Текст книги "Безнадёга"

Когда Джонни поднялся по песчаному откосу на дорогу, он увидел копа, который стоял позади «харлея» и переписывал в блокнот его номерной знак. Этот коп был гигантом, ростом никак не меньше шести футов и шести дюймов, а весом за двести семьдесят фунтов.

– Добрый день, патрульный. – Джонни посмотрел вниз и заприметил маленькое темное пятнышко у промежности джинсов. Как бы ты ни прыгал и ни скакал, подумал он, последние две капли падают в штаны.

– Сэр, вам известно, что парковать транспортное средство на федеральной дороге запрещено? – спросил коп, не поднимая головы.

– Нет, но я не думаю…

…что это может создать какие-либо проблемы на такой пустынной дороге, как федеральное шоссе 50, хотел закончить Джонни, тем самым пренебрежительным тоном, каким привык разговаривать с обслугой, но увидел нечто, заставившее его передумать: кровь на правом манжете и рукаве рубашки копа, много крови, теперь уже засыхающей. Наверное, он только что убирал с дороги тушу большого зверя, лося или оленя, сбитого лихачом. Отсюда и кровь, и плохое настроение. А рубашку-то можно выкидывать. Такое пятно не отстирать.

– Сэр? – резко бросил коп.

Номер он уже записал, но продолжал смотреть на мотоцикл, сдвинув светлые брови, рот его превратился в узкую полоску. Коп словно не хотел видеть владельца мотоцикла, и без того на душе тошно.

– Ничего, патрульный, – ровным, нейтральным голосом ответил Джонни. Действительно, зачем злить этого здоровяка, если у него и так выдался плохой день.

– Закон также запрещает справлять физиологическую нужду в пределах видимости с федеральной дороги, – добавил коп, по-прежнему не поднимая головы, с блокнотом в одной руке и взглядом, остановившимся на задней номерной пластине мотоцикла. – Вы это знали?

– Нет, очень сожалею. – Джонни так и подмывало расхохотаться, но он сдержался.

– А такой закон есть. Я собираюсь вас отпустить… – коп первый раз посмотрел на Джонни, и его глаза широко раскрылись, – …ограничившись предупреждением, но…

Он замолчал, а глаза его так и остались распахнутыми, словно у ребенка, мимо которого по улице шествует цирк с клоунами и акробатами. Такой взгляд был Джонни не в диковинку, только он никак не ожидал увидеть его в Неваде. И самое поразительное, что так смотрел на него гигантский коп со скандинавскими корнями, который мог читать разве что «Шутки с вечеринок» в «Плейбое» да журнал «Оружие и амуниция».

Поклонник, подумал Джонни. В пустыне между Эли и Остином наткнуться на почитателя своего таланта – это нечто.

Ему не терпелось поведать об этом Стиву Эмесу, с которым он намеревался встретиться вечером в Остине. Черт, да он еще днем позвонит Стиву по сотовому телефону… если здесь есть сотовая связь. Скорее всего ее нет. Кто ставит в пустыне узловые станции? Правда, батарейка в его трубке полностью заряжена, он вчера подзарядил ее, но со Стивом не разговаривал после отъезда из Солт-Лейк-Сити. По правде говоря, не любил Джонни сотовых телефонов. Он не верил, что они вызывают рак, все это вымыслы желтой прессы, но…

– Святой Боже, – пробормотал коп. Его правая рука с залитым кровью рукавом поднялась к правой щеке. – Святой Боже.

– Что случилось, патрульный? – спросил Джонни, сумев-таки подавить улыбку. В одном он ничуть не изменился: нравилось ему, знаете ли, когда его узнают. Господи, как же ему это нравилось.

– Вы… Джон Эдуард Маринвилл! – выдохнул коп. Он робко улыбнулся, и Джонни тут же мысленно произнес: О, мистер полисмен, какие у вас большие зубы. – Я хочу сказать, ведь это вы, правда? Вы написали «Радость»! И, о черт, «Песнь молота»! Я стою рядом с человеком, написавшим «Песнь молота»! – И вот тут коп особенно тронул Джонни: протянул руку и коснулся его кожаной куртки, чтобы доказать себе, что писатель действительно стоит перед ним и происходит все это наяву. – Святой Боже!

– Да, я Джонни Маринвилл, – скромно признал Джонни (к этому тону он прибегал только в подобных случаях). – Хотя должен признаться, что впервые меня узнал человек, который видел, как я справляю малую нужду у обочины дороги.

– Да забудьте вы об этом. – Коп схватил руку Джонни.

За мгновение перед тем, как их руки соприкоснулись, Джонни заметил, что ладонь копа также в крови и его линия жизни и линия любви скрыты буровато-красной пленкой. Джонни все еще улыбался, пока они жали друг другу руки, но чувствовал, что уголки его рта начинают опускаться. Кровь попадет на меня, думал он. А до Остина помыть руки негде.

– Вы же один из моих любимых писателей, – говорил коп. – Я хочу сказать, Господи, «Песнь молота» – это что-то потрясающее… Я знаю, критикам ваш роман не понравился, но что они понимают?

– Мало что, – согласился Джонни.

Ему очень хотелось, чтобы коп побыстрее отпустил его руку, но гигант, похоже, относился к тем людям, которые очень ценят непосредственный контакт. И Джонни чувствовал силищу копа. Если бы здоровяк захотел сжать ему руку, то любимый писатель копа отстукивал бы следующую книгу левой рукой, по крайней мере первые два месяца.

– Мало что, как это верно сказано! «Песнь молота» – лучшая книга о Вьетнаме, которую я когда-либо читал. Куда до нее Тиму О’Брайену, Роберту Стоуну…

– Как приятно это слышать, большое вам спасибо.

Коп ослабил хватку, и Джонни осторожно высвободил руку. Он хотел взглянуть на нее, посмотреть, много ли на ней крови, но решил, что момент неподходящий. Коп же засовывал блокнот в задний карман брюк, не отрывая от Джонни широко раскрытых глаз. Он словно боялся, что Джонни исчезнет, если он мигнет.

– А как вы здесь очутились, мистер Маринвилл? Господи! Я-то думал, вы живете далеко на Востоке!

– Да, живу, но…

– И это неподобающее транспортное средство для… э… я должен прямо сказать: для национального достояния. Вы хоть знаете, сколько мотоциклистов попадает в аварии? Я – волк и могу вам это сказать, потому что каждый месяц получаю циркуляры из Национального совета по безопасности движения. Один на каждые четыреста шестьдесят водителей транспортных средств. Звучит вроде бы обнадеживающе, но при этом надо помнить, сколько вообще водителей каждый день попадает в дорожно-транспортные происшествия. Двадцать семь тысяч. Это уже совсем другое дело. Заставляет задуматься, так ведь?

– Да, – ответил Джонни, подумав при этом: Он сказал что-то насчет волка или я ослышался? – Эта статистика очень даже… очень даже… – Очень даже что? Давай, Маринвилл, доводи фразу до конца. Если ты смог провести целый час с той сукой из женского журнала, а потом не приложиться к бутылке, уж к этому-то парню подход ты найдешь. Он лишь тревожится за твою жизнь, ничего больше. – Очень даже впечатляет.

– Так что вы поделываете в наших краях? Да еще на столь небезопасном средстве передвижения?

– Собираю материал. – Взгляд Джонни упал на запятнанный кровью правый рукав копа, но он заставил себя поднять глаза на его обожженное солнцем лицо. Едва ли у этого парня могут возникнуть какие-либо трудности с водителями или нарушителями общественного порядка. Он кого угодно переломит пополам. А вот кожа у него неподходящая для этого климата.

– Задумали написать новый роман? – оживился коп.

Джонни посмотрел на его грудь, но нашивка с фамилией там отсутствовала.

– Новую книгу, скажем так. Позвольте задать вопрос, патрульный.

– Конечно, пожалуйста, но вопросы должен задавать я, у меня их миллион. Никогда не думал, что посреди пустыни я встречу… Святой Боже!

Джонни заулыбался. Жарко, конечно, и надо бы уехать до того, как Стив сядет ему на хвост… у него нет никакого желания всякий раз видеть в зеркале заднего обзора большой грузовик, это убивает вдохновение, но коп такой искренний, так трогательно восторгается встречей, проявляет неподдельный интерес к его творчеству.

– Раз уж вы знакомы с моими предыдущими работами, что вы можете сказать о книге очерков из жизни современной Америки?

– Которую напишете вы?

– Я. Дорожные впечатления, знаете ли. Собранные под заголовком… – Джонни глубоко вздохнул. – «Путешествие с «харлеем».

Он ожидал, что на лице копа отразится недоумение, что тот расхохочется, восприняв его слова как хорошую шутку. Но коп лишь опять взглянул на номерной знак мотоцикла, потер подбородок (квадратный, раздвоенный, как у героя какой-нибудь книги комиксов Берни Райтсона), сдвинул брови и задумался. Джонни воспользовался случаем и посмотрел на свою руку. Точно, вся кисть в крови в тех местах, где к ней прикасались пальцы копа. Приятного мало.

Потом коп перевел взгляд на Джонни и поразил его, произнеся именно те слова, что вертелись в голове у Джонни последние два дня монотонной поездки по пустыне.

– Может сработать, но на обложке должна быть ваша фотография на вашем драндулете. Серьезная фотография, чтобы читатели знали, что вы не собирались посмеяться над Джоном Стейнбеком… да и над собой тоже.

– Именно так! – Джонни с трудом удержался, чтобы не хлопнуть здоровяка копа по плечу. – В этом главная опасность. Не дай Бог люди подумают, что это какая-то… злая шутка. Обложка должна продемонстрировать серьезность намерений… Возможно, стоит добавить мрачности… Если, к примеру, оставить один мотоцикл? Фотография мотоцикла, естественно, темного. Стоящего посреди автотрассы… может, даже здесь, в пустыне. На разделительной полосе шоссе 50… с тенью, отбрасываемой в сторону…

Какой абсурд – дискутировать с копом, только что предупреждавшим его, что нельзя писать на перекати-поле, но Джонни это нравилось.

И вновь коп произнес именно то, что Джонни хотел услышать.

– Нет! Господи, нет! Фотографировать надо вас!

– В общем, я того же мнения. Чтобы сфотографировали меня, скажем, в тот момент, когда я завожу мотоцикл. Как бы между прочим… как бы между прочим, но…

– Но в фотографию должны поверить, – закончил за него коп. – Чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что вы действительно проехали на мотоцикле всю Америку, а не сели на него, дабы попозировать для фотографа. Поэтому никаких улыбок. Не смейте улыбаться в объектив, мистер Маринвилл.

– Улыбки не будет, – подумав, согласился Джонни. Этот парень – гений.

– И не помешает некоторая отстраненность. Взгляд вдаль. Словно вы думаете о тех милях, которые оставили за собой…

– Да, и о милях, которые еще лежат впереди. – Джонни взглянул на горизонт, чтобы вжиться в образ, и вновь увидел большой автомобиль, припаркованный на обочине в миле или двух отсюда. С годами Джонни приобрел дальнозоркость, солнце уже не так слепило глаза, поэтому он почти наверняка мог сказать, что это кемпер. – Милях реальных и метафорических.

– Да, и тех, и других, – кивнул коп. – «Путешествие с «харлеем». Мне нравится. Завлекательное название. Знаете, я прочитал все, что вы уже написали, мистер Маринвилл. Романы, эссе, поэмы… черт, весь ваш послужной список.

– Благодарю, – растроганно ответил Джонни. – Мне так приятно это слышать. Вы и представить себе не можете, как приятно. Последний год был для меня трудным. Я даже стал сомневаться в себе, в целях, которые ставил перед собой.

– Мне немного знакомо это состояние. Вам это может показаться странным, все-таки я простой коп, но оно мне знакомо. Да если б вы знали, какой иной раз у меня выдается день… Мистер Маринвилл, вы можете дать мне автограф?

– Разумеется, с удовольствием. – Джонни вытащил свой блокнот из заднего кармана джинсов. Открыл его, пролистал. Какие-то фразы, направления, номера дорог, маршруты движения (последние рисовал Стив Эмес, который быстро понял, что его знаменитый клиент знает, как водить мотоцикл, но совершенно не ориентируется на трассе). Наконец он нашел чистую страницу. – Как вас зовут, патру…

Тут его прервал громкий протяжный вой, от которого сердце Джонни ушло в пятки… Мало того что выл дикий зверь, он выл к тому же совсем близко. Блокнот вывалился из руки Джонни, и он повернулся так быстро, что едва не потерял равновесие. В пятидесяти ярдах от них, на обочине, стояла какая-то тварь на тонких лапах, с впалыми боками, серой свалявшейся шерстью и болячкой на правой передней лапе, но Джонни едва ли все это заметил. Потому что смотрел на морду зверюги, на ее желтые глаза, одновременно глупые и хитрые.

– Мой Бог, – выдохнул он. – Что это? Это…

– Койот, – подтвердил его догадку коп. – Некоторые люди называют их волками пустыни.

Так вот что он имел в виду, подумал Джонни. Что-то насчет встречи с койотом, волком пустыни. А я его неправильно понял. Мысль эта в какой-то мере успокоила его, хотя сомнения в том, что он правильно истолковал слова копа, остались.

Коп направился к койоту. Шаг, другой, после паузы – третий. Койот не сдвинулся с места, но начал дрожать всем телом. Из-под тощего бока потекла моча. Порыв ветра разбил струйку в пелену капель.

После четвертого шага койот поднял морду к небу и вновь завыл, отчего по коже Джонни побежали мурашки.

– Это надо прекратить, – крикнул он вслед копу. – Ужас какой-то.

Коп не отреагировал. Он смотрел на койота, желтые глаза которого теперь не отрывались от копа.

– Тэк, – вырвалось у копа. – Тэк ах лах.

Койот по-прежнему сверлил его взглядом, словно понял эту индейскую абракадабру. Очередной порыв ветра подхватил блокнот и сбросил его на откос, где он привалился к торчащему из песка булыжнику. Джонни этого не заметил. Какой там блокнот, какой автограф.

Все это войдет в книгу, подумал он. Все, что я повидал раньше, – ерунда, а вот этот эпизод войдет. Это прозвучит. Еще как прозвучит.

– Тэк, – повторил коп и резко хлопнул в ладоши. Койот повернулся и помчался прочь. Джонни не ожидал, что на столь тонких лапах можно так быстро бегать. Здоровяк в хаки подождал, пока серая шерсть койота сольется с серостью пустыни. Много времени это не заняло.

– Господи, какие же они отвратительные! – воскликнул коп. – А в последнее время их стало больше, чем вшей в одеяле. Утром или в полдень, когда самая жара, их не увидишь. Зато во второй половине дня… вечером… ночью… – Он покачал головой.

– Что вы ему сказали? – спросил Джонни. – Я такого никогда не слышал. Что-то индейское? На языке какого-то племени?

Здоровяк коп рассмеялся:

– Не знаю я ни одного индейского языка. Эти слова значения не имеют. Просто детский лепет.

– Но он же вас слушал!

– Нет, он смотрел на меня. – Коп нахмурился, словно удивляясь, что нашелся человек, решившийся спорить с ним. – Я украл его глаза, ничего больше. Дыры его глаз. Думаю, все эти разговоры о приручении животных – болтовня, но когда дело доходит до волков пустыни… ну, если вы крадете их глаза, не важно, что вы говорите. Обычно они не опасны, кроме, разумеется, бешеных. И главное, чтобы они не почуяли запаха страха. Или крови.

Джонни глянул на правый рукав копа и подумал: не эта ли кровь привлекла койота?

– Но им нельзя противостоять, когда они сбились в стаю. Особенно если у стаи сильный вожак. Тогда они не ведают страха. Они будут гнать оленя, пока у того не разорвется сердце. Иногда ради забавы. – Коп помолчал. – Или человека.

– Однако, – только и смог сказать Джонни. – Это… интересно.

– Интересно, правда? – Коп улыбнулся. – Наука о пустыне. Скрижали пустующей земли. Звучание открытого пространства.

Джонни смотрел на него открыв рот. Вдруг его приятель-полицейский заговорил, как поэт.

Он пытается произвести на меня впечатление, ничего больше… это типичный монолог коктейль-пати, только без коктейля. Я это видел и слышал тысячу раз.

Возможно. Но раньше он без этого обходился. Издалека вновь донесся знакомый вой. Однако выл не тот койот, что убежал от них, Джонни в этом не сомневался. Вой донесся с другой стороны, скорее всего в ответ на вой первого койота.

– Похоже, пора сматываться отсюда! – воскликнул коп. – Вам бы лучше убрать вот это. – Он повернулся к мотоциклу и показал на левую багажную сумку. Джонни увидел, что из нее торчит кусок его нового пончо, ярко-оранжевого, чтобы в ненастье водители автомобилей заметили его издалека.

Как я мог не увидеть, что пончо торчит из сумки, когда остановился, чтобы облегчиться? подумал Джонни. Такого просто не могло быть. И еще. Он останавливался на заправке в Претти-Найсе, а потом открывал эту багажную сумку, чтобы достать карту Невады. Проверил, сколько миль до Остина, сложил карту и убрал ее. Затем защелкнул замки. Это он хорошо помнил, а теперь сумка была открыта.

Джонни не мог пожаловаться на отсутствие интуиции. Лучшими своими произведениями он был обязан именно интуиции, а не планомерной подготовке к их написанию. Спиртное и наркотики притупили интуицию, но не уничтожили ее, и она вернулась, пусть не в полной мере, но вернулась, когда он отказался и от первого, и от второго. Вот и теперь, глядя на краешек пончо, Джонни услышал задребезжавший в голове колокольчик тревоги.

Это сделал коп.

Деяние совершенно бессмысленное, но интуиция подсказывала ему, что именно так все и произошло. Коп раскрыл багажную сумку и вытащил пончо, пока Джонни, стоя спиной к дороге, справлял малую нужду. А потом, во время их разговора, коп стоял так, чтобы Джонни не мог увидеть торчащее из сумки пончо. Похоже, этот парень не потерял головы, встретив любимого автора. Может, коп не так уж и любил его романы, эссе, поэмы. Потому что, похоже, он преследовал определенную цель.

Какую цель? Что мне подсказывает интуиция? Какую цель?

Джонни не знал, и это ему очень не нравилось. А еще ему не нравились странные слова, брошенные копом койоту.

– Ну? – Коп улыбался, и улыбка эта еще больше встревожила Джонни. Не было в ней восторга благодарного читателя. От этой улыбки веяло холодом, даже презрением.

– Что «ну»?

– Вы собираетесь закрыть сумку? Тэк!

У Джонни екнуло сердце.

– Тэк? Что это значит?

– Я не говорил тэк. Это вы сказали тэк.

Продолжая улыбаться, коп сложил руки на груди.

Как же мне хочется выбраться отсюда, подумал Джонни.

Да уж, дружеская встреча, похоже, близка к завершению. И если ему ничего не остается, как выполнить приказ, пусть будет так. Маленькая интерлюдия, которая так хорошо началась, заканчивается не столь уж забавно… словно туча нашла на солнце и вокруг сразу все стало сумрачно, зловеще.

А если, спросил себя Джонни, этот тип хочет причинить мне вред? Он наверняка пропустил пару банок пива.

Что ж, ответил он сам себе, может, и хочет. Что я могу изменить. Разве только пожаловаться местным койотам.

Возбужденное воображение мгновенно нарисовало отвратительную картину: коп роет яму в пустыне, а в тени патрульной машины лежит тело человека, который был лауреатом Национальной книжной премии и трахал самую знаменитую киноактрису Америки. Конечно, эту картину он отмел сразу. Не из страха, а от неизвестно откуда взявшейся уверенности, что такого просто не может быть. Таких, как он, не убивают. Они иной раз кончают жизнь самоубийством, но от чьей-то руки, к примеру, от руки чокнутого копа, они не погибают. Если такое и случается, то лишь в бульварных романах.

Правда, с Джоном Ленноном это все-таки случилось, но…

Джонни направился к багажной сумке, и до его ноздрей донесся исходящий от копа запах. На мгновение Джонни вспомнил отца, отчаянно веселого, любящего крепкое словцо забулдыгу, от которого всегда пахло, как сейчас от копа: на поверхности – лосьон после бритья «Олд спайс», под ним – запах пота.

Джонни увидел, что оба замка открыты, поднял крышку, чувствуя запах пота и «Олд спайс»: коп стоял у него за спиной. Джонни уже начал убирать пончо, когда заметил, что лежит на его дорожных картах. Он, конечно, остолбенел, но в общем-то не очень и удивился, ожидая чего-то подобного. Джонни обернулся к копу. Тот смотрел в багажную сумку.

– О, Джонни. – Коп с сожалением покачал головой. – Это печально. Очень печально.

Он протянул руку и достал из сумки мешок размером с галлон, лежавший на стопке карт. Джонни не пришлось принюхиваться, чтобы понять, что насыпан в мешок отнюдь не чай. А на мешке, словно в насмешку, красовалась круглая желтая наклейка с улыбающейся рожицей.

– Это не мое. – На Джонни навалилась такая усталость, что он даже не стал возмущаться. – Это не мое, и вы это знаете. Потому что именно вы положили сюда этот мешок.

– Да, конечно, во всем виноваты копы, – покивал здоровяк. – Совсем как в твоих красно-либеральных книгах, правильно? Парень, да от тебя за версту несло «травкой». Ты ею провонял! Тэк!

– Послушайте… – начал Джонни.

– В машину, красный! В машину, гомик! – Голос негодовал, но серые глаза смеялись.

Это шутка, подумал Джонни. Какая-то безумная шутка.

И тут с юго-запада донесся вой нескольких койотов. А когда коп повернулся посмотреть, где они воют, и заулыбался, Джонни почувствовал, что из груди его вот-вот вырвется крик, и плотно сжал губы, чтобы подавить его. По выражению лица копа Джонни понял: шутки кончились. Безумие копа не вызывало сомнений. И, Господи, какой же он здоровенный.

– Мои дети пустыни! – воскликнул коп. – Как мелодично они поют!

Он улыбнулся, посмотрел на мешок, который держал в руке, покачал головой и расхохотался. Джонни стоял, не сводя с него глаз. Уверенность, что таких, как он, не убивают, внезапно исчезла без следа.

– Путешествие с «харлеем», – передразнил его коп. – Можно ли придумать для книги более глупое название? А сама идея еще глупее. Просто кража литературной находки Джона Стейнбека… писателя, которому ты в подметки не годишься… меня это бесит.

И, прежде чем Джонни понял, что происходит, вспышка боли полыхнула в его голове. Он почувствовал, что валится назад с прижатыми к лицу руками, ощутил горячую кровь, хлынувшую между пальцами, подумал: Со мной все в порядке, я не упаду, со мной все в порядке, а в следующее мгновение уже лежал на боку на асфальте и орал во все горло. Нос под его пальцами уже не казался прямым, он лежал на левой щеке. В восьмидесятых у Джонни искривилась перегородка, спасибо кокаину, который он нюхал без всякой меры. Джонни вспомнил, что его доктор рекомендовал выправить ее до того, как он врежется в столб или вращающаяся дверь стукнет его по носу. Доктор также предупреждал, что перегородка может сломаться сама по себе. Ничего этого не произошло, перегородку сломали другим, не названным доктором способом. Обо всем этом Джонни думал, продолжая кричать.

– Вернее, это приводит меня в ярость. – И коп пнул его в левое бедро. Боль пронзила тело, мышцы ноги онемели. Джонни катался по дороге, держась теперь за ногу, а не за нос, царапая щеку об асфальт шоссе 50 и крича, крича, крича. В рот попадал песок, он кашлял, отплевывался, чтобы вновь зайтись в крике.

– Я просто голову теряю от ярости. – Коп пнул Джонни в задницу, поближе к пояснице. Такой боли он не мог вытерпеть, должен был лишиться чувств, но не лишился. Продолжал корчиться на белой разделительной полосе, заходясь в крике, с хлещущей из носа кровью. А вдали, в сгущающейся тени, отбрасываемой горами, выли койоты.

– Поднимайся, – бросил коп. – На ноги, лорд Джим!

– Не могу, – всхлипнул Джонни, подтянул ноги к груди и обхватил руками живот, принимая защитную позу, знакомую ему со съезда Демократической партии в Чикаго в 1968 году, а может, и раньше, со времен лекции, на которой он побывал в Филадельфии, перед первыми «рейсами свободы»[21]21
  Автобусные поездки из северных штатов в южные, организованные по инициативе конгресса расового равенства в 1961 г. в знак протеста против сегрегации на автовокзалах южных штатов.


[Закрыть] в Миссисипи. Джонни собирался поехать туда не столько ради великой идеи, сколько за материалом, на основе которого создавалась великая проза, но в конце концов что-то помешало. Вероятно, его игрунчик, вскочивший при виде задранной юбки.

– На ноги, кусок дерьма. Ты теперь в моем доме, доме волка и скорпиона, и не советую тебе забывать об этом!

– Я не могу, вы сломали мне ногу. Господи Иисусе, как же вы избили меня…

– Нога у тебя не сломана, и ты еще не знаешь, что значит избить человека. А теперь вставай.

– Я не могу. Действительно…

Громыхнул выстрел, пуля рикошетом отскочила от асфальта, и Джонни взвился вверх еще до того, как окончательно понял, что стреляли не в него. Он стоял на разделительной полосе, шатаясь как пьяный. Нижнюю часть его лица заливала кровь, к которой прилип песок, образуя маленькие островки на губах, щеках, подбородке.

– Эй, большая шишка, ты же обдулся, – донесся до него голос копа.

Джонни посмотрел вниз и увидел, что так оно и есть. Как бы ты ни прыгал и ни скакал, вспомнилось ему. Левое бедро пульсировало болью. Задница онемела, превратилась в кусок замороженного мяса. Джонни подумал, что ему надо поблагодарить копа. Ударь тот повыше, его разбил бы паралич.

– Ты жалкий писатель и жалкий человек. – Коп держал в руке огромный револьвер. Он посмотрел на мешок с «травкой» и покачал головой. – Я понял это не по твоим словам, а по рту, который эти слова произнес. Если б я чуть дольше смотрел на твой безвольный и надменный рот, убил бы тебя прямо здесь. Не смог бы сдержаться.

В пустыне по-прежнему выли койоты, совсем как в старом фильме Джона Уэйна.

– Вы и так много чего наделали, – пробормотал Джонни.

– Отнюдь. – Коп улыбнулся. – Нос – это только начало. Кстати, тебе это к лицу. Выглядишь ты теперь получше. – Он открыл заднюю дверцу патрульной машины. А Джонни задался вопросом, сколько секунд, минут, часов заняла эта маленькая трагедия. Он не имел об этом никакого представления. Но за это время ни одна машина не проехала мимо. – В машину, большая шишка.

– Куда вы меня везете?

– Куда я, по-твоему, могу отвезти обкурившееся красное дерьмо вроде тебя? Естественно, в кутузку. А теперь быстро в машину.

Забираясь на заднее сиденье, Джонни коснулся рукой правого нагрудного кармана кожаной мотоциклетной куртки.

Сотовый телефон на месте.