Текст книги "Пиджин-инглиш"

Леди в коляске:

– Что это ты затеял? Пошел вон!

Я:

– Не могу! Прошу прощения!

З-Омби не отстает. Быстрее! Не тянет мотор. Вот досада! Такое впечатление, что пешеходы двигаются быстрее нас. Ну и тащимся! Сдохнуть можно.

Я:

– Жмите на газ, мисс!

Леди в коляске:

– Убирайся!

Рядом с нами бежит мелюзга, показывают мне грязные пальцы. Решили, что это игра такая.

Мелюзга:

– Придурок!

Леди в коляске:

– Ну погоди! Сейчас получишь!

Она ударяет по тормозам, и я шлепаюсь на тротуар. Быстро оборачиваюсь, как там мои преследователи. З-Омби стоит неподвижно, Шиззи рядом с ним. Оба покатываются со смеху. Да и все вокруг ржут как чокнутые.

Шиззи:

– Улетные колеса, слюнявый! Как же ты без прав-то катаешься?

З-Омби:

– Эй, Гана! Передай тому мудаку, что еще раз увижу его собачонку – пришибу на месте!

Только их и видели. Исчезли в торговом центре, и все зло с ними исчезло. Мне даже обидно стало, что погоня закончилась так скоро. Я немного отдышался и побежал дальше. Секунда – и я догнал леди в инвалидной коляске. Сделал ей ручкой, пробегая мимо.

Я:

– Спасибо за покатушки! Извините за беспокойство!

Леди в коляске:

– Мотай отсюда, невоспитанный маленький ублюдок!

В Англии никогда не поймешь, прикалываются над тобой или все серьезно. Наверное, за приколами успели забыть, что такое «серьезно». Когда состарюсь, коляску мою фиг кто догонит. И колеса будут побольше, чтобы ухабы не мешали.

Июнь

Наша база – это лестница возле моей башни, та, что ведет на первый этаж. Тут мы в безопасности. Сюда забредают одни доходы, а они до того сонные, что нас даже не замечают. Мы с Дином устраиваем здесь засады, наблюдаем за плохими парнями, дожидаемся, пока что-нибудь не произойдет, хоть бы пришлось сутки торчать. У нас с собой вишневая кола и чипсы «Скипе» на случай, если дело затянется.

Я с биноклем, а Дин ведет протокол – фиксирует на бумаге все, что я увижу.

Дин:

– Утащить у мамы телефон не получилось. Камера у него все равно говно, всего три мегапикселя. Придется работать по старинке.

По старинке мне даже больше по душе. Пробовали «Скипе»? Отличная штука. Вкус как у креветок, и язык пощипывает. Готично.

Я:

– Мне сообщать обо всем, что вижу?

Дин:

– Нет, только о том, что кажется подозрительным или странным.

Я:

– Иисус подходит?

Дин:

– Нет. Он вне подозрений. Убийцы не раскатывают на роликовых коньках. Чересчур бросается в глаза.

Я:

– Я так и думал.

Мимо проехал Иисус на роликовых коньках. Кататься он мастер, приятно посмотреть. Его так прозвали за бороду и длинные волосы, – правда, седые. Все вокруг говорят, что настоящий Иисус, доживи он до наших дней, был бы в точности такой же. Вносить в протокол мои слова про Иисуса мы не стали.

Я:

– Мимо дома проехал Иисус на роликах. Чуть не свалился на колдобине, но ничего, устоял. Какой-то сопляк показал ему грязный палец. Время?

Дин:

– Двенадцать ноль восемь.

Я:

– Пиши. Никаких подозрительных происшествий. Детектив Опоку продолжает наблюдение.

Наблюдать из засады – просто чума. Никто не догадывается, что за ним смотрят. К тому же в бинокль видны всякие мелочи, на которые обычно не обращаешь внимания. Клево так. У Иисуса на плече татушка – змея. Я раньше не замечал. Еще я приметил на крыше автобусной остановки детский трехколесный велик. Никогда бы не подумал.

Хорошо видно баскетбольную площадку но на ней никого. Мне почему-то сделалось грустно, что она такая пустая и заброшенная.

Но самое классное – это то, что я увидел голубиное гнездо. Птицы живут в окнах Цыганского дома, это большой старый дом, когда-то, еще до моего прибытия, тут был приют для сирот, но сгорел. Птички спят себе на подоконниках. Моего голубя среди них не было, зато его товарищи так и порхали туда-сюда. Наверное, доставляли обед женам и детишкам.

Голубь:

– Я дома! Пора обедать!

Голубята:

– М-м-м-м! Червячки, наши любимые!

Дин:

– Забудь ты про голубей! Сосредоточься, у нас важное задание. Или, может, протоколом займешься?

Я:

– О'кей, о'кей! Я сосредотачиваюсь!

Мы уставились на фургончик «Горячо и остро». Вечно он торчит напротив моей башни на той стороне улицы. Всякий, кто покупает их тухлятину, попадает под подозрение. Такая гадость только криминалам может нравиться.

Дин:

– Это прикрышка для наркодилеров. Они прячут товар в обертку или запихивают в гамбургеры. Я как-то спросил у них картошки, так чувак даже обслуживать меня не стал. Топай в «Макдоналдс», говорит.

Я:

– А у него был золотой зуб?

Дин:

– Нет, зато он курил. Попробуй закури за прилавком обжорки, муниципалитет твое заведение в два счета закроет. Опасно для здоровья клиентов. Тут точняк дело нечисто.

По ночам к фургончику съезжается гопота, врубает в своих машинах музыку и курит. Ехать за тридевять земель ради гнилого гамбургера! Я в эту тошниловку и пешком-то не пойду, даже если голод прихватит. Бинокль не дрогнул в моих руках, я был весь внимание, только пригнулся, чтобы не выдать себя. Так мы проторчали черт-те сколько времени. У меня спина заболела, но я не двинулся с места. Мне даже понравилось. Все, как у настоящего детектива.

Дин:

– Ну как там?

Я:

– Пока никак. Подошел неизвестный белый мужчина, купил гамбургер, удалился. Никакого криминала.

Дин:

– Не дай обмануть себя! Сорви с них маску!

Я:

– Приказ понял. Будет исполнено!

Признаки возможного криминала:

Человек суетится, места себе найти не может.

Человек слишком быстро говорит.

Человек все время озирается, будто потерял что-то.

Человек слишком много курит.

Человек не контролирует себя, плачет.

Человек чешется.

Человек грызет ногти.

Человек плюется.

Человек сам не свой от внезапной ярости.

Человек пускает ветры (это значит, что пукает как чокнутый).

Человек в религиозном припадке.

Дин все это узнал из телевизора. То есть невиновный тоже может вести себя странно, ну, там, переминаться с ноги на ногу А ему всего-навсего нужно пойти поприветствовать вождя. Нас интересуют люди, которые проявляют сразу три таких признака или даже больше. «Три» – волшебное число.

Дин:

– А как тебе вот этот? Курит и вроде бы ногти грызет. Приблизь-ка.

Я повертел колесико бинокля.

– Нечего беспокоиться, это всего лишь Терри Шушера. Он вечно так курит.

Дин:

– Можешь за него поручиться? По-моему, он маскируется. У него совесть нечиста. Гляди в оба.

Я:

– Только два признака, и оба для него характерны. Он остановился прикурить. Думаю, он вне подозрений.

Дин:

– Уверен?

Я:

– Абсолютно. Он мой друг.

И тут Терри Шушера заметил меня. Наверное, Эшафотка приметила меня первая, натянула поводок, и Терри поглядел в мою сторону. Сложив ладони рупором, он во всю глотку крикнул.

Терри Шушера:

– Ништяк, Гарри!

Терри нравится вот так пугать народ, чтобы ты подпрыгнул от неожиданности. Считает, это забавно.

Дин:

– Мать твою, мы засыпались. Задание провалено. Блин.

Я:

– Прошу прощения, инспектор, виноват.

Дин:

– Не бери в голову. В следующий раз я на бинокле, о'кей?

Я:

– О'кей.

В следующий раз изменю свою внешность, чтобы гражданские не узнали. На рынке можно купить фальшивый нос и очки всего за фунт. Гражданские – это все, кто не криминалы и не полицейские.

Я:

– Может, его давно уже здесь нет. Если бы я кого-нибудь убил, смылся бы подальше, чтобы полиция не нашла.

Дин:

– Полиция наблюдает за аэропортами. Он, наверное, залег на дно и ждет, пока полиция перестанет суетиться. Убьют еще какого-нибудь мальчишку, и копы переключатся на другое дело. Тогда наш убийца выйдет из укрытия и заживет как ни в чем не бывало.

Я:

– Вот облом.

Дин:

– Ну да. Вот зачем нам нужны вещдоки. Надо действовать, приступить к сбору ДНК. Кровь, слюни, даже говно. Козявки из носа. Все, что выдает организм человека и что ты можешь незаметно позаимствовать. Если держать в холодильнике, не испортится. Понадобятся только пакетики под образцы, больше ничего.

Я:

– Погоди.

Достаю из кармана черносмородиновый «Чуит», запихиваю в рот, затем выковыриваю из носа самую шикарную козявку и кладу в пустую обертку Подходит идеально. Масса места, есть во что завернуть, козявка в целости и сохранности.

Я:

– Отлично!

Швыряю завернутую козявку в Дина, тот уворачивается. Даю ему еще один «Чуит», Дин повторяет мои действия, выкапывает козявку, заворачивает и кидает в меня. Так и говно можно завернуть, если мелкими кусками. Вот только как его раздобыть незаметно? Честно говоря, и знать не хочу Пусть начальник полиции заплатит дополнительно за это!

Я:

– Что такое ДНК?

Дин:

– Это вроде отпечатков пальцев, только внутри организма. У всех твоих клеток есть клеймо, что они твои. У любых клеток, все равно, где они, в слюнях или хоть в говне. Это клеймо можно прочесть только при помощи микроскопа.

Я:

– И что это клеймо показывает?

Дин:

– Просто набор цветов. Цвета следуют в определенном порядке, который у каждого свой. Например, у моей ДНК может быть зеленый-синий-красный-зеленый, а у твоей – зеленый-синий-зеленый-красный, только цветов не четыре, а миллион. И их порядок определяет, умный ты будешь или не очень, быстрый или не очень, какого цвета у тебя будут глаза, какие преступления ты совершишь. Ты еще даже родиться не успел, а в ДНК уже все записано.

Вот круто! Понятно, почему я такой быстрый, Господь заранее знал, чего я хочу, и в милости своей даровал мне способности. И вообще ДНК – великое изобретение. Хорошо бы увидеть свои цвета и разузнать, какие еще таланты у меня прорежутся в будущем. Вдруг к баскетболу. Я раскопал еще козявку и посмотрел на нее в бинокль, но ничего не увидел, краски слишком глубоко запрятаны.

Плохо, что убийца не увидел вовремя своих цветов и не понял, что зарежет паренька. Взял бы тогда и замазал один цвет другим. Поппи все время так делает. Накрасит ногти, а цвет ей не понравится. Все, красим по новой. Ей бы остановиться на конкретном оттенке, а то так и будет вечно красить ногти, времени не останется на то, чтобы любить меня!

* * *

Лидия влюбилась в «Самсунг Джет». Это мобильник такой. Только о нем и трещит. Надеется, тетя Соня подарит ей на день рождения. Даже молилась об этом в ванной. Я подождал, пока она выйдет.

Я:

– Говорю тебе. Нельзя молиться о мобиле.

Лидия:

– Не лезь! О чем хочу, о том молюсь!

Я:

– Сатанистка!

Лидия:

– Жополиз!

Вряд ли Лидия получит свой «Самсунг Джет», он сто монет стоит. А если получит, попрошу «Экс-Бокс». Иначе несправедливо будет. Тетя Соня любит нас одинаково.

Мне нравится подслушивать разговоры по мобильному. Треплются на каждом шагу: на прогулке, в очереди в кассу супермаркета, на скамейке в сквере. Удобнее всего подслушивать в автобусе: звонящему никуда не деться, и тебе все слышно. Какую только чушь люди не несут! Едем на автобусе в раковую лавку и прямо уши вянут. А шофер сидит за пуленепробиваемым стеклом. Зверски круто. Пуля не возьмет, и собаки не покусают, если вдруг взбесятся.

Однажды мне попался дядька, который вел разговор про сыр. Я, мол, купил для вас сыр.

Дядька с телефоном:

– Сыр у меня. Каламбура у них не было, пришлось взять «Ври».

Чесслово, так и сказал! Ржачка. А одна девчонка расписывала, как проколола пупок, вставила кольцо и подхватила заразу.

Девчонка с телефоном:

– Да знаю, знаю, надо помыть. Я помыла. Соленой водой, да. А он все равно грязный. Гной течет из дырки. Пришлось кольцо вытащить, пока оно меня в могилу не свело. А рак пупка бывает?

Такая вот байда на ушах виснет! А мне все равно нравится, хоть мама и говорит, что все это – вздор. Только не показывай, что подслушиваешь, а то болтуны замолчат и все удовольствие пойдет насмарку.

Лидия:

– Я буду пользоваться им только в экстренных случаях. Фактически он для тебя, будешь всегда в курсе, где я в данный момент. Безопасность превыше всего!

Я:

– Врунья. Он ей нужен, чтобы с Микитой базарить о всяких пакостях.

Лидия:

– Еще чего!

Мама:

– Каких еще пакостях?

Лидия:

– Никаких!

Я:

– Как с парнями лижутся.

Мама:

– С какими еще парнями?

Тетя Соня:

– У Лидии есть кавалер!

Лидия:

– Нет! Врет он все!

Я:

– А как ты разбила нос?

У тети Сони на носу пластырь, а под глазом синяк всех цветов радуги. Будто на войне побывала. Ох и показал бы я тому, кто это сделал! Ножом-пилой порезал бы, чтобы больнее было.

Мама:

– Да, как ты умудрилась? Рассказывай.

Тетя Соня:

– Сама, дура, виновата. Искала платье, полезла за чемоданом, а он на гардеробе сверху. Чемодан поехал, свалился и меня по носу. Прямо искры из глаз посыпались.

Лидия:

– Вот дебильство!

Мама:

– Надо быть осторожнее.

Тетя Соня:

– Знаю.

Тетя Соня примолкла, когда вернулся Джулиус, ходивший приветствовать вождя. Он усадил ее себе на колени, словно бэбика, и притворился, будто он – живые наручники. Так вцепился ей в руки, будто она вот-вот убежит. Ладони у него громадные, обе ее руки разом обхватит. Джулиус думал, мы все про Агнес разговариваем. У нее температура, но она не умрет, Господь этого не допустит, если мы все дадим обет вести праведную жизнь.

Джулиус:

– Если ей нужны лекарства, я достану самые лучшие. А не те, у которых срок годности истек. У меня друган живет в Легоне[15]15
  Пригород Аккры, столицы Ганы.


[Закрыть], один звонок – и все в порядке.

Мама:

– У нас все хорошо. Вы и так достаточно для нас сделали, благодарим.

Джулиус:

– Джулиус всегда хочет людей счастливыми сделать, верно?

Он мерзко хихикнул и оттянул на тете Соне колготки. Та чуть с кресла не свалилась. Из-под колготок показались трусы. Гадость какая.

Мама:

– Мне пора на работу. Идем на кухню, передам вам булочку к чаю.

– А я и не знал, что у нас остались булочки.

Мама:

– А последняя осталась. Завтра еще испеку.

Послышался скрип потайного ящика. Он один так скрипит. Никакой булочки там нет, только куча денег и шоколадка «Дэйри Милк». Я утром в него заглядывал. Ничего не взял.

Я:

– Когда подозреваемый вернулся с кухни, крошек у него на губах не было. Мой детективный нос чует крысу.

Все это я произнес про себя.

Джулиус обычно уносится как вихрь. А тетя Соня бежит за ним, прямо собачонка. И лицо у нее какое-то окаменелое, будто нанюхалась вонького ветра из метро. Только пахнет Мастером Уговоров и тем вырви-глаз, что он пьет.

Мама:

– Не забудь: лифт сломан. Осторожнее на лестнице, а то еще упадешь.

Тетя Соня:

– Не волнуйся за меня, все хорошо. Какого цвета телефон ты хочешь?

Мама:

– Нет, Соня. Не нужно этого.

Лидия:

– Красного!

Тетя Соня:

– Посмотрю, что смогу сделать.

Лидия:

– Спасибо!

Я:

– Не наступи в лужу! Некоторые на лестнице писают.

Лидия:

– А Гарри в эти лужи плюет!

Мама:

– Это еще что такое?

Я:

– Вовсе нет! Богом клянусь, мам!

Джулиус:

– Давай живее!

Джулиус уже в самом конце коридора. Толкнул дверь – и нет его. А дверь чуть не стукнула тетю Соню по лицу. За один день два раза получить по носу – вот был бы мировой рекорд для невезучих! Я не смог снять отпечаток пальца со стакана Джулиуса, наверное, испарения «вырубона» разъели отпечатки. Я как-то нюхнул его стакан и ослеп на целый час.

* * *

Если Коннор Грин опять назовет Поппи «давалкой», воткну ему в ногу циркуль. Врет, что видел груди Поппи. И вообще груди всех девчонок из седьмого класса.

Коннор Грин:

– На плавании. Пустили меня в раздевалку, когда училки не было, и показали. И жопы тоже. Я их не просил, они сами захотели. Ты их попроси.

Я:

– Обязательно попрошу.

Коннор Грин:

– Не согласятся. Не захотят, чтобы ты понял, какие они все давалки.

Коннор Грин все врет. Не видел он грудей Поппи. Треплется только, хочет стать ее парнем. Как увидел, что мне написала Поппи, так у него прямо глаза кровью налились. Так что я знаю. Он сам бы не прочь получить такое.

П.М. + Х.О.

Е.С.В.Р.П.

Это значит, что я и Поппи принадлежим друг другу П.М. – значит Поппи Морган, а Х.О. – Харрисон Опоку Знак + показывает, что эти двое типа слагаемые. Вот что мне Поппи передала.

Поппи:

– Е.С.В.Р.П. – это Если Сотрешь Все Равно Правда.

То есть даже если уничтожить буквы, это ничего не изменит. В них – вечная истина.

Поппи написала это на своей парте. На уроке английского. Знаете, что такое «Типпекс»? Это специальная краска, чтобы замазывать ошибки. Белая, как бумага. Если ляпнул ошибку, замажь и исправь. Никто ничего не заметит. Очень клево. Было бы здорово, если бы замазка подходила не только к бумаге, а вообще ко всему на свете.

Поппи:

– А теперь ты напиши. Такими же большими буквами, как и я.

Я:

– А если миссис Боннер увидит?

Поппи:

– Не увидит. Я папкой закрою.

Поппи прикрыла меня своей папкой, пока я писал. Этот «Типпекс» вдыхать нельзя, яд потому что, как и химический карандаш. Кисточка совсем крошечная, удобно писать, выходит мелко и аккуратно. А высохнет, фиг сотрешь. Клево. Хоть бы целый свет увидел. Только пока замазка не подсохла, надо помалкивать.

Х.О. + П.М.

Е.С.В.Р.П.

Что она написала, то и я, только поставил свои буквы впереди, Х.О. вместо П.М. До конца урока я прикрывал надпись пеналом, а когда уходил из кабинета, прочел еще раз. Зверски круто получилось. Сообщение особой важности. Поппи явно тоже так думала, улыбалась от уха до уха. Теперь любой, кто сядет за мою парту, узнает, что я и Поппи принадлежим друг другу И это уже не отменить. Типа поженились. Даже лучше, потому что обошлось без секса.

Когда женишься, вся семья, твои мама и папа и ее мама и папа поджидают у дверей комнаты для секса. Муж и жена туда заходят и делают там это. А выйти могут только после того, как сделают. А как сделали, то становятся мужем и женой перед Господом и во веки веков. И тогда можно начинать праздновать. Но если из женской «тото» не выпрыгнет рыбка, значит, жена уже занималась этим с другим парнем. Выходит, она порченая, жениться на ней нельзя и следует вернуть обратно к ее родным. Это очень кстати, если девчонка уродина, но плохо, если она красотка и ты хочешь оставить ее у себя.

Коннор Грин:

– Я как-то смотрел видео, где женщина трахается с собакой. Думаю, это немецкая овчарка была. В твоей стране можно трахаться с собаками?

Я:

– Трахаться с любым животным – грех, все равно, собака это, цыпленок или червяк. За это Бог лишит тебя глаз.

Коннор Грин:

– А трахаться с малышней? Наверное, это еще хуже. Что Бог тебе сделает, если потрахаешься с малышней?

Я:

– Тогда Бог нашлет на тебя мерзкую болезнь. С тебя облезет кожа, мозги закипят, глаза выскочат и покатятся по земле, а кишки вылезут через задницу.

Дин:

– Класс!

Одна малахольная девчонка боится всего на свете словно крольчонок, потому что дед ее трахает. Это Дин сказал. Она живет с дедушкой, и тот трахает ее с утра до вечера. Поэтому она ходит как-то криво и пугливая как кролик.

Я:

– А что она маме не расскажет?

Дин:

– Мама у нее умерла. Остались только девчонка и дед.

Я:

– В полицию бы сообщила.

Дин:

– Тогда деда заберут и ей негде будет жить.

Мне стало жалко малахольную.

«Пусть тогда живет со мной», – чуть было не сказал я, но вовремя прикусил язык. Еще подумают, что я в нее втрескался.

Коннор Грин:

– Некоторые трахают дырку в стене. Просверлят стену и суют свой хрен в дыру. В туалете.

Чесслово, не верю я в такое! Чокнуться можно. Ну кто может вообразить, что дырка в стене – это женщина! Правда, по другую сторону стены, может, леди сидит. Видит, из дырки шишка высунулась, и сразу целовать ее начинает.

Я:

– А зачем вообще стена?

Коннор Грин:

– Чтобы они друг друга не видели.

Я:

– Почему? Они уроды?

Коннор Грин:

– Ну да.

Я:

– Тогда зачем они трахаются друг с другом? Трахались бы со стеной.

Дин:

– Ну они же не хотят, чтобы люди подумали, что они извращенцы какие.

Поппи этому Коннору Грину и одной груди не показала бы. Она считает его полным дауном, а дауны девчонкам не нравятся. Думаю, Коннор Грин вообще никаких титек не видел. Спорим на миллион фунтов.

Некоторые мочатся на лестнице, за миллион миль можно унюхать. Надо ступать осторожно, чтобы не вляпаться в лужу. Если прыгаешь в нормальную лужу, то просто дебил, а если скачешь по ссакам, – значит, сам ссыкло.

Если наступишь на иглу от шприца и она проткнет кожу, подцепишь СПИД. Надо уметь двигаться очень-очень быстро, но все время смотреть под ноги. Это очень трудно. Пусть это будет моим следующим супергеройским даром.

В лифте теперь не поездишь. Лично я больше в него не войду. А все Куряга Лил. Я слишком поздно ее заметил, дверь уже закрылась, а старуха торчала у меня за спиной. Пока ехали наверх, она не сводила с меня своих чокнутых белесых глаз. Убить меня хотела, точно. Она ведь считает, что это я в нее мячом попал.

А на самом деле не я, а Джордан. Примаячилось ей, что это я. Я по мячу даже не бил, только паса ждал.

Лифт остановился.

Куряга Лил:

– Мать-твою-блядь!

Все, думаю, конец мне. Хорошо, лифт опять поехал. Ложная тревога. А то она бы меня чуть когтем царапнула, и – готово дело, яд в организме. Лишился бы чувств, а она меня на куски и в пирог. Я уж хотел извиниться, да слова не выговаривались. Паралич напал. Жохан такой. Нащупал в кармане зуб крокодила и помолился.

Лифт тащился и тащился. В животе у меня заледенело. Я чувствовал на себе взгляд голубых злющих глаз Куряги Лил. Оглянусь – плюнет мне в лицо ядовитой слюной и утащит к себе в берлогу Ужасно не хочется умирать.

Лифт опять встал.

Я:

– Мать-твою-блядь!

Богом клянусь, какое же это было облегчение, когда двери разъехались! Куряга Лил вышла. Я посмотрел ей вслед, вдруг оглянется, но она не повернула головы. Тут дверь закрылась, и я запустил дробь дятла. Воздал тем хвалу Господу и всем ангелам его. Конец был близок! С сегодняшнего дня ноги моей в лифте не будет! Только лестница, там хоть безопасно! А если бежать быстро, вонь за тобой не угонится.

Если диктор лондонских новостей делает серьезную рожу, значит, надо слушать. Тут все без обмана. Если сообщает про мертвого пацана, значит, ему тоже его жалко. Прямо видно, как диктор его любит. А твой долг слушать внимательно. Лидия тоже так думает. Даже попросила меня сделать погромче.

Диктор:

– Сегодня ровно четыре месяца со дня гибели возле ресторана быстрого питания еще одной жертвы поножовщины, эпидемией захлестнувшей столицу В страхе перед преступниками лица, обладающие ценной информацией, так и не обратились в полицию. Сегодня мы задаемся вопросом: что может разрушить стену молчания и развязать людям язык? Мы хотим услышать ваше мнение. Номера телефонов вы видите на своем экране.

Я:

– Надо назначить награду. Купить людям то, чего они хотят больше всего на свете. Тогда они заговорят. Например, новый велосипед или кучу фейерверков. А если любимая вещь у человека уже есть, он будет только рад и больше уже не пойдет убивать. Подумали бы об этом.

Лидия:

– И кто им все это купит?

Я:

– Королева. У нее куча денег. Они ей даже ни к чему, она ведь старая совсем.

Лидия:

– Так напиши королеве, попроси новый велосипед. Увидишь, что она скажет.

Я:

– И напишу. Отправлю мэйл. И попрошу, чтобы сменила лицо. Старое очень уж страшное.

Лидия:

– Хорош выделываться. Попроси лучше новые мозги для себя. Твои совсем размягчились.

Я:

– Или новый зад для тебя. Твой совсем растолстел. Как баобаб стал.

Лидия:

– А у тебя вместо башки типа толчок.

Я:

– А у тебя даже и не типа. Толчок и есть. И воняет какашками.

Я подождал, что Лидия на это скажет, но она смотрела на фото мертвого пацана в телевизоре. И лицо у нее такое грустное, будто они были знакомы. Я-то хоть немножко его знал, не то что она.

Я:

– Взасос не поцелуешь, он в могиле.

Лидия:

– Включи мозг! У меня и в мыслях такого не было. Ты такой отстой, ужас один!

Парню даже повезло. Один поцелуйчик Лидии – и все дурацкие микробы на свете, считай, твои.

Интересно, а на что все-таки похожи небеса? Они что же, одни и те же для взрослых и для детей? Типа кто-то и там говорит тебе завязывать с футболом, а то уже совсем темно? Мертвый пацан умел обращаться с мячом, отдавать пас пяткой, чеканить до кучи времени, подавать угловые и даже играть головой. А есть на небесах собаки вроде Эшафотки, которые больше всего любят хватать мячик? Было бы прикольно. Надеюсь, на небесах все животные умеют говорить, там не надо ломать голову, что им приятно, а что нет. Конечно, по глазам можно угадать, но только у зверей побольше, не у голубей или мух. Они всегда такие грустные.

Диктор:

– Это все, что мы хотели вам сказать. Доброй ночи!

Я:

– Доброй ночи!

Я всегда отвечаю. А что такого? Надо быть вежливым.

Лидия:

– Он не к тебе обращается!

Я:

– Нет, ко мне. Прямо на меня смотрит.

Лидия:

– Но он же тебя не видит. Даже не знает, что ты здесь.

Я:

– Понимаю. Не дурак.

Вечно Лидия лезет! Ясно, что диктор меня не видит. Но он говорит со мной. По телефону ты тоже не видишь собеседника, и что? Все по справедливости. Я ответил на его любезные слова. Ничто не дается так дешево, как вежливость, говорит мама. Лидия все-таки тупица.

Я:

– Спасибо! Завтра увидимся!

* * *

Когда я был маленький, то гонялся за птицами, но сейчас нет. Попробуй их поймай. В руки дадутся разве что цыплята, но это слишком легкая добыча, не счетово.

У этого голубя только одна лапка. Он почти такой же милый, как мой. И ходит бойко, прыгает себе по краешку газона, червяков ищет.

Я:

– Ты потерял ногу в голубиных боях или кошка отгрызла? А может, ты такой родился? Не волнуйся, ты в безопасности, если появятся хулиганы, я тебе непременно скажу, не дам тебя в обиду.

Голубь:

– …..

Знаю, Иисус сказал, я стою сотни воробьев, ну а если пересчитать на голубей? Пожалуй, цена нам будет одна. Голуби даже больше потянут, ведь они умеют летать, а я не умею. Одна лапка или две, все равно люблю их.

Там, где росло дерево, теперь трава. Когда дерево повалило ветром, рабочие выкорчевали его и засыпали яму землей. А сейчас на месте ямы трава, уже густая, земли почти не видно. Удивительное дело. Откуда она взялась? Траву никто не сажал, я не видел. Взяла и сама выросла, будто по волшебству.

Ну, семена мог принести дождь. Это все, что приходит мне в голову.

Сажусь на новую траву и слушаю, как ветер шумит в ветвях. Звук похож на море. Мне нравится, когда ветер звучит, будто прибой, это очень успокаивает. Иногда делаешься такой маленький внутри, усыхаешь, что ли. Хочется побыть у моря рядом с птицами.

Если Агнес умрет, я поменяюсь с ней местами. Пусть берет мою жизнь, а я возьму ее смерть. Я не против, ведь я уже пожил. А Агнес всего-то годик с небольшим. Надеюсь, Бог мне позволит. Ну, попаду на небеса пораньше, ничего страшного. Я готов. Успеть бы только попробовать «Смесь Ужастиков». (Из всех конфет «Харибо» эти мне нравятся больше всего. Тут есть мармеладки в форме летучих мышей, пауков, привидений. Мама говорит, они богомерзкие, но она слишком близко принимает все к сердцу.)

Мама:

– Не глупи. Агнес не умрет, у нее всего-навсего температура.

Я:

– У сестры Мозеса Эйджимана тоже была температура. Померла.

Мама:

– Это совсем другое.

Лидия:

– Она померла, потому что ее мама обратилась к «джу-джу» знахарю. Это всем известно.

Все равно мне очень страшно. Всякий может умереть, даже маленький ребенок. Мертвый пацан никому ничего плохого не сделал, а его зарезали. Я видел кровь. Его кровь. Если это случилось с ним, может случиться с кем угодно. Ждал я, ждал, когда Агнес скажет мне «Привет», да так и не дождался. Посопела в трубку, и все, совсем не то. И тихо, и торопливо, и хрипло.

Бабушка Ама:

– Она поправится. Бог не оставит ее.

Я:

– Где папа?

Бабушка Ама:

– Работает. Хочешь ему что-то передать?

Я:

– Скажи ему, чтобы захватил одеяло для Агнес, когда будете улетать. Одеяла в самолете колючие и электричеством бьют.

Бабушка Ама:

– Обязательно скажу. Не волнуйся.

Вешая трубку, я слышал, как Агнес дышит мне в ухо. Погромче бы. А то очень уж далеко. Даже не знаю, почему так: сначала помрешь с концами и только потом попадешь на небеса. Тут не помешала бы особая дверь, чтобы можно было ходить туда-сюда, вернуться когда захочешь, типа в отпуск. А то вечность – это уж очень долго, несправедливо как-то.

Акулы никогда не спят. Плыви или умри, но не смей заснуть даже на секундочку По-моему, я это вычитал в своих «Порождениях морских глубин», а может, мне приснилось. Сон у меня был черный-черный. Я упал в море, и это море было Смертью, той самой, куда попадет Агнес. Все Внематочные и Нежеланные были там. Они плакали и толкали меня, когда я проплывал мимо. Я никого не мог взять с собой, у меня не было на это сил, плыл себе и плыл, будто акула, и слышал, как Агнес зовет меня.

Агнес:

– Гарри!

Но я не мог остановиться. Она была совсем одна, а я плыл дальше и надеялся только, что волна подхватит ее и вынесет на берег. Иначе ей не спастись.

Проснулся, а у меня ноги устали, наверное, брыкался во сне и барахтался. Надеюсь, мне удалось поднять большую волну Ей будет где разогнаться, путь неблизкий.

В Кокробите[16]16
  Город неподалеку от столицы Ганы, где находится Академия африканской музыки и искусства (AAMAL).


[Закрыть] на море папа учил меня плавать. Мы как раз отвезли в отель на берегу стулья, которые он сделал. Поначалу я боялся акул, но папа знал, как их отогнать, если подплывут слишком близко.

Папа:

– Надо всего-навсего стукнуть их по носу. У них очень нежные носы. Акула чихнет, зажмурится, а ты тем временем уже далеко.

Папа придерживал меня за живот, а я молотил по воде ногами. Плевое дело. Мне нравилось поднимать волны, они нам типа не давали разлучиться. Казалось, я вот-вот уплыву далеко, но папа подхватывал меня, поворачивал к себе, и я снова был в безопасности. Море оказалось очень большим, в голове не умещалось. Смотришь вдаль и не понимаешь даже, где начало, а где конец. Один из рыбаков то и дело прыгал в море и тоже поднимал волну, и она смешивалась с нашей волной, они не разбегались, как можно было подумать, а смыкались, словно пальцы в сплетенных ладонях. Волны накрывали друг друга, и море становилось таким, как прежде, ровным и гладким. Очень умно. Волны подталкивают вас друг к другу, чтобы вы не потерялись. И остается лишь держать курс и молотить по воде изо всех сил.

Я проснулся слишком резко и тебя не увидел. Еще не открыв глаза, я почувствовал: ты за окном, но стоило мне разжмуриться, как ты уже далеко-далеко! В следующий раз не улетай, мне хочется поговорить с тобой. Расспросить, есть ли действительно небеса.

Голубь: Есть.

Я:

– А мертвый пацан там? Так и знал! А Агнес, она поправится? Не хочу, чтобы она умерла тоже. Смерть ей не понравится, ей одной будет очень страшно.

Голубь: Она поправится. Мы не оставим ее в одну, обещаю.

Я:

– А откуда мне знать, что ты говоришь правду? Что, если ты только у меня в голове?

Голубь: А в животе у себя ты меня не ощущаешь?

Я:

– Бывает. Если налопаюсь до отвала. Или когда слишком многого хочу.

Голубь: Нет это я, Верь мне, Гарри, я не лгу тебе. Спи снова.

Я:

– А давай ты мне приснишься, и мы улетим куда-нибудь вместе, словно я – один из вас? Хочу наделать на голову какому-нибудь плохому человеку, круто будет!

Голубь: Посмотрим, что можно будет сделать. А сейчас закрывай глаза.

* * *

Брейден Кэмпбелл чихает как мышь. Думаешь, что сейчас этот громила даст череду залпов, а выходит один-единственный писклявый чих. Еле слышно. Совсем не похоже на залп. Чесслово, ухохочешься.