Текст книги "Врата смерти"

«Теперь можно не бояться, что он потащит меня к себе. По крайней мере сегодня. Геборий ошибается. Здесь бессмысленно думать о завтрашнем дне. Здесь живешь от часа к часу. Ты должна выжить, Фелисина, чего бы это ни стоило. Дожить до мгновения, когда окажешься лицом к лицу с Таворой, и тебе будет мало океана крови, который выльется из жил твоей сестры. Ты должна дождаться этого мгновения, Фелисина. А потому выживай. Час за часом. День за днем…»

Рука Бенета была потной. Он уже предвкушал ночь с Булой.

«Однажды мы снова встретимся с тобой, сестра».

Геборий не спал. Укутавшись в одеяло, он скрючился возле очага. Он следил глазами за вошедшей Фелисиной. Она заперла дверь лачуги и набросила на плечи грубое покрывало из овечьей шкуры.

– Похоже, тебе все больше нравится такая жизнь. Или я ошибаюсь, Фелисина? – спросил историк.

– А ты еще не устал судить чужую жизнь, Геборий?

Она сняла с крюка винный бурдюк и стала рыться в мисках, сделанных из половинок тыквы. Все они были грязными.

– Бодэн все еще гуляет. Ему ты тоже будешь читать назидания, когда вернется? Бесполезное это занятие, Геборий. Бодэна нельзя попросить даже о такой мелочи, как вымыть миски.

Отыскав миску почище, Фелисина плеснула туда вина.

– Это иссушает тебя, – сказал Геборий, пропуская ее колкости мимо ушей. – Ночь за ночью. Тебя надолго не хватит.

– У меня уже был отец. Второго мне не надо, – огрызнулась Фелисина.

Геборий вздохнул.

– Клобук накрой твою сестру! – пробормотал он. – Погубить тебя – это слишком просто. Ей захотелось издевательств поизощреннее – чтобы изнеженная четырнадцатилетняя девчонка превратилась в общедоступную шлюху. Если Фенир услышит мои молитвы, Тавору ждет страшная участь.

Фелисина молча пила вино, затем сказала:

– Ты ошибся, старик. В прошлом месяце мне исполнилось пятнадцать.

Геборий и в самом деле показался ей невероятно старым. Он выдержал ее дерзкий взгляд, затем снова отвернулся к очагу.

Фелисина налила себе еще, после чего тоже расположилась возле квадратного очага. Вместо дров здесь жгли сухой навоз, который почти не давал дыма. Очаг имел высокие стенки, сложенные из обожженного кирпича, и чем-то напоминал крепостную башню. Его окружало подобие рва, заполненного водой. Благодаря такому остроумному устройству в лачуге не было недостатка в горячей воде для мытья и стирки. Высокие стенки очага дольше удерживали тепло. Пол покрывали куски тканых досинских дорожек и камышовые подстилки. Сама лачуга стояла на сваях высотою в пять футов.

Фелисина села на деревянную скамеечку и принялась греть озябшие ноги.

– Я сегодня видела, как ты волок свою повозку, – сонным голосом сказала она историку. – Ганнип шел рядом и размахивал хлыстом.

Геборий усмехнулся.

– Они забавлялись целый день. Ганнип объяснял всем подряд, что ему велели отгонять от меня мух.

– Он поранил тебе кожу?

– Пустяки. Ты же знаешь: узоры Фенира прекрасно затягивают все раны.

– Раны – да. Но не боль. Я же вижу, что тебе больно.

Историк язвительно скривил губы.

– Неужели ты еще способна что-то замечать, девочка? Дурханг отбивает эту способность. Хоть ты и пренебрегаешь моими советами, но будь осторожна с зельем. Его дым утащит тебя в пропасть.

Фелисина катала по ладони черный шарик дурханга.

– Бери, старик. Дурханг снимает мою боль. Снимет и твою.

Историк покачал головой.

– Спасибо за предложение, но не сейчас. Кстати, такой вот шарик стоит месячного жалованья досинского караульного. Советую приберечь его. Ты всегда сможешь обменять дурханг на что-нибудь нужное.

Фелисина передернула плечами и убрала шарик в поясную сумку.

– Бенет достает мне все, что нужно. Стоит только попросить.

– И ты думаешь, он делает это просто из щедрости?

Фелисина отхлебнула вина.

– Тебя это не касается. Кстати, я выговорила тебе другую работу. Завтра ты начнешь работать на пашне. И никакого Ганнипа с его «мухобойкой».

Геборий прикрыл глаза.

– Но почему слова благодарности оставляют у меня во рту столь горький привкус?

– Ты просто старый лицемер, Геборий.

Лицо историка побледнело. Фелисина спохватилась.

«Может, он прав, и я не замечаю, как дурханг и вино завладели мною? Хотела сделать ему добро, а лишь насыпала соли на раны. Зачем? Я ведь совсем не жестокая».

Фелисина достала из-за пазухи мешочек с едой, которую ей удалось собрать для Гебория. Наклонившись, она положила принесенное ему на колени.

– Утопка обмелела на целый локоть, – сказала Фелисина, вспомнив о его просьбе.

Геборий молчал, сосредоточенно разглядывая культи своих рук.

Фелисина поморщилась. Кажется, она хотела сказать Геборию что-то еще… или спросить о чем-то. Забыла. Она допила вино и выпрямила спину, проведя руками по волосам. Затылок и лоб совсем одеревенели. Потом Фелисина заметила, что историк украдкой поглядывает на ее полные круглые груди. Натянувшаяся ткань балахона делала их еще рельефнее. Фелисина задержалась в этой позе («Пусть полюбуется!»), потом медленно опустила руки.

– Между прочим, тобой интересовалась Була, – сказала она старику. – Есть… кое-какие возможности. Тебе бы стало… полегче.

Геборий порывисто встал. Еда свалилась на пол.

– Клобук тебя накрой, девчонка!

Фелисина засмеялась, видя, как историк шмыгнул за занавеску, отделявшую его угол от остального пространства лачуги. Культей он неуклюже задернул линялую ткань. Смех Фелисины стих. Судя по донесшемуся скрипу, Геборий улегся на койку.

Ей хотелось объяснить историку, что все это было сказано шутки ради, чтобы заставить его улыбнуться.

«Я не собиралась… издеваться над тобой. Я совсем не такая, какой тебе кажусь. Или… такая?»

Фелисина нагнулась за оброненным мешочком и положила его на полку.

Спустя час, когда и Фелисина, и Геборий ворочались без сна на своих койках, вернулся Бодэн. Стараясь особо не шуметь, он расшевелил очаг, подбросив туда еще несколько сухих навозных лепешек. Разбойник не был пьян. Где же тогда он шатался и куда вообще исчезает по вечерам? Расспрашивать Бодэна было занятием напрасным: говорил он неохотно, а с Фелисиной – тем более.

Она попыталась уснуть, но не смогла. Кажется, Бодэн качнул занавеску. Геборий еще не спал и что-то ему ответил. Слов Фелисина не разобрала. Беседа длилась не более минуты, потом Бодэн по обыкновению хмыкнул и завалился на свою койку.

Они что-то затеяли. Фелисину потрясло не это. Они что-то затеяли втайне от нее! Ее обдало волной гнева.

«А я-то заботилась о них. Как могла, облегчала им жизнь и на корабле, и здесь! Вот она, благодарность. Була права: каждый мужчина – скот, годный лишь на то, чтобы им помыкали. Отныне я больше не собираюсь о вас заботиться. Теперь ваша жизнь в Макушке станет такой же, как у всех каторжников. А тебе, неблагодарный старикашка, придется снова таскать повозки. Обещаю, я добьюсь этого, и тебя вернут на рудник».

Фелисина кусала губы, борясь с подступающими слезами. Все ее мысленные угрозы были пустыми. Она знала, что не станет жаловаться на Гебория. Да, она нуждалась в покровительстве Бенета и была готова за это платить. Но она нуждалась и в обществе Гебория с Бодэном. Фелисина цеплялась за них, как ребенок цепляется за родителей, ища у них защиты от жестокостей окружающего мира. Потерять их означало бы потерять… все.

Наверное, они думают, что она продаст их доверие с той же легкостью, с какой продает собственное тело. Нет, это не так.

«Клянусь вам, вы ошибаетесь», – мысленно твердила Фелисина.

Она смотрела в темный потолок, не пытаясь унять струящихся слез.

«Я совсем одна. У меня есть только Бенет. Бенет, его вино, его дурханг и его тело».

У нее до сих пор болело лоно. Глядя, как они с Булой ласкают друг друга, Бенет не выдержал и тоже бросился на широкую кровать трактирщицы. А дальше было как всегда.

«Все зависит от силы воли, – твердила себе Фелисина. – И тогда боль превращается в наслаждение».

Здесь не живут. Здесь выживают. Час за часом.

Рынок близ хиссарской гавани стал заполняться народом. Утро как утро, одно из многих. Но так лишь казалось. Дюкра колотил озноб, неподвластный даже солнечному теплу. Имперский историк сидел на волноломе, поджав под себя ноги. Он глядел в сторону Сахульского моря и искренне желал возвращения кораблей адмирала Нока. Дюкру было по-настоящему страшно.

Однако существовали приказы, отменить которые не мог даже Кольтен. Виканский полководец не обладал властью над малазанскими военными кораблями. Выполняя приказ Пормкваля, сахульский флот на рассвете покинул хиссарскую гавань и отплыл в Арен. При благоприятных условиях морской путь туда занимал месяц.

Естественно, уход флота не остался незамеченным в городе, и голоса на рынке сегодня звучали куда громче и возбужденнее, чем прежде. До ушей Дюкра постоянно долетали взрывы хохота. Коренное население праздновало свою первую победу, доставшуюся без кровопролития. Бескровных побед больше не будет, но сейчас ликующие хиссарцы предпочитали об этом не думать.

Одно утешало историка: вместе с флотом из Хиссара уплыл и Маллик Рель. Историк только усмехался, представляя, какое донесение Пормквалю приготовит бывший джистальский жрец.

Среди волн залива мелькнул малазанский парус. К хиссарской гавани двигался небольшой корабль. Может, из Досин Пали, а возможно, и из более отдаленных мест. И что погнало его в Хиссар?

Дюкр почувствовал, что рядом кто-то есть. Обернувшись, он увидел Кульпа. Боевой маг подошел и сел рядом, свесив ноги над белесой водой.

– Дело сделано, – произнес он таким тоном, будто речь шла о каком-нибудь злодейском убийстве. – Туда посланы все необходимые распоряжения. Если ваш друг еще жив, он непременно их получит.

– Спасибо за помощь, Кульп.

Чувствовалось, магу тоже не по себе. Он чесал лоб и следил за кораблем, входившим в пределы гавани. Навстречу судну устремился баркас береговой охраны. На палубе его ждали двое людей в блестящих доспехах. Когда баркас достаточно приблизился, один из них перегнулся через борт и что-то крикнул гребцам. Баркас тут же развернулся и быстро поплыл в обратную сторону.

– Видели? – усмехнулся Дюкр.

– Видел, – сердито отозвался Кульп.

Корабль подошел к имперскому пирсу и сбросил причальные канаты. Гаванские матросы быстро привязали их к причальным тумбам. С борта спустили широкие сходни.

– Глядите, они вывели на палубу лошадей, – сказал имперский историк. – Да это же «красные мечи»!

– Явились из Досин Пали, – сообщил Кульп. – Кое-кого я даже знаю. Видите тех двоих? Того, что слева, зовут Бари Сетрал. Рядом – его брат Мескер. У них есть еще один брат – Орто. Он командует аренским полком.

– «Красные мечи», – задумчиво повторил Дюкр. – Вот уж у кого нет ни малейших иллюзий по поводу назревающих событий. Говорят, в других городах они пытаются стать хозяевами положения. Теперь и в Хиссар свое подкрепление прислали.

– Неужели Кольтен ничего не знает?

Ликование, царившее на рынке, сменилось напряженным ожиданием. Десятки глаз следили за «красными мечами», двигавшимися по пирсу. Впереди ехали Бари и Мескер. С первого взгляда было ясно, что пришельцы явились воевать: полное боевое облачение, шлемы с опущенным забралом, луки с вложенными стрелами. Вооружены были даже лошади, на передних ногах которых поблескивали прикрепленные клинки.

Кульп озабоченно сплюнул в воду.

– Не нравится мне все это, – пробормотал маг.

– Такое впечатление… – начал Дюкр.

– Что они намерены атаковать рынок, – перебил его Кульп. – Клянусь копытом Фенира, Дюкр, они и впрямь готовы устроить бойню.

У имперского историка пересохло во рту.

– Чувствую, вы открыли свой Путь.

Не ответив ему, боевой маг соскользнул с волнолома. Его глаза продолжали следить за «красными мечами». Отряд выстроился у выхода с пирса. Несколько сотен присмиревших горожан начали спешно отходить, забивая проходы между телегами и лотками. Неизбежная давка грозила вызвать панику, на что и рассчитывали «красные мечи».

Дюкр не верил своим глазам: оголтелые приверженцы императрицы вооружились так, словно в Хиссаре их поджидала многочисленная армия. Руки в кольчужных перчатках натягивали тетиву луков. Тут же, вдетые в кожаные петли, висели копья. Из ножен торчали наполовину извлеченные мечи.

Дюкру показалось, что сквозь толпу кто-то проталкивается. Так и есть! Навстречу непрошеным гостям торопились какие-то люди.

Кульп прошел десяток шагов и замер.

Перед «красными мечами» стояли виканские воины. Они спешно сбрасывали плащи, оставаясь в легких кожаных доспехах с металлическими нагрудниками. В руке у каждого был зажат меч. Темные глаза виканцев с холодным спокойствием смотрели на всадников Бари и Мескера.

Их было всего десять против полусотни «красных мечей».

– Прочь отсюда, или вам несдобровать! – закричал разъяренный Бари Сетрал.

Виканцы презрительно расхохотались ему в лицо.

Кульп торопливо двинулся вперед. Дюкр пошел за ним следом.

Увидев приближающегося мага, Мескер выругался. Его брат хмуро посмотрел на Кульпа.

– Бари, не будь глупцом! – предостерег его маг.

Глаза командира «мечей» сузились в щелочки.

– Только попробуй применить против нас свою магию, и я срублю тебя под корень.

Подойдя ближе, Дюкр заметил, что кольчуга Бари частично сделана из отатаральского металла.

– Мы перережем глотки этой кучке варваров, – объявил Мескер, – и кровью предателей возвестим о своем прибытии в Хиссар.

– А пять тысяч виканцев отомстят вам за гибель своих соплеменников, – возразил ему Кульп. – И не только молниеносными ударами мечей. Нет, вас живьем повесят на крючьях здесь же, на волноломе. То-то чайкам будет потеха. Кольтен пока что вам не враг, Бари. Уберите оружие и доложите новому наместнику о своем прибытии. Иначе и ты, и твой брат погибнете напрасно и погубите своих людей.

– Я за себя отвечу сам, – сказал Мескер. – Бари мне не указ.

– Такие слова простительны зеленому юнцу, но не взрослому человеку, – резко ответил Кульп. – Я знаю, кто из вас ведущий, а кто – ведомый. Или, Мескер, ты готов силой оружия оспаривать свое первенство, сражаясь с родным братом?

– Довольно, Мескер, – осадил брата Бари.

Мескер выхватил кривую саблю.

– Ты еще будешь мною командовать?

Виканцы начали подзуживать Мескера. Несколько осмелевших горожан громко засмеялись.

У Мескера от злости побагровело лицо.

– Брат, сейчас не время сводить счеты, – вздохнул Бари.

За спинами толпы появились всадники хиссарской гвардии.

Громкие крики, раздавшиеся слева, заставили Дюкра и всех остальных повернуть головы в ту сторону. Там стояли неизвестно откуда появившиеся виканские лучники. Каждый из полусотни стрелков целился в «красных мечей».

Бари качнул левым плечом. Его воины опустили оружие. Рыча от ярости, Мескер шумно задвинул свою кривую саблю в ножны.

– Вот и ваше сопровождение, – сухо заметил Кульп. – Как видите, Кольтен вас ждал.

Дюкр стоял рядом с магом, наблюдая, как Бари повел своих воинов навстречу хиссарским гвардейцам.

– Послушайте, Кульп, а ведь была непредсказуемая игра!

Маг усмехнулся.

– Ну, Мескер Сетрал – существо предсказуемое. Мозгов у него не больше, чем у кошки, непостоянства – тоже. Мне вдруг показалось, что Бари примет вызов. Тогда одним Сетралом стало бы меньше. Теперь уже поздно. Момент упущен.

– А эти переодетые виканцы… Кольтен намеренно послал их на рынок.

– Кольтен – хитрая бестия, – сказал Кульп.

– Он предвидел, что может случиться всякое.

– Неужели горстка виканцев была готова пожертвовать собой, защищая хиссарскую толпу? – удивился маг.

– Окажись Кольтен на рынке, сомневаюсь, чтобы он приказал им атаковать «красных мечей». Просто надо знать виканцев, Кульп. У них вечно кулаки чешутся. Да, им не терпелось сразиться с «мечами», но не ради защиты хиссарских обывателей.

Маг почесал затылок.

– Хорошо, что горожане об этом не догадываются.

– Пойдемте-ка, промочим горло, – предложил Дюкр. – На площади Империи есть неплохое местечко. По дороге вы мне расскажете, как Седьмая армия проникается любовью к Кольтену.

Боевой маг расхохотался.

– Уважением – да, но только не любовью. Он полностью поменял приемы солдатской выучки. Не успел вступить в должность – в тот же день устроил нам боевой смотр.

– Я слышал, Кольтен доводит солдат до полного изнеможения. Не надо даже ужесточать комендантский час. Едва пробьют восьмую стражу – все только и мечтают поскорее добраться до казарм и залечь спать. Неужели всеми этими «колесами», «черепахами» и «стенками» можно так доконать солдат?

– Знаете разрушенный монастырь на холме? Это к югу от Хиссара. От строений, кроме главного храма, остались лишь фундаменты. Зато сохранились стены высотой почти в человеческий рост. Они опоясывают весь холм, превращая его в подобие города. Кольтен приказал некоторые из них надстроить и кое-где сделать крыши. Там уже имелся целый лабиринт из закоулков и тупиков, однако господину наместнику этого показалось мало. Стараниями своих виканцев он превратил лабиринт в настоящий кошмар. Бьюсь об заклад: кто-то из заблудившихся солдат до сих пор там бродит. Каждый день виканцы устраивают нам учебные сражения. Показывают, как захватывать улицы, нападать на дома, прорываться вперед, оттаскивать раненых и так далее. Виканцы изображают взбунтовавшуюся толпу или мародеров. Честное слово, Дюкр, у них природный талант.

Он замолчал, переводя дыхание.

– Представляете, каждый день мы жаримся там на солнце. Каждому взводу ставят совершенно немыслимые задачи и заставляют их выполнять. При новом командующем все солдаты успели не один десяток раз «погибнуть» в учебных боях. Нашего капрала Листа так «доубивали», что парень едва не тронулся умом, а виканские дикари лишь гогочут и улюлюкают.

Дюкр слушал молча.

– Похоже, между Седьмой армией и виканцами существует соперничество, – наконец сказал имперский историк.

– Не без этого. Через несколько дней в игру включатся виканские копьеносцы. Тогда нас начнут теснить с двух сторон.

Они подходили к площади Империи.

– А что там делаете вы? – спросил Дюкр. – Какое задание Кольтен мог дать единственному боевому магу Седьмой армии?

– Создаю всевозможные обманные штучки. Занимаюсь этим дни напролет, пока голова не начинает раскалываться.

– Обманные штучки? В учебных сражениях?

– Представьте себе. Для усугубления трудностей. Поверьте, Дюкр, меня уже начинают проклинать.

– И кого же вы создаете? Драконов?

– Если бы их! Нет, господин историк, я создаю… малазанских беженцев. Сотнями. Кольтену мало тысячи чучел, торчащих повсюду. Он заставляет меня создавать не просто беженцев, а стадо упрямцев. То они бегут не в ту сторону, то отказываются покидать свои дома или волокут с собой мебель и прочие пожитки. Короче говоря, мои иллюзии творят больше хаоса, чем все остальные уловки виканцев. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему на меня косо смотрят.

– А как там Сормо Энат? – спросил историк, ощутив внезапную сухость во рту.

– Вы про малолетнего колдуна? Что-то я давно его не видел.

Дюкр мысленно кивнул. Он угадал ответ Кульпа.

«Я знаю, где ты скрываешься, Сормо. Читаешь письмена на пустынных камнях. Пока Кольтен муштрует Седьмую армию, ты занимаешься совсем другими делами».

– Знаете, Кульп, можно тысячу раз умереть в учебном бою, и все это будет пустяком. В настоящем сражении погибают только один раз. Не жалейте солдат Седьмой, Кульп. Пусть ваши штучки выжмут из них все соки. Покажите Кольтену, на что способна Седьмая армия. Я советую вам этим же вечером поговорить с командирами взводов. Пусть завтра солдаты добьются невозможного. Я поговорю с Кольтеном, чтобы он дал им день отдыха. Поверьте, настоящих солдат он ценит.

– Почему вы в этом так уверены? – спросил боевой маг.

«Потому что времени остается все меньше, а Кольтену нужны умелые, обученные воины».

– Покажите вашу выучку. Об остальном я позабочусь сам.

– Хорошо. Обещаю вам придумать новые каверзы.

Капрал Лист «погиб» в первые же минуты учебного сражения. Балт был предводителем толпы мародеров, бесчинствующей на главной улице разрушенного города. Он самолично влепил капралу ощутимую затрещину, после чего тот без сознания свалился в уличную пыль. Бывалый воин нагнулся, перекинул Листа через плечо и вынес с «поля боя».

Ухмыляясь, Балт поднялся к тому месту, откуда Кольтен с несколькими офицерами наблюдали за ходом учебного сражения. Там он остановился и молча опустил капрала возле ног наместника. Дюкр горестно вздохнул.

– Эй, лекарь! – крикнул Кольтен. – Займись парнем!

Подбежал один из армейских лекарей и опустился на корточки перед капралом.

Кольтен поискал глазами Дюкра.

– Что-то я не вижу никаких обещанных перемен, – сказал он имперскому историку.

– Сражение только началось, господин Кольтен.

Виканец хмыкнул и вновь повернулся к запыленным монастырским развалинам. Там сейчас было жарко и солдатам Седьмой армии, и виканцам. Появились настоящие раненые, хотя и не сильно. Кое у кого была сломана рука или нога.

Балт вертел в руках здоровенную дубину – «оружие» мародера.

– Рано делаешь выводы, Кольтен, – сказал он. – Сегодняшний бой отличается от прежних.

Пострадавших виканцев было заметно больше, чем солдат Седьмой армии, и с каждой минутой эта пропорция только увеличивалась. Малазанцам впервые удалось повернуть ход сражения в свою пользу.

Кольтен велел подать ему лошадь. Он прыгнул в седло, бросив Б ал ту:

– Оставайся здесь, дядя. А где мои копьеносцы?

Наместник нетерпеливо дожидался появления четырех десятков всадников. Их боевые копья были обмотаны кусками кожи. Правда, от этого копья не становились менее опасными. Дюкр знал, что даже затупленным концом можно легко переломать кости.

Дождавшись копьеносцев, Кольтен повел их к развалинам. Балт сплюнул в пыль.

– Своевременно, – сказал он.

– Вы о чем? – спросил Дюкр.

– Седьмая наконец-то заслужила подкрепление. Кольтен целую неделю ждал, когда ваши малазанцы по-настоящему озвереют, и не торопился вводить копьеносцев в бой. А ваши только кисли. Кто ж им добавил такой прыти? Уж не ты ли? Тогда берегись, историк, не то Кольтен быстро сделает тебя капитаном.

– Мне лестно отнести это на свой счет, но здесь заслуга не моя, а Кульпа и взводных сержантов, – ответил Дюкр.

– Так им помогает Кульп? Тогда понятно, как они добились перевеса.

Имперский историк покачал головой.

– Кульп выполняет приказы Кольтена. Если вы ищете причину поражения виканцев, маг здесь ни при чем. Начнем с того, что Седьмая армия решила показать свою настоящую боевую злость.

– Допустим, – сощурил свои темные глазки Балт.

– Я слышал, как Кольтен назвал вас дядей.

– Назвал. Ну и что?

– Так вы и в самом деле его дядя?

– Кто? Я?

Дюкр прекратил расспросы. Он уже кое-что понимал в особенностях виканского юмора. Балту нужно было бы задать еще полдюжины подобных вопросов, чтобы наконец вытянуть из него ответ.

Из-за серой пелены появилось два десятка «беженцев». У них была странная, спотыкающаяся походка, ибо каждый сгибался под тяжестью непомерного груза: шкафа, комода, сундука с провизией, канделябров или старинных доспехов. Их с двух сторон окружали солдаты Седьмой армии. Они смеялись, кричали и колотили мечами по щитам.

Балт тоже усмехнулся.

– Когда увидишь Кульпа, историк, передай ему мои поздравления. Хорошо сработано.

– Думаю, Седьмая армия честно заработала день отдыха, – сказал Дюкр.

Виканец сдвинул свои жидкие брови.

– Всего за одну победу?

– Они должны прочувствовать вкус победы, господин Балт. Да и лекарям найдется дело: кое у кого раны нешуточные. Не заниматься же всем этим, когда настанут жаркие дни.

– А они настанут скоро. Правда, историк?

– Да, – кивнул Дюкр. – И Сормо Энат согласился бы со мной.

Балт опять плюнул в пыль.

– Мой племянник возвращается.

Кольтен и его копьеносцы служили прикрытием для солдат Седьмой армии. Многие из них тащили в руках или волокли за собой чучела беженцев. Все говорило о том, что Седьмая армия одержала сегодня полную победу.

– Никак я видел улыбку на лице Кольтена? – спросил Дюкр. – Совсем мимолетную, но, по-моему, я ее видел.

– Ты явно ошибся, – прорычал Балт.

Но Дюкр, уже знакомый с особенностями виканцев, уловил в его голосе шутливые нотки.

– Передай солдатам Седьмой армии, историк: они заслужили день отдыха.

Скрипач сидел в старом саду, окружавшем колодец и каменную полукруглую скамью. Сквозь густые ветви пробивались лишь редкие звезды. Луны не было. Сапер вскинул голову.

– Молодец, парень. Умеешь подкрадываться почти бесшумно.

Крокус постоял у него за спиной, затем тоже сел.

– Допустим, ты не ждал, что он так с тобой обойдется, – сказал Крокус.

– Ты считаешь, он поступил нечестно?

– Со стороны это выглядит так.

Скрипач не ответил. Из зарослей выпорхнула ризанская ящерица, привлеченная бабочками-плащовками, которые вились над колодцем. Прохладный ночной воздух отравляло зловоние помойной ямы по другую сторону стены.

– Апсалара переживает, – сказал Крокус.

Сапер покачал головой: «Она переживает!»

– Мы не пытали пленных, – сказал он.

– Апсалара ничего не помнит.

– Зато я помню, парень. Такие воспоминания из памяти не вытравишь.

– Но ведь она – просто девчонка из рыбачьей деревни.

– Бо́льшую часть времени – да. Только иногда…

Скрипач мотнул головой, не закончив фразу.

Крокус вздохнул и заговорил о другом.

– Значит, это не было частью замысла? Калам по собственному выбору решил все переиграть? Да?

– Это называется голосом крови, парень. Не забывай: Калам родился и вырос в Семиградии. Ему захотелось встретиться с Шаик – пустынной ведьмой. Ее еще называют Рукой Дриджны.

– Ну вот, теперь ты принимаешь его сторону, – с тихим отчаянием произнес Крокус. – Совсем недавно ты почти обвинял Калама в предательстве.

Скрипач поморщился.

– Трудные сейчас времена, парень. Ласэна объявила нас предателями, но разве от этого мы перестали быть солдатами империи? Ласэна и империя – понятия разные.

– Что-то я не вижу особой разницы.

– Спроси нашу девчонку. Может, она тебе лучше растолкует.

– Но ведь вы с Каламом ждете восстания. Я так понял, оно вам даже на руку.

– Только это не значит, что мы собирались собственными руками поднять вихрь Дриджны. Калам хочет быть в гуще событий. Что ж, такой у него характер. Судьба неожиданно пошла ему навстречу. В книге Дриджны, если верить легендам, заключено сердце богини вихря. Чтобы началась Дриджна – как здесь называют Откровение, – книгу должна открыть пророчица Шаик. Только она, и никто другой. Калам сознает, что путешествие может стоить ему жизни, однако он готов передать Шаик эту проклятую книгу. Власть Ласэны шатается. Восстание в Семиградии нанесет ей ощутимый удар. Скажем Каламу спасибо за то, что он отправится к этой ведьме один и не потащит туда нас.

– Ну вот, ты опять его защищаешь. Вы же собирались убить Ласэну, а не влезать в здешние мятежи. Я до сих пор не понимаю, зачем мы приплыли в Семиградие.

Скрипач поднял глаза к звездам. Пустынные звезды, яркие и… кровожадные.

– В Анту ведут разные дороги. Нам нужно найти ту, по которой еще никто не ходил. Может, мы ее вообще не найдем, но мы будем искать. С Каламом или без него. Одному Клобуку известно, умно мы поступили или сглупили. Кто знает, парень: может, разделение путей окажется мудрейшим решением. Так у нас больше шансов, что хоть кто-то пройдет эту дорогу до самого конца.

– А если Калама убьют в пустыне? – огрызнулся Крокус. – Кто тогда станет палачом Ласэны? Ты? Храбрый сапер, один из «сжигателей мостов»! Я теперь не знаю, как тебе верить, Скрипач. Мы ведь хотели проводить Апсалару в ее родные края. Или уже и это отпало?

– Не дави на меня, парень, – холодно ответил ему сапер. – Когда ты развлекался на даруджистанских улицах, лазая по чужим кошелькам, я попадал в такие переделки, что тебе и не снилось. Ты уже не настолько мал, чтобы твои слова простились, как детская болтовня.

На соседнем дереве зашевелились ветви, и оттуда высунулась мордочка Моби. Он висел на одной руке. В зубах у него билась пойманная ризанская ящерица. Поблескивая глазками, Моби принялся за свой ужин.

– Когда мы вернемся на Квон Тали, – продолжал Скрипач, – у нас будет столько сторонников, что ты не поверишь своим глазам. В жизни нет ни незаменимых, ни совершенно бесполезных. Нравится тебе, парень, или нет, но пора взрослеть.

– Напрасно ты считаешь меня безмозглым юнцом! Я чувствую: вам с Каламом ваш замысел важнее всего, и ты продумал запасной ход. Я говорю не про Быстрого Бена. Калам – умелый ассасин. Он сумеет расправиться с Ласэной. А если Калам не доберется до императрицы – тоже не беда. Есть другое орудие, служившее покровителю ассасинов, которого ты назвал Веревкой. Ты рассчитываешь, что в Апсаларе проснутся ее прежние страшные навыки. Она мечтает забыть о них, но ты не даешь. И сопровождать ее домой вы с Каламом вызвались не потому, что «задолжали» ей. Вам и тогда было все равно, найдет она своего отца или нет. Девчонка из рыбачьей деревни вам не нужна. Вам нужен хладнокровный, безотказный убийца.

Скрипач молча смотрел, как Моби аппетитно хрустел косточками ризанской ящерицы. Когда последний кусок скрылся в глотке крылатой обезьянки, сапер сказал:

– Я не лазаю в такие дебри. Я привык действовать по наитию.

– Хочешь сказать, тебе и в голову не приходило разбудить в Апсаларе убийцу?

– Мне? Нет.

– А Каламу?

Скрипач пожал плечами.

– Может, Быстрый Бен… Он мастак придумывать такие штучки.

– Я так и знал! – торжествующе воскликнул Крокус. – Не надо считать меня дураком.

– Клобук тебя накрой, парень! Никто и не считает тебя дураком.

– Учти, Скрипач, я не позволю, чтобы кто-то из вас толкнул Апсалару в ее прошлое.

Кивком головы сапер указал на Моби.

– А этот бхокарал – он действительно был духом-хранителем твоего дяди? Но если Мамот мертв, почему Моби никуда не исчез? Я хоть и не маг, однако знаю: такие твари магически связаны со своими хозяевами.

– Не знаю.

По тону его голоса Скрипач понял: Крокус догадался, куда он клонит.

– Мне, знаешь ли, тоже в голову не приходило раздумывать над особенностями Моби, – продолжал Крокус. – Возможно, он – просто домашняя зверюшка. Тебе же лучше, чтобы это так и было. Я уже сказал, что не позволю помыкать Апсаларой. Но если Моби и впрямь – дух-хранитель моего дяди, тебе придется иметь дело не только со мной.

– Я никуда не собираюсь толкать Апсалару. А тебе, Крокус, пора оставить детские замашки. Рано или поздно ты поймешь, что не можешь решать за Апсалару. Она поступит так, как решит сама, и тебя не спросит. Может, Веревка уже и не властен над нею. Но навыки, которые он укоренил в этой дочке рыбака, остались. Они вросли ей в кости.

Скрипач медленно повернулся к Крокусу.

– И что, если она вспомнит про них и решит пустить в ход?

– Это невозможно, – возразил Крокус, только прежней уверенности в его голосе уже не было.

Он махнул крылатой обезьянке, и Моби плюхнулся ему в руки.