Текст книги "Сияние"

Бывали даже времена, когда казалось, что решимость Венди хотя бы обсудить с Джеком положение дел рассеялась не из-за ее слабости, а по воле сына.

Я не верю в такие вещи.

Но во сне она верила в них. Во сне, пока семя ее мужа высыхало на бедрах, Венди чувствовала, что они сплачиваются все крепче, и, если это триединство будет разрушено, то не изнутри, а извне.

Верила она по большей части в то, что концентрировалось вокруг ее любви к Джеку. Она никогда не переставала любить его, может быть, за исключением того мрачного периода, который последовал сразу за «несчастным случаем» с Дэнни. И сына она любила. Сильней всего она любила обоих вместе: гуляли они, ехали или просто застывали, усевшись играть в «старую деву», настороженно склонив головы – большую Джека и маленькую Дэнни – к веерам карт, делясь кока-колой, разглядывая комиксы. Венди очень нравилось, что они у нее есть, и она надеялась, что Господь милостив и та работа смотрителя отеля, которую Джеку устроил Эл Шокли, станет началом возвращения лучших времен.

 
Вот поднимется ветер, малышка,
Унесет все печали он прочь…
 

Вернулась мелодия – тихая, сладкая, приятная, задержалась, провожая Венди в глубокий сон, где прекращали существование все мысли, а являющиеся в ночных видениях лица исчезали, не запомнившись.

7. В другой спальне

Дэнни проснулся. В ушах еще стоял громкий стук, а пьяный, свирепый, раздраженный голос выкрикивал: Выйди-ка сюда, получи что заслужил! Я до тебя доберусь! Я до тебя доберусь!

Но теперь оказалось, что стучит его бешено колотящееся сердце, а единственным голосом в ночи был далекий вой полицейской сирены.

Он неподвижно лежал в постели, глядя в потолок спальни, где шевелились под ветром тени листьев. Извиваясь, они сдваивались, создавая силуэты, похожие на дикий виноград и лианы, на джунгли; силуэты, напоминающие узоры, которыми было заткано полотно толстого ковра. На Дэнни была пижама «Доктор Дэнтон», но между пижамной курточкой и кожей наросла плотно окутывающая тело фуфайка пота.

– Тони? – прошептал он. – Ты тут?

Ответа не было.

Он выскользнул из кровати, тихонько прошлепал через комнату к окну и выглянул на Арапаго-стрит, оцепеневшую и тихую в этот поздний час. Было два часа ночи. Снаружи ничего не оказалось – лишь пустынные тротуары, на которых холмиками лежали опавшие листья, припаркованные машины да длинношеий фонарь на углу, напротив бензоколонки Клиффа Брайса. Из-за колпачка на верхушке и неподвижного столба фонарь был похож на чудовище из фантастического шоу.

Он оглядел всю улицу, напрягая глаза, чтобы заметить неясный, манящий к себе силуэт Тони, но там никого не было.

В кронах деревьев вздыхал ветер, а по пустынным тротуарам и вокруг колес оставленных на ночь автомобилей шелестели опавшие листья. Звук был очень тихим, исполненным скорби, и мальчик подумал, что, возможно, он единственный в Боулдере настолько вырвался из оков сна, чтобы слышать его. По крайней мере единственный человек. Как знать, что еще может оказаться там, в ночи; какое существо может красться в тени, подгоняемое голодом, приглядываясь и нюхая ветер.

Я до тебя доберусь! Я до тебя доберусь!

– Тони? – снова прошептал мальчик, но без особой надежды.

Ответом был только ветер, на сей раз он налетел куда резче, осыпав листьями покатую крышу под окном Дэнни. Несколько листочков, соскользнувших в водосточный желоб, замерли там, как усталые танцоры.

– Дэнни… Дэнни-и-и…

При звуке знакомого голоса он вздрогнул и, вытягивая шею, высунулся из окна, цепляясь ручонками за подоконник. Голос Тони прозвучал в ночи, и она тихо, тайно ожила, шорохи не прекратились, даже когда ветер снова улегся, листья неподвижно замерли, а тени перестали шевелиться. Ему показалось, что возле автобусной остановки в нескольких домах от своего он заметил кусочек тени потемнее, но было трудно сказать, правда это или обман зрения.

– Не езди, Дэнни…

Потом снова налетел порыв ветра, заставив его прищуриться, и тень исчезла с автобусной остановки – если она вообще там была. Он постоял у окна еще

(минуту? час?)

некоторое время, но больше ничего не дождался. Наконец Дэнни снова забрался в постель, натянул одеяло до подбородка и стал смотреть, как отбрасываемые недобрым светом уличного фонаря тени превращаются в извивающиеся джунгли, полные плотоядных растений, у которых было только одно желание: обвиться вокруг него, высосать из него жизнь и утащить вниз, во тьму, где красным пылало одно-единственное слово:

ТРЕМС.

Часть вторая
День закрытия

8. Как выглядит «Оверлук»

Мама беспокоилась.

Она боялась, что «жуку» не потянуть все эти горные подъемы и спуски и что они застрянут где-нибудь у обочины, а тем временем еще кто-то промчится по шоссе и столкнется с ними. Сам Дэнни был настроен более оптимистично: если папа думает, что «жук» справится с этой последней поездкой, значит, так, наверное, и будет.

– Мы уже почти приехали, – сказал Джек.

Венди легонько пригладила волосы на висках:

– Слава Богу.

Она сидела справа, на коленях текстом вниз лежала раскрытая книжка Виктории Холт в мягкой обложке. На Венди было синее платье – Дэнни считал его самым красивым на свете. У платья был матросский воротник, и из-за этого Венди выглядела совсем молоденькой – ни дать ни взять девчонка, оканчивающая колледж. Папа все время клал руку ей на ногу, много выше колен, а она, без умолку смеясь, скидывала ее со словами: «Муха, кыш».

На Дэнни горы произвели впечатление. Один раз папа брал его с собой в горы неподалеку от Боулдера, и они назывались Флэтайронские, но эти были куда больше, самые высокие красиво запорошил снег, и папа сказал, что такое здесь бывает часто, круглый год.

А потом они въехали в сами горы – не в какое-то там предгорье. Куда ни глянь, вокруг поднимались отвесные каменные громады, такие высокие, что, даже вытягивая в окошко шею, стоило большого труда увидеть их вершины. Когда они выезжали из Боулдера, было что-то около восьмидесяти градусов по Фаренгейту. Здесь же сразу после полудня воздух уже казался прохладным, свежим и бодрящим, как бывает в Вермонте в ноябре, и папа включил печку… работала она, правда, не так уж хорошо. Они проехали несколько табличек с надписью ЗОНА КАМНЕПАДА (мама прочитывала ему каждую), и, хотя Дэнни встревоженно ждал, что какой-нибудь камень упадет, ничего не упало. По крайней мере до сих пор.

Полчаса назад они проехали другой указатель – про него папа сказал, что это очень важно. На этом указателе было написано: ВЪЕЗД НА САЙДВИНДЕРСКУЮ ДОРОГУ, – и папа сказал, что зимой снегоочистители добираются только досюда. Дальше дорога делается слишком крутой. На зиму ее закрывают – от маленького городка Сайдвиндер (как раз перед тем, как добраться до этого указателя, они через него проехали) до самого Баклэнда, штат Юта.

Сейчас они проезжали мимо другого указателя.

– Ма, а это что?

– Там написано: МАШИНАМ, ЕДУЩИМ МЕДЛЕННО, ДЕРЖАТЬСЯ ПРАВОЙ СТОРОНЫ. Это про нас.

– «Жук» справится, – сказал Дэнни.

– Пронеси Господи, – вздохнула мама и скрестила пальцы. Дэнни посмотрел вниз, на ее сандалии с открытыми носками, и увидел, что пальцы ног она тоже скрестила. Он хихикнул. Она улыбнулась в ответ, но он знал: мама беспокоится по-прежнему.

Дорога шла вверх, виток за витком, один S-образный поворот сменялся другим, и Джек переключил скорость с четвертой на третью, а потом на вторую. «Жук» запротестовал, тяжело пыхтя, а Венди уставилась на стрелку спидометра, которая упала с сорока до тридцати миль в час, а потом – до двадцати и нехотя там зависла.

– Бензонасос… – робко начала она.

– Насос выдержит еще три мили, – кратко сообщил Джек.

Каменная стена справа от них исчезла, открылась узкая прорезь долины. Темно-зеленая от обычных для Скалистых гор сосен и елей, она словно бы спускалась в бесконечность. Сосны сменились серыми скалами, они обрывались вниз на сотни футов и только там сглаживались. Венди увидела бегущий по одной из них водопад; раннее послеполуденное солнце сверкало в нем, как пойманная в голубые сети золотая рыбка. Горы были прекрасны, но суровы. Венди подумалось, что они редко прощают ошибки. Дурное предчувствие – предчувствие несчастья – сковало ей горло. Дальше к западу, в Сьерра-Неваде, снежные заносы как-то раз отрезали от остального мира команду Доннеров. Чтобы выжить, они ели друг друга. Горы редко прощают ошибки.

Энергичным рывком выжав сцепление, Джек переключил скорость на первую, и они с трудом полезли наверх, мотор «жука» загнанно ухал.

– Знаешь, – сказала она, – по-моему, с тех пор как мы проехали Сайдвиндер, нам встретилось в лучшем случае пять машин. В том числе лимузин из отеля.

Джек кивнул:

– Жмет прямо в Стэплтонский аэропорт, в Денвер. Уотсон говорит, вокруг отеля кое-где уже появились наледи, а на завтра обещали еще больше снега. Любой, кто едет сейчас по горам, предпочитает на всякий случай держаться одной из главных дорог. Хоть бы проклятый Уллман еще оказался на месте. Думаю, окажется.

– Ты уверен, что тамошние кладовки забиты мясом до отказа? – спросила Венди, подумав про Доннеров.

– Он сказал – да. Он хотел, чтобы Холлоранн показал тебе, где там что. Холлоранн – это повар.

– А, – слабо выговорила она, глядя на спидометр. Стрелка упала с пятнадцати миль в час до десяти.

– Вон вершина, – сказал Джек, показывая на три сотни ярдов вперед. – Там живописный поворот, и «Оверлук» виден. Я собираюсь съехать с дороги, дать «жуку» передышку. – Он вытянул шею, оглядываясь через плечо на Дэнни, сидевшего на куче одеял. – Как думаешь, док? Может, увидим оленя. Или карибу.

– Конечно, пап.

«Фольксваген» старательно карабкался все выше и выше. Стрелка спидометра упала чуть ли не до пяти миль в час и остановилась, когда Джек, съехав с дороги,

(«Мам, что написано?» – «ЖИВОПИСНЫЙ ПОВОРОТ», – покорно прочла Венди.)

нажал на ручной тормоз и позволил «фольксвагену» прокатиться по инерции.

– Пошли, – сказал он и вылез из машины.

Они все вместе зашагали к шлагбауму.

– Вот, – сказал Джек и показал вверх и влево.

Венди внезапно открыла, что и в клише есть истина: у нее действительно захватило дух. Некоторое время она вообще была не в состоянии дышать, потрясенная открывшимся видом. Напротив – кто знает, как далеко? – в небо вздымалась гора еще выше этой; зазубренная макушка казалась силуэтом, который солнце, уже начавшее свой путь к закату, одело нимбом. Внизу под ними простиралась долина; склоны, по которым они карабкались в выбивающемся из сил «жуке», обрывались вниз с такой головокружительной внезапностью, что Венди поняла – если слишком долго смотреть вниз, затошнит и даже может вырвать. В чистом, ясном воздухе воображение, вырвавшись из узд рассудка, расправило крылья, и смотреть означало беспомощно наблюдать, как ныряешь все ниже, ниже, ниже; как, крутясь медленной каруселью, меняются местами склоны и небо, как, подобно ленивому воздушному шарику, из твоего рта плывет крик, а платье бьется по ветру…

Венди, сделав над собой усилие, оторвала взгляд от склона и проследила за пальцем Джека. Ей удалось разглядеть шоссе, прижавшееся к этому соборному шпилю с одного бока, ныряющее, как американские горки, но неизменно держащее курс на северо-запад, продолжающее подъем под менее крутым углом. Еще дальше Венди увидела, как сосны, мрачно прижавшиеся к склону, будто воткнутые прямо в него, уступают место просторному зеленому квадрату газона, посреди которого возвышался отель «Оверлук». Увидев его, она вновь обрела голос и дыхание.

– Джек, это просто великолепно!

– Да, – сказал он. – Уллман считает, что это – прекраснейшее место в Америке, другого такого нет. На Уллмана мне в общем-то наплевать, но, может быть, так оно и есть… Дэнни! Дэнни, тебе плохо?

Она оглянулась, ища сына, и внезапный страх за него стер все остальное, каким бы изумительным оно ни казалось. Она стрелой кинулась к нему. Держась за ограждение, Дэнни смотрел наверх, на отель, и лицо у него приобрело нездоровый серый оттенок. Глаза были пустыми, как у человека, который вот-вот упадет в обморок.

Она опустилась рядом с ним на колени, положив ему руки на плечи, чтобы подбодрить и успокоить:

– Дэнни, что…

Рядом с ней оказался Джек.

– С тобой все о’кей, док? – Он коротко встряхнул Дэнни, и взгляд мальчика прояснился.

– Да, пап. Все отлично.

– Что это было, Дэнни? – спросила она. – У тебя закружилась голова, милый?

– Нет, просто… просто задумался. Извини. Я не хотел вас пугать. – Он взглянул на стоящих подле него на коленях родителей и улыбнулся слабой озабоченной улыбкой. – Может, это от солнца. Мне солнце попало в глаза.

– Сейчас приедем в отель и дадим тебе глоточек воды, – сказал папа.

– Ладно.

Но и сидя между ними в «жуке», который по более пологому склону двигался вперед и вверх куда уверенней, Дэнни все посматривал на разматывающуюся из-под колес дорогу, иногда позволяя себе скользнуть взглядом по отелю «Оверлук», отражавшему солнце множеством окон, обращенных на запад. В снежном буране ему привиделся именно этот дом, темный, заполненный глухим стуком, где какая-то ужасная, отвратительная, но знакомая фигура разыскивала его по длинным коридорам, выстланным ковром-джунглями. Именно насчет этого места его предостерегал Тони. Здесь. Вот здесь. Чем бы это Тремс ни было – оно жило здесь.

9. Выписка

Прямо за высокими старомодными парадными дверьми их ждал Уллман. Пожав руку Джеку, он холодно кивнул Венди, возможно, заметив, как повернулись головы, когда она прошла в вестибюль: рассыпанные по плечам золотистые волосы, простое платье-матроска. Подол скромно замер двумя сантиметрами выше колен, но и этого наблюдателю было достаточно, чтобы понять – ноги хороши.

Кажется, только к Дэнни Уллман отнесся по-настоящему тепло, но с подобным Венди сталкивалась и раньше. Похоже, Дэнни соответствовал представлениям о детях тех людей, которые обычно придерживались на этот счет того же мнения, что и У. С. Филд. Слегка наклонившись, он протянул Дэнни руку. Дэнни без улыбки официально пожал ее.

– Мой сын Дэнни, – представил Джек. – И моя жена Уиннифред.

– Очень приятно познакомиться с вами обоими, – сказал Уллман. – Сколько тебе лет, Дэнни?

– Пять, сэр.

– Надо же, сэр. – Уллман улыбнулся и взглянул на Джека. – Он хорошо воспитан.

– А как же, – сказал Джек.

– Миссис Торранс, – он отвесил ей такой же легкий поклон, и у смутившейся на миг Венди мелькнула мысль, что Уллман поцелует ей руку. Он принял ладонь, которую она неуверенно протянула ему, но лишь для того, чтобы ненадолго сжать обеими руками. Ладошки Уллмана оказались маленькими, сухими и гладкими, и Венди догадалась, что он их припудривает.

В вестибюле кипела работа. Унесли почти все старомодные стулья с высокими спинками. Туда-сюда шныряли рассыльные с чемоданами, а подле стойки, на которой возвышалась массивная латунная касса, выстроилась очередь. Налепленные на кассу переводные картинки и карточки Американского банка действовали на нервы своей несовременностью.

Справа, возле высоких двустворчатых дверей, обе половинки которых были плотно закрыты и связаны веревкой, в старомодном камине пылали березовые поленья. На диване, придвинутом чуть ли не вплотную к очагу, сидели три монахини. Обложившись со всех сторон поставленными одна на другую сумками, они болтали и улыбались, ожидая, когда очередь на выписку немного поредеет. Под взглядом Венди они дружно разразились звонким девчоночьим смехом. Она почувствовала, что и ее губы тронула улыбка: самой молодой из них было никак не меньше шестидесяти.

Приглушенный гул голосов на заднем плане, негромкое динь! серебряного колокольчика у кассы, когда один из дежурных клерков звонил в него, немного нетерпеливое «Дальше, пожалуйста!» – все это навевало яркие теплые воспоминания об их с Джеком медовом месяце в нью-йоркском «Бикман-Тауэр». Впервые Венди позволила себе поверить, что, может быть, как раз в этом и нуждалась их троица: провести вместе, вдали от мира целый сезон, что-то вроде медового месяца для всей семьи. Она ласково улыбнулась Дэнни, который честно таращил глаза по сторонам на все подряд. Перед крыльцом остановился еще один лимузин, серый, как жилет банкира.

– Последний день сезона, – говорил Уллман. – День закрытия. Каждый раз суматоха. Я, собственно, ожидал, что вы приедете часам к трем, мистер Торранс.

– Хотелось дать «фольксвагену» время на случай, если он решит закатить истерику, – сказал Джек. – Но все обошлось.

– Очень удачно, – сказал Уллман. – Я собираюсь попозже устроить для вас троих экскурсию по нашей территории, и, конечно, Дик Холлоранн хотел бы показать миссис Торранс кухню «Оверлука». Но, боюсь…

Чуть не налетев на него, подбежал клерк:

– Извините, мистер Уллман…

– Ну? Что такое?

– Миссис Брэнт, – смущенно сказал клерк. – Она отказывается платить по счету – только карточкой «Америкэн экспресс». Я говорю, мы в конце прошлого сезона прекратили принимать «Америкэн экспресс», но она… – Он перевел взгляд на семейство Торрансов, потом обратно на Уллмана. Тот пожал плечами:

– Я этим займусь.

– Спасибо, мистер Уллман. – Клерк направился через вестибюль обратно к стойке, где громко протестовала похожая на дредноут дама, закутанная в длинную шубу и нечто, напоминающее боа из черных перьев.

– Я езжу в «Оверлук» с пятьдесят пятого года, – говорила она улыбающемуся, пожимающему плечами клерку, – и не перестала ездить даже после того, как мой второй муж умер от удара на вашей противной площадке для роке… говорила же ему в тот день: солнце печет слишком сильно!.. но никогда… повторяю: никогда я не расплачивалась ничем, кроме карточек «Америкэн экспресс». Повторяю…

– Прошу прощения, – сказал мистер Уллман.

Под взглядами Торрансов он пересек вестибюль, почтительно дотронулся до локтя миссис Брэнт и, когда она обернулась, обрушив свою тираду на него, развел руками и кивнул. Сочувственно выслушав, он еще раз кивнул и что-то произнес в ответ. Миссис Брэнт с торжествующей улыбкой повернулась к несчастному клерку за стойкой и громко объявила:

– Слава Богу, в этом отеле нашелся хоть один служащий, который еще не стал безнадежным мещанином!

Она позволила едва достававшему до ее могучего, облаченного в шубу плеча Уллману взять себя за руку и увести прочь – вероятно, в глубь отеля, в контору.

– Ух ты! – с улыбкой заметила Венди. – Этот пижон денежки не зря получает!

– Но леди ему не нравится, – немедленно высказался Дэнни. – Он просто притворяется, что она ему нравится.

– Конечно, ты прав, док. Но лесть – такая штука, на которой вертится весь мир.

– А что такое лесть?

– Лесть, – ответила Венди, – это когда папа говорит, что мои новые желтые брюки ему нравятся, а на самом деле это не так… или когда он говорит, что мне вовсе не нужно похудеть на пять фунтов.

– А, это когда врут ради смеха?

– В общем, да.

Все это время Дэнни смотрел на нее внимательно-внимательно, а теперь сказал:

– Ма, ты хорошенькая. – И, когда родители, обменявшись взглядом, расхохотались, смущенно нахмурился.

– Мне Уллман не слишком-то льстил, – сказал Джек. – Ребята, давайте отойдем к окну. По-моему, я здорово бросаюсь в глаза, когда торчу тут посреди вестибюля в своей варенке. Бог свидетель, мне и в голову не приходило, что в день закрытия тут будет столько народу. Похоже, я ошибся.

– Ты очень красивый, – сказала Венди, и они опять рассмеялись. Венди зажала рот рукой. Дэнни все еще ничего не понимал, но не беда. Они любили друг друга. Он подумал, что отель напоминает маме какой-то другой дом,

(домик Бикмана)

где она была счастлива. Дэнни хотелось, чтобы отель и ему понравился не меньше, чем маме, он вновь и вновь повторял себе: то, что показывает Тони, сбывается не всегда. Он будет осторожен. Тремс не застанет его врасплох. Но рассказывать об этом не станет, пока совсем не подопрет. Ведь они счастливы, они смеются и не думают ни о чем плохом.

– Погляди, что за вид, – сказал Джек.

– О, это великолепно! Дэнни, смотри-ка!

Но Дэнни никакого особого великолепия не заметил. Он не любил высоту – от нее кружилась голова. От широкого парадного крыльца, которое тянулось вдоль всего фасада, к длинному прямоугольному бассейну спускался превосходный подстриженный газон (с правой стороны было небольшое поле для гольфа). На другом краю бассейна на маленьком треножнике стояла табличка: Закрыто. Он умел сам читать Закрыто, а еще – Стоп, Выход, Пицца и кое-что сверх этого.

От бассейна среди молодых сосенок, елей и осин вилась посыпанная гравием дорожка. Там был маленький указатель, незнакомый Дэнни: РОКЕ. Ниже была стрелка.

– Пап, что такое: Рэ-О-Кэ-Е?

– Игра, – отозвался папа. – Немножко похожая на крокет, только играют на засыпанной гравием площадке. Стороны у нее, как у большого бильярдного стола, а травы нет. Это очень старинная игра, Дэнни. Тут у них иногда проводятся турниры.

– А играют крокетным молотком?

– Вроде того, – согласился Джек. – Только ручка покороче да головка двусторонняя. Одна сторона из твердой резины, а вторая – деревянная.

(Выходи, маленький ублюдок)

– Читается «роке», – говорил папа. – Если хочешь, научу тебя играть.

– Может быть, – сказал Дэнни странным тоненьким бесцветным голоском, который заставил родителей обменяться поверх его головы озадаченным взглядом. – Но мне может и не понравиться.

– Ну, если не понравится, док, силком тебя никто играть не заставит. Заметано?

– Заметано.

– Тебе нравятся вон те звери? – спросила Венди. – Это называется «художественная стрижка деревьев». – По другую сторону ведущей к роке тропинки высилась живая изгородь, подстриженная в форме разных зверей. Своими острыми глазами Дэнни сразу разглядел кролика, собаку, лошадь, буйвола и еще три фигуры покрупнее, похожие на резвящихся львов.

– Из-за этих зверей дядя Эл и подумал, что работа как раз для меня, – сказал ему Джек. – Он знает, что когда я учился в колледже, то работал в фирме, занимающейся парковым хозяйством. Это такой бизнес, когда помогаешь людям содержать газоны, кусты, живые изгороди. Я подстригал растительность одной даме.

Венди хихикнула, зажав рот рукой. Взглянув на нее, Джек сказал:

– Да, я подстригал ей растительность по меньшей мере раз в неделю.

– Муха, кыш, – сказала Венди и опять хихикнула.

– У нее были красивые живые изгороди, пап? – спросил Дэнни, и тут родители взорвались хохотом. Венди так смеялась, что по щекам потекли слезы и пришлось доставать из сумки салфетку.

– Это были не звери, Дэнни, – сказал Джек, когда снова взял себя в руки. – Это были карточные масти. Пики, черви, трефы, бубны… Но изгородь, видишь ли, разрастается…

(Ползет, сказал Уотсон… нет, не изгородь, давление в котле. За ним нужен глаз да глаз, а то проснетесь вы всей семейкой на луне, чтоб ей пусто было!)

Они озадаченно посмотрели на него.

– Пап? – окликнул Дэнни.

Посмотрев на них, он заморгал, словно возвращаясь откуда-то издалека.

– Она разрастается, Дэнни, и теряет форму. Поэтому раз или два в неделю приходится ее подстригать, пока не похолодает и изгородь не перестанет расти до следующей весны.

– Да тут и детская площадка есть, – сказала Венди. – Ах ты, мой везунчик.

Детская площадка располагалась за древесными скульптурами. Две горки, большие качели с дюжиной прикрепленных на разной высоте сидений, гимнастические снаряды, тоннель из цементных колец, песочница и домик – точная копия самого «Оверлука».

– Нравится, Дэнни? – спросила Венди.

– Еще бы, – ответил он, надеясь, что в голосе прозвучит больше воодушевления, чем он чувствует. – Тут приятно.

Детская площадка была огорожена не бросающейся в глаза металлической сеткой, дальше виднелась широкая, засыпанная щебнем подъездная дорога, ведущая к отелю, а за ней – сама долина, обрывающаяся в ярко-синее полуденное марево. Слова изоляция Дэнни не знал, но, объясни ему кто-нибудь, что это такое, он так бы и ухватился за него. Дорога, ведущая обратно в Сайдвиндер и дальше, в Боулдер, лежала далеко внизу, напоминая длинную черную змею, решившую немного вздремнуть на солнышке. Дорога, которая закроется на всю зиму. От этой мысли у Дэнни перехватило дыхание, и он резко дернулся, когда папа положил ему руку на плечо.

– Как только будет можно, дам тебе попить, док. Сейчас они немного заняты.

– Конечно, пап.

Из конторы с видом человека, отстоявшего свою позицию, вышла миссис Брэнт. Спустя несколько минут она широким шагом победоносно прошествовала через парадную дверь, а за ней, сражаясь с восемью чемоданами, изо всех сил спешили двое рассыльных. Дэнни наблюдал из окна, как, подогнав к крыльцу длинную серебристую машину миссис Брэнт, из нее вылез человек, серой формой и кепи схожий с армейским капитаном. Приподняв кепи при виде миссис Брэнт, он побежал открывать багажник.

И в одном из случающихся у него время от времени озарений Дэнни уловил законченную мысль миссис Брэнт – мысль, плывущую над той невнятной сумятицей чувств и красок, которую он обычно воспринимал, когда вокруг бывало много народу.

(хотела бы я забраться в эти штаны)

Морща лоб, Дэнни наблюдал, как рассыльные ставят в багажник чемоданы. Дама довольно пронзительно смотрела на мужчину в форме, который надзирал за погрузкой. Зачем ей штаны этого дяди? Ей что, холодно даже в длинной шубе? А если ей так холодно, почему она не наденет свои штаны? Его мама носила штаны почти всю зиму.

Человек в серой форме закрыл багажник и вернулся, чтобы помочь миссис Брэнт сесть в машину. Дэнни не сводил с них глаз: вдруг она скажет что-нибудь про штаны? Но она только улыбнулась и сунула ему доллар – на чай. Через минуту она уже выводила длинный серебристый автомобиль по подъездной дороге к воротам.

Дэнни подумал, не спросить ли у мамы, зачем миссис Брэнт могли понадобиться штаны шофера, но отказался от этой мысли. Иногда вопросы приносили только неприятности. Такое с ним уже бывало.

Поэтому Дэнни просто втиснулся на маленький диванчик между сидящими рядышком мамой и папой, которые наблюдали, как народ выписывается возле стойки. Он радовался, что они счастливы и любят друг друга, но не мог избавиться от легкой тревоги. Он ничего не мог с ней поделать.