Текст книги "Пиджин-инглиш"

Июль

Узоры на пальцах нужны для осязания и для того, чтобы удерживать скользкие предметы. Никакой другой роли они не играют. Без отпечатков пальцев ты бы мог стать кем только захочешь.

Брови не дают поту попасть в глаза. Мне-то всегда казалось, что у бровей нет особого назначения. Оказалось, есть, они отводят в стороны струйки пота и дождя. Иначе вся эта влага попала бы тебе в глаза и ослепила.

Ресницы защищают глаза от пыли и мошек.

И вообще те части тела, в которых, по-твоему, нет проку, на самом деле приносят пользу или защищают от чего-то. Волосы на голове защищают мозг от перегрева и от холода, они куда умнее, чем ты думаешь. И эти средства защиты есть у каждого: брови, ногти, ресницы. Волосы у всех растут в одних и тех же местах. Так что всем даны равные шансы для выживания. Это справедливо. А по-другому вышло бы несправедливо.

Коннор Грин:

– А зачем тогда мужчинам соски?

Мистер Томлин:

– Без них у мужчин вид был бы дурацкий. Еще вопросы есть?

Мистер Томлин переиграл Коннора Грина по части юмора. Коннор такого терпеть не может. Вот опять хотел схохмить, но куда ему до мистера Томлина.

Коннор Грин:

– Как получается, что когда купаешься, то вода не проникает в организм через дырку в заднице и не заливает тебя изнутри?

Мистер Томлин:

– Потому что внутренний сфинктер автоматически перекрывает анальный канал. Еще вопросы?

Коннор Грин:

– Вы сказали «анальный». В нашем присутствии нельзя употреблять такие слова, это сексуальное оскорбление.

Мистер Томлин:

– Замолкни, Коннор. У кого еще есть вопросы?

Дин:

– А после смерти волосы растут? Мой дядя говорит, что растут. И ногти тоже. Это правда, сэр?

Мистер Томлин:

– Нет, это заблуждение.

Коннор Грин:

– Сэр, а у вас есть карандаш?

Мистер Томлин:

– Так. Коннор, выйди вон из класса, будь любезен.

Коннор Грин:

– Но, сэр, я только спросил про карандаш.

Мистер Томлин:

– ВОН!

Пришлось Коннору подчиниться. Покраснел весь. Я был даже рад, что мистер Томлин на него прикрикнул. А то иногда как разойдется, реально мозг выносит. Сам бы ему рот заткнул.

На естествознании столько всего любопытного узнаешь. Мистер Томлин говорит, что космическая станция сейчас на орбите. На первый взгляд она кажется еще одной яркой звездой, но если присмотреться, то видно, что звезда движется. Сам я наблюдал ее только один раз, небо недостаточно темное, мешают уличные фонари и свет из окон. Астронавты на станции гадят в особую трубу, которая выбрасывает дерьмо в открытый космос. Вот почему у шаттла на лобовом стекле есть дворники. Все вокруг так думают.

Возле моей квартиры очень здорово запускать «багги». Пол такой ровный и блестящий, машина катит со страшной скоростью. Самому начинает казаться, что мчишься вместе с ней, хотя на самом деле стоишь на месте. Надо успеть вовремя смигнуть, пока голова всерьез не закружилась.

Я уставился на дверь Джордана: откройся наконец! Я даже нарочно стукнулся в нее машиной и притворился, что случайно. Дверь распахнулась. Поначалу Джордан ничего не говорил, только смотрел. Долгодолго. Мне даже не по себе сделалось, и машина слушаться перестала.

Ну, скажешь ты хоть слово?

Джордан:

– Дай попробовать.

Это все входило в мой план, только пусть подождет еще немного.

Я:

– Минуточку.

Рулю дальше. Пусть думает, что я с ним расплевался. Пусть раскается. Пусть я выйду победителем в последней игре. Я чувствовал на себе его взгляд и жал на кнопки как ни в чем не бывало. Джордан стал переминаться с ноги на ногу. Класс! Продлись, мгновение.

Джордан:

– Будь человеком, дай попробовать. Не наигрался еще?

Я:

– Ты ее сломаешь.

Джордан:

– Не сломаю. Я крутой гонщик. В аварии не попадаю.

Я:

– Мы вроде как больше не дружим.

Джордан:

– Кто сказал? Ну дай же.

– Еще две минуты.

Джордан:

– Одна минута. Я тебе покажу, как делать сальто, такой кайф.

Этого-то я и дожидался. Пусть ему захочется так, что прямо невмоготу. Пусть попросит как следует. Тем жальче ему будет, когда заберу игрушку. Мне хотелось наказать его. Это мой долг.

Темнело. Все затихло. Сердце мое стучало часто, пока я ждал нужной минуты. Я знал: будет зверски круто. Вот и моя дверь. Все складывается отлично. Я прикусил губу, чтобы не расхохотаться.

Я:

– Не могу. Мне пора обедать.

Подхватываю машину, вхожу к себе и захлопываю за собой дверь. Настроение отличное. Ловко я провернул дельце. У него даже времени на подозрения не оставалось. Полная для него неожиданность. Теперь я в вечном выигрыше.

Поппи и краситься-то ни к чему, она и так красивая. А вот Микита, Шанель и все прочие мажутся вовсю. Штукатурят свои некрасивые места. Получается только хуже. У Микиты на веках непременно зеленые тени. Вылитая лягушка.

Уродина уродиной, да еще и зеленая. Вот дура. Но я помалкиваю. Чего мне с ней связываться?

Микита мазала себе губы вишневой помадой. Сердце у меня екнуло. Отступать-то некуда.

Микита:

– Подготовился? Почистил зубки? Да нет, я шучу. Ты такой чистенький. Сладкий мой мальчик.

Микита собиралась научить меня целоваться. Она перецеловала взасос чуть не сотню парней и полностью в теме. Если я научусь правильно целоваться, Поппи никогда не бросит меня ради другого.

Не хочу, чтобы Поппи меня бросила. Она должна быть моей навсегда. Буду защищать ее от бед, как тогда с осой. Поппи такая благодарная. Когда она мне улыбается, в животе становится тепло и щекотно.

Вот ведь фигня, надо стоять смирно. Забыть, что терпеть не можешь Микиту, и вызвать в памяти ее пышный зад, большие груди и пухлые губы. Она как тренажер.

А Лидия смеялась. Ей понравилось.

Лидия:

– Хочу любовника

Не Казанову.

Я:

– Да отстань ты!

Лидия:

– Каждый день отдадим любви.

Ты будешь мой любовник[17]17
  Строки из популярной песенки, которую исполняет ганский певец Нана Ачимпонг.


[Закрыть].

– Заткнись! Слушать тошно!

Микита:

– Стой смирно, сочный мой. Расслабься.

Микита уселась на меня сверху и притиснула к дивану. Захочешь – не выскочишь, в ней целая тонна. Облизала губы. Рыба рыбой, огромная, жуткая. Я закрыл глаза, чтобы дело пошло быстрее.

Микита:

– Открой ротик чуть пошире. Успокойся. Тебе понравится, обещаю.

Все происходило жутко медленно. Микита пододвигалась все ближе, я чувствовал. Тепло ее дыхания касалось моего лица, грудь скользила по руке. И тут она как поцелует меня прямо в губы. Поцелуй оказался такой нежный. Все шло совсем неплохо, пока она не пустила в ход язык.

Я:

– Нннтыничегоненннговориланннпроннязык!

Микита замерла. Я смог вдохнуть.

Микита:

– Что это было?

Я:

– Ты ничего не говорила про язык!

Микита:

– Но все тащатся от моего языка! Учись, как надо целоваться по-настоящему, а то смысла нет.

Лидия:

– Они же всего-то в седьмом классе, на что им язык?

Микита:

– Засохни, подруга, тебе-то откуда знать? Дай мне сделать дело. Ты же не хочешь, чтобы у тебя был голубенький братик?

И снова засунула свой язык мне в рот. Горячий и слюнявый, гадость. Я попробовал вывернуться, но она меня только сильнее притиснула к дивану и при этом мычала и чмокала, словно влюбленный зомби. Ее язык мерзкой змеей елозил мне по губам. Я представил себе Поппи, ее желтые как солнце волосы, и мне стало теплее.

Тут кто-то как схватит меня за руку. Я дернулся. Оторвут ведь на фиг.

Лидия:

– Микита.

Микита:

– Расслабься. Дай сюда.

Ущипнула меня и засунула мою руку себе в трусы. Я ощутил под пальцами волосы. Стало колко и щекотно. Тогда все и слетело с катушек. Чем хочешь клянусь, мне сделалось плохо. Она прижала мой палец к своей «тото», там было влажно и пружинило, потом прижала другой палец, и следующий, а потом принялась моей рукой гладить себя по этому месту. Чмокала губами и жарко сопела мне в лицо. Я ничего не мог поделать. Ненавижу все, что похоже на вишни. Меня затошнило, как на море в качку.

Я:

– П-п-перестань! Лидия, п-п-помоги! П-п-прогони ее!

Лидия:

– Хватит с него. Он задохнется!

Микита:

– Это я скажу, когда хватит, Хламидия. Кончай брыкайся, чел! Я думала, тебе урок нужен.

Я:

– Я передумал. Слезь с меня!

Я поднатужился и спихнул ее. Взгляд у Микиты был сонный и тупой, и она тяжело дышала, будто с кем подралась. Джинсы расстегнуты, вцепилась мне в руку, а ладонь моя у нее в трусах. Я еле выдернул. Кожа зудела от волос, пальцы мокро блестели. Хотелось умереть.

Микита:

– Неплохо для новичка. Только зубы не облизывай, девушки этого не любят. Еще попытка?

Я:

– Отстань! Ни за что! Отвали от меня!

Я смылся, пока она снова меня не зацапала. Вымыл руки и губы. Облегчился, но вышло как-то странно, наверное, Микита мне что-то повредила. Лидия должна была остановить ее. Я сам должен был не даваться ей в лапы. Плохая была идея. Если Поппи узнает, что я лизался с другой девчонкой, она точно со мной порвет.

Я:

– Тупая сучка! Гадина!

Микита поджидала у двери ванной. Улыбалась словно безмозглая жирная жаба.

Микита:

– Мы еще не закончили, это только первое занятие. Я подняла твою штуку? Как там у тебя, свербит?

Я:

– Нет!

Лидия:

– Что ты несешь, он еще маленький. Оставь его в покое.

Микита:

– А ты ему кто, мамочка? Если сама еще ни с кем, не думай, что все такие. Доска – два соска.

Лидия:

– По крайней мере, мой парень – не убийца.

Все замерло. Лидия резко захлопнула рот, но было слишком поздно, слова уже вылетели, не вернуть. Лицо у Микиты сделалось жестким.

Микита:

– Что ты сказала?

Я подумал, что Лидия сейчас заплачет. Она не двигалась. Вид такой, словно в ловушку угодила. За миллион лет бы не подумал, что такое возможно. Тишина стояла жуткая, кто-то должен был нарушить ее. И почему мамы вечно нет, когда она нам нужна.

Я:

– Ты не должна позволять себя жечь.

Микита:

– Что?

Лидия потрогала ставший почти незаметным ожог от утюга на лице. Мои слова придали ей храбрости. Она ожила.

Лидия:

– Скажи ему, пусть притормозит. Посмотри на свои руки, как ты можешь разрешать такое? Это просто слабость.

Микита застегнула джинсы. Руки у нее прямо плясали. Ее толстые обожженные пальцы уже не вызывали неприязни, это было бы попросту несправедливо.

Микита:

– Кого ты слабой обозвала? Видела, как я уделала Шанель?

Я:

– Она не Шанель, она Лидия. Только тронь ее. Я тебя зарежу ножом-пилой. Попрошу Джулиуса, и он тебя отметелит, он реальный гангстер.

Лидия:

– Никого ты не зарежешь. И не попросишь никого. Микита, иди домой. Мы не хотим тебя больше здесь видеть.

Микита:

– Ой, как страшно. Сучка тупая.

Ну вот. Землетрясение, которого я ждал, отменилось. Микита не знала, как ей поступить, и свалила по-тихому. Я задвинул за ней все запоры, достал непочатую упаковку шоколадного печенья из маминого потайного ящика и протянул Лидии. Пусть откроет. Самое первое – всегда самое вкусное.

* * *

Я был занят своими делами, лакомился кунжутным семенем, его насыпала леди в инвалидной коляске. Она любит смотреть из кухонного окна, как мы едим, грезит, как купается нагишом в теплых водах и морские коньки покусывают ее нежные пальчики, а их цепкие хвосты щекочут соски. Каждому свое, говорю я, жизнь слишком коротка, чтобы осуждать мечты, такие чистые и неподдельные.

Они появились ниоткуда, у меня не было никакой возможности подготовиться. Четверо. У меня за спиной внезапно зашумело, что-то рассекло воздух и очутилось совсем рядом. Не успел я обернуться, как на меня со спины наскакивает большой самец, тычет куда не надо своим черным клювом, глаза-бусинки злобно блестят, его дружки уже готовы со мной разделаться за проявленное неуважение (а может, им не по душе моя походка), меня прижимают к земле и окружают с трех сторон. Раздаю направо-налево удары, пытаюсь взлететь, но три ножа вонзаются мне под ребра, три комплекта коготков скребут мне по телу, сдирая перья вместе с кожей. Обращаюсь в бомбу, начиненную гвоздями, но тиски прочно сжимают меня, мир рушится, и мне начинает казаться, что я все-таки смертен. Если меня не будет, кто приглядит за мальчиком?

Я:

– А-а-а-а-а! Кыш! Пошли вон, мерзкие сороки!

С разбегу прыгаю на поле битвы. Сороки улетают прочь. Мой голубь сидит на траве, вид у него перепуганный и жалкий. Поначалу мне хочется заплакать, но крови и кусков мяса что-то не видно.

Я:

– Ты цел?

Голубь:

– …

Я уже собирался взять его в руки, но голубь меня опередил: вспорхнул и улетел на крышу психанутого дома. Крылья у него работали нормально, да и все остальное выглядело целым. Такое облегчение!

Я:

– Голубь, будь осторожен, они могут вернуться. Смотри в оба! Пойду домой из школы, увидимся, ладно?

Голубь:

– Ладно. Ты хороший мальчик, Гарри. Спасибо за то, что спас меня.

Это я проговорил за него про себя.

Девчонки любят получать подарки. Этим ты показываешь серьезность намерений, что очень важно для них. Иначе они расстраиваются и весь кайф обламывается. Я вручил Поппи Желейное Кольцо – знак своего тайного раскаяния за то, что целовался с Микитой. Поппи надела его себе на палец. Я не просил, она сама.

Поппи:

– Спасибо!

Я:

– Не за что!

Потом она его съела.

Мне даже не хотелось целоваться с Поппи. После того, что со мной учинила Микита, мне ни с кем не хотелось целоваться. Поппи я поцелую, только если попросит. Если займу первое место в День спорта, она меня, наверное, сама поцелует. Я готов, но только не в губы!

Резак:

– Эй, сосунок! Ты ее уже оттрахал? Показать, как это делается?

Мы проходили мимо. Я даже не смотрел на него, даже не собирался садиться на верхнюю ступеньку. Мне больше по душе ступени, ведущие в корпус естествознания, оттуда много чего видно, и можно поговорить об этом с Поппи. А уж эта лестница… да ну ее.

400 метров – это один круг по беговой дорожке. Немало, между прочим. Я коснулся дорожки на счастье. Бретт Шоукросс тоже коснулся, я видел. Мы с Бреттом – фавориты. Никто не знает, кто из нас выиграет. Зрители бы не против, если бы оба победили, но это невозможно. Победитель может быть только один.

Бретт Шоукросс:

– Можешь рассчитывать на серебро. Мне нужно золото.

Я:

– Удачи.

Бретт Шоукросс:

– При чем тут удача? У тебя надо выиграть, вот и все.

Медалей нет, только грамота. Мне надо победить, доказать, что я – лучший бегун. Я и папе обещал.

Линкольн Гарвуд был на первой дорожке. Мухлевать собирался, сам сказал. Ему не выиграть, дреды мешают. С ними особо не разгонишься. И вид педешный.

Линкольн Гарвуд:

– Ничего не педешный. А вот бегун из меня не самый быстрый.

Последним он прийти не хотел и разработал план: нарочно упадет и сделает вид, что подвернул ногу. Мы обещали, что никому не скажем.

Ждем свистка. Обстановка нервная. Сердце колотится как сумасшедшее. Народу тьма. Не только друзья-приятели, но и кое-кто из пап и мам.

Только не наша мама. Она опять на работе. Сказала, помолится за мою победу. Не забыла бы.

Постараюсь их всех не подвести. Пусть это будет мой самый лучший забег.

Бегуны собрались в кучку. Кайл Барнс жует резинку. Салим Хан ковыряет в носу. Бретт Шоукросс изображает из себя профи, то одной ногой потрясет, то другой, как настоящий спортсмен перед забегом. Лицо серьезное, решительное. Прямо артист.

Мистер Кенни:

– На старт!

Становимся в стойку. Одно колено подогнуть, руки вытянуть перед собой. Торжественная минута. Все притихли. Понимают.

Мистер Кенни:

– Внимание!

Поза та же, что и при команде «На старт», только чуть приподнимаешься и знаешь, что вот-вот сорвешься с места. Напряжение растет. Готовность номер один. Кто-то пукает. Все смеются.

Мистер Кенни:

– Марш!

Свисток. Забег начался. Линкольн Гарвуд сразу падает. Очень похоже на правду. Катается по земле и держится за ногу. И кричит.

Бегу во весь дух.

Мы с Бреттом Шоукроссом впереди всех. Моя дорожка четвертая, у Бретта – шестая. Не знаю, какая из них счастливая. Они недалеко друг от друга. Жмем на всю катушку. На Бретте «Найки», на мне мои скромные «Диадоры», но я впереди. Смотрю прямо перед собой. Больше всего на свете хочу победить.

Кайл Барнс не выдерживает, задыхается и валится на землю. Все прочие далеко позади.

Все стихает. Хоть я и знаю, что несусь быстро, но мне кажется, что двигаюсь как под водой. А ведь я даже не бегу, а прямо-таки спасаюсь бегством. За мною гонятся. Поймают – разорвут на мелкие кусочки. Быстрее! Еще быстрее! Ты обязан выиграть, иначе все будет кончено!

Последний поворот. Не могу больше, сейчас свалюсь. Чтобы остаться на своей дорожке, снижаю скорость. На финишной прямой опять разгоняюсь и вдруг теряю дыхание. Перед глазами все плывет. Вспоминаю про духа, что живет в моих кроссовках, и обращаюсь к нему с молитвой.

Я (про себя):

– О дух, дай мне свою кровь! Дай мне свою быстроту! Не дай мне умереть!

Финиш близко, я уже вижу линию. Поппи ждет меня, хлопает в ладоши. Ощущаю прилив энергии. Дух входит в мои легкие, ноги поднимаются выше, руки работают быстрее. Я – Усэйн Болт[18]18
  Выдающийся ямайский спринтер, трехкратный олимпийский чемпион, трехкратный чемпион мира. Обладатель мировых рекордов в беге на 100 (9,58 с, Берлин, 2009) и 200 метров (19,19 с, Берлин, 2009), а также в эстафете 4 по 100 метров в составе сборной Ямайки (З’ЦО с, Пекин, 2008).


[Закрыть], я – Супермен.

Я – живой, и никому меня не догнать. Делаю глубокий выдох и всем телом тянусь к финишной линии. В меня врезается Бретт Шоукросс, и мы оба падаем. Закрываю глаза в ожидании свистка.

Мистер Кенни:

– Первое место – Опоку! Шоукросс – второй!

Я выиграл! Даже не верится. Крикнул бы «Да!», но дыхания нет. Лежу на спине. Надо мной вертится небо и гоняются друг за другом облака. Голова зудит. Наваливается дремота. Хочется глядеть на небо. Хочется повторить забег сначала.

Бретт Шоукросс:

– Ну ты крут. Классно бегаешь.

Чувствую, как на лице у меня появляется широченная улыбка, будто сам Господь нарисовал ее тонкой щекотной кисточкой. Приятно подташнивает. Я самый быстрый в седьмом классе. Это официальный результат. Папе бы сообщить, жду не дождусь. Поднимаюсь на ноги. Всем не терпится пожать мне руку, даже Бретту Шоукроссу и мистеру Кенни. Поппи обнимает меня. Ну, я прямо король. Все мною восхищаются, и никто не поджидает у ворот, знают, что, пока заклинание действует, меня нельзя трогать. Если бы каждый день был таким!

* * *

Тете Соне на корабле придется прятаться. Найдут – выбросят за борт акулам. Порядок таков: сперва тебе нанесут раны, чтобы акулы учуяли кровь, а потом швырнут в море, где тебя и сожрут. За добычу между акулами будет драка. От тебя останутся одни косточки и кровавое пятно на воде.

Мама:

– Зачем тебе ехать неизвестно куда? Живи здесь, пока не найдешь что-то конкретное.

Тетя Соня:

– И чтобы вокруг вертелся Джулиус, который уже всех достал? Ты с ним больше не связывайся. Хватит с тебя и того, что есть.

Мама:

– Слишком поздно. Не надо было брать у него деньги.

Тетя Соня:

– Лучше бы я тебе про него не говорила.

Мама:

– А как бы иначе я здесь устроилась? Авиабилеты на деревьях не растут. Сидела бы дома и складывала денежку в жестянку: десять песев[19]19
  Национальная валюта Ганы – седи, равный 100 песевам (1 долл. США приблизительно равен 2220 седи).


[Закрыть] сюда, пятьдесят – туда. Я сделала свой выбор, никто меня не заставлял. Ради себя, ради детей. Как только расплачусь с долгами, им ничто не будет угрожать. Они добьются куда большего, чем я могла бы им обеспечить. Я тут, под рукой, позволь тебе помочь. Скажи мне, что тебе нужно.

Тетя Соня:

– Твоя плита. Прежняя «я» опять разрастается.

Мама:

– Самое время. Я соскучилась по прежней тебе.

Тетя Соня медленно и печально потерла пальцы. Вот сейчас черная блестящая шкурка отвалится и покажутся новые старые узоры. Если сцинк[20]20
  Наиболее обширное семейство ящериц, включающее около 130 родов и более 1500 видов.


[Закрыть] потеряет хвост, у него вырастет новый. Я прочел это в своей книжке про рептилий. Везет же ящерицам.

Мама:

– Ты не можешь все время находиться в бегах.

Тетя Соня:

– В бегах – нет, но я могу начать все сначала. Я заплатила лишние пятьдесят долларов, чтобы попасть на судно, где рулевой в курсе, какая разница между рыбаками и береговым патрулем. Боже тебя сохрани узнать, как пахнет ливийская тюрьма. Мне эта вонь до сих пор снится. Черт, нога чешется как сумасшедшая. Дай мне карандаш.

Нога у тети Сони по колено в гипсе. Мне кажется, это Мастер Уговоров поработал, а Лидия считает, что Джулиус прокатился по ноге на машине. Кто окажется прав, получит сто очков. Тетя Соня помалкивает на этот счет, сказала только, что сама виновата, вовремя не отошла в сторону. Она разрешила мне нарисовать на гипсе картинку, я старался изобразить тебя на счастье, а вышло что-то вроде гуся. Извини!

Тетя Соня:

– Все равно он меня не отпустит, слишком много я знаю. Надо еще прикинуть, какие у меня блага по жизни, вот вроде приличных обезболивающих. «Перкоцета»[21]21
  Он же «оксикодон» – наркотическое средство, полу синтетический опиоид.


[Закрыть] я глотаю столько, будто это «М&М», такое впечатление, что снова попала в Штаты. Это здорово. Могу я получить эти штуки обратно, доктор? Спасибо!

Пришлось вернуть ей костыли. Меня от них так и так мутило. Я открыл тете Соне дверь и проверил, не притаились ли в коридоре враги. Берег был чист.

Тетя Соня:

– Видели, что сделали с вашей дверью?

Она взглядом показала нам, куда смотреть. В дереве были процарапаны большие буквы:

ТРУП

Палочки вышли тонкие и глубокие. Понятное дело, ножом писали, не ручкой. В животе у меня похолодело.

Тетя Соня:

– Кто это сделал?

Я:

– Джанки какой-нибудь. Их тут миллионы шляются.

Я провел пальцем по буквам, как бы стараясь разобраться. Хотя уже знал, кто это написал и для кого. Джордан вечно пускает в ход свой боевой нож, пишет всякую гадость, чтобы показать серьезность намерений и устрашить врага. И еще разбрасывает всюду кожуру от бананов. Я-то ем бананы с кожурой, а Джордан – нет. А что страшного в шкурке, да и в самом Джордане?

На букве У я занозил палец. Совсем чуть-чуть, даже не больно.

Лидия:

– Ты бы видела, что на лестнице понаписано. «Трахал Бога я в зад». (Она произнесла эти слова шепотом, чтобы мама не услышала.)

Тетя Соня:

– Лидия!

Лидия:

– Я просто пересказываю.

Я:

– Кто будет поливать твое дерево, если ты уедешь?

Тетя Соня:

– Могу взять его с собой, оно из пластика.

Меня прямо затошнило. Никто ведь не сказал, что дерево пластмассовое. Мне казалось, оно настоящее. Низость какая.

Я:

– Кому это в голову взбрело делать деревья из пластмассы? Вот уж фигня-то.

Тетя Соня:

– Зато за ним легко ухаживать. Настоящие деревья надо поливать, подкармливать, обеспечивать условия. А пластиковое можно брать с собой куда угодно, оно не загнется, если вдруг забыл полить. Товар в самый раз для тех, кто не может позаботиться о живом дереве.

Мама:

– Не говори так.

Тетя Соня:

– Это правда, сама знаешь.

Вообще-то, если разобраться, придумано неплохо. Удобнее выходит. А если с самого начала знаешь, что дерево пластиковое, тут и обмана никакого нет.

Супергерои появились на свет вот как. Супермен прибыл с планеты, где каждый обладает суперсилой. У Шторма, Циклопа и Айсмена есть икс-ген.

Алтаф:

– Он у них в крови с самого рождения. Они показали свой дар еще в пеленках.

Я:

– Класс!

Алтаф:

– Мне больше нравится, если супергерой рождается нормальным. Как Человек-паук, он ведь был самым обыкновенным, пока его не укусил паук. Даже не хотел ничем выделяться. Но когда сверхъестественная сила проявилась, он понял, что может пустить ее на пользу.

Я:

– Как?

Алтаф:

– Одно за другим пошли ужасные преступления. И его сила понадобилась. Бог всевидящ и всезнающ, он нарочно наслал на него паука. Жалко, что так бывает не всегда. А то бы я запросто спас папу.

Я:

– А что с ним случилось?

Алтаф:

– Он погиб на войне.

Я:

– Ты прямо видел? И на вертолетах были пушки?

Алтаф:

– Не, не видел. Мы убежали раньше, чем эфиопы пришли. А как танки ревут, я слышал. Очень громко, похоже на землетрясение. Папа должен был нас догнать, когда бои закончатся, но в него попала ракета. То есть стреляли-то не по нему, а попали в него. Столб дыма – и нет папы. Если бы у меня была сила, я бы поймал ракету. Но я тогда даже не слыхал про супергероев. Мне про них рассказали только здесь.

И Алтаф вернулся к неоконченному рисунку. Наполовину человек, наполовину лев. Он его точно назовет Человек-лев. Из всех, кого знаю, Алтаф умеет рисовать лучше всех.

Я:

– Ты должен дать ему ночное зрение. Львы видят в темноте.

Алтаф:

– Я и так собирался.

Я:

– Знаешь что? Человек-змея на самом деле существует, я его видел.

Алтаф:

– Где?

Я:

– В Интернете на YouTube. Я видел, как он появился на свет. Набери «змея ест мальчика», тогда сам увидишь. Не бойся, она его потом выплевывает. Ты такого еще не видел. Чесслово, реально все.

Алтаф:

– Прикольно!

Мне тоже больше по душе, когда они рождаются нормальными. Получается, супергероем может стать каждый. И я тоже.

Надо всего-навсего раздобыть радиоактивного паука или слопать нужную отраву Я бы хотел стать невидимым, уметь летать, читать мысли и обладать суперсилой. С таким набором выиграешь войну и поймаешь убийцу. А особый костюм мне ни к чему, зачем привлекать к себе внимание. У костюмов и вид педешный.

* * *

Надеюсь, нам на большие каникулы ничего не зададут. Вот была бы жопа! Все вокруг того же мнения.

Коннор Грин:

– Вот подляк будет, туши свет.

Кайл Барнс:

– В десятку.

Я:

– Конкретно. Это… как его… попухалово.

«Попухалово», – значит, жутко не повезло. Мы сотворили заклинание. Я, Дин, Коннор Грин и Кайл Барнс.

Дин:

– Если никто из нас не будет в оставшиеся дни наступать на трещины, тогда на каникулах каждый день будет светить солнце и ничего не зададут на дом. Согласны?

Мы все:

– Согласны!

Кто первый наступит на трещину, того башкой засунут в унитаз. Если делать мелкие шажки, словно пингвин, сможешь вовремя остановиться и не поставить ногу куда не надо. Так оно безопаснее. Каникулы ожидаются классные. Первым делом мы отправимся в зоопарк. Папа, Агнес и бабушка Ама к тому времени прибудут сюда. Бывает, пингвинов даже разрешают кормить. Агнес помрет со смеху, она в жизни ни одного пингвина не видела. Агнес так мило обнимается, даже если засунет палец тебе в нос.

Потом мы отправимся в настоящее велосипедное путешествие, только я и Дин. Велосипеды купим на полученное от полиции вознаграждение. Выедем рано утром и вернемся глубокой ночью. Весь Лондон объедем, и Глаз Лондона[22]22
  Одно из крупнейших колес обозрения в мире, расположенное в лондонском районе Ламбет на южном берегу Темзы. С высоты 135 м открывается вид практически на весь город. Колесо обозрения – проект архитекторов Дэвида Маркса и Джулии Барфилд, победивший на конкурсе проектов построек в честь наступления нового тысячелетия. Воплощение проекта в жизнь заняло шесть лет.


[Закрыть] посетим, и дворец, и музей динозавров.

Дин:

– Спрячемся в ребро тираннозавра, а когда музей закроют на ночь, вылезем и будем делать, что захотим! Вот будет прикольно!

Я:

– Круто будет, особенно если экспонаты ночью оживут.

Дин:

– Тираннозавр пусть уж лучше не оживает. Он нас с какашками съест.

Я:

– В десятку!

Мы позаимствовали телефон у Лидии, но ей самой про это ни гугу. К чему ей знать, что мы взялись за дело полиции? Я снимал: наставил камеру прямо на Дина и положил палец на кнопку, чтобы успеть щелкнуть, если дух мертвого пацана вдруг появится. Мы обошли вокруг баскетбольную площадку, ведь мертвец тут дневал и ночевал. Мысль попробовать снять его призрак на камеру пришла мне. Какая-то частичка духа умершего обязательно остается там, где он любил бывать, даже если душа уже отправилась на небеса. Пусть эта частичка совсем крошечная, если хорошенько постараться, ее можно почувствовать.

Я:

– Это типа наступил в лужу и потом оставляешь мокрые следы. След высохнет не сразу, точно так же и дух не исчезнет моментально, а останется довольно-таки надолго, ведь его сотворили твое тело и твои чувства. А они поважнее будут, чем какой-то след.

Дин:

– Ух ты! Пошевеливайся давай!

Я взял с собой фотку мертвого пацана, все-таки источник дополнительной энергии, и помолился про себя, чтобы он нас нашел. Если мы сумеем вызвать его дух и он успеет рассказать нам, что случилось, и назвать имя того, кто его зарезал, больше никаких вещдоков не понадобится и пусть покоится с миром во веки веков.

Я:

– Чувствуешь что-нибудь?

Дин:

– Ага. Чувствую себя последним дураком. Ни фига у нас не выйдет. Пошли отсюда.

Я:

– А ты старайся. Вообрази, что ты – мертвый пацан и чувствуешь и видишь то же, что он. Если сосредоточишься, получится.

Мертвец круто играл в баскет. Как-то забросил мяч в корзину с другого конца площадки. Один бросок на миллион, больше никогда не увидишь. Все вокруг сказали, мол, просто повезло, но пацан только улыбался, будто все заранее спланировал. Он даже не стал выпендриваться, играл себе дальше. З-Омби обозвал его понтогоном, но парень пропустил его слова мимо ушей. Когда З-Омби с Убейцей стали его пихать, он им ответил. Молодец, ничего не боялся.

З-Омби:

– Понтогон затраханный. Любой дурак так сможет.

Мертвый пацан:

– Давай-ка попробуй. Посмотрим.

З-Омби:

– Иди нах, сопля, не путайся под ногами.

Убейца:

– В рог дать?

Мертвый пацан:

– Потише, парни. Ведите себя хорошо.

Я стоял за забором и все видел. Сперва З-Омби толкнул пацана, потом Убейца. Потом пацан толкнул Убейцу. Глаза у всех налились кровью. Шло по нарастающей: то они его пихнут, то он кого-нибудь из них. Наконец пацан так толкнул Убейцу, что тот упал, футболка задралась и стала видна ручка отвертки, заткнутой сзади за пояс. Даже звуки ударов были хорошо слышны. Никто не собирался останавливаться, словно кто-то нажал не на ту кнопку и махач будет продолжаться, пока батарейки не сядут. Участники игры, в основном ребята помладше вроде меня, стояли и смотрели. Драка закончилась, только когда кто-то попытался спереть у пацана велик. Тут уж, ясное дело, бросай все и лови вора.

Убейца:

– Перебздел! Очко заиграло!

З-Омби:

– Беги, беги!

Я думал, представлению конец, но пацан сел на свой велосипед и вернулся назад. Набрал полный рот воды из бутылки и как фыркнет на Убейцу. И майку ему залил, и вообще.

Мертвый пацан:

– Это у тебя очко играет, ссыкун!

И укатил. Убейца был злой как черт. Вода с него так и капала. Мальчишка из тех, что помладше, кинул в него мячом.

Мальчишка из тех, что помладше:

– Ссыкун!

Вот тут-то я понял: кого-нибудь обязательно убьют, и быстренько побежал домой, чтобы только не меня. Дело было давным-давно, я только приехал в Англию. Сейчас баскетбольная площадка почти все время пустая. Кто-то порвал сетки и попытался поджечь столбы. А корзина без сетки вроде как и не корзина.

Дин лежит на земле под баскетбольной корзиной, глаза закрыты, руки разбросаны в стороны, будто у ангела.

Дин:

– Да не чувствую я ничего, говорю же тебе!

Я:

– Это все потому, что он не был с тобой знаком, дух тебе не доверяет, не знает, друг ты или враг. Все путем, дух, он со мной. Мы хотим помочь.

З-Омби:

– Эй, и что тут парочка недоумков вытворяет? Наркоты на завтрак объелись?

З-Омби и Шиззи блокировали калитку. За оградой маячит Убейца, на нем висит Микита. Я быстро перебрасываю через забор телефон Лидии, авось в траве не заметят.

Шиззи:

– Знаете, что границу нарушили? Платите теперь налог. Сколько у вас с собой?

Дин:

– Нисколько.

Шиззи:

– Не зли меня.

Заставляет Дина вывернуть карманы. У Дина при себе 63 пенса. Шиззи отбирает. Ничего не могу поделать. Бежать тоже некуда.

Шиззи:

– А кроссовки?

Дин:

– Что кроссовки?

Шиззи:

– Скидывай, пока в бубен не заработал. Повторять не буду.

Дин снимает кроссовки. На носках у него теннисист. Это и есть его самые любимые носки? Вопрос не ко времени.

В кроссовках ничего не спрятано.

З-Омби:

– А как насчет тебя, Гана? Колись, что заныкал?

Я:

– Ничего.

В животе у меня делается холодно. Сжимаю в кармане кошелек мертвого пацана с фоткой.

Шиззи:

– Что это там у тебя?

Хватает меня за руку и тянет. Стараюсь затолкать ее поглубже в карман. Напрягаюсь изо всех сил, сжимаю пальцы. Передо мной возникает лицо мертвого пацана, живое и смеющееся. Никто нас не разлучит. Тут Шиззи наступает мне на ногу залезает в карман и вытаскивает кошелек. Фотка падает на землю.