Текст книги "О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами"

3

Был ранний вечер. Солнце еще не зашло и отсвечивало в низких крышах Арса.

Мы с Флоранс брели, взявшись за руки, по цветочной аллее, на удивление тихой и безлюдной, хотя всего в нескольких шагах от нас был центр города. Высокие стены садов были увиты клематисами и растениями, для меня диковинными, над головой нависали ветви смоковниц и яблонь.

Флоранс давала мне урок французской архитектуры.

– Вот видишь? Ярко-зеленая краска здесь хорошо смотрится, правда? – Она постучала пальцем по лакированным ставням совсем недавно отреставрированного дома.

– Да, пожалуй. Она оживляет серый цвет камня.

– Хм… но выглядит чересчур nouveau[79]79
  Новый, недавний (фр.).


[Закрыть]. А это, о! – Она показала на дом напротив. – Белые ставни, какой примитив. Что, решили сэкономить на цветной краске? Или думают, что они в Париже? Вот эти куда лучше. – Она остановилась, чтобы отковырнуть частичку тусклой зеленой краски с древних облупившихся ставен. – Этот зеленый вполне приемлем, благодаря приглушенному оттенку. Но все равно ни один цвет из этих нельзя назвать правильным.

– В самом деле?

– Да, на этой улице мы его не найдем. Правильный – это тот цвет, что использовал мой отец. Тот самый серо-голубой, это настоящий цвет для окон и дверей на острове Ре.

– И люди действительно так озабочены подобной ерундой?

– О да, пойдем, ты увидишь таких людей.

Меня ожидало немного социологии.

Главную дорогу от центра города до пристани запрудили машины, велосипеды и пешеходы. Это была улица с односторонним движением, но велосипедисты игнорировали дорожные знаки и ехали навстречу потоку. Опять-таки как в Париже.

Мы остановились на углу, и Флоранс обратила мое внимание на одного прохожего. Высокий мужчина, лет пятидесяти, небритый, слегка небрежно одетый, с налетом соли на лице и руках, он напоминал некогда ходившего в кругосветку яхтсмена, которому пришлось заложить свой катамаран.

– Бьюсь об заклад, что у него ставни выкрашены в правильный цвет.

– Он что, рыбак? – спросил я.

– Хм… нет. Он наверняка из Парижа или, может, из Ла-Рошель. Сюда приезжает на лето. Взгляни на его часы, ботинки, темные очки, что болтаются на шее. Видишь, он демонстрирует скрытые признаки богатства, так что никто и не примет его за спившегося старого рыбака. Но когда придет на рынок, он будет говорить с торговцем рыбой так, будто они вместе ловили эту рыбу. Все это снобизм в чистом виде. А теперь посмотри вон на того парня.

На хлипком стареньком велосипеде ехал красавчик юноша. Его широкая белая рубашка и старые «ливайсы» давно забыли про утюг, и на вещах виднелись пятна, так что создавалось впечатление, будто парень последние полгода живет на пляже, укутываясь на ночь в одеяла из сушеных водорослей.

– Отпрыск богатеев, – фыркнула Флоранс. – У него и автомобиль наверняка ржавый, а может, и доска для сёрфинга не лучше.

От такого разнообразия извращенного снобизма у меня голова пошла кругом. Взять хотя бы Флоранс, парижанку, которая свысока поглядывала на тех, чьи велосипеды и оконные ставни выглядели слишком богато, и в то же время презирала тех, кто делал то же самое, что и она. Почему бы ей просто не отказаться от этих условностей и не взять себе приличный велик?

Хотя сама Флоранс, надо отдать ей должное, в тот вечер была безупречна. Она оставила дома свой старый велосипед и выглядела потрясающе: золотистая кожа блестела от ароматических масел, а топ из лайкры и белые брюки не оставляли ни у кого в радиусе пятидесяти ярдов и малейшего сомнения в том, что нижнее белье на ней высшего класса. Это подтверждали и бретельки лифчика, и полоска трусиков «танга» на бедрах, которая как будто подсказывала брюкам, что они лишние. Распущенные волосы струились по обнаженным плечам, а пупок и низ живота так и напрашивались на поцелуи.

Мы выпили apéro в кафе на площади возле церкви, потом пошли к набережной. Я крепко держал Флоранс за руку, чтобы никто даже не попытался похитить ее.

– Нет, – сказала она, – ты просто сопровождаешь меня. Когда идешь на обед, ты уже не должен выглядеть рыбаком. Ты должен выставлять меня напоказ, демонстрировать, как главный приз в телеигре под названием «Камасутра». Ты выиграл меня, и в конце вечера ты проводишь меня домой и насладишься всеми прелестями моего тела.

– Это правда? – с надеждой произнес я.

– Возможно. Но ты не должен показывать, что тебя распирает от гордости.

– Хорошо. – Я не знал, как правильно демонстрировать свою девушку в качестве секс-игрушки, но Флоранс, казалось, была довольна тем, как я одной рукой обнял ее за талию, а другой держал ее руку, совсем как в танцах из книжек Джейн Остин.

На первый взгляд ресторан не соответствовал ожиданиям победителей телеигры «Камасутра». Заведение располагалось под огромным бледно-голубым навесом, пристроенным к заброшенному гаражу, во дворе которого навеки застыли старые механические грабли – видимо, служили напоминанием о труде солеваров.

В интерьере сочетались светлое дерево, рыбацкие сети и сухоцветы, что в любой другой ситуации вынудило бы меня броситься на поиски полиции вкуса. Но тем не менее у входа в ожидании свободного столика стояли три группы отдыхающих, все одетые в стиле «кэжуал шик». Красивая молоденькая официантка с пирсом в пупке хмурила брови в подтверждение того, что мест нет.

К счастью, мы зарезервировали столик заранее, и она провела нас в сад, усадив прямо под оливковым деревом. Будь у нас с собой банка с рассолом и несколько свободных месяцев, мы могли бы заготовить собственную закуску к apéro, ожидая, пока у нас примут заказ.

Другая девушка, дружелюбная, но слишком ярко накрашенная брюнетка, подошла с меню, написанным мелом на доске. Она прислонила доску к соседнему стулу и оставила нас медитировать. Когда она отвернулась, нашим взорам открылся глубокий вырез на спине и татуировка в виде змейки, вылезающей из-под юбки. Если еда здесь такая же аппетитная, как и персонал, то нам определенно повезло, подумал я.

Мужчина за соседним столиком остановил официантку, когда та проходила мимо. В рубашке-поло и пуловере «Лакост», он напоминал того богатого «рыбака» с набережной, разве что был моложе.

– Бутылку нашего вина, как обычно, – сказал он.

– Какого именно? – растягивая слова, спросила девушка.

Вау!

Обед был настолько же симпатичный, насколько и вкусный. Каждый из нас съел по целому жареному сибасу, или bar de ligne, где «de ligne» означает, что рыбу поймали с помощью крючка и лески, а не рыбацкой сетью. Я догадался, что этот ресторан популярен именно благодаря своей хорошей кухне, а вовсе не потому, что кто-то назвал его модным.

Но Флоранс умудрилась испортить мне десерт (со странным названием, но вкуснейший soupe de pêches – холодный «персиковый суп»), когда сообщила, что завтра приезжает Papa.

– Сюда? – спросил я.

– Да, сюда. Это же его дом.

Я подумал, что было веселее, когда его дом принадлежал только нам. И сказал себе: «Надо не забыть сменить простыни на всех кроватях, где мы с Флоранс успели покувыркаться».

– Он говорит, что ему не терпится познакомиться с тобой, – прибавила она.

– О да? – Назовите меня трусом, но я вовсе не горел желанием встретиться с человеком, чью машину помяли не без моей помощи.

4

На следующее утро я проснулся первым и, пока Флоранс еще спала, решил заняться самой для меня болезненной (в прямом смысле) проблемой.

– Надо было приходить в субботу вечером или в воскресенье утром, – огорошил меня хозяин проката велосипедов, обтирая тряпкой свои промасленные руки.

– Меня не было на острове. Я был в Коррезе.

– О! – Похоже, он глубоко сочувствовал всем, кто бывал в Коррезе. – Вот все, что у меня осталось.

Он тряхнул своей сёрфингистской прической под ободок, кивая на шикарный горный велосипед последней модели с таким количеством передач, что можно было взобраться на Эверест задним ходом.

Стоит сказать, что Ре – это абсолютно плоский остров. Среднестатистическая цапля может разглядеть противоположный берег даже без высоких каблуков. Так что мне вполне хватило бы и двух передач – для старта и спокойной езды. Машина, которую мне предлагали, была настолько хайтековской, что я невольно стал искать глазами пульт дистанционного управления.

Впрочем, для меня это был вопрос выживания, поэтому я заплатил за недельную аренду – примерно в такую же сумму обошлась бы покупка обычного велосипеда – и отправился на тест-драйв по полусонному городу. Если сравнивать с тем, что я испытывал, трясясь на одном из велосипедов Флоранс, сейчас я восседал на теплой воздушной подушке. И достаточно было два-три раза нажать на педали, как я уже вырулил на центральную площадь.

Прямо напротив церковной колокольни находилось большое открытое café, куда обычно заходили те, кто только что купил газеты в киоске «Арс пресс» (это название резало слух, рождая ассоциации с неприличными телодвижениями). С газетным киоском соседствовала почта – монументальное здание с серыми ставнями, – и она должна была вот-вот открыться.

С первым ударом церковного колокола женщина-почтмейстер выбежала из своего дома, пересекла площадь и открыла створку, закрывавшую входную дверь. На стекле показалась табличка с надписью «Accès internet»[80]80
  «Доступ к Интернету» (фр.).


[Закрыть]. Я запер велосипед замком и скользнул внутрь – первый посетитель.

– Мы еще не открылись, – объявила мне почтмейстер. Женщина тепло улыбалась, и по ее лицу было видно, что она действительно очень довольна тем, что ее не поставили заведовать почтой где-нибудь на промышленном северо-востоке.

– Я просто хотел проверить свою электронную почту.

– А… – Она показала на допотопный «Мак», что стоял у окна. – Вы знаете, как он включается?

– Да.

– Хорошо, тогда вперед. Вы не могли бы открыть ставни, пожалуйста?

– Конечно.

Я отодвинул тяжелые оконные ставни, включил компьютер и вставил в прорезь свою телефонную карту. Ничего.

– Вам нужна специальная карта, – сообщила почтмейстер. Она уже стояла за прилавком. – Я могу вам продать. – Она показала мне пластиковую карточку.

В те считаные секунды, что ушли у меня на то, чтобы подойти к прилавку и совершить транзакцию, внутрь влетел детина лет тридцати в сдвинутых на макушку солнцезащитных очках и пулей метнулся к компьютеру.

Если бы у меня за плечами не было целого года практики во французских очередях, я, возможно, застонал бы и отступился. Но сейчас я был на пике парижской спортивной формы, а потому решительно преградил ему путь.

– Я уже был здесь. – Я сел за компьютер и вставил свою карточку, прежде чем парень успел возразить.

– Но…

– Он уже был здесь, – поддержала меня почтмейстер.

Парень что-то пробурчал разочарованно и плюхнулся на стул у перегородки за моей спиной. Заходя в Сеть, я чувствовал его нетерпеливое дыхание на своей шее.

В моем почтовом ящике было два письма: одно от моего американского друга и поэта Джейка, другое – от Алексы. Хм…

Я решил прочесть письмо Алексы позже. Я часто так делаю с самыми интригующими посланиями. Если бы речь шла о письме архитектора Николя и тема звучала так: «Мы начали работу в чайной», я тотчас открыл бы его, не задумываясь. Но Алекса? Что-то внутри так и просило посмаковать ее письмо.

Было еще два-три сообщения – так, обычная рутина по делам чайной. Создать компанию оказалось делом на удивление простым, но с тех пор я получал бесконечный поток писем и электронных рассылок от самых разных социальных служб, страховых и медицинских компаний, мелких торговых организаций, и все без исключения хотели получить с меня пару сотен евро и только после этого оставить в покое. Все, что связано со счетами, это к Флоранс, решил я – и благополучно отложил сообщения в долгий ящик.

– Вы там скоро? – Проигравший соперник теперь заглядывал мне через плечо.

– Еще два письма осталось, – сказал я, как будто его это касалось.

Следующим я открыл письмо Алексы. Этот кретин обломал мне весь кайф, лишив десерта.

К письму был прикреплен файл. Я слышал, как парень за моей спиной застонал, когда я кликнул мышкой – и древний компьютер начал натужно загружать информацию. Не я был виноват в том, что на почте не было широкополосного Интернета. Оставалось лишь надеяться на то, что Алекса не прислала никаких фотографий. Хотя я и поднаторел в парижских очередях, во мне все еще жил британский комплекс вины перед теми, кого я заставлял ждать.

Алекса прислала заметку о толковании снов о воде. Это напомнило мне самое первое письмо, которое я получил от нее: в нем тоже была статья какого-то гуру о неразрывной связи между радостью и горем. Бросая меня, она опять цитировала всезнающего гуру и говорила, что я способен приносить только горе, но никак не радость. Что это, сбывающееся пророчество? А с чего мне радоваться, если меня бросают?

Эссе о мокрых сновидениях вызвало в памяти слишком много кошмарных воспоминаний о коррезских шторках в душевой кабине и оргазмирующей стиральной машине, так что я закрыл файл и вернулся в свой почтовый ящик.

«Как радостно прочитать о том, что я не единственный, кто подвергался сексуальному домогательству со стороны водной стихии, – написал я ей. – И если уж зашла речь о сексуальных домогательствах, как ты справляешься с мужским населением Ньюкасла? Что там с языковым барьером?»

Это была еще одна из ее теорий – о том, что люди разных языковых культур не могут быть счастливы вместе, потому что они никогда не смогут прийти к полному взаимопониманию. И опять выходило, что она была права, когда бросила меня.

Отправляя письмо, я тешил себя надеждой, что у Алексы все-таки не возникнет языковых проблем с английским парнем, хотя у меня не было никакого права даже думать об этом. Ведь я был с Флоранс, не так ли?

– Это последняя почта?… – то ли спросила, то ли констатировала моя тень, когда я открыл письмо Джейка. Я не отреагировал.

Джейк был в своем репертуаре. С тех пор как мы с ним познакомились прошлой осенью, его английский чахнул, словно вирус под натиском французских антител. Мне пришлось мобилизовать весь свой французский, чтобы расшифровать то, что он пытался сказать.

«Я прикован к новой части poesie проекта», – писал Джейк. Имея в виду, что продолжает свой поэтический проект. Дело в том, что Джейк был одержим идеей переспать с женщинами всех национальностей, какие только представлены в Париже, и написать поэму о каждой такой встрече. В прошлый раз, насколько я помню, он все пытался решить, можно ли зачесть девушку из семьи беженцев, боснийских сербов, сразу за две страны – Боснию и Сербию. И вообще, можно ли этническую принадлежность считать национальностью и наоборот. Если нет, тогда ему предстояло до конца своих дней охотиться за беженками из горных племен Таиланда.

«Но сейчас я решил издавать самого себя в линии».

Перевожу: он собирался публиковаться в Интернете.

«У тебя есть какие-нибудь идеи насчет названия? Если нет, я успокоюсь тем, что придумал сам».

Изначально, когда он озвучил свое намерение издать сборник стихов, я предложил (не всерьез, разумеется) название «Вокруг света за 80 ночей». Ну, по крайней мере, это было лучше, чем его собственное (абсолютно серьезное) предложение, смысл которого сводился к тому, чтобы поменять первое «о» в слове «Controversy» на букву «u»[81]81
  Controversy – дебаты, полемика (англ.). Cunt – влагалище (англ. неценз.).


[Закрыть]. Да-да, именно.

Я тогда спросил у него, может ли он себе представить, чтобы кто-нибудь зашел в книжный магазин и заказал нечто подобное.

Если они такие ханжи, тогда они не заслуживают того, чтобы это читать, ответил он (усилив замечание франко-английскими производными). Отлично, сказал я, но это не поможет тебе расплатиться с типографией.

И вот теперь он писал мне, что находит это название идеальным для публикации в Сети, потому что каждый, кто вобьет в поисковик то слово на букву «Си», автоматически получит доступ к его стихам. Как будто в Сеть заходят за стихами.

«Давай дерзай, Джейк, – ответил я. – Но не могу обещать тебе ссылку с вебсайта моего café».

Я уже собирался закрыть почтовый ящик, когда увидел, что ответила Алекса. Она была в режиме онлайн.

– Я думал, это было последнее письмо?

Я обернулся к парню.

– Если тебе так невтерпеж, купи компьютер, – сказал я. – Или приходи до девяти и жди открытия. Лично я простоял пятнадцать минут, пока не открылась почта. – Когда имеешь дело с нетерпеливым французом, ври по-крупному, и пусть тебя не смущает, что он тебе не верит. Ведь он уже ненавидит тебя за то, что ты заставляешь его ждать.

– Ты не покупал этот компьютер. – Парень снял с головы солнцезащитные очки и теперь размахивал ими передо мной, явно сожалея о том, что это не пустая бутылка из-под вина.

– Нет, но я заплатил за то, чтобы им пользоваться, и у меня… – Я сделал вид, будто вглядываюсь в показания счетчика минут в нижнем окошке экрана монитора. – И у меня в запасе целых сорок пять минут, если я захочу еще поработать. Так что, если позволите…

Во французском языке так много выражений, чтобы послать вежливо.

Алекса прислала еще один файл. Он был еще объемнее, но мое справедливое негодование заставило меня наплевать на то, как долго он будет загружаться.

Впрочем, вскоре я пожалел о том, что открыл его. На фотографии, которая медленно материализовалась на экране, была Алекса с каким-то парнем. Блондин, мускулистого телосложения и чрезвычайно довольный собой, обнимал ее за плечи.

Она выглядела красивой, как никогда. Волосы, чуть более темные, чем у парня, были коротко подстрижены и топорщились. Нос, который я так любил покусывать, смешно морщился от ее улыбки. Ее глубокие глаза смотрели прямо на меня, но я знал, что на самом деле она меня не видит. И ее улыбка предназначалась кому-то другому.

– Да, она красивая, но у нее уже есть бойфренд, – подал голос обладатель солнцезащитных очков.

– Пожалуйста, – сказал я, – оставьте меня в покое на сорок пять минут.

– Ты не будешь так долго сидеть. Ты обещал, что скоро закончишь.

– C’est cela, oui[82]82
  Совершенно верно (фр.).


[Закрыть], – проговорил я. Это был как раз один из вежливых способов послать к черту.

«Вот мои двуязычные проблемы, – писала Алекса. – Хотя нет, не двуязычные. Саша украинец, и английский его третий язык после русского и украинского, а для меня он второй. Так что на самом деле у нас пятиязычные проблемы. Я правильно выразилась?»

Если честно, какая разница?

И тут меня осенило. Украинец? Так это что же, сын бойфренда ее матери? Разве это не инцест? По крайней мере, все это очень напоминало мои путаные отношения с Бриджит.

«Главное, чтобы у вас языки не запутались в этих лингвистических дебрях» – это все, что я смог придумать в ответ. Зато какой образ нарисовался: языки, сплетенные клубком, как змеи.

Я расстался с компьютером и поспешил к своему велосипеду.

Меня ожидала еще одна утренняя встряска: объяснение с Флоранс по поводу моего роскошного транспортного средства.

5

Флоранс я застал в саду: уютно расположившись в тиковом шезлонге, она попивала кофе и ела печенье – как в рекламе садовой мебели. Солнце уже выжгло утреннюю дымку, но Флоранс была не топлес, как в первые дни нашего отдыха. Папино присутствие ощущалось задолго до его приезда.

Она была в топе-бикини и саронге, сквозь который все-таки просвечивали длинные гладкие ноги, получая некоторую дозу солнечных лучей. Меня вдруг кольнуло чувство вины за недавнюю вспышку ревности при виде фотографии Алексы. Флоранс была рядом, вся из плоти и крови, не то что куча пикселей, да еще с украинским парнем в придачу.

– Я взял себе велосипед, – начал я.

– Где он?

– Оставил на улице.

– А… так ты боишься показать его мне?

– Боюсь?

Я пошел и снял с привязи своего красавца.

Его появление в крохотном саду было сродни приземлению самолета на ферме, так что я простил Флоранс приступ истерического смеха.

– О, Пол, отвези его назад, это просто нелепо, – сказала она, успокоившись.

– Может быть, зато эффективно.

– Я буду делать вид, что ты не со мной.

– Согласен, это немного не то, что я хотел, но ты только посмотри. – Я ткнул пальцем в смягченное наполнителем седло. – Оно будет массажировать тебе попку ничуть не хуже, чем мои пальцы.

– Может, оно еще и вибрирует? – спросила она.

Как водится, наша перепалка перетекла в спальню, оттуда в ванную и снова в спальню.

– Так когда приезжает твой отец? – спросил я часом позже, лежа пластом на кровати, не в силах напрячь ни одну часть тела, кроме губ и голосовых связок. Мой вопрос был обращен к попке Флоранс, которая рылась в своем чемодане в поисках трусиков. На одной ягодице до сих пор виднелись следы от моих пальцев. А может, это ее собственные пальцы, лениво подумал я.

– Ближе к вечеру.

– Отлично, тогда успеем съездить на пляж.

– Я не хочу.

– Ты не хочешь на пляж?

– Нет, это ведь и мои каникулы. Я не хочу каждый день так напрягаться. Во всяком случае, на велосипеде.

Она кинула мне на ногу пару кружевных трусиков микроскопического размера.

– Если бы ты разрешила мне взять и для тебя приличный велосипед, то ни о какой усталости и речи не было бы.

– Сегодня утром я хочу просто отдохнуть. Поваляться в саду, почитать, побездельничать.

Я обдумывал ее предложение, пока она выбирала футболку и саронг, а потом раскладывала вещи на кровати, чтобы надеть после душа. Перспектива валяться целый день в саду казалась мне пустой тратой времени, которое можно было хорошо провести на пляже, тем более что в ближайшие месяцы нам не светило вырваться из Парижа из-за суеты, связанной с открытием нашего café. Если, конечно, оно вообще когда-нибудь откроется.

– Тогда у тебя, возможно, будет время позвонить notre ami Nicolas[83]83
  Нашему другу Николя (фр.).


[Закрыть]?

– Потом, Пол. Я ведь еще не закончила завтрак, если ты помнишь.

– Хорошо, я позвоню ему сейчас, прежде чем отправлюсь на пляж. Сколько там времени, половина одиннадцатого? Рабочие уже часа два как должны быть на месте.

– Ладно, звони, – проговорила Флоранс и отправилась в душ. Это были не ее проблемы.

Я все никак не мог понять, как такой активный и отзывчивый в постели человек был таким пассивным во всем остальном. Разумеется, секс с Флоранс меня полностью устраивал. Я просто думал, что было бы здорово, если бы и в других сферах наших отношений она демонстрировала те же навыки работы в команде. И все-таки очень трудно обижаться на того, кто только что доставил удовольствие твоему натруженному телу, поэтому я смирил гордыню и потянулся к телефонной трубке.

Я лежал в кровати нагишом, словно поддразнивая Николя: пусть знает, с кем теперь спит Флоранс. Глупо, конечно, я понимаю, но, когда имеешь дело с французскими архитекторами, приходится мобилизовать все ресурсы.

– Они приступят к работе не позднее понедельника, – заверил Николя, после того как мне все-таки пришлось напомнить ему, кто я такой. И поинтересовался: – Как Флоранс? – Он явно решил, что мы уже вдоволь наговорились о таких скучных материях, как работа.

– Как Флоренс? – Я перешел на английский, который Николя понимал очень хорошо. – Это все, что ты можешь мне сказать? Лично я хочу знать, как чайная? И что сделано для того, чтобы ремонт был закончен в срок? Вот что ты должен спрашивать у себя: «Как вышло таг, что у мень-я уз-же чье-тыре дня опоздания, а йа ещ-че не приступ-пал к рабо-тье?» – Нарочитый французский акцент должен был вывести его из себя, но мне было плевать.

Его нарциссизм все-таки одержал победу.

– T’inquiète pas, Paul, pas de panique[84]84
  Не беспокойся, Пол, без паники (фр.).


[Закрыть], – промурлыкал он, по-приятельски успокаивая меня.

– Но я обеспокоен, Николя. – Я снова перешел к чистым и жестким английским гласным. Сейчас я был в роли смотрительницы в аристократической частной школе, которой приходится объяснять нерадивому воспитаннику, что если он не будет мыть уши, то непременно попадет в ад. – Я беспокоюсь, и ты тоже должен беспокоиться. Потому что, если чайная откроется с опозданием, я заплачу тебе тоже с опозданием. С очень большим опозданием. Договорились, mon ami[85]85
  Мой друг (фр.).


[Закрыть]?