Текст книги "Мизери"

29

Карандаш замер на середине слова, потому что Пол услышал приближающийся звук мотора. Он сам удивился собственному спокойствию; самым сильным чувством было легкое раздражение от того, что его прервали, когда карандаш летал по бумаге, как бабочка, и жалил, как пчела. Из коридора донеслось дробное цоканье каблуков Энни.

– Отъезжай от окна. – Лицо ее было напряженным и хмурым. На плече висела незастегнутая сумка цвета хаки. – Чтобы тебя не заме…

Она умолкла, увидев, что Пол уже откатился от окна. Она проверила, не остались ли на подоконнике какие-либо его вещи, затем кивнула.

– Полиция штата, – пояснила она. Несмотря на тревогу, она держала себя в руках. Ей ничего не стоит опустить правую руку в сумку. – Пол, будешь хорошим?

– Да, – ответил он.

Ее взгляд впился в его лицо.

– Я поверю тебе, – сказала она, повернулась и вышла, закрыв за собой дверь, но не потрудившись запереть ее.

Ровное сонное гудение двигателя «Плимута-442», очень характерное для таких машин, доносилось теперь с подъездной дорожки. Пол услышал, как хлопнула дверь кухни, и подкатился к окну так, чтобы остаться незамеченным, а самому иметь возможность наблюдать. Машина подъехала к Энни, и двигатель затих. Водитель вышел из машины. Стоял он почти на том же месте, где стоял молодой патрульный, произнося четыре последних слова в своей жизни… Но на этом параллели заканчивались. Тот полицейский был хилым парнишкой, ему только-только исполнилось двадцать, новичок, которому поручили распутывать дерьмовое дело – идти по остывшему следу какого-то, хрен его знает, писателя, который разбил машину, а потом либо уполз в лес умирать, либо торжествующе удалился от суеты этого мира.

Мужчине, только что сидевшему за рулем «плимута», было около сорока, как говорится, косая сажень в плечах. Квадратное его лицо было словно высечено из цельного куска гранита, и возле глаз и уголков рта скульптор провел несколько тонких линий. Энни – крупная женщина, но рядом с этим парнем она показалась Полу почти маленькой.

И еще кое-что не так, как в прошлый раз. Полицейский, которого убила Энни, приехал один. А сейчас с переднего сиденья «плимута» выбрался невысокий длинноволосый блондин в штатском. Давид и Голиаф, подумал Пол. Матт и Джефф. Господи.

Человек в штатском переминался с ноги на ногу. Лицо его казалось старым, измученным, он как будто засыпал… но совсем другое впечатление производили глаза. Глаза его бодрствовали, глядя во все стороны одновременно. Пол решил, что этот человек будет действовать быстро.

Они встали так, что Энни оказалась между ними. Она что-то говорила, сначала снизу вверх – Голиафу, затем, повернув голову, сверху вниз – отвечая Давиду. Пол подумал: что произойдет, если он опять разобьет окно и опять позовет на помощь? Наверное, решил он, восемь шансов из десяти за то, что они ее схватят. Конечно, у нее хорошая реакция, но великан вопреки своим габаритам как будто должен реагировать еще быстрее. К тому же он силен, он голыми руками вырвал бы из земли дерево средних размеров. Расслабленность человека в штатском может быть столь же намеренно обманчивой, как и его сонный вид. Пол полагал, что они справятся с ней… Правда, она готова к тому, к чему они не готовы. В этом ее преимущество.

Спортивная куртка Давида. Она застегнута, несмотря на знойный день. Если Энни вначале выстрелит в Голиафа, то вполне может успеть влепить пулю и Давиду, прежде чем тот расстегнет свою проклятую куртку и достанет пистолет. Застегнутая куртка служит лучшим доказательством правоты Энни: пока они заняты всего лишь рутинной проверкой.

Пока.

Тебе известно, что его убила не я. Его убил ты. Если бы ты держал рот на замке, я спровадила бы его. Сейчас он был бы жив…

Верит ли он в это? Нет, конечно же, нет. И все же у него мелькнуло острое, болезненное чувство вины. Должен ли он держать рот на замке лишь потому, что есть два шанса из десяти, что она одолеет их, если он откроет рот?

Чувство вины мгновенно возникло и исчезло. И на этот вопрос ответ отрицательный. Было бы заманчиво объяснять свое бездействие чисто эгоистическими мотивами, но правда в другом. Его резон очень прост: он хочет взять на себя заботу об Энни Уилкс. Они могут только посадить тебя в тюрьму, сука, думал он. Я же знаю, как сделать тебе больно.

30

Конечно, остается возможность, что они что-нибудь учуют. В конце концов чуять – это их работа, и они знают о прошлом Энни. Если они учуют, да будет так… но он считал, что в этот день Энни в последний раз сумеет ускользнуть от наказания.

Пол знал теперь вроде бы достаточно. После своего долгого сна Энни непрерывно слушала радио. Исчезновение полицейского по имени Дуэйн Кашнер было главной новостью. Было упомянуто, что Кашнер занимался розысками также пропавшего писателя Пола Шелдона, но никто не предположил, что причина исчезновения обоих одна. По крайней мере пока никто не предположил.

Поток талой воды отнес «камаро» на пять миль от шоссе. Он мог бы спокойно пролежать в лесу хоть месяц, хоть год, и обнаружили его по чистой случайности. Два офицера Национальной гвардии, рыскавшие по местным фермам в поисках складов наркотиков, заметили солнечный луч, отразившийся от осколка ветрового стекла. О степени серьезности катастрофы было трудно судить, так как «камаро» здорово пострадал, пока вода несла его с места аварии. О результатах экспертизы образцов крови, оставшейся в машине (если, конечно, была экспертиза), ничего не сообщалось. Пол понимал, что даже самый тщательный осмотр выявил бы очень немного крови в салоне – всю весну машину омывали потоки талой воды.

Штат Колорадо обеспокоен в первую очередь исчезновением патрульного Дуэйна Кашнера – Пол считал, что визит двух полицейских штата это доказывает. Пока все предположения сводились к трем версиям: самогон, марихуана, кокаин. Считалось, что Кашнер в ходе поисков того писателя случайно наткнулся на плантацию марихуаны, подпольное производство спиртного или склад наркотиков. По мере того как испарялась надежда найти Кашнера живым, все громче звучали вопросы: почему он ездил один? Пол сомневался, что бюджет штата Колорадо смог бы выдержать постоянное патрулирование парами, но на поиски Кашнера его коллеги отправились по двое. Чтобы свести риск к минимуму.

Голиаф указал рукой на дом. Энни пожала плечами и помотала головой. Что-то сказал Давид. Поколебавшись, она кивнула и провела их к двери, ведущей в кухню. Пол услышал скрип дверных петель, и они вошли. Звук шагов нескольких человек даже испугал Пола, как будто свершилось богохульство.

– В какое время он приехал? – спросил Голиаф – наверняка Голиаф. Грубый, прокуренный голос. Выговор выдает уроженца Среднего Запада.

Около четырех, ответила Энни. Приблизительно. Она только что закончила подстригать газон, и часов у нее не было. Она хорошо помнит – было безумно жарко.

– Долго он у вас пробыл, миссис Уилкс? – осведомился Давид.

– Прошу прощения, я мисс Уилкс.

– Извините.

Энни сказала, что не может сказать наверняка, только оставался он недолго. Может быть, минут пять.

– Он показывал вам фотографию?

Да, ответила Энни, затем он и приезжал. Пол даже восхитился ее самообладанием и приветливым тоном.

– Вы когда-нибудь видели изображенного на фото человека?

Энни сказала: ну конечно, это был Пол Шелдон, она его сразу узнала.

– У меня есть все его книги, – пояснила она. – Они мне очень нравятся. Офицер Кашнер был как будто разочарован. Он сказал, если так, я, вероятно, знаю, о чем говорю. Он был прямо-таки обескуражен. И еще страдал от жары.

– Да, верно, день был жаркий, – подтвердил Голиаф.

Пол встревожился: голоса зазвучали намного ближе. Они в гостиной? Да, почти наверняка в гостиной. Пусть он великан, но двигается бесшумно, как рысь. Голос Энни прозвучал еще ближе. Полицейские прошли в гостиную, она следовала за ними. Она не приглашала их, но они все равно прошли в комнату. Осматривают дом.

Голос Энни звучал по-прежнему спокойно, хотя ее домашний писатель находился меньше чем в тридцати пяти футах от них. Она пригласила Кашнера в дом на чашку кофе со льдом, но он сказал: не могу. Тогда она предложила ему взять с собой бутылку холодного…

– Пожалуйста, не разбейте, – вдруг тревожно сказала она. – Мне эти штучки нравятся, а они такие хрупкие…

– Простите, мэм. – Это, наверное, Давид, у него голос тихий, смущенный и слегка озадаченный. При других обстоятельствах Полу было бы приятно, что полицейский говорит таким тоном, но обстоятельства сейчас особенные, и тон этот ему не понравился. Он выпрямился и сжал ручки кресла. В гостиной осторожно поставили на стол какой-то предмет (возможно, глиняного пингвина на льдине). Он представил себе, как Энни опускает руку в сумку. Сейчас один из полицейских – скорее Голиаф – спросит, что у нее там такое.

И тогда начнется стрельба.

– Так на чем вы остановились? – спросил Давид.

– Я предложила ему взять с собой бутылку пепси из холодильника, ведь день очень уж жаркий. У меня бутылки пепси лежат рядом с морозильной камерой, так что вода почти ледяная. Он сказал, что я очень добра. Очень вежливый парнишка. И почему такого молодого человека отправили в патруль одного?

– Он выпил воду здесь? – спросил Давид, игнорируя ее вопрос. Он был теперь еще ближе. Пересек гостиную. Полу не пришлось закрывать глаза, чтобы представить себе, как он выглядывает в коридор и видит дверь ванной и закрытую дверь спальни для гостей. Пол сидел очень прямо; на его исхудавшем горле бешено пульсировала жилка.

– Нет, – сказала Энни все так же спокойно. – Он взял бутылку с собой. Сказал, что ему надо ехать дальше.

– А там что? – спросил Голиаф. Стук двух пар каблуков зазвучал резче – люди сошли с ковра и ступили на голый дощатый пол коридора.

– Ванная и пустая спальня. Бывает, я сплю там, если жарко. Если хотите, взгляните, но уверяю вас: ваш патрульный не привязан там к кровати.

– Да, мэм, я вполне в этом уверен, – сказал Давид, и – о чудо! – их шаги стали удаляться в направлении кухни. – Вам не показалось, что он был чем-то взволнован?

– Вовсе нет, – ответила Энни. – Просто ему было жарко, и он был расстроен.

Пол снова мог дышать.

– Или озабочен?

– Нет.

– Он не говорил, куда направится дальше?

Полицейские почти наверняка ничего не заметили, но привычное ухо Пола уловило мгновенное замешательство; в этом вопросе может таиться ловушка, она может захлопнуться сразу или чуть позже. Нет, не говорил, наконец сказала Энни, но поехал он на запад, и она предполагает, что он поехал к Спрингерс-роуд, там есть несколько ферм.

– Спасибо за содействие, мэм, – сказал Давид. – Возможно, нам еще придется к вам вернуться.

– Конечно, – отозвалась Энни. – Пожалуйста. Я в последнее время редко бываю в обществе.

– Вы не возражаете, если мы заглянем в сарай? – резко спросил Голиаф.

– Разумеется. Не забудьте только поздороваться, когда войдете туда.

– С кем поздороваться, мэм? – спросил Давид.

– С Мизери. Это моя свинья.

31

Она стояла в дверях и внимательно смотрела на него – так внимательно, что он почувствовал, что краснеет. Полицейские уехали пятнадцать минут назад.

– На мне что-нибудь написано? – спросил он наконец.

– Почему ты не верещал? – Оба полицейских приподняли головные уборы, садясь в машину, но ни один не улыбнулся. Пол, наблюдая за ними из своего укрытия, обратил внимание на выражение их глаз. Они знали, кто она. Прекрасно знали. – Я ждала, что ты будешь верещать. И они бы набросились на меня как лавина.

– Может, и так. А может, нет.

– Так почему же ты?..

– Энни, если ты постоянно думаешь о самом худшем, что с тобой может случиться, то вполне можешь когда-нибудь ошибиться.

– Нечего со мной умничать!

Пол видел, что под ее внезапной яростью таится глубокое недоумение. Его молчание не вписывалось в созданную ею картину непрекращающегося борцовского поединка: Энни Уилкс против единой гнусной, наносящей со всех сторон удары команды «Гребаных Щенков».

– Да кто тут умничает? Я сказал тебе, что буду держать рот на замке. Так я и поступил. Я хочу закончить книгу в относительно спокойной обстановке. Хочу закончить эту книгу для тебя.

Она неуверенно смотрела на него; ей хотелось поверить, она боялась верить… и в конце концов поверила. И правильно сделала, так как Пол говорил правду.

– Тогда принимайся за работу, – мягко сказала она. – Немедленно. Ты же видел, как они на меня смотрели.

32

Два дня жизнь продолжалась так же, как и до появления Дуэйна Кашнера; Пол почти поверил, что Дуэйн Кашнер не появлялся вообще. Пол писал почти без перерывов. Он отказался от пишущей машинки, и Энни молча поставила ее на каминную полку под фотографию Триумфальной арки. За эти два дня Пол исписал три блокнота. Остался последний блокнот. Когда он будет исписан, Пол начнет писать в тетрадях. Энни точила для него шесть карандашей «Черный воин», они тупились, и Энни снова чинила их. Карандаши становились все короче, а Пол все так же сидел, склонившись над блокнотом, у окна, время от времени рассеянно почесывая большим пальцем правой ноги то место, где когда-то была левая подошва, и смотрел на лист бумаги, смотрел в открытую настежь дверь. Книга ракетой неслась вперед к развязке, как это бывает с лучшими произведениями. Пол совершенно отчетливо видел все… Три команды, разыскивающие Мизери в многочисленных коридорах внутри головы идола, две группы людей, желающих убить ее, и одна – Йен, Джеффри и Езекия, – спешащая ей на выручку. А поселение бурка сгорело, и все, кто не погиб в огне, караулили у единственного выхода, у левого уха идола, поклявшись убить всех, кто выберется оттуда живым.

Состояние гипнотической сосредоточенности было поколеблено, но не нарушено на третий день после визита Давида и Голиафа, когда к дому Энни подъехал «форд» кремового цвета с эмблемой местной телестанции. «Форд» был битком набит оборудованием для видеосъемки.

– О Боже! – пробормотал Пол. Чувства его застыли где-то между скепсисом, радостным возбуждением и ужасом. – Чтоб тебя, это что за явление?

Едва фургон затормозил, как задняя его дверца распахнулась и на дорожку выпрыгнул парень в защитного цвета брюках и майке с надписью «Deadhead». В одной руке он держал нечто, напоминающее очертаниями большой пистолет, и Пол даже подумал было, что сейчас он выпустит облако слезоточивого газа. Парень поднял черный предмет к плечу и направил его на дом, и Пол понял, что это видеокамера. С переднего пассажирского сиденья спрыгнула молодая девушка, распушила волосы, кинула взгляд в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что макияж в порядке, и встала рядом с оператором.

Внешний мир, несколько лет не смотревший в сторону Дракона в юбке, явился теперь, чтобы наверстать упущенное.

Пол поспешно откатился от окна, надеясь, что его не успели заметить.

Успели или не успели – можешь узнать из шестичасовых новостей, подумал он и зажал рот ладонями, чтобы сдержать хихиканье.

Хлопнула дверь.

– Убирайтесь отсюда к чертовой бабушке! – закричала Энни. – К чертовой бабушке из моих владений!

Глухой голос:

– Мисс Уилкс, если бы вы позволили…

– Я позволю себе засунуть динамит в ваши гребаные задницы, если немедленно не уберетесь!

– Мисс Уилкс, я Гленна Робертс с телеви…

– Может, ты Джон Смит Иисус Говнодав Христос с планеты Марс! Мне плевать! Вон из моих владений, или вы ПОКОЙНИКИ!

– Но…

ГРОХ!

Энни Боже мой Энни убила этих придурков…

Он подкатился к окну и выглянул. У него нет выбора – он должен увидеть. Волна облегчения накрыла его. Энни стреляла в воздух. И этого оказалось достаточно. Гленна Робертс во всю прыть неслась к фургону. Оператор навел объектив на Энни; Энни навела дуло ружья на оператора; оператор решил, что ему больше хочется остаться в живых и еще раз побывать на концерте «Грейтфул дэд», нежели заснять на пленку Дракона в юбке, и плюхнулся на заднее сиденье. Он еще не успел захлопнуть дверцу, а фургон уже дал задний ход.

Энни с ружьем в одной руке проследила за отъездом телевизионщиков, затем медленно возвратилась в дом. Пол услышал, как она кладет ружье на стол. Затем она вошла к нему в комнату. Выглядела она хуже, чем когда-либо на его памяти. Бледное, измученное лицо, глаза мечут молнии.

– Они вернулись, – прошептала она.

– Успокойся.

– Я знала, что все эти щенки когда-нибудь вернутся. И вот они вернулись.

– Энни, они ушли. Ты их прогнала.

– Они никогда не уходят. Они узнали, что пропавший полицейский навестил Дракона в юбке. И вот они здесь.

– Энни…

– Знаешь, что им нужно? – выкрикнула она.

– Конечно. Я имел дело с журналистами. Им всегда нужны всего две вещи: чтобы ты смотрела телевизор и материлась и чтобы кто-нибудь угостил их мартини за удачный сюжет. Тебе, Энни, надо успоко…

– Вот это им нужно, – сказала она и поднесла руку со скрюченными пальцами ко лбу. Внезапно она резко царапнула кожу, оставив на лбу четыре кровавые дорожки. Кровь залила брови, потекла вниз по щекам, вдоль носа.

– Энни! Прекрати!

– И это! – Левой рукой она ударила себя по щеке с такой силой, что остался красный отпечаток. – И это! – И по правой щеке, с еще большей силой; там, где ногти соприкоснулись с кожей, брызнули капельки крови.

– ПРЕКРАТИ! – завопил он.

– Вот это им нужно! – завопила она в ответ. Ладонями она зажала раны на лбу, унимая кровотечение, потом продемонстрировала ему окровавленные ладони. И вышла из комнаты тяжелыми шагами.

Прошло много, много времени, и Пол вернулся к книге. Сначала работа двигалась медленно, ее прерывала возвращающаяся картинка – Энни, раздирающая ногтями кожу на лбу, и Пол уже решил, что ничего хорошего у него не выйдет, лучше отложить на другой день, а потом книга захватила его и он прошел сквозь дверь в бумажном листе.

И, как всегда, испытал блаженное облегчение.

33

На следующий день опять приехала полиция. На сей раз – деревенские парни из местных. И с ними – костлявый человек с чемоданчиком, в котором могла находиться только электронная стенографическая машина. Энни вышла к ним с пустым лицом. Затем провела их в кухню.

Пол тихо сидел у себя с большой тетрадью на коленях (последняя страница последнего блокнота была исписана накануне вечером) и слушал, как Энни делает заявление, то есть повторяет то, что рассказывала Давиду и Голиафу четыре дня назад. В сущности, подумал Пол, ее заявление состоит по большей части из невразумительного мычания. С удивлением и страхом он обнаружил, что чуть-чуть жалеет Энни Уилкс.

Полицейский из Сайдвиндера, который в основном задавал вопросы, начал с того, что Энни может отказаться отвечать до прибытия ее адвоката. Энни отказалась от вызова адвоката и просто повторила свой рассказ. Пол не заметил каких-либо отклонений.

Они провели в кухне полчаса. В конце один из полицейских поинтересовался, откуда у нее эти ужасные шрамы на лбу.

– Расцарапала во сне, – объяснила она. – Мне приснился плохой сон.

– Какой сон? – спросил полицейский.

– Мне приснилось, что люди вспомнили обо мне спустя столько лет и опять стали таскаться сюда.

Когда они ушли, Энни пришла к Полу. Ее лицо, отрешенное, больное, было как будто вылеплено из теста.

– Этот дом превращается в отель «Гран Централь», – пошутил Пол.

Она не улыбнулась.

– Сколько еще?

Он помолчал, посмотрел на стопку машинописных страниц, на исписанные от руки листы, потом – снова на Энни.

– Два дня, – сказал он. – Возможно, три.

– В следующий раз они приедут с ордером на обыск, – заметила она и вышла, не дав ему времени ответить.

34

Примерно без четверти двенадцать она вошла и сказала:

– Пол, ты должен был лечь спать час назад.

Он поднял голову; она вырвала его из сонного царства его романа. Джеффри – сделавшийся главным героем этой книги – только что встретился с царицей пчел, с которой должен был схватиться не на жизнь, а на смерть ради спасения Мизери.

– Не имеет значения, – сказал он. – Книга скоро будет готова. Бывает, надо записать сразу, а то идея уходит. – Он сделал жест дрожащей натруженной рукой. На подушечке указательного пальца, столь усердно сжимавшего карандаш, появилось вздутие – то ли мозоль, то ли волдырь. У него есть капсулы, они уймут боль, но и спутают мысли.

– А хорошо получится? – мягко спросила она. – Действительно хорошо? Ты ведь пишешь не только для меня?

– О нет, – ответил он, и ему вдруг захотелось добавить: Никогда, Энни, я не писал для тебя, равно как и для всех женщин, которые подписываются «Ваша самая большая поклонница». Как только ты приступаешь к книге, все остальные оказываются на другом конце галактики. Никогда я не писал для своих жен, для матери, для отца. Знаешь, почему авторы пишут, что посвящают книги своим близким? Потому что в конце концов масштабы собственного эгоизма начинают их пугать.

Однако было бы неразумно говорить Энни подобные вещи.

Он писал, пока небо на востоке не стало светлеть, потом скользнул под одеяло и проспал четыре часа. Ему снились путаные, неприятные сны. В одном из них отец Энни поднимался по длинной лестнице. У него в руках была корзина, вроде бы полная газетных вырезок. Пол хотел окликнуть его, предупредить, но, открыв рот, не мог произнести ничего существенного, только начинал какое-то повествование, каждый раз новое, но начиналось все с одних и тех же слов: «Однажды, примерно неделю спустя…» А потом появилась Энни Уилкс. Она, вопя, бежала по коридору, торопясь столкнуть отца туда, где тот найдет свою смерть… и ее крики превращались в зловещий монотонный гул, тело под юбкой и шерстяным свитером стягивалось, видоизменялось, так как Энни превращалась в пчелу.