Текст книги "Дань псам. Том 2"

Стивен Эриксон
Дань псам. Том 2

Steven Erikson

Toll the hounds

Copyright © Steven Erikson, 2008

© А. Андреев, М. Молчанов, П. Кодряной, перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Том 2
Действующие лица

Резчик, убийца

Скиллара, его спутница

Искарал Прыщ, Верховный жрец Тени, маг, бог бхок'аралов

Сестра Злоба, одиночница

Могора, супруга Искарала Прыща

Баратол Мехар, приезжий

Чаур, добрый малый

Маппо Коротышка, трелль

Хватка, отставной «мостожог» и совладелица «К'руловой корчмы»

Дымка, отставной «мостожог» и совладелица «К'руловой корчмы»

Мураш, отставной «мостожог» и совладелец «К'руловой корчмы»

Молоток, отставной «мостожог» и целитель

Перл, отставной «мостожог»

Рыбак, бард, завсегдатай «К'руловой корчмы»

Дукер, в прошлом – императорский историк

Беллам Ном, юноша

Раллик Ном, очнувшийся убийца

Торвальд Ном, двоюродный брат Раллика

Тисерра, жена Торвальда

Колл, член Правящего совета Даруджистана

Эстрайсиан Д'Арле, член Правящего совета Даруджистана

Ханут Орр, член Правящего совета Даруджистана, племянник убитого Тюрбана Орра

Шардан Лим, член Правящего совета Даруджистана

Мурильо, любовник

Крупп, пузатый коротышка

Миза, владелица таверны «Феникс»

Ирильта, постоянная посетительница таверны «Феникс»

Нахал, бармен в таверне «Феникс»

Салти, официантка в таверне «Феникс»

Ваза, жена Видикаса, дочь Эстрайсиана Д'Арле

Горлас Видикас, самый молодой член Правящего совета Даруджистана, в прошлом – герой Празднества

Круйт Тальентский, агент Гильдии убийц

Гэз, душегуб

Торди, его жена

Мастер Квелл, навигатор Тригалльской торговой гильдии и волшебник

Фейнт, пайщик

Рекканто Илк, пайщик

Сладкая Маета, пайщик

Гланно Тарп, пайщик

Амба Валун, бывший Моттский ополченец и новоиспеченный пайщик

Юла Валун, бывший Моттский ополченец и новоиспеченный пайщик

Наперсточек, бывший Моттский ополченец и новоиспеченный пайщик

Остряк, охранник каравана, удалившийся от дел

Скалла Менакис, хозяйка дуэльной школы

Драсти, ребенок

Бедек, его «дядя»

Мирла, его «тетя»

Снелл, ребенок

Бэйниск, рабочий в рудниках

Веназ, рабочий в рудниках

Ожог, недавно нанятый телохранитель

Лефф, недавно нанятый телохранитель

Мадрун, недавно нанятый охранник усадьбы

Лазан Двер, недавно нанятый охранник усадьбы

Назамок (он же Наученный Замок), управляющий усадьбой

Скромный Вклад, таинственная личность в преступном мире Даруджистана

Чиллбайс, демон

Барук, член ложи Т'орруд

Воркан, магистр Гильдии убийц

Сэба Крафар, магистр Гильдии убийц

Апсал'ара, одна из скованных внутри Драгнипура

Кадаспала, один из скованных внутри Драгнипура

Дэрудан, теннесская ведьма

К'рулл, Старший бог

Драконус, один из скованных внутри Драгнипура

Корлат, одиночница тисте анди

Орфантал, одиночник тисте анди, ее брат

Каллор, претендент

Госпожа Зависть, сторонний наблюдатель

Аномандр Рейк, Сын Тьмы, Рыцарь Тьмы, правитель Черного Коралла

Спиннок Дюрав, тисте анди

Коннест Силанн, тисте анди

Каладан Бруд, воевода

Худ, бог Смерти

Овраг, один из скованных внутри Драгнипура

Самар Дэв, ведьма

Карса Орлонг, воин теблор тоблакай

Путник, неизвестный

Престол Тени, бог Тени

Котильон (Узел), бог – покровитель убийц

Пророк Сих, Верховный жрец Павшего, в прошлом известный как Мунуг, посредственный художник

Силана, элейнт

Карга, великая ворониха

Рейст, яггутский Тиран (поверженный)

Чик, Смертный меч Тьмы

Нимандр Голит, тисте анди

Клещик, тисте анди

Ненанда, тисте анди

Араната, тисте анди

Кэдевисс, тисте анди

Десра, тисте анди

Сордико Куолм, Верховная жрица

Салинд, Верховная жрица

Провидомин, житель Черного Коралла

Градитхан, головорез

Крысмонах, маг

Бэран, Гончий пес Тени

Зубец, Гончий пес Тени

Бельмо, Гончая Тени

Крест, Гончий пес Тени

Шан, Гончая Тени

Блед, новый Гончий пес Тени

Локк, новый Гончий пес Тени

Идущий по Граням, странник

Выгульщики собак, двое свидетелей

Книга третья
Умереть в настоящем

 
Протолкни вперед, в следующий миг,
Сейчас не думай, оставь на потом,
Когда станет ясно, что думать
Уже бесполезно.
Когда станет поздно и не о чем тревожиться,
Пора прятаться.
 
 
Протолкни мимо, спрячь в карман.
Пусть смягчит свое гнетущее присутствие.
Делать уже ничего не нужно,
Даже бессмысленно,
Когда разумные предположения лишь глушат
Твои крики.
 
 
Затолкай в самую глубокую яму,
Чтобы больше ничего не знать,
А то вдруг лопнет, и ты почувствуешь
Суровый намек.
Когда все, что ты мог сделать, уже в прошлом,
Беспокоиться нечего.
 
 
Затолкай в самый дальний угол.
Все напрасно, не станем горевать.
Но цена оказалась столь высока,
Столь кровава,
Когда тебе хотелось разве что наслажденья
До конца дней.
 
 
Толкай, пока оно само не толкнет,
И тогда кричи, кричи от ужаса.
Ты не знал, не подозревал, чем грозят
Закрытые глаза.
А ныне можешь выть, истекать неверием.
Кончено, умерло.
 
 
Вот теперь проталкивайся вперед,
Царапая глаза рыдающим родичам.
Твоим прекрасным детям не будет наследства.
Оно убито, убито.
Будущее скормлено какой-то священной славе.
Миру конец. Конец.
 

«Сибанова предсмертная исповедь» Сибан Аренский

Глава тринадцатая

 
Мы его разглядели еще за лигу.
Он шел к нам, шатаясь под тяжестью
Своей ноши.
Казалось, на нем корона, но потом мы поняли,
Что он увенчан шкурой змея, жалящего
Собственный хвост.
Мы смеялись и пили, когда он вдруг рухнул,
Приветствовали его, когда он снова поднялся,
Светло и радостно,
Но помрачнели, когда он оказался рядом.
И мы увидели то, что он нес с собой
В бережных объятьях.
Он же с облегчением нам улыбнулся
И сказал, что найденный им юный мир
Отныне наш.
Тогда мы взглянули на него, словно великие боги,
Прикинули, сколько нежданных даров нас ждет.
Обнажили ножи,
Храбро и гордо отрезали себе кусок за куском.
Каждый получил еще кровоточащую долю
И насытился.
Когда ничего не осталось, он заплакал,
Отшатнулся с болью и печалью в глазах,
Опустил руки.
Но волки обгладывают до костей любой мир,
Мы лишь обнажили свою истинную природу.
Во всей невинности
Мы уверяли, что скромны в своей чистоте,
Однако он отвернулся и не слышал нас.
А во рту горчило.
 
 
И когда в наши жилы проник яд предательства,
Мы увидели, как он уходит, за лигу и дальше
В одиночестве.
Он скорбно отказался от нашей доброты,
Радостно предал смерти нас, неразумных,
Ужаленных змеем.
 

«Последние дни нашего наследия» Рыбак кель Тат

Огромные рессоры прогнулись чуть ли не до земли, но оглушительный удар все же смягчили. Когда вслед за этим гигантский экипаж снова швырнуло вверх, Остряк краем глаза заметил, как один из братьев Валунов, не удержавшись за поручень, кубарем взмыл в мутный воздух. Он бешено размахивал руками и брыкался, а на лице его застыло выражение крайнего изумления.

Полет прервал туго натянувшийся страховочный ремень – оказалось, что Валун все же привязался, правда, лишь за лодыжку. Придурок спикировал вниз и исчез из виду.

Лошади дико ржали и плескали гривами, бешено несясь вперед по неровной каменистой почве. Темные фигуры у них под копытами приглушенно вскрикивали, фургон же, переезжая очередное тело, мерзко сотрясался.

Прямо над ухом кто-то громко заорал, и Остряк, извернувшись на своем посту на крыше фургона, увидел второго Валуна, Юлу, который изо всех сил тянул за ремень. Над краем крыши появилась голая – мокасин куда-то подевался – ступня с узловатыми пальцами, растопыренными, словно бы ее обладатель пытался уцепиться за ветку. За ней последовали голень и шишковатое колено. Мгновение спустя Амба сумел ухватиться руками за край крыши и вытянул себя наверх. При этом еще и непонятно чему ухмыляясь.

Фургон Тригалльской гильдии несся сквозь полумрак, пробиваясь через бурлящую людскую массу. Он резал ее, словно рассекающий бушующие волны корабль, а из драных рукавов к нему тянулись, пытаясь за что-нибудь ухватиться, гнилые руки. Для некоторых попытка оканчивалась лишь тем, что конечности вырывало из суставов. Других сшибало с ног и волокло следом – эти начинали карабкаться повыше в поисках лучшей опоры.

Сразу же сделалось ясным, в чем, собственно, заключается основная функция пайщиков. Сладкая Маета – низенькая, полноватая, улыбчивая женщина – оскалилась, взвыла и шарахнула топором по тянущейся к ним лапе. Кости хрустнули, словно спички, а она с воплем пнула прямо в иссушенную гримасничающую морду, да так сильно, что башка слетела с плеч.

Будь прокляты эти покойники – они пробивались сейчас через целое море оживших трупов, и чувство было такое, что каждый из них тоже не прочь прокатиться.

Рядом с Остряком выросла звероподобная фигура. Волосатый, точно обезьяна, баргаст довольно ухмыльнулся ему, скаля почерневшие зубы.

Оторвав одну руку от латунного поручня, Остряк выхватил саблю и полоснул покойника поперек физиономии. Тот отшатнулся, внезапно лишившись доброй половины ухмылки. Остряк извернулся и отвесил ему пинка в грудь. Жуткое создание рухнуло с фургона. Мгновение спустя его место заняло другое существо – узкоплечее, с вытянутым черепом, на макушке пучок серо-бурых волос, а под ними сморщенное личико.

Остряк пнул и его.

Фургон сильно тряхнуло – гигантские колеса переехали кого-то или что-то весьма солидного размера. Остряка сбросило с крыши, он завопил от боли в вывернутой руке, но поручня не выпустил. Когтистые пальцы скребнули по бедру, и он в панике замолотил ногами. Пятка вдруг ударила во что-то твердое, Остряк воспользовался этой возможностью, чтобы оттолкнуться и закинуть себя обратно на крышу.

Тем временем на противоположной ее стороне три покойника навалились на Сладкую Маету, причем с явно бесчестными намерениями. Та извивалась под ними, пытаясь отмахиваться топорами и кусать полуистлевшие руки, а тех, кто лез с поцелуями, бодала. К заварухе присоединился Рекканто Илк – в руке у него был странный нож с пилообразным зазубренным лезвием, он резал им суставы нападавших, а отсеченные конечности сбрасывал с крыши.

Привстав на коленях, Остряк обвел взглядом окружающий пейзаж. И понял, что вся масса мертвецов пытается двигаться в определенном направлении, а фургон пересекает их путь под косым углом – так что сопротивление все нарастает, тела заполняют брешь, словно хлещущая из раны кровь, скорость с неизбежностью падает, а лошади из последних сил бьют копытами, взбираясь на громоздящиеся перед ними трупы…

С тыла фургона доносились какие-то вопли. Остряк обернулся и увидел, что женщина по имени Фейнт перегнулась через поручни и пытается докричаться сквозь прикрытое ставнями окошко.

Еще один тяжкий удар, сопровождаемый демоническим ревом. В доски крыши врезались мощные когти и вырвали кусок.

– Забери нас отсюда!

Остряк хотел было выразить свое полное с ней согласие, но тут огромный демон оказался прямо перед ним и потянулся к Остряку чешуйчатыми лапами. Он выругался и вскочил на ноги – теперь у него было по сабле в каждой руке. Вытянутая клыкастая морда метнулась к нему, зашипела.

Он взревел в ответ оглушительным рыком и взмахнул саблями. Лезвия ударили в толстую шкуру и прошли сквозь мертвую плоть до самых шейных позвонков. В глазенках демона вспыхнуло нечто вроде удивления, потом голова и часть длинной шеи попросту отвалились.

Еще два яростных удара – и лапы тоже отлетели прочь. Тело демона рухнуло навзничь и не успело еще упасть с фургона, как другие покойники, помельче, уже принялись карабкаться по нему вверх, словно по лестнице.

Остряк услышал где-то впереди странный звук, ритмичный, напоминающий удары оружием по верхней кромке щита. Только слишком для этого громкий, прямо-таки оглушительный, если только это не… Остряк выпрямился и уставился вперед.

Действительно, армия. Мертвые солдаты маршировали шеренгами, колоннами, клиньями, шагая вместе со всеми – и количество их не поддавалось исчислению. Он не мог отвести глаз, не в силах уразуметь масштабы того, что видит. Впереди, насколько простирался взгляд… Нижние боги, да на этот марш вышли вообще все покойники – только куда они стремятся? На какую войну?

Картина перед глазами вдруг помутнела, разлетелась в клочья. Фургон под ним просел. Сгустилась тьма, полная запаха моря, шума волн, скрипа песка под колесами. Боковина фургона шаркнула о ствол пальмы, по крыше забарабанили орехи с добрую «ругань» размером. Лошади вязли в песке, бешеная скачка замедлилась, еще какое-то мгновение – и все застыло.

Остряк поднял голову и увидел спокойное, полное звезд ночное небо.

Дверца фургона под ним со скрипом распахнулась, оттуда кто-то вывалился и принялся блевать на песок, кашляя, ругаясь и отплевываясь.

Мастер Квелл.

Остряк спустился вниз, используя спицы ближайшего колеса в качестве ступенек, и на подкашивающихся ногах направился к магу. Тот все еще стоял на четвереньках, опорожняя свой желудок до последней оставшейся в нем капельки содержимого.

– Ох, – простонал он, – как голова-то раскалывается.

К Остряку подошла Фейнт. Свой железный шлем она потеряла в схватке, теперь по обе стороны круглого лица болтались тусклые пряди.

– Я уж подумала, что к нам на крышу тигр заскочил, чтоб его, – проворчала она, – а это, оказывается, ты там демонов пугаешь. Так, значит, эти твои татуировки и правда вовсе никакие не татуировки?

Вниз спрыгнул Гланно Тарп, ловко увернувшись от зубов ближайшей лошади.

– Видели, как Амба Валун порхал? Боги, что за тупораздирающее зрелище!

– Тупо… какое? – удивился Остряк.

– Тупо душераздирающее, – объяснила Фейнт. – Ну или душераздирающе тупое. Так ты что, одиночник?

Он молча покосился на нее и двинулся на разведку.

Которая не заняла много времени. Они были на острове. На очень маленьком острове, шагов пятьдесят в поперечнике. Коралловый песок серебристо поблескивал под звездами. В самой середине росли две пальмы. Остров окружало мелководье, а примерно в тысяче шагов от берега тянулась полоса рифов, целиком опоясывающая атолл подобно хребту морского змея. На расстоянии виднелись другие острова, в том числе и побольше размером – они вытянулись цепью, словно бусины лопнувшего ожерелья, и до ближайшего было около трех тысяч шагов.

Вернулся Остряк как раз к тому моменту, когда с крыши фургона на песок мешком упал покойник. Чуть повозившись, он охнул и уселся прямо.

Из фургона появился трелль, а следом за ним – болотная ведьма, Наперсточек. Та выглядела очень бледной и уже через несколько неуверенных шагов опустилась на песок. Маппо же заметил Остряка и подошел к нему.

– Я так понял, – заметил он, – в царстве Худа мы столкнулись с определенными неожиданностями.

– Не знаю, – ответил ему Остряк, – раньше мне там как-то бывать не доводилось.

– С неожиданностями? – фыркнула Фейнт. – Да это же безумие чистой воды – все до единого покойники и вдруг двинулись в путь.

– Куда? – спросил ее Остряк.

– Может, не куда, а откуда?

Откуда? Они что, отступают? Мысль не из приятных. Если уж мертвецы ударились в бегство…

– В свое-то время, – продолжала рассуждать Фейнт, – ездить через царство мертвых было одно удовольствие. Тишь да гладь. Но вот в последние годы… что-то началось. – Она подошла к Мастеру Квеллу. – Ну, раз уж этот вариант не сработал, куда дальше-то двинемся?

Тот, все еще на четвереньках, поднял голову.

– Ты что, не понимаешь, что ли?

– Чего я не понимаю?

– Мы ведь даже до врат треклятых не добрались!

– Но тогда каким же образом…

– Не было там никаких врат! – взвизгнул маг.

Воцарилось молчание.

Неподалеку от них покойник принялся собирать раковины.

Юла Валун не отводил своих затуманенных обожанием водянистых глазок от Наперсточка. Амба Валун, заметив это, повел себя точно так же, только постарался придать взгляду еще более преданное выражение: когда Наперсточек наконец обернется, она сразу поймет, что ей нужен именно он и никто другой. Время шло, а безмолвное состязание лишь обострялось.

Левая нога у Амбы еще болела, вся от бедра и до кончиков пальцев, мокасина на ней тоже не хватало – ну, по крайней мере песок оказался теплым.

Наперсточек тем временем совещалась с Мастером Квеллом, жутковатым бойцом с полосами на физиономии и волосатым гигантом по имени Маппо. Амба решил, что к столь важным персонам ему лучше бы не лезть – само собой, если исключить из списка Наперсточка. От таких стоит держаться подальше, иначе жди беды. Вскипающие мозги, лопающиеся грудные клетки – он этого собственными глазами нагляделся еще мальцом (пусть и не настолько мальцом, как Юла), когда их семейство решило-таки объявить войну малазанцам, что раз за разом вырастали на болотах точно мухоморы. Заправлял всем Буна Валун, которого потом сожрала жаба, но факт остается фактом – его ближайшие родичи, иными словами, те, кто посчитал себя таковыми, отправились сражаться и были перебиты. Вскипающие мозги. Лопающиеся грудные клетки. Изжаренные внутренности. Само собой, в подобных случаях главное – вовремя увернуться. Маршалы и подмаршалы отличались сообразительностью, а сообразительность означает быстроту реакции – когда в их направлении летели магические волны, стрелы и дротики, они умели своевременно убраться с дороги. А все остальные, кто тоже хотел бы считаться сообразительным, но сообразительностью не отличался, да и реакцией тоже – ну, у них и уворачиваться не получалось.

В конце концов Юла с глубоким вздохом признал свое поражение и перевел взгляд на Амбу.

– Поверить не могу, что я тебя вытащил.

– И я не могу. Я б тебя не стал.

– Вот потому-то и я не могу поверить. Зато теперь она увидела, какой я отважный, какой щедрый и самоотверженный. Теперь она видит, что я лучше, потому что знает, что ты-то этого бы не сделал.

– Может, и сделал бы, и, может, она это знает. А еще, Юла, один из этих вонючих дохляков чуть было не влез внутрь фургона, и влез бы, если б не я – а уж это она точно видела.

– Ты ему случайно помешал!

– С чего ты взял?

– С того, что ты, Амба, в него собственной мордой врезался!

Амба в очередной раз потрогал свой нос и скривился, но потом ухмыльнулся.

– И все равно она видела того, кого видела, – и это был не ты!

– Она мои руки тоже видела – когда я их вниз протянул, чтобы тебя вытащить. Видела!

– Не видела! Я их специально прикрыл – своей рубахой, вот!

– Врешь ты все!

– Это ты врешь!

– Ты!

– Нет, ты!

– Да говори ты, Амба, что хочешь, вообще что угодно. Все равно это я те6я спас.

– И мокасин мой при этом прихватил.

– Он случайно снялся.

– Случайно, да? Ну и где он тогда сейчас?

– Вниз упал.

– Ничего он не упал. Я, Юла, твою сумку проверил. Ничего ты меня не спасал, ты просто мокасин у меня хотел украсть, потому что давно на него заглядывался. А теперь верни его мне!

– Нету такого закона, чтобы по чужим сумкам лазить!

– Это только на болотах нету. Тут тебе что, болото?

– Неважно. Ты закон нарушил. И потом, там в сумке был мой запасной мокасин.

– У тебя ровно один запасной мокасин?

– Вот именно.

– Ну и как в нем оказалась моя любовная переписка?

– Какая еще переписка?

– Которой мы с ней все это время обмениваемся. Которую я в мокасине хранил. Вот какая переписка, Юла!

– То есть ты не один раз закон нарушил, а множество раз. Поскольку прятал свои записки – которые ты сам себе пишешь, никто больше их не читает, – прятал их в моем запасном мокасине!

– Ты туда все равно не заглядывал!

– Если б знал, то заглянул бы!

– Но ведь не заглядывал же! И потом, нет у тебя никакого запасного мокасина – я его у тебя спер.

– Вот поэтому я его и спер у тебя обратно!

– Ты не можешь спереть обратно вещь, про которую не знаешь, что она сперта. Ты его просто спер! Нету такого закона, чтобы воровать.

– Это только на болотах нету!

– Твоя сумка – то еще болото!

– Ха-ха-ха!

Амба довольно ухмыльнулся собственной шутке – и тоже расхохотался.

Фейнт выдернула затычку и, отпив добрый глоток, передала кожаную флягу Сладкой Маете.

– Ты только послушай этих идиотов, – сказала она.

– Делать мне больше нечего, – отозвалась Сладкая Маета. Потом ее передернуло. – Знаешь, это ведь со мной первый раз, чтобы мне вот так вот в штаны лезли.

– У некоторых перед смертью встает – и что им тогда делать?

Та фыркнула.

– Издеваешься? У них там по-настоящему ничего и не было, уж не знаю, палки они туда подвязали, что ли? – Отпила вина, оглянулась, вздохнула. – Красиво тут.

– Наш маленький рай.

– Ну, по крайней мере восходы тут, надеюсь, красивые. – Помолчав немного, она продолжила: – Я-то сначала подумала, что Рекканто мне на помощь бросился. А теперь мне все больше кажется, что он тоже решил, пользуясь случаем, немного за меня подержаться.

– А что тут удивительного, Сладкая? Он все-таки мужик.

– С хреновым зрением.

– Да и с лапами погаными, получается.

– Убить мне его, что ли?

– Обожди-ка, – сказала Фейнт, отнимая у нее флягу. – Он тебя все-таки спас, когда им руки-ноги пообрезал.

– От конкурентов хотел избавиться.

– Или все-таки, Сладкая, честь твою спасал?

– Как скажешь.

Фейнт вернула затычку на место.

– Нижние боги, Сладкая, как ты думаешь, во что это мы там такое вляпались?

Сладкая Маета поджала пухлые губы, полуприкрыла глаза длинными ресницами.

– В Одноглазом Коте, когда я была еще маленькой, меня как-то взяли на Мушиную Зарю – это, знаешь ли, такая церемония в храме Худа, когда священники обмазываются медом…

– А кое-где, – перебила ее Фейнт, – и кровью.

– Да, я тоже слышала. Но в Коте использовали мед, так что мухи к нему липли. Мухи и осы, если точней. На церемонии я была с дедом, который когда-то служил в Возвращенцах…

– Боги, давненько я этого слова не слышала! – Фейнт с подозрением уставилась на Сладкую Маету. – Это что, правда? Твой дед был Возвращенцем?

– Так он сам говорил. Когда я была маленькой, я каждому его слову верила. Когда подросла, не верила уже ни одному. Теперь, став совсем взрослой, снова начала верить. У него в доме много такого всего было – резные плиты, ломаные маски по стенам… да, Фейнт, я думаю, что это правда.

– И он служил под командованием сегулеха…

– Да, сегулеха-изгнанника. Так вот, дед взял меня тогда на церемонию в храм своего бывшего отряда, где все вот это и было – священники, жрицы, мухи.

– Обожди. Считается, что все Возвращенцы исчезли – что их сам Худ забрал на службу у себя в царстве. Как же вышло, что твой дед остался в Одноглазом Коте?

– Он руку в бою потерял – правую, в которой меч держат. Сперва его сочли мертвым, а когда наконец разобрались, для настоящего исцеления было уже поздно. Так что ему просто заживили культю и отчислили из отряда. Мне вообще рассказывать или ну его?

– Прости. Рассказывай давай.

– Дед тогда сказал, что священники ничего не понимают – ну, насчет меда. Что мухи и осы к церемонии никакого отношения не имеют. Что главное – это кровь, ну то есть мед, но он ее символизирует. Возвращенцы – которые были все равно что священники Худа, рыцари-священники, во всяком случае, пока оставались среди живых, – они, ну, занимались самобичеванием. Кровь у тебя на коже, истекающая наружу жизнь, которая прямо на коже умирает – вот это важно. Потому-то Худ и ценит мертвых солдат выше всех остальных бесчисленных мертвецов, что бредут сквозь его врата. Это Наемники Крови, та армия, что будет сражаться на потайной равнине под названием Последняя Отвага. – Она помолчала, облизнула губы. – Мушиная Заря, она про это. Про окончательную битву, когда мертвые соберутся на потайной равнине под названием Последняя Отвага.

– Может статься, – проговорила Фейнт, которую от рассказа Сладкой Маеты пробрал холод, – потому-то Худ и забрал Возвращенцев. Он знал, что битва не за горами.

– Дай-ка мне еще глоточек. – Сладкая Маета протянула руку к фляге.

Гланно Тарп подтолкнул Рекканто Илка под локоть.

– Видал? Это они про нас разговаривают. Ну, то есть, про меня главным образом. Настанет тот день, Рекканто, рано или поздно, но настанет.

Рекканто Илк сощурился и взглянул на него.

– Когда они тебя во сне прирежут, что ли?

– Хватит тебе дурачка строить. Когда одна из них попросится ко мне в жены-навсегда.

– А потом-то тебя во сне и прирежет. А мы твой пай поделим.

– По-твоему, я не заметил, как ты Сладкую приподголублял?

– Когда это ты успел? Ты ж фургоном правил?

– Я все вокруг вижу, Илк. Потому-то и кучер из меня богосравнительный.

– Ну, у нее там есть за что подержаться.

– Ты там насчет моей будущей жены-навсегда поосторожней!

– Может, ты еще на Фейнт женишься, а это значит, что со Сладкой я могу поступать как мне заблагорассудится.

Гланно Тарп громко рыгнул.

– Надо бы чего-нибудь пожрать сготовить. Позавтракаем, они там как раз закончат свои раздвагольствования, и можно будет сразу в путь.

– Вот только куда?

– А это неважно, куда. И никогда не было важно.

Рекканто Илк ухмыльнулся.

– Верно. Главное – не результат…

– …главное – процесс! – закончили они хором.

Фейнт и Сладкая Маета обернулись к ним с недовольными лицами.

– Только не это! – воскликнула Фейнт. – Эй вы, двое, ну-ка прекратили! Если не хотите, чтобы мы вас во сне прирезали.

Рекканто Илк подтолкнул Гланно Тарпа под локоть.

Маппо, сидя на корточках и легонько покачиваясь на широченных пятках, терпеливо ожидал, когда Мастер Квелл закончит бормотать свое обезболивающее заклинание. Маппо сочувствовал магу – по его бледному напряженному лицу, потному лбу, трясущимся рукам было видно, что тот страдает.

Трудно примириться с мыслью, что кто-то может выбрать себе подобную профессию – с учетом той цены, которую за нее приходится платить. Неужели деньги это искупают? Маппо такого не понимал.

Что в этом мире имеет настоящую ценность? В этом и в любом другом? Дружба, дар любви и взаимопонимания. Честь, которой ты удостаиваешь другого. Но за деньги ничего подобного не купишь. Для него эта истина была совершенно очевидной. Однако он знал, что именно ее простота порождает насмешки и циничные издевательства. До того самого момента, пока насмешники сами не лишатся этих ценностей, пока лично не заплатят за потерю, пока она не вторгнется в их собственную жизнь. Вот только тогда весь цинизм осыпается прочь, обнажив наконец истину во всей ее суровой незыблемости.

Все важные истины очень просты.

Но здесь имела место и другая истина. За поездку заплатил он. Страдания мага куплены его деньгами. Обмен был явно несправедлив, поэтому Маппо жалел Мастера Квелла и не собирался закрывать глаза на собственную вину. В конце концов, честь – это готовность измерять и взвешивать, способность судить справедливо и без ухищрений.

Следовательно, все они сейчас расплачивались за потребность Маппо совершить путешествие через Пути. Он должен взвалить на себя и эту ношу. Если у него достанет сил.

Жуткий воин рядом с ним шевельнулся и заговорил:

– Кажется, Мастер Квелл, теперь я понимаю, почему Тригалльская гильдия постоянно нуждается в пайщиках. Но, разрази меня Бездна, неужели среди Путей не найдется таких, по которым можно путешествовать в безопасности?

Мастер Квелл потер рукой лоб.

– Миры сопротивляются, Остряк. Мы там – все равно что капельки воды в кипящем масле. Я делаю все что могу, чтобы нас… не выбросило обратно. Маги, те могут аккуратно проникать в свои Пути – но и это непросто, как правило, им приходится действовать посредством тонкого убеждения. Или же немалого напряжения воли. Дыру между мирами пробивать никто не хочет, потому что контроль над ней удержать очень непросто. Она может поглотить мага в мгновение ока. – Квелл поднял на них налитые кровью глаза. – Для нас подобные способы закрыты. – Он вяло махнул рукой в сторону фургона. – Наше появление подобно открытому вызову. Мы и есть вызов. Пробиваем мир, словно добела раскаленный наконечник копья, как безумные несемся сквозь, оставляя за собой нечто такое, что я обязательно должен, скажем так, нейтрализовать. Прижечь рану. Иначе за нами последует волна магического взрыва такой мощи, которую никакому смертному не перенести.

Наперсточек за спиной Маппо уточнила:

– Разве что каждый из вас был бы высшим магом.

Мастер Квелл кивнул.

– Надо признать, меня все это, я имею в виду наш способ путешествовать, тоже начинает беспокоить. Похоже, мы оставляем за собой шрамы по всему треклятому мирозданию. Вселенная из-за нас… кровоточит. Ну да, всего лишь по капельке, тут и там, среди судорог боли, которые ее и так, надо полагать, все время скручивают. Короче говоря, Остряк, вот поэтому безопасных маршрутов и не существует. Обитатели любого мира инстинктивно желают нас уничтожить.

– Ты сказал, что мы даже до Худовых врат не добрались, – сказал воин с татуированным лицом, помолчав. – И тем не менее…

– Ну да. – Квелл сплюнул на песок. – Мертвые больше не спят. Только этого и не хватало.

– Найди ближайшую землю в нашем собственном мире, – сказал ему Маппо. – Оттуда я пойду один. Постараюсь добраться самостоятельно.

– Мы, трелль, от договора не отступаем. И доставим тебя туда, куда подрядились.

– Но только не ценой смерти – твоей или твоих товарищей. На это я, Мастер Квелл, не согласен.

– Гильдия денег не возвращает.

– Я об этом не прошу.

Мастер Квелл, пошатываясь, поднялся на ноги.

– Посмотрим после следующего перегона. Сейчас завтракать пора. А то это последнее дело, когда блюешь, а блевать нечем.

Поднялся и Остряк.

– Ты уже решил, как двигаться дальше?

Квелл поморщился.

– Оглянись вокруг, Остряк. Все уже решено за нас.

Маппо встал с корточек рядом с Остряком, а Квелл заковылял к своим пайщикам, которые успели вытащить из подбрюшья фургона жаровню и собрались вокруг нее. Трелль не без сомнения оглядел скромный клочок окружающей суши.

– О чем это он?

Остряк пожал плечами и улыбнулся Маппо, сверкнули клыки.

– Если хочешь, чтобы я гадал, трелль, наверное, придется поплавать.

Наперсточек фыркнула.

– Путь Маэля. Худов вам после этого легкой прогулкой покажется.

Когда Наперсточку было четыре года, ей дали дыхательную трубку и закопали в торфяник, где она провела два дня и одну ночь. И, наверное, умерла. Большинство от этого умирали, но душа все равно оставалась в мертвом теле – не выпускали торф и его темное волшебство. Так, во всяком случае, объясняли старухи-ведьмы. Дитя отдают торфу, этому нечистому союзу земли и воды, там душа освобождается от тела, в котором живет, и только после этого обретает способность путешествовать, бродить по мирам сновидений.

О том, что было в торфянике, она почти ничего не помнила. Наверное, она пыталась кричать, билась в ужасе. От веревок, которыми ее обвязали и за которые вытянули из болота обратно в мир на закате второго дня, у нее остались глубокие раны на запястьях и на шее – а ведь тянули ведьмы очень мягко и размеренно. А еще ей доводилось слышать рассказанные шепотом истории о том, что иногда торфяные духи пытаются похитить тело ребенка, чтобы самим в нем поселиться. Да и ведьмы, что сидят на страже у временной могилы, намотав веревки на руки, признавали – иногда они туго натягиваются, и тогда начинается борьба. Случается, что ведьмы борьбу проигрывают – перегрызенные веревки обрываются, ребенка уволакивает в отвратительную бездну, и появляется он оттуда лишь раз в год, на Ночь Пробудившихся. Когда дети с буро-голубой кожей, пустыми глазницами, волосами цвета ржавчины или крови, длинными блестящими ногтями бродят по болотам, распевая песни глубин, способные сводить смертных с ума.