Текст книги "Хакеры. Как молодые гики провернули компьютерную революцию и изменили мир раз и навсегда"

Гринблатт получал зарплату (ниже минимальной) за взлом, работая в качестве стажера, как и несколько других хакеров, которые работали над системой или разрабатывали крупные программы по искусственному интеллекту. Они начали замечать, что этот неуклюжий вежливый второкурсник был потенциальной суперзвездой программирования на РDP‐1.

Он набирал невероятное количество кода, взламывал столько, сколько мог, или сидел со стопкой распечаток, делая в них пометки. Он суетился между PDP‐1 и TMRC, а его голова была фантастическим образом загружена структурами программы, над которыми он работал, или системой реле, которую он мастерил на макете TMRC. Чтобы не терять концентрацию в течение длительного периода времени, он вкалывал, как и некоторые его сверстники, по 30 часов подряд. Это удобно для интенсивного взлома, так как на работу выделяется долгий период бодрствования, в течение которого, как только у вас начинает идти все как по маслу, маленькие неприятности вроде сна не отвлекают. Суть в том, чтобы упахаться в течение тридцати часов, достичь полного истощения, а затем дома рухнуть в кровать и вырубиться спать на двенадцать часов. Как вариант, можно было уснуть прямо здесь, в Лаборатории ИИ. Незначительным недостатком такого графика было то, что он не соответствовал распорядку дня всего остального мира, поэтому было трудно записаться на прием, сходить в кафе и посетить лекции. Хакеры легко с этим справлялись. Кто-то мог спросить: «В какой фазе сейчас находится Гринблатт?», и кто-то, кто видел его недавно, сказал бы: «Я думаю, что сейчас он находится в ночной фазе и должен прийти около девяти». Преподаватели этого не понимали, и потому у Гринблатта возникли проблемы с учебой.

Из-за проблем с успеваемостью он был вынужден уйти в академический отпуск, и его мать приехала в Массачусетс, чтобы посоветоваться с деканом. Нужно было кое-что прояснить. «Его мама волновалась, – позже скажет его сосед по комнате Билер. – Она думала, что он приехал сюда за дипломом. Но то, что он делал на компьютере, было совершенно другим – никто еще не делал такого. Он видел, что нужно сделать еще кое-что. Из-за этого было очень трудно уделять время скучным занятиям». Гринблатта не особо волновало, что он может вылететь из МТИ. Хакерство имело для него первостепенное значение: он делал это лучше всего и чувствовал себя самым счастливым на планете.

Худший момент наступил, когда он был настолько измотан после работы, что пропустил выпускной экзамен. Это только ускорило его вылет из МТИ. Вероятно, Гринблатта это совсем бы не расстроило, если бы не одно «но»: будучи исключенным студентом, он не мог оставаться на своей прежней работе. Поэтому Гринблатт отправился на поиски работы, твердо намереваясь занять должность программиста, чтобы проводить ночи в его любимом месте – на девятом этаже «Тек-сквер». Его интересовал взлом, и именно этим он и занимался.

*****

Был еще один не менее впечатляющий хакер, который освоил PDP‐1 в другой манере. Будучи более словоохотливым, чем Гринблатт, он мог лучше сформулировать свое видение того, как компьютер изменил его жизнь и жизнь других. Этого студента звали Билл Госпер. Он начал работать в МТИ за год до Гринблатта, но не так быстро, как Гринблатт, стал поклонником PDP‐1. Госпер был худощав, с птичьими чертами лица, скрытыми толстыми очками, и непослушной копной курчавых каштановых волос. Но даже непродолжительного общения с Госпером было достаточно, чтобы убедиться: перед вами блестящий ум. Привлекательность уходила на второй план. Он был настоящим гением математики. Именно идея взлома мира математики, а не хакинг систем, влекла Госпера к компьютеру, и он долгое время служил фоном для Гринблатта и других ориентированных на системы людей в обществе блестящих, но малозаметных ребят, работающих над новым проектом MAC.

Госпер был родом из Пеннсаукена (штат Нью-Джерси) – городка, расположенного через реку от Филадельфии, и его опыт работы с компьютерами до МТИ, как и у Гринблатта, ограничивался наблюдением за неуклюжими гигантами, работающими за стеклянной перегородкой. Он отчетливо помнил, как Univaс в Филадельфийском институте Франклина печатал фотографии Бенджамина Франклина на встроенном строчном принтере. Госпер понятия не имел, как это происходит, но это выглядело очень забавно.

Во время второго семестра обучения в МТИ он сам испытал это удовольствие. Он прошел курс у «Дяди» Джона Маккарти, доступный только тем, кто получил самый высокий средний балл за предыдущий семестр. Курс начался с изучения FORTRAN, затем переходили на машинный язык IBM и, наконец, на PDP‐1. Задачи были нетривиальными, например, изучение трассировки лучей через оптические системы на IBM 709 или разработка подпрограмм для обработки чисел с плавающей точкой на новом интерпретаторе для PDP‐1.

Проблема программирования привлекла Госпера. Особенно на PDP‐1, который после мучительной пакетной обработки IBM действует как опьяняющий эликсир (или как первый сексуальный опыт). Годы спустя Госпер все еще говорил с волнением о «стремлении как можно скорее схватить клавиатуру и начать воплощать в жизнь то, что было задумано…».

Тем не менее Госпер не был уверен, что продолжит работать на PDP‐1 после окончания курса. Он учился на математическом факультете, где постоянно слышал в свой адрес, что лучше держаться подальше от компьютеров – они превратят его в клерка. Неофициальным лозунгом математического факультета, как выяснил Госпер, была фраза: «Информатики не существует – это магия!» Ну, тогда Госпер будет магом! Он записался на курсы Минского по искусственному интеллекту. Работа велась на PDP‐1, и на этот раз Госпер по-настоящему втянулся в хакерство. В том семестре он написал программу для построения графиков функций на экране – свой первый реальный проект, и одна из подпрограмм содержала настолько элегантный код, что он осмелился показать ее Алану Котоку. Коток к тому времени достиг, как считал Госпер, богоподобного статуса – не только благодаря своим подвигам на PDP‐1 и в TMRC, но и благодаря общеизвестному факту, что, работая в DEC, он играл главную роль в разработке нового компьютера, значительно усовершенствованной версии PDP‐1. Госпер пришел в восторг, когда Коток не только посмотрел его хак, но и счел его достаточно интересным, чтобы рассказать о нем. Коток действительно думал, что Госпер сделал нечто уникальное! Воодушевившись, Госпер вплотную занялся хакерством.

В то время Госпер активно пытался пройти колышковый солитер – игру Peg Solitaire (или HI-Q), в которой используется доска в форме знака плюс с тридцатью тремя отверстиями в ней. В каждом отверстии, кроме одного, есть колышек: вы перепрыгиваете через колышки, и те, через которые вы перепрыгнули, исчезают. Цель – в конце игры оставить один колышек в центре. Госпер и два его одноклассника попросили у Минского разрешения решить эту задачу на PDP‐1. Минский сомневался, что у них это получится, но разрешил попробовать. Госпер и его друзья не только прошли эту игру – они, по словам Госпера, разгромили ее. Они создали программу, которая позволила PDP‐1 проходить игру за полтора часа.

Госпер восхищался тем, как компьютер решает задачу HI-Q, потому что его подход был нелогичным. Он питал глубокое уважение к программам, которые использовали методы, на первый взгляд невероятные, но на самом деле применяли глубокую математическую логику. Это противоречащее здравому смыслу решение возникло из понимания магических связей между вещами в мандале числовых отношений, на которые в конечном счете опирается взлом.

Открытие этих взаимосвязей – создание новой математики на компьютере – стало главной задачей Госпера; и когда он начал больше работать на PDP‐1 и в TMRC, то стал незаменимым главным математическим хакером. Он интересовался не столько системными программами, сколько способами придумать поразительно ясные (неинтуитивные!) алгоритмы, которые могут помочь системному хакеру освободить подпрограмму от нескольких лишних инструкций или преодолеть ментальный блок, мешающий запустить программу.

*****

Госпер и Гринблатт представляли два вида взлома в TMRC и на PDP‐1: Гринблатт сосредоточился на построении прагматических систем, а Госпер – на исследованиях математических методов. Каждый уважал сильные стороны другого, и оба участвовали в проектах, часто совместных, куда вкладывались по полной. Более того, оба были главными участниками новой эпохи, зарождавшейся в «Тек-сквер». По разным причинам именно там хакерство будет процветать наиболее активно, доводя хакерскую этику до совершенства.

Действие будет перемещаться между несколькими сценами. Комната Клуджа, где находился PDP‐1 под управлением системы с разделением времени, над созданием которой Джек Деннис работал целый год, по-прежнему пользовалась популярностью для хакинга и особенно игры в Spacewar!. Но все больше и больше истинных хакеров отдавали предпочтение проекту с компьютером MAC. Он стоял среди других машин на ярко освещенном, скудно обставленном девятом этаже «Тек-сквер», где гул кондиционеров для охлаждения компьютеров был настолько сильным, что спрятаться от него можно было только в одном из нескольких крошечных кабинетов. Здесь же находился клуб TMRC с автоматом, забитым кока-колой, и машиной для размена денег, созданной в свое время Сандерсом. Рядом располагалась подсобка, в которой постоянно собирались хакеры и спорили о том, что непосвященный просто бы не понял.

Эти споры были жизненной силой хакерского сообщества. Иногда они срывались на крик, настаивая на определенной схеме кодирования для ассемблера, типе интерфейса или функции компьютерного языка. Эти расхождения во мнениях заставляли хакеров стучать по доске или швырять мел через всю комнату. Это была не столько битва эго, сколько попытка выяснить, что же все-таки будет правильным. Это слово имело особое значение для хакеров. Оно подразумевало, что для любой проблемы, будь то дилемма программирования, несоответствие аппаратного интерфейса или вопрос архитектуры программного обеспечения, существует верное решение. Идеальный алгоритм. Найдя правильное решение, вы попадете в самую точку, и становится понятно, что вы все сделали настолько идеально, что нет смысла пытаться это превзойти. «Выражение «правильная вещь», – объяснял позднее Госпер, – очень точно обозначало уникальное, правильное, элегантное решение… которое одновременно удовлетворяет всем ограничениям, в существование которых все верили, и существовало для большинства проблем».

У Госпера и Гринблатта были твердые мнения относительно разных вопросов, но обычно Гринблатт уставал от агрессивных споров и уходил, чтобы не тратить время на болтовню, а заняться делом. По его мнению, нет смысла рассуждать об элегантности, когда нужно что-то делать. И если никто другой не будет взламывать, то это сделает он. Он садился с бумагой и карандашом, а иногда и за пульт PDP‐1, и писал свой код. Программы Гринблатта были очень надежными, а это означало, что их фундамент был прочно укреплен встроенными проверками ошибок, чтобы предотвратить разрушение всего этого в результате одной-единственной ошибки. К тому времени, как Гринблатт заканчивал работу с программой, она была полностью отлажена. По мнению Госпера, Гринблатт любил находить и исправлять ошибки больше, чем кто-либо другой, и подозревал, что иногда он писал ошибочный код, только чтобы исправить его.

Госпер придерживался более публичного стиля работы. Ему нравилось взаимодействовать с аудиторией, и часто начинающие хакеры садились позади него, чтобы посмотреть, как он пишет свои умные хаки, которые нередко были буквально нашпигованы интересными математическими нюансами. Лучше всего ему давались показательные взломы, в ходе которых необычный алгоритм вызывал непредсказуемую серию фейерверков на ЭЛТ-мониторе. Госпер выступал в роли экскурсовода, иногда подчеркивая, что даже опечатки могут представлять собой интересный числовой феномен. Он постоянно восхищался тем, как компьютер может выплюнуть нечто неожиданное, и к тому, что выдает машина, относился с бесконечным уважением. Иногда, казалось бы, случайное событие могло заманить его в увлекательное рассуждение относительно следствий той или иной квадратичной иррациональности или трансцендентной функции. Некоторые хакерские пассажи в программе Госпера иногда эволюционировали в научные записи, подобные следующей:

Исходя из теории, что непрерывные дроби используются недостаточно часто, вероятно, из-за их незнания, я предлагаю следующую пропагандистскую сессию об относительных достоинствах непрерывных дробей по сравнению с другими числовыми представлениями.

Споры в подсобке были не просто студенческими разборками. Коток часто бывал там, и именно на этих встречах принимались важные решения относительно компьютера, который он проектировал для DEC, – PDP‐6. Даже на стадии проектирования PDP‐6 считался TMRC абсолютно правильным решением. Иногда Коток возил Госпера на выходные на юг Нью-Джерси, рассказывая по дороге о том, что этот новый компьютер будет иметь шестнадцать независимых регистров. Регистр, или накопитель, – это место внутри компьютера, где происходит фактическое вычисление. Шестнадцать регистров придали бы машине доселе неслыханную универсальность. Госпер ахнул. Он подумал, что это будет величайший компьютер в мировой истории!

Когда DEC фактически построил PDP‐6 и передал первый прототип проекту MAC, все увидели, что, хотя компьютер имел все необходимые СОПы для коммерческих пользователей, он все-таки больше подходил для хакеров. И Коток, и его босс Гордон Белл, вспоминая свою работу с TX‐0, использовали PDP‐6, избавившись от ограничений машины TX‐0. Кроме того, Коток внимательно выслушал предложения членов TMRC, в частности, Питера Самсона, который предложил использовать шестнадцать регистров. В наборе инструкций было все, что нужно, а общая архитектура была выстроена качественно и симметрично. К шестнадцати регистрам можно было получить доступ тремя различными способами, а также комбинировать их, чтобы иметь возможность сделать очень много с помощью всего одной инструкции. В PDP‐6 также реализован «стек», который позволял легко совмещать и сопоставлять подпрограммы, программы и инструкции. Для хакеров появление PDP‐6 и его невероятно красивого набора инструкций означало, что у них появился мощный новый словарь, с помощью которого они могли выражать чувства, которые раньше можно было передать только в самых неуклюжих выражениях.

Минский поручил хакерам разработать новое программное обеспечение для PDP‐6 – шикарной машины цвета морской волны с тремя большими стойками, более обтекаемой панелью управления, рядами блестящих тумблеров и мигающей матрицей огоньков. Вскоре они проникли в психологию этой новой машины так же глубоко, как и в PDP‐1. Но в PDP‐6 можно было проникнуть еще глубже. Однажды в подсобке хакеры из TMRC экспериментировали с различными способами вывода десятичных чисел с помощью программы для печати арабских цифр. Им пришла в голову идея попробовать некоторые из новых инструкций на PDP‐6, задействуя «стек». Вряд ли кто-то до этого добавлял эти новые инструкции в свой код; но когда программа была запущена с помощью инструкции Push-J, ко всеобщему изумлению вся процедура печати десятичных чисел, которая обычно занимала страницу кода, вышла длиной всего в шесть строк. После этого все стоящие вокруг согласились, что Push-J, безусловно, была «правильной вещью», которую стоило поместить в PDP‐6.

Обсуждения и споры в подсобке часто продолжались за ужином. Хакеры обычно ходили в китайский ресторан: там за небольшие деньги можно было плотно поесть и, что немаловажно, он работал допоздна. Реже посещалась забегаловка F&T по соседству, расположенная на главной улице Кембриджа. Она представляла собой бывший железнодорожный вагон с бордовыми панелями, за что хакеры прозвали ее «Красной смертью». Практически каждый субботний вечер, а иногда и в будни, после 10 часов вечера группа хакеров отправлялась в бостонский китайский квартал, иногда на синем «Шевроле» 1954 года с откидным верхом Гринблатта.

Китайская еда для хакеров тоже была системой, и хакерское любопытство применялось к этой системе так же усердно, как и к новому компилятору LISP. Самсон был страстным поклонником и того и другого с момента начала работы в TMRC; он ходил в ресторан китайской кухни Joy’s Pong на центральной площади, и к началу шестидесятых уже выучил достаточно иероглифов, чтобы самостоятельно заказывать разные таинственные блюда из меню. Госпер увлекся китайской кухней еще больше; он рыскал по китайскому кварталу в поисках ресторанов, открытых после полуночи, и однажды ночью забрел в крошечный подвал, принадлежащий китайской семье. Американцам там подавали довольно простую еду, но он заметил, что сами китайцы едят весьма необычные блюда. Поэтому он решил привести туда Самсона.

Они вернулись туда вместе с китайско-английскими словарями под мышкой и попросили китайское меню. Шеф-повар, некий мистер Вонг, неохотно подчинился, и Госпер, Самсон и остальные хакеры внимательно изучили меню, словно это был набор инструкций для новой машины. Самсон помогал всем переводить, и зачастую перевод звучал крайне необычно. То, что в англоязычном меню называлось «говядина с помидорами», в буквальном смысле означало «варварский баклажанный коровник». «Китайские пельмени», прописанные в англоязычном меню, в китайском назывались «облачным глотком». В этой системе можно было обнаружить невероятные вещи! После споров о том, что заказать («Давайте попробуем «крыло гибискуса» и узнаем, что это такое!»), они позвали мистера Вонга, и он отчаянно забормотал по-китайски, не одобряя их выбор. Оказалось, что он не любил готовить американцам истинно китайские блюда, думая, что они им не понравятся. Мистер Вонг принял их за обычных американцев – но ведь это были исследователи! Они были внутри системы и должны были рассказать эту историю другим (они расскажут ее на языке ассемблера). Мистер Вонг сдался. То, что хакеры попробовали в тот день, оказалось самой лучшей китайской едой, которую они когда-либо ели.

Члены TMRC стали такими экспертами в китайской еде, что в итоге могли бы пойти в ресторан более высокого уровня. Во время одного из таких походов первого апреля (в День дурака) Госперу вдруг захотелось отведать малоизвестное блюдо «горькая дыня». Эта дыня по форме напоминала зеленый перец, усеянный точками, похожими на бородавки, с сильным хининовым вкусом, который вызывал тошноту у всех, кроме тех, кто, корчась, мог его есть. По одним ему известным причинам Госпер решил съесть его с кисло– сладким соусом и написал заказ на китайском языке. Из кухни, хихикая, вышла дочь хозяина. «Боюсь, вы ошиблись, – сказала она, – мой отец говорит, здесь написано «кисло-сладкая горькая дыня». Госпер воспринял это как вызов. Кроме того, он был оскорблен тем, что дочь хозяина даже не умеет читать по-китайски – это шло вразрез с логикой эффективной китайской ресторанной системы, логикой, которую Госпер начал уважать. Поэтому он, хоть и понимал, что его заказ был нелепым, возмутился, сказав девушке: «Все верно, там написано «кисло-сладкая горькая дыня». Мы, американцы, всегда заказываем кисло-сладкую горькую дыню первого апреля». Наконец вышел сам хозяин. «Вы не сможете это есть! – закричал он. – Это будет просто отвратительно!» Но хакеры настаивали, и хозяин в недоумении пошел готовить заказ.

Кисло-сладкая горькая дыня оказалась именно такой отвратительной, как и обещал хозяин. Соус чувствовался так сильно, что если бы вы вдохнули его, положив в рот, то задохнулись бы. В сочетании с обычной мерзкой горькой дыней он создавал гремучую смесь, которая сводила скулы, и никаким чаем или кока-колой нельзя было смыть этот вкус. Для большинства людей этот опыт был бы кошмаром, который они бы хотели забыть. Но для хакеров все это стало частью системы. Это не имело никакого человеческого смысла, но имело свою логику. Это была правильная вещь; поэтому каждый год на первое апреля они ходили в ресторан Вонга и заказывали кисло-сладкую горькую дыню.

Именно во время таких встреч хакеры были наиболее общительны. Китайские рестораны предлагали хакерам увлекательную кулинарную систему и физически предсказуемую среду. Чтобы сделать атмосферу вокруг себя еще более комфортной, Госпер, один из немногих хакеров, которые презирали курение и курильщиков, принес с собой крошечный вентилятор на батарейках. Этот вентилятор нашел подросток-хакер, околачивающийся в Лаборатории ИИ. Устройство было сделано из кулера из старого сломанного компьютера и выглядело как маленькая бомба. Госпер ставил его на стол и поворачивал в сторону курильщиков, чтобы сдувать дым в сторону. Однажды в ресторане Lucky Garden в Кембридже произошел конфликт: крутой спортсмен, сидевший за соседним столиком, пришел в ярость, когда маленький вентилятор направил дым от сигареты его спутницы обратно на их столик. Он посмотрел на странных типов из МТИ, на их маленький вентилятор и потребовал, чтобы хакеры его выключили. «О’кей, мы его выключим, если ваша спутница перестанет курить», – сказали они. После этого спортсмен бросился на их стол, опрокидывая тарелки, проливая чай и даже засовывая палочки для еды в лопасти вентилятора. Хакеры, считавшие физические потасовки одним из самых идиотских занятий, с удивлением наблюдали за происходящим. Инцидент закончился, как только спортсмен заметил полицейского напротив ресторана.

Это был единичный инцидент; обычно встречи хакеров проходили спокойно и даже весело. Разговор вращался вокруг различных хакерских проблем. Часто они брали с собой распечатки и во время паузы в разговоре зарывались в кипы ассемблерного кода. Иногда хакеры даже обсуждали некоторые события «обычного мира», но хакерский жаргон все равно проскальзывал в разговоре. Все сводилось к какому-нибудь недостатку в системе либо же интересное событие рассматривалось в свете естественного любопытства хакера к тому, как все работает.

Часто обсуждалось зловещее господство IBM, отвратительного «голого короля» компьютерного королевства. Гринблатт мог долго и эмоционально высказываться о миллиардах долларов, потраченных впустую на компьютеры IBM. Он ездил домой на каникулы и видел, что научный отдел Миссурийского университета, у которого якобы нет денег, тратит четыре миллиона долларов в год на обслуживание неповоротливого гиганта IBM, а он был далеко не так хорош, как PDP‐6. И если говорить о сильно переоцененных вещах, то как насчет той системы с разделением времени IBM в МТИ, IBM 7094, стоявшем на девятом этаже? Сплошное расточительство!

Так могло продолжаться весь обед. Однако были вещи, о которых хакеры не говорили. Они не тратили много времени на обсуждение социальных и политических аспектов использования компьютеров в обществе (за исключением, возможно, упоминания о том, насколько неправильной и наивной была популярная концепция компьютеров). Они не говорили о спорте. Обычно они держали свои эмоции и подробности личной жизни – насколько это вообще было возможно – при себе. И, в отличие от ровесников, они крайне редко обсуждали девушек.

Хотя некоторые хакеры вели довольно активную социальную жизнь, ключевые фигуры в хакерстве были холостяками. Так было проще, ведь многие хакеры изначально были одинокими людьми, плохо ладящими с другими. Именно предсказуемость и управляемость компьютерной системы – в отличие от непредсказуемых проблем в человеческих отношениях – делали хакерство особенно привлекательным. Но еще более весомым фактором была уверенность хакеров в том, что вычислительная техника гораздо важнее, чем романтические отношения. Это был вопрос приоритетов. Хакерство заменило им секс.

«Хакеры так интересовались компьютерами и связанными с ними вещами, что у них попросту не оставалось времени [на девушек], – говорил Коток позже. – Взрослея, каждый из них думал, что однажды придет девушка, хлопнет по плечу и скажет: «Я выбираю тебя!» Нечто подобное случилось и с Котоком, хотя ему было уже под сорок. Тем временем хакеры вели себя так, словно секса вообще не существовало. Они не заметили бы шикарную девушку за соседним столиком в китайском ресторане, потому что «понятия шикарной девушки не было в словаре», как позже объяснил хакер Дэвид Сильвер. Если девушка все же появлялась в жизни какого-нибудь хакера, то его коллеги обычно говорили: «Что случилось с ним? Этого парня просто не узнать…» Но обычно такие вещи не столько презирали, сколько отмахивались от них. Не было времени обращать внимание на тех, кто остался на обочине, потому что нужно было заниматься самым важным делом в мире – хакерством. Хакерство было не только навязчивой идеей и сладострастным удовольствием, но и миссией. Занимаясь хакерством, руководствуясь по жизни хакерской этикой, эти люди считали, что ужасно неэффективные и расточительные вещи, такие как девушки, отнимают слишком много времени и внимания. «Девушки крайне непредсказуемы, – отметил один хакер PDP‐6 почти два десятилетия спустя. – Как может хакер терпеть такое несовершенное существо?»

Может быть, все было бы по-другому, если бы в TMRC и на девятом этаже было больше девушек, но лишь немногие проводили время вместе с хакерами («Они нашли нас», – позже заметил один хакер). Девушек было не так уж много, поскольку посторонних, независимо от пола, хакеры отпугивали: они странно разговаривали, у них не было привычного распорядка дня, они ели странную пищу и проводили все свое время в размышлениях о компьютерах.

Таким образом, сформировалась исключительно мужская культура. Печальным фактом было то, что среди женщин не было выдающихся хакеров. Никто не знает почему. Были женщины-программисты, причем довольно хорошие, но ни одна из них не воспринимала хакерство как святое призвание подобно Гринблатту, Госперу и другим. Даже значимое предубеждение против того, чтобы женщины занимались серьезными вычислениями, не объясняет отсутствия женщин-хакеров. «Влияние культуры, конечно, сильно, но не настолько», – заключал позднее Госпер, приписывая этот феномен генетическим, или «аппаратным», различиям.

В любом случае лишь изредка девушки сопровождали хакеров в китайский ресторан или присутствовали на встречах в подсобке по соседству с TMRC. Так что неудивительно, что хакеры не особенно стремились к аккуратности, в особенности Гринблатт. В середине шестидесятых он работал над несколькими грандиозными проектами и часто так увлекался ими, что его внешний вид начинал всерьез беспокоить его коллег-хакеров.

После окончания школы Гринблатт устроился на работу в фирму Charles Adams Associates, которая в то время сосредоточилась на покупке и монтаже PDP‐1. Днем Гринблатт работал в офисе фирмы рядом с Бостонским «технологическим шоссе» за городом, а после работы возвращался за тридцать миль в МТИ, чтобы всю ночь хакерить. Первоначально он переехал из общежития в Кембриджскую юношескую христианскую организацию, но его выгнали за постоянный беспорядок в комнате. После работы в Charles Adams Associates его снова взяли на работу в Лабораторию ИИ. Хотя он снимал комнату в Бельмонт-хаусе, принадлежащем бывшему дантисту с женой, он часто спал на раскладушке на девятом этаже. Чистота, по-видимому, была абсолютно неважна для него, и его неряшливость стала легендарной. Позже Гринблатт будет настаивать, что он был не хуже некоторых других. Некоторые хакеры вспоминают, что в числе прочего Гринблатт исключил из своей жизни регулярные ванны, из-за чего он сильно вонял. В Лаборатории ИИ ходила шутка, что появилась новая научная мера обоняния, называемая миллиблаттом. Один или два миллиблата были чрезвычайно мощными, а один блатт был просто немыслим. Чтобы уменьшить количество миллиблаттов в помещении, как гласит история, хакеры отводили Гринблатта в одно из помещений корпуса 20, оборудованное экстренным душем для смыва попавших на кожу химических веществ, и заставляли его мыться.

Госпер иногда подкалывал Гринблатта за его привычки, и особенно его бесила привычка Гринблатта потирать руки, от которых буквально отваливалась грязь. Госпер называл эти ошметки «блаттлами». Когда Гринблатт работал за столом Госпера и оставлял на нем блаттлы, Госпер обязательно протирал это место спиртом. Еще Госпер подшучивал над Гринблаттом по поводу его чудных речевых оборотов, частого кашля, плохой орфографии, бормотания, хотя многие выражения Гринблатта содержали специфический жаргон, который в той или иной степени использовали все хакеры. Вероятно, именно Гринблатт популяризировал практику удвоения слов для акцентирования внимания: когда он возбужденно объяснял что-то Госперу, Котоку и Самсону, из-за чего путался в словах, то вздыхал, говоря: «Эх, потерял, потерял мысль», и начинал все сначала. Госпер и другие могли бы рассмеяться, но, подобно тому как семья воспринимает речевые обороты ребенка и его забавный малапропизм, сообщество хакеров принимало речевые обороты Гринблатта и его так называемый гринблаттизм.

Несмотря на эти странные личные качества, другие хакеры благоговейно относились к Гринблатту. Он стал таким из-за расставленных им самим же приоритетов: он был хакером, а не светской львицей, и для него не было ничего важнее хакерства. Это настолько поглощало его, что иногда он погружался в работу на полгода, не находя времени, чтобы забрать свою зарплату в МТИ. «Если бы он случайно сел рядом и попытался четко сформулировать, над чем размышлял и работал все это время, у него бы ничего не получилось, – скажет позже Госпер. – Если бы он думал о том, как пишутся слова, то ничего бы не написал. Он делал то, что у него хорошо получалось. Он был законченным прагматиком. И ему было все равно, что подумают остальные. Если кто-то считал его глупым или занудным, то это была их проблема. Некоторые так и поступали, но они ошибались».

Госпер мог по достоинству оценить целеустремленность Гринблатта, потому что его собственное настойчивое желание окончить университет (что он и сделал в 1965 году) принесло ему неприятности. Дело было не в том, что в последний год обучения в МТИ у него были большие проблемы с учебой и он едва смог сдать выпускные экзамены. Проблема заключалась в контракте, который он подписал с ВМФ США. Прежде чем поступить в МТИ, он сдал экзамен на поступление на государственную службу и получил достаточно высокий балл, чтобы быть включенным в эксклюзивную студенческую программу инженерного развития. Летом он работал на флоте, который оплачивал половину его обучения и требовал, чтобы он проработал там в течение трех лет после окончания университета. В контракте Госпера был пункт, который позволял ему не работать на ВМФ США, если он пойдет в аспирантуру. Также он мог уклониться от службы, если бы уговорил компанию, на которую работал, выплатить государству три тысячи долларов. Но когда Госпер учился на последнем курсе, условия поменялись, и теперь учеба в аспирантуре не освобождала его от военной службы. Только выкуп мог спасти его, а денег у него не было.