Текст книги "Пиджин-инглиш"

Коннор Грин:

– Ну будто оргазм у мышонка!

Только смеяться нельзя, иначе Брейден устроит тебе ад на земле. Оргазм – это мышкин чих. На сегодня это мое любимое слово.

Брейден Кэмпбелл:

– Апчхи!

Я:

– Оргазм!

Брейден Кэмпбелл:

– Отвали!

Брейден Кэмпбелл в седьмом классе самый крутой. Его никто еще никогда не побил. Он здоровенный, но быстрый. У него есть особый прием – захват головы. Это когда он зажимает твою голову под мышкой, и ты не можешь видеть и дышать. А как он бьет! Другие только машут руками, воздух месят, но если Брейден Кэмпбелл стукнет – второй раз не захочется. Видел собственными глазами. Как трахнет Росса Келли по затылку у того изо рта аж слюни вылетели. Чокнуться можно. Брейден Кэмпбелл вырубит тебя одним ударом.

Чевон Браун второй по крутости. Он поменьше Брейдена будет, но, пожалуй, побыстрее. И он ничего не боится. Лупит куда попало, по животу, по яйцам. Ему плевать, убьет он тебя или нет.

Кайл Барнс вечно исподтишка толкается. Плевать, куда ты отлетишь, в стену, в кусты или куда похуже. Затаится и – раз! Настоящее трусло. На него есть только один способ – держаться подальше. Тогда он не сможет тебя пихнуть, а больше он ничего не умеет. С ним я готов потягаться. Я для него чересчур быстрый. Ему до меня не добраться.

Кайл Барнс:

– А ну двигай сюда, кисуля!

Я:

– Извини! Мне и тут хорошо!

А я круче Гидеона Холла. Он в другой половине седьмого класса. Все говорят, что он крутой, но это все из-за его компании. Сам по себе он слабак. Одно время Гидеон Холл мне проходу не давал. А я как-то на бегу локоть выставил, так Гидеон чуть не свалился. Даже не погнался за мной. Какая уж тут крутизна.

Латрель побил парня из девятого класса. Я его не видел, только слышал о нем.

Руку ему что ли, сломал. Даже полиция приезжала.

Все вокруг:

– Как навалится, рука и треснула. Чума! Кость наружу торчит, все такое. Этот парень больше не сможет играть в баскетбол. И руку над головой поднять не сможет, и вообще рука останется кривая.

Бретт Шоукросс моментально выходит из себя и забывает, как надо драться. Носится по кругу и без толку кулаками машет. Но пока его не разозлишь, он очень даже крутой: ударит расчетливо, подножку подставит. А как взбеленится, так сразу придурком становится. Тогда можешь считать себя в безопасности, он тебя даже не стукнет как следует. Глаза нальются кровью, и он потеряет сразу и зрение, и разум.

У Дина есть секретный приемчик – апперкот. Это когда бьешь в подбородок снизу вверх. Он его просто так не применяет, только в исключительных обстоятельствах.

Дин:

– Это очень опасный удар. Можно мозг повредить. Я им пользуюсь, только если нет выбора.

А у меня нет никакого особого приема. У меня лучше выходит защита, чем нападение. В седьмом классе я – один из самых крутых, номер четыре или даже три. Я очень быстрый. Коннор Грин как-то попробовал дать мне в ухо, а я ему ответил блокировкой тэквондо. Сработало! Все вокруг видели и теперь думают, что я знаю тэквондо. Поэтому ко мне никто не лезет, бесполезно, я ведь применю блокировку или смоюсь.

В обед был махач. Зачетный, я такого еще не видел. Думал, это понарошку, так, для смеху, пока не увидел выдранные волосы. Я и представить себе не мог, чтобы девчонки так зверски дрались. Месили друг друга Микита и Шанель. Никто не знал, чего это они, мы просто стояли и смотрели. Крутняк! Микита со всего маху шарахнула Шанель по башке, ничего себе ударчик, мужику под стать. Шанель в ответ вцепилась Миките в волосы. Та завыла как полоумная ведьма. Шанель – та помалкивала. Экономила силы. Лицо словно нарумяненное, глаза мечут молнии. Себя не помнит, сразу видно.

Микита:

– Уродка траханая! Что за дерьмо несла!

А Микита ухватила Шанель за волосы и вырвала клок. Волосы полетели во все стороны. Послышался визг: на кого-то попало. Вот гадость-то.

Все собрались в круг и смотрели, как девчонки мочат друг друга. Друзья Микиты болели за нее, подбадривали, призывали убить на фиг Шанель. За Шанель никто не болел. Мне стало ее жалко, это несправедливо, когда поддерживают кого-то одного.

А Шанель припасла бомбу. Сжалась как пружина и боднула Микиту в живот. Та полетела спиной вперед, чуть не повалила зрителей, но ее моментально подхватили и выпихнули на середину круга. Всем хотелось, чтобы битва продолжалась до чьей-то смерти. Микита ударила, целясь в глаза Шанель, но ничего не вышло: та вовремя зажмурилась. Тогда Микита вцепилась Шанель в ухо и дернула. Шанель как завизжит.

Шанель:

– Сережки!

Микита выпустила ухо и провела захват головы. Получилось. Шанель осталось только лягаться. Она попробовала было оттоптать Миките ноги, но все время промахивалась, наверное, вслепую действовала. Я подумал, что эти дуры сейчас точно поубивают друг друга, уже было не смешно, весь кайф пропал, хотелось их остановить. Но все орали как чокнутые.

Все вокруг:

– Убей ее! Убей ее!

Без Лощины и тут не обошлось. Стояли, гоготали, орали. Шиззи снимал драку на свой мобильник.

Шиззи:

– Так ее! Сдохни, стерва!

Убейца не смеялся. Стоял с каменным лицом. Наверное, волновался за Микиту, желал ей победы. А потом и вовсе плюнул и усвистел в кафе.

З-Омби:

– Ты куда это? Сам замутил, а теперь в кусты.

Убейца:

– Иди нах. Ничего я не мутил.

У Шанель джинсы сползли, сопли летели во все стороны. Девчонки крутились на месте, и мне стало казаться, что эта вертушка уже навсегда. Микита пихала Шанель поближе к окну кафе, и все вокруг понимали, какой у нее план.

Шиззи:

– В стекло ее, в стекло!

Микита так и собиралась. Правда, Шанель упиралась изо всех сил, скребла ногами по земле. Типа жертвенного козла волокли на… как его? – заклание. Козел знает, что сейчас умрет, и сопротивляется. Шанель старалась, Микита тоже.

Микита:

– Добилась?! Дотрындела? Сука!

Я хотел закрыть глаза и не смог. Очень уж круто. В толпе зрителей с другой стороны заметил Лидию. Она не знала, кого поддерживать, Микиту или Шанель, болела за обеих сразу. Лицо у нее было серьезное и испуганное.

И тут появились учителя, прорвались в круг и растащили девчонок. Сразу стало тихо. Всех вокруг охватило разочарование: до убийства дело так и не дошло. Толпа быстренько рассосалась.

На земле среди соплей обрывком мерзкой паутины валялся клок волос Шанель. И еще ноготь. Кто-то наступил на него и вдавил в землю, я даже пискнуть не успел. А то бы приобщил к вещдокам. Весь день я не мог сосредоточиться, да и все прочие переживали, словно кино прокручивали в голове отдельные куски драки, что поразили больше всего. Ну и битва была! С одной стороны, не верилось, что она произошла на самом деле, а с другой – что никого не убили. А жалко, казалось – вот-вот ненавистную гадину кокнут, ты будто растворялся от предвкушения.

Все бильярдные шары в молодежном клубе щербатые и даже не катятся куда надо. Их швыряют как попало, хоть это и запрещено. А у некоторых киев наконечник обломан. Прямой удар не получается, шар вихляется и крутится. Такая досада. От столов несет гнилью, сукно прожжено сигаретами. Лизнешь – подцепишь миллион микробов. Даже у Натана Бойда не хватило бы смелости лизнуть.

Сперва вошла Лидия, посмотреть, вдруг З-Омби тут, осторожно выглянула из-за угла. Я скрестил пальцы (это быстрее, чем читать молитву, если ситуация прижмет).

Я:

– Чисто?

Лидия:

– Да! Входи, не то весь вечер тут проторчим!

Это наш единственный шанс. З-Омби считает, что стол – его собственность, никому близко не подойти, когда он играет. Это если Дерека нет. Дерек даже здоровее З-Омби и знает тэквондо. Он научил меня паре приемов. Я умею блокировать атаку сверху и атаку снизу. Это нетрудно. А приемам нападения Дерек меня не стал учить, чтобы я не вздумал опробовать их на Лидии. Он со всеми так, у кого есть сестры, – учит только оборонительным приемам.

Мы поиграли, пока поганые шары окончательно нас не задрали. Лидия даже не старалась. Нарочно загнала белый шар в лузу – показать, что проиграла.

Лидия:

– Игре конец. Ты выиграл.

Я:

– Хо! Это ты специально поддавки устроила!

Лидия:

– Что хочу, то и делаю. Игра все равно дурацкая.

Играть не умеет, вот и строит из себя. Но поддаваться-то зачем? Мама говорит, поддаваться – это грех, все равно что лгать. Даже хуже, потому что врешь самому себе.

Мы вышли на улицу, и я посмотрел в бинокль, вдруг враги рядом и не дремлют. Микита с Убейцей сидели на ограде. Она курила толстенную сигарету, а Убейца запустил руку ей в трусы. Гадость какая. Меня затошнило.

Микита:

– Приветик, сочный.

Я:

– Отвянь.

Микита:

– Хламидия, вмажешь?

И протягивает Лидии окурок. Дым воняет потом. У меня сердце заколотилось.

Лидия:

– Нет, спасибо.

Микита:

– Хорошая девочка, блин. Соображает, когда надо промолчать, не то что Шанель. Нужно было укантовать эту сучку. Знает она что-то, скажите пожалуйста! Ни хера она не знает, понты одни. Повзрослеть пора.

На ладонях у Микиты темнели пятна от зажигалки. Вот это понты так понты, куда там ожогам тети Сони. Но у тети Сони хоть серьезная причина, а Миките наставил отметин Убейца, только чтобы понравиться. Мне даже стало его жалко. Я вот не подпаливал Поппи, а понравился. Заставил ее смеяться, и все. Подсказал бы ему кто, что рассмешить девчонку – способ куда надежнее.

Убейца:

– Кончай пялиться, пока я тебе эту хер-ню не расколотил.

Ну и дурацкий же вид у его губ в бинокль. Огромные такие, шлепаются друг о друга, вылитый мультяшка. Совсем не страшно. Убейца вообще не очень крутой. Даже свое прозвище не умеет произнести как следует. По правде надо говорить «Убийца». Глаза у него были мрачные, в них все время дым попадал. Еще как щиплет, я-то в курсе.

Убейца:

– Слышь, мелкий, скинься в тюбик. Вали отсюда, пока цел.

Вскочил, глаза налились кровью. Я быстро повернулся к нему спиной и принялся рассматривать центр «Юбилей». Тени грубых слов все еще виднелись на стенах: «иди на х…», «пососи мои яйца». Я не заметил, как Убейца подкрался ко мне, у меня и в мыслях не было. Схватил меня сзади за руки, сжал, бинокль полетел на землю. Убейца пнул его, бинокль ударился о стену и разлетелся на миллион кусочков.

Убейца:

– Не въехал, мать твою? Довыеживаешься.

Тут появился Дерек.

Дерек:

– Что происходит?

Убейца тут же отвалил. Микита засеменила вслед за ним по переулку, ее большой жирный зад колыхался, мышцы перекатывались под кожей, словно бешеные мыши в мешке.

Я:

– Ты заплатишь за бинокль! Скажу полицейским, что это ты его разбил!

Все, теперь не склеить. Без бинокля я снова гражданский.

Лидия:

– Я тебе другой куплю.

Я:

– Такого не купишь. Я на карнавале его выиграл.

Лидия:

– А что это он типа в камуфляже? Я:

– Мне нравится камуфляж. Проще спрятаться.

Лидия:

– А ты не прячься.

Я:

– Не могу. Надо выполнить задание. Лидия:

– Пошли домой, поздно уже.

Признаки возможного криминала:

Человек суетится, места себе найти не может.

Человек слишком быстро говорит. Человек все время озирается, будто потерял что-то. ✓

Человек слишком много курит. ✓

Человек не контролирует себя, плачет.

Человек чешется.

Человек грызет ногти.

Человек плюется. ✓

Человек сам не свой от внезапной ярости. ✓

Человек пускает ветры (это значит, что пукает как чокнутый).

Человек в религиозном припадке.

Я записал в протокол для Дина: «Детектив Опоку заметил у подозреваемого по кличке „Убейца“ четыре признака возможного криминала. Подозреваемый чинил препятствия детективу Опоку. Детектив Опоку считает его подозреваемым номер один. Следует опасаться сообщницы подозреваемого Микиты Синклер (она же Жирные Руки, она же Микита Говноедка), стервы, не склонной к сотрудничеству. Приближаться с осторожностью. Конец связи».

У преступников бывает по нескольку имен, что я и указал.

* * *

Все леди очень озабочены, вдруг им негде будет брать мясо.

Одна леди:

– Где же я теперь мясо куплю? Всегда брала только у Ниша.

Другая леди:

– У него мясо самое лучшее. А у мясника жесткое и заветрившееся.

Первая леди:

– Я в курсе. Что нам теперь делать? А что тут сделаешь? Ниша арестовали.

Он дергался и вопил, будто у него внутри чужой поселился. Полицейские его тащат, а Ниш цепляется за свою будку на колесах. Пришлось полисменам ему пальцы разжимать. Слышно было, как косточки хрустят. Чесслово, слишком жестоко это.

Часовщик:

– Оставьте его в покое! Сволочи! Фруктовый человек:

– Наконец-то! Давно пора! Отправьте его домой!

Прямо жуть. Несправедливо. Его товаром даже никто не отравился. Я хотел ему помочь, но дорогу заступили полицейские. Возьмут еще и брызнут кислотой в лицо!

Жена Ниша упала. Ее полицейский толкнул, я сам видел. У нее даже туфля с ноги свалилась, я подобрал и протянул ей. Жена Ниша плакала. Ногти у нее покрашены красным лаком, очень красиво и клево. Губы тоже красные. Повсюду валялось мясо, люди его потихоньку растаскивали. Поубивал бы их на месте.

Нодди:

– А ну положи обратно, ты, ворюга!

Придурок:

– Пошел нах, лысый!

Набежали еще полицейские и разогнали воров. Заперли будку Ниша, чтобы никто не залез внутрь, и забрали Ниша с женой. Наручники на них надели. Ниш с женой теперь плакали на пару. У меня в животе похолодело. Ниш – пакистанец, я видел флаг у него на фургончике, звезду и полумесяц, мой второй любимый флаг после ганского.

Звезда на флагах – это символ свободы. Лучи у нее расходятся в разных направлениях, значит, можешь отправляться, куда захочешь. За это я и люблю звезды.

Я:

– Они кого-нибудь отравили?

Нодди:

– Да нет, никого.

Я:

– За что их забрали? Не понимаю.

Лидия:

– Включи мозг. Совсем жизни не знаешь.

Нодди:

– Они потеряли свое разрешение, вот и все.

Я:

– Какое разрешение?

Мама Дина:

– А я и не знала, что они не в ладах с законом. У мясника фарш просто дрянь. Жир сплошной.

Нодди:

– Наверное, кончилось их везение. Три фунта, любезная. Купите еще, сделаю скидку. Три пары за четыре фунта.

Мама Дина:

– Валяйте.

Мама Дина покупала носки. На упаковке разные спортсмены: теннисист, футболист, велосипедист. У меня у самого такие. Спорю на миллион фунтов, покупает их для Дина.

Я:

– А что с ними теперь будет, отправят на родину? А в Пакистане рынок есть?

Лидия:

– Конечно, есть, болван какой. Рынок везде есть.

Я:

– А подземные поезда там есть?

Нодди:

– Не слыхал.

Надеюсь, есть. Надеюсь, в Пакистане так же замечательно, как здесь. Если меня отправят домой, больше всего буду скучать по метро. И по своим друзьям. Поппи любит, когда я разгоняю для нее облака. Уставлюсь на тучку, раз-два – и вот уже из-за нее выглядывает солнышко. Только Поппи не верит, что это я, считает, ветер. А мне все-таки кажется, что я.

Я:

– А про какое разрешение они говорили? У нас оно есть?

Лидия:

– Он имел в виду визу. Назвал ее разрешением, потому что дурак. Ой, забыла, это же ты у нас дурак.

Я:

– Это виза вроде тех, которыми Джулиус торгует? Я как-то слышал, он по телефону говорил: могу уступить визу за пятьсот. Почему Нишу не купить, остался бы здесь.

Лидия:

– Они вообще-то не продаются. Те, что у Джулиуса, плохие.

Я:

– А что с ними не так?

Лидия:

– Недействительные. Подделка. Забудь про Джулиуса. Он жулье. Купишь у него цыпленка, так тот по пути домой опять в яйцо превратится.

Я:

– А у нас виза хорошая?

Лидия:

– Да.

Я:

– Уверена?

Лидия:

– Да, уверена! Отстань!

Надеюсь, наша виза работает. Если нас будут высылать, стану невидимкой, проскользну полицейским за спину, вытащу у них аэрозоль с кислотой и буду брызгать, пока они не расплавятся. Жалко, мне это раньше в голову не пришло, пока не взялись за Нишеву жену.

Обязательно спрошу у Дина, как ему новые носки. На мой взгляд, шикарные. На его, наверное, тоже.

Коннор Грин говорит, что на самом деле мистера Стейнса звать Моряк, потому что он служил в военном флоте. Что-то не верится. Мистер Стейне слишком толстый для флота, он моментально пойдет ко дну. Я теперь могу разговаривать по-французски, не заглядывая в учебник. Мистер Стейне говорит, у меня хорошее произношение. Я пока знаю только один разговор. Встречаешься в первый раз с человеком и рассказываешь ему о себе.

Я:

– Je m'appelle Harrison Opoku. J'ai onze ans. J'habite a Londres. J'ai deux soeurs. J'aime football.

Знаешь, что это значит? Меня зовут Харрисон Опоку Мне одиннадцать лет. Я живу в Лондоне. У меня две сестры. Я люблю футбол.

Когда произносишь вслух, выходит прикольнее. Написанное как-то не так.

Кто приехал во Францию, первым делом лезет на Эйфелеву башню, набирает побольше слюны и со всего маху плюет вниз. Все так думают. Один Коннор Грин не согласен. Он считает, что лучше пописать вниз.

Коннор Грин:

– А люди внизу бросились бы ловить во что-нибудь струю. Ведь французы пьют мочу. Считают, дольше проживут. Тупые придурки.

Первую пробу слюны я решил взять у Джордана, он обожает плеваться и с ходу должен был согласиться.

Джордан:

– Плевать вот сюда? Да пошел ты!

Я:

– Здесь все чисто.

Джордан:

– Ну и что? Зачем тебе моя слюна, что ты с ней будешь делать?

Я прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. Для благой цели можно и соврать.

Я:

– Это мой проект по естествознанию, хочу проверить, как микробы выживают в слюне. Возьму кучу проб слюны, посажу в нее бактерий, и чем быстрее микробы погибнут, тем слюна лучше. Значит, в ней содержится вещество, которое их убивает, лечит болезни. Кучу денег можно заработать.

Джордан:

– Насрать мне на болезни, если кто заболел, пусть подыхает. Отсохни.

Пришлось выбросить бутылку в корзину и сделать кое-какие выводы. Никто не желает сотрудничать со следствием. Складывается впечатление, что у всех совесть нечиста, кроме разве меня. От этого так одиноко. У меня даже верного пистолета нет, я еще всерьез не задумывался над этим. Пожалуй, надо купить крутую водяную пушку, на рынке продается. Струя летит далеко. Только надо попросить разрешения у того, кого собираешься облить, чтобы не вышло драки. Летом куплю обязательно.

У Джордана любимый пистолет – «глок».

Джордан:

– Он есть у самых крутых гангстеров. Видел когда?

Я:

– Нет. А какой он?

Джордан:

– Он самый продвинутый, самый мощный. Выстрел из «глока» тебе башку снесет. Стреляет пулями «дум-дум».

Я:

– Что еще за «дум-дум»?

Джордан:

– Это особые пули, пробивают стены и любые преграды. Смертельное оружие. Появятся деньги, куплю в первую очередь.

Я:

– Я тоже.

Джордан:

– «Глок» – мой, не твой. Ты и не знал про него ничего, пока я тебе не сказал.

Я:

– Все равно мне нравится.

Джордан:

– Мне больше. Я от него прямо торчу.

Мы ждали автобуса. На остановке напротив наших домов. Спрячешься под крышу, и тебя никто не видит. Когда автобус подъедет, неожиданно выскакиваешь. Никто и ахнуть не успеет.

Попал в автобус – десять очков. Попал в окно – пятьдесят очков. Попал в лобовое стекло, за которым водитель сидит, – сто очков. А разбил – так целая тысяча.

Если пробил шину и автобус угодил в аварию, миллион очков. Только ни у кого пока не получалось. Практически невозможно.

Джордан лучше кидает, дальше, сильнее. Все потому, что по условиям игры у меня камни самые мелкие и корявые. Форма у них совсем не аэродинамическая. Угловатые, они плохо летят. То есть воздух их плохо обтекает.

Джордан реально видел «глок». Даже в руках держал. Ему Лощина поручила закопать пистолет.

Джордан:

– Все оружие у них в землю зарыто. Понадобится – откопают. Пушек у них немерено.

Я:

– А почему дома не держат?

Джордан:

– Дебил? А если полиция найдет?

Я:

– А ты стрелял из него?

Джордан:

– Нет, он был незаряженный. Патроны следует держать отдельно, это правило. Но механизм был в порядке, я проверял. Потянул за спуск, и все такое. Чума.

Чесслово, Джордан и вправду обожает эту пушку. Глаза у него сделались большие-большие. Он сказал, пистолет безопаснее всего закопать в чьем-нибудь садике, куда посторонние не ходят, а не в сквере, например. А то как бы его кто-нибудь не нашел и не унес. Ты не знаешь хозяина сада, а он не знает тебя. Какой-нибудь старичок, который тут вовсе ни при чем. Его и спрашивать не надо, пусть спит спокойно. Если начнут допытываться насчет оружия, он честно слыхом не слыхивал. Так оно надежнее.

Джордан:

– Закапывать лучше всего ночью, и чтобы фонарей рядом не было. Ямку рой неглубокую, запомни место, цветок или камень будут в самый раз, чтобы пометить. Не тяни время, а то спалишься, заметит кто-нибудь. Тогда тебя свои же и пришьют. Я всего два раза прятал оружие.

Посадить в землю пистолет – это зверски круто! Если сеешь семена, из них вырастают растения. А из пушки что вырастет? Я представил, что мой пистолет дал всходы, на кусте выросла куча детских пистолетиков и я продаю их на рынке.

Я:

– Налетай! Детские пушки! Два фунта за штуку! Прямо с грядки!

Прикольно. Прямо жуть. Никогда раньше о таком не слыхал, Господом Вседержителем клянусь.

Оружие должно быть более-менее под рукой, не прячь далеко, мало ли что. Война там или гоп-стоп. С пистолетом легко пойдет.

Джордан:

– Увидят пушку – и лапы вверх, бери что хочешь. Легко!

Даже и стрелять не надо, прицелился – и все. Пистолет здорово облегчает жизнь.

Джордан:

– Вот бы застрелить кого. Прямо в рожу выпалю. Чтобы башка разлетелась на кусочки, глаза выскочили и мозги разбрызгались… Автобус!

При виде автобуса мы изготовились. Я сжал в каждой руке по камню. Вот сейчас Джордан крикнет, и брошу. Сердце у меня колотилось. Я целился в боковые окна, Джордан – в лобовое стекло. Пока все камни не израсходовал, убегать нельзя. Я ждал. Автобус замедлил ход.

Мне надо было разбить стекло, получить тысячу очков.

Джордан:

– Давай!

Мы выпрыгнули из укрытия. Джордан первым бросил камень и угодил в лобовое стекло, но оно не разбилось. Я даже не целился, только размахнулся со всей силы. Первый мой камень не попал, второй ударил автобус в бок и отскочил. Выходящие из автобуса люди даже не пытались нас остановить.

Джордан:

– Мудилы!

Джордан метнул второй камень и чуть не попал какому-то дядьке в голову. Камень шмякнулся в самый край лобового стекла. Глаза у водителя потемнели. Вот сейчас выйдет из себя. В смысле – из кожи выскочит. Зверски круто. И тут меня пробрала дрожь. Из автобуса вышла мама. Она не сводила с меня глаз. Вот уж вляпался. Непруха какая.

Джордан:

– Ноги!

Мы бросились наутек. Я до того перепугался, что не мог заставить себя обернуться.

Меня затошнило. Бежали мы до самого подземного перехода. Еле отдышались.

Джордан:

– Все мои попали. Один в середину стекла, второй в край, парочка в бок. А как там твои?

Я:

– Не знаю. Кажется, один в бок, и все.

Джордан:

– Ты обосрался! Я выиграл!

Я:

– Мои камни корявые и плохо летят, в этом все дело.

Мне уже было все равно. Не нужны мне эти очки! Мы прошли по переходу. У того конца нас дожидалась мама. У меня опять похолодело в животе. Все кончено!

Мама:

– Хо! Чем это ты таким занимался? Я глазам своим не поверила. Что скажешь?

Я:

– Прости, мама.

Мама:

– Какой же ты глупец! Живо домой!

Мама подтолкнула меня. Джордан захохотал. Мне хотелось умереть.

Мама:

– Держись подальше от этого парня.

Я:

– Это вышло случайно. Мы просто играли рядом с остановкой.

Мама:

– Нет, вы только подумайте. Увижу этого парня с тобой еще раз, ты у меня живьем поджаришься!

Мама пихнула меня к двери нашей башни. Я обернулся, и в лицо мне полетел плевок. Прямо в глаз.

Джордан:

– Вот тебе проба слюны, кишкарь!

И показал мне и маме грязный палец. Я быстренько вытер глаз, пока микробы не просочились в мозг. Теперь мы с Джорданом кровные враги. Очень быстро все получилось.

Я:

– Иди на хуй!

Сам не знаю, кому я это сказал, Джордану или маме. Мне было все равно. Слова вылетели сухие и такие острые, будто ножи.

Мама:

– Что?! Ну я из тебя дурь выбью!

И как мне врежет. В ушах загремело. Прямо день рождения бога неба.

Мама:

– Чтобы я больше такого не слышала! Надо же! Где твой ум, Харрисон! Подумай над тем, что натворил!

Я хорошо понимал, что натворил: все разрушил. Своими собственными руками. Все кончено. Никуда не денешься. Я сошел с пути истины, и теперь Бог покарает нас. Наверное, начнет с того, что убьет Агнес, просто чтобы преподать мне урок. У меня прямо дыхание отшибло. Вот и потренируюсь, каково приходится покойникам. Я нарочно еще задержал дыхание, но что-то уж слишком круто получилось. В голове помутилось. Пришлось опять начать дышать. Пусть у меня в гробу будут просверлены дырочки, и побольше. Так оно пойдет легче. Понаделать в ящике иллюминаторы, будто в самолете, и все.

* * *

Твои суеверия веселят меня, они постоянно сквозят в том, как ты нажимаешь кнопки, как рассыпаешь соль. Ты считаешь, если переодеть смерть, исполнить ритуал, она перекинется на твою сторону. Это так умиляет. Ты считаешь, смерть можно отвлечь, если поднатужиться, пойти по стопам предков и пустить пыль в глаза. Не кидайся камнями, мы ведь не лезем из кожи вон, не выделываемся. Все естественно: я надуваю горло, кланяюсь, взмахиваю хвостом, и она попадает под мои чары. Видишь этот раскрас, эту сильную грудь? Наши дети будут победителями, их не коснутся все эти бациллы и вирусы, что губили твоих предков. Так-то. Вложи свой клюв в мой, хотя бы на несколько секунд. Бинго!

Столько стараться ради скудной награды, даже не знаю, что вы испытываете по этому поводу. Я в долгу перед мальчиком, в долгу перед всеми вами, я вступил в низкопробный заговор против разномастных песчинок, скользящих в часах. И потому я кидаюсь в борьбу. Цель ее – заходящее солнце.

Дул легкий ветерок. Дождь совсем закончился, показались звезды. Я вышел на балкон. Надо постараться припомнить, каким был мир, пока Агнес еще не родилась. Звезда – это свет из далекого прошлого, даже «Гугл» подтверждает: смотришь на звезду – глядишь на миллион лет назад. Миллион мне ни к чему, мне бы годика два. Выбрал звезду посимпатичнее и попросил показать мне. Если почувствую, в чем заключалась разница, то, может быть, пойму, что именно поломалось и как этот кусочек восстановить. Так я спасу нас. Всей своей кровью я попросил звезду. Смотрел, не мигая, чтобы ничего не прервалось и не пришлось начинать заново.

Когда накрылось электричество, вот было здорово! На улице темным-темно. Я, папа и Патрик Кюффур допоздна ездили по городу на пикапе и наполняли всем лампы керосином. Каждый хотел пригласить нас к себе, но мы не могли задерживаться, а то никуда бы не успели. Мы с Патриком тряслись в кузове пикапа, будто солдаты, едущие на важное задание.

Патрик Кюффур:

– Следи за деревьями, на них могут прятаться снайперы. Смотри в оба. Мы обязаны выполнить задание, а то потом не расплатимся.

Опрос населения вели мы с Патриком: сначала спросим, не нужен ли, мол, керосин, а потом папа нальет из канистры. Весь народ высыпал на улицу. Никому не хотелось спать. И неожиданно получился большой праздник. Эта мысль, хоть и не сразу, пришла в голову абсолютно всем.

Аварии с электричеством всегда превращаются в праздник. Так здорово.

Все повесили свои керосиновые лампы на окнах, на крышах, на заборах. Будто звезды упали на землю, а мы их вновь зажгли. Радостные люди танцевали прямо на дороге. Я сообщил Агнес благую весть. Девочка еще была у мамы в утробе, но я знал: она меня слышит.

Я:

– Я зажег для тебя звезды! Они дождутся, пока ты появишься на свет.

Мама:

– Спасибо, милый! (Тоненьким голоском, будто это Агнес говорит.)

Выполненное задание мы отметили пивом, выпили по глоточку. И представили, будто напились допьяна. Патрик Кюффур съехал по стеночке на землю и, лежа на спине, принялся шевелить руками-ногами, будто жук. В жизни не видел ничего смешнее.

Потом мистер Кюффур включил свой генератор, и миссис Кюффур, мама и бабушка Ама натушили для всех стручковой фасоли. Мы ели ее в свете фонарей, мотыльки путались у нас в волосах, а из транзистора мистера Кюффура неслась музыка. Шикарно было. Далекая музыка ласкала уши легким ветерком. Все забыли, что давно уже ночь. Девчонки скакали через веревочку, мы швыряли им под ноги скорлупу от кокосовых орехов, чтобы сбить с ритма. В конце концов они попадали на землю, будто опавшая листва.

Когда взошло солнце, мне было грустно и радостно вместе. Хоть бы эта ночь никогда не кончалась! Мистер Кюффур выключил генератор, и все понарошку заплакали. Музыка оборвалась, пора расходиться по домам. Я отправился спать с широкой улыбкой на лице, солнце светило в глаза и наполняло теплом. Это была самая замечательная ночь в моей жизни. Жалко, что она закончилась и что не осталась со мной навсегда.

Но оказалось, где-то глубоко память ее сохранила. Закрываю глаза и жду, пока блаженство не охватит меня всего. Теперь я знаю, что делать. Выскальзываю за дверь. Мама и Лидия храпят без задних ног. Вот папа, он бы меня понял, даже одобрил бы. Это единственный способ поправить положение.

Кидаю зуб крокодила в мусоропровод. Слышу, как он ударяется обо что-то внизу. Это моя жертва богу вулканов. Это дар самому Господу. Если я отдам ему свой талисман, Бог избавит нас от всех несчастий, болезней, поножовщины, мертвых младенчиков и снова сведет вместе. Иначе несправедливо будет. Достойный обмен, никто с этим не поспорит. Это обязательно сработает, я знаю. Спасибо тебе, голубь, что указал мне нужную звезду!

* * *

Возле церкви мы наткнулись на З-Омби с Шиззи. Я понимал, что они привяжутся, и даже не пытался убежать. Я знал: они постараются разделаться с нами на раз-два, а то опоздают на перекличку. И я шагнул на церковную лужайку.

Я:

– Идите сюда, здесь они особо не разойдутся.

Дин и Коннор последовали за мной и встали на самом краешке лужайки. Если стоишь обеими ногами на священной земле, тебя не тронут.

Шиззи:

– А нам плевать. Выросли уже из глупых сказочек.

Он и не подумал остановиться. Все цветы истоптал. Сейчас как врежет, рожа вон какая злющая. А все потому, что у меня больше нет крокодильего зуба. Это часть сделки: теперь Господь в первую очередь защищает других, а я должен сам о себе позаботиться. Что ж, я не против. Схожу с церковной лужайки обратно на тротуар.

– Не трогай их, они ни при чем.

Шиззи:

– Как скажешь.

И как приложит меня два раза в плечо. Совсем не больно. Я нарочно вскрикнул, чтобы он оставил Дина и Коннора в покое. Шиззи загоготал как тупая обезьяна.

Шиззи:

– Ссыкло!

З-Омби:

– Давай живее, хватит с недоноска.

Мы подождали, пока они отойдут к подземному переходу, и показали им грязные пальцы. Прикольно получилось.

Коннор Грин:

– Мартышки голожопые!

Дин:

– Вафлеглоты!

Я:

– Пихаешься как девчонка!

Они нас не слышали. Даже мне уже нечего было бояться. Это все понты. Сплошные понты, я так и знал.

Я:

– Говноеды!

Дин прочел мой протокол, и я быстренько сложил листок, чтобы не увидел кто. Мы стояли возле входа в актовый зал прямо напротив крыльца кафешки. На наш невооруженный глаз, все казалось мелким. Нужен был бинокль.

Дин:

– Четыре признака возможного криминала – это немало, но прямых улик как не было, так и нет. Чтобы получить признание, надо провести допрос с пристрастием, а орудия пыток где? Нужны аккумуляторы, провода, молотки, масса всего. Считаю, надо заняться ДНК. Ты пробы взял?