Текст книги "Томминокеры"

Впрочем, Бобби беспокоилась не столько из-за того, что так легко пришла к мысли о существовании НЛО; сейчас ее больше тревожило чувство твердой уверенности в этом. Открытый разум – конечно, неплохо, но хорошо бы еще сохранить то, что Энн зовет здравомыслием. Бобби больше не сомневалась. И это наполняло ее смятением, страхом, тревогой, но в первую очередь – нарастающим неуемным восторгом.

«Видишь ли, Энн, старушка Роберта могла бы вернуться в Стоквилль и слететь с катушек, но предпочла переехать сюда и выздороветь. Безумие всегда означает ограничение наших возможностей, ясно тебе? Сумасшедший откажется проследовать за собственной мыслью, даже увидев в ней логику… У него словно нет жетончика на проезд, понимаешь? Нет? Ну еще бы. И никогда бы не поняла. Вот и шагай отсюда. Оставайся-ка ты в своей Ютике, Энн, и скрипи зубами во сне, пока не сотрешь их до самых десен, доводи до безумия каждого, кто рискнет оказаться в зоне действия твоего голоса, будь так любезна, только шагом марш из моей головы.

Эта штука в земле – корабль, прилетевший из космоса.

Вот так. И все. И никакого бреда. Плевать на Энн, плевать на лаббокские огни и даже на ВВС, закрывшие тему НЛО. Плевать на колесницы богов, на Бермудский треугольник или на то, как Илия был живым взят на небо в огненном шаре. Там корабль, приземлившийся или разбившийся, может быть, миллионы лет назад.

Боже!»

Она продолжала лежать, скрестив руки за головой. Несмотря на внешнюю холодность и спокойствие, сердце в груди колотилось быстрее, быстрее, быстрее…

И вдруг уже кое-кто другой, а именно покойный дедушка повторил вслед за голосом Энн: «Не лезь туда, Бобби. Это опасно».

Необъяснимая дрожь под пальцами. Стремительно возникшая, пугающе неколебимая уверенность в том, что из-под земли торчит край чьего-то гроба. Поведение Питера. Преждевременно наступившие месячные – причем здесь, на ферме, они еле-еле капают, а возле того предмета Андерсон истекает кровью, будто зарезанная свинья. Утрата чувства времени. Ненормально долгий сон. И плюс еще старина сурок, провонявший смертью и разложением, но почему-то без мух. Даже не спросишь, что за муха его укусила…

«Чепуха какая-то. Я готова поверить в летающую тарелку, потому что, как бы дико это ни прозвучало вначале, в этой мысли есть хоть небольшая логика. Но где же логика в этих разрозненных фактах? Они словно бусинки, раскатившиеся по всему столу. Вот если бы нанизать их на нитку – другое дело, а так… Я даже думать об этом не собираюсь. Понятно?»

И снова неторопливый, властный дедушкин голос, единственный в мире умевший заставить девочку Энн замолчать: «Все это произошло сразу после твоей находки, Бобби. Вот тебе и нитка для связи».

Нет. Недостаточно.

Легко ей перечить дедушке – теперь, когда он шестнадцать лет пролежал в могиле. Тем не менее его голос преследовал ее и во сне:

«Не лезь туда, Бобби. Это опасно…

Сама знаешь…»

Глава 3
Питер видит свет

1

И почему, интересно, Бобби сразу не поняла, что не так с Питером? На следующее утро ей это бросилось в глаза первым делом.

Проснувшись в привычное время, около девяти, она прошла на кухню и высыпала полпачки «Грейви трейн» в старую красную миску. Пес, как всегда, радостно пришел на звук. «Грейви трейн» в их доме появился недавно. Вплоть до этого года на завтрак были «Гейнз мил», на ночь – полбанки «Ривал догфуд», а днем – все, что Питер сумеет переварить во время лесной прогулки. А потом он вдруг перестал есть «Гейнз мил», и до хозяйки дошло только через месяц: дело не в том, что любимый корм ему надоел; просто Пит больше не мог пережевывать пеньками зубов даже маленькие кусочки. И тогда ей пришлось купить «Грейви трейн»… Так старые люди когда-нибудь начинают кушать яйца-пашот на завтрак.

Бобби залила корм теплой водой из-под крана и помешала его старой ложкой. Вскоре набухшие гранулы уже плавали в грязной жиже, которая, по идее, должна была напоминать подливку… или засор из трубы под мойкой.

– Ага, вот и ты, – сказала Бобби, оборачиваясь.

Питер сидел в условленном месте – то есть на таком расстоянии, чтобы Роберта, повернувшись, на него не наткнулась, – и бил хвостом по линолеуму.

– Надеюсь, тебе это хоть немного нравится. Потому что меня бы наизнанку выверну… – Тут она замерла с красной миской в руке, не успев наклониться. Упавшие волосы закрыли глаз; она отвела их в сторону. И услышала собственный голос: – Пит?

Пес удивленно посмотрел на нее – и побрел к подстилке. Мгновение спустя он уже бодро лакал свой завтрак.

Бобби выпрямилась. Хорошо, что она не видит сейчас его морду. В голове вновь настойчиво зазвучал голос дедушки, убеждающий не лезть туда, где опасно, ведь Бобби сама это знает, и разве этого не достаточно?

«В этой стране найдется миллион человек, которые с радостью сбежались бы сюда, узнай они о подобной «опасности»… И еще бог знает сколько таких во всем мире… А если штуковина еще на что-то способна? Как насчет рака, к примеру?»

У нее подкосились ноги. Бобби попятилась и рухнула на подвернувшийся стул, неотрывно глядя на Питера.

Молочная катаракта, закрывавшая его левый глаз, наполовину исчезла.

2

– Нет, даже не представляю, – произнес ветеринар несколько часов спустя.

Питер послушно сидел на столе для осмотров, а Бобби занимала единственный стул для посетителей. Еще недавно ее страшила мысль о том, что придется везти любимца к ветеринару… А теперь, похоже, его вообще не придется усыплять.

– Но это же правда, мне это не показалось?

Бобби хотела услышать утвердительный ответ врача, нежели недовольный голос Энн у нее в голове: «Так тебе и надо! Сбежала от людей, живешь тут с какой-то вонючей шавкой!»

Эйзеридж покачал головой:

– Нет. Но ваше замешательство мне понятно. Надо сказать, я и сам несколько сбит с толку. Катаракта находится в стадии активной ремиссии. Можешь слезать, Питер.

Тот спустился со стола на стул ветеринара, на пол, а оттуда забрался на колени к хозяйке.

Андерсон погладила его по голове, пристально глядя на Эйзериджа и не решаясь произнести вслух вопрос, который ясно читался в глазах: «Вы точно видели это?» Ветеринар поспешил отвести взгляд. «Да, видел, но ни за что не признаюсь».

Как осторожно Питер слез со стола! Теперь его движения не сравнить с безудержной резвостью щенка, каким он был когда-то… А ведь еще неделю назад он бы робко, дрожа всем телом, неуклюже сполз на пол, неестественно вывернув голову вправо, чтобы посмотреть, куда наступает, и притом так шатался бы, что Бобби, наверное, выдохнула бы только после того, как увидела его внизу целым и невредимым. На этот раз Питер спустился неспешно, но с твердой уверенностью пожилого политика (так он двигался года два-три назад). И пожалуй, дело не только в восстановлении левого глаза, которое Эйзеридж подтвердил при помощи серии тестов. Мало того: улучшилась координация всего тела. Вот так вот. Запросто. Невероятно, но факт.

Но ведь не из-за исчезнувшей катаракты морда Пита, целый год как белая, переменила цвет на соль с перцем? Бобби заметила это уже в машине – и чуть не съехала на обочину.

Интересно, сколько еще мелочей заметил Эйзеридж, но не захотел признавать? Бобби предположила, что много. Хотя, конечно, это не доктор Даггет. Тот обследовал Питера самое меньшее дважды в год целых десять лет. Ну и между плановыми осмотрами бывали разные случаи – например, когда годовалый щенок решил помериться силами с дикобразом, а Даггет потом вытаскивал из него иголки, насвистывая мелодию из фильма «Мост через реку Квай» и поглаживая дрожащего бедолагу свободной ладонью, такой большой и чуткой… А в другой раз Питер приковылял домой с дробью в филейной части – суровым подарочком от охотника, либо слишком глупого, чтобы смотреть, куда он целится, либо садиста, готового причинить боль собаке, раз под руку не подвернулась куропатка или фазан. Доктор Даггет заметил бы перемены и даже при всем желании не смог бы их отрицать. Доктор Даггет снял бы очки в розовой оправе, протер их о край белого халата и проговорил бы: «Надо срочно проверить, где он побывал и куда вляпался. Это очень серьезно, Роберта. Собаки не молодеют ни с того ни с сего, а с Питером, кажется, именно это и происходит». Андерсон пришлось бы ответить: «Я в курсе, где он побывал, и даже точно знаю, в чем дело». Вот оно, решение всех проблем, верно? Но доктор Даггет продал частную практику Эйзериджу – неплохому на первый взгляд специалисту, который, однако, так и остался здесь чужаком, – а сам укатил во Флориду. Тем временем Питер старел, дряхлел и все чаще – теперь уже до четырех раз в год – нуждался в осмотрах. И новый ветеринар проводил их со всей исправностью, но… видел он куда меньше. Возможно, ему не хватало проницательности предшественника. Или его характера.

Тут в палате у них за спиной разразилась басистым лаем, напоминающим пулеметную очередь из проклятий, немецкая овчарка. Остальные псы подхватили. Питер навострил уши и начал вздрагивать. Приключившаяся с ним «Загадочная история Бенджамина Баттона», как видно, не прибавила Питу невозмутимости. Едва выйдя из щенячьего возраста, он сделался настолько спокойным и непробиваемым, что иногда напоминал паралитика. Эта дрожь – что-то новенькое.

Эйзеридж слушал с нахмуренным лбом. Теперь залаяли чуть ли не все собаки разом.

– Спасибо, что уделили нам время… – Роберте пришлось повысить голос. Уже и в приемной отрывисто, нервно залаяла какая-то мелкая собачка – шпиц или, скорее всего, пудель. – Вы очень… – Она запнулась, ощутив под пальцами

(летающая тарелка)

вибрацию, как от того предмета в лесу. Правда, на сей раз не настолько таинственную. Это явление Бобби хоть и редко, очень редко, но приходилось уже наблюдать. В горле Питера клокотал глухой рокот.

– …любезны, но, кажется, нам пора уходить. У вас тут просто митинг какой-то.

Это задумывалось как шутка, но прозвучало вполне серьезно. По всей маленькой клинике, состоящей из приемного и процедурного кабинетов, палаты и операционного зала, словно шквал прокатился. Шпица в приемной поддержали еще два собачьих голоса… и визгливые завывания – несомненно, кошачьи.

– Доктор Эйзеридж… – испуганно позвала миссис Алден, просунув голову в дверь.

– Иду, – резко бросил он. – Прошу прощения, мисс Андерсон. – И быстро вышел.

Стоило ему открыть дверь, и лай стал вдвое громче. «Они там с ума посходили, что ли?» – не успела подумать Андерсон, как вдруг Питер резко рванулся из рук. Нарастающий рокот прорвался из его горла угрожающим рыком. Эйзеридж не услышал этого: он торопился по главному коридору, оглушенный лаем со всех сторон, да и дверь как раз закрывалась… зато услышала Андерсон. И не схвати она Питера за ошейник – любимец вылетел бы стрелой из кабинета вслед за ветеринаром. Дрожание, рык – явно не признаки страха, вдруг осознала хозяйка. Тут самая настоящая ярость, хотя откуда, казалось бы? Это так не похоже на Питера… Она натянула ошейник, и рык превратился в сдавленное: «Гав!» Пит обернулся. В его вращающемся, налитом кровью глазе сверкало нечто ужасно похожее (как потом признается себе Андерсон) на гнев существа, которому помешали броситься на добычу.

Ну, знаете… Бобби могла смириться с тем, что на ее земле закопана летающая тарелка окружностью в добрых три ярда; что загадочные вибрации или эманации корабля отняли жизнь у неосторожно приблизившегося сурка, причем даже мухи не пожелали лакомиться останками; плевать на обильные месячные, на почти пропавшую катаракту, даже на то, что старый пес начал ни с того ни с сего молодеть.

Пустяки.

Но увидеть безумную ненависть к себе, к Бобби Андерсон, в глазах своего любимца Питера… это уж слишком.

3

К счастью, все быстро закончилось. Дверь кабинета захлопнулась, приглушив какофонию, и Питер как будто бы начал успокаиваться – еще дрожал, но хотя бы уселся.

– Уходим отсюда, Пит, – позвала хозяйка, потрясенная гораздо сильнее, чем она потом признается Джиму Гарденеру. А все потому, что ей будет невыносимо в подробностях вспоминать плотоядную злость, сверкнувшую в здоровом глазе любимца.

Судорожно нащупав и чуть не уронив непривычный поводок, снятый с Питера при входе в кабинет, Бобби (ее всегда раздражало это правило, обязывавшее приводить в клинику каждую собаку на поводке – да, всегда раздражало, но только не теперь) кое-как пристегнула его к ошейнику, подвела пса к двери и толкнула ее ногой. В коридоре поднялся невообразимый гам. Визгливый голос и впрямь принадлежал шпицу, питомцу тучной дамы в желтых слаксах и желтой же кофточке. Толстуха едва удерживала песика, причитая: «Ну, Эрик, будь паинькой, ради мамули!» Крысиные глазки Эрика ярко сверкали между ее дряблыми большими руками, остального почти не было видно.

– Мисс Андерсон… – начала миссис Алден. Ошеломленная, даже немного испуганная, она пыталась привычно вести дела в месте, неожиданно превратившемся в дурдом. Бобби прекрасно понимала ее чувства.

Тут шпиц увидел Питера – и началось. Бобби позже могла бы поклясться, что началось именно с этого. Не долго думая, песик вонзил свои острые зубки в пухлую руку.

– Вот сволочь! – взвизгнула «мамуля» и уронила Эрика на пол.

По руке побежала кровь.

В то же мгновение Питер устремился вперед, рыча и лая, буквально сорвав с места Роберту с ее коротким поводком. Ясным внутренним взглядом писательницы Андерсон уже видела, что случится дальше. Эрик и Питер сойдутся точно в центре, подобно Давиду и Голиафу; вот только малышу недостанет смекалки, не говоря уже о праще, чтобы победить великана. Питер единым махом откусит ему башку.

Катастрофу предотвратила девочка лет одиннадцати, сидевшая слева от «мамули» с сумкой-переноской на коленях (внутри поблескивал крупный полоз, каждая чешуйка которого сияла здоровьем). С молниеносной реакцией, свойственной только детям, она выбросила вперед ногу и придавила к полу поводок шпица. Песик аж перекувыркнулся в воздухе. Сохраняя спокойствие среди полного бедлама, девочка подтащила его к хозяйке.

– А вдруг у этого засранца бешенство? – продолжала голосить та, направляясь к миссис Алден.

Между пальцами, сжимающими место укуса, сочилась кровь.

Когда толстуха прошла мимо, Питер мотнул головой в ее сторону, и Бобби пришлось тащить его к выходу, натянув поводок. На двери висела маленькая табличка с надписью: «ПРОСЬБА ОПЛАЧИВАТЬ УСЛУГИ НАШИХ СПЕЦИАЛИСТОВ НАЛИЧНЫМИ ЗА ИСКЮЧЕНИЕМ ОТДЕЛЬНО ОГОВАРИВАЕМЫХ СЛУЧАЕВ».

«Да пошли вы!» – подумала Андерсон. Скорее на улицу – и гнать машину на всей скорости до самого дома, а там как следует выпить. И выкурить сигаретку. Нет, две. А вообще, лучше сразу три.

Откуда-то слева донеслось озлобленное шипение. Андерсон повернулась и увидела кошку, будто сошедшую с плаката-страшилки ко дню Хэллоуина. Черная, не считая белого кончика хвоста, зверюга вдавилась в дальнюю стенку сумки-переноски: спина дугой, шерсть – торчащие в разные стороны клочья, зеленые, неестественно блестящие глаза так и буравят Питера, не мигая; розовая пасть широко разинута, зубы оскалены.

– Женщина, уберите своего пса, – проговорила кошатница ледяным голосом. – Блэкки их недолюбливает.

Позже Бобби жалела, что не выразила всей глубины своего равнодушия к этому факту, пусть Блэкки там хоть на губной гармошке играет при помощи заднего выхлопного отверстия… Жаль, столь изысканно уместные, хотя и немного витиеватые выражения редко приходили в голову вовремя. Вот герои ее романов не лезли за словом в карман; Бобби даже не напрягалась, чтобы вложить в их уста достойный хлесткий ответ, все получалось как-то само собой. К сожалению, жизнь – это не роман.

– Помолчали бы, – малодушно пробормотала она себе под нос, так что кошатница при всем желании не смогла бы ее расслышать, а сама продолжала тянуть упирающегося Питера за поводок… Ох, как ее бесили хозяева, которые вот таким же образом обращались на улице со своими собаками!

Пит начал задыхаться и кашлять, высунув язык, с которого бежала слюна; но теперь его внимание привлек боксер с гипсом на правой передней лапе. Хозяин – здоровяк в синем рабочем комбинезоне механика – обеими руками тянул к себе пса за поводок, дважды намотанный на кулак с пятнами от машинного масла, – и еле-еле справлялся с питомцем, которому ничего не стоило разделаться с Питером еще быстрее, чем тот разорвал бы шпица. Боксер неудержимо рвался вперед, позабыв о больной лапе. Уж лучше бы хозяин сам ухватил его за загривок. Потрепанный поводок совершенно не внушал доверия.

Бобби казалось, что она возится с ручкой двери целую вечность. Это как в ночном кошмаре, знаете: когда руки заняты, а штаны вдруг медленно, неумолимо начинают сползать.

«Это все из-за Питера. Черт знает почему».

Наконец ручка повернулась, и Андерсон бросила короткий прощальный взгляд назад. В коридоре творилось невесть что. Миссис Алден оказывала «мамуле» первую медицинскую помощь, в которой та явно нуждалась: бегущая струями кровь успела запачкать и желтые слаксы, и белые туфли. Кошка Блэкки еще шипела. С ума посходили даже мыши-песчанки доктора Эйзериджа, обитавшие в пластиковом лабиринте из труб и башенок на стеллаже у дальней стены. Эрик, он же Отчаянный Шпиц, стоял на задних лапах, натянув поводок, и хрипло тявкал на Питера. Бигль ответил глухим рычанием.

Андерсон бросила мимолетный взгляд на полоза в сумке у девочки; тот сделал стойку подобно кобре, неотрывно смотрел на Питера и, разинув пасть без клыков, угрожающе колол воздух узким розовым языком.

«Полозы никогда так не делают. Я ни разу в жизни такого не видела».

Поняв, что близка к настоящему ужасу, Бобби ударилась в бегство.

4

Стоило двери закрыться у них за спиной, как Питер начал приходить в чувство. Он уже не кашлял, не сопротивлялся, а просто шел рядом, искоса поглядывая на хозяйку, словно хотел сказать: «Не нравится мне эта удавка на шее и никогда не понравится, но раз ты так хочешь – пожалуйста, пожалуйста».

К тому времени как они оказались в кабине пикапа, он уже был прежним.

А вот Бобби – нет.

Руки дрожали так сильно, что она только с третьего раза вставила ключ зажигания, неудачно его повернула и заглушила мотор. «Шевроле» резко дернуло, и Питер вывалился из кресла на пол, после чего смерил хозяйку фирменным упрекающим взглядом (вообще-то все псы мастера на такие взгляды, но у его породы страдальческое выражение получается особенно хорошо), словно хотел спросить: «Так откуда, говоришь, у тебя права, Бобби? Заказала почтой по каталогу?» Потом он полез обратно. Бобби уже и не верилось, что каких-нибудь пять минут назад Питер глухо рычал и лаял, словно чужая дурно воспитанная собака, и был готов растерзать все, что движется, и так смотрел, будто… Бобби не стала заканчивать эту мысль, поспешив выбросить ее из головы.

Со второго раза мотор завелся, и машина благополучно покинула парковку. Проезжая мимо здания с аккуратной табличкой «ВЕТЕРИНАРНАЯ КЛИНИКА ОГАСТЫ», Бобби опустила стекло. До нее донеслось вполне мирное тявкванье. Ничего особенного.

Похоже, хаос прекратился.

И, кстати, не только в клинике. Бобби была почти уверена: ее «критические дни» тоже успели закончиться.

Ну и скатертью им дорожка, как говорится.

5

Бобби не собиралась ждать обещанной себе выпивки до конца поездки. Сразу же за границей Огасты расположилась придорожная закусочная с очаровательной вывеской «Большой потерянный уик-энд, бар и гриль (попробуйте наше фирменное блюдо: потрясающее мясо на ребрышках)».

Андерсон втиснулась между старым универсалом и трактором «Джон Дир» с грязной бороной зубьями кверху. Чуть поодаль стоял большой старый «бьюик» с фургоном для лошадей на прицепе, от которого Бобби предпочла держаться подальше.

– Жди здесь, – приказала она.

Свернувшийся на сиденье пес ответил взглядом, как бы говорящим: «Охота за тобой таскаться, чтобы ты снова душила меня этой глупой веревкой!»

В «Большом потерянном уик-энде» было сумрачно и почти безлюдно: все-таки близился только вечер среды. Танцплощадка напоминала пустую пещеру, в глубине которой что-то поблескивало. Пахло прокисшим пивом. Бармен, он же и продавец, подошел к ней и произнес:

– Мое почтенье, красотка. Сегодня у нас в меню…

– Я буду «Катти Сарк», – перебила она. – Двойную порцию. И воды.

– Вы всегда пьете, как мужчина?

– Нет, обычно я пью из стакана.

Дурацкая шутка. Все это из-за усталости. Бобби выжата как лимон. Она поспешила в дамскую комнату, чтобы сменить использованный тампон на простую мини-прокладку – так, на всякий случай, пусть будет. К счастью, прокладка действительно оказалась нужна только «на всякий случай». Уф, можно отдыхать целый месяц.

Андерсон вернулась за столик уже в лучшем расположении духа, а осушив половину порции, еще немного оттаяла.

– Эй, вы только не обижайтесь, – извинился бармен. – Здесь очень пустынно в такие дни, так что радуешься каждому новому лицу. Вот у меня и развязался язык…

– Сама виновата, – отмахнулась Андресон. – Просто неудачный выдался день.

И, прикончив напиток, вздохнула.

– Налить вам еще, мисс?

«Уж лучше бы продолжал звать красоткой…»

Она отрицательно покачала головой.

– А вот молока принесите. Иначе к вечеру у меня изжога начнется.

Бармен принес молока. Бобби пригубила стакан, размышляя о том, что случилось в ветеринарной клинике. На ум пришел быстрый и простой ответ: «Я не знаю».

Зато Бобби помнила, что произошло, пока они с Питером дожидались очереди на прием. Ровным счетом ничего. Ее разум уцепился за эту мысль. А ведь посетителей там сидело не меньше, чем после, когда случился этот хаос и Пита пришлось насильно тащить к выходу. Конечно, там не было тихо: все-таки клиника – не библиотека, туда приводят животных самых разных пород, многие из которых в природе не выносят друг друга, – но шум стоял в пределах приличий. Под влиянием выпивки Бобби вспомнился хозяин боксера, мужчина в комбинезоне механика. Боксер просто посмотрел на Питера. Тот ответил кротким взглядом. Ничего особенного.

Ну и какие выводы?

«Какие-какие… Допивай свое молоко, вали домой и забудь обо всем».

Хорошо. А как насчет той штуки в лесу? Про нее тоже надо забыть?

Вместо ответа в голове зазвучал голос дедушки: «Кстати, Бобби, а как эта хреновина действует на тебя? Ты хоть задумывалась над этим?»

Нет.

О, а теперь задумалась… И сразу же захотела выпить еще. Но стоит поддаться порыву, и она захмелеет. И это большой вопрос, хочется ли Бобби хмелеть в одиночестве, ближе к вечеру, в этом огромном сарае, дожидаясь, пока кто-нибудь (может, даже сам бармен) подкатит и спросит, что же делает столь прелестное место вокруг такой девушки…

Оставив на стойке пятерку и попрощавшись, она пошла к выходу, но по дороге заметила телефон-автомат. Это ничего, что от грязной, засаленной будки разило старым бурбоном. Андерсон опустила монетку и, прижимая трубку к уху плечом, отыскала в «Желтых страницах» номер клиники Эйзериджа. Миссис Алден ответила ровным тоном. Где-то на заднем фоне слышался лай собаки. Одной собаки.

– Не хотела, чтобы вы считали меня нечестной клиенткой, – объяснилась Бобби. – Я заплачу́, а ошейник вышлю вам завтра по почте.

– Не волнуйтесь, мисс Андерсон, мы столько лет вас знаем, что не стали бы беспокоиться. А насчет поводков – так у нас их тут целый шкаф.

– Шумновато сегодня было, да?

– Ой, и не говорите! К миссис Перкинс пришлось вызывать врача. Ей наложили несколько швов… Хотя, по-моему, она довольно легко отделалась, и вообще-то люди с такими проблемами обычно сами добираются до больницы. – Миссис Алден доверительно понизила голос. – Слава богу, ее покусала своя же собака. Дамочки такого сорта готовы таскать людей по судам из-за всякого пустяка.

– А вы случайно не знаете, что могло стать причиной?

– Не знаю, и доктор Эйзеридж тоже не представляет. После дождя было душно… Хотя… Доктор Эйзеридж вроде бы слышал об одном схожем случае на выездном конвенте. Калифорнийский ветеринар рассказывал, как все животные в клинике разом «поддались заклятию бешенства» перед началом большого землетрясения.

– Серьезно?

– В прошлом году в Мэне было одно, – вздохнула миссис Алден. – Надеюсь, другого не будет. Да еще эта атомная станция неподалеку, в Уискассет, – как представлю, мороз по коже.

«Скажите об этом Гарду», – мысленно усмехнулась Бобби. И, поблагодарив, повесила трубку.

А потом вернулась к машине. Питер спал. Когда Бобби залезла в кабину, он приоткрыл глаза, но тут же снова закрыл их и продолжал лежать, положив морду на лапы. Явно помолодевшей мордой, судя по исчезающей седине.

«Кстати, Бобби, а как эта штука действует на тебя?»

«Помолчи, дедушка».

Приехав домой, она выпила еще одну порцию виски, разбавленного, прежде чем зашла в ванную и замерела перед зеркалом. Бобби долго изучала собственное лицо, потом наконец решилась провести пальцами по волосам. Даже приподняла пару прядок – и отпустила.

Седина никуда не исчезла, осталась на месте – вся до последнего волоска. Вроде бы.

Бобби никогда не подумала бы, что будет настолько рада видеть эти тонкие белые нити. Но она им обрадовалась. Почти.

6

Ближе к вечеру небо на западе затянуло тучами, и с наступлением сумерек разразилась гроза. Похоже, ливни вернулись – как минимум еще на одну ночь. Значит, Питера снова будет не выгнать на улицу, разве что ему очень сильно приспичит. Грозы пес ужасно боялся еще с щенячьего возраста.

Андерсон сидела перед окном в кресле-качалке, и со стороны могло показаться, будто бы она читает. На самом деле Бобби мучилась… мучилась над унылым очерком о Гражданской войне. Сухой, точно пыль под кроватью, он еще пригодится в случае, если вдруг грянет новая война. Что, кстати, может произойти в любой момент.

С каждым раскатом грома Питер еще чуть-чуть придвигался к хозяйке, изображая на морде несколько виноватую ухмылку. Да, мол, знаю-знаю, эти глупости неопасны; я просто подсяду ближе, ладно? А если по-настоящему грохнет, сгоню тебя к чертям собачьим с этого кресла, что скажешь? Ты ведь не против, Бобби?

Гроза усилилась к девяти часам вечера; к тому времени Андерсон была уже твердо уверена: ночью им мало не покажется. «Да уж, льет как из ведра», – подумала Бобби. Пришлось идти на кухню за газовой лампой и искать в кладовке. Пес поплелся следом, поджимая хвост и не расставаясь с виноватой ухмылкой. Хозяйка чуть не споткнулась об него на выходе.

– Дорогу, Питер.

Тот немного подвинулся… но тут же бросился прямо к ее ногам, испугавшись ужасного громового раската, от которого задрожали оконные стекла. Когда Андерсон вернулась к креслу-качалке, комнату заливали голубоватые вспышки. За окном шумели и вздыхали деревья под сильным ветром.

Питер уселся у самого кресла и поднял на хозяйку выразительный умоляющий взгляд.

– Ну ладно, – вздохнула она. – Иди сюда, размазня.

Пса не пришлось просить дважды. Он резво вскочил к ней на колени, больно дав лапой под дых. Питер всегда попадал или туда, или по груди. Не то чтобы специально целился – так уж получалось. Это одна из загадок Вселенной – ну, вы знаете, из серии: почему, когда вы страшно спешите, лифт непременно останавливается на каждом этаже? Если и можно было как-нибудь уберечься от этих ударов, то Бобби Андерсон еще только предстояло это выяснить.

Гром расколол небеса. Пес прижался к хозяйке вплотную. Его запах марки «одековонь» ударил прямо в нос.

– Давай, осталось только мне в горло вцепиться, и дело с концом!

Питер в который раз виновато осклабился, точно говоря: «Сам знаю, могла бы и промолчать».

Вой ветра звучал все громче. Лампочки уже начинали мерцать. Верный знак: скоро Роберта Андерсон и система электроснабжения помашут друг другу ручкой. Часов до трех-четырех утра как минимум. Бобби отложила очерк в сторону и обняла своего любимца. На самом деле она ничего не имела против редких летних гроз, да и зимних метелей тоже. Ей нравилось ощущать их мощь, наблюдать и слушать, как действуют могущественные силы природы – грубо, слепо, уверенно, с неким безрассудным состраданием к земле. Те же самые стихийные силы словно заряжали ее энергией, заставляли шевелиться волоски на руках и затылке при каждой особенно яркой вспышке…

Как-то раз между Бобби и Джимом Гарденером произошел один очень странный разговор. В голове у Гарда была стальная пластина, пожизненное напоминание о несчастном случае во время лыжной прогулки, чуть не убившем его в возрасте восемнадцати лет. Так вот однажды, меняя лампочку, он по неосторожности угодил указательным пальцем в патрон и получил весьма ощутимый удар током. В принципе, это было предсказуемо, а вот последствия – нет. Всю неделю потом он слышал музыку, выпуски новостей и рекламу прямо у себя в голове. Гард признался, что очень боялся тогда сойти с ума. На четвертый день ему даже удалось разобрать позывные передающей станции, одной из бангорских, вещающих на средних волнах. Джим записал названия трех песен, прозвучавших друг за другом, и позвонил узнать, действительно ли их передавали в это время (плюс рекламу полинезийского ресторанчика «У Синга», автомобилей «виллидж субару» и музея птиц в Бар-Харбор). Оказалось, передавали.

На пятый день, по его рассказам, сигнал стал слабее, а через двое суток и вовсе пропал.

«Это все из-за дурацкой железки, – посетовал Гард, легонько стукнув кулаком по шраму на левом виске. – Даже не сомневаюсь. Ясное дело, тысячи людей надо мной бы сейчас посмеялись, но я абсолютно уверен».

Услышав подобную байку от кого-то другого, Бобби решила бы, что над ней подшутили. Но это был Джим: достаточно посмотреть ему в глаза – и вы бы тоже все поняли.

Большие бури несут в себе большую силу…

Полыхнувшая молния залила комнату голубоватым сиянием, оборвав все мысли. Бобби увидела в окне машину с первыми каплями дождя на лобовом стекле, короткую грязную подъездную дорожку, почтовый ящик с опущенным и надежно прикрепленным к алюминиевой стенке флажком, и деревья, гнущиеся под ветром. Спустя мгновение раздался и гром. Питер подскочил, жалобно скуля. И тут отключился свет. Без прелюдий, мерцаний… Просто взял и отключился. Сразу повсюду.

Андерсон потянулась за фонарем – и вдруг замерла.

На дальней стене, по правую сторону от уэльского комода дядюшки Фрэнка светилось зеленое пятно. Оно подпрыгнуло на два дюйма, двинулось вправо, влево, на миг исчезло, потом возникло снова.

Ночной кошмар вернулся в виде жуткого дежавю. Вспомнилась лампа из рассказа Эдгара По, и почему-то в связи с другой книгой – с «Войной миров» Уэллса. Или даже так: с марсианскими тепловыми лучами, что сеяли смерть по всему Хаммерсмиту.

Бобби медленно (так что шея хрустнула, будто дверь на несмазанных петлях) повернулась к псу, уже догадываясь, что она там увидит. Свет струился из глаза Питера. Из левого. Тот просто сочился колдовским зеленым сиянием, вроде огней святого Эльма, которые плавают над болотной трясиной после удушливых дней.