Текст книги "Не называя имен"

7

По пути я не один раз успела подумать, не совершаю ли ошибку, приводя его сюда. Все равно, что привести незнакомца с улицы в свой дом и сказать: «Вот здесь я провожу большую часть своей жизни, так что не стесняйся, заходи когда хочешь. Чувствуй себя как дома!» Но менять маршрут было уже поздно.

Легкий ветерок путался в волосах, остужая пылающее от переживаний тело. Он нежно касался щек, шеи, проскальзывал между пальцев, сдувал невидимые пылинки с ресниц… Мы миновали вход, и уже прошли освещаемую часть парка, исчезающую во всепоглощающем мраке за нашими спинами. Посадки деревьев сгущались, не позволяя видеть конкретное место, к которому я нас веду. Несмотря на полное отсутствие фонарей, путь нам освещал слабый занавес серебряного лунного света, оседающего на травинках и листьях кленов. Попутчик постоянно оборачивался вокруг себя, как дрессированная собачка на задних лапках, вертел головой и разглядывал непонятно что, ведь увидеть что-нибудь в ночное время суток задача не из простых. Я не видела его лица, но почему-то точно знала, что на его лице отражается неподдельный детский восторг. Он будто бы Алиса, попавшая в Страну Чудес. Ну, а я тогда Кролик, указывающий путь через эту самую страну к замку Белой королевы.

Через пару десятков метров начался небольшой подъем, как бы приглашающий своим плавным переходом забраться на вершину. Холм не был таким уж высоким, он тем более не был горой, ожидающей своего покорителя. Он был просто холмом, просто моим другом.

– Это место? – спросил парень. Я кивнула, жалея о том, что на мне платье. – Теперь понятно, что ты делала здесь так поздно, – мой пристальный взгляд застыл на его лице. – В тот вечер, когда за нами гнался злющий ротвейлер.

Наконец, мне удалось приноровиться и сесть на траву, не обращая внимания на «чудодейственное» платье, кажущееся теперь каким-то неудобным и нелепым. Попутчик кинул на меня смешливый взгляд сверху вниз, фыркнул и тоже устроился рядом, вытянув длинные руки вдоль туловища.

Было очень странным знать, что помимо тебя здесь кто-то еще, что отныне не тебе одному известно об этом скрытом многолетними кленами месте. Свыкнуться с такой мыслью будет сложнее всего. На карте мироздания постепенно загорались мелкие пылинки луны. Однажды кто-то поэтично назвал их «дырочками в полу Рая».33
  Цитата Картера Чемберса из фильма «Пока ты не сыграл в ящик».


[Закрыть]

– Кхм… так… раз мы решили оставить свои имена в тайне, то об остальном узнать тоже нельзя? – после долгого молчания осторожно спросил парень.

Негромкий смешок вырвался из моего рта. Уж запретить это было бы идиотизмом. Быть может, некоторым людям и нравится навевать на себя таинственность, скрывая даже незначительные детали, вроде имени попугая или цвета штор в спальне, но в нашем случае это просто невозможно. Мы видимся довольно-таки часто, к тому же разговариваем каждый раз не по пять минут. Узнать что-то друг о друге будет полезно и, я бы сказала, любопытно. Часто случается такое, что общаясь с человеком, начинаешь придумывать о его жизни всякие факты, приписывать ему привычки и хобби, а потом наступает момент, когда мифам суждено подтвердиться или пасть. Я же и думать не думала об этом, у меня просто не было свободного времени, особенно в последние пару недель.

Для меня это серьезный шаг, на самом деле… Рассказать о себе кому-то новому всегда очень волнительно, страшновато…

– Начинай.

Брюнет сразу же оживился, сев на землю, в то время как я продолжала лежать, скрестив руки за головой.

Он задумался.

– Какой твой любимый цвет?

– Ты серьёзно?

– Да! Давай, назови свой любимый цвет!

– О Господи… Ну… Эм, не знаю. У меня, наверно, нет любимого цвета. Но я ненавижу розовый.

– Вот как. А я люблю розовый.

За этот вечер я поняла одну вещь: в двух из трех случаях его слова пропитаны сарказмом, и все равно не смогла не спросить:

– Правда?

– Нет. Красный – это мой любимый цвет. Хорошо. Любимое хобби? Чем любишь заниматься помимо чтения?

Моя очередь впадать в раздумья.

Да, у каждого найдется пара любимых занятий, спасающих неудачные дни. Но если тебя попросят их назвать, они вдруг оказываются на ряду с обычными и становятся такими же обычными, поэтому вспомнить их оказывается гораздо труднее, чем могло показаться на первый взгляд. А что, собственно, мне нравится? Я не умею рисовать и петь, не занимаюсь каратэ. Только читаю, гуляю с собакой, смотрю на небо чаще нужного…

– Я знаю все созвездия Северного полушария.

Прозвучало как хвастовство, от чего щеки слегка покрылись алыми пятнами. Раздался легкий кашель.

– Прямо все-все? – большая рука очертила небо от одного края до другого.

– Вроде того.

– А вот сейчас и проверим! Какое это созвездие?

Он ткнул пальцем в слабо освещенное чернильное пятно, и понять, какое именно имелось в виду было сложно. Я попросила уточнить. Мальчишка закрыл правый глаз, снова указывая вверх.

– Оно похоже на бумеранг. Типа того.

– А! – сообразила я. – Цефей.

Уверенность была на все сто, а вот соседа, видимо, убедить не удалось. Он громко протянул «гм!»

– Вон то, похожее на большущий ковш.

Мне опять захотелось смеяться. Да он издевается!

– Ох, да ты любишь сложности, верно?

– Только ими и живу.

– Большая Медведица. Доволен?

– У вас великий дар, мадам, я восхищен!

– Перестань, – наконец, разразился звонкий смех, щекочущий где-то внутри живот.

Юноша нахмурил брови, приподняв уголок рта, явно не понимая, чего я от него хочу. На мелькающий в глазах вопрос я не ответила, не в силах перестать улыбаться. Почему-то рядом с ним я часто это делаю.

– Твоя очередь. Чем же ты любишь заниматься? – настал мой черед вести допрос. В глубине души родилась маленькая надежда на то, чтобы тоже немного помучить допрашиваемого.

– Видеоигры, кино, приключения… Как и у любого обычного парня.

Его лицо стало грустным, даже разочарованным после слов «обычный парень», будто быть обычным в его понимании считалось оскорблением, будто он изо всех сил хотел быть особенным. Мне это непонятно. Собеседник притих. Он впервые стал тихим и незаметным. Над нами пролетела сверкающая точка, наверно, самолет, по диагонали очерчивая черное полотно. Откуда-то из кроны дерева выпорхнула чем-то напуганная птица, пронзительно пища, шурша крыльями. Обстановка становилась слегка напряженной и неловкой.

Я попыталась это исправить.

– Какой твой любимый фильм?

– «Другой мир». Вампиры против оборотней, знаешь. Все мрачное, много крови, крутых персонажей… То, что надо. А твой какой?

– «500 дней лета», – пожала я плечами.

– Никогда не видел. Наверняка что-то девчачье.

– Ну не во всех же фильмах расчленять людей и всяких оборотней.

Брюнет слабо улыбнулся. Его явно беспокоили неизвестные мне мысли – личные мысли – о которых неудобно спрашивать.

Какое-то время мы лежали в тишине, рассматривая звезды, перебирая пальцами тонкие травинки и больше не решаясь заговорить. Каждый закрылся в своей скорлупе, и почему-то я невольно думала, что это моя вина. Хотелось немедленно все исправить, но как? Видеть таким, казалось бы, вечно веселого парня, довелось впервые. С течением минут сам собой пришел вывод, говорящий оставить парнишку в покое до тех пор, пока не заговорит сам. Толерантность интровертов. На его месте я хотела бы именно этого.

Время было забыто. О нем просто-напросто никто не думал. Оно отошли на второй план, перестала играть привычную для себя роль повелителя всего, став простым фактом движения луны и солнца. О времени вспомнили лишь когда темнота начала становиться все более и более прозрачной. Первые лучи солнца не спеша показывались из-за острых крыш домов и макушек деревьев, покрывая тонким слоем золота все то, чего осторожно касались. Мы сели, притянув колени к груди и оба глядели куда-то вдаль. Новый день неминуемо наступал. Весь мир словно замер, наблюдая заполняющий город скользящий от дымоходов до черепичных крыш, перебираясь на стены, затопляющий дорожки яркий оранжевый свет.

Первый летний рассвет.

Первый день лета.

Солнце почти что касалось наших макушек, готовясь ослепить, когда я почувствовала сильный толчок справа и тепло, окутавшее плечи. Я боялась пошевелиться, вздохнуть слишком сильно; сердце быстро заколотилось. Кроме как широко раскрыть от удивления глаза ничего более сделать было невозможно. Тело парализовало. Он обнял меня, и я подумала, почему это случилось. Может, ему нравится запах моих духов? Может, хочет что-то тихо прошептать, чтобы никто больше в этом мире не узнал его мыслей. Но потом до меня дошло: ему просто захотелось почувствовать кого-то, кто бы обнял его в ответ. Я обвила руки вокруг его талии, сложив друг на друга на спине и так же прижавшись к нему. Такого ожидать было никак нельзя. Стук кроличьего сердца – вот что я ожидала услышать, но оно билось тихо, равномерно. Он был спокоен внешне. Бог знает, что творилось внутри. Я не отпускала до тех пор, пока он не отпустил меня первый. На слегка загорелой коже выступили красные пятна, которые парень отчаянно попытался стереть ладонью, снова садясь чуть поодаль, игнорируя мой внимательный многозначительный взгляд. Внутри бурлила голодная надежда узнать, что же с ним произошло.

– Мне кажется, нам нужно придумать друг другу новые имена, как считаешь?

Я засомневалась:

– Новые имена?

– Да. Иначе как мы должны называть друг друга? «Эй, ты»?

На самом деле он был прав. Но дать друг другу новые имена не сильно отличается от наличия старых. Новые имена – звучит заманчиво. Взять новые имена все равно, что принять новые жизни.

– Ладно. Есть варианты?

– На самом деле нет. А у тебя? Как бы ты меня назвала? Давай так: ты придумываешь имя мне, а я тебе.

– О`кей.

Квентин, Джонни, Руперт… Вдруг я придумаю ему имя, которое в самом деле окажется его именем? Нужно что-нибудь оригинальное, что-нибудь неповторимое, чтобы оно было только его.

– Как тебе Тайна? – теребил пальцы брюнет.

Я поморщилась, качая головой.

– Солнце! – радостно воскликнул он. – Твое новое имя Солнце! Знаешь, почему? – я изогнула бровь. – Потому что у тебя красивая улыбка. Как солнце.

Нечто теплое заполнило пространство внутри, приятно согревая сердце. И, конечно же, я улыбнулась ему самой искренней улыбкой, от чего щеки наполовину закрыли глаза. Мне очень понравилось новое имя. Теперь очередь за мной.

Я оглянулась вокруг, думая, с чем у меня ассоциируется зеленоглазый брюнет, работающий продавцом-консультантом в книжном магазине. С книгой? Нет. С совой? Точно нет. От размышлений рука опустилась на землю, вырисовывая невидимые узоры. Холм!

– Отныне тебя зовут Холм.

– Почему так?

– Потому что ты первый, кого я привела сюда.

Губы ново названного растянулись в дуге.

Он гордо выпрямил спину, выпятив вперед грудь. Ему польстил этот скромный факт.

– Классно. Я думал, ты сюда всех парней приводишь, – съязвил он.

– Ха-ха, смешно.

– Значит, теперь это наше место?

Тяжело признать принадлежность холма кому-то еще. Вообще, вчера он был моим, и я была готова драться за него в кровь, но, почему-то теперь мысль о его разделении не кажется такой ужасной. Кажется, будет даже хорошо, если мы с новым другом начнем приходить сюда вместе, особенно учитывая молчание большую часть времени. Это важно, потому как я прихожу на холм расслабиться, побыть в тишине, подумать… «Ты что творишь! Тебе не будет покоя, он начнет тебе мешать, дергать, орать! С ума сойти можно, ты только что собственноручно вырыла себе яму!!! Поздравляю, потом не жалуйся, как люди тебя достали…» – внутренний голос тут же впал в панику, граничащую с истерикой, которой я в любой момент могу запросто поддаться. Надо признать, в нем есть что-то, что притягивает меня.

– Да, теперь это наше место, Холм.

– Спасибо, Солнце.

– За что?

– За все.

8

Все будто бы стало другим. Стоило нам лишь обрести хоть какие-то имена, как что-то незаметно поменялось. Кажется, теперь я даже воспринимаю его по-другому. Он больше не «парень с красивой улыбкой» и не «продавец-консультант». У него появилось имя. И у меня оно есть. Чужое, будто бы принадлежащее кому-то другому. Отныне оно моё. И я не могу перестать прокручивать в голове ту причину, по которой Холм удостоил меня такого имени. От несползаемой улыбки могло вот-вот треснуть лицо, а приятно сжимающееся сердце выпрыгнуть из груди. В меня будто бы заново вдохнули жизнь, настроили лишь на улыбку и смех. Это совершенно не похоже на меня. Я не черствый хлеб, но для того, чтобы я вела себя вот так, нужно очень хорошо постараться. А он даже не старался. Просто сделал замечание из собственных наблюдений. Ему не пришлось скакать выше собственной головы. Я снова и снова повторяла мысленно свое новое имя, примеряя его со всех сторон и ракурсов, как получивший новую игрушку ребенок.

Холм опять вызвался проводить меня до дома, сказав, что это меньшее из того, что он может сделать, ведь я отвела его в свое тайное место. Границы между нами словно стерлись. Мы шли и абсолютно свободно разговаривали (продолжали знакомиться), не испытывая при этом мерзкого теснящего чувства, будто бы тебя помещают под микроскоп с дальнейшим планом препарировать, чтобы рассмотреть, что кроется под кожей. Я окончательно убедилась: Холм неплохой парень. Если честно, он мне даже нравится своим умом и выкидонами в виде подколов и шуток. И, конечно же, его кривоватая улыбка не оставалась без внимания. Вот в обществе каких парней приятно находиться, а не тех, у кого на голове лака больше, чем мозгов.

Я узнала достаточно много интересных. фактов о своем новом друге, например, он уже год работает в книжном магазине, у него есть внушительная коллекция китайских болванчиков в виде комиксных супергероев (всего 53), как-то раз на уроке химии он случайно взорвал пробирку с реактивами (я просто смешал что-то не так! – всплеснул руками парень) и после этого вход на урок был для него заказан на две недели.

– А братья или сестры?

– Да. Младшая сестренка Зои. Самая шумная и неугомонная девочка во всем мире, – расплылся в мягкой улыбке Холм, и уже тогда можно было понять, как сильно он любит свою сестру. – А у тебя?

– Нет. В детстве я просила у родителей братика, но папа сказал, что прилетевшего однажды к ним журавля сбил самолет.

Мы громко захохотали над папиными весьма убедительными словами, жмурясь от смеха. На самом деле тогда я жутко расстроилась и даже заплакала. То ли от того, что журавля сбил самолет, то ли от того, что не получу младшего брата. Когда мама узнала об этом (я прилежала к ней в слезах и соплях), у них с папой был серьезный разговор на тему черного юмора в моем присутствии. Сейчас я с уверенностью могу сказать: та беседа была бесполезной. Папа все равно нередко отпускал подобные шуточки рядом со мной.

– И поэтому ты решила компенсировать отсутствие брата собакой?

– Шедар, скорее, мне как друг, а не как брат.

Моя любовь к Шедару так же сильна, как и любовь к родителям. Он – часть семьи.

Спящие ряды домов выстраивались вдоль тротуара, загораживая собой слепящее солнце. Из некоторых уже выходили зевающие старики и просто жаворонки, сонно плетясь к маленьким почтовым ящикам, хотя почтальоны только-только начали развозить свежие газеты. Они с удивлением поднимали на нас свои еще красные ото сна глаза, наверно, размышляя, что же делают на улице так рано двое подростков. Или, заметив наш внешний вид, недовольно качали головой, предвзято думая о нашей распущенности и беспризорничестве.

– Чем планируешь заниматься все лето, Солнце? – с каким-то удовольствием произнес он моё новое имя.

Я честно призналась, что не имею понятия. Мы редко куда-то выбирались из города в дальние поездки. Последний раз это было два года назад. Тогда папа в тайне купил дешевые авиабилеты до Малибу и за ужином объявил нам с мамой о назначенной на середину июля поездке. Лучшая семейная поездка в жизни.

Я остановилась напротив своего дома, мысленно надеясь, что никому из родителей не взбрело в голову проснуться этим утром раньше обычного. Потому что если они заметят меня сейчас, следующие часы дня я буду краснеть от стыда и оправданий. Конечно, они доверяют мне, но пока не настолько, чтобы можно было возвращаться домой, прогуляв всю ночь. Холм прошел дальше на пару шагов, но заметив отсутствие движения рядом, остановился.

– Ты чего?

– Пришли.

Брюнет развернулся и посмотрел на дом. Между бровей возникла глубокая складка, будто бы говорящая о его сомнении в том, что это действительно мой дом.

– Ты же живешь не здесь.

– А где по-твоему? В картонной коробке?

– Нет, в прошлый раз я провожал тебя до другого дома. Вы переехали?

Я тупо уставилась на него, не в силах приложить ума, почему он так решил. Мы, молча смотрели друг на друга, пока до меня, наконец, не дошло.

– Нет, – протянула я. – то был дом моей подруги. Я ночевала у нее той ночью. Это – мой дом.

Холм снова повернулся лицом к дому, будто бы теперь что-то в нем изменилось.

– Красивый дом.

– Спасибо. И спасибо за компанию. Вышел прекрасный день.

– Точнее прекрасная ночь, – улыбнулся парень. Я улыбнулась в ответ. Мне совсем не хотелось расставаться с ним, несмотря на тяжелящую тело усталость. Похоже, ему тоже. Парень продолжал улыбаться, теперь уже уперев взгляд в ботинки. Маленький камушек катался из стороны в сторону под его ногами. Кажется, мы могли бы стоять вот так вечность, не произнося ни слова, но находясь рядом друг с другом.

Время вновь растянулось до невообразимых размеров, унося нас своим медленным течением подальше отсюда. Какое-то странное чувство снова зародилось внутри, мелкие мурашки пробежали вверх по спине, сердце забилось медленнее обычного. Я забеспокоилась, не болезнь ли это?

– Ладно, мне нужно идти, если хочу остаться незамеченным.

– Доброго утра, – пожала я плечами.

– Доброго утра, – усмехнулся парень, засунув руки в карманы брюк и зашагав прочь сначала пару метров спиной вперед (я покачала головой, а он игриво закатил глаза), а дальше, как и все нормальные люди – лицом вперед.

Я проводила его взглядом до тех пор, пока он не стал размером с указательный палец, и лишь после этого пошла в дом, чувствуя странную легкость и словно застывшие приподнятые уголки губ.

Все вокруг говорило о времени обеда. Снизу доносились чудесные запахи маминой стряпни (жареной курочки) и кроме возни на кухне ничего больше не нарушало нависший над домом вакуум тишины. Просыпаться посреди дня странно, отметила я про себя, пока спускалась вниз. Я устроилась в дверном проеме кухни, потирая ладонью глаз и наблюдая за тем, как черный лабрадор путается у мамы в ногах, выпрашивая остатки костей и куриной кожи.

– Сейчас кто-то пойдет гулять во двор, – грозно рявкнула мама, но все равно отдала ошметки псу. Тот радостно завилял мощным хвостом, проглотив почти что все за раз. Только с костями пришлось немного повозиться.

Если бы не Шедар, я бы, наверно, так и осталась незамеченной. Облизнувшись, он обернулся в мою сторону, с новой силой начав размахивать ударяющимся о кухонный гарнитур хвостом. На глухой стук повернулась нахмуренная мама.

– Ты своим хвостом скоро вмятины оставлять начнешь! – не выдержав, я тихо хохотнула. – О! Доброе утро, блудная дочь. Ну, рассказывай, как все прошло. Поздно домой вернулась?

Безусловно, родители доверяют мне и разрешают иногда гулять дольше положенного, но не настолько, чтобы я возвращалась так… поздно? Или это было рано?

– Было круто. Потанцевали. Наболтались. Ученики из других школ оказались не такими и плохими. В общем, мне все понравилось.

Я замолчала и попыталась улыбнуться, вспоминая, не забыла ли чего упомянуть, а потом добавила:

– И вернулась я к часу.

Мама одобрительно кивнула. Теперь, после преодоления первого порога разговор станет намного легче и проще. Граница контроля размыта. Она начала расспрашивать о платьях других девочек, о присутствующих на вечере учителях, много ли было народу, о том, понравились ли всем кексы (да. перед тем, как уйти, я специально посмотрела на столы и обнаружила, что все кексы до единого съедены) … Допрос с пристрастием, как называет его сама мама.

После плотного завтрака, который на самом деле должен был быть обедом, я собралась подняться к себе, как мама остановила меня на середине пути вопросом, не хочу ли я пройтись по магазинам. В ее голове звучали нотки надежды и мольбы, уговаривающих согласиться. Я согласно кивнула, пусть выходить из дома весь остаток дня не особо хотелось.

– Раз уж мы недалеко от книжного магазина, – начала я. – то можно мне забежать и выбрать что-нибудь?

Мама заглянула в список в руке, который до этого момента ни разу не попадал в мое поле зрения. Она что-то внимательно вычитывала оттуда, будто бы это был не список покупок, а роман с непостижимо глубоким смыслом.

– Да, иди. А я пока схожу в хозяйственный за семенами.

У мамы часто по весне (на самом деле с середины зимы) начиналась «цветочная лихорадка», в результате которой наш небольшой сад цвел десятками видов различных цветов. И несмотря на это, она продолжала жаловаться на их недостаток, указывая на новые бархатцы или ирисы в приходящем ежемесячно по почте каталоге. Будь ее воля, семейный бюджет страдал бы гораздо больше от луковиц тюльпанов. Договорившись встретиться возле припаркованной машины через полчаса, мы разбрелись в разные стороны.

Раздался знакомый звон дверных колокольчиков. Внутри подпрыгнуло что-то, похожее на попрыгунчик, отскочив от стенки несколько раз и легонько ударив по низу живота. Проходя через огорождение маленьких металлических дверц, я уже ощущала сладкий привкус предстоящей встречи. Но Холма не оказалось нигде. Ни в отделе фантастики, ни в отделе романов, ни в миниатюрном читательном зале, ни даже за кассой. «Утром он позвонил и попросил его заменить.» – пожала плечами рыжеволосая коллега Холма. Учитывая прошлую ночь, наполненную небольшим приключением, он наверняка отсыпается.

До встречи с мамой оставалось двадцать минут, поэтому я пошла к примостившемуся неподалеку с краю тротуара ларьку с мороженым, чтобы хоть как-то скоротать оставшееся время. Бродить среди упакованных в картон семян особого желания не было.

Я пришла в книжник на следующий день, но и тогда ничего не изменилось: Холма все так же не было. Как и через два дня… Смысл ходить был утерян. Я злилась, раздражалась по мелочам и просто не хотела никого видеть. Меня настигло навалившееся тяжелым камнем чувство покинутости. Брошенный под дождем щенок – вот как обычно описывают состояние в таких случаях. Я даже была рада сработавшей на момент встречи смекалке не спрашивать его имени. Но зато мне было известно выдуманное, которое я сама же и придумала. Еще одно бесполезное (пусть и ненастоящее) имя в черном списке.

Сказать, что я ощущала себя мерзко – ничего не сказать. Парень внушал доверие, у нас был общий интерес, я невольно считала его… особенным. Удивлялась тому, что была готова открыться. Сделала весьма немалый шаг, показав свое тайное место. Холм стал исключением! Он попал в число тех, кого я с удовольствием хотела видеть и слышать за считанные дни. Меня впервые так тянуло к кому-то. Иногда, всего на мгновение, в голову приходила нехитрая мысль, что теперь жизнь изменится! А он исчез… Просто исчез на следующий же день, практически сразу после того, как стал частью чего-то особенного. Это подло. Это непростительно. Несправедливо. Жестоко… Поступив так, он только лишний раз доказал всю ненадежность и эгоистичность людей.

Мне хочется ненавидеть его. Я стараюсь ненавидеть Холма так же сильно, как кошка ненавидит воду. Он оказался в числе серой, ничем непримечательной толпы с одинаковыми убеждениями и поступками.

Или все дело во мне? Вдруг он просто разочаровался во мне, посчитал частью серой массы и дальнейшее общение показалось ему бессмысленным? И чтобы больше никогда со мной не пересекаться, нашел новую работу? Не, глупости. Но все равно почему-то кажется, будто я разочаровала его…

Люди приходят и уходят – вот какой вывод я сделала для себя перед походом в парк. Ночные побеги, пожалуй, останутся неизменной вещью. После той ночи и того по-своему прекрасного рассвета это место стало иметь другие воспоминания, не только о созвездиях и проведенных часах спокойствия. Некоторое время те моменты будут крутиться в мыслях, словно виниловая пластинка на граммофоне. Она уже пустилась кружить, но в однажды я просто не вспомню. Воспоминание станет далеким и туманным. Осталось лишь дождаться этого дня.

У ламп фонарей кружили стайки мошек, сбившиеся в кучки ночные мотыльки и комары; тишина по старой привычке повысила над парком Ричмонд-Хилл. Исключением неизменно оставались шелест листьев и оркестр сверчков. Я легла на многочисленные темно-зеленые усики, торчащие из земли, подняв глаза на зависшую прямо над холмом Большую Медведицу. Обычай мечтать о других галактиках была забыта. Ее место заняли зудящие в ушах слова: «Солнце! Твое новое имя Солнце! Знаешь, почему? Потому что у тебя красивая улыбка. Как солнце». Слова слышались, вопреки грохотанию сердца по барабанным перепонкам. Они будто бы специально не хотели исчезать из головы, хотели, чтобы я помучилась. У них выходило. И очень даже хорошо. Они буквально сводили меня с ума, становясь то громче то тише, то произносясь одним голосом то множеством. Их не могли заменить другие реплики из других воспоминаний, они не поддавались замене на дурацкую мелодию, игравшую утром по радио. Все перед ними бессильно! Тогда я крепко зажмурилась, прижав руки к ушам и глупо понадеявшись, что это сможет хоть как-то помочь.

Теперь стало слышно бурлящую кровь, напоминающую шум прибоя. Так ласкают берег волны. Я сосредоточилась именно на этом звуке, стараясь не обращать внимания на вторивший голос. Медленно наступает спокойствие. Наверно, со стороны выглядит странно: лежащая посреди ночи в траве девушка с зажмуренными глазами и зажатыми ушами. Кто увидел бы, наверняка позвонил бы в психушку…

Странное поведение прекратилось лишь когда вокруг вновь наступила тишина. Не успевшие пожелтеть воспоминания, наконец, прекратили атаку. Перед глазами сияла серебряная россыпь, глядя на которую я медленно выдохнула через трубочку губ.

– Бу! – раздался громкий крик. Что-то коснулось моих плеч.

Громко взвизгнув, содрогнувшись всем телом с такой силой, словно ударило молнией, я подлетела с земли на ноги одним рывком. Перед глазами заиграли разноцветные пятна, в затылок и нос ударило давление. Меня начало тошнить от головокружения из-за резкого движения, но я все равно была готова закричать во все горло, отбиваясь от какого-нибудь бродяги-пьяницы. Жар градом свалился на тело, дыхание перехватило.

– Тише ты, тише. – усмехнулся кто-то передо мной, вот только мигающие круги не давали разглядеть кто именно. Зато был слышен голос, чьего обладателя убить голыми руками было бы не жалко.

– Холм, чтоб тебя! Сумасшедший идиот! Я говорила, что ты сумасшедший? – зрение постепенно приходило в норму, давая разглядеть ухмылку на лице брюнета. Шкала злости внезапно подскочила до предела. Я много чего хочу сказать ему. – Что ты здесь делаешь?

Парень удивленно вскинул брови, как будто бы вовсе не понимал, почему я могу лопнуть от нескрываемой злости в любую секунду. При виде его, чувства странно обострились. Хотелось ударить его, накричать. Но в то же время ощущалось какое-то облегчение.

– Это, вроде, теперь наше место. Не забыла?

– Где ты был? – мой голос прозвучал удивительно твердо. – Я несколько раз приходила. Тебя не было.

– Да, прости… Это потребовало больше времени, чем я предполагал.

Холм полез в карман и достал оттуда сверток бумаги. Он протянул его мне. Я с подозрением посмотрела на белый клочок, потом на него, затем снова на клочок, после чего все же выдернула его из руки Холма. Похоже, он был слегка поражен таким поведением.

Первой бросилась в глаза выведенная черным жирным маркером надпись «Планы на лето». Нечто перевернулось в желудке вверх тормашками, и гнев сменился на сопровождаемый удивлением интерес. Я достала карманный фонарик, посветив им на бумагу. Это список, состоящий всего лишь из 5 пунктов:

1. зоопарк

Я подняла глаза на парня.

– Зоопарк?

– Не любишь обезьян?

2. бассейн

3. ночевка

4. цирк

5. что-то, что запомнится на всю жизнь.

Глаза по нескольку раз скользили по пунктам, провоцируя зарождаться догадки и предположения наперед. В ушах звенело и неопределенное состояние поймало меня в свои тиски. Удивление и осадок упрямой злости смешались в одной чаше. Я вновь прочла возглавляющую список надпись «Планы на лето». Узел в животе начал дрожать. Вдруг захотелось улыбаться, это ведь список наших дел на лето, придуманный им самим, но я все так же сдерживала всякие эмоции, не понимая почему. Наверно, потому что должна злиться на него из-за того, что он дал поверить в предательство. Иногда просто необходимо побыть упрямым злюкой, чтобы показать, как сильно ты обижен и как сильно облажал обидчик. От части, в этом и состоит хитрый ход игры большинства девушек в подобных ситуациях.

Холм заметно начинал нервничать от затяжного молчания, теребя на кофте замок.

– Значит, ты все это время составлял планы на лето, состоящие из пяти пунктов?

– Это не так просто, как ты думаешь! Каждый пункт требует отдельного плана, расчётов…

– Хорошо. Почему всего пять? – я выключила и убрала фонарик, не выпуская из рук лист бумаги.

– Их нам вполне хватит. – самоуверенно заявил брюнет. Ослепленная тьмой я не могла разглядеть его лица, на котором, наверняка, неизменно надета ухмылка.

Пусть и было темно, я все равно сощурилась на него, сложив на груди руки. «Думаешь, я так просто прощу тебя?»

– Готова к незабываемому лету, Солнце?