогли доставить его в госпиталь Райн в Замке, то я сделал бы для него больше, однако здесь, в Лоуспассе, ощущался недостаток всего, в том числе и медицинских препаратов. Надеюсь, мне никогда больше не придется делать подобный выбор, но, если ситуация повторится, я снова подступлю так же, а пока буду помнить, как он уходил – почти в сознании и с прощальной улыбкой на губах.

Сострадание? Цареубийство? Этот вопрос навсегда останется в моем сознании и исчезнет, только когда меня разоблачат. Если это случится, то мне придется покинуть Замковый Круг. Но с этой проблемой я буду разбираться, когда и если до нее дойдет дело.

В следующей комнате стояло всего две кровати. На одной я увидел авианку, бледную как бумага. Она лишь слегка вздрогнула, когда я поцеловал ей руку. На другой кровати лежало искусанное Насекомыми тело, представлявшее собой комок окровавленной плоти, полностью замотанный бинтами. На полу, вытянувшись во весь рост, лежали человек пятьдесят солдат. Двое попытались встать, однако я махнул им как можно дружелюбнее, чтобы они не шевелились. Я пересек комнату и проскользнул в личные покои Райн.

– Данлин уснул, – бодро сообщил я.

– Наконец-то. Приятно видеть тебя, змеиные глазки.

Я обнял ее, утонув в мягком и пухлом немолодом теле.

На ней было длинное, все в бурых пятнах сатиновое платье и испачканный свежей кровью передник. Райн подняла на меня морщинистое лицо – маленькая женщина едва доставала мне до груди.

Я взглянул на полки, заставленные маленькими бутылочками и пузырьками, сердечными средствами и настойками, порошками и пилюлями. В полумраке я с трудом различал надписи на потемневших от времени этикетках. Заметив, куда я смотрю, Райн резко оттолкнула меня.

– Нет!

– Пожалуйста. Мне очень нужно немного дури! – противно заскулил я.

– Как Станиэль? – попыталась сменить тему Райн.

– Дай мне сделать укол, и я скажу.

– Уже? Проклятье, Янт. Я думала, твоего запаса хватит до конца столетия!

– Давай поменяю на что-нибудь?

Райн наградила меня своим «ты-ведь-не-человек-не-так-ли?» взглядом. Я не любил, когда на меня так смотрели.

– Круг хочет меня завтра увидеть, – проникновенно начал я, – но от меня не будет никакого толка, если не удастся до этого достать дозу.

Я чувствовал, как вокруг глаз появилось знакомое напряжение, спина и конечности начали болеть. Скоро к этому добавятся судороги и тошнота. Я запаникую и полечу в Хасилит в бессмысленной попытке добыть хоть что-нибудь.

– Чем я могу тебе помочь? Сделать что-нибудь для госпиталя?

– Еще мази из березовой коры.

– Готово.

– Водяной абсинтии.

– Готово.

– Мак.

– Да-да.

– Молибденит?

– А-а-а… Готово.

– И еще ты можешь подкинуть мне монет.

Райн улыбнулась, обнажив зубы цвета слоновой кости. Я поцеловал ее в щеку, прошел через комнату и взял с полки прозрачную стеклянную бутылочку. На этикетке значилось: «Сколопендиум, 10%». Основной компонент – лист папоротника-многоножки, который в Хасилите называют дурью. Не советую никому пробовать это зелье. Позади меня Райн что-то говорила, однако я был слишком занят, чтобы отвечать. Она смотрела на меня с профессиональной озабоченностью.