Текст книги "О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами"

6

Я уже с нетерпением ждал, когда смогу вырваться из дома и выпустить пар на земляных работах. Бриджит увязалась следом за мной, чтобы объяснить, как держать в руках лопату и наполнять тачку землей. Я слушал ее советы, старательно отводя глаза в сторону, потому что на ярком солнце ее сорочка просвечивала еще сильнее, почти не скрывая прелести, которые мне вовсе не хотелось видеть.

Я спрыгнул в метровую яму и провалился в липкую глину.

– О, там очень грязно. Будь осторожен, смотри не увязни, – сказала Бриджит и пошла восвояси, сокрушенно качая головой.

Флоранс пришла похихикать. И было над чем. Помимо ослиной шляпы и резиновых сапог, теперь на мне были уродливые штаны, настолько огромные, что мне пришлось подвернуть их в поясе, чтобы они не сваливались, и футболка, разодранная чуть ниже груди, очевидно, тем, кто стремился продемонстрировать рельефный пресс. Я выглядел как поп-идол восьмидесятых, который переживает трудные времена, а потому вынужден подрабатывать летом в деревне, разгребая дерьмо.

Флоранс, напротив, смотрелась роскошно в топике бикини и саронге, с высоким пучком на макушке. Будь я в состоянии поднять хотя бы одну ногу, я выкарабкался бы из своей дыры, затащил бы Флоранс в сарай и уложил бы на земляной или какой угодно другой пол.

– Меня запрягли помогать готовить ланч, – сказала она. – В десять принесу тебе попить.

– В десять? А сейчас сколько?

– Половина девятого.

– Боже правый, выходит, я встал на рассвете.

Большой стакан клубничной слизи принес Мишель, брат Флоранс.

На нем были линялые голубые шорты-боксеры и резиновые сапоги из разных пар – один зеленый, другой коричневый, и оба на левую ногу. По крайней мере, я был не единственный в клоунской одежде.

– Вау, расслабься, старик, – произнес он по-английски, с франко-американским акцентом. – Не копай так быстро. У нас все лето впереди.

– Все лето? – И речи быть не могло, чтобы я застрял в этой дыре так надолго.

– Да, новый септик привезут только осенью. – Он спустился по доске, что вела в яму с пологой стороны, и, приблизившись ко мне, поскреб щекой по моему лицу. Казалось, в этой семье и мужчины целовались по утрам. Независимо от того, побрились они или нет. Какая мерзость!

Мишель ненадолго сменил меня и заодно объяснил странности в поведении своей матери.

– Когда она в городе, она совершенно теряется, старик. Поехать подстричься – для нее это целое путешествие. Два раза в год она теряет свою кредитку. Но здесь, в коммуне, она считает себя экспертом во всем. У нее загибаются растения, она вечно паникует, что дом свалится ей на голову, но чувствует себя хозяйкой положения и убеждает себя в том, что она фермерша. Вот почему Papa отказывается сюда приезжать. Ну, это одна из причин.

– Он никогда сюда не ездит? – Я мог понять почему, но в то же время был удивлен.

– Нет. Местные принимают нас, детей, потому что знают нас с рождения. Но чтобы принять настоящего индуса? Ни в коем случае. И не то чтобы они расисты, просто они никогда не видели темнокожего парня, который, как это сказать, не чистит… poubelles?…

– Мусорные баки? Помойки?

– Да, мусорщики, верно. И у Papa на этой почве свой комплекс. Он бизнесмен, а не мусорщик.

– И каким бизнесом он занимается? – Я никогда не встречался с отцом Флоранс. Когда мы забирали его машину, он был в Индии.

– Он импортирует tissues[39]39
  Бумажные носовые платки (англ.).


[Закрыть].

– Что, «Клинекс»? – Отличный товар, подумал я, для страны, населенной ипохондриками. В моем прежнем парижском офисе бумажные платки продавались даже в автоматах вместе с шоколадными батончиками.

– Нет, tissus[40]40
  Ткань (фр.).


[Закрыть]. Ну знаешь, вроде хлопка, например. Чтобы шить рубашки и прочее дерьмо.

– А… fabrics[41]41
  Материя (англ.).


[Закрыть].

– Да. Он говорит, что летает в Бомбей первым классом, а здешние крестьяне принимают его за мусорщика. К тому же есть еще одна проблема…

Мишель выдержал интригующую паузу.

– Проблема?

Он перестал копать и ухмыльнулся.

– Ты ведь знаешь старую Жинетт? – шепотом произнес он, будто опасаясь, что мать подслушивает из-за угла сарая. Что, впрочем, не исключалось.

– Жинетт? Ты имеешь в виду старика Анри?… – Я не знал, как назвать старушенцию, то ли женой, то ли сестрой. А может, женой и сестрой одновременно.

– Да. Как-то ночью Papa перепил вина и гонялся за ней по полям. Анри выстрелил из ружья, чтобы напугать его, но убил корову. В коммуне был большой скандал.

Я мог себе представить, сколько было разговоров, если они тут умудряются шифер по полчаса обсуждать.

– А что, твой отец… ну, ты понимаешь… был с Жинетт?

Мишель рассмеялся и, снова принявшись лениво ковырять землю, ответил:

– Нет, он пришел домой, лег спать, а на следующий день вообще ничего не помнил. В итоге он заплатил за корову, чтобы замять этот скандал.

– Вау. – Я посмотрел в сторону мирной фермы Анри и Жинетт, где, оказывается, бурлили такие животные страсти. – И ты постоянно здесь живешь? – Как я ни старался, в голосе все-таки прозвучали скептические нотки.

– Нет, я мотаюсь по стране, когда есть работа. Когда работы нет, часто приезжаю сюда.

– А что у тебя за работа?

– Я электрик.

– Электрик – и нет работы? Электрики всем нужны.

– Я электрик в кинобизнесе, – со смехом пояснил Мишель. – Так что приходится очень подолгу ждать новых съемок. К тому же мне нравится работать с американскими киношниками, а они не так часто сюда приезжают, как мне хотелось бы.

– Но разве ты не можешь найти работу, не связанную с кино, в перерывах между съемками? Ну скажем, починял бы проводку в домах?

Он снова рассмеялся, будто я предложил нечто из области фантастики, и попросил:

– Расскажи лучше о своем salon de thé.

Пока Мишель копал, я растянулся на траве и выдал длинную режиссерскую версию своей истории. В сложившихся обстоятельствах ничто не мешало мне вдаваться в мельчайшие подробности.

Я рассказал ему, как за мной охотилась парижская компания, предлагая мне выгодный контракт. Как мне навязали группу французских коллег, в том числе любовницу босса и говорящего по-венгерски олуха с моржовыми усами. Как потом меня выгнали, потому что я не вписался в политическую программу моего босса, Жана-Мари, самого обаятельного лицемера. Он выиграл местные выборы и теперь, как говорили, да я и сам слышал по радио, собирался выступать кандидатом в борьбе за руководство своей партией.

– Vous parlez politique, c’est bien![42]42
  Вы говорите о политике, это хорошо! (фр.)


[Закрыть]

Краснолицый человек в бежевой клетчатой рубашке и с седой рокерской челкой улыбался нам, заглядывая в яму. Молодой золотистый ретривер радостно пыхтел рядом с ним.

– А… мсье Рибу! – Мишель отставил лопату и протянул запястье для пожатия, как делают французские мужчины, если у них испачканы руки.

Мишель представил мсье Рибу как мэра коммуны, и я тоже подставил запястье, чтобы мне потрясли руку.

– Ah, les Anglais,[43]43
  А, англичане (фр.).


[Закрыть] – сказал Рибу. – Вы вторглись в Дордонь, а теперь вот пожаловали сюда? Надеетесь вернуть те времена, когда ваш король Генрих Восьмой мечтал завладеть всей Францией?

Мой бывший босс Жан-Мари гневно осудил бы это антибританское заявление, позируя возле избирательной урны, но мсье Рибу улыбался мне так, будто мое участие в английской интервенции должно было состоять в раздаче бесплатных фруктовых пирогов местному населению.

– Это верно, – сказал я. – Мы, британцы, все, как один, хотим жить во Франции.

– Да, но почему все вы рветесь именно в Дордонь?

– Я не знаю. – Действительно, трудно объяснить, почему бритты всегда стекались в этот département Западной Франции. Очевидно, в доисторических наскальных рисунках, что встречаются там, среди мамонтов и мохнатых носорогов можно различить белолицых гомосапиенс. Это как раз и были древние бритты, осматривающие пещеры на предмет их реконструкции, чтобы потом наваривать прибыль на сдаче внаем коек с завтраком.

– Allez, les garçons – время apéro[44]44
  Мальчики, идите – время аперитива (фр.).


[Закрыть], – позвала Бриджит.

Для apéro всегда находилось время.

Мы с Мишелем помыли руки и присоединились к мэру, дамам и маленькому Симону за тиковым столом в тени за домом.

На столе стояли уже знакомые мне бутылки, но на этот раз я решил ограничиться пивом. Мое предательство по отношению к «Баньюльс», естественно, вдохновило всех на долгий разговор о национальных традициях пития, завершившийся единодушным признанием того факта, что превосходные французские вина и спирты породили самых здоровых алкоголиков Европы.

– Да уж! Пока у нас есть женщины и вино, мы непобедимы. – Мсье Рибу осушил бокал пастиса и потянулся за добавкой. – Но в этой семье женщины предпочитают экзотических мужчин, а? Так? – Румянец вспыхнул на щеках Бриджит и Флоранс. – У нас, французов, с этими женщинами нет никаких шансов, верно? – Рибу ущипнул Бриджит за щеку, и я представил, как эти двое, будучи деревенскими подростками, играли здесь в прятки. – Вот почему после смерти жены мне приходится довольствоваться единственной сукой. – Он потрепал по голове своего щенка и дал ему сырное печенье. – Хотя она ведь тоже англичанка, а? Ретривер? Как ты ее находишь, Пол? Может, мне на ней жениться, а?

Здесь, в провинции, этот вопрос вполне заслуживал серьезного обсуждения.

– Там видно будет, – сказал я. – А она умеет готовить?

Прежде чем мэр успел раскрыть мне собачий рецепт приготовления говядины по-бургундски из костей, явился старик Анри; он поинтересовался, собираюсь ли я к нему на покос. К счастью, мне не пришлось искать предлог для отказа.

– Я забираю Пола покататься по округе, – объявил мсье Рибу.

– Après la sieste,[45]45
  После сиесты (фр.).


[Закрыть] – постановила Бриджит.

Сиеста? Отлично. Похоже, жизнь налаживается. Я прижался ногой, пусть и в непотребной брючине, к бедру Флоранс. Она опустила руку под стол и сжала мое колено.

На ланч подали остатки вчерашнего поросенка, все те же бобы, кабачки, салат, клубнику и вторую половину гигантского клафути. Мы пили кофе на улице, за столом для apéro, и мне удалось улучить десять секунд наедине с Флоранс, чтобы спросить, где будет проходить сиеста.

В нашей спальне, был ответ, а Симон обычно проводил сиесту с бабушкой.

Мне пришлось быстрым шагом проследовать в спальню, стараясь смотреть исключительно на стены, лишь бы не выдать никому своего восторга от радостной новости.

После столь длительного периода целомудрия мне не терпелось сразу же приступить к делу, но я помнил о манерах. Француженки ценят в мужчине старомодную обходительность. Они любят, когда перед ними открывают дверь, преподносят красную розу в ресторане, предпочитают первыми испытывать оргазм. В общем, им ближе старая школа.

Поэтому я сделал вид, будто терпеливо жду, при этом все глубже проваливаясь в матрас, пока Флоранс закроет ставни и распахнет окна, а потом игриво снимет топик и саронг, демонстрируя, что все это время, оказывается, ходила без трусов. Целомудренная французская девушка, но без трусов. Это казалось просто греховным расточительством, как если бы она оставила миску со свежей малиной киснуть на солнце.

Наконец Флоранс улеглась рядом со мной, и мы попытались найти позицию, в которой можно было прижаться друг к другу нужными частями тела без риска что-нибудь себе повредить.

– О… чуть не забыла, – спохватилась она, когда я уже изготовился для страстного поцелуя. – Maman говорит, что тебе больше не нужно копать.

При упоминании матери Флоранс страсти во мне поубавилось, но не критически.

– Слава богу. В конце концов, мы ведь на каникулах.

– Она говорит, что ты копал не в том месте.

– Что? Там же яма, и это единственное место, где можно копать. Вглубь и вширь.

– Она говорит, что Мишель сам закончит.

– Но мы копали вместе, значит, и он тоже копал не там. – Почему я тратил время, защищая свое мастерство землекопа, вместо того чтобы наслаждаться любовной прелюдией, оставалось для меня загадкой, но все-таки что-то настойчиво подталкивало меня к этому.

Флоранс пожала плечами:

– Она никогда не критикует Мишеля. Он ее маленький ангел. Да, кстати, сегодня днем он повезет нас с Maman в супермаркет, и мы договорились с хозяином гаража, что заедем за нашим багажом.

– Наконец-то у меня появится собственная одежда. Чьи это шмотки, что ты дала мне? Признайся! Твоего отца?

От смеха Флоранс кровать заходила ходуном.

– Нет, Papa такой же маленький, как и Maman, – наконец ответила она.

– Тогда кому они принадлежат? Отцу Симона?

– Если ты действительно хочешь знать, это вещи моего бывшего бойфренда. – Мне показалось, что я расслышал еле уловимые виноватые нотки. Ревность зашевелилась в моей груди. И в той части тела, что пониже.

– И когда вы расстались, он забрал все компакт-диски, а ты оставила у себя его тряпки? Да тебя облапошили.

– Нет. – Флоранс накрыла мой рот ладонью, словно призывая закончить разговор, но я, как идиот, продолжал упорствовать.

– Все отлично помнят этого твоего гиганта, бывшего бойфренда. Не потому ли Симон так настойчиво твердит, что я маленький?

– Да, физически он был… внушителен.

– Внушителен? Кто он был, чемпион по дзюдо?

Когда лежишь рядом с обнаженной девушкой в кровати и сгораешь от нетерпения заняться сексом – это, конечно, не лучшие место и время для вспышки ревности. Но по какой-то необъяснимой причине эта вспышка разгоралась все сильнее по мере того, как мне в голову лезли самые бредовые предположения.

– Это случайно не Николя, архитектор? – требовал я ответа.

– Нет.

– Но ведь он тоже из твоих бывших, не так ли?

– Да.

– Может, он к тому же и хороший архитектор?

– Да, – быстро ответила Флоранс. И менее решительно прибавила: – Я так думаю.

– Флоранс, ради всего святого.

Мои шансы заняться любовью таяли с каждой секундой. Я ухватил Флоранс за левую ягодицу и решил уладить дело миром.

– Давай больше не будем говорить о твоей семье, твоих бойфрендах и нашем бизнесе и сосредоточимся на более приятных моментах.

– Давай, – промурлыкала Флоранс, и ее прохладная рука скользнула между моих бедер.

– Allez, Флоранс! – раздался голос Бриджит, сопровождаемый громким стуком в дверь. – Нам пора ехать.

– Уже? – Флоранс была удивлена настолько же, насколько я был близок к самоубийству.

– Да, ты же знаешь, что гипермаркет сегодня закрывается рано. Départ[46]46
  Отправление, отъезд (фр.).


[Закрыть] через две минуты.

– Две минуты, – прошептал я Флоранс. В моем нынешнем состоянии крайнего возбуждения эта пара минут была равнозначна целой ночи.

– Тридцати секунд тебе будет достаточно, а? – произнесла она подтрунивающим тоном и каким-то образом умудрилась скатиться с кровати, прежде чем я успел подтвердить делом ее предположение.

Кажется, Франция отменила закон о «crime passionnel»[47]47
  Преступление, совершенное под влиянием любовной страсти (фр.).


[Закрыть], но уверен, что любой судья в этой стране согласился бы с тем, что Бриджит сама нарывалась на то, чтобы ее забили до смерти увесистым кабачком.

7

Я не видел смысла в том, чтобы валяться в постели одному и ждать, пока позвоночник уляжется под правильным углом, поэтому встал и принялся бродить по пустому дому. За исключением нашей спальни, все комнаты располагались в цепочку. Из кухни ты попадал в гостиную, оттуда в спальню Бриджит (где я намеренно зажмурился, чтобы детали этого интерьера потом не возвращались ко мне в страшных снах) и, наконец, в коридор, откуда три двери вели в ванную, в комнату Мишеля и в сад, соответственно. Так что, чисто теоретически, если бы мне захотелось попасть в ванную, я должен был пройти через сад или через спальню Бриджит. Это было так же непрактично, как обеденный стол на уровне пола.

Я вернулся в гостиную и устроился на диване – громадине в псевдодеревенском стиле с чересчур замысловатыми деревянными подлокотниками и грубыми подушками с кисточками.

По телевизору шел репортаж о «Тур де Франс». Я уверен, что, если просмотреть полную версию этой велогонки, можно узнать о французах больше, чем за три года учебы в университете.

Каждое лето у французов начинается помешательство на почве «Le Tour». Они критикуют крикет за скуку, потому что он может длиться пять дней. А тут гонка (значит, никаких тебе мячей, голов, лишь бесконечная мука), которая длится – о, ужас! – целых три недели. День за днем телекамеры следят за тем, как неестественно тощие мужики в лайкре крутят педали, мотаясь вверх-вниз по горам. Комментатор информирует зрителей о размерах и традициях каждого города, который встречается на пути гонщиков. Вот вам, пожалуйста, Гренуй-ле-Бан, родной дом для трех тысяч душ, он славится в регионе своим заброшенным сланцевым карьером и потрясающими продуктами.

Но массы обожают это мероприятие, и каждый километр обочин занят болельщиками, а некоторые даже разбивают палаточные городки. Фаны машут руками в камеру, надеясь получить свои пять секунд славы.

На одном из кадров, снятых с вертолета, я увидел огромный рисунок на дорожном полотне. Массивный белый фаллос и надпись: «Je t’aime, Sophie»[48]48
  «Я люблю тебя, Софи» (фр.).


[Закрыть]. Маршрут велогонки объявляли задолго до старта, так что, правильно рассчитав время, можно было не сомневаться в том, что твое граффити появится на телеэкране. Комментатор был ничуть не смущен гигантским – и очень тщательно прорисованным – пенисом. Он лишь сделал комментарий о том, насколько романтичны местные жители, и в кадре снова появились обожженные солнцем велосипедисты, на ходу распечатывающие протеиновые батончики.

Я даже немного расстроился, когда мэр постучался в кухонную дверь. «Эллоу, йез соммбоди?» – крикнул он, намеренно коверкая английский.

Мсье Рибу был одет в розовую рубашку и серые классические брюки, и от него так разило одеколоном, будто он в нем выкупался или влил в себя целую бутыль душистого спирта. Конечно, на таком фоне моя рваная футболка, нелепые штаны и пахучие подмышки землекопа были сущим позором, но его это, казалось, ничуть не смущало.

– Viens, viens[49]49
  Идем, идем (фр.).


[Закрыть], – сказал он. И добавил с сильным акцентом: – У нас экскурсия.

В его роскошном «ситроене» работал двигатель, и кондиционер был включен на ледяной холод, что было просто блаженством, поскольку стоявшее в зените солнце угрожало спалить всю живую растительность. А ее повсюду было в избытке. На склонах холмов росли аккуратно подрезанные яблони, на ветвях которых зрели крупные, размером с мячик для гольфа, плоды. Высокие, старомодные живые изгороди разделяли луга и поля, которые повторяли очертания маленьких долин, спускавшихся к заросшим камышом берегам речушек.

А вот людей не было. Мы видели их фермы – группки домов и строений, как у Бриджит, иногда с флигелями, курятником или утиной заводью. Но во дворах ни души. Все спят, догадался я. Или смотрят «Тур де Франс».

– Куда мы едем? – спросил я.

– В город, – ответил мсье Рибу. – Мне нужно сказать пару слов curé[50]50
  Кюре (фр.).


[Закрыть].

Мы проехали кладбище, огороженное бетонной стеной, и остановились на площади возле приземистой каменной церкви и остановки школьного автобуса.

– Подождите меня вон там, – сказал мсье Рибу.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и увидел на другой стороне площади здание мэрии – классический château[51]51
  Замок (фр.).


[Закрыть] в миниатюре. Прямо перед мэрией находился незатейливый мемориал с каменным солдатом Первой мировой, который застыл в непринужденной и расслабленной позе, будто ждал своей очереди пойти в бой и получить пулю. Похоже, во всей Франции не было ни одной деревни, которая не потеряла бы в окопах войны хотя бы одного своего жителя.

Но мсье Рибу вовсе не предлагал мне отправиться отдать дань памяти мертвым. Да, он показывал в сторону памятника, но хотел обратить мое внимание на безликое здание со стеклянным фасадом и вывеской с надписью «Café de la Mairie», расположенное на углу площади.

Тогда я еще не знал некоторых очень важных особенностей café в городках сельской Франции, куда редко ступает нога туриста. Нельзя сказать, чтобы люди там были недружелюбными. Дело в том, что они настолько непривычны к незнакомцам, что попросту их не замечают. А если все-таки замечают, то теряются, не представляя, что с ними делать. Бармен четко знает, что и в какое время суток пьет каждый из его клиентов, а появление чужака ставит его в тупик. Почему кто-то расселся на стуле Марселя, когда самого Марселя вот уже три года как нет в живых?

Посетителями café были сплошь мужчины в возрасте от тридцати лет до «столько не живут». Не меньше десяти человек, и по крайней мере половина носила усы. Воздух был насыщен табачным дымом, пивными парами и комментариями о «Тур де Франс», и этот коктейль лениво перемешивал потолочный вентилятор.

Я приветствовал всех дружеским «Бонжур!» и встретился взглядом с каждым, кто посмотрел в мою сторону. Несколько человек ответили на мое приветствие, но тот единственный, с кем мне действительно хотелось пообщаться, не отреагировал. Бармен тянул пиво из стакана, слушая бурчащего на местном диалекте старика, который сидел перед ним за стойкой бара.

Что ж, подумал я, уж мсье Рибу они наверняка знают. Он-то и попросит, чтобы нас обслужили.

На столике, за которым я расположился, лежала местная газета, и я расшифровал передовицу, в которой был представлен подробный отчет обо всех происшествиях на региональных дорогах. Про мою аварию не было ни слова, но, в конце концов, она и не могла конкурировать с сенсационными новостями о том, что «Вел Сатис» выжимал на трассе двести километров в час, а грузовик с вином занесло, и это обернулось пробками длиной шестьдесят километров, поскольку водители просто не могли заставить себя проехать мимо валявшихся бутылок «Кот-дю-Рон». Идеальное вино для измученных жаждой автолюбителей, не отказывающих себе в удовольствии выпить за рулем.

– Salut, Pierre![52]52
  Привет, Пьер! (фр.)


[Закрыть]

Раздался дружный хор приветствий, когда мсье Рибу бодрым шагом зашел в café. В руке у него был полиэтиленовый мешок, полный огурцов.

– Ты до сих пор не обслужил моего английского друга? – прибавил он, опустил мешок с огурцами на мой столик и отправился приветствовать односельчан. При этом он журил их за необщительность, и те, кто помоложе, потянулись ко мне с рукопожатиями и «бонжурами».

Представители старшего поколения, казалось, до конца своих дней приросли к барным стульям.

– Viens, viens. – Рибу помахал мне рукой, подзывая, и я подошел и встал у стойки бара, как взрослый. Мэр объяснил, кто я такой, что было встречено понимающими кивками.

– Не был ли ты повыше ростом? – спросил один из мужчин.

– Да, – ответил я, – до операции.

– Нет, – продолжил мой дотошный собеседник, – но разве у девчонки Бриджит был не…

– А у твоей жены разве нет двухметрового любовника? – перебил его Рибу.

Смех, похлопывания по плечам, грязные намеки положили конец обсуждению физических параметров бывшего бойфренда Флоранс.

Еще несколько минут назад я был чужаком, не достойным внимания, и вот уже вместе с мэром и меня посетители café наперебой приглашали к себе домой на рюмочку.

– Нет, не сейчас, – сказал Рибу, допивая кофе. – Нам еще предстоит несколько визитов в деревне.

Прощаясь, мы обменялись рукопожатиями по кругу, и мсье Рибу обещал каждому заглянуть на apéro в течение недели. Я подумал о том, что в этих краях наверняка можно сколотить состояние, если открыть клинику по пересадке печени.

Еще часа два Рибу мотал меня по окрестностям, не пропуская ни одной фермы в радиусе трех миль от дома Бриджит. На фермах остались старики, чьи дети уехали работать в город, то есть в Лимож, Туль или Брив. Встречались и пары среднего возраста, но их дети тоже планировали перебраться в город.

Я посидел за столом в десятках кухонь, отведал клубничный пирог, клубничный торт, клубничный мусс, клубнику в красном вине и клубнику в чистом виде. У сезонного продукта есть существенный минус – вы обречены весь сезон употреблять его в пищу.

Я пил вино и вишневую eau de vie[53]53
  Водка (фр.).


[Закрыть]. Повсюду меня встречали с приветливым любопытством и подношениями в виде клубники и кабачков. Кстати, меня тоже поджидал мешок с огурцами, подарок от кюре.

Мне устраивали экскурсии по очаровательным амбарам, демонстрировали соблазнительные септики. А также предложили пострелять кроликов («они не убегают»), накопать себе кротов («всего сто шкурок, и получится отличный жилет»), посмотреть телевизор («у нас тут три канала, и изображение очень четкое»).

К пяти часам я уже опьянел, объелся клубникой, и меня тошнило от изобилия реалий сельской жизни.

– Пожалуй, пора ехать домой на apéro, – объявил мэр.

Вырвавшись из плена гостеприимных фермеров, мы остановились на вершине холма, вышли из машины, и каким-то чудом мне удалось родить конструктивную мысль. Здесь, на возвышении, мог работать мой мобильник, в отличие от дома Бриджит: построенный в низине, он был надежно спрятан от вышек сотовой связи. Я так полагаю, прадед Флоранс не предвидел, что грядет эра мобильных телефонов.

– Позвольте, я проверю, нет ли мне сообщений, – обратился я к мэру.

– Бут офф корс[54]54
  Искаженное английское словосочетание but of course – «ну, конечно».


[Закрыть], – произнес он на своем бутафорском английском и уселся в машину.

Я подключился к внешнему миру. Казалось невероятным, что он еще существует. В почтовом ящике было три сообщения, в том числе от Алексы, моей бывшей подружки.

Мы были вместе почти всю прошлую зиму, и я не сомневался, что она именно та единственная, с которой не соскучишься, которая фонтанирует безумными идеями и на которую чертовски приятно посмотреть, что немаловажно. Но я все испортил, и вот уже несколько месяцев мы не общались, после того как разбежались во второй раз. Первый разрыв произошел, когда я по ошибке переспал с другой (так бывает), а причиной второго стала моя неудачная шутка насчет одного политика (а это уж чересчур). Сейчас все это казалось величайшей глупостью. Как можно порвать отношения из-за того, что не имеет к ним никакого касательства? Я еще понимаю, когда партнеры расстаются, потому что один из них переспал с кем-то, или когда им больше нечего сказать друг другу, или, в самом деле, когда твоя подружка заставляет тебя одеваться в шмотки своего бывшего бойфренда, – но чтобы из-за политики… Впрочем, Алекса была девушкой серьезной.

Сообщение, которое она прислала, было лишь отчасти политическим. Казалось, она оттаивает. «Молодец, – писала она на своем беглом английском, – слышала ты уволился когда обнаружил чт тв босс фашист». Это было не совсем верно, но я не собирался опровергать столь лестную интерпретацию истории моего увольнения. «Где ты сейчас? – спрашивала Алекса. – Открываешь чайные? Во Фр или Анг? Я в Анг».

Может, потому, что Флоранс довела меня до белого каления своими «бывшими», но я все-таки нажал клавишу соединения.

– Алло?

Я жестом просигналил мсье Рибу: «Еще одну минутку».

– Алекса, привет, это Пол. Только что получил твое сообщение.

– Пол? Привет. Где ты?

– Стою на холме в Коррезе.

– В Коррезе?

– Да.

– Что ты делаешь в Коррезе? – спросила она таким тоном, будто никому и в голову не пришло бы здесь оказаться.

– Пытаюсь переварить тонн пять клубники.

– Ах да, у тебя же проблемы с животом. Я помню последствия твоего рождественского пудинга. Отличный пример шумного английского пищеварения.

– Виноват был не пудинг, а заварной французский крем. В нем было мало комочков. А именно комочки помогают нам переваривать наш рождественский пудинг.

– Напомни мне, чтобы я не приходила на рождественский ланч в твои чайные. Так ты запускаешь сеть?

Я рассказал, что в сентябре открываюсь, она поделилась своими новостями – сейчас она в Англии, навещает маму, которая переехала туда жить.

– Помнишь, она была в Москве с тем украинским парнем, который торговал ди-ви-ди?

– Что, а теперь она нашла английского видеопирата?

– Нет, просто он переехал в Англию. Здесь безопаснее. Он покупает футбольную команду.

– Футбольную команду? Какую?

– Не знаю. Какой-то там «Ньюкасл».

– «Ньюкасл Юнайтед»? Черт возьми, это же один из популярнейших клубов Англии. Ты уверена, что он не приторговывает плутонием?

– Все может быть. Я передам ему, что ты интересуешься.

Автомобильный гудок разрушил очарование момента. Я только-только начал получать удовольствие от жизни, пришел в себя после пустопорожней болтовни с фермерами. Похоже, абсурдные мелочи опять вторгались в мои отношения с Алексой.

– Что такое? – спросила она. – Твоя девушка нервничает?

Я обернулся и увидел, как старик Рибу показывает сквозь лобовое стекло, что пора выпить.

– Нет, это мэр коммуны. Мы опаздываем к нему на «Перно». Пожалуй, я пойду.

– Хорошо, пока.

– Пока, Алекса. Было здорово…

Но она уже прервала соединение.

– Кто это был? – спросил Рибу. – Un ami anglais?

– Да, это мой старый английский друг, – ответил я, сам не понимая, зачем солгал. Должно быть, всему виной сексуальное расстройство, объяснил я себе. Мои гены пытались суетиться во всех направлениях.

Но что с них взять, глупых. Я вовсе не собирался распускать слюни и строить иллюзии насчет своей бывшей подружки, это было бы равносильно тому, чтобы сохнуть по Бриджит.

– Что случилось? – обеспокоился мэр, когда я крепко зажмурился и даже сжал кулаки, пытаясь выбросить из головы образ Бриджит в ночной сорочке.

Когда мы вернулись домой, я воссоединился с другим своим старым приятелем – багажной сумкой. Наконец-то я снова почувствовал себя человеком, а не каким-то укороченным призраком из прошлого Флоранс. Я переоделся в собственную одежду, намеренно выбрав вещи посвободнее, с прицелом на очередной гаргантюанский ужин.

Мы ели террин из телячьей головы, холодную свинину, и все это конечно же сопровождалось раздражающим изобилием зеленых овощей. Я мужественно сражался с едой, но когда очередь дошла до клубники, понял, что не смогу заставить себя положить в рот еще хотя бы одну из этих лоснящихся красных тварей.

Пока убирали со стола, я предложил Флоранс – еле слышно, так что даже летучие мыши не смогли бы разобрать моих слов, – короткую прогулку в темноте.

Но видимо, под кафтаном Бриджит скрывался костюм Супервумен, потому что она объявила, что сегодня наша очередь мыть посуду, а потом Флоранс должна была почитать Симону книжку.

Я поплескался в мыльной воде положенное время, после чего рухнул в постель и тотчас отрубился. По крайней мере, во сне у меня был шанс перепихнуться.