Текст книги "Томминокеры"

Гарденер отвернулся и доверительно подмигнул мистеру Бэй Стейт Электрик:

– Кстати, Тэд, а далеко ли ваш собственный дом расположен от хваленого ядерного сортира, который никак не построят ваши бравые парни?

– Я не обязан все это выс…

– Значит, не очень близко? Я так и думал.

Он посмотрел на миссис Тэд; та отпрянула, схватившись за руку мужа. Боится? Но почему? Что она такого увидела?

К вящему огорчению Гарденера, ему ответил голос помощника шерифа, листающего журнал: «Жену ты подстрелил, вот что. Доволен, засранец?»

– Вы думаете обзаводиться детьми? – мягко спросил Джим. – Если да – я надеюсь, ради вашего блага, что ваша семья действительно поселится как можно дальше от этой АЭС. Понимаете, они продолжают дурить. Как на Три-Майл-Айленд. Еще до открытия той станции, буквально за неделю, случайно выяснилось, что подрядчики слили три тысячи галлонов радиоактивных отходов прямо в питьевые фонтанчики. Как вам это нравится?

Женщина заплакала.

Да, заплакала, но Джим уже не мог остановиться.

– Следователь потом записал, что присоединять трубы для охлаждения радиоактивной жидкости к резервуарам для питьевых фонтанчиков «обычно не рекомендуется». В общем, если благоверный однажды захочет показать вам свой кабинет, я бы на вашем месте у них ни за что не пил. Как в Мексике. А уж если он позовет вас, когда вы будете беременны (или только заподозрите, что беременны), скажите ему… – Гарденер улыбнулся ей, а потом и мужу: – …Что у вас голова болит.

– Замолчите, – выпалил Тэд, а его жена тихо застонала.

– Точно! – поддакнул Арберг. – Думаю, вам самое время заткнуться, мистер Гарденер.

Джим посмотрел на них, потом на других участников вечеринки, застывших в молчании, с широко раскрытыми глазами, возле фуршетного столика. Среди них был и тот молоденький бармен.

– «Заткнуться»?! – Боль пронзила левую часть головы сверкающим хромированным копьем. – Вот-вот! Помалкивай, и пусть чертов дом выгорает дотла! Не сомневайтесь, хозяева этой халупы явятся позже, на холодное пепелище, чтобы выгрести из пепла наши обугленные останки и получить страховку! «Заткнуться»! Только этого от нас и ждут! Попробуй сам не умолкнуть, и тебе заткнут рот, как той же Карен Силквуд…[35]35
  Карен Силквуд была работником плутониевого завода в Оклахоме и одновременно являлась активисткой профсоюза работников нефтяной, химической и атомной промышленностей. В 1974 году Силквуд от профсоюза включили в комиссию, целью которой было проверить соблюдение норм безопасности на заводе. Она обнаружила многочисленные нарушения, в том числе переоблучение персонала, дефектное оборудование и огрехи в системе учета и контроля продукции, позволявшие при желании организовывать хищения плутония. 13 ноября Силквуд выехала на встречу с лидерами профсоюза и репортером «Нью-Йорк таймс», намереваясь передать собранные материалы, и погибла в автомобильной катастрофе. По утверждению полиции, Силквуд уснула за рулем. Документы, находившиеся при Силквуд, исчезли без следа.


[Закрыть]

– Гарденер, прекрати! – прошипела Маккардл. Бог весть, как ей это удалось, поскольку во фразе не было ни одной шипящей согласной.

Джим подался к жене Тэда, чьи бледные щеки теперь блестели от слез.

– Заодно посмотрите статистику СДС – синдрома внезапной детской смертности. Она тоже вырастает в разы вокруг любой АЭС. Прибавьте сюда врожденные пороки развития, такие, как синдром Дауна, он же монголоидизм, или слепоту, или…

– Сейчас же покиньте мой дом, – отчеканил Арберг.

– У вас чипсы на подбородке, – бросил поэт и вернулся к мистеру и миссис Бэй Стейт Электрик. Голос его поднимался уже откуда-то из глубины, точно из колодца. Все внутренние системы слетели с катушек. Панель управления угрожающе мигала сплошь красными индикаторами. – Тэд будет сколько угодно плести вам про «сильные преувеличения», про малые жертвы и богатую фантазию журналистов. Вы можете даже ему поверить. Но факт остается фактом: во время чернобыльской катастрофы в атмосферу Земли было выброшено больше радиоактивного мусора, чем после всех наземных атомных взрывов со времен испытаний «Тринити»[36]36
  Первое в мире испытание ядерного оружия, произошедшее 16 июля 1945 года в штате Нью-Мексико, США, на полигоне Аламогордо.


[Закрыть]. В Чернобыле до сих пор опасно. И будет опасно очень долгое время. Как долго? Никто не знает. Да, Тэд? – Гарденер отсалютовал ему бокалом и еще раз обвел взглядом замерших вокруг участников вечеринки, умолкнувших с испуганным видом. – Когда-нибудь это снова произойдет. Например, в штате Вашингтон. В Хэнфорде топливные стержни сбрасывали в обыкновенные ямы – точно так же, как и в Кыштыме. Интересно, где тряхнет в следующий раз? В Калифорнии? Во Франции? В Польше? А может быть, прямо здесь, в Массачусетсе, если этот молодчик добьется своего и «Ирокез» будет запущен к весне… Достаточно, чтобы один кретин не вовремя дернул рычаг, и в следующий раз «Ред сокс» смогут выйти на стадион Фенуэя не раньше две тысячи семьдесят пятого года.

Патрисия побелела, как восковая свеча. Только глаза плевались снопами голубоватых искр, точно сварочный аппарат.

Арберг, наоборот, весь побагровел под цвет старинного кирпича, из которого обычно сложены респектабельные дома в престижных районах.

Миссис Тэд смотрела то на Гарденера, то на мужа, как на оскаленных псов, готовых ее укусить. Мистер Ядерная Шишка перехватил ее взгляд, мало того – почувствовал, как она вырывается из его железных объятий. Джим заподозрил, что его слова спровоцировали серьезное – возможно даже, роковое – обострение в отношениях между ними. Без сомнения, Тэда учили давить истерики вроде той, что устроил Гард. Для бесчисленных тэдов это столь же обыденная рабочая рутина, как для стюардесс – демонстрировать пассажирам аварийные кислородные системы самолетов. Просто был уже поздний час; пьяная, но красноречивая и аргументированная речь Гарденера привела к настоящему взрыву – пьянчуга точно шаровую молнию из кармана вытащил. И вот результат: собственная жена смотрит как на «Рижского мясника»[37]37
  Эдвард Рошман (1908–1977) – нацистский военный преступник, член СС. В годы Второй мировой войны – комендант Рижского гетто (1943) и концлагеря Рига-Кайзервальд (1943–1944). Благодаря роману Фредерика Форсайта «Досье Одесса» и снятому на его основе фильму получил прозвище «Рижский мясник».


[Закрыть].

– Господи, как я устал от нытья! Сегодня весь вечер вы лопотали свои бессвязные вирши в электрический микрофон, ваш резкий голос усиливался электродинамиками, вашу рожу подсвечивали электросветильники… Откуда, вы думаете, вообще берется ток? Может, его поставляет Волшебник из страны Оз? Боже мой!

– Уже поздно, – поспешила вмешаться Маккардл, – и нам пора…

– Лейкемия, – проговорил Джим, обращаясь прямо к жене Тэда с пугающей откровенностью. – Дети. Они всегда первыми страдают после аварий. Одно хорошо: взрыв «Ирокеза» на долгие годы обеспечит «Фонд Джимми»[38]38
  «Фонд Джимми» занимается сбором средств на научные исследования и лечение раковых опухолей в онкологическом институте Дана-Фабер в Бостоне, штат Массачусетс.


[Закрыть] работой.

– Тэд? – всхлипнула женщина в толстых очках. – Скажи, что это неправда! То есть… – Она полезла в сумочку за носовым платком, но та выскользнула из рук и упала на пол со странным звуком: внутри явно что-то разбилось.

– Уймитесь, – проговорил Тэд. – Если хотите, мы потолкуем об этом позже, но перестаньте намеренно доводить мою жену.

Гарденера окончательно захлестнула тьма, он отдался ей и впустил в себя. Да, то, что надо!

– А я хочу ее довести. Похоже, она о многом и не догадывалась. Хотя должна была знать. Учитывая, за кого вышла замуж.

Поэт сверкнул на женщину красивым хищным оскалом. В этот раз она даже не отшатнулась – наоборот, оцепенела, как олениха, вдруг ослепленная фарами на дороге.

– Теперь к вопросу об отработанных стержнях. Вы в курсе, как с ними поступают после использования? Может, он вам рассказывал, что их по ночам забирают особые феи? Ответ неправильный. Саморазогревающиеся стержни валяются кучами где попало, в том числе прямо в лужах. Мадам, они очень опасны. И еще долго будут.

– Гарденер, уйдите, – вновь подал голос Арберг.

Не обращая на него внимания, он продолжил говорить мистеру и миссис Тэд:

– Многих из этих свалок уже и след потерян, вы знали? Так малые дети за день наиграются, потом завалятся спать, а наутро не могут вспомнить, где побросали свои машинки с кубиками. Вот и отходы все равно что испаряются. Идеальное сырье для Безумного Бомбера[39]39
  Джордж Метески (1903–1994), более известный как Безумный Бомбер, терроризировал Нью-Йорк в течение 16 лет в 1940-е и 1950-е годы, устраивая взрывы в театрах, библиотеках и офисах.


[Закрыть]. Плутоний исчезает в таких количествах, что хватит поднять на воздух все Восточное побережье Соединенных Штатов. Но мне же необходим микрофон, чтобы лопотать бессвязные вирши. Боже меня упаси возвысить го…

Внезапно Арберг – грузный и дряблый, однако чертовски мощный, – схватил его в охапку. Рубашка Гарденера выскочила из брюк. Выскользнувший на пол бокал разлетелся вдребезги. Зычным, хорошо поставленным голосом преподавателя, много лет читавшего лекции в аудиториях, хозяин вечеринки с негодованием объявил:

– А сейчас я вышвырну эту скотину прочь.

Ему захлопали. Правда, не все собравшиеся, может, даже меньше половины.

Жена Ядерной Шишки рыдала у того на плече, прижимаясь всем телом, больше не пытаясь отстраниться. Только что Гарденер возвышался над ней, явно представляя собой угрозу, – и вот уже болтается в объятиях Арберга. Мыски ботинок чиркнули по полу, а потом и вовсе оторвались от него.

Взгляд упал на Патрисию. Плотно сжатые губы, полыхающие глаза, ладони смачно и яростно хлопают друг о друга. Наконец-то, аплодисменты! А тогда, после выступления на поэтическом вечере – постеснялась, что ли?

Вот и Рон Каммингс – стоит в дверях библиотеки с гигантским бокалом, одной рукой приобнимая хорошенькую блондинку и незаметно тиская ее грудь. Вид у него озабоченный, но не то чтобы удивленный. В конце концов, это просто продолжение потасовки в гриль-баре «Каменистые земли», ведь правда?

«И ты позволишь этому мешку с дерьмом выставить себя за порог, будто нашкодившего кота?» Гарденер подумал и решил: нет, не позволит.

И что есть мочи двинул назад левым локтем. Он угодил в грудную клетку. Ощущение было такое, словно рука попала в миску со студнем. Арберг сдавленно вскрикнул и выпустил Джима. Тот развернулся, сжимая перед собой кулаки, готовясь дать отпор и почти надеясь, что враг захочет продолжить драку. Пусть только дотронется!

Но крепкий шлюхин сын, казалось, вдруг растерял свой пыл и не проявлял желания вышвырнуть Гарда за дверь. Он только схватился за грудь, словно плохой оперный певец во время скверной арии. Кирпичный оттенок покинул его лицо, если не считать горящих полос на щеках. Жирные губы сложились буквой «О», обвисли, снова сложились в «О» и опять обвисли.

– Сердце! – прохрипел он.

– Какое сердце? – презрительно бросил поэт. – Разве оно у вас есть?

– Приступ… – сипел толстяк. – Вызо…

– Приступ? Да черта с два. Пострадало разве что ваше самолюбие. Так вам и надо, сукин сын.

Джим обогнул толстяка, застывшего в театральной позе с руками, прижатыми к груди в месте, куда пришелся удар. В дверях между столовой и коридором толпились люди; как только Гарденер к ним приблизился, все расступились. Он торопливо направился к выходу.

Тут за спиной послышался женский визг:

– Выметайся отсюда, понял? Проваливай, гадина! Вон! И чтоб я тебя больше не видела!

Пронзительный бабский визг настолько не вязался с образом Патрисии Маккардл, этой вечно мурлыкающей леди с острыми коготками под бархатными подушечками, что Гарденер остановился как вкопанный. Обернулся… И схлопотал тяжелую, оглушительную пощечину. Лицо Патти неузнаваемо перекосилось от гнева.

– Я должна была знать, – выдохнула она. – Ты просто неудачник и пьянь, вздорный, помешанный дебошир и урод. Но я тебе покажу. Вот увидишь. Ты в курсе, о чем я.

– Надо же, Патти, с чего бы вдруг такое внимание? Очень любезно с твоей стороны. Может, я много лет ожидал, пока ты мне покажешь. Наверх подниматься будем? Или доставим гостям удовольствие, пусть вместе со мной полюбуются?

Рон Каммингс, успевший подобраться поближе к театру действий, расхохотался. Патрисия оскалила зубы. Ее ладонь снова взметнулась в воздух. На этот раз Гарденера задело по уху.

Голос Маккардл прозвучал хоть и глухо, но так, чтобы слышали все присутствующие:

– Чего и ждать от козла, стрелявшего в собственную жену?

Джим обернулся, спросил у Рона:

– Прости, можно? – выхватил у него бокал и, молниеносным движением подцепив пальцами лиф ее черного платьица (эластичная ткань отлично тянулась), выплеснул туда виски. – Чао, дорогуша, – бросил Гард напоследок и снова направился к двери. Пожалуй, это был самый достойный выход из сложившейся ситуации.

Арберг так и стоял на месте, держась за сердце. Губы его по-прежнему то сжимались в «О», то беспомощно обвисали.

– Сердце, – еще раз хрипло выдавил он, обращаясь к Гарденеру – или к любому, кто услышит.

Тем временем Патрисия была уже в другой комнате и визжала:

– Все в порядке! Не трогайте вы меня! Отстаньте! У меня все в порядке!

– Эй, вы!

Джим повернулся на голос – и в его щеку впечатался кулак Тэда. Гард пошатнулся, пролетел через весь коридор, тщетно цепляясь руками за стену, наткнулся на стойку для зонтиков, опрокинул ее и наконец ударился о парадную дверь, да так, что задребезжали оконные стекла. Тэд шагал прямо на него с воинственным видом.

– Моя жена заперлась там, в ванной, и у нее истерика. Это все из-за вас. Сейчас же убирайтесь отсюда, или я вас так отметелю…

Темнота взорвалась, точно вздувшийся от газов пакет со сгнившими кишками внутри.

Гарденер схватил ручку зонтика – длинного, черного, какими, должно быть, пользуются английские лорды, – и бросился на противника. Тот прекрасно знал, каковы ставки в этой игре, но упрямо шагал вперед. Собственно, почему бы и нет? За японский автомобиль осталось всего семь выплат, еще восемнадцать – за дом для семьи, так куда ему отступать? Что значит для этого парня шестикратное увеличение детской смертности? Только бы благоверная не рыдала там, в ванной! Добрый старина Тэд… Тебе повезло, что в коридоре стояли зонтики, а не боевые винтовки.

Тэд тут же замер, в изумлении расширив глаза. Выражение бешеной ярости сменилось неуверенностью и страхом, какой нападает на человека, столкнувшегося с чем-то иррациональным.

– Эй…

– Карамба, собака! – вскрикнул Гарденер и, взмахнув зонтом, ткнул Ядерную Шишку в живот.

– Эй! – Тэд охнул и согнулся пополам. – Хватит!

– Andale, andale! – вскричал поэт и принялся охаживать Тэда своим грозным оружием: взмах – удар, взмах – удар, взмах – удар. Застежка еще держалась, но вскоре ослабла, и ткань стала хлопать по ручке. – Arriba, arriba![40]40
  Andale, andale! Arriba, arriba! – подбадривающие крики на испанском. В таком сочетании их использовал только Спиди Гонзалес – мультипликационный персонаж из серии «Луни Тюнз», «самая быстрая мышь во всей Мексике».


[Закрыть]

Обескураженный Тэд уже и не думал о драке, он вообще ни о чем не думал, кроме спасения собственной шкуры. Мистер Бэй Стейтс Электрик повернулся и бросился наутек. Джим устремился следом, колотя врага по макушке и по затылку. Поэт гоготал во все горло… Хотя ему было отнюдь не до смеха. Голова гудела, разваливалась на части. Ну что это за победа, судите сами: переспорить надутого индюка, довести до слез его дражайшую половину, а самого отлупить зонтом? Может, что-то из этого помешает запуску АЭС «Ирокез» в следующем мае? Или спасет от дальнейшего разрушения руины его собственной жалкой жизни? Или убьет червей, что растут, и плодятся, и ползают у него в голове, пожирая остатки разума?

Нет, конечно же. Но прямо сейчас он не видел другого выхода, нежели совершать бессмысленные движения… за неимением лучшего.

– Arriba, гад! – кричал он, загоняя Тэда в столовую.

Ядерная Шишка прикрывал голову руками, неловко пытаясь отмахиваться, как от летучих мышей, одну из которых и вправду напоминал черный, хлопающий на лету зонтик.

– Помогите! – визжал Тэд. – Помогите, он сумасшедший!

Но все только пятились, округлив глаза от испуга.

Ядерная Шишка задел бедром фуршетный стол, и тот закачался. Серебряная посуда посыпалась со сморщенной скатерти. Следом с грохотом полетели тарелки. Уотерфордская чаша для пунша, гордость Арберга, после падения взорвалась, точно бомба, и какая-то женщина заголосила. Стол еще покачался немного и опрокинулся.

– На помощь! На помощь! Спаси-и-иите!

– Andale!

После особенно сильного удара о голову кнопка на ручке сработала, зонт тихо зашипел и раскрылся. Теперь Джим напоминал Мэри Поппинс под кайфом. Позже он вспомнит примету: раскрывать зонт внутри дома – не самое доброе предзнаменование.

Кто-то обхватил его со спины.

Джим рывком развернулся. Значит, Арберг все же оправился от своего неуместного приступа и решил-таки выставить дебошира за дверь?

Но это был не Арберг, а Рон. Причем совершенно невозмутимый с виду. Только во взгляде его сквозило что-то пугающее… Сочувствие? Да, очевидно.

Внезапно зонтик показался ненужным, и Гарденер отшвырнул его прочь. На мгновение комната погрузилась в мертвую тишину. Слышалось только судорожное дыхание Джима да резкие всхлипы побитого.

Опрокинутый столик лежал на груде смятого льна, гнутых вилок, хрустальных осколков. Запах разлитого пунша наполнил комнату испарениями, от которых слезились глаза.

– Патрисия Маккардл уже звонит копам, – сообщил Рон. – Это престижный район, они быстро явятся. Уносил бы ты ноги подобру-поздорову, Джим.

Гарденер огляделся. Участники вечеринки группками жались к стенам и дверям, не сводя с него округлившихся, испуганных глаз. Наутро никто и не вспомнит, что стало предметом спора: атомные ли станции, поэзия Уильяма Карлоса Уильямса или вопрос, сколько ангелов помещается на конце иглы. Половина гостей будет завтра рассказывать другой половине, будто Гарду взбрело на ум наставить Тэду рога. Да-да, просто наш добрый старый весельчак Джим Гарденер, любитель пострелять в женщин, съехал с катушек и выбил дерьмо из какого-то парня при помощи зонтика. Ага, и еще вылил пинту шотландского виски на мелкие титьки собственной работодательницы перед самым уходом. При чем здесь АЭС, правда?

– Ерунда какая-то получилась, – хрипло сказал он Рону.

– Черт, они сроду этого не забудут, – ответил Каммингс. – Лучшее в истории литературное чтение завершилось самой крутой в истории вечеринкой. А теперь уходим. Скорее тащи свою задницу в Мэн. Я позвоню.

Тэд Ядерная Шишка, выпучив блестящие от слез глаза, рванулся к Джиму, но двое парней (в том числе бармен) его удержали.

– До свидания, – обратился Гарденер к гостям. – Благодарю за приятный вечер.

И пошел было к выходу, но вернулся.

– Если забудете все, что здесь было сказано, помните эти два слова: «лейкемия» и «дети». Помните…

Ничего они не запомнят, кроме финальной драки с зонтом. Это было написано на их лицах. Джим кивнул, прошел в коридор мимо Арберга, так и застывшего с прижатыми к сердцу руками и беззвучно шевелящимся ртом, даже не оглянувшись, потом распихал ногами поваленные зонты, открыл парадную дверь и вышел в ночь. Еще никогда в жизни ему так не хотелось напиться. Очевидно, Гард нашел способ утолить свою жажду, потому что вскоре он уже провалился в живот большой рыбы, и мрак поглотил его целиком.

Глава 6
Гарденер на волнорезе

1

На рассвете четвертого июля 1988 года Джим проснулся – вернее, пришел в себя – на краю скалистого волнореза, протянувшегося в Атлантику неподалеку от развлекательного парка «Аркадия», штат Нью-Хэмпшир, Новая Англия. Не то чтобы Гард имел представление, где он находится… Хорошо хоть, имя свое не забыл. Сейчас он, пусть и с большим трудом, понимал только две вещи. Первое – все его тело ужасно страдает. Второе, менее важное – ночью он чуть было не утонул.

Джим лежал на боку, а ноги покачивались в воде. Вероятно, уснул он гораздо выше, но потом скатился во сне… а тут вдобавок начался прилив. Еще полчаса отключки – и тело пошло бы гулять по волнам, словно корабль, неожиданно снявшийся с отмели. Одна нога была по-прежнему обута, но что толку? Гарденер скинул скукоженный от воды мокасин и вяло наблюдал, как тот медленно погружается в зеленоватую тьму. Может, омары теперь туда будут какать… Джим выпрямился и сел.

Голову прострелила такая невыносимая боль, что Гарденер подумал: уж не удар ли? Может, он пережил эту ночь на волнорезе только для того, чтобы наутро скончаться от закупорки кровеносного сосуда?

Понемногу его отпустило, краски мира вновь проступили сквозь сизую дымку, и Джим начал осознавать, как ему плохо. Бобби Андерсон, можно не сомневаться, сказала бы что-то вроде: «Ведь ты этого достоин…» Ну, как в рекламе, знаете? Что может быть лучше, чем наслаждаться своим состоянием после ночи внутри циклона…

«После ночи? Ой ли?

Нет-нет-нет, малыш Джимми. Это был настоящий, долгий запой. Такой, что и черту не поздоровится».

Живот крутило и пучило. Во рту стоял гнусный привкус разложившегося дерьма. Гарденер покосился влево: так и есть, на камнях осталась типичная подпись алкоголика – большая лужа подсыхающей рвоты.

Боже, как ломит все тело!

Джим провел трясущимся грязным пальцем под носом и обнаружил мелкие хлопья спекшейся крови. Значит, снова текло. Так часто бывало после того инцидента во время лыжной прогулки в Сандей-Ривер. Стоило набраться как следует – и вот, пожалуйста. Кроме того, большие попойки (а Гарденер почти три года не надирался в хлам) оставляли и другие малоприятные последствия в виде жуткой мигрени, озноба и готового лопнуть от кислоты желудка; но хуже всего была невероятно глубокая тоска – нет, даже не тоска… а чувство полной обреченности.

Однако настолько худо ему еще не приходилось. Даже если вспомнить депрессию после Великой пьянки на День благодарения в 1980 году, в результате которой оборвались его преподавательская карьера и брак… и которая чуть не стоила жизни Норе. Тогда Гард очнулся в окружной тюрьме Пенобскота, штат Мэн. Снаружи, у двери камеры, дежурил охранник, почитывая последний выпуск «Крейзи»[41]41
  Иллюстрированный сатирическо-юмористический журнал.


[Закрыть] и ковыряя в носу. Позже Джиму расскажут то, что известно в каждом полицейском управлении: запойные часто приходят в себя в подавленном состоянии и слетают с катушек. Поэтому лучше за ними приглядывать, чтобы не отвечать потом, если что… сначала пусть отсидит, сколько ему положено по закону, и покинет пределы казенного учреждения.

– Где я? – прохрипел Гарденер.

– Сам-то как думаешь?

Охранник вытащил из носа большую зеленую гадость и с явным удовольствием размазал ее по грязной подошве ботинка. Гард наблюдал за ним, не отрываясь. Год спустя он напишет об этом стихотворение.

– Что я натворил?

Вчерашний день зиял в памяти черным провалом, если не считать пары коротких проблесков сознания – бессвязных, похожих на солнечные лучи, что прорываются сквозь прорехи в тучах перед началом бури. Вот Джим подает Норе чай, разглагольствуя об атомных станциях. Ну конечно, а то о чем же? Славься, Чернобыль, во веки и веки. Гарденер и перед смертью произнесет: «АЭС», а не «бутон розы». А еще он упал на дорожке у гаража… И жадно ел пиццу, так что большие куски расплавленного сыра падали за пазуху, обжигая грудь под рубашкой… И набрал номер Бобби. Потом бормотал в трубку что-то ужасное, а Нора визжала… визжала?

– Что я натворил? – повторил он уже настойчивее.

Помощник шерифа покосился на него с плохо скрываемым презрением.

– Жену ты подстрелил, вот что. Доволен, засранец?

И опять погрузился в свой «Крейзи».

Скверно… нет, хуже. Скверно – это когда заранее глубоко презираешь себя, но не можешь вспомнить, в чем провинился. Например, перебрал шампанского, как однажды на Новый год, и прыгал по комнате с абажуром на голове, поминутно сползающим на глаза, отчего все вокруг (за исключением жены, разумеется) пришли в восторг: ничего подобного они в жизни не видели. Тебе плохо, но ты еще не в курсе, что на самом-то деле врезал полисмену на улице. Или стрелял в жену.

Так вот, сегодня на волнорезе Гарденер чувствовал себя еще хуже. Он и не представлял, что такое возможно. Голова наотрез отказывалась даже пытаться восстановить события последних дней.

Джим молча смотрел на вздымающиеся волны, повесив голову и обхватив колени руками. Вода откатывала, оставляя мелких рачков копошиться в зеленых водорослях… Или нет, в какой-то зеленой слизи, похожей на сопли.

«Жену ты подстрелил, вот что. Доволен, засранец?»

Гард зажмурился от пульсирующей боли, снова открыл глаза…

И вдруг тот же голос мягко поманил его: «Прыгай. А что, разве ты не устал от всех этих мерзостей?» Занятно, наверное, там, на дне. Никто не хватится. Представим, что Джима смыло дождем. Однажды он возродится – с очередным поворотом кармического колеса… Каким-нибудь навозником, в наказание за все, что успел натворить. «Давай не тушуйся, Гард. В нынешнем состоянии у тебя наверняка сведет ноги, долго мучиться не придется. Думаешь, на тюремных нарах лучше будет? Прыгай смелее».

Он встал на камнях и начал покачиваться, глядя в пучину. А ведь это могло бы само случиться, во сне. Черт, почти случилось…

Нет, рано. Сперва надо поговорить с Бобби.

Его разум ухватился за эту идею. Бобби… Единственное, что уцелело из прошлого. Она до сих пор обитает в Хейвене, пишет вестерны, здраво мыслит. Они больше не любовники, но до сих пор друзья. Последняя ниточка, последняя связь.

Значит, сначала – Бобби, да? Для чего? Хочешь и ее доконать? По твоей милости полицейские завели на Бобби досье, а стало быть, и фэбээровцы тоже. Не впутывай ее в это дело. Прыгай – и всем полегчает.

Гард покачнулся вперед. Очень близко…

В его голове больше не осталось доводов в пользу того, чтобы жить. Его разум мог бы напомнить, что Джим уже года три более или менее хранил себя в трезвости, не уходил в запои с тех пор, как их с Бобби арестовали в Сибруке в 1985 году. Но все это чепуха. Не считая Бобби, он один на свете. Почти все это время его рассудок находился в полном хаосе, снова и снова – даже на трезвую голову – возвращаясь к теме АЭС. От первоначального беспокойства и злости Гард скатился в состояние одержимости. Да, но осознать проблему и исцелиться – разные вещи. Его поэзия деградировала. Мозги – тоже. Самое гнусное: даже не прикасаясь к спиртному, он мысленно тянулся к бутылке. Просто в последнее время тяга сделалась невыносимой. «Я – словно ходячая бомба, готовая сдетонировать где и когда угодно. Пора самообезвредиться».

Ну и ладно. Ладно. Джим закрыл глаза и приготовился.

Но тут его посетила непонятная, интуитивная убежденность – мощная, на грани предвидения. Это Бобби нужно поговорить с ним, а не наоборот. Шутки разума? Не похоже. Она явно попала в беду. Причем в серьезную.

Гард открыл глаза и огляделся с видом человека, очнувшегося от глубокой дремы. Долго ли найти телефонную будку и позвонить? Он даже не скажет: «Привет, а я тут вышел из запоя» или «Не представляю, куда я попал; по крайней мере, здесь не сидит помощник шерифа, любитель поковыряться в носу…». Только одно: «Как ты поживаешь, Бобби?» Если все у нее отлично, надо бы лучше, да некуда, банда Джеймса затеяла перестрелку в Нортфилде, Сандэнс Кид и Бутч Кэссиди ударились в бегство, «а ты-то как, старина?» – Гард ответит: «Великолепно! Пишу для разнообразия кое-что стоящее. Думаю съездить в Вермонт, навестить друзей», а потом вернется на волнорез и прыгнет. Больше никаких проволочек – нырнет, и все. Пожалуй, это будет в самый раз. Жил, как в омуте, и помрет в пучине. Океан был здесь миллионы лет, так что подождет еще пять минут.

«Только не переваливай на нее свои горести, слышишь? Обещай, Гард. Не вздумай сломаться и лепетать, как обиженное дитя. Она – подруга, а не жилетка для слез. Обойдемся без этого!»

Бог весть сколько тысяч раз Джим не выполнял обещаний, особенно данных самому себе, но это слово он сдержит.

Поэт неуклюже вскарабкался на волнорез – каменистый, суровый, того и гляди, сломаешь лодыжку, – и рассеянно огляделся в поисках потрепанной бурой сумки, которую таскал с собой в любые поездки и просто на длительные прогулки: она, должно быть, валяется где-то рядом или в какой-нибудь щели застряла… Сумки не было. Жаль: эта боевая подруга, помятая, замызганная, сопровождала Гарденера со времен его неудачного брака, одна из немногих ценностей, чудом сохранившихся за эти годы сплошных потерь. Что же, теперь и сумка исчезла. А с ней и смена белья, зубная щетка, мыло в пластмассовой коробочке, зубочистки (Бобби время от времени для потехи вялила мясо в сарае), двадцать долларов за подкладкой… и конечно, все неопубликованные стихи.

Впрочем, последнее беспокоило меньше всего. Ведь речь о стихах, написанных за минувшие несколько лет, собранных вместе под неподражаемо остроумным и оптимистичным названием «Радиоактивный цикл» и отвергнутых пятью издательствами подряд. Один безымянный редактор вернул их с припиской: «Поэзия и политика редко сочетаются; поэзия и пропаганда – никогда». Джим понимал всю правоту этой лаконичной нотации… Но и остановиться уже не мог.

Что ж, прилив теперь внесет свою правку волшебным синим карандашом. «Иди и ты поступай так же», – промелькнуло вдруг в голове. И Гарденер, шатаясь, медленно двинулся по каменистому волнорезу по направлению к пляжу, изумляясь тому, как он вообще ухитрился забраться туда, где проснулся: то-то, должно быть, занятно смотрелся со стороны этот смертельный акробатический трюк. Поэт шагал, а за его спиной поднимался над Атлантикой алый пузырь солнца, впереди под ногами, тянулась по гальке неровная тень, а на берегу какой-то мальчишка в джинсиках и футболке поджигал петарды.

2

Надо же, чудо: сумка не пропала. Лежит себе на берегу кверху дном, немногим выше линии прилива, молния расстегнута. Словно кожаный рот раскрылся и жадно кусает песок. Джим подобрал ее и заглянул внутрь. Пусто, все исчезло. Даже пара грязных подштанников. Гард проверил двойное дно из кожзаменителя. Двадцатка тоже испарилась. Мечты были сладки, но кратки…

Гарденер выпустил сумку из рук. Записные книжки, все три, валялись поодаль на пляже. Одна – вверх обложкой, в виде палатки, вторая мокла пониже приливной линии, распухнув до размеров телефонного справочника, а третью задумчиво перелистывал ветер. «Спокойно, – сказал себе Джим. – Так проходит вся жопа мира».

Мальчик с петардами осторожно, бочком, приблизился. «Боится, что я окажусь таким же дурным на всю голову, как и выгляжу, – мысленно усмехнулся поэт. – Думает рвануть, если что. Сообразительный ребенок».

– Это ваше? – спросил мальчишка.

На его футболке с изображением парня, взорвавшего бакалейную лавку, красовалась крупная надпись: «ЖЕРТВА ШКОЛЬНЫХ ЗАВТРАКОВ».

– Ага. – Гарденер наклонился за отсыревшей записной книжкой, посмотрел на нее и отбросил.

Мальчик протянул ему остальные две. Что тут было сказать? «Не трудись, парнишка, это не стихи, а сплошная галиматья»? «Поэзия и политика редко сочетаются, поэзия и пропаганда – никогда»?

– Спасибо, – решил сказать Джим.

– Да ладно. – Мальчик подержал раскрытую сумку, чтобы Гарденер мог положить туда сухие записи. – Странно, что вам хоть что-то оставили. Тут летом воров – как собак нерезаных. Наверное, из-за парка. – Он не глядя ткнул за спину большим пальцем, и Гард увидел на фоне облаков силуэт американских горок.

Первая мысль: неужели во время запоя его занесло на самый север штата, к Олд-Орчард-Бич? Хотя нет. Тогда рядом был бы пирс.

– Где я? – спросил Джим, моментально всеми чувствами переносясь в тюремную камеру, за дверью которой помощник шерифа листал журнал, ковыряясь в носу.

Что, если он сейчас пробасит: «Сам-то как думаешь?»

– Аркадия-Бич. – Во взгляде парня читалось одновременно удивление и презрение. – А вы вчера здорово набрались, мистер.

– Если б только вы знали, как громко в ночи в мою дверь томминокер стучит и стучит, – скрипучим, жутким голосом нараспев продекламировал Гарденер.

Мальчик изумленно моргнул… А потом, к восторгу поэта, неожиданно прибавил ни разу не слышанный им куплет:

– Хоть убейте – не выйду из дома теперь: я боюсь даже видеть проклятую дверь!

Гард ухмыльнулся, но тут же поморщился от нового приступа боли.

– Откуда ты это взял?

– От мамы. В детстве.

– Мне тоже мама про них рассказывала, но только первую половину.