Текст книги "Томминокеры"

– Ну хорошо, – сказал Гард, хотя хорошего в сложившейся ситуации видел мало. Практически ничего хорошего. – С томминокерами все ясно. Но кто они? Эльфы? Лепреконы? Грем…

– Я не зря предложила тебе осмотреться, чтобы ты оценил масштабы, – перебила Андерсон. – И понял, насколько серьезными могут быть последствия.

– Это-то я как раз осознал. – Уголки губ Гарденера тронула улыбка. – Еще парочка «последствий» подобного рода – и готовь для меня смирительную рубашку.

– Твои томминокеры явились из космоса, – сообщила Андерсон. – Думаю, ты и сам давно это понял.

Честно говоря, подобная мысль не раз и не два приходила Джиму на ум, но сейчас у него во рту пересохло, а руки, сжимающие кофейную чашку, похолодели.

– Они здесь? – услышал он собственный голос как бы со стороны.

Внезапно Гарденер понял, что до смерти боится обернуться – обернуться и увидеть, как из кладовки неуклюже выползает горбатая трехглазая тварь с рогами, место которой – разве в каком-нибудь кино, в эпосе «Звездные войны», к примеру.

– Я думаю, они – настоящие, физические они – давно уже умерли, – тихо сказала Бобби. – Возможно, еще до появления на земле человека. С другой стороны… Карузо тоже умер, но до сих пор поет нам с чертовой уймы пластинок, верно?

– Бобби, – вмешался Джим, – расскажи мне, что тут произошло. Я хочу, чтобы ты начала с самого начала, а закончила бы словами: «Тут вовремя появился ты и как раз успел подхватить меня, упавшую в обморок». Думаешь, у тебя получится?

– Не во всех подробностях, – усмехнулась она, – но постараться можно.

8

Андерсон говорила долго и закончила рассказывать где-то после полудня. Гард сидел за столом, курил и только раз, извинившись, отлучился в ванную комнату, чтобы принять три таблетки аспирина.

Бобби начала с того, как она споткнулась, поведала о возвращении в лес и раскопках своей совершенно уникальной находки, потом о третьем походе туда же… Но умолчала о сурке, над которым не вились мухи, об исчезнувшей катаракте Питера и походе к ветеринару Эйзериджу. Эти темы она обошла очень грамотно, упомянув только, что после первого рабочего дня, вернувшись домой, обнаружила своего пса мертвым на парадном крыльце.

– Он как будто уснул. – В голосе Бобби вдруг прозвучала незнакомая слащавая нотка, и Гард посмотрел на нее в упор… но тут же потупился и уставился на свои руки. Андерсон тихо плакала.

Спустя какое-то время он спросил:

– А что потом?

– Тут вовремя появился ты и как раз успел подхватить меня, упавшую в обморок, – улыбнулась Бобби.

– Прости, не понял?

– Питер умер двадцать восьмого июня, – пояснила Андерсон. Она очень редко упражнялась во лжи, но надеялась, что на этот раз у нее получится гладко и естественно. – Вот последний день, который я помню отчетливо и более-менее связно. Вплоть до твоего появления.

Тут Бобби подарила Гарду широкую искреннюю улыбку, хотя и эти слова были ложью: на самом деле ясные, упорядоченные воспоминания обрывались раньше – двадцать седьмого. Андерсон стоит, сжимая ручку лопаты, над гигантским зарытым в земле кораблем, шепчет: «Все будет хорошо», начинает копать… Дальше – как в тумане.

Она еще многое упустила – даже, пожалуй, слишком многое, – но, во-первых, сама не все внятно помнила, а во-вторых, остальное приходилось на ходу редактировать… и весьма осмотрительно. Например, не могла же Бобби рассказать правду о Питере. Только не теперь. Они сказали, этого нельзя делать, однако Бобби и не нуждалась в подобном напоминании. А еще они велели следить за Гарденером в оба. Недолго, конечно, ведь вскоре он станет

(одним из нас)

членом команды. О да. Это было бы замечательно. Андерсон никого в мире так не любила, как Джима Гарденера.

«Бобби, кто такие «эти»?»

Томминокеры. Слово, всплывшее из темных глубин его разума подобно серебристому пузырю, вполне годилось для имени, правда ведь? Ну да. Ничуть не хуже других.

– И что теперь? – спросил Джим, зажигая последнюю сигарету. Вид у него был одновременно ошеломленный и настороженный. – Не уверен, что я смогу это быстро переварить… Или даже проглотить для начала. – Он глуповато хохотнул. – Кажется, в мою глотку все сразу не пролезает: узковата она у меня!

– Понимаю, – ответила Андерсон. – Думаю, я мало запомнила за последние дни как раз потому, что все это слишком… странно. Словно мой разум прицепили к ракетным саням.

Ох, как ей не нравилось обманывать Гарда. От этого становилось не по себе. Но вскоре с ложью будет покончено. Джим непременно… он…

Сам во всем убедится.

Когда увидит корабль. Почувствует его.

– Да и какая разница, во что я верю или не верю? Думаю, жизнь заставит меня поверить еще во многое.

– «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным…»

– О, ты и это прочла?

– В общем и целом. Я бы даже не узнала цитату, но ты ее раньше произносил.

Гарденер кивнул:

– По-моему, она идеально подходит к нашей ситуации. Или я верю собственным ощущениям, или верю в то, что я псих. Бог знает, впрочем, сколько людей готовы под присягой поклясться в последнем.

– Но ты не сошел с ума, Гард, – вполголоса возразила Бобби, коснувшись его ладони. В ответ Гард крепко сжал ее руку.

– Знаешь… если человек стреляет в свою жену… многие сочтут это убедительным доказательством душевного нездоровья. Понимаешь?

– Гард, с тех пор прошло восемь лет.

– Верно. А если вспомнить мужчину, которого я пихнул в грудь локтем, – это-то было восемь дней назад. И еще парень. Я тебе не рассказывал, как гонял его по коридору и столовой, лупя зонтом? Мое поведение за последние пару лет отличается все большим стремлением к саморазрушению…

– Дамы и господа, вас приветствует национальное шоу «Час жалости к себе»! – весело прощебетала Бобби.

– Вчера утром я собирался покончить с собой, – тихо сообщил Джим. – Если бы не то ощущение, и довольно сильное, надо сказать, что ты попала в беду, – я бы уже стал кормом для рыб.

Андерсон внимательно посмотрела на него. Ее ладонь все крепче сжималась, так что в конце концов Джиму даже стало больно.

– Ты это серьезно, правда? Господи!

– Конечно. Сама посуди, до чего дошло, если самоубийство показалось мне тогда наиболее разумным выходом.

– Брось.

– Я не шучу. А потом пришла эта мысль. Ну, что ты в беде. Я решил сперва позвонить, но не застал тебя дома.

– Я, наверное, была в лесу, – произнесла Андерсон. – И тогда ты бросился на помощь? – Она поднесла его ладонь к губам и нежно поцеловала. – По крайней мере, одна очевидная польза от всей этой суматохи: ты все еще жив, балбес.

– Как всегда, меня впечатляет щедрость твоих комплиментов, Бобби.

– Только попробуй когда-нибудь это сделать, и я поставлю тебе надгробие, а на нем велю выбить большими буквами: «БАЛБЕС». Причем такими глубокими, чтобы за целый век не стерлись.

– Спасибо, конечно. Впрочем, ты пока можешь не беспокоиться на этот счет. Потому что оно меня не покинуло.

– Что?

– Ощущение, будто ты до сих пор в беде. – Она попыталась отвести взгляд и отнять руку. – Проклятье! Бобби, посмотри на меня!

Наконец она повиновалась, хотя и с большой неохотой, чуть выпятив нижнюю губу. За этой знакомой гримаской упрямства Гарду почудилась маленькая доля неуверенности. Почудилась ли? В этом он сомневался.

– С виду все так великолепно: дом работает на батарейках, книжки пишутся сами… еще неизвестно какие чудеса… Так почему же я чувствую, что тебе плохо?

– Не знаю, – приглушенно ответила она и пошла мыть посуду.

9

– Ну конечно: во-первых, я перетрудилась до полусмерти, – произнесла она, стоя к Гарду спиной (Джим заподозрил, что ей сейчас удобнее разговаривать именно в этой позе). Тарелки так и громыхали в горячей пене. – И потом: ты полагаешь, я зевнула и эдак небрежно произнесла: «Космические пришельцы? Ха! Дешевое электричество, телепатия? Подумаешь, какая новость!» Мой почтальон обманывает жену, теперь мне об этом известно. Хотела ли я это знать? Черт, я же не шпионка какая-нибудь. Он вытолкнул эту мысль чуть не на поверхность. Не прочесть ее – то же самое, что не заметить неоновой вывески высотой в сотню футов. Боже, ну и трясло меня.

– Ясно, – промолвил Гард и подумал: «Она не расскажет мне правду. По крайней мере, не полную. Сомневаюсь, что ей самой все известно». – Остается вопрос: «Что нам делать?»

– Не знаю. – Она обернулась и увидела, как Джим приподнял брови. – Ты ведь не ожидал получить ответ в виде маленького аккуратного эссе на пятьсот с небольшим слов? Его не будет. У меня есть кое-какие соображения. И наверняка не самые лучшие. Думаю, первым делом надо тебя отвести на место, и там

(тебя убедят)

ты сам все увидишь. Потом и будем решать.

Гарденер долго смотрел на нее. На этот раз Бобби не опустила перед ним открытого, честного взгляда. И все же что-то было не так, что-то явно не клеилось. Например, та слащавость в голосе при рассказе о смерти Питера. Слезы могли быть и настоящими, а вот тон…

– Ладно. Пойдем и посмотрим на твой зарытый корабль.

– Сначала – обед, – невозмутимо произнесла Андерсон.

– Ты снова проголодалась?

– Естественно. А ты?

– Господи, нет, конечно!

– Тогда я поем за двоих, – заявила Бобби.

И слово свое сдержала.

Глава 10
Гарденер принимает решение

1

– Боже милостивый. – Джим опустился на свежий пень. Даже не опустился, а рухнул. Словно его ударили в живот. Нет, все было куда непривычнее и страшнее. Словно к его рту поднесли промышленный пылесос и разом выкачали весь воздух из легких. – Боже милостивый, – повторил он беспомощным, ослабевшим голосом. На другое он, кажется, был неспособен.

– Это что-то, правда?

Они были на середине склона, вблизи от места, где Бобби попался дохлый сурок. На некогда лесистом холме теперь зияла просека, посередине которой был установлен странно знакомый предмет, казавшийся мелким на фоне внушительной ямы и торчавшей оттуда штуковины.

Траншея достигла уже двух сотен футов в длину и двадцати – в ширину. В центре разрез расширялся до сорока футов, напоминая силуэт женских бедер. Над разрезом высилась горделиво изогнутая серая кромка гигантской стальной тарелки.

– Боже милостивый, – снова выдохнул Гард. – Нет, ты только взгляни!

– Я видела. – На губах Бобби играла слабая рассеянная улыбка. – Больше недели уже смотрю. Это самое прекрасное зрелище в моей жизни. И оно избавит нас от уймы проблем, Гард. «И вот явился к ней принц на коне…»

Джим резко пришел в себя и уставился на подругу, чьи мысли явно перенеслись во тьму, откуда прилетела или упала эта невероятная штуковина. Гарденер похолодел. Вид у Бобби был не просто задумчивый. Ее глаза напоминали пустые окна.

– Ты о чем?

– Мммм? – Андерсон встрепенулась, точно после глубокого сна.

– При чем тут принц на коне?

– А, это я о тебе, Гард. И обо мне. Но, наверное… наверное, в основном о тебе. Спускайся, и сам посмотришь.

Бобби проворно и ловко (видимо, сказывалась долгая практика) двинулась вниз и прошла уже футов двадцать, когда поняла, что идет одна. Она обернулась. Джим поднялся с пенька, но пока не тронулся с места.

– Оно не укусит, – подначила Андерсон.

– Да? А что оно со мной сделает?

– Да ничего. Тут, внутри, все умерли, Гард! Твои томминокеры были вполне реальными, но не вечными, а корабль пролежал под землей как минимум пятьдесят миллионов лет. Об него сломался ледник! Со всех сторон охватил, но не сдвинул, а это были многие тонны льда! И он сломался. Загляни в траншею – увидишь. Там будто след от застывшей волны. Доктор Борнс из университета свихнулся бы от такого зрелища… Но все они давно умерли, Гард.

– Ты была внутри? – спросил он, не двинувшись с места.

– Нет еще. Дверца люка (я чувствую, она должна где-то быть) пока под землей, однако это ничего не меняет. Я точно знаю: они мертвы, Гард. Мертвы.

– Хорошо, тут все умерли; в корабль ты еще не заглядывала; но при этом изобретаешь, словно обкуренный Эдисон, и читаешь чужие мысли. Повторяю вопрос: что сделает эта штука со мной?

Тут Бобби выдала самую крупную ложь – спокойно, абсолютно не сожалея об этом:

– Против твоей воли – ничего.

И зашагала вниз, уже больше не оборачиваясь.

Гард помедлил, терзаясь жестокой мигренью и нерешительностью, но все же двинулся следом.

2

Предмет на краю котлована оказался старым грузовичком Бобби – правда, когда-то это был полноразмерный «форд-универсал». Семнадцать лет назад Андерсон приехала на нем из Нью-Йорка в Мэн, и уже тогда автомобиль был не сильно новым. По дорогам он бегал вплоть до 1984-го, пока даже Элт Баркер, хозяин единственного на весь Хейвен гаража и заправки, не отказался прилепить на его лобовое стекло талончик о техосмотре. Тогда за один уик-энд сумасшедшей работы (они оба надрались в стельку и только чудом, по мнению Гарденера, ухитрились не сжечь друг друга старой паяльной лампой дядюшки Гаррика) Джим и Бобби срезали часть крыши, превратив универсал в полуразвалину-полугрузовик.

– Ты только вгз…взгляни, Гард-эн-Гард! – торжественно провозгласила Бобби, уставившись на руину-автомобиль. – Мы прст… построили чертов бор-мбардировщик! – после чего наклонилась, и ее начало тошнить.

Джим подхватил ее и отнес к дому, стараясь не споткнуться о Питера, крутившегося под ногами. Уже в пути Бобби отключилась. Гард осторожно уложил ее на верхней площадке крыльца и только потом отрубился сам.

Со временем грузовик окончательно сдох, и Андерсон установила его на толстых брусьях в конце сада. Такую развалюху никто не купит даже на слом, заявила она. Гарденер подозревал, что Бобби попросту сентиментальничает. И вот теперь грузовик буквально был воскрешен из мертвых – хотя и очень смутно напоминал себя прежнего, за исключением синей краски на бортах. Дверца водителя и львиная доля передней части куда-то исчезли, место последней заняло дикое нагромождение копательных и землеуборочных приспособлений. Воспаленному воображению Джима он показался игрушкой душевнобольного ребенка. Решетку радиатора заменило торчащее острие гигантской отвертки. А двигатель будто вырвали с мясом из старого гусеничного трактора. «Бобби, где ты его вообще раздобыла? И как ухитрилась доставить сюда? Боже мой!»

Все это было примечательно само по себе, но не настолько, чтобы задержать внимание Гарда более чем на пару секунд. Он прошел по взрытой земле и встал рядом с Бобби. Та, сунув руки в карманы, не отрываясь смотрела вниз.

– Что ты об этом думаешь, Гард?

Он не знал, что думать, и к тому же все равно утратил дар речи.

Траншея уходила вниз на невероятную глубину – на тридцать, а то и сорок футов. Если бы в этот момент лучи солнца упали под другим углом, Джим мог бы вообще не увидеть дна. Между краем и поверхностью корабля темнел зазор примерно в три фута. Сам корпус был абсолютно гладким – ни цифр, ни символов или картинок, ни иероглифов. Предмет скрывался под землей.

Гарденер покачал головой, открыл было рот и, подумав, снова захлопнул его.

Та часть, о которую некогда споткнулась Андерсон и которую попыталась расшатать рукой, приняв за жестянку, брошенную лесорубом, теперь находилась прямо перед носом Джима. Он мог бы протянуть руку через канаву и прикоснуться – точно так же, как поступила Бобби две недели назад… С той разницей, что Бобби для этого пришлось опуститься на колени, а Гард сейчас стоял в полный рост. Он краем глаза отметил, как переменился знакомый склон: кругом сырая почва и грязное месиво, деревья срублены и убраны в сторону, оставшиеся пни выдраны из земли, точно гнилые зубы; но это было лишь мимолетное наблюдение. Джим пригляделся бы внимательнее, расскажи ему Бобби, что половину холма ей пришлось попросту срезать… чтобы не мешала работе.

«Тарелка! – мысленно простонал Гарденер. И тут же подумал: – Я все-таки прыгнул тогда с волнореза. Это все предсмертные галлюцинации. Вот-вот я очнусь и пойму, что силюсь дышать соленой водой. Это может случиться в любую секунду. Хоть прямо сейчас».

Но нет, ничего подобного. Перед ним – не галлюцинация, а реальность. И это – летающая тарелка, что, разумеется, хуже всего. Не корабль, не инопланетное судно. Не транспорт внеземных цивилизаций… Тарелка! Военно-воздушные силы, здравомыслящие ученые, ведущие психологи – все дружно отрицают их существование. Ни один уважающий себя автор не введет в свой научно-фантастический роман героев, летающих столь старомодным способом, а если рискнет – ни один уважающий себя редактор не прикоснется к рукописи даже десятифутовым багром. Тарелки изжили себя как жанр еще во времена Эдгара Р. Берроуза и Отиса Эделберта Клайна. Более допотопной темы и не придумаешь. Их существование допускали разве что психи, какие-нибудь сектанты и, конечно, представители желтой прессы, еженедельно пестреющей заголовками вроде: «ШЕСТИЛЕТКА БЕРЕМЕННА ОТ ПРИШЕЛЬЦА С ТАРЕЛКИ. БЕЗУТЕШНАЯ МАТЬ ДАЕТ ИНТЕРВЬЮ». Казалось, по какой-то необъяснимой причине все эти истории случались либо в Бразилии, либо в Нью-Хэмпшире. Однако вот она, перед глазами – лежала здесь все это время, столетия проносились над ней как минуты. Внезапно на ум пришла строчка из «Книги Бытия», и по спине пробежал холодок, точно от сильного сквозняка: «В то время были на земле исполины…»

Гард посмотрел на Бобби умоляющим взглядом и прошептал:

– Она настоящая?

– Настоящая. Ты потрогай.

Андерсон бесцеремонно стукнула кулаком по корпусу, и тот глухо загудел, словно был изготовлен из красного дерева. Гарденер потянулся… но тут же отдернул руку.

По лицу Бобби пробежала тень досады.

– Гард, я уже говорила: она не кусается.

– И не сделает со мной ничего против моей воли.

– Ну конечно же.

Джим задумался, насколько это было возможно в его смятенном состоянии: когда-то ему то же самое говорили про алкоголь. И Гард мог припомнить массу знакомых – в основном товарищей по колледжу в семидесятые годы, – которые утверждали примерно то же самое про наркотики разного сорта, а кончили большей частью в клиниках или на анонимных собраниях, куда их завели серьезнейшие жизненные проблемы.

«Скажи мне, Бобби, это был твой личный выбор – работать до полного изнеможения? Ты хотела так исхудать, чтоб остались кожа да кости? Ты управляешь собой или доверила руль кому-то чужому? Вот что мне очень хотелось бы знать. Почему ты мне лжешь насчет Питера? И почему я не слышу в лесу птичьего пения?»

– Давай же, – терпеливо проговорила Андерсон. – Нас ждет долгий разговор и несколько серьезных решений; не хочу, чтобы потом ты бросил дело на полпути, внушив себе, будто все это – пьяная галлюцинация.

– А вот это грубо.

– Как и многое из того, что людям по-настоящему нужно сказать друг другу. Ты ведь уже напивался до белой горячки, мы оба в курсе, верно?

«Да, но прежняя Бобби никогда бы не заговорила об этом. По крайней мере, не в таком тоне».

– Потрогай – поверишь. Это все, о чем я прошу.

– Похоже, для тебя это действительно важно? – Андерсон беспокойно переминалась с ноги на ногу. – Ну, хорошо, – согласился Гарденер. – Хорошо, Бобби.

И, потянувшись, ухватился за край корабля – точно так же, как Андерсон в тот, самый первый день. На лице Бобби отразилось явное, слишком явное предвкушение. Такое бывает у человека, ожидающего взрыва петарды.

Дальше все происходило почти одновременно.

Вначале по ладони пробежала вибрация – Джим словно коснулся столба с высоковольтными проводами. Все тело резко передернулось. Миг – и это ощущение бесследно исчезло. Тут в голове снова грянула музыка, столь оглушительная, что даже последняя вспышка в сравнении с ней показалась шепотом в сравнении с воплем; Гарденер словно попал внутрь усилителя, транслирующего звук не наружу, а в себя.

Днем я не живу, пойми меня буквально, С девяти утра я тупо жду пяти, Чтобы снова стать веселым и нормальным И домой, к милашке, наконец, пой…[59]59
  Нил Даймонд. Благодарю господа за вечер.


[Закрыть]

Он раскрыл рот в беззвучном крике, но музыка резко оборвалась. Гарденер узнал песню – хит тех времен, когда он был младшим школьником. Позже он напоет отрывок, сверяясь с часами. Если стремительная вибрация длилась одну-две секунды, то взрыв оглушительной музыки – около двадцати; затем пошла кровь из носа. К слову: грохот терзал не уши, как вы могли бы подумать, а саму голову. Музыка проникала в мозг не через барабанные перепонки, но через треклятую стальную пластину.

Андерсон пошатнулась и всплеснула руками, словно запоздало желая упредить Джима об опасности. Предвкушение сменилось изумлением, испугом, потрясением, болью.

И в конце концов у Гарда прошла мигрень. То есть не просто прошла, а исчезла – окончательно и бесповоротно.

Зато из носа уже не текло, но било, как из фонтана.

3

– На, возьми. Боже! Гард, ты как?

– До свадьбы заживет, – ответил тот приглушенно, через ее носовой платок, скомканный и сильно прижатый к носу. Во рту стоял привкус липкой крови. – Бывало и хуже.

«Бывало, да… Но недолго».

Джим сидел, запрокинув голову, шагах в десяти от просеки, на поваленном дереве. Бобби смотрела на него с тревогой.

– Господи! Гард, я не знала, что так получится. Ты же мне веришь?

Тот кивнул. Он, конечно, не представлял себе, чего именно она ожидала… Но явно не этого.

– Ты слышала музыку?

– Не то чтобы напрямую… Скорее как эхо из твоей головы. Моя – чуть не лопнула.

– Правда?

– Ага. – Бобби невесело рассмеялась. – Обычно, попадая в толпу, я отключаю лишние голоса…

– А это возможно?

Гард убрал платок – тот вымок насквозь, хоть отжимай. Но все-таки кровотечение мало-помалу слабело… и слава богу. Бросив платок на землю, Джим принялся отрывать полу рубашки.

– Могу. Только… не совсем, – продолжала Бобби. – Чужие мысли не отключаются до конца, но я заставляю их звучать слабым шепотом, где-то на заднем плане.

– Это невероятно.

– А как же иначе? – Андерсон помрачнела. – Не выучись я этому трюку – торчала бы безвылазно дома. Помню, в Огасте, в субботу, решила приоткрыть свое сознание на улице, посмотреть, что из этого выйдет.

– Ну и как, посмотрела?

– Да. В голове словно смерч пронесся. Самое жуткое – эта дверь потом очень тяжело закрывается.

– А она… ну, этот барьер… как ты вообще его ставишь?

Роберта покачала головой:

– Трудно объяснить. Это как шевелить ушами – умеешь, и все тут. Или не умеешь.

Она прочистила горло и уставилась на свои ботинки, грязные и потрепанные, словно в них недели две пахали, почти не снимая. Бобби слабо улыбнулась одновременно застенчиво и забавно– и вдруг стала собой прежней. Той, что не отвернулась от Гарда, когда от него отказались все. Впервые Джим увидел ее именно такой, когда она была студенткой первого курса. Сам он был новоиспеченным преподавателем и безуспешно бился над диссертацией, которую, как уже тогда подозревал, никогда не закончит. Раздраженным с похмелья голосом он осведомился, что такое дательный падеж; никто из желторотых первокурсников не ответил, и Гард уже приготовился устроить им хороший разнос, как вдруг Роберта Андерсон (третье место в пятом ряду) подняла руку и выпалила ответ. Робкий, но абсолютно верный. Гарденер не удивился, узнав, что в средней школе она одна из всей группы взялась изучать латынь. Сейчас на ее лице появилась та же улыбка, и Гарда захлестнула щемящая нежность. Черт, нелегко ей пришлось в последнее время… Но это все еще она, та самая Бобби, можно даже не сомневаться.

– Я почти всегда отгораживаюсь барьером, – произнесла она. – Иначе получается, будто подсматриваешь в чужие окна. Помнишь, я говорила, что у почтальона кто-то появился на стороне? – Гарденер кивнул. – Мне вовсе не хочется этого знать. Или что какой-нибудь прохожий на улице страдает от клептомании, а другой потихоньку от всех выпивает… Как твой нос?

– Уже не течет. – Джим бросил окровавленный обрывок рубашки к носовому платку. – Значит, ты постоянно держишь блок?

– Да. Держу, и причин для этого более чем достаточно – моральных, этических, не говоря уже о том, что меня страшно напрягает постоянный шум в голове. С тобой можно не закрываться: к тебе в мысли не влезть при всем желании. Я пыталась несколько раз и пойму, если ты сейчас разозлишься, но тут уже мной двигало чистое любопытство, потому что других таких… э-э-э… непробиваемых… просто нет.

– Что, совсем никого?

– Совсем. Должна быть причина. Что-то вроде редкой группы крови. Может, в этом все дело?

– Извини, у меня первая.

Бобби хохотнула и поднялась.

– Идем обратно? Готов?

«Виновата пластина в моей голове, – чуть не сорвалось у него с языка. Но потом, сам не ведая почему, Джим решил смолчать. – Это она не дает подслушивать мои мысли. Не знаю почему, но так оно и есть».

– Да, все хорошо, – сказал он. – Мне бы сейчас…

(набраться)

…выпить чашку кофе для полного счастья.

– Идем. Я тебе налью.

4

Бобби воспринимала Гарда с искренней теплотой и нежностью, которые испытывала к нему и в худшие годы; в то же время она (строго говоря, уже не совсем она) холодно, очень внимательно наблюдала за ним со стороны. Оценивала. Задавалась вопросами. Действительно ли она

(они)

хочет, чтобы Гарденер вообще тут остался? Она

(они)

раньше думала, что с его приездом решится множество проблем: Гард присоединится к раскопкам, и Бобби уже не придется работать в одиночку… по крайней мере, на первой стадии… В одном он прав: попытки обойтись без чужой помощи едва не свели Роберту в могилу. Однако и ожидаемой перемены в нем почему-то не произошло. Только это дурацкое кровотечение из носа.

Если так дальше пойдет, Гарденер ни за что больше не прикоснется к этой штуковине. И тем более не решится взойти на борт.

А может, это необязательно? В конце концов, Питер тоже не прикасался, даже близко не подходил, но его катаракта… и возраст, неожиданно повернувший вспять…

Но здесь-то другое дело. Гард – человек, а не старый пес. Посмотри правде в глаза, Бобби: он совершенно не изменился.

Сразу – да.

А не виновата ли тут стальная пластина в черепе?

Возможно… Хотя с какой стати подобная мелочь должна на что-то влиять?

Бобби не знала ответа на этот вопрос, но почти не сомневалась в своей догадке.

Она была уверена, что не слукавила хотя бы в одном: прилетевшие на тарелке действительно умерли… а вот само судно – нет. Космический корабль излучал сквозь металлическую

(кожу)

обшивку невероятную, в своем роде живую энергию. И зона его воздействия наверняка расширялась с каждым дюймом освобожденной из-под земли поверхности. Эта энергия вступила с Гардом в контакт, а потом… что же случилось потом?

Неизвестно как преобразовалась во что-то другое и покинула его, напоследок взорвавшись короткой, невероятно мощной вспышкой – обрывком радиопередачи.

Так что же делать?

Бобби не знала, однако не волновалась об этом.

Ей просто скажут.

Когда придет время.

А пока с Гарда лучше глаз не спускать. Если бы только прочесть его мысли! Проклятье, насколько все стало бы проще!

Внутренний голос холодно проронил: «А ты напои его. И все сразу прочитаешь. Как в книге».

5

Обратный путь они проделали на «Томкэте», который вовсе и не летал, а привычно ехал себе по дороге; вот только теперь вместо обычного грохота и выстрелов мотора его движение сопровождала полная, пугающая своей стерильностью тишина.

Когда лес уже был позади, Бобби обогнула сад и оставила трактор на том же месте, где он стоял утром.

Гарденер покосился на небо, которое вновь начинали затягивать тучи.

– Может, лучше загнать под крышу?

– Ничего страшного, – лаконично бросила Бобби, нащупывая ключи в кармане, и зашагала к дому.

Джим машинально посмотрел на сарай и пошел вслед за ней, но потом обернулся. На двери висел тяжелый крепкий замок. Вот новость! Бобби, что ты там прячешь? Машину времени, работающую на пальчиковых батарейках? Или что еще туда загнала наша новая и улучшенная версия Роберты Андерсон?

6

Едва зайдя в дом, Бобби тщательно осмотрела холодильник и вытащила оттуда пару жестянок пива.

– Ты серьезно говорил насчет кофе или имел в виду вот это?

– Как насчет кока-колы? – поинтересовался Гарденер. – Летающие тарелки прекрасно идут под колу. Это мой новый девиз, – закончил он с нервным смехом.

– А, конечно. – Бобби убрала банки в холодильник, достала колу и вдруг замерла. – Я ведь это сделала, да?

– Ммм?

– Я отвела тебя в лес и показала его… Корабль. Правильно?

«Господи, – пронеслось в голове у Джима. – Боже мой!»

Застывшая с банками в руках подруга теперь напоминала старуху с болезнью Альцгеймера.

– Да, – отозвался Гарденер, холодея. – Показала.

– Это хорошо, – облегченно вздохнула она. – Я так и думала.

– Бобби? Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо, – ответила она и добавила самым беспечным тоном: – Просто я мало что помню с тех пор, как мы покинули дом, и до этой минуты. Но ведь это неважно, правда? Вот твоя кола, Гард. Давай с тобой выпьем за внеземную жизнь, что скажешь?

7

И они выпили за иные миры, а потом Андерсон спросила, что им делать с космическим кораблем, на который она наткнулась в лесу за собственным домом.

– Нам? По-моему, это ты собираешься что-то делать.

– Я уже делаю, Гард, – мягко возразила она.

– Это да, – ответил он с легким раздражением, – но речь-то о том, чем это все должно закончиться. Я, конечно, буду счастлив помочь советом – мы, поэты, пьяницы и забулдыги, вообще изумительные советчики, – но в конце концов решать тебе. Это твоя тарелка. Раз найдена на твоей земле – значит, ты хозяйка.

Андерсон разинула рот в изумлении.

– Думаешь, эта штука может кому-то принадлежать? Ты серьезно? С какой стати? Только потому, что дядя Фрэнк завещал мне клочок земли? Господи, Гард, когда предки человеческой расы, мать ее, еще сидели на корточках по пещерам, почесываясь и ковыряясь в носу, ей уже было пятьдесят миллионов лет!

– Думаю, ты совершенно права, – сухо проронил Гарденер, – но закон есть закон. Вот только не говори мне, что у тебя нет никаких собственнических чувств.

Андерсон задумалась с расстроенным видом.

– Собственнических? Нет, я бы так не сказала. Это скорее чувство ответственности.

– Ну, неважно. Но раз уж ты спросила мое мнение, вот оно. Звони на военно-воздушную базу в Лаймстоуне. Скажи тому, кто первым снимет трубку, что ты обнаружила на своем участке неопознанный объект, похожий на какую-то сверхсовременную летающую машину. Сразу они не поверят, но ты умеешь быть убедительной. И тогда…

Бобби Андерсон расхохоталась. Смеялась она долго и громко, причем совершенно искренне, без какой-либо злой подоплеки, однако Гарду все равно стало сильно не по себе. Вскоре по щекам подруги уже катились слезы. Мужчина напрягся.

– Прости, – сказала она, увидев выражение его лица. – Я просто не могу поверить… Такой совет – и именно от тебя? Это… все равно что… – Она опять подавилась смехом. – Я потрясена. Представь себе баптистского проповедника, который заявит с кафедры: дескать, выпивка – лучшее средство от похоти!

– Не понимаю, о чем ты.

– Прекрасно понимаешь. Словно не тебя задержали в Сибруке с заряженным «кольтом» в рюкзаке; не ты считаешь, что наше правительство успокоится только тогда, когда мы все будем светиться в темноте, как часы с радием. И после этого – советовать мне вызвать сюда военно-воздушные силы, чтобы они навсегда забрали межзвездный корабль?