Текст книги "Врата смерти"

– Как ты его назвал? Бхо… бхок…

– Бхокарал. Моби здесь тоже дома. Семиградие – родина этих тварей.

– Ну и ну!

– Идем-ка спать, парень. Завтра мы уезжаем.

– И Калам тоже.

– Да. Но наши пути не пересекутся.

Крокус побрел в дом. Моби цеплялся за него, как малый ребенок.

«Что-то мне никуда не хочется ехать», – подумал Скрипач.

Неподалеку от Караванных ворот была площадь, где собирались путники, покидавшие Эрлитан. Большинство отправлялось на юг по насыпной дороге, которая тянулась по берегу залива, повторяя все его очертания. При малазанцах эту дорогу замостили. Там было достаточно деревень и сторожевых постов. Дорога хорошо охранялась вплоть до самого последнего времени, когда наместник Эрлитана стянул все войска для охраны собственной персоны.

Из разговоров с торговцами и караванными стражниками Скрипач узнал, что после ухода войск разбойники не торопились показываться на дорогах. Нападать на караваны решались только самые отчаянные, но таких можно было пересчитать по пальцам. Тем не менее владельцы караванов не желали рисковать. Число наемной стражи возросло более чем вдвое.

Отправляясь на юг, троим малазанцам было бессмысленно выдавать себя за торговцев. На это требовались деньги; к тому же торговцы не могли ехать без товара. Оставалась другая возможность – нарядиться паломниками. Паломничество в каждом из Семи священных городов было самым почитаемым на континенте. Корни этой традиции уходили в далекое прошлое. Паломников уважали все; ни враждующие племена, ни разбойники не осмеливались посягнуть на их имущество и жизнь.

Скрипач сохранял обличье гралийца, играя роль стража и проводника у Крокуса и Апсалары. Они изображали пару новобрачных, решивших посетить священные города и заручиться благословением Семи небес. Считалось, что такое паломничество делает семейные узы по-настоящему крепкими и счастливыми. Скрипач выбрал себе норовистую лошадку гралийской породы, которая чуть ли не с первой минуты возненавидела седока. Для Крокуса и Апсалары были куплены чистопородные эрлитанские лошади. Помимо них для путешествия купили еще трех запасных лошадей и четырех мулов.

Калам уехал на рассвете, скупо простившись со Скрипачом и остальными. Накануне они с сапером крупно поспорили. Скрипач понимал: Каламу не терпится измазать Ласэну в крови семиградского мятежа. Однако мятеж был чреват непредсказуемыми последствиями и для империи, и для того, кто взойдет на ее трон. Давние соратники едва сдерживались, чтобы не сцепиться. На душе у Скрипача остался горький осадок. Он чувствовал себя обманутым.

Нет, они не просто вспылили и наговорили друг другу резкостей. Их пути разошлись. Пусть не сразу, но Скрипач это понял. Общего дела, связавшего и сдружившего их, больше не было. Никогда еще сапер не чувствовал себя таким одиноким и потерянным.

Их «паломнический караван» покидал Эрлитан одним из последних. Скрипач решил еще раз проверить упряжь на мулах. В это время послышался цокот копыт. На площадь въехал отряд из шести «красных мечей». Скрипач взглянул туда, где возле своих лошадей стояли Крокус и Апсалара. Поймав взгляд парня, он покачал головой и стал подтягивать ремни упряжи.

Отряд разделился; каждый из «мечей» направился к одному из караванов. Усилием воли Скрипач заставил себя не оборачиваться. Он вел себя как настоящий гралиец, пускающийся в путь. Дорога случайностей не прощает, а потому надежность упряжи была ему важнее каких-то задир на конях.

– Эй, гралиец!

Скрипач сплюнул, как делали все гралийцы, встречаясь с «малазанскими шавками», затем медленно обернулся.

Всадник тоже знал, что означает этот плевок. Из щели забрала на Скрипача глядели злые черные глаза.

– Когда-нибудь «красные мечи» очистят окрестные холмы от гралийцев, – прошипел он, оскалив почерневшие зубы.

Скрипач лишь хмыкнул.

– Если ты имеешь что-то мне сказать, говори, всадник. Солнце уже высоко, а у нас впереди длинный путь.

– У меня к тебе всего один вопрос. Отвечай правду – твое вранье я сразу раскушу. Итак, видел ли ты человека, который ранним утром выехал отсюда на чалом жеребце?

– Никого я не видел, – ответил Скрипач. – Но как всякому путнику, я желаю ему благополучной дороги. И да хранят его Семь божеств на протяжении всех дней пути.

– Предупреждаю тебя, гралиец: твоя кровь не защитит тебя, – угрожающе произнес всадник. – Отвечай: ты был тут на рассвете?

Скрипач склонился над мулом.

– Ты только что сказал: один вопрос. За остальные, всадник, нужно платить.

Солдат плюнул Скрипачу под ноги, хлестнул лошадь и помчался догонять товарищей.

Сапер проводил его едва заметной улыбкой.

– Зачем они приезжали? – шепотом спросил подошедший Крокус.

Скрипач пожал плечами, будто и в самом деле ничего не знал.

– «Красные мечи» опять за кем-то охотятся. Но нам какое дело? Иди к своей лошади, парень. Скоро тронемся в путь.

– Они ищут Калама?

Скрипач разглядывал камни мостовой, блестевшие на солнце.

– Должно быть, «мечи» узнали, что священной книги в Арене больше нет. Значит, кто-то попытается передать ее Шаик. А про Калама они и не догадываются.

Крокус недоверчиво замотал головой.

– Позапрошлой ночью Калам с кем-то встречался.

– А-а, кто-то из его прежних связных. Кажется, задолжал Каламу.

– Вот тебе и причина, чтобы выдать Калама. Кому понравится напоминание о долгах?

Скрипач промолчал. Он похлопал мула по спине, подняв облачко пыли, затем направился к своей лошади. Едва только сапер взялся за поводья, гралийский жеребец оскалил зубы. Скрипач взял его под уздцы. Жеребец попытался было мотнуть головой, но не смог.

– Со мной такие трюки не пройдут. Хватит мне норов показывать, иначе пожалеешь, – сказал коню Скрипач.

Потом он взял поводья и влез в высокое седло.

Насыпная дорога начиналась сразу за Караванными воротами. Насыпь избавляла ее от подъемов и спусков, неизбежных на обычных дорогах. С западной стороны тянулись песчаные холмы, подступавшие к самому берегу залива. С востока, в лиге от дороги, вилась цепь Арифальских холмов. Их зубчатые вершины троим путникам предстояло созерцать еще достаточно долго – до самой реки Эб, что текла почти в сорока лигах от Эрлитана. На склонах Арифальских холмов обитали дикие и воинственные племена. Больше всего Скрипач опасался встречи с «соплеменниками» – гралийцами. Правда, в это время года они перегоняли стада коз в горы, где есть вода и пещеры, спасавшие от жгучего солнца.

Завидев двигавшийся впереди караван, путники пришпорили лошадей и обогнали его, чтобы не дышать дорожной пылью. Отъехав на достаточное расстояние, они сбавили скорость и двинулись медленным шагом. Становилось все жарче. Ближайшей целью была деревушка Салик, лежавшая в восьми лигах. Там они намеревались сделать остановку, чтобы подкрепиться и переждать наиболее жаркое время дня. Дальнейший их путь лежал к реке Троб.

Если все пойдет гладко, где-то через неделю они достигнут Гданисбана. По расчетам Скрипача, Калам к тому времени должен будет опередить их на два или даже три дня. За Гданисбаном лежал Панпотсун-одхан – громадное засушливое пространство с редким населением, сглаженными холмами, развалинами древних городов, ядовитыми змеями и кровососущими насекомыми. Но была опасность куда страшнее змей и скорпионов. Скрипач вспоминал услышанное в доме Кимлока.

«Слияние. Клянусь задними лапами Зимней волчицы, мне противна сама мысль о нем».

Скрипач вспомнил о подаренной стариком раковине. Предметы, наделенные магической силой, лучше с собой не таскать. Этого правила Скрипач придерживался всю жизнь. Кто знает, какую беду может накликать такой подарок. А что, если какой-нибудь странствующий учует раковину и захочет забрать ее себе? Скрипач поморщился. Раковина и три сверкающих черепа. Недурное сочетание!

Чем больше сапер думал о подаренной раковине, тем тревожнее становилось у него на душе. Нет, уж лучше он продаст подарок Кимлока какому-нибудь гданисбанскому торговцу. Дополнительные деньги никогда не помешают. Эта мысль успокоила Скрипача. Решено: в Гданисбане он расстанется с раковиной. Никто не отрицает силу странников духа, однако их сила – обоюдоострый меч. Таноанские жрецы, не раздумывая, умирали во имя мира. Хуже того – они жертвовали собственной честью. Кимлок навсегда опозорил свое имя. Нет, уж лучше рассчитывать на силу «морантских гостинцев», чем на магию таноанского жреца. «Огневушка» и без всякой магии разнесет в клочки любого странствующего.

К Скрипачу подъехал Крокус.

– О чем задумался? – спросил парень.

– Да так, о разных пустяках. А где твой бхокарал?

Крокус насупился.

– Не знаю. Наверное, Моби все-таки был обыкновенным домашним зверьком. Представляешь, вчера среди ночи исчез и не вернулся.

Тыльной стороной ладони Крокус вытер лицо, однако Скрипач успел заметить у него на щеках блестящие полоски, оставленные слезами.

– Может, это глупо, но когда Моби был рядом, мне казалось, что и Мамот где-то поблизости.

– Скучаешь по дяде?

Крокус кивнул.

– Память надежнее зверюшек. Если ты помнишь о Мамоте и продолжаешь его любить – значит, он и сейчас с тобой. А Моби… может, учуял сородича и сбежал. В здешних городах многие держат дома бхокаралов. Как-никак, забавные существа.

– Наверное, ты прав, Скрипач. Сколько себя помню, Мамот вечно корпел над свитками. Я привык считать его книжным червем. А оказалось, моя дядя – верховный жрец. Далеко не последний человек в Даруджистане. И кто бы мог подумать, что такая важная шишка, как Барук, – дядин друг? Я даже не успел свыкнуться с этой мыслью, а дяди уже не стало. Твои «сжигатели мостов» его убили…

– Не путай небеса с собачьим дерьмом, парень! Тот, кого мы убили, уже не был твоим дядей. Мы убили джагатского тирана.

– Знаю я все это, Скрипач. Тысячу раз слышал. Да, вы убили тирана и спасли Даруджистан.

– Что случилось, того не вернешь, Крокус. И ведь ты скучаешь по дяде не потому, что он был верховным жрецом. Ты скучаешь по человеку, который любил тебя и заботился, как умел. Думаю, Мамот сказал бы тебе то же самое.

– Неужели ты не понимаешь? Он обладал силой. Силой, Скрипач! И при этом занимал две жалкие комнаты в ветхом доме. А мог бы жить, как Барук, заседать в Городском совете. Чувствуешь разницу?

– Я чувствую, что вы с девчонкой опять чего-то не поделили. Или она погладила тебя против шерсти. Угадал?

Крокус бросил на него сердитый взгляд и поехал вперед.

Вздохнув, Скрипач обернулся в сторону Апсалары, ехавшей чуть поодаль.

– И не лень вам цапаться на такой жаре?

Апсалара лишь сонно моргнула.

«Нянька я им, что ли? Или у меня других забот нет?» – подумал Скрипач, возвращаясь к мысли о продаже раковины.

Лихорадочно вращая метлой, Искарал Паст все дальше проталкивал ее в дымоход. Оттуда вылетали черные облачка, оседая на очаге и серой одежде верховного жреца.

– А дрова у тебя есть? – спросил Маппо.

Он сидел на каменном подиуме, служившем ему кроватью.

Искарал остановился.

– Дрова? Ты думаешь, дрова лучше моей метлы?

– Они не лучше и не хуже, – ответил трелль. – Но без дров не зажжешь огня и не прогонишь холод.

– Ах, дрова? Как же я сразу не понял?.. Нет. Откуда здесь дрова? Зато полно навоза. Разжечь огонь? Прекрасная мысль. Сожги их так, чтобы все вокруг трещало! Неужели трелли отличаются сообразительностью? Что-то не припомню. О треллях у меня мало что есть. Если народ неграмотен, ему приходится довольствоваться упоминаниями в чужих летописях.

– Трелли достаточно грамотны, – возразил Маппо. – Во всяком случае, семь-восемь веков назад были таковыми.

– Надо пополнить мою библиотеку, хотя это крайне разорительно. Мне пришлось бы напустить теней на величайшие библиотеки мира и похитить оттуда книги и свитки.

Искарал Паст уселся на корточки перед очагом. Лицо его, перепачканное в саже, было весьма хмурым.

Маппо кашлянул.

– А кого нужно сжечь, чтобы вокруг все трещало? – спросил трелль.

– Пауков, разумеется. Храм кишит пауками. Убивай их везде, где только заметишь. Слышишь, трелль? Возьми вон те ноги на толстой подошве, возьми руки из жесткой кожи. Перебей всех до единого. Понял?

Маппо кивнул и поплотнее закутался в меховую шкуру. Он лишь слегка вздрогнул, когда жесткая изнанка задела вспухшие раны на затылке. Опять приступ лихорадки, вызванной укусами, и не только ими. Трелль подозревал, что тут повинны и странные снадобья, которые накладывал на него молчаливый слуга Искарала. Раны, оставленные клыками и когтями диверов и странствующих, вызывали страшную болезнь. Чаще всего она вела к бредовым состояниям, умопомешательству и заканчивалась смертью. У оставшихся в живых едва ли не каждый месяц случались приступы ночного безумия, когда хотелось убивать всех, кто попадется под руку.

Искарал Паст считал, что Маппо избегнул подобной участи, но сам трелль не торопился делать выводы. Если два полнолуния подряд с ним ничего не случится, значит, верховный жрец оказался прав. Маппо не хотел даже мысленно представлять, как повел бы себя, если бы его обуяла жажда убивать. Давным-давно, во время битвы на Джаг-одхане, он намеренно вогнал себя в такое состояние. Чтобы одолеть врага, воины часто становились «добровольными безумцами». С тех пор воспоминания о зверствах, которые он сотворил, сопровождали его повсюду. Маппо знал, что от них ему не избавиться до конца жизни.

Если проклятая отрава все-таки осталась в нем, лучше лишить себя жизни, чем повторить тогдашний кошмар.

Искарал Паст тыкал метлой по все углы скромной кельи. Раньше здесь останавливались нищенствующие паломники. Теперь келья стала временным жилищем Маппо.

– Не жалей их, трелль, – приговаривал старик. – Убивай всех, кто кусается и жалит. Это священный предел Тени, и в нем должно быть чисто! Убивай всех, кто ползает и снует под ногами. Потом вас обоих внимательно проверят – нет ли на вашей коже или в складках одежды этих отвратительных насекомых. Незваные гости сюда не допускаются. Их ожидает лохань со щелоком. Но вас не будут мыть в щелоке, хотя мои подозрения остаются.

– Давно ли ты здесь, верховный жрец?

– Странное слово ты употребил – «давно». Нелепое и неуместное. Важны лишь сделанные дела и достигнутые цели. Время – приготовление и не более того. Каждый приготавливается столько, сколько нужно. Нужно признать, что приготовление начинается с самого рождения. Мы рождаемся, и нас погружают в тень, пеленают в священную двойственность, чтобы мы вбирали в себя сладостный нектар существования. Я живу ради приготовлений, трелль, и они близки к завершению.

– Где Икарий?

– Отдавая одну жизнь, взамен получаешь другую. Передай ему это. Он в библиотеке. Монахини оставили здесь жалкую кучку книг. В основном трактаты о том, как себя ублажать. Я убедился, что подобные сочинения лучше читать в постели. Все остальное собрано мной. Ужасающе мало, и это обстоятельство не перестает меня ошеломлять. Ты голоден?

Маппо вздрогнул. Болтовня верховного жреца действовала на него усыпляюще. На каждый заданный вопрос Искарал Паст отвечал монологом, вытягивавшим из Маппо силы и отбивавшим всякое желание спрашивать еще о чем-либо. Рядом с этом стариком ход времени и вправду становился бессмыслицей.

– Ты спросил, голоден ли я? Да.

– Слуга готовит еду.

– Он ее может принести в библиотеку?

Верховный жрец сдвинул брови.

– Вообще-то это опрокидывает весь этикет. Но если ты настаиваешь…

Трелль заставил себя встать.

– Где библиотека?

– Поверни направо, пройди тридцать четыре шага, потом опять поверни направо и пройди двенадцать шагов. Дальше войдешь в правую дверь и сделаешь тридцать пять шагов. Справа от тебя будет арка. Войдешь в нее и пройдешь одиннадцать шагов. Там ты в последний раз повернешь направо, пройдешь пятнадцать шагов и откроешь правую дверь.

Маппо очумело взирал на старика.

Верховный жрец переминался с ноги на ногу.

– Есть и другой путь, – усмехнулся трелль. – Повернуть налево и пройти всего девятнадцать шагов.

– Вот-вот, – пробормотал Искарал.

Маппо подошел к двери.

– В таком случае я пойду коротким путем.

– Иди, если тебе это так нужно, – сердито бросил старик и погрузился в разглядывание своей почтенной метлы.

Этикет и в самом деле опрокидывался. Маппо это понял, едва переступив порог библиотеки, одновременно служащей… кухней. Икарий сидел в нескольких шагах от него, расположившись за массивным, заляпанным черными пятнами столом. Рядом, чуть ли не впритык, стоял слуга. Он сосредоточенно глядел внутрь котла, подвешенного над очагом. Голова слуги постоянно скрывалась в клубах пара. В руке у этого странного существа был деревянный черпак, которым он постоянно перемешивал содержимое котла.

– Будем надеяться, что твое варево еще и съедобное, – сказал слуге Маппо.

– Книги гниют, – произнес Икарий, разглядывая Маппо. – Никак выпутался?

– Да вроде того.

Продолжая разглядывать трелля, Икарий наморщил лоб.

– Насчет съедобности варева ты ошибся, друг мой. Это не суп. Слуга изволит стирать белье. Нечто более съедобное ты найдешь вон там.

Икарий указал на разделочный столик у стены и вновь склонился над осклизлыми страницами старинной книги.

– Просто поразительно!

– Если учесть, что эти монахини жили своим маленьким мирком, все вполне понятно. Меня удивляет, чему ты поражаешься, – сказал Маппо.

– Да я не про их книги, Маппо. Я про собрание Искарала. Я нашел здесь книги, о которых ходили лишь туманные слухи. А про такие, как эта, я вообще не слыхал. «Трактат по возделыванию растений на орошаемых землях, составленный в пятом тысячелетии Аракраля». Каково? Писавших было четверо, если не больше.

Маппо нагрузил поднос ломтями хлеба и сыра и вернулся к «библиотечному» столу. Стоя за спиной друга, он вглядывался в подробные рисунки и чертежи, изображенные на тонких пергаментных страницах. Пояснения к ним были написаны прихотливой вязью. Во рту трелля сделалось сухо.

– До сих пор не понимаю, что тут поразительного, – пробормотал он.

Икарий оторвался от книги.

– Поразительное… легкомыслие, что ли. Растрата ума, сил и времени на какие-то пустяшные темы. Ты только взгляни… «Распространение семян цветка пуриллии на островах архипелага Скар». Или как тебе это? «Болезни, коим подвержены белесые моллюски, обитающие в водах Лекорского залива». Уверен: этим книгам тысячи лет. Понимаешь – тысячи!

«Вот уж не думал, что ты способен понимать этот язык», – пронеслось в голове у Маппо.

Он сразу вспомнил, когда в последний раз видел такую вязь письмен. Как же давно это было. Треллю вспомнился полог густого леса на северной границе владений его племени. Тогда он был в числе небольшого отряда стражников, сопровождавших племенных старейшин на встречу. Для Маппо она оказалась судьбоносной…

С неба падал осенний дождь. Они сидели полукругом, обратив лица к северу, и следили за семью приближавшимися. Идущие были облачены в длинные плащи. Капюшоны скрывали лица. У каждого в руке был посох. Подойдя к старейшинам, фигуры в плащах остановились и замерли. Маппо изо всех сил старался подавить дрожь в теле. У посохов появились змеящиеся корни, а может – и не корни, но нечто вроде плюща, который оплетал стволы деревьев, высасывая из них жизнь. И вдруг он сообразил: извивы корней – это… письмена. Чья-то невидимая рука неустанно выводила их, словно торопилась дописать все послание… А потом один из держащих посох откинул свой капюшон. То мгновение полностью изменило всю дальнейшую жизнь Маппо.

Трелль не позволил себе погрузиться в воспоминания. Ощущая дрожь (как и тогда!), Маппо сел, поставив рядом с собой поднос.

– Неужели тебе так интересны эти древности? – спросил он, стараясь ничем не выдать своего волнения.

– Захватывающе интересны, Маппо, – ответил Икарий. – Народ, оставивший эти книги, был необычайно богат. Язык очень похож на наречия нынешнего Семиградия, хотя кое в чем сложнее и полон иносказаний. Видишь этот знак? Он выдавлен на корешке каждой книги. Изогнутый посох. Я уже видел его когда-то. Не помню где, но видел.

– Говоришь, они были богаты?

Трелль всеми силами старался отвести разговор от опасной черты, за которой скрывалась пропасть.

– По-моему, они погрязли в мелочах. Наверное, потому от них ничего и не осталось, кроме чудом уцелевших книг. Сам подумай: варвары ломятся в крепостные ворота, а ученые мужи поглощены размышлениями о семенах, разносимых ветром. Вялость многолика, но она непременно поражает каждую расу, утратившую волю к жизни. Ты это знаешь не хуже меня. Когда раса становится вялой, она начинает гоняться за знаниями ради знаний, искать ответы на самые пустяшные вопросы. Расам в одинаковой степени грозит гибель как он невежества, так и от избытка знаний. Вспомни-ка «Глупость Гофоса». Проклятие Гофоса было в том, что он знал… все. Как опытный игрок, он предвидел развитие событий на много ходов вперед, и потому каждое его слово, каждая фраза несли яд увядания. Гофос сознавал и это. Как только его не разорвало?

– Тебе повезло больше, – язвительно заметил Икарий. – Твой мрачный взгляд на вещи тебя не погубил. Как бы там ни было, я получил зримые свидетельства о блистательном прошлом этих земель. Когда-то на просторах Рараку и Панпотсун-одхана кипела жизнь. Может, именно здесь и была колыбель человечества.

«Прекрати об этом думать, Икарий. Ты встаешь на опасный путь».

– Ты лучше скажи, чем эти сведения помогут нам?

Икарий слегка помрачнел.

– Ты же знаешь, какую власть надо мной имеет ход времен. Летописи заменяют память. Люди пишут, и это меняет их язык. Вспомни все мои механизмы. Они измеряют проходящие часы, дни, годы. Все движется по кругу, возвращаясь в исходную точку. Так и слова. Их можно запереть внутрь разума и потом воспроизвести с потрясающей точностью. Мне сдается: будь я неграмотным, я бы обладал более цепкой памятью.

Он вздохнул и заставил себя улыбнуться.

– Тогда бы и я сам был проходящим временем, Маппо.

Трелль постучал морщинистым пальцем по страницам открытой книги.

– Наверное, сочинители этого трактата разделили бы твои мысли. Мои заботы более насущны.

– И что же тебя заботит? – с заметным удивлением спросил полуджагат.

– Прежде всего эта башня. Я никогда не был приверженцем Верховного Дома Тени. Гнездо ассасинов, рассадник всяких пакостей. Иллюзии, обман, предательство. Искарал Паст хочет замаскировать все это под безобидные чудачества, но меня не проведешь. Он ждал нас. Он предвидел, что втянет нас в свои замыслы. Нам опасно здесь оставаться.

– Как же так, Маппо? – растерянно спросил Икарий. – Как раз здесь я и рассчитывал достичь своих целей.

– Я боялся услышать от тебя эти слова. Ты ведь до сих пор мне ничего толком не объяснил.

– Не могу, друг мой. Пока не могу. Сейчас это лишь догадки, предположения, и только. Объяснения требуют большей уверенности. Ты можешь потерпеть?

Перед мысленным взором Маппо встало другое лицо – не джагата, а человеческое, худое и бледное. Капли дождя стекали по впалым щекам. Холодные серые глаза обвели круг старейшин, потом переместились дальше и встретились с глазами Маппо.

– Вы знаете нас? – хрипло спросил сероглазый.

Один из старейшин кивнул.

– Вас называют безымянными.

– Ты прав, – ответил сероглазый, продолжая глядеть на Маппо. – Безымянные измеряют жизнь не годами, а веками. – Избранный воин, – обратился он к Маппо, – что может научить тебя терпению?

Воспоминание погасло. Маппо выдавил из себя улыбку, обнажив блестящие клыки.

– Я только и делаю, что терплю. Но Искаралу Пасту я все равно не доверяю.

Слуга голыми руками начал вытаскивать из кипящего котла обжигающие комки белья. Трелль внимательно смотрел на его руки. Одна из них была розовой и нежной, словно принадлежала молодому парню; другая соответствовала человеку зрелому: загорелая, мускулистая, густо покрытая волосами.

– Эй, слуга! – позвал Маппо.

Тот даже не обернулся.

– Ты что, глухой? Или еще и немой?

Эти вопросы тоже остались без ответа.

– По-моему, это хозяин сделал его глухим к нашим вопросам, – сказал Икарий. – Не желаешь ли побродить по храму, Маппо? Но помни: любая тень запомнит наши слова, и они эхом отзовутся в ушах верховного жреца.

Трелль шумно встал.

– Мне наплевать, если старик узнает о моем к нему недоверии.

– Он уже знает о нас больше, чем мы о нем, – сказал Икарий и тоже встал.

Они ушли. Слуга продолжал выкручивать белье. Жилы его рук напряглись, словно он ворочал камни, а на лице плясала дикая улыбка.