Текст книги "Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев"

В целом, я думаю, Мериан была бы очень довольна разнообразием видов, которые теперь носят ее имя. Но из всех посвященных ей созданий мне, пожалуй, больше всего нравится Salvator merianae, аргентинский тегу. Почему? Потому что он напоминает, что, хотя ее страстью были бабочки, ее интересы ими не ограничивались. Зоркий взгляд Мериан был обращен на всю непостижимую сложность взаимодействий в природе. Тегу, которого она изобразила на ветке маниока, вероятно, охотится на гусениц «белых павлинов» (широко распространенных в Америке бабочек Anartia jatrophae), объедающих листья, – таким образом, на одной картине запечатлены три уровня пищевой пирамиды. Вид Salvator merianae получил название в 1839 г., через более чем 130 лет после того, как Мериан опубликовала свою иллюстрацию, как раз в тот период, когда некоторые натуралисты начали скептически относиться к ее работе. Тем не менее трое французских ученых, давших виду название, без труда узнали эту ящерицу именно по ее рисунку, на котором они основывали свое описание. Так Salvator merianae воплощает и неуемную жажду знаний самой Мериан, и то влияние, которое она оказала на наше восприятие природы. Никто и никогда не заслуживал увековечивания своего имени в названиях видов живых существ в большей степени, чем она.

6
Паук Дэвида Боуи, муха Бейонсе и медуза Фрэнка Заппы

В представлении большинства людей ученые не особенно крутые ребята. «Ботаны» и зануды, если не сказать хуже: очки заклеены скотчем, лабораторные халаты заляпаны чернилами, при этом они настолько погружены в исследования, что совершенно оторвались от реальности. И если к какой-то группе ученых этот стереотип применяют с завидным постоянством, так это к систематикам. Систематики представляются нам дотошными стариками (причем поголовно мужчинами), которые сидят в душных подвальных кабинетах музеев, корпят над ящиками с пыльными образцами, щуря подслеповатые глаза и пытаясь найти мельчайшие признаки, по которым можно различить два вида. Последнее, что приходит в голову такому ученому, и особенно систематику, – это поп-культура, верно?

Однако не спешите с выводами. На самом деле ученые – такие же люди, как и все остальные, а значит, среди нас есть и «ботаны», и бодибилдеры, ценители кларета и поглотители светлого Budweiser, любители оперы и поклонники Джастина Бибера. Действительно, множество названий даны в честь исторических фигур, ученых и т. п., но вы, вероятно, удивитесь, узнав, что существует паук, названный в честь Дэвида Боуи, слепень, носящий имя Бейонсе, и медуза, названная именем Фрэнка Заппы. Это лишь некоторые примеры видов, носящих имена музыкантов, актеров и других знаменитостей. Благодаря этим названиям таксономия предстает перед нами совсем в ином свете: они говорят нам, что в любой области науки всегда найдутся люди, желающие пошутить.

Прекрасный пример – паук Дэвида Боуи, Heteropoda davidbowie. Этот паук был обнаружен в Малайзии и описан Петером Ягером в 2008 г., но свои пять минут славы он получил зимой 2016 г., когда в возрасте 69 лет умер Боуи и СМИ с упоением пересказывали каждую подробность его долгой жизни и карьеры. Дэвид Боуи, конечно же, был королем поп-музыки. Он прославился в 1969 г., когда вышла песня Space Oddity, всего за пять дней до запуска космического корабля «Аполлон» на Луну. От музыки Боуи было никуда не деться в 1970-е и начале 1980-х гг., а последний альбом, Blackstar, вышел в день его рождения и за два дня до его смерти.

Так почему же именно паук? Всю свою почти 50-летнюю карьеру Боуи постоянно создавал себя заново, меняя стиль и сценические образы. Среди этих образов был альтер-эго Боуи начала 1970-х гг., Зигги Стардаст, – он носился по сцене, худой, длинноногий и рыжеволосый. Вместе с ним выступала группа «Пауки с Марса». Паук Heteropoda davidbowie, что характерно, тоже худой, длинноногий и рыжий. Я бы сказал, что все названия в честь знаменитостей как раз такие: они соответствуют биологическому виду, подчеркивая какую-либо особенность его представителей или подмечая сходство между ними и человеком, в честь которого этот вид назван.

Дэвид Боуи и Бейонсе никогда не выступали на одной сцене, но их связывает нечто иное: в честь них были названы виды членистоногих. Бейонсе – американская певица в стиле R’n’B, от песен которой так же некуда деться в начале XXI в., как и от музыки Боуи на пике его славы, – увековечена в названии слепня. Это один из пяти новых видов, добавленных к австралийскому роду Scaptia в 2011 г. Брайаном Лессардом и Дэвидом Йейтсом. За все время было собрано всего три образца, и они десятки лет лежали неопознанными в музейных коллекциях, пока их наконец не признали отличными от родственников и новыми для науки. Scaptia beyonceae отличается от других видов Scaptia «броским золотым томентом на четвертом тергите» – или, выражаясь не столь научно, округлым золотым задом[18]18
  Lessard and Yeates 2011:247.


[Закрыть].

Объясняя этимологию названия, Лессард и Йейтс сказали только, что «видовое название дано в честь исполнительницы Бейонсе»[19]19
  Lessard and Yeates 2011:248.


[Закрыть]. В СМИ, однако, не пропустили намек на попу Бейонсе – в конце концов, она хорошо известна любовью к золотистой облегающей одежде, подчеркивающей все изгибы тела. Не выходит ли это за рамки хорошего вкуса? Можно, конечно, и так сказать. Ученые, как известно, частенько преступают эти самые рамки так же, как и другие люди. К тому же в песне 2001 г. Bootylicious сама Бейонсе, будучи тогда солисткой Destiny’s Child, пела о своей аппетитной попе с большим энтузиазмом. Так что название Scaptia beyonceae и описание этого слепня, по-видимому, вполне соответствуют стилю певицы.

Конечно, биологические виды называют не только в честь музыкантов. Ученые интересуются культурой во всех ее проявлениях, как высокой, так и массовой, что мы видели на примере карикатуриста Гэри Ларсона, именем которого названа вошь Strigiphilus garylarsoni. В честь телевизионных комиков Джона Стюарта и Стивена Колберта названы паразитический наездник и паук (Aleiodes stewarti и Aptostichus stephencolberti). Есть виды, прославляющие спортсменов, например паразитический наездник Diolcogaster ichiroi – в честь Итиро Судзуки, которому принадлежит рекорд бейсбольной высшей лиги по числу хитов за сезон (262). В честь автора книг в жанре юмористического фэнтези Терри Пратчетта назван вымерший вид морской черепахи (Psephophorus terrypratchetti), что вполне логично, ведь действие его романов происходит в Плоском мире, который, как известно, покоится на четырех исполинских слонах, а те в свою очередь стоят на гигантской черепахе, плывущей в межзвездном пространстве. Не менее логично в честь Германа Мелвилла, который писал об огромном белом ките Моби Дике, назвали ископаемого кашалота (Livyatan melvillei). Был ли L. melvillei белым, в летописи окаменелостей не записано, но это, безусловно, большой кит – вдвое крупнее современной косатки, сравнимый с любыми крупнейшими хищниками, когда-либо жившими на Земле. (Наверное, это немного утешило бы Мелвилла, ведь роман «Моби Дик» не имел коммерческого успеха, а критики считали писателя лишь незначительной фигурой в американской литературе.)

Имя Редьярда Киплинга увековечено в названии паука-скакуна (Bagheera kiplingi), причем дважды: в нем упоминается как сам Киплинг, так и его персонаж (черная пантера Багира, которая дружит с Маугли в «Книге джунглей»). В честь актеров Кейт Уинслет и Арнольда Шварценеггера названы жужелицы (Agra katewinsletae и Agra schwarzeneggeri; у жужелицы Шварценеггера сегменты ножек раздуты и похожи на бицепсы). Стивену Спилбергу посвящен птерозавр (Coloborhynchus spielbergi), а папе Иоанну Павлу II – жук-усач (Aegomorphus wojtylai), и, возможно, эти названия сейчас впервые упоминаются вместе в одном предложении. Список можно продолжать бесконечно, ведь названия в честь знаменитостей дают новым видам чуть ли не каждую неделю.

Систематики (и другие ученые) расходятся во мнениях по поводу того, хорошая ли это идея – называть виды именами знаменитостей. Некоторые хотели бы давать названия только в честь ученых, утверждая, что при всех достоинствах их музыкального творчества Бейонсе и Дэвид Боуи, например, не имеют никакого отношения к биологии, поэтому их именам не место в научной номенклатуре. Другие придерживаются более жесткой позиции и считают, что знаменитости из области поп-культуры вообще не заслуживают поклонения, независимо от того, как это поклонение может быть выражено. По их мнению, современное общество слишком одержимо людьми, которые вовсе не герои, а просто делают свою работу: бьют по мячу, смешно шутят или играют роль путешествующего во времени киборга-убийцы (как Арнольд Шварценеггер в фильме «Терминатор», если вы вдруг забыли). Приверженцы этих точек зрения вовсе не считают, что ученым нельзя быть фанатами Бейонсе или Итиро, – просто следует отделять свои пристрастия от науки. Но нужно ли? Почему научные названия, как и все остальное в науке, должны быть безликими, серьезными, функциональными? Почему бы ученым не увековечить свои увлечения, какими бы они ни были? Почему бы Scaptia beyonceae не показать нам, что научные названия могут сверкать золотом, вместо того чтобы быть серыми и скучными?

Второй аргумент против таких названий, как Scaptia beyonceae, состоит в том, что названия в честь знаменитостей умаляют значимость самого процесса именования, из-за чего открытие новых видов и вся биосистематика выглядят в глазах общественности какой-то легкомысленной игрой. На мой взгляд, это веский довод, хотя можно возразить, что названия в честь знаменитостей как раз и привлекают внимание общественности к открытию новых видов. О слепне Бейонсе, например, писали в журнале Rolling Stone, как и о других существах, названных в честь музыкантов и певцов: о жуке, носящем имя Роя Орбисона, раке Фредди Меркьюри, таракане Джерри Гарсии, динозавре Марка Нопфлера и трилобитах Кита Ричардса, Пола Саймона, Арта Гарфанкела и всех четырех музыкантов группы «Битлс». Да, наверняка есть те, кто читает и Rolling Stone, и «Австралийский энтомологический журнал», но, полагаю, таких меньшинство.

Поэтому так важно рассказывать широкой общественности о слепнях и вообще об открытии новых видов. Правительства и так сокращают финансирование университетов, музеев и фундаментальных исследований, а систематика вечно вытягивает самую короткую из коротких палочек финансирования. Порой музеям, в которых хранятся биологические образцы, настолько не хватает денег, что они закрываются или не могут защитить коллекции от беды. В сентябре 2018 г. Национальный музей Бразилии был уничтожен пожаром. Постоянная нехватка финансирования сыграла большую роль в этой трагедии: в музее, например, не работала противопожарная система. Помимо прочего, сгорело 5 млн экземпляров насекомых; среди них почти наверняка были сотни новых видов, которые ждали, когда их опишут и дадут название. Ведь именно так получила название Scaptia beyonceae, и произошло это в музее, где она хранилась. В том, что в коллекциях находятся неописанные виды, нет ничего необычного. Возьмем, например, новый вид ктырей, который был открыт ученым Алессандро Камарго. В 2018 г. Камарго решил, что экземпляр этих мух, обнаруженный им в лондонском Музее естественной истории, представляет собой неизвестный вид рода Ichneumolaphria. Образец был найден Генри Уолтером Бейтсом в Бразилии во время 11-летней экспедиции, завершившейся в 1859 г. Так что «новый» вид ктырей провел на попечении музейных кураторов чуть больше 160 лет. И он такой не один: из интересующих Камарго ктырей Нового Света каждый «новый» открываемый вид пролежал в музейном ящике в среднем 50 лет. Рядовой избиратель, однако, мало что знает о музейных фондах, что позволяет правительствам очень легко сокращать финансирование музеев, что труднее сделать в отношении более заметных государственных учреждений. Катастрофа, постигшая бразильский музей, к сожалению, не единственная: всего двумя годами раньше то же самое произошло с Национальным музеем естественной истории в Нью-Дели (Индия). Глупо считать, что подобное никогда не повторится. В подобной ситуации сложно критиковать ученых за их попытки привлечь внимание общественности к такой науке, как систематика.

Третья причина, по которой критикуют именование видов в честь знаменитостей, заключается в том, что это якобы непозволительный рекламный трюк со стороны исследователя, дающего название, а может, и вовсе попытка встретиться с соответствующей знаменитостью. Неужели систематики действительно думают, что это может сработать? И может ли? В честь Фрэнка Заппы (неподражаемого музыканта-экспериментатора) названо по меньшей мере пять видов: паук (Pachygnatha Zappa), рыба илистый прыгун (Zappa confluentus), ископаемая улитка (Amaurotoma zappa), загадочное ископаемое животное (Spygoria zappania), которое ученые до сих пор не знают куда отнести, и медуза (Phialella zappai). И по крайней мере у того, кто дал название последнему виду, действительно был хитрый план встречи с Заппой. Фердинандо Боэро, итальянский морской биолог, рассказывает историю о поездке в морскую лабораторию Бодега в Калифорнии для изучения медуз. Боэро знал, что фауна медуз восточной части Тихого океана была плохо изучена, и рассуждал так: «Я обязательно найду новые виды. Когда я их найду, мне придется дать им… названия. Одно из них я посвящу Фрэнку Заппе, расскажу ему об этом, и он пригласит меня в гости»[20]20
  Цит. Муркином и подтверждено Боэро, личное сообщение.


[Закрыть].

К немалому удивлению Боэро, его план сработал. Он написал Заппе, что планирует назвать новый вид в его честь, и в ответ получил письмо от жены Заппы, Гейл, с сообщением о реакции Фрэнка: «Нет ничего лучше, чем получить медузу, названную в мою честь»[21]21
  Цит. Муркином и подтверждено Боэро, личное сообщение.


[Закрыть]. В письме Гейл пригласила ученого посетить дом Заппы – в результате они с Боэро подружились, и этот визит стал первым из многих. Заппа даже посвятил Боэро свой последний концерт в Генуе в 1988 г. и спел о нем песню. Есть ли в этой истории хоть малейший намек на неуважительное отношение или принижение науки? Был ли нанесен хоть какой-то ущерб систематике или зоологии беспозвоночных? Едва ли. Вид медузы P. zappai нуждался в названии, и он его получил; Заппа оставил еще один небольшой след на Земле; а Боэро теперь есть о чем рассказать. Судя по реакции Заппы, можно предположить, что даже те, кто не занимается наукой непосредственно, вполне осознают значимость открытия новых видов и то, какая это честь – быть упомянутым в их названиях. Для всех, кто занимается систематикой, это весьма обнадеживающий факт.

Некоторые знаменитости, в честь которых названы виды живых существ, вероятно, будут еще долго купаться в лучах славы, а другие окажутся однодневками. Так мы подходим к последней причине, почему не стоит быть слишком терпимыми к называнию видов в честь знаменитостей: многие такие названия обречены на безвестность и этимологическую бесполезность. В конце концов, если повезет, через несколько лет мы все забудем, кто такие семейство Кардашьян. Но, разумеется, аргумент об эфемерной природе знаменитостей применим и к названиям, данным в честь кого угодно. Уже сегодня тысячи видов носят имена людей, которых мало кто помнит (о чем мы подробно расскажем в следующей главе). В худшем случае такие названия становятся безликими: вряд ли хотя бы один энтомолог из тысячи знает, в честь какого именно Смита назван комар Wyeomyia smithii[22]22
  Название Wyeomyia smithii дано в честь известного американского энтомолога Джона Бернхардта Смита, который этого комара открыл. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. В других случаях они превращаются в карты к скрытым сокровищам, которые щедро вознаграждают тех, кто решится пойти по следу, и рассказывают поразительные истории о необыкновенных людях. Возможно, через сто лет кто-нибудь поймает и опознает осу-наездника Джона Стюарта и в итоге погрузится в историю XXI в., полную невероятных событий, которые получили отражение в его телевизионной программе The Daily Show. Возможно, интерес к пауку Heteropoda davidbowie заставит кого-то открыть для себя музыку Дэвида Боуи. А может, в музее установят макет птерозавра Coloborhynchus spielbergi, носящего имя Спилберга, и поисковый запрос в каком-нибудь онлайн-кинотеатре XXII в. проведет заинтересовавшегося человека от «Челюстей» к таким фильмам, как «Индиана Джонс: в поисках утраченного ковчега», «Цветы лиловые полей» и «Список Шиндлера». В подобное путешествие всегда интересно отправиться.

7
Сперлингия: улитка для безвестных

В жарких сухих редколесьях Северного Квинсленда в Австралии живет маленькая, коричневатая, мало кому известная и (для большинства людей) ничем не примечательная сухопутная улитка Spurlingia excellens. Это один из десятка австралийских видов, которые в 1933 г. отнесли к роду Spurlingia. Ни одно другое научное название не имеет общего корня со словом Spurlingia. Было бы весьма удивительно, если бы это слово было как-то связано с морфологией улитки, потому что такие названия, как правило, повторяются снова и снова (названия, наверное, тысяч видов образованы, например, от слова rubra, что по-латыни значит «красный»). Но слово Spurlingia не имеет ничего общего с морфологией. Да и в ее языке (по-латыни lingua) ничего особенного нет. На самом деле «сперлингия» – это очередное название, данное в честь человека, как вы уже, без сомнения, догадались, раз оно включено в эту книгу. Кто такой Сперлинг и что может это уникальное название рассказать о науке и о людях, которые придумывают названия видам?

Названием «сперлингия» мы обязаны Тому Айрдейлу (1880–1972). Айрдейл с самого детства увлекался естествознанием и был страстным любителем птиц, но университетского образования не получил. В юности Том отличался слабым здоровьем, у него даже подозревали туберкулез, и в возрасте 21 года он покинул семью и родную Англию и отправился в Новую Зеландию в поисках более благоприятного климата. Возможно, климат сделал свое дело или просто помогла смена обстановки, но силы к нему вернулись. Он устроился работать клерком, а в свободное время бродил по округе и изучал естественную историю Новой Зеландии. Друзья, сопровождавшие его в этих походах, заинтересовали его улитками (влияние сверстников не всегда бывает пагубным). Через шесть лет работа в новозеландской компании, видимо, совсем ему наскучила, потому что в 1908 г. он присоединился к экспедиции на Кермадек – субтропический архипелаг, расположенный в 1000 км к северо-востоку от Новой Зеландии. Айрдейл провел там 10 месяцев: изучал птиц (а также охотился на них ради еды) и собирал улиток. Так закончилась его деловая карьера и началась, несмотря на отсутствие университетского диплома, новая жизнь в качестве ученого.

Следующие два десятилетия Айрдейл мотался по всему миру и в конце концов обосновался в Сиднее, где устроился помощником в отделе моллюсков в Австралийском музее. Вскоре он стал конхологом музея (главным хранителем коллекции улиток и других моллюсков) и провел там 20 лет за сбором, изучением и описанием моллюсков и птиц Австралазии. Он писал так много, что для экономии времени не ставил точки над i и не перечеркивал t. За свою карьеру он опубликовал больше 400 работ и дал названия примерно 2600 видам и родам, включая Spurlingia. Учитывая такую продуктивность его научной деятельности, нет ничего удивительного в том, что в честь Айрдейла названа целая коллекция видов – десятки моллюсков и немалое число птиц носят видовые названия вроде iredalei. Среди птиц, например, есть австралийская шипоклювка Айрдейла (Acanthiza iredalei), пернатый аналог сперлингии – мелкая бурая птичка, интересная только самым увлеченным любителям птиц. И все же это название по-своему почетно.

В названии сперлингии Айрдейл решил почтить память всеми забытого сборщика раковин и других образцов, которого звали Уильям Сперлинг. Неприметная улитка, названная в честь скромного сборщика, – звучит скучно, но на самом деле история Сперлинга совсем не такая. В ней есть чему поучиться.

Уильям Сперлинг был косвенно связан с великим орнитологом викторианской эпохи Джоном Гулдом, который оставил заметный след в истории XIX в. Гулд до сих пор широко известен (по крайней мере, среди биологов) по двум причинам. Во-первых, он выпустил серию блестящих монографий о птицах, например «Птицы Австралии», «Птицы Великобритании», «Птицы Европы» и «Птицы Папуа – Новой Гвинеи». Во-вторых, именно Гулд как куратор музея Лондонского зоологического общества получил коллекции птиц, собранные Дарвином во время путешествия на корабле «Бигль», и определил многие виды. Среди них были и знаменитые вьюрки с Галапагосских островов, которых мы сегодня называем дарвиновыми вьюрками. Именно Гулд, а не Дарвин понял, что эти птицы были близкородственными, несмотря на явные различия в форме клюва, кормовом поведении и других признаках. Дарвин считал все эти образцы смесью из черных дроздов, вьюрков и других птиц, а истинное значение их сходства и различия он осознал лишь много позже, после того как их определил Джон Гулд. В итоге они не упоминались в самом труде Дарвина «О происхождении видов», зато впоследствии стали каноническим примером способности естественного отбора влиять на облик живых существ и формировать биоразнообразие. Кстати, наглядным доказательством ненадежности обиходных названий может служить тот факт, что дарвиновы (а вернее, галапагосские) вьюрки на самом деле не вьюрки. По данным Международного орнитологического конгресса, их теперь относят к семейству танагровых.

Помимо вьюрков Дарвина, Гулд получал образцы для изучения от коллекционеров со всего мира. Среди них был и Фредерик Стрейндж, который родился в Англии и собирал образцы флоры и фауны в Австралии. Его жизнь, напротив, известна лишь по отрывочным сведениям. В одной его краткой биографии безапелляционно утверждается, что он был полуграмотным и не умел распоряжаться деньгами, – очередное напоминание о том, что нам не дано выбирать, за что нас будут помнить потомки. Несомненно, он был выдающимся коллекционером и натуралистом. Стрейндж добыл первые экземпляры северного лирохвоста Альберта (Menura alberti) – птицы размером с фазана, ведущей настолько скрытный образ жизни, что европейцы обнаружили ее лишь через 40 лет после того, как начались исследования Восточной Австралии (название новому виду лирохвоста дал французский орнитолог Шарль-Люсьен Бонапарт; сама птица не имеет никакого отношения к принцу Альберту, супругу английской королевы Виктории, и название говорит лишь о политических предпочтениях автора). Среди птиц и млекопитающих по коллекционным образцам Стрейнджа были также описаны: птицы – черная сипуха, мраморный лягушкорот, мангровый медосос; летучая мышь – черно-серый выростогуб; грызун – малая прутогнездная крыса – и многие другие. Еще активнее он собирал насекомых и особенно моллюсков, хотя образцы этих менее эффектных животных, скорее всего, продавались и использовались для определения и описания без конкретного указания его вклада как коллекционера. И тем не менее довольно много видов улиток сегодня носят название strangei.

В августе 1854 г. Стрейндж купил парусник (50-тонный кетч, который он назвал «Предвидение») и через месяц отплыл с командой из девяти человек в экспедицию вдоль северо-восточного побережья Австралии на три-четыре месяца. Первая остановка была сделана на острове Кертис, недалеко от нынешнего Гладстона, вторая – 14 октября на острове Миддл-Перси к югу от Маккая. Там они собирались пополнить запасы воды, а также собрать образцы для коллекции. Стрейндж высадился на берег Миддл-Перси вместе с ботаником экспедиции Уолтером Хиллом, австралийцем по имени Делиапи и тремя помощниками: Генри Гиттингсом, Ричардом Спинксом и Уильямом Сперлингом. Точные сведения о роли Сперлинга в сборе образцов отсутствуют, он был указан как «помощник», но это понятие очень растяжимое. Независимо от того, собирал ли Сперлинг образцы, он явно присоединился к команде, которая сошла на берег именно с этой целью.

Визит на Миддл-Перси окончился трагически. Участники экспедиции встретили коренных австралийцев и попытались с ними торговать. Позже они жаловались, что местные жители их не поняли (возможно, коренным жителям хватило наглости говорить на родном языке, а не английском, как подобает добрым подданным Ее Величества). Ботаник Хилл оставил группу, чтобы осмотреть высокогорье, а когда вернулся вечером, то нашел Сперлинга мертвым, с перерезанным горлом, в мангровых зарослях. Гиттингс, Спинкс и Стрейндж пропали без вести и предположительно также были убиты (Делиапи позже сообщил, что видел, как местные мужчины нападали на Стрейнджа с копьями). Стрейнджу, старшему члену команды, было 35 лет. Гиттингсу всего 20, да и Спинкс и Сперлинг, вероятно, были ненамного старше.

Мы никогда не узнаем, за что убили четырех собирателей образцов, но предыдущие европейские гости в этих местах вели себя далеко не лучшим образом. Разумеется, британские исследователи и поселенцы хорошо известны жестоким обращением с коренными австралийцами. Чтобы лучше понять положение дел на острове, следует добавить, что за 7 лет до описываемых событий у Миддл-Перси бросил якорь исследовательский корабль Королевского флота Великобритании «Гремучая змея», совершавший плавание с целью исследования северо-восточной Австралии и Новой Гвинеи. Джон Макгилливрей служил там корабельным ботаником, а Томас Генри Гексли – помощником корабельного хирурга и исследователем морской фауны (Гексли позже прозвали «бульдогом Дарвина» за то, что он яростно защищал эволюционную теорию Дарвина и его самого от нападок противников). Остановка у Миддл-Перси нужна была, чтобы провести текущий ремонт судна, и команда вместе с учеными-натуралистами сошла на берег. Местные жители им не встретились, но Макгилливрей описывал колодцы и очаги, которыми те явно недавно пользовались. Что касается членов команды корабля, то их визит не прошел бесследно. Из-за них начался пожар, который бушевал несколько дней и превратил почти весь остров в пепелище.

Учитывая эти события, вполне логично предположить, что местные жители при встрече со Стрейнджем и его командой не ждали от них ничего хорошего. Тем не менее в следующем году колониальные власти послали корабль «Факел» на поиски виновных или хотя бы козлов отпущения. Члены команды «Факела» допросили нескольких местных жителей с Миддл-Перси, и в результате был составлен совершенно неправдоподобный отчет о предполагаемых убийствах. (Среди прочего капитан «Факела» утверждал, что туземцы признались, что съели тело одного из своих соотечественников после того, как его застрелил Стрейндж, а затем спрятали кости на острове. Такое обвинение больше говорит об отношении европейцев XIX в. к коренным народам, чем о том, что произошло на самом деле.) Как бы то ни было, трое мужчин из числа коренных жителей, а также три женщины и четверо детей были арестованы и отправлены в Сидней, где их ждал суд. Что удивительно, их оправдали за отсутствием доказательств, причем поражает, конечно, не отсутствие доказательств, а сам факт оправдательного приговора. Печально, что, по всей вероятности, они умерли до того, как вернулись домой, – и это уже не так удивительно. Что же касается натуралистов, тело Сперлинга было найдено и похоронено в Порт-Кертисе в штате Квинсленд, а судьба остальных так и осталась неизвестной.

В истории сохранились лишь неясные упоминания, не более того, об участниках злополучной экспедиции Фредерика Стрейнджа, и среди них довольно бездарное стихотворение «Памяти Фредерика Стрейнджа, натуралиста», опубликованное в 1874 г. Джорджем Френчем Ангасом, австралийским живописцем и натуралистом. Стихотворение начинается следующими строками:

 
Австралия! Чтоб ты вперед неслась,
Мужей ученых пала рать.
И должно бардам будущих веков
О дерзновенье павших рассказать.
Бессмертные они! И жители Земли,
В веках запомните одно:
Тех, что во имя знаний полегли,
Их ждет бессмертье все равно.
 

На самом деле «бессмертье» ускользнуло от Стрейнджа и тем более от других жертв той трагической экспедиции. О Сперлинге, Гиттинге и Спинксе не осталось никаких сведений, кроме нескольких упоминаний в газетах, одного надгробного камня (на могиле Сперлинга) и названия улитки – «сперлингия».

А как насчет Тома Айрдейла, автора названия «сперлингия»? Конечно, он был выдающимся натуралистом и конхологом – в конце концов, он придумал названия 2600 видам. Но я думаю, что в замысле Айрдейла крылось нечто большее. Дав моллюску название «cперлингия», он продемонстрировал, что видит в развитии науки стороны, которые часто ускользают от внимания людей. Когда мы думаем о натуралистах викторианской эпохи, странствовавших по всему земному шару в поисках новых видов и новых знаний, то обычно представляем себе Дарвина, Бейтса, Уоллеса, Гулда и многих других – европейцев или американцев, почти всегда мужчин, образованных людей, подчас вполне состоятельных, построивших блестящую карьеру и оставивших подробные отчеты о своих странствиях. Эта картина, однако, прискорбно далека от действительности. На каждого Дарвина или Бейтса, Уоллеса или Гулда приходились, вероятно, десятки Сперлингов – безвестных, скорее всего, не столь образованных и по большей части всеми забытых. Одни считали себя учеными, другие – любителями, третьи играли второстепенные роли – проводников, членов экипажа, даже поваров и рабочих, но без них экспедиции были бы невозможны. Наверняка в состав таких экспедиций входили и десятки Делиапи – местных помощников, которые не были европейцами и потому не считались достойными особого внимания (позже мы расскажем об этом подробнее). Конечно, Дарвина и Уоллеса, например, помнят в том числе потому, что они внесли огромный вклад в развитие науки. Но они сделали это не в одиночку, поэтому представляется уместным сохранить память и о таких, как Сперлинг, тоже. И Айрдейл, давая название моллюску в честь Уильяма Сперлинга, пытается сказать нам именно об этом.