Текст книги "Финт хвостом"

Николас Ройл

Николас Ройл родился в Манчестере на юго-западе Англии в 1963 г., он автор пяти романов: Counterparts, Saxophone Dreams, The Matter of the Heart, The Director’s Cut и Antwerp, а также коллекции рассказов Mortality. Скоро в издательстве PS Publications выйдет его новый роман The Enigma of Departure. Его статьи в качестве журналиста в области искусства и книжного обозревателя публикуются во многих изданиях. Кроме того, он преподает писательское мастерство в Университете Манчестер Метрополитан. Он женат, у него двое детей, и он живет в Манчестере.

Рассказы Ройла успешно граничат с ужасами, фэнтези и научной фантастикой. «Под шкурой» – это мрачная остросюжетная история о мужских забавах, в которых найдется место лишь проигравшим.

Под шкурой[11]11
  “Skin Deep” © Copyright 1996 by Nicholas Royle.
  © Л. Бородина, перевод на русский язык.


[Закрыть]

Хендерсон согласился отправиться в экспедицию лишь потому, что с ним ехала Элизабет, поэтому, когда он появился в зоне обслуживания на A1 (M) и обнаружил, что его ждет только Блур, он чувствовал себя ребенком с пустой рождественской коробкой. Тем не менее, было важно не выказывать разочарования, ведь Элизабет была женой Грэма Блура. Блур дождался вопроса Хендерсона, а затем пояснил:

– Элизабет передумала в последнюю минуту, – сказал он, стряхивая пепел с сигареты в маленький поднос из фольги, стоявший на пластиковой столешнице между двумя мужчинами. – Женские штучки, сам понимаешь.

Он зажал сигарету между губ указательным и большим пальцами. Хендерсон не знал, кому он больше не доверял – всем мужчинам, которые держали сигарету именно так, или только Блуру. Этот мужчина, конечно, не претендовал на победу в конкурсе обаяния, а Хендерсон к тому же спал с его женой.

– Значит, будем только мы вдвоем, – сказал Хендерсон, скользнув взглядом по тяжелому подбородку Блура и другим столикам в кафетерии. Если не считать двух коренастых водителей грузовиков, потягивающих обжигающий чай из жирных кружек, и торгового представителя в сером двубортном костюме, обкусывавшего края бутерброда с белым хлебом, кроме них посетителей больше не было. Время было раннее, начало девятого. Две кухарки, женщины лет сорока с мелкой химической завивкой и в розовых халатах, стояли друг напротив друга, прислонившись к стенкам дверного проема, и негромко переговаривались.

– Похоже на то, – сказал Блур, в последний раз вынимая сигарету изо рта, чтобы затушить ее в пепельнице.

Согласно их плану Хендерсон должен был оставить свою машину на стоянке и поехать с Блуром. Эта идея нравилась ему, пока в ней была Элизабет на пассажирском сиденье. Он представлял себе, как сидит сзади и смотрит на мягкую пружинку волос на ее затылке. Она собирала волосы особенным образом, потому что знала толк в собственной привлекательности. Но поскольку Элизабет осталась дома (они с Блуром жили в большом особняке в Госфорте), то, к сожалению, Хендерсону было не отвертеться от места рядом с Блуром. Он вел «Мерседес» так, как, по словам Элизабет, занимался любовью – быстро, без колебаний, не оглядываясь. То, как его рука свисала из окна, говорило о многом.

По мере того как Блур увеличивал расстояние между ними и зоной обслуживания, Хендерсон становился все несчастнее. Даже холодное великолепие «Бордерз» его не радовало, поскольку он был не в состоянии думать ни о чем, кроме Элизабет, выгибавшей в постели спину подобно кошке.

Она беспрестанно жаловалась на Блура, на его привычки и то, как он с ней обращался; на то, как он льстиво обходился с продавщицами и официантками, на его непоколебимую уверенность в том, что она принадлежит ему и никогда от него не уйдет. И, по крайней мере, в этом он оказался прав, хотя Хендерсон вряд ли стал бы критиковать ее за то, что она осталась: успех Блура в различных областях бизнеса обеспечивал им приличный достаток; они ни в чем не нуждались с материальной стороны, а Элизабет была практичной девушкой. Хендерсон знал об этом – она с негодованием теребила ткань его лацкана и хмуро смотрела на его ботинки из сети розничного магазина, но это никоим образом не влияло на его чувства к ней. Она была очень привлекательной женщиной, и Хендерсон знал: чтобы выманить ее из логова Госфорта больше, чем на ночь, ему придется найти что-то более прибыльное, чем работа лектора по бизнесу. Он не винил ее, потому что на ее месте поступил бы точно так же.

– Так куда же мы направляемся? – Спросил Хендерсон, чтобы нарушить молчание.

– В горы, конечно.

Блур нажал на кнопку прикуривателя.

– Знаю, но куда?

– А, забыл название. Кое-куда. Мы оставим машину и пойдем пешком. Найдем место, где можно будет разбить палатку, когда стемнеет. Надеюсь, нам повезет, сегодня или завтра.

– Но ведь гарантии нет, так? Что мы ее найдем?

Настроение Хендерсона упало еще больше при мысли о том, что ему предстоит провести с Блуром не одну ночь.

– Точно, гарантий никаких, зато какая мотивация! Кёртин предлагает две штуки. Его клиент, скорее всего, предлагает вдвое больше.

– Боже мой, – сказал Хендерсон, – зачем кому-то платить такие деньги за чучело кота?

Он посмотрел в окно на мелькавшие ряды шотландских сосен и снова задумался о нравственной стороне этой работы.

– Это не просто старая кошка. Дикая кошка встречается так же редко, как навоз лошадки-качалки. Две штуки, а? Неплохо для пары дней работы. Как я уже сказал, делим пятьдесят на пятьдесят.

– А как же доля Элизабет? – спросил Хендерсон.

– Какая доля? Ты бы ждал деньги, если бы остался дома?

В Хендерсоне закипел праведный гнев. Элизабет имела право на долю, и он не сомневался, что она ее по-прежнему ждала. В конце концов, она помогла с исследованием, выбрала наиболее вероятное место, где можно найти дикую кошку. Он предложит ей часть своей доли, когда они вернутся, конечно, при условии, что они найдут проклятую тварь, поймают ее и убьют, не повредив шкуру. Кёртин ясно дал понять Блуру, что если кошку изуродуют, он не заплатит им ни пенни. Почему он так суетился, оставалось загадкой для Хендерсона, который никогда бы не подумал, что таксидермисты так строго придерживаются какого-то собственного морального кодекса, запрещающего человеку заменять кошачий мех на что-то другое. Наверно, его клиенту хватало опыта, чтобы увидеть разницу, иначе зачем бы он предлагал такие безумные деньги? Основной окрас дикой кошки был желтовато-серым, и хотя под этот цвет подходило пять из десяти обычных бездомных кошек, у них не было ярких черных вертикальных полосок и полосы на спине, как у дикой кошки, ни ее широкого, пушистого хвоста, который, как говорил учебник (и Элизабет), был самым надежным отличительным признаком. Меньше всего им хотелось оказаться у Кёртина с дикой беспородной кошкой.

Однако у Хендерсона были серьезные сомнения по поводу целесообразности экспедиции. Более того, он хотел убедиться, что дикая кошка действительно существует, поскольку он вырос с мыслью, что Британские острова лишены настоящей дикой природы. И потом, в книгах, которые Элизабет привезла из библиотеки Ньюкасла, говорилось о том, как неуловима дикая кошка, что надеяться можно было лишь на встречу с отпечатками лап на свежем снегу или с двумя зеркалами в свете автомобильных фар. Систематическое отслеживание, писали натуралисты, очень редко давало результат.

Поэтому, когда Блур развернул руль «Мерса» по широкой дуге и остановился среди сосновых шишек и грязи на краю не закатанной дороги в горной местности, Хендерсон почувствовал, что их шансы минимальны.

– Все взял? – спросил Блур, прежде чем запереть машину.

Хендерсон кивнул, поднял рюкзак и посмотрел на дорогу. Блур наклонился и сунул ключи под арку заднего колеса.

– Нет смысла носить с собой то, что нам не нужно, – сказал он, – да и кто его здесь украдет? Идем. Надо идти как можно тише. Они очень пугливы.

– Ты правда думаешь, что мы ее найдем? – спросил Хендерсон.

– Я не уеду домой без ее.

И с этими словами он немедленно пустился в путь. Хендерсон последовал за ним в полумрак леса. Когда он привык к шороху шагов, он прислушался к другим звукам, но лес оставался безмолвным: ни облачка жужжащих мошек в пятнах солнечного света, ни крошечных существ, копошившихся в подлеске, и, что самое удивительное, ни птиц, стрекочущих в вершинах деревьев. Он не подходил близко к Блуру, но старался не терять из виду его широкие плечи, поднимавшиеся и опадавшие в двадцати ярдах впереди.

– Уже темнеет, – крикнул он вперед, когда понял, что деревья вокруг них начали смыкаться.

– Тс-с.

Блур махнул рукой.

– Дикие кошки ведут ночной образ жизни, – сказал он, переводя дыхание, когда Хендерсон поравнялся с ним. – Чем темнее, тем больше у нас шансов, но надо вести себя тихо.

Они снова двинулись в путь. Хендерсон замыкал шествие, думая об Элизабет. Они познакомились два года назад, на отдыхе на Паксосе. Хендерсон был поражен безошибочным видом скучающей жены, когда ему случалось завтракать пару раз одновременно с ней и Блуром. Однажды вечером он последовал за ними в таверну, расположенную далеко от туристической тропы, и сел в темном углу с миской оливок и бутылкой белого вина. Блур ел блюдо за блюдом, а Элизабет глядела через его плечо и раз или два встретилась взглядом с Хендерсоном. Возвращаясь в отель, она пару раз оглянулась, а он стоял на краю прибоя – брюки закатаны, пиджак перекинут через плечо с расчетливым безразличием. Поэтому, когда она спустилась через полчаса после того, как поднялась с Блуром, и нашла Хендерсона, пьющего в одиночестве в баре, никто из них этому не удивился.

Хендерсон заказал еще бутылку вина, и они распили ее за игрой в «Да-нетки».

– Вы каждый четверг вечером вместе ходите по магазинам, – предположил Хендерсон. – Ты толкаешь тележку и загружаешь все самое необходимое, а он идет впереди, собирая вакуумные пакеты с континентальными сосисками и зажигалки для барбекю, на которое ты никогда не попадешь.

– Ты записываешь программы «Радио Таймс», – сказала она, поднося бокал к накрашенным губам, – а потом забываешь их смотреть и вместо этого сидишь и слушаешь музыку с бутылкой пива в руках. Скорее всего, старый джаз или музыку из фильмов. Комфортную музыку.

– А потом, когда вспоминаю, что надо что-то записать, – продолжил он, – то потом никогда не пересматриваю, а записываю следующее поверх старого. У меня есть кассеты с окончаниями передач, которые я хотел посмотреть.

– Ты не ходишь в бары для одиноких… – она скрестила ноги, задрав платье, – но ты наблюдаешь за женщинами в пабах, и всегда за замужними. Ты пытаешься поймать их взгляд, пока муж идет в туалет.

– Ты долго-долго принимаешь душ после того, как он уходит на работу, наслаждаясь ощущением воды на теле. А потом вытягиваешься на дорогом овчинном коврике в гостиной.

– Как кошка, – добавила она, осушая свой бокал. Потом они спустились к морю, болтали какую-то чепуху о звездах и вернулись в отель, в одноместный номер Хендерсона. Она приняла душ и еще до рассвета проскользнула в свою комнату, а Блур так ничего и не узнал.

За оставшуюся неделю Чет Хендерсон был неизбежно втянут в их группу – это был единственный способ избежать подозрений. Хендерсон завязывал дружбу с мужчиной и спал с его женой, которая внезапно развила вкус к долгим одиноким прогулкам, обычно по пустынным участкам побережья, но иногда просто до комнаты Хендерсона на верхнем этаже. Блура, который к тому времени уже стал преуспевающим бизнесменом, привлекал старший, неброский лектор, он часами сидел с ним, очарованный его теориями, именами, которыми тот так небрежно бросался: ужин с главой CBI, приглашения на свадьбу дочери главы компании ICI.

– Что из этого правда? – спросила Элизабет во время одной из прогулок.

– Многое, – ответил он. – Остальное – просто уверенность.

Хендерсон ловко им управлял, хваля проницательность Блура, сравнивая его планы с первоклассными стратегиями немцев и японцев, и тактично предлагая советы, как спичрайтер, уступающий влиятельному министру.

Блур светился и искрился до конца греческих каникул, упорно постоянно ужасные шутки по поводу названия острова.

– Ты знал, что здесь сосут пакеты? – Он ухмылялся и отплевывался от осадка очередной бутылки узо.

– Паксос, – повторял он раз за разом. – Паксос, Паксос.

И замолкал, что-то бормоча под нос, рука Элизабет на его руке (другая – под столом, на льняных брюках Хендерсона) и улыбка на губах у Хендерсона.

Обратные билеты они забронировали на одинаковый чартер, и Блур сам предложил Элизабет, чтобы она села рядом с Хендерсоном, а не страдала в секции для курящих. В Гатвике они договорились, что Хендерсон приедет в Ньюкасл, как только это позволит его расписание занятий. На самом деле ему предстояло совершить гораздо больше поездок по трассе А1, чем те, о которых знал Блур. После выходных, проведенных в гостях в Госфорте, он снова приезжал в среду вечером, а через неделю у него был совершенно свободный четверг, он снимал комнату на Сент-Мэри в Уитли-Бей, куда к нему приезжала Элизабет, как только Блур уходил на работу. Они прогуливались по открытому всем ветрам пляжу до Каллеркоутс и в шутку сравнивали его с Паксосом. Никто не заговаривал о любви – кроме Элизабет, когда она говорила о Блуре («Он любит меня, ты же знаешь»), но все-таки было ясно, что оба они нуждались в какой-то ее форме. Она звонила Хендерсону, когда Блура срочно вызывали, как это часто случалось, в Копенгаген и Брюссель, и автомобилю Хендерсона требовались все более и более сложные ремонтные работы.

Они вместе провели выходные в Алнвике, пока Блур был в Лондоне. Он оставил на автоответчике длинные жалобные сообщения, которые они услышали, когда Хендерсон подвез Элизабет до дома, а потом поехал обратно в Лестер. Где она? Почему не перезвонила? Потом началась лесть: «Не волнуйся, дорогая. Я просто надеюсь, что ты хорошо проводишь время. Увидимся, когда вернусь». Пока Хендерсон ехал на юг, его не покидала мрачная уверенность, что в какой-то момент Блур проедет мимо, на север, по соседней полосе. Он начал ревновать к этому человеку и придумывать предлоги, чтобы не приезжать к ним на выходные; он уже не мог, как прежде, видеть их вместе. Он не знал, прибавил ли Блур в весе или просто он стал считать его толще, медлительнее и самодовольнее. В конце концов, несмотря на раскрепощенность Элизабет в постели в Уитли-Бей, она по-прежнему была замужем за этим мужчиной.

Экспедиция была под вопросом уже несколько недель, с тех пор как Блур встретил своего старого друга Кёртина на обеде у ротарианцев, а таксидермист поднял вопрос о диких кошках. Элизабет провела исследование, и внезапно поездка совершилась, но без одного человека.

Блур остановился, и Хендерсон догнал его.

– Разве уже не слишком темно, чтобы хоть кого-то разглядеть, даже если они там есть? – спросил Хендерсон, вытирая пот со лба.

– Нет, если смотреть.

Блур закинул рюкзак за спину. Он был тяжелее, чем у Хендерсона, и в нем были палатка, примус и кое-какие припасы.

– Мы скорее увидим следы кошки, прежде чем увидим саму кошку. Тушу зайца или канюка. Постарайся глядеть во все глаза.

В его голосе прозвучала нотка сарказма, которую Хендерсон раньше не слышал и не очень любил. Ему пришло в голову, что, если не считать того момента, когда она проскользнула в туалет, он впервые оказался в компании Блура без Элизабет.

Около 11:30 вечера, все еще не видя следов преследуемого зверя, они нашли крохотную поляну и разбили лагерь. Блур ставил палатку, пока Хендерсон готовил примус. Небо над соснами напоминало бархатную подушечку для булавок цвета индиго.

– Иногда я тебе завидую, – сказал Блур, когда они отдыхали после довольно простой трапезы из бобов с мини-сосисками, съев после нее по яблоку. – Ты холостой.

– А? – нейтрально спросил Хендерсон.

– Ну, сам понимаешь, свобода. Можно делать все, что хочешь. – Блур ухмыльнулся, пошевелив бровями.

Хендерсон задумался над ответом:

– Наверно, да, хотя у меня ни на что подобное времени нет.

– Неужели? – сказал Блур. И в первый раз Хендерсон задался вопросом, не подозревает ли он его. – Я думал, что с твоей работой остается много свободного времени, и что пока вокруг тебя вьются цветущие молодые студентки, ты можешь, ну, ты понимаешь, выгадать пользу, пока позволяет здоровье.

Он вытряхнул сигарету из мягкой пачки «Кэмел» и продолжил:

– Только я начинаю подозревать, что для меня это уже пройденный путь. Сам знаешь. Мне сорок шесть, и я уже не в такой хорошей форме. Я не знаю, удовлетворяю ли я Элизабет. – Он пристально посмотрел на Хендерсона, затем зажал сигарету губами и повернул колесико зажигалки. – Она еще молода.

– Вряд ли дело в возрасте, – сказал Хендерсон.

– Нет, вряд ли дело в нем. – Блур стряхнул пепел на примус. – Вот посмотри на себя. Ты старше нас обоих.

– Вместе взятых. – рассмеялся Хендерсон, но это был нервный смешок. Он не мог себе представить, что Блур его не заметит и не начнет выяснять отношения, если уже не начал.

В течение нескольких минут единственным звуком в ночи, кроме уханья совы, было шипение сигареты Блура. Затем он заговорил снова.

– Я хочу тебя кое о чем спросить, – сказал он, и у Хендерсона сжалось нутро. – А ты бы… скажи, если думаешь, что я не должен такое спрашивать… но ты бы переспал с Элизабет, если бы она захотела?

Хендерсон потерял дар речи. Блур затушил сигарету.

– Ладно, не надо было такое спрашивать. Забудь, что я сказал, ладно?

Хендерсон все еще не мог подобрать слова.

– День был долгий, – сказал Блур. – Думаю, нам обоим надо поспать. Завтра мы должны найти эту чертову кошку, и чем раньше встанем, тем больше шансов у нас будет.

С этими словами он заполз в тесную двухместную палатку.

– Я немного посижу, – сказал Хендерсон, потому что не мог заставить себя забраться в палатку, пока Блур еще не спал. – Я скоро.

Хендерсон проснулся на рассвете, дрожа от голода и холода, и обнаружил, что Блур уже встал. Его спальный мешок был свернут и сложен в мешочек, а рюкзак стоял рядом, наготове. Хендерсон вылез из спального мешка и сделал глоток из бутылки минеральной воды, которую держал у себя. Он натянул кое-какую одежду и без особого энтузиазма сделал пару отжиманий. Блур появился, когда он отливал на краю поляны, и вскоре они отправились в путь, не осмелившись сказать друг другу ничего, кроме «доброе утро».

В середине утра они наткнулись на кролика или, вернее, на его шкуру. Кто-то съел все мясо – вокруг валялись оставленные косточки, и отбросил шкуру, умело вывернутую наизнанку. Блур взял ее и поднял так, что шкура снова вывернулась, как кукла-перчатка.

– Дикая кошка, – сказал он.

– Правда?

– Они бывают свирепые, – добавил он, поворачивая кроличью шкурку так, чтобы голова, которая все еще была цела, перевалилась из стороны в сторону. – Имей в виду, у домашней кошки это получается также просто.

Они продолжали двигаться дальше вглубь леса. Блур оставался впереди, а Хендерсон изо всех сил вглядывался в мягкий свет между стволами высоких сосен, потому что чем скорее они найдут кошку, тем скорее смогут вернуться домой. Удивительным образом его беспокоило, что он не может подойти к телефону и спросить, как она себя чувствует. Цикл у нее обычно заканчивался довольно быстро и шел два, самое долгое – три дня, и хотя болей почти не было, они с Хендерсоном всегда радовались появлению менструации как доказательству того, что им все сошло с рук еще на месяц. Они принимали меры предосторожности, но из-за обстоятельств все-таки волновались, когда дело доходило до трех недель.

Как раз перед тем, как остановиться и поесть, около 6 часов вечера, они наткнулись на ласку. С него содрали шкуру так же чисто, как и с кролика. Блур торжествующе поднял ее, словно почуяв успех и деньги.

– Сам Кёртин не смог бы сделать лучше, – сказал он, выворачивая шкуру.

– Что ты имеешь в виду?

– Этим он и занимается. Сдирает шкуру с животного, мертвого, конечно, затем использует тушу, чтобы сделать форму, обычно из стекловолокна, если только не попадается кто-то совсем мелкий.

Во время обеда из консервов Блур продолжил:

– Он пригласил меня провести день в его мастерской, когда собирался заняться пумой, которую получил из зоопарка. Пума умерла от старости и ему было поручено сделать из нее чучело для какого-то музея в Уэльсе. По-видимому, на большую кошку уходит несколько недель, но я был там в тот день, когда он ее свежевал.

Блур отодвинул бумажную тарелку и закурил сигарету. Тени вокруг поляны сгущались по мере того, как небо постепенно лишалось дневного света.

– Он подвесил тушу вверх ногами на цепь, прикрепленную к балке. Удивительно, как легко с нее снялась кожа. Чуть тянул – и она снялась на дюйм или около того, потом он брал скальпель и осторожно освобождал ее от жира и хрящей. Странно видеть ободранную тушу с выпученными глазами и неприкрытыми мышцами и сухожилиями. В каком-то смысле это красиво.

Хендерсон поставил на примус чайничек как повод отвести взгляд от Блура, чье лицо приняло выражение смешанного отвращения и восхищения.

– А что он делает с тушей? – спросил Хендерсон.

– Звонит живодерам, которые приходят и забирают её. Если туша мелкая, вроде птицы или ласки, он выбрасывает ее в поле. Наверно, вокруг его мастерской полно жирных лис.

– Значит, чучело, которое мы видим в музее, вовсе не животное, это просто шкура с гипсом внутри?

– Именно. Обычно он использует монтажную пену. Такого тигра можно поднять одной рукой, настолько легким получается чучело.

– И тебя это не разочаровывает?

– Вовсе нет. Все зависит от того, что ты считаешь животным: тушу или шкуру. Потому что, как только ты освежевал зверя, у тебя с одной стороны остается кусок мяса, а с другой – шкура, которую, по сути, ты и видел, пока она была жива.

– Но ведь под шкуру никто не заглядывает.

– А разве кто-нибудь поступает иначе? – сказал Блур с гримасой, вынимая сигарету изо рта. – Что бы ты предпочел увидеть в музее или в своей гостиной, если уж на то пошло: окровавленную тушу или набитую шкуру? Я знаю, что мне нравится больше.

Хендерсона не до конца убедила логика Блура. Ясно, что тщательно подготовленная, ухоженная вещь в стеклянной витрине была привлекательнее, но если выбросить бьющееся сердце зверя в мусорное ведро и соскрести с черепа все следы его мозгов, как можно называть его зверем, пусть и набитым?

– А моя жена? – внезапно спросил Блур из тени. – Ты не находишь ее привлекательной?

Хендерсон огляделся в поисках ответа, но, в конце концов, пролепетал:

– Даже не знаю. Я… ты сам понимаешь, я не рассматривал ее в этом свете. Это ведь твоя жена.

– Но она красивая женщина. Признайся, ты находишь ее привлекательной?

– Ну да, конечно, она симпатичная. Но я не пойму, какое это имеет значение.

– Просто хочу подчеркнуть, – сказал Блур, посасывая сигарету и распаляя ее горящий кончик, который подполз ближе к его губам. – Видишь ли, мы смотрим только на поверхность вещей.

Голубое пламя на примусе вспыхнуло и погасло.

– Черт, – сказал Хендерсон. Вода не успела закипеть. – У тебя есть еще одна канистра с бензином?

– Вон там. – Блур указал на свой рюкзак. – В боковом кармане.

Хендерсон зашел с левой стороны, порылся в одном из карманов и ничего не нашел.

– Брось мне фонарик.

Блур бросил ему тонкий фонарик, который держал в кармане куртки, и Хендерсон заглянул в рюкзак.

Его поразила краснота.

В не застегнутое отделение на молнии было засунуто несколько скомканных салфеток, все в пятнах засохшей крови. Какой-то инстинкт подсказал ему скрыть свое открытие от Блура, но при виде крови его сердце бешено заколотилось, и ему пришлось стоять над рюкзаком даже после того, как он нашел новую канистру.

Бестелесный голос Блура вернул его в чувство.

– Не можешь найти?

– Нашел, – ответил Хендерсон, поворачиваясь к примусу и ставя новую канистру на место.

Блур затушил окурок и бросил его в темноту.

– Зов природы, – сказал Хендерсон, вставая и исчезая за деревьями.

Ему нужно было на мгновение отойти от Блура, чтобы осознать то, что он только что увидел. Очевидно, наиболее вероятным объяснением было то, что у Блура шла кровь из носа, и он держал салфетки в своем рюкзаке, а не засорял сельскую местность (несмотря на склонность бросать окурки). Но что-то не давало Хендерсону покоя, терзало его разум: почему Блур так хорошо осведомлен в деле свежевания животных, и куда он уходил так рано утром?

– Что-то не так?

Хендерсон подскочил. Блур стоял в нескольких футах позади него и наверняка заметил, что Хендерсон просто стоит, а между ног у него нет ни капли воды.

– Не получается сходить, – сказал он, изображая, как застегивает ширинку. Блур хмыкнул, зажег сигарету и повернулся, чтобы посмотреть на лес. Было уже совсем темно, как в старом доме, стволы деревьев напоминали ножки стола. Вокруг была мертвая тишина, если не считать случайного скрипа от совы, севшей на высокую ветку.

– Она где-то там, – сказал Блур.

Кто-то там точно есть, подумал Хендерсон. Даже если это был лишь зверь, скрытый в Блуре, темная сторона его характера, которой нравилось разрывать мелких существ на части. Хотя, вероятно, если он имел к этому отношение, то делал так либо для того, чтобы напугать Хендерсона, либо чтобы убедить его, что дикая кошка находится в пределах их досягаемости, и таким образом убедить его пойти с ним ночью глубже в лес.

Хендерсон вдруг убедился, что Блур точно знал, что делала Элизабет.

Двое мужчин стояли и смотрели в темноту. Блур плюнул на докуренную сигарету и бросил ее в лес, где ее молча принял ковер иголок.

Когда они собрали вещи и снова двинулись в путь, Хендерсон пошел за Блуром, очень напряженный, гадая, что тот скажет дальше. Он чувствовал себя мальчиком с рассерженным, непредсказуемым отцом, и, как и у ребенка, у него не хватало смелости ни убежать, ни сказать об этом прямо. Пока они шли, Хендерсон даже начал думать, что повод для поездки мог быть придуман: не было никакой сделки с Кёртином, а в этом богом забытом уголке гор найти дикую кошку у них было столько же шансов, как найти тигра. Ему очень хотелось прекратить поиски и вернуться домой: из Блура турист был так себе, как и из него самого, но у того, по крайней мере, было преимущество – он знал, куда они идут. Хендерсон начал наблюдать за окружением с большим интересом – слева от него поднимались холмы, три отчетливые вершины; переход от чистого соснового леса к смеси лиственницы и шотландской сосны – это помогало ему чувствовать себя немного менее зависимым от Блура.

– А что дальше, Грэм? – услышал он собственный вопрос, притворившись, будто он до сих пор верит, что они на самом деле охотятся на дикую кошку, и все идет как надо.

– Черные пантеры, – без колебаний ответил Блур. – Их видели недалеко от Вустера.

– Это же бред какой-то. В Англии нет больших кошек.

– Тебе-то откуда знать? – Блур резко обернулся и посмотрел на Хендерсона. – А? – Его подбородок с ямочкой выдвинулся вперед: – Тебе откуда знать?

Хендерсон наблюдал за глазами Блура, но было слишком темно, чтобы отличить зрачок от радужки, так что глаза стали похожи на черные дыры.

– Кёртин знает женщину по имени Мич, фотографа, которая там живет, и она ее видела. Понял?

Саркастический тон Блура слегка склонил чашу весов, и Хендерсон почувствовал, как сила перетекла на его сторону; всего капля, но он ее проглотил.

– Черную пантеру? – переспросил он.

– Да, кошка, черная, размером с овчарку, сам-то так думаешь?

Блур достал сигарету и окунул ее кончик в чашку с оранжевым огнем, чтобы ее зажечь.

– Она могла ошибиться.

– Она – фотограф дикой природы.

– Она ее сфотографировала?

Блур затянулся сигаретой и выпустил струю дыма прямо в лицо Хендерсону:

– Не успела.

– Жаль, – сказал Хендерсон, обойдя Блура и впервые взяв на себя инициативу. Тропинки не было, но он зашагал по прямой, по которой они шли уже двадцать минут. Через секунду он услышал, как Блур что-то пробормотал и последовал за ним. Хендерсон за уверенным шагом скрыл растущее беспокойство, но он знал, что долго блефовать не сможет. Если Блур врал о черной пантере, то сделал это настолько убедительно, что они прошли еще полчаса. Хендерсон не сомневался, что за ними с деревьев наблюдали десятки диких кошек. Его мысли были сосредоточены исключительно на Блуре, и он не замедлял шаг, пока не раздался крик:

– Остановимся здесь.

В возобновившейся тишине дыхание Блура стало прерывистым, как у работающего на холостом ходу локомотива.

– Нужно немного отдохнуть, – добавил он, как будто теперь ему приходилось оправдать свои приказы. – Не только физически, но и умственно. Если не будем бдительны, у нас не будет ни единого шанса.

Он повторил мысль самого Хендерсона, который не сумел удержаться и уснул рядом с Блуром в двухместной палатке, а когда проснулся, Блура уже не было рядом. Смена власти, если она вообще имела место, была обращена вспять. Блур был где-то там: либо выслеживал кроликов и мышей и потрошил их голыми руками, либо наблюдал за Хендерсоном из-за дерева. Может быть, он действительно искал дикую кошку, но этих «может быть» было слишком много: Хендерсона это достало по горло. Если он был прав, и Блур о них знал, то надо было рассказать об этом Элизабет, иначе она окажется в невыгодном положении, когда Блур вернется в Госфорт.

Телефона не было на много миль вокруг. Единственное, что оставалось Хендерсону, – это вернуться по своим следам к машине и убраться к черту. До Ньюкасла быстрой ездой было не больше двух часов. Он мог оказаться у нее – быстрый взгляд на часы – к семи утра. Он был вполне уверен, что Блур решит, что он не пойдет на немыслимый риск угнать его машину.

Хендерсон начал собирать рюкзак, внезапно испугавшись, что Блур вернется и поймает его с поличным, но у него возникла мысль, и он быстро написал записку Блуру о том, как он рано проснулся и пошел его искать. Он достал из своей сумки только самое необходимое и выскользнул из палатки. Записка дала бы ему еще час или два форы, достаточно, чтобы Элизабет собрала вещи и уехала с ним, если она того захочет. Не идеальный выход, но, по крайней мере, у нее будет выбор.

Первые сто ярдов он пробирался между деревьями на случай, если Блур окажется поблизости, а потом пустился бежать, ныряя и проскакивая между стволами. Было еще темно, но он удивился четким следам, которые они оставили накануне: по тропинке было легко идти. Поднявшись на вершину холма, он остановился как вкопанный: в груди стучала кровь, с головы стекал пот. В двадцати ярдах от него, прижавшись к земле между рядами деревьев, прижав уши к черепу и стуча широким хвостом по мягкой лесной подстилке, сидела кошка. Дикая кошка. Она оскалила на Хендерсона белые, как кость, зубы и, дернувшись, исчезла в темноте. Хендерсон снова задышал, взволнованный и довольный тем, что ему позволили две секунды побыть вблизи. Он вдруг почувствовал огромную благодарность за то, что они не нашли дикую кошку: он не сумел бы ее убить и не смог бы удержаться, чтобы не схватить Блура за руку.