Текст книги "Миф. Греческие мифы в пересказе"

Артемида – серебро, а ее брат-близнец Аполлон – золото. Артемида – Луна, он – Солнце. Его лучезарные черты зачаровывали любого, кто их видел. Его пропорции и очертания и по сей день остаются идеалом определенной разновидности мужской красоты. Я говорю «определенной разновидности», потому что Аполлон поражал воображение не только светлой кожей, но и безбородым лицом – и безволосой грудью, что среди греков или богов редкость. Как Иаков в Библии, он был гладким, однако из-за этого не менее мужественным.

Аполлон был владыкой математики, рассудительности и логики. Поэзия и медицина, знание, риторика и просвещение – его вотчина. По сути, он был богом гармонии. Мысль о том, что грубый материальный мир и его обыденные предметы имеют божественные свойства и способны быть созвучными небесам, – аполлоническая, выражена ли она в магических пропорциях квадратов, кругов и сфер, или в безупречных модуляциях и ритмах голоса, или в цепочке рассуждений. Даже глубинные смыслы и судьбы можно прочесть в обычных предметах – если есть у вас такой дар. Аполлон располагал им в изобилии, а к тому же – неспособностью ко лжи. Благодаря этому его, естественно, выбрали повелителем оракулов и предречений. Священным для него был питон, конечно, а также лавр. Его животные-символы – дельфин и белый ворон[90]90
  Почему Аполлон сделал ворона черным и почему лавр стал для этого бога священным, мы вскоре узнаем.


[Закрыть].

Глупец тот, кто счел бы золотую красу Аполлона признаком слабости. Аполлон был первоклассным лучником, а когда надо – свирепым и лютым воином, как всякий на Олимпе, и как и все его ближайшие родственники, он был способен на жестокость, подлость, ревность и злобу. Что необычно, в Риме ему поклонялись под его греческим именем, без всяких изменений. Аполлон был Аполлоном, куда бы ни отправились вы в Древнем мире.

На плавучем острове своего рождения младенцы Аполлон и Артемида оказались под прицелом неукротимого гнева Владычицы неба. Гера сделала все возможное, чтобы не допустить рождения этих живых напоминаний о неверности Зевса, и ее досада и злость от неудачи не имели границ. И она вновь взялась за дело.

Когда двойняшкам было всего несколько дней отроду, Гера наслала на остров змея Пифона – пусть пожрет этих детей. Помните кусок магнетита, который беременная Рея подсунула Кроносу, чтобы тот проглотил его вместо младенца Зевса? Тот самый, который Кронос потом выблевал, а Зевс метнул прочь с Офриса? Так вот, он упал в место под названием Пифо, что на склонах горы Парнас. Крепко зарывшись в землю, он со временем станет Омфалом, или же пупом земли греческой – пупком Эллады, ее духовным центром и точкой происхождения. Именно на том месте, куда он упал, по приказу Геи, для которой оно и так уже было священным, возник из земли драконоподобный змей – чтобы служить стражем камня. Получив имя по месту возникновения, змей стал прозываться Пифоном[91]91
  Это греческое слово также произносится «питон». – Примеч. перев.


[Закрыть], как с тех пор и многие змеи в его честь.

Гера в гневе своем отправила Пифона на остров Делос – убить Лето и ее детей. Зевс, рискуя взбесить Геру еще сильнее, нашептал эту весть ветру, а тот передал ее малышу Аполлону, Аполлон в отчаянии переслал ее Гефесту, умоляя смастерить ему лучший лук и стрелы, какие его сводный брат только мог сотворить. Гефест маялся в кузнице семь дней и семь ночей, и наконец непревзойденно прекрасное и мощное оружие вместе с набором золотых стрел отправили на Делос – как раз вовремя, чтобы Аполлон успел их получить, спрятаться за дюнами и ждать прибытия великого змея. В тот миг, когда Пифон возник из моря и скользнул по песку, Аполлон вышел из засады и выстрелил змею в глаз. Порубил мертвое тело на кусочки прямо на пляже и послал в небо великий победный клич.

Может показаться, что Аполлон имел полное право защищать сестру, мать и себя самого от столь смертоносного создания, однако Пифон был существом хтоническим – он возник из земли, а потому – детищем Геи, и, значит, находился под божественным покровительством. Зевс понимал, что Аполлона за убийство змея придется покарать – или же сам он утратит всякую власть.

По правде говоря, наказание, которое он выбрал для Аполлона, оказалось не очень-то суровым. Зевс изгнал юного бога на восемь лет на родину змея – к горе Парнас, чтобы юноша там покаялся за свой проступок. Помимо того, что Аполлону пришлось занять место стража Омфала, ему же вменили в обязанность организовывать регулярные спортивные соревнования. Пифийские игры проводились каждые четыре года, по одной перед Олимпийскими и после них[92]92
  Вместе с регулярными Немейскими и Истмийскими играми, Пифийские и Олимпийские игры составляли так называемые Панэллинские игры. Тогдашние призы не очень-то сопоставимы с сегодняшними пухлыми кошельками и владениями. Оливковый венок победителю Олимпийских игр, лавровый – Пифийских, сосновый – Истмийских и… самый восхитительный из всех: венок из дикого сельдерея везучему победителю Немейских игр.


[Закрыть].

А еще Аполлон основал в Пифо (это место он переименовал в Дельфы[93]93
  Название Дельф предположительно происходит от дельфис, что означает «матка». Само собой, оно может происходить и от слова адельфи, что значит «собратья» (то есть происходящие из одной и той же матки). Следовательно, это священное место именуется в честь Аполлона-брата, возможно, в честь утробы Геи. Есть и еще одна теория: Аполлон прибыл в Пифо верхом на дельфине, дельфис по-гречески. Дельфин, в конце концов, рыба с маткой. Но как Аполлону удалось заплыть так далеко по суше верхом на дельфине, я не вполне понимаю.


[Закрыть]) оракул, где всяк мог задать вопрос о будущем – богу или его назначенной жрице (их называли СИВИЛЛАМИ или ПИФИЯМИ). В трансе провидческого экстаза жрица сидела скрытой от вопрошавшего, над пропастью, что проницала утробу самой земли, и призывала двусмысленные пророчества в комнату над собой, где взволнованный проситель ждал речений. Считалось, что так провидческие силы Аполлона и сивиллы восходят отчасти к самой Гее, прабабушке Аполлона. Пары́, что, как говорили, возносились из-под земли, многие принимали за дыхание самой Геи[94]94
  Когда Пифия пророчила, она становилась одержима богом Аполлоном, титанидой Фемидой или богиней Геей. Вероятно, всеми троими разом. По-гречески «божественная одержимость» – энтусиасмос, энтузиазм. Энтузиаст – человек «вобожествленный», вдохновленный богами.


[Закрыть]. Там бьет Кастальский ключ, чьи воды, по преданию, вдохновляют тех, кто пьет их или слышит их шепот, на поэзию[95]95
  Поговаривают, что родник пробивался из подземного кастальского источника, радовавшего местных козлов, судя по всему. Вероятно, это напоминало людям дыхало дельфина, и это еще одно объяснение, почему те места переименовали из Пифо в Дельфы. Касталия, кстати, название грядущего мира в романе Германа Гессе «Игра в бисер».


[Закрыть].

Так Аполлон Делосский сделался и Аполлоном Дельфийским. Люди по сей день ездят в Дельфы – спросить о будущем. Я сам в том числе. Аполлон никогда не лжет, но никогда не дает и прямого ответа: он развлекается тем, что отвечает вопросом на вопрос – или шарадой настолько смутной, что она обретает смысл слишком поздно, когда уже ничего не предпримешь.

Чтобы искупить прискорбное убийство и позволить приконченному Пифону спать вечным сном смерти в объятиях его матери Геи, Зевс наконец закрепил усыпальницу Пифона – остров Делос – на земле. Остров больше не плавает привольно, но все, кто навещает его, подтвердят, что к нему до сих пор трудно подобраться: его одолевают периодические ветра-мельтеми и коварные течения. Любого путешествующего на Делос с немалой вероятностью ждет лютая морская болезнь. Словно Гера так и не простила Делос за то, какую роль он сыграл в рождении ЛЕТОИДОВ – славных близнецов Артемиды и Аполлона.

Сколько же теперь стало олимпийцев? Давайте быстренько посчитаем по головам. Зевс – на троне, Гера – при нем, итого двое. Рядом – Гестия, Посейдон (которому нравилось выбираться на сушу и приглядывать за Зевсом), Деметра, Афродита, Гефест, Арес, Афина, Артемида и Аполлон – итого одиннадцать. Аид не считается, потому что он все время торчал в преисподней и место в додекатеоне его нимало не интересовало. Одиннадцать. Стало быть, для кворума в двенадцать недостает одного.

Не успела пыль осесть, а истошные обвинения из-за неурядицы с Пифоном притихнуть до упреков и неласковых взглядов, как Зевс узрел путь своего долга. Нужно родить двенадцатого, последнего бога. Или, иными словами, его чокнутый на сексе взор пал на очередную аппетитную бессмертную.

Во время титаномахии Атлант, самый свирепый боец среди титанов, породил семь дочерей от океаниды ПЛЕЙОНЫ. В ее честь те семь сестер получили имя ПЛЕЯДЫ, хотя иногда, из почтения к отцу, к ним обращались как к АТЛАНТИДАМ.

Старшая, самая пригожая из тех темноглазых сестриц, звалась МАЙЕЙ. Она жила себе застенчивой и счастливой ореадой на приятных коринфских склонах горы Киллены в Аркадии[96]96
  Ныне гора Килини.


[Закрыть]. Счастливой она была, пока однажды ночью великий бог Зевс не явился к ней и не заделал ей ребенка. С великой скрытностью – ибо слухами о Герином отношении к Зевсовым внебрачным чадам полнился белый свет, и те слухи вселяли страх во всякую красавицу, и в Греции, и за ее пределами, – Майя, когда пришел срок, родила в удаленной скрытой пещере здорового мальчика и назвала его ГЕРМЕСОМ.

Гермес показал себя необычайно шустрым и развитым ребенком из всех, что когда-либо дышали в этом мире. Через четверть часа после рождения он переполз всю пещеру из конца в конец, одновременно болтая с ошарашенной матерью. Еще через пять минут он запросил какой-нибудь свет, чтобы получше разглядеть стены. Света ему не дали, и тогда он стукнул камнем по камню над жгутом из соломы и развел огонь. Ничего подобного раньше никому не удавалось. Встав во весь рост (все еще даже не получаса отроду), этот замечательный младенец объявил, что собирается на прогулку.

– Тугая тьма этого тесного тайника сообщает мне болезненно острую клаустрофобию, – сказал он, изобретая попутно аллитерацию и целое семейство слов, содержащих «фобия». – До скорейшего свидания. Займись прядением или вязанием – или чем там еще, как полагается хорошей матери.

Выбравшись на склон горы Киллены, этот исключительный и поразительный чудо-ребенок принялся мурлыкать себе под нос. Его мурлыкание сделалось мелодичным пением, какому тут же стали подражать соловьи в окрестных лесах – и с тех пор всё пытаются изобразить.

Гуляя по окрестностям, Гермес не ведал, как далеко забрался, но на каком-то поле открылся ему чудесный вид стада снежно-белых животных, что щипали траву и тихонько мычали в лунном свете.

– О! – зачарованно вздохнул он. – Какие чудные мумучки. – Пусть и был чрезвычайно развит, детские словечки он еще не превзошел.

Гермес смотрел на коров, коровы смотрели на Гермеса.

– Идите сюда, – велел он.

Коровы поглядели еще немножко, а затем опустили головы и продолжили пастись.

– Хм. Так вот, значит, да?

Гермес быстро поразмыслил, собрал длинные листья травы и наплел из них некие коровьи подобия подков, а затем приделал их ко всем копытам каждой коровы. Свои крошечные пухлые ножки он обернул лавровыми листьями. Затем отломил ветку юной ивы, оборвал с нее листья, и получился длинный хлыст, каким Гермес принялся умело шпынять коров и, подхлестывая, согнал их в сплоченное и послушное стадо. Для верности он сопроводил их вверх по склону и прямо в пещеру, где его ошарашенная и обеспокоенная мать тревожно ждала его, с тех пор как он столь безмятежно убрел вдаль.

У Майи это был первый опыт материнства, но она не сомневалась: поразительные замашки и причудливое поведение ее сына необычны – даже среди богов. Она знала, что Аполлон еще младенцем победил Пифона, а Афина, конечно, родилась при полном вооружении, но сотворить огонь из одних лишь камней? Гонять скот? И чем это он помахивает у нее перед носом – черепахой? Уж не снится ли ей все это?

– Так, мама, – произнес Гермес. – Слушай. У меня есть мысль. Будь любезна, оглуши черепаху, вытащи мясо и приготовь его. Предполагаю, что получится вкуснейший суп. Я бы посоветовал добавить побольше дикого чеснока, а также чуточку фенхеля. Основным блюдом у нас будет говядина, с чем я сам сейчас разберусь. Одолжи нож – и я вернусь к тебе, не успеешь оглянуться.

С этими словами он исчез в глубине пещеры, и из-за камней донесся душераздирающий крик коровы, горло которой перерезали пухлые младенческие ручки.

После действительно великолепного ужина – и Майе пришлось это признать – она отважилась спросить сына, каковы его замыслы, ибо малыш развешивал перед огнем коровьи кишки. Дожидаясь, пока вонючие потроха высохнут, он проделал мелкие дырочки вдоль края черепашьего панциря.

– У меня есть мысль. – Это все, что ей удалось из него выудить.

Знал это Гермес или нет, неведомо, но в первую свою ночь на Земле прошел он довольно далеко. От места своего рождения на горе Киллене к северу через поля Фессалии и вплоть до самой Пиерии, где обнаружил и прибрал к рукам стадо. И вернулся обратно. Детскими шажками это немаленькое расстояние.

А вот чего Гермес точно не мог знать: те белые коровы принадлежали Аполлону, и он их очень ценил. Когда весть об исчезновении стада добралась до хозяина, он в ярости ринулся в Пиерию, чтобы поймать, как ему думалось, злокозненную шайку воров в их логове. Дикие дриады или фавны склонились ко злу, решил он. Они пожалеют, что увели собственность у самого бога стрел. Он лег на поле, где паслось стадо, – чтобы изучить почву со всей пристальностью опытного следопыта. К его изумлению, разбойники не оставили никаких ценных следов. Он разглядел лишь беспорядочные мазки, бессмысленные завихрения и спирали и – если только сам не сошел с ума, – одинокий детский след. Отпечатки, мало-мальски похожие на коровьи копыта, вели не прочь с поля, а к нему!

Кем бы ни был тот, кто угнал стадо, – он насмехался над Аполлоном. Дело провернули бывалые, опытные воры, это уж точно. Его сестра Артемида была самой искусной охотницей из всех, какие ему известны, – не она ли осмелилась? Возможно, измыслила какой-то хитрый способ замести следы. Аресу мозгов не хватило бы. Посейдону незачем. Гефест? Вряд ли. Кто же тогда?

Аполлон заметил дрозда, что охорашивался на веточке неподалеку, одним ловким движением натянул тетиву и сбил птицу. Вскрыв ей брюшко, бог оракулов и авгуров по внутренностям птицы попытался высмотреть знаки.

Судя по расцветке кишечника, загибу правой почки и необычному размещению вилочковой железы, сразу стало ясно, что коровы находятся где-то в Аркадии, неподалеку от Коринфа. А что говорит сгусток крови в печени? Гора Киллена. А еще что? Ага! След все-таки был младенческий.

Нахмурился обыкновенно гладкий лоб Аполлона, синие глаза вспыхнули, а красные, как розы, губы сжались в суровую нитку.

Он отомстит.

Когда аполлон прибыл к подножию горы Киллены, настроение у него испортилось донельзя. Весь мир знает, что те коровы для него священны. Очевидно же, они редкой и ценной породы. Кто посмел?

Какая-то гамадриада, свисавшая с ветвей своей осины, ничего подсказать не смогла, однако уведомила Аполлона, что у входа в пещеру Майи собралась пестрая ватага нимф. Может, там ему дадут ответ? Она бы и сама сходила, но ей нельзя отлучаться от своего дерева.

Добравшись до вершины горы, Аполлон увидел, что у пещеры собралось все население Киллены. Подходя все ближе, он уловил звук, что несся из пещеры, – ничего подобного ему раньше слышать не доводилось. Словно сладость, любовь и безупречность – и все, что есть прекрасного, – обрело жизнь и нежно струится ему в уши и дальше, до самой души. Как аромат амброзии влек любого бога к столу и выманивал из него вздохи великого предвкушения, как вид пригожей нимфы побуждал горячий ихор в венах петь и бурлить, и казалось, что бог того и гляди взорвется изнутри, как теплое касание кожи к коже будоражило его до глубин, – так эти неведомые шумы соблазняли и чаровали Аполлона, пока не решил он, что сходит с ума от радости и желания. Вот бы изъять их из пространства и впитать в грудь, вот бы…

Волшебные звуки внезапно умолкли, и чары развеялись.

Толпа наяд, дриад и прочих духов, что собрались у входа в пещеру, разошлась, все качали головами от изумления, словно очнулись от забытья. Протолкавшись, Аполлон увидел в зеве пещеры на груде камней две здоровенные говяжьи полутуши, у всех на виду, ловко порубленные на куски. Его бешенство и возмущение ожили с новой силой.

– Ты поплатишься! – взревел он, бросаясь внутрь. – Ох уж ты…

– Тсс!

Двоюродная сестра Аполлона ореада Майя сидела в плетеном кресле и шила. Прижала палец к губам и склонила голову к колыбели у огня, где лепетал во сне розовощекий младенец.

Но Аполлона так просто не уймешь.

– Это демоново отродье украло у меня стадо!

– Ты спятил? – спросила Майя. – Моему ангелочку всего день от роду.

– Видали мы таких ангелочков! Уж я-то умею читать по внутренностям дрозда. Кроме того, я слышу, как в глубине пещеры топочут и мычат коровы. Я опознáю их мычание всюду. Этот ребенок – вор, и я требую…

– Что ты требуешь? – Гермес сел в люльке и вперил в Аполлона умиротворяющий взгляд. – Ребенку что, и соснуть нельзя? У меня был тяжелый вечер, я гнал стадо, и мне только и не хватало…

– Ты признался! – завопил Аполлон, устремляясь к нему. – Именем Зевса, я выдавлю из тебя жизнь, мелкий ты…

Но когда поднял он Гермеса, изготовившись вытворить с ним неведомо что, из колыбели вывалился странный предмет из дерева и панциря черепахи. Упав, он издал звук, что немедля напомнил Аполлону волшебное пение, совершенно зачаровавшее его у входа в пещеру.

Аполлон выронил Гермеса обратно в люльку и поднял предмет. Две тонкие деревянные планки приделаны к черепашьему панцирю, а поперек натянуты коровьи кишки. Аполлон дернул струну одним пальцем – и вновь поплыл чудодейственный звук.

– Как?..

– Что, эта дрянь? – переспросил Гермес, изумленно вскидывая брови. – Да ерунда, прошлой ночью собрал. Назвал лирой. Но с ней получается кое-что интересное. Если правильно дергать. А можно еще трямкать. Прижимаешь пару струн и… дай сюда, покажу.

Вскоре они уже дергали, щипали, хлопали, трямкали, блямкали и обменивались новыми аккордами, как взбудораженные подростки. Гермес как раз объяснял принцип естественных гармоник, но тут Аполлон, как бы ни заворожили его чувства, пробужденные в нем этим необычайным приспособлением, пришел в себя.

– Да, все это прекрасно, – проговорил он, – однако что же с моим клятым стадом?

Гермес вопросительно оглядел его.

– А ты, наверное, погоди-погоди… не подсказывай… Аполлон, верно?

Не быть узнанным – еще один свежий опыт для Аполлона, и опыт этот ему, как выяснилось, не очень-то приятен. Вступить в беседу с младенцем-однодневкой, который обращается к нему свысока, – еще один пункт в списке самых неприятных переживаний. Аполлон уже собрался сокрушить этого нахального постреленка ядовитой репликой и, возможно, стремительным хуком в подбородок, но взгляд его уперся в протянутую ему ладошку в ямочках.

– Дай руку, Пол. Счастлив познакомиться. Гермес, последний довесок к божественному табелю. А ты, стало быть, мой сводный брат? Мама Майя вчера вечером посвятила меня в фамильное древо. Чокнутая мы семейка, а? А?

Еще одно неизведанное ощущение: Аполлона игриво тыкали в ребра. Ему показалось, что он перестает владеть положением.

– Слушай, мне плевать, кто ты такой, нельзя угонять мой скот и думать, что это сойдет с рук.

– Ой, я отплачу, будь спокоен. Но они мне попросту были нужны. Первосортные кишки. Уж раз собрался сделать лиру для своего любимого сводного брата, я желал исключительно лучших кишок.

Аполлон перевел взгляд с Гермеса на лиру и с лиры на Гермеса.

– В смысле?..

Гермес кивнул.

– Со всей любовью. Лира – твоя, а также искусство, с ней связанное. В смысле, ты уже бог чисел, разума, логики и гармонии. Музыка в этот набор помещается славно, правда же?

– Не знаю, что и сказать.

– Скажи: «Спасибо, Гермес» и «Да пожалуйста-пожалуйста, оставь себе стадо, брат мой».

– Спасибо, Гермес! Пожалуйста-пожалуйста, да, оставь себе стадо.

– Как это мило, старик, но на самом деле мне нужны были всего две коровы. Остальных можешь забрать себе.

Аполлон оторопело прижал ладонь к потному лбу.

– И почему же тебе нужны всего две?

Гермес выпрыгнул на пол.

– Майя рассказала мне, до чего боги любят, чтоб им поклонялись, понимаешь, и до чего ценят они животные жертвоприношения. Вот я и убил двух коров и предложил Олимпу одиннадцать кусков горящего мяса одной из них.

Двенадцатый мы с мамой съели вчера вечером. Там еще осталось, если тебе холодное ничего? Очень вкусно, особенно с пастой из горчичного семени, которую я придумал.

– Спасибо, но не буду, – сказал Аполлон. – Это ты дальновидно сделал – послал вот так дыма богам, – добавил он. Аполлону подношения нравились, как любому другому богу. – Очень уместно.

– Ну, – проговорил Гермес, – поглядим, подействовало ли, ага? – И он без всякого предупреждения сиганул Аполлону на руки и вцепился ему в плечи.

От молниеносных ума, тела и замашек этого поразительного младенца у Аполлона голова шла кругом.

– Поглядим, подействовало ли – что?

– Мой замысел втереться в доверие к нашему папе. Отнеси меня на Олимп и познакомь меня со всеми, – ответил Гермес. – На том незанятом двенадцатом троне явно мое имя начертано.

Всё в Гермесе было быстрым. ум, смекалка, порывы и рефлексы. Богов Олимпа, уже польщенных изысканным душистым дымом, что накануне проник с горы Киллены к ним в ноздри, новенький совершенно обаял. Даже Гера подставила щеку для поцелуя и объявила ребенка очаровашкой. Никто и глазом моргнуть не успел, как Гермес уже сидел у Зевса на коленях и дергал его за бороду. Зевс хохотал, а с ним и все остальные боги.

Каковы же будут обязанности у этого бога? Летучесть его ума и стоп подсказали мгновенный ответ: пусть будет вестником богов. Чтобы придать Гермесу еще больше прыти, Гефест соорудил ему обувь, которая станет фирменной Гермесовой, – таларии, пару крылатых сандалий, что позволяли перемещаться с места на место быстрее орла. Гермес так непритворно возрадовался им и прижал к себе Гефеста с такой теплотой и благодарной нежностью, что бог огня и горнил тут же ухромал к себе в мастерскую и через сутки ожесточенной работы вернулся с крылатым шлемом – посадка по голове, гибкая кромка – в пару к талариям. Шлем придавал Гермесу некоторое величие и заявлял миру, что этот шустрый юный красавец – представитель устрашающей мощи богов. Для дополнительной элегантности и шика Гефест подарил Гермесу серебряный жезл, увенчанный крыльями и обвитый двумя змеями[97]97
  Щегольской головной убор Гермеса известен под названием петас. Его жезл – керикион, или кадуцей у римлян, – часто встречается как всемирный символ медицины и скорой помощи либо взамен жезла АСКЛЕПИЯ (о нем позже), либо из-за путаницы с ним.


[Закрыть].

Байки о проделках Гермеса премного забавляли Зевса с самого начала. Хитрость и лукавство, какие выказал этот юнец, уведя у Аполлона коров, сделали Гермеса естественным покровителем пройдох, воров, лгунов, жуликов, картежников, дельцов, проказников, балагуров и спортсменов. У лгунов, проказников и балагуров есть и возвышенная сторона – так Гермес участвует в литературе, поэзии, ораторском мастерстве и остроумии. Искусность и прозорливость позволили ему царить в науке и медицине[98]98
  Алхимики Средневековья и Возрождения именовали его Гермесом Трисмегистом (Гермесом Трижды величайшим). Поскольку, как считалось, он способен по волшебству запечатывать стеклянные трубки, сундуки и ящики, изобретение XVII в. под названием магдебургские полушария (которые силой атмосферного давления и вакуумом необычайно крепко удерживались вместе) именовали «герметически запечатанным», и этот оборот до сих пор в ходу.


[Закрыть]. Он стал богом торговли, пастухов (разумеется), странствий и дорог. Несмотря на то что музыка тоже его изобретение, он, как и обещал, подарил эту божественную ответственность Аполлону. Аполлон упростил устройство лиры, заменив панцирь черепахи изящной изогнутой рамой из золота, и в таком виде этот классический инструмент дожил до наших дней.

Я уже говорил, что Артемиду и Афину можно рассматривать как противоположности (дикое – окультуренное, порывистое – обдуманное и так далее), в той же мере переменчивость, быстроту и энергичные импульсы движения и обмена, воплощенные в Гермесе, можно в точности противопоставить безмятежности, постоянству, порядку и сосредоточенной домашней самодостаточности Гестии.

Помимо жезла, шлема и крылатых сандалий, которые Гефест смастерил для Гермеса, его символы – черепаха, лира и петух. Римляне назвали его МЕРКУРИЕМ и поклонялись ему почти с таким же пылом, как и греки. Он был гладкокож, как и сводный брат его Аполлон (они стали вернейшими друзьями), и, как Аполлон, был божеством света. Его свет не золотой, как у брата, а серебряный – ртутно-серебряный. И, конечно, простое вещество, названное в его честь «меркурием»[99]99
  Так в английском, русское «ртуть» восходит к праславянскому слову, означающему «катиться»; латинское название химического элемента («гидраргирум») происходит от греческого «жидкое серебро». – Примеч. перев.


[Закрыть], все еще именуют «быстрым серебром», а все меркуриальное напоминает нам об этом восхитительном боге. Позднее Гермес примет на себя важнейшую, быть может, божественную задачу, но пока усадим-ка мы его на двенадцатый трон и впитаем величие Мегала Казании[100]100
  Это современное название, буквально означающее «громадные котлы»; для скалолазов, осмеливающихся забираться на вершины Олимпа, это и по сей день упоительное зрелище.


[Закрыть] – грандиозной сцены на вершине горы Олимп.