Текст книги "Эра млекопитающих: Из тени динозавров к мировому господству"

Когда Фэриш Дженкинс не собирал челюсти млекопитающих с ружьем за спиной, он представал в роли галантного профессора Лиги плюща, читающего лекции в безупречных костюмах. Он был артистичным лектором и забавлял несколько поколений студентов своим завуалированным юмором и умелым применением реквизита, самым скандальным образцом коего была деревянная нога, как у капитана Ахава, – ее он надевал, чтобы продемонстрировать разные типы человеческой походки. Однако больше всего его бывшим студентам запомнились его тщательные зарисовки черепов и скелетов – его основное наглядное пособие в эпоху до PowerPoint. Он приходил в аудиторию за несколько часов до занятий, иногда затемно – когда ночные млекопитающие гарвардского двора охотились на насекомых, – и рисовал мелом на доске свои шедевры.

Самый знаменитый из его рисунков – мегазостродон. Впервые этот рисунок, отредактированный профессиональным художником, был опубликован в работе Дженкинса 1976 г., где описывался скелет, найденный за десятилетие до того Айони Раднер. Рисунок стал одной из классических научных иллюстраций, которая часто фигурирует в учебниках и, да, в презентациях PowerPoint, столь популярных в наши дни. Подобно культовому портрету Че Гевары, он означает нечто большее, чем просто отдельного индивида. Это образ революции – первых млекопитающих, распространившихся по Пангее и основавших династию.

Революционное изображение древнего млекопитающего Megazostrodon, созданное Фэришем Дженкинсом.

На основе иллюстрации из Jenkins & Parrington, 1976

Малютка мегазостродон, величиной с мышь или землеройку, встревожен. Он стоит, насторожившись, у корней дерева, гордо держа на лапах гибкое тельце. Момент нерешительности. Ступни задних лап расположены так, словно он собирается взобраться на дерево и исчезнуть в ветвях. Но кисти передних направлены наружу, давая возможность удрать по земле. Он что-то чует – то ли опасность, то ли вкусную букашку, так как челюсти приоткрыты и в них полный набор резцов, клыков, предкоренных и коренных. Зубки крохотные, но острые и выглядят так, словно готовы сомкнуться за доли секунды. Глазницы маленькие, а значит, для ориентации в окружающей среде зверек полагался в основном не на зрение. Что бы ни насторожило его, он услышал это или учуял.

Если бы мы увидели это животное во плоти, а не его скелет, мы бы его узнали. Несомненно, это млекопитающее. Оно было покрыто мехом, ходило, покачиваясь туда-сюда, на своих лапках и обладало полным комплектом маммальных зубов, использовавшихся для жевания и менявшихся лишь единожды за всю жизнь[13]13
  У морганукодонтид, к которым относится мегазостродон, возможно, коренные зубы менялись два раза. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Оно было ловким, умело лазить по деревьям и бегать по земле, и оно было теплокровным или, по крайней мере, приближалось к этому, то есть обладало способностью поддерживать комфортную температуру тела, охотясь за насекомыми на ночном холоде. Внутри черепа у него находился большой мозг, обеспечивавший ему интеллект и острое обоняние, слух у него тоже работал отменно.

Если бы этот зверек пробежал перед вами в лесу или на платформе метро, уверен, вы бы подумали, что это обычная мышь.

На сцену вышли млекопитающие, наследники столь многих удивительных адаптаций, накопленных за 100 с лишним миллионов лет эволюции их предками – пеликозаврами, терапсидами и цинодонтами. Новые животные расселялись по планете и готовились завладеть Пангеей – отвоевать то, что их терапсидные прародители утратили из-за разбушевавшегося пермско-триасового вулканизма.

Или нет?

Суперконтинент начинал распадаться, а динозавры становились все больше и злее. У новоявленных млекопитающих – несмотря на все их эволюционные инновации – возможности были ограниченны.

Им пришлось на отлично освоить искусство жить инкогнито.

3
Млекопитающие и динозавры

Vilevolodon

Уильям Бакленд умел работать с аудиторией. В Оксфордском университете первых десятилетий XIX в. он играл роль эксцентричного профессора, чьи лекции по геологии и анатомии стали знаменитым аттракционом. В полном академическом облачении он носился между рядами, засыпая студентов вопросами и раздавая им разрозненные части тел животных. Его дом представлял собой склад костей, звериных чучел, раковин и других курьезов; одно время он даже держал собственный зоопарк. На званых ужинах он выводил ручного медведя – одетого, как и хозяин, в академическую мантию – и кормил гостей загадочными сортами мяса со всех концов Британской империи. Обычно в меню бывали мыши на гренках, леопард и дельфин. Иногда его друзьям могло повезти – и переваривать приходилось всего лишь страуса или крокодила, что явно казалось Бакленду банальностью.

Его жизненной целью, как видите, было проложить гастрономический путь через все животное царство. Законной добычей было всё – даже человек, если только верить легенде о том, что произошло, когда архиепископ Йоркский показал ему серебряный ларец с маринованным сердцем, якобы принадлежавшим Людовику XVI. «Я ел много странных вещей, – будто бы сказал Бакленд, – но сердце короля еще не пробовал». Он выхватил его и проглотил, повергнув в шок публику. Надо полагать, представление вышло эффектным.

Однако настоящий звездный час у него был впереди.

Как-то зимним вечером 1824 г. Бакленд выступал с речью перед Лондонским геологическим обществом. Он только что стал председателем этого закрытого клуба для своих, куда входили натуралисты, богословы и аристократические коллекционеры минералов – типичные представители георгианского общества. Артист по натуре, Бакленд хотел, чтобы его инаугурационная речь запомнилась, и у него был козырь. Уже несколько лет ходили слухи, что он приобрел какие-то гигантские ископаемые кости у рабочих, добывавших известняк в карьере близ старинной английской деревеньки Стоунсфилд. Плоские пластинчатые слои породы отлично подходили в качестве кровельной плитки, но иногда внутри их находили зубы и кости, если, конечно, верить слухам. Теперь, после почти десятилетия исследований, Бакленд был готов объявить результаты.

Он с помпой сообщил публике, что среди камней для кровли действительно попадаются кости и что они большие – намного крупнее костей любого животного, обитающего в современной Англии. По форме и пропорциям это кости пресмыкающегося, вроде бы принадлежавшие гигантской ящерице, больше похожей на мифического дракона, чем на какое-либо из животных, знакомых аудитории. Это было нечто совершенно новое, и Бакленд придумал для него отличное название – «мегалозавр».

Завороженная публика пока еще об этом не догадывалась, но Бакленд только что открыл первого динозавра.

Тот вечер стал поворотным моментом в истории науки и положил начало неугасающему интересу человечества к динозаврам. О нем рассказывается в бесчисленных историях, но чаще всего забывают упомянуть, что тогда же Бакленд объявил и о другом открытии. Та находка уступала по физическим размерам, но была ничуть не менее революционной. Среди крупных костей известняковые плиты хранили еще один вид окаменелостей, который Бакленд, с несвойственной ему сдержанностью, посчитал «весьма примечательным».

Две крошечные, по паре сантиметров в длину, челюсти с рядом бугорчатых зубов.

Это, вне всяких сомнений, были челюсти млекопитающего размером с мышь или землеройку. Зубы, на взгляд Бакленда, удивительно напоминали зубы опоссума – животного, хорошо знакомого ему по званым обедам. Так как челюсти были найдены рядом с костями мегалозавра, они служили свидетельством того, что некогда гигантские ящеры жили бок о бок с примитивными млекопитающими. Находка стала первым знаком того, что история млекопитающих гораздо древнее, чем предполагалось.

Именно эти миниатюрные челюсти – а не Баклендовы динозавры – стали поначалу предметом ожесточенных споров в период становления палеонтологии, когда она превращалась из господского увлечения в научную дисциплину. О них высказывали авторитетные суждения многие ключевые фигуры палеонтологии начала – середины XIX в., в том числе Ричард Оуэн, несговорчивый анатом, который впоследствии опишет первых «звероящеров» из Кару и придумает слово «динозавры» для классификации открытого Баклендом мегалозавра и других гигантских ящеров, которых станут находить по всей викторианской Англии. Бакленд, Оуэн и другие ученые десятилетиями спорили о видовой принадлежности челюстей. Эта баталия была связана с более масштабной войной из-за вопроса, меняются ли виды со временем.

В конце концов, однако, динозавры выиграли конкурс на популярность. Названия «тираннозавр», «трицератопс» и «бронтозавр» стали общеизвестными, а «фасколотерии» (Phascolotherium) и «амфитерии» (Amphitherium) – которым принадлежали открытые Баклендом малюсенькие челюсти – были сосланы в лексикон специалистов. Такова была суровая реальность открытия. На протяжении всего XIX столетия гигантские кости динозавров находили в Англии и остальной Европе, а затем и на американском Западе, где жаждущие славы промышленники вроде Эндрю Карнеги нанимали работяг, чтобы выкапывать на бросовых землях колоссальные скелеты. Между тем окаменелости млекопитающих из этого временнóго интервала – юрского и мелового периодов – были немногочисленными и невыразительными, по большей части они сводились к отдельным зубам и обломкам челюстей. Полных скелетов не попадалось, а если бы и попалось, то их мышиный размер, конечно, не впечатлил бы публику так, как диплодок (Diplodocus) размером с аэроплан.

Поэтому неудивительно, что юрские и меловые млекопитающие снискали себе не блестящую репутацию. Их считали унылыми и неспециализированными универсалами, которые выглядели и вели себя как мыши, обреченные влачить жалкое существование в долгой тени динозавров. Не герои, а скорее статисты в динозавровой драме.

Неудивительно и то, что большинство молодых людей, которым случается увлечься окаменелостями, – включая меня, – интересуются динозаврами, а не юрскими млекопитающими. Моя подростковая страсть переросла в профессию, которая и завела меня несколько лет назад на северо-восточную окраину Китая. Я ездил по музеям, изучая пернатых динозавров из Ляонина. Эти поразительные окаменелости – скелеты, покрытые слоем пуха и украшенные оперенными крыльями, – образовались при вулканических извержениях юрского и мелового периодов. Динозаврам не повезло – они погибли и оказались погребенными под пеплом и грязью, застигнутые врасплох, подобно жителям Помпеев, посреди своей повседневной жизни. Зато повезло палеонтологам, ведь сохранность ископаемых остатков получилась невероятной – вплоть до содержащих пигмент меланосом, которые придавали цвет перьям. Цель моей поездки состояла в том, чтобы отобрать микроскопические – не больше перхотинки – образцы перьев и отвезти к себе в лабораторию, где я вместе со своими студентами мог бы рассмотреть их под мощным микроскопом, определить тип меланосом и установить, какого цвета были эти динозавры.

Через несколько дней командировки, после того как я провел все утро за соскребанием частиц перьев в темных коридорах Музея птерозавров Бэйпяо, мне понадобилась передышка. Мой друг Люй Цзюньчан – один из ведущих охотников за динозаврами в Китае, который, к сожалению, в 2018 г. умер, – переглянулся с директором музея. Они сказали друг другу что-то вполголоса по-китайски, и Цзюньчан поманил меня рукой. «Мы вам покажем один секрет, – сказал он. – И это не динозавр!»

Мы вышли из музея, прыгнули в машину и нырнули в лабиринт узких улочек Бэйпяо, запруженных велосипедистами и тележками торговцев лапшой. Быстрый поворот – и мы очутились в неприметном переулке, который вывел нас в маленький дворик. Машина резко затормозила, и мне велели выйти. Директор музея указал на закрытую металлической решеткой дверь в нижнем этаже, по-видимому, жилой многоэтажки, многолюдной и далеко не новой. Неужели, подивился я, такой богатый предприниматель, на собственные деньги выстроивший музей и заполнивший его ископаемыми, живет в таком непрезентабельном месте? Между тем он отпер дверь.

В прихожую хлынул свет, и моим глазам предстала странная картина. Так, должно быть, выглядел дом Бакленда в Оксфорде два века назад. Повсюду лежала пыль. Пол был заставлен коробками и дощатыми ящиками, на столах и верстаках высились грозившие вот-вот рассыпаться кипы газет. Везде разбросаны молотки, зубила и кисточки вперемешку с пузырьками клея и полиэтиленовыми пакетиками. И окаменелости – горы окаменелостей, вмурованных в известняковые плитки толщиной в пару сантиметров (славная, наверное, получилась бы черепица). Это была не обычная квартира, а самая настоящая мастерская, импровизированная лаборатория, где очищали приобретенные у местных крестьян окаменелости, прежде чем выставить их в музее.

Один из помощников директора скрылся в боковой комнате и снова появился с двумя плитками породы, совпадавшими, как кусочки мозаики. Он сгреб в сторону кучу газет, положил плитки на стол и принес лампу. Осветив сокровище, он пригласил меня взглянуть.

На серой поверхности известняка, испещренного мелкими ископаемыми раковинками, проступало коричневое пятно величиной с яблоко. Я присмотрелся. Коричневое вкрапление было шерстью, а по центру проходил позвоночный столб.

Люй Цзюньчан (в центре) и его сотрудники показывают мне загадочную окаменелость млекопитающего из Бэйпяо, Китай.

Фотография Стива Брусатти

Ископаемое млекопитающее! Млекопитающее, жившее бок о бок с динозаврами в юрский период, около 160 млн лет назад. В каком-то смысле это млекопитающее отвечало стереотипу: оно было маленьким, и один из крылатых динозавров мог запросто прихлопнуть его или наступить на него. Но в другом, куда более важном смысле оно ломало шаблонные представления о юрских или меловых млекопитающих. По обе стороны позвоночника проходила перепонка, натянутая между передними и задними лапами. Совсем как у белки-летяги.

Это не было маловыразительное подобие мыши – зверек умел планировать между деревьями. Очевидно, что млекопитающие, жившие рядом с динозаврами, были намного интереснее, чем считали палеонтологи со времен Бакленда.

Прежде чем млекопитающие научились планировать над головами динозавров в юрском и меловом периодах, они должны были пережить триасовый. Как и динозавры. Это было непросто.

Пока в триасе первые млекопитающие вроде морганукодона эволюционировали из своих цинодонтовых предков – приобретая новый челюстной сустав, полный набор маммальных зубов, умение жевать, мелкие размеры, увеличенный мозг и теплокровность, – планета тоже менялась. Давление из глубин земли начало растягивать Пангею с востока на запад и с запада на восток. Этот процесс был медленным и на протяжении многих миллионов лет неощутимым для млекопитающих, обитавших на поверхности, пока внезапно не обернулся катастрофой. Примерно 201 млн лет назад, в конце триаса, суперконтинент стал разламываться, словно посередине расстегнули молнию. Северная Америка отделилась от Европы, Южная Америка от Африки. В результате распада Пангеи родились наши нынешние континенты, и сегодня разделительную линию отмечает Атлантический океан. Но прежде чем трещины между расходящимися материками заполнила вода, земля истекала лавой.

На протяжении 600 000 лет вдоль будущего Атлантического побережья извергались мегавулканы. Всего было четыре мощные волны активности, охватившие огнем края новорожденных континентов. Суммарно в некоторых местах излияния лавы и магмы – как те, от которых ныне остались базальтовые скалы в окрестностях Нью-Йорка или пустынях Марокко, – достигали километровой толщины, вдвое превышающей высоту Эмпайр-стейт-билдинга. Но, как и за 50 млн лет до того, в конце пермского периода, настоящим кошмаром стали не лава и пепел, а газы, вырвавшиеся через вулканические трещины из недр земли в атмосферу, – парниковые газы, углекислый газ и метан, запустившие скачок глобального потепления. Как и в конце пермского периода, резкий подъем температуры вызвал закисление океанов, мелководье лишилось кислорода, и наступил коллапс экосистем в море и на суше. И снова последовало массовое вымирание. на этот раз вымерло по меньшей мере 30 % видов, но, вероятно, гораздо больше.

Несколько заметных групп животных пали жертвами этого вымирания, включая последних клыкастых дицинодонтов – близких родичей млекопитающих, остатки пермского разнообразия терапсид, которые дожили до триаса и заново диверсифицировались, породив медлительных пузатых травоядных, иные из которых, такие как найденная в Польше лисовиция (Lisowicia), достигали размеров слона. Исчезли многие амфибии и почти все крокодилообразные, в триасовый период конкурировавшие с динозаврами.

Среди выживших, однако, оказались две заметные группы – млекопитающие и динозавры. Почему уцелели динозавры – вопрос остается открытым, и это одна из величайших загадок, над которыми все еще бьются специалисты. Возможно, дело в том, что они избавились от конкуренции с вымершими соперниками в лице крокодилов, или в том, что эти динозавры обладали перьями, защищавшими их от перепадов температур, или быстрее росли и раньше достигали зрелости. А может быть, им просто повезло. Но в случае млекопитающих преимущества, которые помогли им выстоять, достаточно очевидны. У них был полный набор козырей: мелкие размеры, быстрый рост, развитые органы чувств и интеллект, способность укрываться в дуплах и норах. Подобно тому как крысы прекрасно себя чувствуют в темноте, тесноте и ядовитых испарениях тоннелей метрополитена, млекопитающие типа морганукодона пережили глобальное потепление.

Вулканы погасли, континенты продолжали расходиться, а земля, как всегда, восстановилась. Триасовый период сменился юрским, и перед динозаврами и млекопитающими открылся новый, изрядно опустевший мир. Динозавры отозвались на перемены увеличением размеров, и существенным: к середине юрского периода их длинношеие представители весили больше пяти слонов, вместе взятых, и от их поступи в буквальном смысле дрожала земля. Кроме того, динозавры диверсифицировались – их родословное древо расцвело изобилием новых групп: хищные тероподы величиной с джип, с причудливыми гребнями на головах; стегозавры с костяными пластинами на спине, питавшиеся низкими растениями; бронированные, как шипастые танки, анкилозавры; бойкие пернатые рапторы с устрашающими когтями, а к середине юрского периода – создания величиной с голубя, которые хлопали крыльями, чтобы подняться в воздух, – древнейшие птицы.

Млекопитающие, напротив, остались маленькими. Когда вокруг столько динозавров, иначе, наверное, и нельзя. Но, как и динозавры, они диверсифицировались, породив множество новых видов, различавшихся по питанию, поведению и способам передвижения. Они научились заполнять скрытые экологические ниши – под землей, в подлеске, в ночи, на вершинах деревьях, в тени. Можно не сомневаться, что везде, куда не могли добраться огромные динозавры, обитали млекопитающие, и притом преуспевали.

Родословное древо млекопитающих в это время росло экспоненциально, закустившись дебрями так называемых тупиковых ветвей на стволе в промежутке между древнейшими триасовыми млекопитающими типа морганукодона и современными видами на вершине. Однако такая формулировка несправедлива. Единственная причина, по которой эти группы – например, докодонты и харамииды, о которых мы еще поговорим, – считаются тупиковыми, заключается в том, что они не дожили до наших дней. Это привилегия ретроспективного взгляда. В юрский и меловой периоды эти ранние группы млекопитающих эволюционировали с огромной скоростью и опробовали многие типы питания и локомоции, которые есть у современных млекопитающих. В свое время и на своем месте эти млекопитающие не были чем-то устаревшим.

Мое знакомство с юрскими и меловыми млекопитающими произошло как раз тогда, когда стереотипное представление, что они не заслуживают интереса, начало рушиться.

Весна 1999 г., я – старшеклассник, помешанный на динозаврах. Родители не понимали моего увлечения, но не возражали, когда я попросил на пасхальных каникулах сводить меня в Музей естественной истории имени Карнеги в Питтсбурге – храм, возведенный Эндрю Карнеги для демонстрации гигантских динозавров, собранных его «кондотьерами» на западе. Не удовлетворившись созерцанием экспонатов, я захотел увидеть закулисную сторону собраний окаменелостей, и я знал, кого об этом попросить.

За пару недель до того в новостях появилось имя одного из кураторов музея Карнеги – Лоу Чжэ-Си. Лоу и его китайские коллеги описали удивительное новое млекопитающее мелового периода – скелет длиной всего с десяток сантиметров, с тонким хвостиком, подвижными лапками и трехбугорчатыми зубами, которыми животное разгрызало насекомых. Его назвали джехолоденсом (Jeholodens), в честь старого названия того региона Китая, где его нашли, – Джехол (ныне часть провинции Ляонин). Художественная реконструкция его пятнистого пушистого тельца, восстающего из окаменелого скелета, появилась во многих журналах и газетах США, даже, помнится мне, в местной газете нашего маленького городка в глубинке Иллинойса. Это был не динозавр, но для меня и это было достаточно круто, так что я шерстил сайт музея Карнеги до тех пор, пока не отыскал электронный адрес Лоу, а потом наудачу послал ему письмо с просьбой о частной экскурсии.

Лоу откликнулся оперативно и необычайно любезно для столь занятого и знаменитого ученого. Вскоре свежим апрельским утром он уже встречал мою семью на пороге музея. Больше часа он водил нас по подсобкам, забитым ископаемыми костями, и даже не возражал, когда я засыпал его вопросами о динозаврах. Под конец он познакомил нас с художником, автором опубликованного в нашей газете рисунка, – Марком Клинглером. Пока Марк раскланивался, Лоу посоветовал мне следить за находками в Китае. Джехолоденс, сказал он, – это только начало, и усмехнулся с видом знатока биржевых курсов. Ляонинские крестьяне рядом с пернатыми динозаврами находили множество новых млекопитающих. Некоторые, такие как джехолоденс, относились к меловому периоду, между 130 и 120 млн лет назад, и образовали так называемую биоту Джехол. Другие оказались намного старше – это были юрские млекопитающие, сформировавшие более древнее сообщество, биоту Яньляо, которая существовала примерно 157–166 млн лет назад.

В последующие два десятилетия я с трепетом и восхищением наблюдал, как сбывается пророчество Лоу. Ископаемые млекопитающие из Китая продолжали – и продолжают – прибывать; ежегодно по нескольку новых млекопитающих из Ляонина украшают обложки ведущих журналов, таких как Nature и Science. Практически каждое ископаемое описывается одной из двух групп специалистов, между которыми сложилось дружеское соперничество. Во главе обеих – палеонтологи китайского происхождения, проживающие в США. Первая – группа Лоу, ныне работающая в Чикагском университете, где я учился; вторую возглавляет Мэн Цзинь, куратор Американского музея естественной истории, где я защищал диссертацию. Хотя начинал я как поклонник динозавров, мои исследования все больше смещаются в сторону ископаемых млекопитающих, и для меня большая честь, что мне довелось поработать и с Лоу, и с Мэн Цзинем, двумя незаносчивыми специалистами мирового уровня, наставившими меня на путь изучения млекопитающих.

Особенность млекопитающих из Ляонина состоит в том, что это не просто зубы и челюсти, что было проклятием Бакленда и всех палеонтологов, изучавших окаменелости юрского и мелового периодов до того, как пришло поколение Лоу и Мэн Цзиня. Многие находки представляют собой полные скелеты, с отлично сохранившимися костями и мягкими тканями, благодаря тому же самому быстрому вулканическому погребению, которое превратило перья динозавров в камень. Эти скелеты показали то, что невозможно было узнать только по зубам и челюстям: млекопитающие юрского и мелового периодов были чрезвычайно разнообразными и принимали все формы, какие только можно вообразить. Ограничения распространялись только на размер: большинство были не больше землеройки или мыши (здесь предыдущие фрагментарные находки ископаемых зубов дали верный прогноз), и ни один из известных нам видов не был крупнее барсука. Однако как минимум один из них – живший в меловой период репеномам (Repenomamus) – вырос достаточно, чтобы творить нечто из ряда вон выходящее. В его желудке были найдены кости детенышей динозавров, что опрокинуло сложившееся за целый век представление об отношениях динозавров и млекопитающих. Оказывается, некоторые динозавры жили в страхе перед млекопитающими.

Удивительно хорошо сохранившиеся ископаемые остатки млекопитающих из Ляонина, Китай: Jeholodens (вверху), Agilodocodon (посредине), Microdocodon (внизу).

Фотография Лоу Чжэ-Си

Примерами неожиданного разнообразия юрских млекопитающих могут служить две группы из биоты Яньляо. Это докодонты и харамииды, два первых крупных ответвления млекопитающих. Ни та ни другая группа не пережила меловой период, но можно представить себе, что, если бы судьба приняла чуть иной поворот и некоторые из них дожили до наших дней, их бы, вероятно, отнесли к однопроходным, таким как утконос. Странноватые, несколько примитивные пережитки первых волн диверсификации млекопитающих, но тем не менее полноправные млекопитающие – мы бы смотрели умилительные сетевые видео с их участием и спешили полюбоваться ими в зоопарках. Пусть сейчас их ветви родословного древа засохли, но в свое время и докодонты, и харамииды были успешными.

Вот беглый обзор некоторых докодонтов из Яньляо. Малюсенький микродокодон (Microdocodon) – юркое создание, которое, по правде говоря, напоминает обыкновенную мышь или землеройку весом менее 10 г. Однако это млекопитающее – самое стереотипное в своем роде. Другой вид, агилодокодон (Agilodocodon), обладал стройными конечностями, длинными пальцами, изогнутыми когтями на передних лапах и гибкими щиколотками задних – всеми признаками древолаза, как у современных приматов. Докофоссор (Docofossor) имел совершенно иное строение скелета, с массивными локтевыми суставами, уменьшенным количеством костей в пальцах, широкими передними лапами и лопатообразными когтями. Это адаптации к роющему образу жизни, характерные в наши дни для златокротов, копающих подземные норы и туннели. А вот у касторокауды (Castorocauda) длинный, широкий, плоский хвост и перепонки на лапах, как у бобра. На коренных зубах у нее по пять волнистых зубчиков, как у некоторых древнейших китообразных, – идеальная форма зубов, чтобы питаться скользкой рыбой и водными беспозвоночными. Касторокауда была полуводным животным и могла плавать в воде или разгуливать по берегу.

Планирующий представитель харамиид – Maiopatagium из юрских отложений Ляонина, Китай.

Фотография Лоу Чжэ-Си

Харамииды были замечательны по-своему. Их коренные зубы обладали множественными параллельными рядами бугорков[14]14
  Автор описывает здесь коренные зубы мультитуберкулят. У харамиид на коренных зубах бугорки расположены по краю срединного углубления (бассейна). – Прим. науч. ред.


[Закрыть], образующих серию низких полос. Челюсти совершали движение вперед-назад – так называемое палинальное, – при котором ряды бугорков на верхних зубах терлись о нижние, создавая большую площадь для измельчения семян, листьев, стеблей и другой растительной пищи. А какими растениями они питались? Теми, что высоко под лесным пологом. Поэтому многие харамииды – как тот секретный образец, который я видел в Бэйпяо, в квартире, приспособленной под мастерскую, – были планирующими. Они стали первыми авиаторами среди млекопитающих, научившимися перелетать с ветки на ветку, с дерева на дерево.

У нескольких видов – в их числе вилеволодон (Vilevolodon), майопатагий (Maiopatagium) и арборохарамия (Arboroharamiya) – было обнаружено по три кожные перепонки. Основная расположена вдоль спины по бокам и натянута между передней и задней лапами. Остальные соединяют шею с передней лапой и хвост с задней соответственно. Вместе они образуют комплекс аэродинамических плоскостей, как у современных «летающих лемуров», или шерстокрылов (которые на самом деле не настоящие лемуры и не относятся к приматам). но это не все: длинные пальцы на лапах харамиид – все примерно одинаковой длины – и глубокие борозды для крепления связок на пальцах задних лап со стороны подошвы указывают на то, что они могли жить в подвешенном состоянии – вниз головой. То есть свисать с ветвей деревьев или сводов пещер, уцепившись лапами, как рукокрылые. Возможно, они образовывали огромные, жуткие, вонючие колонии, как современные летучие мыши.

Живущие на земле. Лазающие. Роющие. Плавающие. Планирующие. Рыболовы, травожуи, растиратели семян. В юрском периоде докодонты и харамииды испробовали множество вариантов образа жизни современных млекопитающих и заняли немало ландшафтных ниш: они обитали и в лесах, и на берегах озер, и под землей. Они точно не были унылыми и неспециализированными. Несомненно, по экологическому разнообразию они не уступали динозаврам – если не превосходили их! Просто в уменьшенных масштабах.

«Динозавроядное» млекопитающее Repenomamus из меловых отложений Ляонина, Китай.

Фотография Мэн Цзиня

Эта догадка привела к радикальному переосмыслению представлений о мире юрского и мелового периодов. Млекопитающие лучше динозавров освоили мелкоразмерные ниши. Самыми маленькими динозаврами в то время были примитивные птицы величиной с голубя. Никакие стегозавры, тираннозавры, цератопсы или утконосые динозавры даже и не приближались к размерам среднестатистических докодонтов и харамиид. Хотя динозавры действительно мешали млекопитающим вырасти, млекопитающие делали нечто противоположное и не менее важное: они не давали динозаврам уменьшиться.

То, что происходило в юрский период, не ограничивалось пределами Китая, это были глобальные процессы. С расхождением континентов докодонты, харамииды и другие ранние группы млекопитающих распространились по всему миру. Возможно даже, что именно распад Пангеи стал толчком к их диверсификации, когда на расходящихся материках стали формироваться собственные уникальные сообщества млекопитающих. Ископаемые остатки этих млекопитающих находят по всему миру, в том числе в одном из моих любимых мест охоты за окаменелостями – на острове Скай в Шотландии.

Впервые я посетил Скай – остров зубчатых гор, туманных болот и окатанных прибоем скал – через несколько месяцев после того, как начал преподавать в Эдинбурге. И на этот раз меня привели туда динозавры. В 1980-х гг. там от скалы отломился отпечаток следа динозавра, а в 1990-х нашли массивную кость ноги длинношеего завропода, торчавшую из обломка песчаника на берегу. Это были первые скудные свидетельства того, что в этих зачарованных местах скрываются ископаемые остатки динозавров. За последние годы мы нашли гораздо больше: целую танцплощадку с сотнями следов передних и задних лап завропод, следы стегозавров и хищных теропод, предполагаемые отпечатки лап ранних утконосых динозавров, острые, как нож, зубы хищника наподобие открытого Баклендом мегалозавра и много все еще не опознанных костей, которые теперь находятся в моей лаборатории. Я пишу под звуки пневматических дрелей и зубоврачебных инструментов, которыми мои студенты высвобождают кости из твердых, как цемент, саркофагов.