Текст книги "Милые развлечения"

Стелла Камерон
Милые развлечения

Джерри, моему лучшему другу

Человеку следует хотя бы раз в день послушать песню, прочесть хорошее стихотворение, посмотреть на достойную картину и, по возможности, высказать здравую мысль.

Иоганн Вольфганг Гете

Дорогой читатель!

Я хотела быть актрисой. Еще я хотела быть оперной певицей, пианисткой, балериной, художницей и хирургом.

Малодушная застенчивость удержала меня от появления на сцене. Это у моей сестры был чудесный голос. Вскоре после того, как я начала брать уроки игры на пианино, меня оперировали по поводу аппендицита, а когда я поправилась, об этих уроках уже позабыли. Семья решила, что у меня слишком высокий рост, чтобы стать танцовщицей. И моя сестра, а не я, действительно умела рисовать. Я все еще думаю, что могла бы стать хорошим хирургом, но…

Я никогда и никому не говорила о том, что хочу быть писательницей, – я просто писала. Это было моим собственным делом, для которого не требовалось разрешения или одобрения окружающих. Все то, что кипело во мне и успешно скрывалось большую часть времени, выплескивалось на бумагу и не всегда подобающим образом. Я была больше наблюдателем, чем игроком – в любой игре – и именно наблюдатель во мне делал писательство такой естественной и увлекательной движущей силой моей жизни.

Я – жена, мать, дочь, подруга… и писательница. В таком порядке. Джозеф Кэмпбелл говорил о том, как важно следовать за своим счастьем. Он был прав. Но для меня не менее важна возможность составлять маленькие кусочки собственного счастья в нужной последовательности.

Надеюсь, что вам понравится эта книга.

ПРОЛОГ

Его туфли на резиновой подошве ступали по пожарной лестнице совершенно бесшумно. Когда придет время, ему не составит труда подняться этим путем еще раз… Сегодня должно быть последнее путешествие к освещенным окнам на верхнем этаже здания в районе площади Пионер в Сиэтле… пока ему не скажут довести дело до конца.

Полночь. Душная июльская полночь, когда голоса и музыка доносятся волнами из раскаленных комнат в самой старой части города.

Внизу, под ним, еще было движение – в основном, праздношатающиеся или желающие выпить. Остальные старались держаться подальше от домов и темных, влажных проходов между ними и шли группами и не бесцельно.

Он слышал резкие, натужные звуки диксиленда в Сентрал Таверне и завывания полицейской сирены из портовой части города, под виадуком. С залива Элиотт донеслись низкие гудки парома.

Еще один пролет железной лестницы привел его на площадку напротив окон верхнего этажа.

Она всем доверяла. Он слышал, как однажды она со своим отвратительно серьезным видом говорила старухе с первого этажа, помешанной на запирании дверей: «Друзья никогда не будут вторгаться в ваш мир без вашего согласия, Мэри, а врага замки не остановят».

Замки могли и не остановить ее врагов, но открытые двери и окна значительно облегчали их работу.

На площадке, выходившей на пожарную лестницу, росли цветы в горшках. Он осторожно обошел их и прижался к стене напротив окна. Медленно приблизился к краю, чтобы заглянуть в дальнюю комнату… в спальню.

Там никого не было, но он услышал звук льющейся воды и понял, что она принимает душ в маленькой ванной. Пар, должно быть, оседает на единственном зеркале и покрывает блестящие белые эмалированные стены капельками влаги.

Он знал досконально каждый дюйм ее двухэтажной квартиры. Он дотрагивался до всех ее вещей. Он знал, что она хранит в каждом ящике в спальне. Он знал размеры всего, что она хранит в каждом ящике в спальне. Он знал каждую бутылочку и флакон в ее аптечке и на полке в ванной. Он знал, что в тех редких случаях, когда она пользовалась духами, это были «Анаис-Анаис».

Цветы в горшках издавали ночью экзотический запах. Какой-то сорт лилии.

«Анаис-Анаис» на ней тоже пахли экзотически. Аромат цветов вызвал у него воспоминания о ее белой коже и о том, как она наносит духи на шелк, атлас и кружево, скрытые под простой одеждой.

Шум воды стих.

Теперь он мог уходить – должен был уходить. Он еще раз убедился в том, что когда дойдет до дела, никаких проблем не возникнет.

Она пела. Она всегда пела, принимая душ, и когда думала, что одна в квартире. Почти всегда она думала, что одна в квартире. Ее голос не соответствовал внешности – холодной, спокойной и отстраненной. А когда она пела, голос рисовал картины темных, теплых, влажных мест, где сплетается все живое, а запахи одурманивающе чувственны.

Ему надо уходить.

Она вышла из ванной.

Белое полотенце на черных волосах. Без очков ее глубокие голубые глаза не увидят движущиеся тени за зеркально-темными окнами.

Белый халат, перетянутый на узкой талии, прикрывал только верх гладких бедер. Унылая, бесцветная одежда, которую она носила днем, была только ловкой маскировкой, скрывающей шелк, атлас, кружево… и нежную кожу.

Он должен уходить.

«Друзья не станут вторгаться в ваш мир», – говорила она. Он не был другом.

Она сняла полотенце с головы и встряхнула волосы.

Распустила пояс халата и отвернулась.

Он нахмурился и стал покусывать ноготь большого пальца.

Когда она скинула халат, мокрые черные волосы разметались по плечам. У нее была длинная и прямая спина, округлые бедра, о которых невозможно было догадаться, когда она была одета.

Мурашки пробежали у него по ногам. Он прижал руку ко рту, чтобы заглушить возглас.

Ее кошка. Она дотрагивалась до кошки и гладила ее тем движением, о котором говорила, что оно ей не нравится.

Хитрая.

Кошка зашипела, шерсть на ней встала дыбом. Выгнув спину, показав маленькие острые зубы, она шипела и шипела, затем резко, высоко взвыла.

Она услышала звук.

Пение прекратилось и она пошла к окну.

Твердые, округлые груди, увенчанные бледно-розовы соскам.

Черные волосы там, где сходятся бедра.

Подходит к окну.

Его резиновые подошвы не издавали ни звука на пожарной лестнице.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

У нее было лицо чертовой монашенки.

Насколько Тобиас Квинн мог припомнить, женщина, стоявшая перед ним, всегда казалась отстраненной, молчаливой, внимательной и благочестивой настолько, что у слона сморщились бы яйца.

Она беспокоила его.

Тобиас никому не позволял беспокоить себя – долго.

Перис Делайт не была крупной женщиной или маленькой женщиной. Она была худой, по крайней мере, он всегда думал о ней, как о худой – худой ребенок, худой подросток, и она так и осталась худой, когда, не послушав его совета, отправилась одна в Европу.

Ей нравилась бесформенная, лишенная четких линий одежда темных тонов. В этом, впрочем, также не было ничего нового.

Он прочистил горло.

Она поправила очки указательным пальцем.

Очевидно, это была ее мастерская и одновременно жилая комната на нижнем уровне двухэтажной квартиры на самом верху дома. Она делала ювелирные украшения или что-то в этом роде. Высокий верстак был сделан из грубого серого дерева – и при этом не лишен изящества. Деревянная мебель, очевидно уникальная и изысканной формы, стояла на выбеленном временем деревянном полу без всяких ковров. Единственными яркими пятнами были голубая ваза из дутого стекла, полная пурпурных и желтых ирисов, и черно-бело-рыжая тощая кошка, клубком свернувшаяся на подоконнике.

Музыка из скрытых динамиков наполняла просторные комнаты нежными, чистыми звуками флейты и бас-гитары. Когда музыка стихла, становился слышен шум вентиляторов с деревянными лопастями, а черноволосая женщина все еще стояла неподвижно. Молчаливая, погруженная в себя, враждебная.

Тобиас опять прочистил горло.

– Жарко, – сказал он, проводя рукой по воротнику хлопчатобумажной рубашки. – В Сиэтле не должно быть такой жары. Не в восемь вечера. И не в конце июля.

Перис в ответ опустила густые черные ресницы.

Бледный, тихий ребенок, на все смотревший как бы со стороны, – такой он помнил ее. Сегодня вечером она снова наблюдала – только теперь из самой глубины. О Боже, из глубины того, что происходило с ним сейчас. Именно так. Только она еще не знала об этом… пока.

Тобиас попробовал еще раз.

– Вот и я, – сказал он.

Перис держала щипцами кусочек полированной кости. Ловким движением она поместила его на предназначенное ему место в частично готовом серебряном украшении и отложила щипцы.

Он ей не нравился. Никогда не нравился. Похоже, он собирался уговорить ее изменить свое отношение.

– Почему ты пришел сюда? – спросила она, наклоняясь над верстаком, рассматривая какие-то мелкие предметы.

Он попробовал пошутить:

– Потому, что знал, что ты скучаешь по мне, – и натянуто улыбнулся.

Перис медленно посмотрела на него. За круглыми стеклами очков в ее темно-голубых глазах невозможно было что-либо прочитать.

– Ты шутишь, – сказала она.

То, зачем он пришел, вовсе не было шуткой.

– Почему же? – спросил он. – Мы так давно знаем друг друга.

Ее прямые черные волосы были туго стянуты на затылке резинкой. Ни одна прядка не выбивалась наружу, но Перис пригладила волосы, проверяя, все ли в порядке.

– Да, давно, ты знаешь, – настаивал Тобиас. Его улыбка начала таять. – Я даже помню, когда ты родилась.

– Сомневаюсь, – коротко сказала она. Тебе тогда было семь. Семилетние мальчики не интересуются младенцами.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не была семилетним мальчиком.

Ему показалось, что уголки губ у нее дрогнули.

– Давай, – сказал он. – Улыбнись. Тебе идет. Ты всегда была слишком серьезной.

– Ты совершенно ничего обо мне не знаешь, – сказала она. Ее голос всегда звучал неожиданно грубовато. – Ты никогда ничего не знал обо мне и не хотел знать. Я не представляла для тебя интереса.

Похоже, все шло не так, как надо.

– Сколько ты здесь уже живешь?

Она медленно вздохнула, ее грудь слегка поднялась, скрытая под свободным, тонким платьем рыжего цвета.

– На площади Пионер? – Вопрос был риторическим. – Шесть лет. С тех пор, как вернулась из Европы.

– Так долго? – Это прозвучало так, как будто время, что они не виделись, пролетело незаметно. Недалеко от истины, но совсем не то впечатление, которое могло бы ему помочь сегодня вечером.

– Да, именно так. Тебе было… – он щелкнул пальцами, – двадцать три. Я прав?

– Двадцать девять минус шесть будет двадцать три, – сказала она. – Почему ты здесь?

Хм. Он мог ответить – и ждать взрыва. Если Перис Делайт была способна взорваться. Он спросил:

– Как твой маленький бизнес?

Она слегка заколебалась, прежде чем ответить.

– Мой маленький бизнес в порядке, спасибо.

– Все делаешь браслеты и тому подобное?

– Я редко делаю браслеты, как ты говоришь. Я изготавливаю ювелирные изделия по частным заказам.

– Найджел говорил мне что-то об этом, – сказал он о своем младшем брате. – Вещицы на продажу и так далее.

Она подняла очки и протерла уголки глаз.

– Никакой продажи. Небольшие партии для местных галерей. Мы закончили с перекрестным допросом?

– Дверь внизу – входная – она не заперта.

Она еще раз медленно вздохнула.

– Нет.

– Сколько людей живет в этом доме?

Она сняла очки и стала протирать стекла подолом своего рыжего платья с серьезным, нахмуренным видом.

– Сколько…

– Семь. Иногда восемь. Иногда больше.

Он указал на дверь, через которую попал в квартиру.

– Она тоже не заперта.

– Да.

– Кто угодно может прийти с улицы, подняться по лестнице и зайти сюда.

– Я заметила это.

Он не улыбнулся.

– Намекаешь на меня? Я все-таки не совсем чужой, Перис. Мы вместе выросли.

Она заткнула проволочные дужки очков за уши резким движением руки.

– Мы росли по соседству. Мы никогда не росли вместе – если только ты не проходил мимо. Не думаю, что ты замечал меня даже и в этом случае, – она вздернула подбородок, открыв нежную, белую шею. – Почему ты здесь?

– Я пришел увидеть тебя, – черт, с ней было совсем не просто. – Вспомнить старые добрые времена.

– Чушь собачья.

– Чушь? – переспросил он.

– Абсолютная.

Флейта зазвучала тише и умолкла. Перис не мигая смотрела ему в глаза. Ее кожу можно было использовать в рекламе косметических средств, потому что она не нуждалась в косметике – да Перис и не пользовалась ею. Перис Делайт[1]1
  Paris – Парис – в классической мифологии сын троянского царя Приама. Он присудил яблоко раздора с надписью «Прекраснейшей» Афродите, за что та помогла ему похитить Елену. Это послужило поводом к Троянской войне. Делайт – (англ. delight) – восторг, наслаждение.


[Закрыть] при всем своем необычном, сочном, слегка пьянящем имени олицетворяла собой простоту в искусстве.

– Ты хорошо знаешь всех жильцов дома?

Она сжала губы, и он заметил, что нижняя губа была полноватой, и она имела привычку слегка покусывать ее.

– Я знаю всех достаточно хорошо, – наконец сказала она.

– Женщине не следует жить здесь одной. Я удивлен, что твой дед не запретил тебе этого. – Пожалуй, лучше зайти с этой стороны.

– Я не ребенок, Тобиас. И я живу не одна.

На какое-то мгновение он оторопел.

– Не одна? – Он пристально разглядывал ее. – С кем же ты живешь?

– Следующий вопрос? – спокойно спросила она. Если она живет с мужчиной, он проиграл.

– Ты должна запирать входную дверь и дверь на улицу.

– Переговорное устройство не работает.

Он на секунду задумался.

– Тогда почини его. А еще лучше, выбирайся из этой обваливающейся груды камней.

– Мне нравится эта груда камней. Я люблю ее. – Краска слегка выступила на ее щеках. – Я на самом деле люблю этот дом. Если бы мне предложили выбирать из всех домов мира, я все равно выбрала бы именно его. Я не собираюсь и никогда не собиралась уезжать с площади Пионер, и я устала от людей, советующих мне…

– Ладно, ладно, – он поднял обе руки. – Я все понял.

– Это великолепный образец недвижимости, – продолжала она, как будто не слыша его. – Ты хотя бы представляешь, сколько он стоит?

– Да, конечно, – как ведущий застройщик в Сиэтле, он должен был знать это лучше, чем кто-либо другой.

– Тысячи людей не раздумывая заплатили бы хорошие деньги, чтобы приобрести два этажа и сад на крыше дома прямо посередине площади Пионер. И я никогда отсюда не уеду.

– Хорошо.

– Тебя никто не приглашал сюда, Тобиас.

Странно, она ведь называла его по имени сотни раз, при том он никак не мог вспомнить, как это имя раньше звучало в ее исполнении.

– Меня, может, и не приглашали, но ты еще обрадуешься, что я пришел.

– Сомневаюсь в этом.

– Поверь мне.

Она недоверчиво взглянула на него, затем, взяв с полки под верстаком кусок тонкого фетра, накрыла им свою работу.

– Я стараюсь не быть грубой, – сказала она, вытирая руки о тряпку и проходя на середину комнаты со стенами из красного кирпича. – Ты был беспокойным малышом и довольно противным мальчишкой. Потом ты стал заносчивым подростком, потом – надменным молодым человеком. Я могла бы продолжить, но не буду. Мы оба знаем, что у тебя от меня не много секретов.

Тобиас беззвучно свистнул и посмотрел на темные деревянные балки, поддерживающие сводчатый потолок, отделанный кедровыми досками.

– Я не доверяю тебе, – сказала Перис. – И ты мне не нравишься. Не стоило приходить сюда, и ты знаешь об этом. Пожалуйста, уходи.

Тобиас засунул руки в карманы и покачался на носках. Он уже обдумывал все возможные способы выхода из тупика, в котором оказался, и все они не срабатывали – кроме одного. Он должен был получить поддержку Перис Делайт, и получить прямо сейчас. Без этого его ожидала перспектива потерять огромную сумму денег, и это было еще не самое худшее. Его репутацию после всего можно было бы просто спустить в туалет.

– Пожалуйста, иди…

– Мне нужна твоя помощь, – прямо сказал он. – Вот почему я пришел. Попросить тебя помочь мне.

Она стояла теперь рядом с ним. Ее макушка была на уровне его губ. Метр семьдесят, или даже метр семьдесят пять. Но у нее была тонкая кость, и, в сочетании с полупрозрачной бледной кожей и немигающими глубокими голубыми глазами, бесформенное легкое платье, вроде драпировки, делало ее похожей на какого-то духа или призрак.

– Ты поможешь мне? – спросил он и дотронулся до ее руки.

Она отшатнулась.

– Слишком поздно.

Ответ поразил его. Каким образом она могла узнать, если только… Черт, старик уже повидался с ней.

– Послушай, я знаю, что тебе могли рассказать обо мне, но это неправда. Совершенная неправда.

– Ха! – сказала она. Никакое другое слово не передало бы столько презрения. – У тебя отличная выдержка.

– Я не люблю упрашивать, – честно сказал он. – Но я прошу, если ты этого хочешь.

– Я хочу, чтобы ты ушел. Мужчины вроде тебя заставляют меня нервничать.

Он заставляет ее нервничать?

– Но я честный человек.

– Ха!

Черт побери!

Перис подошла к креслу-качалке из переплетенных ивовых прутьев и уселась в него. Отталкиваясь босыми ногами, она принялась раскачиваться, не сводя с него темного пристального взгляда.

– Ноги себе занозишь, – рассеянно заметил он. Так просто ей не отделаться от него. – Надо носить туфли.

Кресло закачалось еще сильнее.

Тобиас вытащил табуретку из-под низкого квадратного стола и сел напротив Перис.

– Дай мне шанс. Это все, о чем я прошу. Позволь мне объяснить положение вещей с моей точки зрения, а затем реши, дать ли мне шанс доказать, что я не какое-то чудовище.

– Тебе нужно лечиться. Таким людям, как ты, можно помочь, если они сами действительно захотят этого.

– Что? – Что бы ни произошло, он не должен терять голову или выходить из себя. – Чем именно мне может помочь лечение?

Старику Делайту придется заткнуть глотку.

– Есть разница между… между страстной увлеченностью и безумным желанием… обладать.

Странно было слышать такие слова, произносимые женщиной, чья температура была близка к точке замерзания.

– Я страстный человек, – сказал он. – Когда я решаю добиться чего-либо, это становится моей страстью. Я бы не назвал это безумием.

Перис перестала раскачиваться и зацепилась одной ногой за лодыжку другой.

– Когда мужчина продолжает… продолжает навязывать себя там, где ему ясно дали понять, что он не желателен, это ненормально. Подавить слабого, чтобы удовлетворить огромный… огромный аппетит, это… это неправильно, в конце концов, и ничего другого я здесь не вижу.

– Ты все не так поняла.

– Я поняла все именно так. Я узнала это от человека, которому лучше знать.

Попс Делайт. Черт! Этот старый ублюдок отравил ее ум. Это также значило, что он мог быть виноват в слухах, которые начали распространяться – пока еще осторожно – в деловых кругах Сиэтла.

– Перис, только послушай меня. Я…

– Нет. Нет, я не могу слушать тебя. Я ставлю верность семье прежде всего в моей жизни. И не намерена изменять этому принципу.

Очевидно, Перис не чувствовала опасности, даже когда она подходила совсем близко.

– А ты продолжаешь грубить.

Она слегка покачала головой.

– Ты все такой же самонадеянный. Думаешь, если ты имеешь какой-то вес в этом городе, то можешь помыкать людьми вроде меня – или моей семьи.

– Твоя семья и моя начинали вместе. Наши деды были партнерами.

– Но они не остались партнерами, правда? – Ее ноздри раздулись. – К тому времени, когда твой дед умер, они не разговаривали несколько лет.

– Потому что твой дед был, да и остался ревнивым, упрямым… – Он сжал зубы, но понял, что поздно.

– Продолжай, – сказала она. – Закончи свою мысль.

– Это смешно, – Тобиас встал и, обойдя ее, подошел к окну с поднятой рамой. – Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой по поводу этой вражды.

Перис не ответила.

Тобиас заметил, что стекла чисто вымыты и снаружи на пожарной лестнице в больших глиняных горшках растут садовые цветы в самых невероятных сочетаниях. Бархатцы и белые левкои, фуксии и разноцветные гвоздики. Виноградные лозы, увенчанные огромными, раскрывшимися белыми цветами, свешивались с верхней площадки. Он почувствовал тонкий, похожий на лилию, запах.

Он должен заставить Перис увидеть его сторону дела.

– Послушай…

– Потрясающе, – оборвала она. – Я могу честно сказать, что если бы меня спросили о самом невероятном, что может сегодня произойти, то даже мысль о твоем визите не пришла бы мне в голову.

– Спасибо.

– Разве не так? Мы не виделись несколько лет. И ты признался, что здесь только потому, что тебе что-то от меня нужно.

– Да, – сказал он, глядя на кошку, которая медленно поднялась, выгнув спину.

– И мы знаем, чего ты хочешь, и почему я не буду это делать.

– Да, – сказал он сквозь зубы. – Мы знаем, почему ты думаешь, что не будешь делать это. Я собираюсь изменить твое мнение.

– Нет. Абсолютно нет. У тебя проблема. Ты сам признался в этом. В чем ты не признался, так это в том, насколько она серьезна. Ты больной человек.

Он резко обернулся.

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Я уже сказала тебе.

Со спины он видел ее густые, стянутые в тугой хвост волосы. В слабеющем свете они отливали иссиня-черным. Тобиас подумал, прежде чем заговорить.

– Почему бы тебе не сказать мне еще раз о моем заболевании? Я как-то не совсем понял твой диагноз.

– Я устала. Поговори с кем-нибудь, кто понимает твои проблемы с самоконтролем. У меня нет нужной квалификации, чтобы помочь тебе.

– Попс говорил с тобой, да?

Она замерла, затем повернулась к нему.

– Попс?

– Да, Попс. Твой святой дедушка. Мы о нем говорили…

– Я знаю, кто такой мой дедушка. Какое он имеет отношение к нашему разговору?

– Когда ты была девочкой, даже совсем маленькой, с тобой было слишком… серьезно, – по крайней мере, он сдержался, чтобы не сказать «трудно».

При этом освещении ее глаза казались темно-синими.

– Продолжай, Тобиас, – сказала она.

Некоторые могли бы назвать Перис Делайт красивой. Тобиас нахмурился при этой мысли. Ее лицо было изящным, с каким-то неземным оттенком.

Она ждала продолжения, и это смутило его. Он решил было погладить кошку, но передумал.

– Попс не прав, – сказал он громче, чем нужно. – Старый болтун… он может быть очень убедительным, но он не прав.

Перис пристально смотрела на него.

– Единственная причина, почему он делает мою жизнь сущим адом, так это потому, что не может расстаться с прошлым.

– Не говори мне гадостей о Попсе, – в ее голосе зазвучал металл.

Готовясь к этой встрече, он неоднократно представлял и даже репетировал ее, но все выходило совсем не так.

– Он стоит на моем пути – на пути прогресса, – быстро исправился он. – Из-за того, что он не желает забыть спор с человеком, который умер десять лет назад, царствие ему небесное, – он не слушает доводы разума.

Она медленно покачала головой и моргнула.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Нет, ты понимаешь. Он проинструктировал тебя. Он объяснил тебе, что говорить, если я приду. Он уселся в этой проклятой долине, думая, что владеет ею, и никому не дает двигаться вперед, а это неизбежно.

Кресло-качалка заскрипело, и она встала.

– Ты пришел говорить о Попсе?

– Да, – он наморщил лоб. – А ты все понимаешь неправильно, на сто процентов. Я не пытаюсь никого контролировать. Я заплатил деньги, и теперь хочу использовать то, за что заплатил. Ты считаешь, что это нечестно?

– Я…

– Ты так считаешь?

Она надула щеки и выдохнула воздух.

– Перис, – настаивал Тобиас, – ты не согласна, что у меня есть право использовать землю, купленную у Попса?

На секунду она показалась озадаченной.

– Какую землю ты купил?

– Ох, да ладно. – Неудивительно, что и его дед, и его отец уступали Делайтам. – Говори что угодно, только не изображай из себя дурочку. Эта старая… Если бы не убили моего деда и моего отца, Делайт не расстался бы и со щепоткой своей драгоценной долины Скагит.

– Попс живет на этой земле, – сказала Перис, но в ее голосе прозвучала неуверенность. – Он живет на ней тридцать лет. Он любит ее.

– Мой дед никогда бы не выпустил из рук середину земельного участка, – мрачно сказал Тобиас.

– Выпустил из рук? – Она придвинулась ближе. – Попс купил участок вместе с ним. Они были партнерами. Попс дал твоему деду большую часть.

– Щедро, – он наклонил голову, пытаясь сдержать гнев. – Попс так хотел получить права на воду, что отговорил деда от этой чертовой середины. Боже мой. В голове не укладывается, как он мог быть таким доверчивым.

– Доверчивым?

– Да, доверчивым. Он и подумать не мог, что Попс построит это убожество. Кто мог ожидать, что предположительно здравомыслящий человек будет сооружать мини-замок прямо посередине самого лучшего куска плодородной земли штата, а потом засядет в нем.

– Этот разговор определено закончен.

– Он определенно не закончен. Тебе нужно узнать всю историю.

Она отошла назад.

– Пожалуйста, уходи.

– Он не сказал тебе, что продал всю землю, кроме того акра, на котором живет, ведь так?

– Ты лжешь, – сказала Перис и сделала движение к двери.

Тобиас отошел в дальний угол комнаты, где на маленьких столиках разной высоты стояли грубо обожженные, покрытые глазурью глиняные горшки. Он взял приземистый круглый горшок и перевернул его вверх дном.

– Зачем Попсу продавать землю?

Он быстро взглянул на нее.

– Потому, что ему нужны были деньги.

– Нет. Нет, это неправда. Не может быть.

Тобиас почувствовал неловкость.

– Он стар, Перис. И для старика достаточно естественно оказаться в таком положении, когда ему приходится начинать использовать нажитый капитал.

– Все, кроме одного акра?

– Да. Ему должно хватить.

– Попсе не любит… Он такой собственник.

Такой собственник, подумал Тобиас, что сначала он берет деньги за землю, а потом, когда покупатель хочет разрабатывать ее, угрожает возмездием.

– Перис, только выслушай меня, ладно? Дай мне сказать. Мы оба можем помочь Попсу в этом деле. Его гордость стоит на пути того, что хорошо – для всех.

– Мне надо поговорить с ним.

– Да.

Их взгляды встретились, и в первый раз они думали об одном и том же. Тобиас сказал:

– У меня есть доступ к радиолюбителям.

Любительское радио было единственным способом общения Попса Делайта с внешним миром в последние пять лет.

– Попсе не стал бы продавать свою землю.

Тобиас почувствовал себя неуютно, когда сказал:

– Он уже продал ее. Он продавал ее мне по частям в течение семи лет. Теперь он не хочет… Он не хочет оставить моих людей в покое, чтобы они могли выполнять свою работу. И он угрожает.

– Как он угрожает?

Рассказывать ей о том, что угрозы были достаточно неопределенными, но при этом ее дед распускал слухи о его, Тобиаса, финансовом крахе – это не помогло бы ему достичь желаемого результата.

– Как? – настаивала Перис.

– Угрозы, о которых я бы предпочел не говорить напрямую. У меня есть план, потому я и пришел. Ты всегда была любимицей у Попса.

– Забудь об этом, – сказала она. – Если ты думаешь, что он позволит мне вмешиваться в свои дела, то ошибаешься.

– Конечно, нет. Но если он подумает, что ты и я… – Ему вдруг стало трудно говорить.

Перис коснулась рукой щеки. Она не выглядит на двадцать девять, решил Тобиас; босоногая и без косметики она смотрелась подростком.

Он попытался еще раз.

– Попсе умный человек, я уважаю его за это. Но ты всегда умела к нему подойти. Если бы ты сказала ему, что мы… ну, друзья, он бы перестал воспринимать меня как…

– Друзья? Мы не друзья.

Он дойдет до конца, и с этим будет покончено.

– Я прошу, чтобы ты сказала своему деду, что мы связаны друг с другом.

– Связаны? – Она повысила голос.

– Да, – он понял, что краснеет. – Тесно связаны. Это не только для меня. Это и для тебя, и для всех в наших семьях. Мы должны разобраться с этим и двигаться дальше. Это не надолго, как только Попсе перестанет спускать своих проклятых волков на моих землемеров и делать другие вещи, к которым, по его словам, он готовится…

– Замолчи. – Она закрыла глаза. – Хватит. Во-первых, у Попса нет волков. Они наполовину волки и наполовину немецкие овчарки, и очень милые.

– Но не тогда, когда перепрыгивают забор и нападают на тебя, – пробормотал он. – Я не хочу спорить. Скажи Попсу, что мы любим друг друга, и…

– Что?!

Тобиас вздрогнул.

– Скажи Попсу, что мы любим друг друга, и мы считаем, что в будущем из этого может что-нибудь получиться.

Черт, это прозвучало даже хуже, чем когда он впервые подумал об этом.

– Все, что мне нужно – как-то отвлечь его…

– Ты заболел.

Тобиас помассировал виски.

– Ради всего святого, Перис, я не монстр, и я не прошу тебя на самом деле выходить за меня замуж.

– Ты…

Стук в дверь заставил ее умолкнуть.

– Перис? – позвал голос. – Ты дома?

Дверь открылась, и высокая женщина с голубовато-седыми волосами прошествовала внутрь.

– Вот ты где, моя бедная девочка. Я пришла, как только смогла освободиться. Но после антракта мне надо вернуться, поэтому я ненадолго. Почему ты не сказала мне?

– Все хорошо, – сказала Перис. Она еще побледнела, насколько это было возможно. – Поговорим об этом позже, ладно, Сэм?

– Зови меня Самантой, ладно, дорогая? – сказала женщина. В руке у нее были черные туфли-лодочки, связанные шнурками. – У меня сегодня плохой день. Точнее, плохая неделя. Прошлой ночью я думала, что не справлюсь со всем этим. Никак не могу прийти в норму. Слушай, я хочу знать подробности. Вормвуд говорит, что полиции все равно.

Было очевидно, что женщина не заметила Тобиаса. Он же задумчиво смотрел на Перис. Она явно не желала беседовать о чем-то при нем.

– Сэм, – сказала она, – сейчас не время.

– Я знаю, дорогая. Поэтому и прибежала, как только услышала. Не нужно таиться от меня. Я смогу тебе помочь. Мы все поможем.

Она бросила туфли на пол и сдернула свой достаточно естественный серо-голубой парик.

– Позволь мне присесть. Ноги не держат. И ты мне все, все расскажешь.

Перис напряглась.

– Сэм, я не одна.

– Ой, – женщина обернулась и увидела Тобиаса. – Господи, что же ты молчала?

– Я и говорю. Это Тобиас Квинн.

Он всмотрелся в умело, сильно загримированное лицо мужчины с ежиком светлых волос на голове. Облегающий черный шелковый костюм, отделанный по вороту горным хрусталем, должно быть, стоил кучу денег. Он посмотрел на Тобиаса таким странным взглядом, как будто собирался его убить.

– Кто вы, черт побери? – спросил Сэм-Саманта.

– Тобиас Квинн.

Кому-то, похоже, нужно заняться жизнью Перис, но вряд ли ему.

– Квинн, – сказал мужчина, делая шаг вперед. На нем были черные, в сеточку, колготки. – Я знаю это имя?

– Может быть, – слишком любезно сказала Перис. – Тобиас – муж моей сестры.