Текст книги "Край бесконечности (сборник)"

Для Соломона он оказался идеальным испытательным судном.

Яхта была построена под знакомый ему двигатель, он сам участвовал в разработке конструкции. Просматривая спецификацию и отчеты ремонтников, он видел каждую деталь управления, каждый воздуховод и кожух. Он еще не ступил на борт, а яхта была ему знакома как собственная ладонь. Некоторые детали реактивной системы он разрабатывал лично – лет десять назад. А раз конструкция принадлежала ему, не пришлось убивать полгода на борьбу с чинушами, добиваясь разрешения на некоторые изменения в двигателе. От одной этой мысли он начинал самодовольно хихикать. Никаких вам разрешительных комиссий. Никаких техосмотров и рапортов о состоянии. Просто яхта, реактор, пара вакуумных скафандров и набор промышленных манипуляторов, которыми он обзавелся еще в школьные годы. В былые времена ученый мог разрабатывать у себя в сарае механизм ПЦР[2]2
   Полимеразная цепная реакция (мол. биология).


[Закрыть], или держать в подсобном флигеле ульи, или мастерить модели, которые перевернули бы мир, сумей изобретатель заставить их работать. У Соломона была яхта, и эта покупка была самым своевольным, восхитительным и важным поступком с того дня, как он сделал предложение Кэйтлин.

И все же, хотя в голове расцветали зеленые ростки идей и проектов, испытаний и усовершенствований, он боялся сказать о покупке жене. И не зря, как оказалось.

– Ох, Сол, какой ты ребенок!

– Я не из жалованья купил, – оправдывался он. – Это все случайные деньги. Мои – я наших не тронул.

Кэйтлин сидела на диванчике в общей комнате и барабанила кончиками пальцев по губе, как всегда в задумчивости. Из системы лилась мягкая электронная музыка – эмбиент, перкуссия и струнные, заглушавшие шипение воздуха в вентиляции, но не заставлявшие повышать голос. Как почти все новые строения на Марсе, их новая нора была больше, удобнее и глубже зарыта в землю.

– Ты хочешь сказать, что можешь, не советуясь со мной, тратить деньги со своего счета, если берешь меньше, чем заработал на премиях и надбавках? Так?

– Нет, – возразил он, хотя это было близко к истине. – Я хочу сказать, что на эти деньги мы не рассчитывали. Все наши долги оплачены. Отправившись за продуктами, мы не обнаружим, что на счете пусто. Не придется оставаться на сверхурочные или брать дополнительную работу на стороне.

– Хорошо.

– А это важное дело. Моя идея магнитной обмотки для сопла действительно должна увеличить эффективность двигателя, если мне удастся…

– Хорошо, – сказала она.

Он прислонился к дверному косяку. Струны перешли на нежное арпеджио.

– Ты сердишься.

– Нет, милый, не сержусь, – мягко возразила она. – Когда сердятся – орут. А это – обида, и это потому, что ты не поделился со мной забавой. Право, смотрю на тебя, вижу радость и волнение, и мне хочется их разделить. Хочется скакать и махать руками и говорить, как это здорово. Но эти деньги… Наша страховочная сетка. Ты не подумал, что растратил нашу страховочную сетку, и, если мы оба о ней забудем, первый же непредвиденный случай нас прикончит. Я люблю нашу жизнь, значит, придется мне заботиться, не одобрять и отказывать себе в восторгах. Ты сделал меня взрослой. А мне не хочется быть взрослой. Хочется, чтобы взрослыми были мы оба, чтобы, когда ты вытворишь что-нибудь такое, оба могли ребячиться.

Она подняла на него взгляд, пожала плечами. Лицо ее было жестче, чем при первой их встрече. В волосах смешались черные и белые нити. Она улыбнулась, и он ощутил, как комок в груди растворяется.

– Я… наверно, меня занесло. Я увидел шанс, а мы могли это себе позволить…

– И ты рванулся к цели, не подумав, чем это отзовется. Ты же – Соломон Эпштейн, самый умный, правильный и методичный мужчина, какому случалось раз в жизни делать важный выбор по наитию. – Если бы не теплый смешок в ее голосе, это прозвучало бы приговором. А так – любовью.

– Зато я симпатичный, – сказал он.

– О, ты очаровательный. Просто я хотела бы заранее знать обо всех твоих новых затеях. Скажи, ты в следующий раз подумаешь о будущем?

– Да.

Они провели вечер, толкуя о мощности и эффективности, о реактивной массе и скоростном множителе. А потом перешли к ответственному планированию пенсионных накоплений и позаботились, чтоб завещания не устарели. Он чувствовал, что прощен, и надеялся, что она простит его и тогда, когда узнает, во что обходится содержание яхты. Эту ссору можно было отложить на будущее.

Днем он, как обычно, работал со своей группой. Ночами просиживал перед монитором в норе, над собственной разработкой. Кэйтлин создала в Сети группу из Лондерс Нова. Они обсуждали, каким образом компании вроде «Квиковски» могут прервать витки угроз и разногласий, в которых запутались Земля с Марсом. Иногда он слышал ее разговоры с другими участниками – о пропаганде, о различиях в моральном кодексе и прочих правдоподобных на слух абстракциях. Кэйтлин каждый раз напоминала о литии и молибдене. А теперь и о вольфрамовых сплавах. Все прочее тоже было интересно, важно, информативно и глубоко. Но, пока не докопаешься до сути, проблему не решишь. Слушая ее разговоры, он всегда гордился женой. Гуманитарию никогда не избавиться от либеральных идей, но она многого достигла.

Тем временем пора было испытывать его идеи и замыслы. Он, воспользовавшись новой системой общественного транспорта, отправился на дальнюю верфь. Вагоны на электромагнитах скользили по безвоздушным тоннелям, как медлительные снаряды гауссовой пушки. Тесно и неудобно, зато быстро. Он попал к своей яхте за час до заката солнца за крутой марсианский горизонт. Напоследок еще раз проверил слабые места изготовленной им модели, дважды прогнал диагностику и вывел корабль за пределы разреженной атмосферы. На орбите немного поплавал, наслаждаясь незнакомым ощущением невесомости, вскипятил себе в груше чай, пристегнулся к капитанскому креслу и пробежался кончиком пальца по старому сенсорному экрану.

Если он не ошибся, усовершенствование должно было дать больше шестнадцати процентов дополнительной мощности. Получив сводку, он увидел, что ошибся. Эффективность упала на четыре с половиной. Он посадил корабль и по тоннелям отправился домой, угрюмо ворча себе под нос.

Согласно новому распоряжению ООН, все марсианские корабли впредь должны были изготавливаться на верфях Буша – на орбите Земли. Местные власти этого даже не комментировали: просто продолжали запланированные стройки и торговались насчет новых. ООН распорядилась посадить все марсианские корабли для инспекционного осмотра. Семь месяцев на подготовку группы инспекторов и еще почти шесть – на перелет: так уж совпало расположение планет на орбитах. Если верфь закроют, он лишится испытательного судна. Зря он переживал – все верфи работали по-прежнему. Снова пошли слухи о войне. Соломон старался их не замечать. Уговаривал себя, что в этот раз все кончится так же, как в прошлый и позапрошлый.

Радж удивил всех, уйдя из компании. Он снял дешевую нору у самой поверхности и занялся продажей керамики ручной работы. Уверял, что счастлив как никогда. Вольтер развелась и пыталась собирать старую команду в барах. Их теперь осталось восемь человек, но редко кто поддавался на ее уговоры. Джулио с Карлом завели ребенка и оторвались от людей. Тори перешел в маленькую консультацию по химическим проблемам – контора якобы обслуживала все марсианские чартерные компании, а на самом деле существовала только за счет проекта терраформирования. Малик умер от неизлечимого рака позвоночника. Жизнь боролась, побеждала и терпела поражения. Экспериментальный двигатель Соломона почти сравнялся в эффективности с обычной моделью. Потом чуточку обогнал ее.

Почти день в день с годовщиной покупки Соломон испытал яхту заново. Если он не ошибся, эффективность должна была повыситься на четыре с половиной процента от стандартной. Он работал в машинном зале, когда запищал ручной терминал. Вызывала Кэйтлин. Он ответил:

– Что случилось?

– Мы договорились о недельном отпуске на следующий месяц? – спросила она. – Я помню, мы обсуждали, но забыла, что решили.

– Ничего не решили, да мне бы и не хотелось. Группа немного отстает от расписания.

– Непозволительно отстает?

– Нет, просто «легкое отставание».

– Ладно, тогда мы, пожалуй, съездим куда-нибудь с Мэгги Чу.

– Благословляю. Я, как закончу здесь, сразу домой.

– Хорошо, – сказала она и дала отбой.

Он проверил установку, подпаял обмотку в том месте, где на нее приходилась наибольшая нагрузка, и вернулся на капитанский мостик. Яхта прорвала редкую атмосферу и вышла на орбиту. Соломон повторил диагностику, проверил, все ли готово к старту. Почти полчаса плавал над креслом, удерживаемый только ремнями.

Запуская стартовую программу, он вспомнил, что его группа собиралась на уик-энд в Лондрес Нова, и он подумывал провести эти дни с Кэйтлин. Задумался, успела ли она уже сговориться с Мэгги или еще не поздно все изменить. И нажал пуск.

Ускорение отбросило Соломона на спинку капитанского кресла и тяжестью навалилось на грудь. Правая рука упала на живот, левая – на обивку подголовника около уха. Лодыжки вдавились в подножку.

Корабль выводит долгую песнь, гортанную, страстную и печальную. Так пел его отец в храме. Он понимает, что здесь умрет. Слишком разогнался и ушел слишком далеко от помощи. На какое-то время – может быть, навсегда – его яхточка станет рекордсменом среди пилотируемых кораблей по удалению от гравитационного колодца Земли. Спецификацию модели найдут в его норе. Кэйтлин умница, она сумеет продать разработку. Денег ей хватит на всю жизнь, сможет устроиться по-королевски. Если не о себе, так о ней он хорошо позаботился.

Будь у него управление, мог бы долететь до пояса астероидов. Мог бы отправиться в систему Юпитера, стать первым человеком, ступившим на Европу и Ганимед. Однако не выйдет – этим человеком станет кто-то другой. Зато тех, кто доберется, донесет туда его двигатель.

А война! Если расстояние измеряется временем, Марс окажется близко, очень близко к Земле, а Земля все так же далека от Марса. Такая асимметрия изменит все. Интересно, что они сумеют выторговать? Как станут действовать? Теперь литий, молибден и вольфрам в пределах досягаемости добывающих компаний – в неограниченном количестве. В поясе астероидов, на лунах Сатурна и Юпитера. То, что мешало Марсу с Землей заключить прочный мир, больше не играет роли.

Боль в голове и позвоночнике усиливается. С трудом вспоминается, что надо напрягать бедра и плечи, помогать усталому сердцу качать кровь. Он снова на грани обморока и не знает, от инсульта или от перегрузки. Он точно помнит, что подъем кровяного давления при инсульте до добра не доводит.

Песнь корабля меняет тон, теперь он поет буквально голосом отца, выпевает слоги на иврите. Соломон если и знал, то давно забыл, что они значат. А, вот и эффект ауры. Любопытно.

Он хотел бы еще хоть раз увидеть Кэйтлин. Попрощаться, сказать, что любит ее. Он хотел бы увидеть, к чему приведет его двигатель. Сквозь оглушительную боль пробиваются покой и эйфория, заливают все вокруг. Так всегда было, думает он. С тех пор как Моисей увидел Землю обетованную, куда ему не суждено было вступить, люди хотят знать, что будет дальше. Он задумывается, не в этом ли истинная святость Земли обетованной – ты ее видишь, но не можешь в нее попасть. Там, где нас нет, трава всегда зеленее. Такое мог бы сказать Малик. Кэйтлин бы посмеялась.

Ближайшие несколько лет, а то и десятилетий будут завораживающе интересными, и это из-за него. Он закрывает глаза. Жалеет, что его там не будет.

Соломон расслабляется, и пространство обнимает его, как возлюбленная.

Сандра Макдональд и Стивен Кови
Дорога на ССП

Не то чтобы он был параноиком, но в последние сорок восемь часов перед отъездом Раити Очоа ел и пил только то, что успел припасти под своей койкой. Он как одержимый проверял уровень кислорода в своей крохотной каюте. Обходил стороной бар для членов экипажа на четвертом уровне (кто-то мог подсыпать ему отраву в пиво), избегал тренажерного зала (кто-нибудь мог «поколдовать» над беговой дорожкой), а во время рабочей смены старался держаться особняком, прожигая взглядом каждого, кто приближался к нему хотя бы на десять-пятнадцать футов (потому что кто-то ведь может действовать и напрямик – ломом по голове). Он и Уилла Дентона предупредил, велел быть осторожнее.

– Психанутый самоанец, – пробормотал Уилл. – Да расслабься ты. «Орбитал» на саботаж не пойдет.

«Лучше психанутый, чем мертвый», – сказала бы Джавинта, если бы она все еще с ним разговаривала.

Может, Уилл не воспринял опасность всерьез, или, может, его нарочно кто-то отвлек, или, возможно (ну возможно же!), это действительно был несчастный случай, но, когда серебристый контейнер опрокинулся, придавив Уилла к саням, и когда тот начал орать, дико, во всю глотку, под вой сработавшей сигнализации – когда все это произошло, первой мыслью Раити было: «Вот сукины дети, все-таки нашли способ меня остановить».

– Ра! – вопил Уилл. – Сними с меня эту штуку!

В наушниках Раити раздался голос диспетчера орбитального комплекса Хэла Карпентера: «Все под контролем! Заставь его заткнуться!»

Раити преодолел двадцать метров в два долгих прыжка. Площадка, как всегда, была прекрасно освещена, высоко над головой темнело и сверкало звездами небо Европы [3]3
   Речь о шестом спутнике Юпитера.


[Закрыть]. Солнце еще не показывалось из-за горизонта, но тонкая полоска Юпитера уже засветилась, и их запланированный отъезд был неизбежен. Он видел, что приятеля буквально пригвоздило, и сразу понял, что без машины-погрузчика его не освободить. Ближайший водитель, новичок, в панике забуксовал на льду.

– Не отрезайте мне руку! – подвывал Уилл. – Ра, я не смогу без руки!

– Никто тебе ничего не отрежет, – пообещал Раити. И, хотя это было абсолютно бесполезно, попытался отодвинуть многотонный контейнер. – Держись, ладно?

Новичка сменил более опытный водитель и после пары-тройки искусных маневров сдвинул контейнер с места. Уилл обмяк и лежал без движения. Раити освободил его, стараясь не смотреть на покалеченную, расплющенную руку, а потом обхватил товарища за талию. И они прыжками двинулись к ближайшему люку.

– Спасательная команда уже на подходе, – сообщил в наушники этот бесполезный кретин Карпентер.

– Я его уже вытащил, – огрызнулся Раити. – Открой воздушный шлюз номер шесть.

Когда они наконец очутились в шлюзовой камере, Уилл начал потихоньку приходить в себя. Его лицо под маской казалось безжизненным. Гермокостюм восстановился, затянув дыры и разрывы, но висящая плетью рука была так устрашающе вывернута, что Раити невольно отводил от нее взгляд.

– Прости, прости, – забормотал Уилл, очнувшись. – Я его не видел. Только бы руку не отняли.

Камера шлюза закончила цикл. Раити скинул шлем, а потом стащил шлем с Уилла.

– Все нормально, ты не виноват.

Кожа Уилла была липкой от пота и приобрела пугающий сероватый оттенок.

– Я весь план запорол.

– Зато я предусмотрел запас по времени, – сказал Раити. – Так что все в порядке.

Внутренний люк открылся, и из него высунулась голова молоденькой рыжей девушки-фельдшера:

– Как он?

– А вы как думаете? – огрызнулся Раити. – Носилки где?

Она удивленно заморгала:

– Мне сказали, небольшое происшествие.

– Небольшое? Черта с два. – Раити подпрыгнул, подтянулся, используя скобы для рук, и втащил за собой Уилла. Он никогда раньше не видел эту медичку. Застава «Астериус» была невелика, может человек триста, но она служила перевалочной станцией для личного состава, перемещающегося туда-сюда между базами на Северном полюсе и в Конемаре. – Он в шоке, рука раздроблена, вы что, информацию с вызовов не проверяете?

– Все у меня нормально с рукой, – выдавил Уилл заплетающимся языком и одарил медичку кривой улыбкой. – Как вас зовут?

Она была новенькой и совсем юной, но достаточно хорошо натасканной, чтобы проигнорировать его неуклюжий флирт и закрепить на шее Уилла диск.

– Телеметрическая аппаратура подключена, скоро будем, – торопливо произнесла она в гарнитуру для связи и только потом ответила: – Я Ану.

– Ану, – повторил Уилл. – Что поделываете сегодня вечерком, Ану?

Раити втащил его в лифт и скомандовал:

– Заткнись, Уилл.

Комната для ожидания в лазарете была наполовину забита народом, но дежурный врач немедленно проводила их в одноместную палату. Раити был не слишком высокого мнения о докторе Десаи – по его опыту она точно так же задирала нос, как и вся врачебная братия, – но, вводя Уиллу обезболивающее, она казалась сосредоточенной и компетентной.

– Мистер Очоа, вы можете подождать за дверью, – предложила она.

Здоровая ладонь Уилла взметнулась вверх и вцепилась в рукав Раити:

– Нет. Останься со мной.

– Присутствовать могут только члены семьи и самые близкие, – возразила Десаи.

– Да кто ж, мать твою, может себе позволить притащить сюда семью? – разозлился Раити.

– Следите за своим языком, пожалуйста, – сказала она. – Вы зарегистрированные партнеры?

Хватка Уилла стала только крепче:

– Не дай им оттяпать мне руку.

– Я женат. Моя жена сейчас на Гавайях, – сообщил Раити. В полумиллиарде миль отсюда, может быть, где-то на пляже.

Джавинта любила пляжи, но терпеть не могла купаться, да и кто захочет плескаться в крохотных лужицах с водорослями, мертвой рыбой и всяким мусором? Возможно, в эту самую минуту она сидит на песке, любуется волнами и подумывает о том, чтобы прервать шестимесячную тишину, протянувшуюся между нею и Европой.

Сканер, который держала Десаи, залил размозженную руку Уилла зеленым светом, проник сквозь гермокостюм и спроецировал картину повреждений на потолок. Десаи, отчаявшись выставить самоанца из палаты, быстро заговорила в диктофон. Раити понимал не все слова: дистальный отдел лучевой кости, проксимальное что-то там, перфузия. Юная фельдшерица, стоявшая в сторонке, наблюдала за происходящим с явным интересом.

Доктор прилепила Уиллу на плечо пластырь:

– Это и впрямь мощная штука. Когда подействует, вы часов на двенадцать лишитесь какой бы то ни было чувствительности от плеча и ниже. Дальше у нас по плану операция.

– Операция? – переспросил Раити, ощущая, как слово комом застряло в горле. – А сколько она займет?

– Мне нельзя делать операцию, – запротестовал Уилл. – Мы через час выезжаем. Отправляемся на ССП [4]4
   Здесь: станция «Северный полюс».


[Закрыть].

– Так это вы? Тот самый Психанутый Самоанец? – брякнула фельдшерица.

Раити залился краской.

– Да, это я.

– Анумати! – резко одернула девушку Десаи. Фельдшерица отвела взгляд. Десаи продолжила: – Операция продлится час или два, затем мы будем наблюдать за перфузией, чтобы убедиться, что вы не лишитесь руки. Потом еще как минимум три недели рука будет в лубке. И никаких гермокостюмов.

Уилл скорбно ударил головой по смотровому столу.

– Прости меня, Ра. Черт.

Раити не знал, что сказать. Он не мог до конца разобраться в своих ощущениях, но все это здорово напоминало свободное падение, когда внутри все скручивается узлом и конца и края твоему полету не видно.

– Все нормально, – пробормотал он, и голос его казался столь же далеким, как и Джавинта с ее пляжами. – Я и один справлюсь.

– Тогда вам стоит поторопиться, – сказала Десаи, не сводя сосредоточенного взгляда с пациента. – При несчастных случаях с такими последствиями требуется подавать отчет. Специалисты по технике безопасности наверняка захотят расспросить свидетелей происшествия. А это может затянуться на весь день.

Ощущение свободного падения резко испарилось.

– На вашем месте, – продолжала доктор, – мне бы пришло в голову исчезнуть, воспользовавшись грузовым лифтом. Отсюда сразу направо, вторые двери.

Раити ее не поблагодарил. Он даже не попрощался с Уиллом и не пожелал ему удачи. Когда очутился в лифте, его захлестнула такая волна гнева, что он ударил кулаком в потолок. Черт, черт, черт!

Сотни часов тщательного планирования, тысячи часов тревоги, его крошечная каюта была до отказа забита расписаниями, картами и списками припасов, и при этом он ни разу не задумался, что будет, если на его напарника-водителя рухнет контейнер.

За миг до того, как двери лифта должны были сомкнуться, между ними просунулся башмачок Ану.

– Я могу вам помочь, – заявила она. – Возьмите меня с собой.

Раити, не раздумывая, ответил:

– Абсолютно исключено.

Она смотрела на него с мольбой.

– На ССП работает мой парень. Мы много месяцев не виделись, только переписывались. Я бросила колледж и перебралась сюда, только чтобы увидеться с ним, но у меня кончились деньги. Вам же нужен кто-то, кто помогал бы вам в пути, вот я и могу помочь.

Он выпихнул ее ногу из щели между дверьми.

– Я в твоих услугах не нуждаюсь.

Двери лифта сдвинулись, заслонив от него расстроенное лицо девушки.

Добравшись до внутренних доков, он увидел двух человек в красно-белой униформе астериусовских специалистов по безопасности, они разговаривали с этим сукиным сыном Хэлом Карпентером. Тот стоял прямо на пути к ответвлению туннеля, ведущего к снегоходу. Но на Раити по-прежнему был гермокостюм, да и шлем при себе. Он мог выйти через дополнительный шлюз, подобраться к снегоходу снизу и выскользнуть из поля зрения камер. А меж тем часы отсчитывали драгоценные секунды. Он повернул назад, надел шлем и спустился по лестнице. Но как только он откроет шлюз, Карпентер это заметит. Необходим какой-то отвлекающий маневр…

В наушниках раздался вой сирены. Пожарная сигнализация. Раити поморщился, убавил громкость и мысленно поблагодарил того, кто врубил эту штуку (наверняка случайно).

Оказавшись снаружи и добравшись до снегохода в два легких прыжка, он окинул взглядом запасные баллоны с водородом и кислородом для топливных баков. Со всей этой поклажей транспортное средство смотрелось неуклюже, но без запаса не проделать путь туда и обратно, к тому же лишняя масса улучшит сцепление со льдом. За снегоходом выстроилась цепочка из дюжины саней, раньше Раити таких длинных караванов не водил – саней шесть, не больше. Без дополнительной нагрузки гусеницы бы просто проскальзывали по льду, вместо того чтобы тащить поклажу.

Безумная затея, это уж точно. Но он проверял свои подсчеты десяток раз и даже сам себя сумел убедить, что груженый снегоход сможет тащить триста тонн, благодаря чему и выиграл этот заказ, все честь по чести.

В его распоряжении было восемьдесят пять часов – одни сутки на Европе, – чтобы либо заработать столько, что хватило бы на пять лет, либо влезть в дикие долги, причем, возможно, навсегда.

Раити забрался в кабину снегохода. Хлопок закрывающихся створок шлюза был как падение лезвия гильотины. Заработал двигатель, и три луча фар прорезали унылый ландшафт Европы. Он потрогал фотографию Джавинты, закрепленную под радиоприемником. У нее была нежная, застенчивая улыбка, а ямочки на щеках казались такими глубокими, что в них можно было утонуть.

– Пожелай мне удачи, – сказал он. А затем, нагнувшись к приемнику, произнес: – Снегоход 89-4А, контрольный лист заполнен, я отправляюсь на ССП.

Голос Карпентера прозвучал лениво и с растяжечкой:

– Разрешения не даю, 89-4А. Тебя тут дожидаются ребята из службы безопасности, хотят потолковать насчет аварии и твоего напарника.

– Я уже записал свои показания, – ответил Раити. – И отправил им по почте. По внутреннему регламенту «Астериуса», пункт 1732.а, если свидетель не находится в непосредственной близости, он имеет право предоставить показания, записанные на видео.

Пауза.

– Но ты-то находишься в непосредственной близости, Очоа. Я вижу тебя в окно.

Раити подавил желание вскинуть руку и показать Карпентеру непристойный жест.

– Смотри внутренний регламент «Астериуса», пункт 1732.а (3), там не разъясняется, что понимать под словом «непосредственный», – возразил он. – Так что пожелай нам удачи. 89-й отбывает.

У него был контракт с «Астериусом», но все, кроме груза, приходилось арендовать у своего собственного нанимателя, «Орбитала». Согласно контракту, по окончании операции права на видеозапись переходили к «Орбиталу». Эти ублюдки не хотели, чтобы он преуспел, но, если задуманное все же удастся, они охотно на этом наживутся. Раити включил синтез топлива на максимум, излишки образующейся воды превращались в пар и облаком клубились над снегоходом. Бесполезно, зато эффектно. В записи это походило на старинный паровоз, с пыхтением отходящий от станции. Хотел бы он такую же непыльную работенку, как у машиниста поезда; до чего же, на хрен, удобно – катишься миля за милей по маршруту, который уже кто-то за тебя проложил.

Он медленно включил движки. Слишком много газа – и гусеницы будут проскальзывать, слишком мало – и сани не сдвинутся с места. Секрет в том, чтобы заставить каждые сани двигаться до того, как соединяющие их стропы провиснут и перепутаются. Вскоре триста тонн груза уже следовали за снегоходом по направлению к Конемаре. Впрочем, груз давал о себе знать. Хотя производство топлива стояло на максимуме, Раити еле разогнался до пятидесяти километров в час.

И все же двигался вперед.

Ни напарника, ни подстраховки – никого, с кем можно было бы в ближайшие восемьдесят пять часов перекинуться словечком, но он двигался вперед, как и было задумано. Один – ноль в пользу Психанутого Самоанца.

Он поудобнее устроился в кресле, включил какую-то исландскую музыку и хлебнул еще кофе. Через шесть часов наступил рассвет. Треугольник слабого зодиакального[5]5
   Зодиак – здесь: пояс созвездий.


[Закрыть] свечения указывал в точности на то место, откуда из-за холмов где-то за Конемарой вскоре поднялось Солнце. Яркий диск заглушал своим сиянием свет полного Юпитера, видневшегося за спиной. Через десять минут Раити миновал выступавшие из-под земли купола Конемары, обновил статус и свернул к хребту Агавы. Теперь над горизонтом маячила только половина Юпитера. Тень Европы сползала книзу от Большого Красного Пятна[6]6
   Атмосферное образование на Юпитере, самая заметная деталь на диске планеты.


[Закрыть], и так должно было продолжаться еще часа три.

Миленько, подумал Раити. Если, конечно, ты любишь такие штуки. И если ты вообще хоть раз ими любовался, вместо того чтобы тратить все свое время на работу, сон или выпивку в серых комнатах, залитых искусственным светом.

Ничего удивительного, что Джавинта осталась на Земле.

Раити отогнал прочь мрачные мысли и налил себе еще кофе. Отсюда начиналась целина, в полном смысле этого слова. Вся луна представляла собой одно огромное замерзшее море. В этом запутанном лабиринте сами собой образовывались естественные дороги из свежего льда, и никто не знал, какие препятствия они скрывают, сколько трещин отделяет его от полюса. Пока ему удается не спать, быть начеку и придерживаться расписания, все в порядке. Лишние восемь часов в расписании давали шанс вздремнуть, а на ровных участках можно было довериться автопилоту.

Еще через две сотни километров в трубе-лазе, ведущей к спальной кабинке, что-то забулькало.

Какого хрена?

Он взглянул, ровная ли впереди дорога, и переключился на автопилот. Четыре скобы, помогавшие передвигаться в условиях низкой силы тяжести, – и он уже возле трубы-лаза. Шесть рывков ползком – и он очутился в полутемной кабинке, где от холода выдыхаемый воздух превращался в облачка пара.

На единственной койке сидела Ану.

– Мне пришлось воспользоваться туалетом, – робко сказала она.

У Раити перед глазами потемнело. Руки сами собой сжались в кулаки, изнутри поднималась волна гнева. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы ничего не расколотить и не пробить переборку.

– Какого черта ты тут делаешь? Как ты попала внутрь?

Девушка съежилась:

– Я нажала кнопку пожарной сигнализации, чтобы всех отвлечь. Мне нужно повидаться с Тэдом. Мама платить за проезд не будет, так что это единственный способ.

Он ей не поверил. Больше походило на то, что кто-то специально подсадил ее сюда – точно так же, как они подстроили аварию с Уиллом. На краткий миг он всерьез задумался, а не вышвырнуть ли ее в шлюз.

Но потом переспросил:

– Твоя мама?

– Доктор Десаи, – ответила девушка.

Чаша терпения переполнилась. Он все-таки засадил кулаком в переборку и был вознагражден вспышкой боли сразу во всех пальцах.

Ану торопливо залепетала:

– Я не создам никаких проблем! Я могу развлекать вас разговорами, может, даже вести снегоход. Вы сами говорили, что вам нужна помощь.

Раити покачал головой.

– Думаешь, можно просто так взять и повести караван, без всякого опыта? Я развернусь и заброшу тебя в Конемару. Господи, теперь все расписание псу под хвост. Что же ты наделала! Ты даже не представляешь…

Спальную кабинку с силой тряхнуло. В снегоходе что-то забряцало, будто колокол, он явно налетел на что-то, сокрушив его своим весом, но не остановился. Он продолжал подпрыгивать и рваться вперед. Ану вскрикнула от неожиданности и принялась сыпать вопросами, но Раити был слишком занят, он полз по трубе в рулевую кабину, и ему было не до того, чтобы удовлетворять чужое любопытство.

Он уже почти добрался до водительского сиденья, когда снегоход рывком остановился, издав ужасающий скрип металла о металл. Раити не успел схватиться за поручень. Его бросило лицом на приборную панель, прямо под фотографией Джавинты.

Последнее, что он видел, это ее ясные глаза, смотревшие с укоризной: Психанутый Самоанец.

Отключка длилась недолго. Может, несколько секунд. Рев сирен под аккомпанемент воя двигателей привел его в чувство. Потом включился автопилот и вырубил движки. Мигающий свет лился прямо в лицо, яркий и раздражающий, но ни на чем не удавалось сосредоточиться.

– Мистер Очоа! – в отчаянии взывала Ану. – С вами все в порядке?

Раити утер с лица кровь. Нос представлял собой сплошной очаг боли. Во рту плескалась теплая жидкость с какими-то обломками. Кровь. Выбитые зубы. Он постарался выплюнуть все, что получится. Голова кружилась, воздуха не хватало, возможно, он умирает.

– Мистер Очоа? Вот, присядьте.

Ану помогла ему добраться до водительского места. Раити догадался спросить, не ранена ли она, но тут его снова скрутило, он принялся выхаркивать кровь и услышал лишь часть ее ответа:

– И коленка тоже, кажется. Что случилось?

– А сама-то как думаешь? – огрызнулся он. – Мы на что-то налетели.

Что-то такое, чего не увидел автопилот. Спрятанный под снегом гребень горы? Ему следовало бы следить за приборами, а не нянчиться с этой школотой.

– У вас не лицо, а месиво, – сказала она. – Медицинский блок, программа первой помощи.

Ану заговорила с медицинской программой. Раити попытался сфокусировать взгляд на сенсорах, но с глазами становилось только хуже. Теперь он резонно полагал, что не умирает, но, возможно, смерть была бы проще, чем полный и безоговорочный провал. Проще, чем вынести этот позор. Люди вроде Хэла Карпентера будут подтрунивать над ним до конца дней. Даже не смог проехать по прямой.

Веки распухли настолько, что в глазах окончательно потемнело, и его захлестнуло чувство безысходности. Ослепший, со сломанным носом, снегоход на что-то напоролся…