Текст книги "Либеральные реформы при нелиберальном режиме"

Глава 2
Права собственности, подлежавшие реформированию

«Реформа» имеет смысл только при наличии проблемы. А проблема была, и чтобы понять ее, нужно проанализировать особенности общинных полей, переделов и семейной собственности, а также некоторые теории их происхождения. Если в них проявляются некие почти неизменные свойства русского характера, тогда предложенные Столыпиным меры просто наивны, но ссылка на характер крайне неубедительна. Поэтому нужно задуматься о том, что раз все эти вещи вели к серьезным потерям производительности, то почему, спрашивается, если эти потери были существенными, крестьяне сами не принимали мер для исправления положения, почему они не прибегали к добровольным обменам между собой или между собой и общиной. Наконец, в этой главе рассмотрен ряд более общих вопросов о крестьянском складе ума, о сплоченности крестьян и об их точке зрения на некоторые основные атрибуты современности, такие как собственность и закон.

Общинные поля

Общинные поля представляли собой смешение индивидуальной и коллективной собственности: каждая отдельная полоска имела своего хозяина, но операции по обработке нуждались в общей координации и осуществлялись коллективными усилиями[51]51
  Поскольку в России таких порядков уже нет, изложение ведется в прошедшем времени. Но подобные практики до сих пор существуют в других местах. См.: D. N. McCloskey, “The Persistence of the English Common Fields,” in European Peasants and their Markets, eds. W. N. Parker and E. L. Jones (1975), 91.


[Закрыть].

К тому же каждой семье принадлежало множество таких полосок на разных полях. Хотя эти две черты – чересполосица и смесь личного и коллективного контроля – концептуально независимы, в реальности они всегда выступали рука об руку.

Сочетая контроль личный и коллективный, общинные поля позволяли крестьянам использовать одни и те же земли для разных видов деятельности. Выпас скота производился на больших полях, что избавляло от расходов на огораживание и на присмотр за скотом. Между тем отдельные крестьянские семьи вспахивали небольшие полоски земли[52]52
  См. в гл. 7 о различиях в расходах на огораживание и о возможном влиянии этого на скотоводство. David Kerans, Mind and Labor on the Farm in Black‐Earth Russia, 1861–1914 (2001), 331–334.


[Закрыть]. Чтобы земля использовалась эффективно, общине нередко приходилось нормировать выпас, поскольку только так удавалось предотвратить «трагедию общинных выпасов», т. е. ухудшение качества пастбищ из‐за чрезмерного количества скота, при том что вся выгода достается хозяевам, имеющим больше всего голов скота. Можно, например, привязать число животных в семейном владении к площади ее пахотной земли. Но даже если найдено решение проблемы общинных выпасов, остается проблема с обрабатываемой землей, поскольку каждая семья должна скосить хлеб к тому дню, когда мир решил выгонять скот на поле[53]53
  David Moon, The Russian Peasantry, 1600–1930: The World the Peasants Made (1999), 222. См. также: Robert Pepe Donnorummo, The Peasants of Central Russia: Reactions to Emancipation and the Market, 1850–1900 (1987), 15 (речь идет об использовании одного из трех полей в трехпольной системе для коллективного выпаса скота); Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? // Государственная деятельность П. А. Столыпина: сборник статей / Отв. ред. Н. К. Фигуровская и А. Д. Степанский. 1994. С. 23 (анализ деятельности, в которой коллективный контроль полезен, и деятельности, в которой он останавливает прогресс).


[Закрыть]. А если для выпаса использовался черный пар, то коллективным было даже решение о том, в какие годы его возделывать. Но поскольку крестьяне долго и упорно придерживались системы общинных полей, можно сделать вывод, что во многие периоды времени и во многих местах им было выгодно подчиняться коллективным решениям о севообороте, времени посева и сбора урожая.

Таблица 2.1

Распределение крестьян по дробности их наделов

Однако сочетание коллективизма и индивидуализма имеет смысл только при определенных обстоятельствах. Элеонора Остром утверждает, что коллективное использование ресурса бывает выгодно, когда «1) стоимость продукции на единицу земли невысока; 2) частота, или надежность использования, или урожайность невелика; 3) возможность улучшений или интенсификации низка; 4) для эффективного использования нужна большая территория; 5) для капиталовложений нужен сравнительно большой коллектив»[54]54
  Elinor Ostrom, Governing the Commons: The Evolution of Institutions for Collective Action (1990), 63.


[Закрыть]. Приводимые ею примеры успешного управления общим ресурсом включают рыбные тони, ирригационные проекты, подземные запасы воды и высокогорные луга. Примечательно отсутствие той формы интенсивного выращивания зерна, которая получила распространение в России.

Хотя это сочетание – когда деревенское стадо пасется вместе, но каждая семья обрабатывает свою землю отдельно – понять еще можно, куда труднее объяснить следующую особенность: земельный надел каждой семьи дробился на полоски на разных полях. Табл. 2.1, например, показывает, на какое число полос дробился крестьянский надел в северных и центральных губерниях России[55]55
  George P. Pavlovsky, Agricultural Russia on the Eve of the Revolution (1968), 82, n. 1. Относительно владений с 10 и менее полосками см.: Шмелев Г. И. Аграрная политика и аграрные отношения в России в ХХ в. М., 2000. С. 35–36. В сумме получается более 100 %, по‐видимому, из‐за округления.


[Закрыть]. (Я согласен с высказыванием, что экономисты используют знаки после запятой, чтобы продемонстрировать свое чувство юмора. Здесь и в других местах я делаю то же самое не потому, что верю в точность этих цифр, но потому что так сделано в источниках, которыми я пользовался.)

Таблица 2.2

Расстояние от деревни до самого дальнего поля

Когда семейный надел невелик, дробление его означает, что полоски получаются очень узкими (нередко всего 1,5 ярда в ширину[56]56
  Peter I. Lyashchenko, History of the National Economy of Russia to the 1917 Revolution, trans. L.M. Herman (1949), 444. [См.: Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. Т. 1. М., 1939.]


[Закрыть]), – так что на них и упряжку с плугом развернуть было невозможно[57]57
  Kerans, 328.


[Закрыть]. При большом количестве полосок расстояние между ними бывало очень немалым. Табл. 2.2 показывает, на каком расстоянии от деревни находились самые удаленные поля[58]58
  Pavlovsky, 82, n. 2. См. также: Анфимов А. М. Крестьянское хозяйство европейской России 1881–1904 гг. М., 1980. С. 84.


[Закрыть].

Эти расстояния поглощали уйму времени. Таблица показывает, что медиана расстояния до самого дальнего участка составляла от 5,1 до 10 верст или от 5,5 до 10,7 км. В 1913 г., по оценке специалистов Главного управления землеустройства и земледелия, чтобы добраться до участка, находящегося в 6400 м от крестьянской избы – т. е. чуть ниже медианы расстояния, – тратилось примерно столько же времени, сколько и на саму работу[59]59
  Тюкавкин В. Г. Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М., 2001. С. 207. Приходится предположить, что либо крестьяне очень медленно ходили (на 4 мили нужно чуть более часа, если только пешеход не тащит на себе тяжелый плуг), либо у них был очень короткий рабочий день (включая время на ходьбу туда и обратно). См. в главе 7 обсуждение спора об источнике Тюкавкина. Более подробно о потерях времени на дорогу см.: Kerans, 325–327, 342–343.


[Закрыть]. В некоторых районах крестьяне сократили потери времени за счет того, что посещали самые отдаленные участки только дважды в год – один раз, чтобы взрыхлить землю и засеять ее, и второй – для сбора урожая[60]60
  Кофод К. А. 50 лет в России (1878–1920). М., 1997. С. 44.


[Закрыть].

Какое‐то время историки объясняли чересполосицу страстью к равенству[61]61
  McCloskey, “The Persistence of the English Common Fields,” 93–99 (отвергает логику стремления к равенству). Из последних объяснений этого через стремление к равенству см.: Kerans, 323 («общинные поля… держатся стремлением к равенству»), 329.


[Закрыть]. Но это объяснение не соответствовало явлению. Самый наглядный факт – не было никакой нужды дробить земли каждой семьи для уравнения ценности этих земель. Позднее ученые обратились к идее эффективности. Макклоски в ряде статей пытался доказать, что чересполосица давала каждой крестьянской семье страховку от опасностей, связанных с местоположением поля. «Стаи птиц и рои насекомых опустошают поля точечно»[62]62
  D. N. McCloskey, “English Open Fields as Behavior Toward Risk,” in Research in Economic History, ed. Paul Uselding (1976), 114, 146.


[Закрыть]. Поскольку риск потерять урожай из‐за вредителей, засухи, холода или жары зависит от местоположения (низины, например, особенно страдают от сильных дождей), раздробление земли позволяло каждой семье получить «портфель», сбалансированный по риску. Когда земля раздроблена, семья больше защищена от голода из‐за превратностей природы. Мы ведь платим за страховку, защищающую нас от риска для жизни и имущества, так и крестьяне могли терпеть неудобства, создаваемые раздробленностью земли и чересполосицей, ради защиты от голода[63]63
  Ibid., passim.


[Закрыть].

Распространенность практики раздробления крестьянских земель в России может служить косвенным основанием предложенной Макклоски теории страхования: чем больше регион отличался разнообразием качества почв и ландшафта (и соответственно чем больше был потенциал диверсификации риска с помощью раздробления земли), тем больше было число полос[64]64
  Lazar Volin, A Century of Russian Agriculture: From Alexander II to Khrushchev (1970), 89–90.


[Закрыть]. Так, в нечерноземных районах почвы разнообразнее, чем в черноземных, и уровень раздробленности земли был выше. Но модель России свидетельствует против теории Макклоски. Именно в нечерноземных районах (где чересполосица была наибольшей) крестьяне в большей степени участвовали в несельскохозяйственной деятельности, но ведь вовлеченность в сложный рынок труда давала достаточную защиту от всяких невзгод и ослабляла потребность в чересполосице как инструменте защиты от риска.

Смит, сторонник другого объяснения, выявил и другие несообразности в теории Макклоски. В числе прочего он показал, что колебания погоды от года к году не столь значительны, как предполагает теория; кроме того, можно было обратиться к другим формам страхования, например хозяин поместья мог бы изменять ежегодные сборы в соответствии с урожайностью, но тогда чересполосица должна была бы быть меньшей там, где такие лендлорды были, чем там, где таких лендлордов не было, тогда как на самом деле имело место обратное (в Англии, которая была главным предметом исследований Смита)[65]65
  Henry E. Smith, “Semicommon Property Rights and Scattering in the Open Fields,” J. of Leg. Stud. 29 (January, 2000): 131, 154–157.


[Закрыть].

Смит рассматривает чересполосицу как инструмент контроля стратегического поведения в управлении пастбищами. Выпас скота – это и благо и ущерб для земли, которая используется и как пашня. Навоз – это плюс, вытаптывание – минус. Если бы земля была нарезана едиными участками, пастух мог бы искать своей выгоды, так чтобы навоза на его участок попадало побольше, а в сырую погоду, когда велик риск вытаптывания, отгонял бы скот на другие участки. Чтобы пресекать такие трюки пастуха, за ним нужно следить, а это накладно. Чересполосица же делает такие трюки практически невозможными.

Смит не только указывает на слабости в теории Макклоски, но и опирается на тот факт, что чересполосица была распространена там, где землю попеременно использовали как пашню и как пастбище (также в Англии). Хотя в соответствии с теорией страхования можно было бы ожидать, что чересполосица преобладала там, где землю использовали только для пахоты, а не там, где ее использовали попеременно как пашню и как пастбище, что само по себе обеспечивает диверсификацию крестьянского «портфеля», в действительности чересполосица совершенно отсутствовала в первом случае и была распространена во втором[66]66
  Smith, 156. Вернее, это то, что Смит обнаружил в истории Англии. Мне неизвестны попытки оценить в случае России взаимосвязь между чересполосицей и чередованием пашни и пастбища на одном поле, но похоже, что после жатвы «стерня» «как правило, использовалась для выпаса деревенского скота». Volin, 91; Moon, 222.


[Закрыть].

Нам нет необходимости делать выбор между этими теориями, потому что обе они поддерживают два вывода, существенные для наших задач. Во‐первых, чересполосица не является надежным свидетельством того, что русские как‐то особенно привержены равенству или перераспределению, что сделало бы практически невозможным переход к настоящей частной собственности на землю. Некоторое стремление к социально‐организованному перераспределению, вероятно, прочно сидит в человеке. Правдоподобно предположение, что в коллективах охотников‐собирателей, где во многом и сформировалась человеческая природа, умеренные формы перераспределения давали группе преимущество перед другими группами, в которых никакого перераспределения не практиковалось. Первые должны были получать выгоду от выживания семей, в которых охотника временно преследовали неудачи. И плата за это была невелика: удачливый охотник все равно не мог подолгу сохранять добытое мясо, а усердным членам группы было не трудно выявлять увиливание от дележки и принуждать к честной взаимности. А родственные связи между дающими и принимающими помогали сделать такое перераспределение генетически выигрышной стратегией[67]67
  Paul H. Rubin, Darwinian Politics: The Evolutionary Origin of Freedom (2002), 66–67. См. также: Richard A. Posner, “A Theory of Primitive Society, with Special Reference to Primitive Law,” J. L. Econ. (1980): 1, 32–34; Kristen Hawkes, “Why Hunter‐Gatherers Work: An Ancient Version of the Problem of Public Goods,” Current Anthropology 34 (1993): 341–361.


[Закрыть]. Но поскольку функция чересполосицы не имеет отношения к равенству и перераспределению, ее присутствие в истории России не может служить свидетельством какой‐либо особой склонности к эгалитаризму, которая могла бы сделать защищенные права собственности как‐то особенно неподходящими для России.

Во‐вторых, если прав Смит или Макклоски (или истина где‐то посередине), то модернизация, по‐видимому, может уменьшить привлекательность чересполосицы. В случае успеха модернизации открывается доступ к альтернативным формам страхования, включая и собственно страхование урожая. Когда улучшается технология, снижаются издержки на долгосрочное хранение продукции. Когда улучшается транспортная сеть, регион, способный вывозить зерно, начинает процветать, а по мере улучшения коммуникаций и монетизации экономической жизни развивается способность быстро мобилизовывать запасы продовольствия.

Кроме того, модернизация изменяет издержки и выгоды, предполагаемые теорией Смита. Отделение пашни от пастбища – это форма специализации земли, делающаяся более распространенной по мере расширения рынка, в связи с чем у всех производителей возникает нужда в более усовершенствованных ноу‐хау или оборудовании[68]68
  Smith 160; см. также: Carl J. Dahlman, The Open Field System and Beyond: A Property Rights Analysis of an Economic Institution (1980), 179–180.


[Закрыть]. Вместе с этими изменениями начинает возрастать напряженность в соединении двух форм эксплуатации земли и, разумеется, развиваются две культуры (индивидуальная обработка небольших участков земли и выпас большого общинного стада), т. е. все происходит примерно так же, как при возникновении напряжений в управлении [промышленным] конгломератом. Смит обнаружил, что в Англии новые культуры, клевер и турнепс, дали возможность отказаться от выпаса овец на скошенных полях[69]69
  Smith, 160.


[Закрыть]. Сопровождающая модернизацию специализация и в России вызовет споры о соотношении выгод и издержек[70]70
  Яни склонен предполагать, что выпас скота на скошенных полях эффективен даже в современных условиях, и указывает на явный успех немецкого профессора Отто Шиллера, по предложению которого в 1941–1943 гг. в СССР на территории, оккупированной германской армией, была воссоздана система выпаса скота по жнивью. George L. Yaney, The Urge to Mobilize: Agrarian Reform in Russia, 1861–1930 (1982), 167. См.: Otto Schiller, “The Farming Cooperative: A New System of Farm Management,” Land Economics 27 (1951): 1. Но Шиллер не оставляет ни малейших сомнений, что Рейх (забавный пример для подражания!) обратился к его системе как к временному решению, когда из‐за острой нехватки техники в условиях военного времени невозможно было перейти к системе устойчивой специализации земель и выходом стало предложение дать крестьянам стимулы, которых они не имели в колхозах. Ibid., 1–3. Шиллер в восторге от результатов, но не приводит количественных данных. Если исходить из лучших предположений, этот эпизод напоминает о том, что есть тысячи способов организовать катастрофу и что навязывание правительством какой‐либо единственной модели – это дело рискованное. Далее станет ясно, что столыпинская реформа во многих отношениях не имела отношения к подобному навязыванию кабинетных решений.


[Закрыть].

Короче говоря, скорее всего в России, как и везде, чересполосица (система открытых полей) служила утилитарным целям и была вполне совместима с индивидуализмом западного уровня, но технологические и экономические изменения постепенно понизили выгоды этой системы и увеличили соответствующие издержки.

Переделы

Чересполосица предполагает существование общины. Поскольку индивидуальная обработка сезонно перемежается с общим выпасом, необходимо коллективное управление последним. Но даже если нет общего выпаса, нарезка земли узкими полосками требует координации вспашки, посева и пр. И в этой коллективной организации крестьянского сельского хозяйства Россия не отличалась от Западной Европы, за исключением того, что ее размывание здесь задержалось. Но Россия внесла свою специфику. Существовало два вида общин: наследственные, где право собственности передавалось семье, как в Западной Европе[71]71
  Alan Macfarlane, The Origins of English Individualism: The Family, Property and Social Transition (1979), 23–24.


[Закрыть], и передельные, в которых земля подлежала регулярному переделу. Передел мог осуществляться по‐разному, но главной его целью было обеспечить соответствие между количеством земли и трудовым потенциалом семьи[72]72
  Сходные системы преобладают в некоторых районах Африки и по сей день: семьи имеют право на использование земли, но старейшины могут перераспределять землю, чтобы поддерживать примерно постоянное соотношение между землей и трудовым потенциалом семьи. Утверждают, что старейшины неплохо справляются с этим делом, по крайней мере там, где земля еще не стала товаром, потому что после этого возникают разного рода злоупотребления. См.: Jean Ensminger, “Changing Property Rights: Recounciling Formal and Informal Rights to Land in Africa,” in Frontiers of the New Institutional Economics, eds. John N. Drobak and John V. C. Nye (1997), 165–196.


[Закрыть].

Этот потенциал могли подсчитывать исходя из числа взрослых работников обоих полов или числа мужчин любого возраста (при этом подростка могли учитывать как часть взрослого работника)[73]73
  Geroid T. Robinson, Rural Russia Under the Old Regime (1969), 35; Moon, 211–212; Francis Marion Watters, Land Tenure and the Financial Burdens of the Russian Peasant, 1861–1905 (1966), 144–245; Jerome Blum, Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century (1961), 512–513.


[Закрыть]. По крайней мере в некоторых передельных общинах брак давал право на земельный надел, что послужило распространению очень ранних браков[74]74
  Steven L. Hoch, Serfdom and Social Control in Russia: Petrovskoe, a Village in Tambov (1986), 116–117.


[Закрыть]. Переделу не подлежали крестьянские жилища и небольшие приусадебные участки, которые составляли наследуемое имущество даже в передельных общинах, а также исключительно общинные ресурсы, такие как охотничьи угодья, рыбные тони и права на заготовку дров. В период между освобождением крепостных и началом столыпинских реформ передел мог осуществиться только по решению двух третей участников общинного схода.

Как и в случае с чересполосицей, есть определенная тенденция объяснять переделы следствием природного стремления к равенству. В данном случае такое объяснение хотя бы правдоподобно: передел действительно вел к уравниванию земельной собственности – по крайней мере по тому критерию, которого придерживалась община. Переделы осуществлялись в ущерб подходам, которые могли бы способствовать повышению производительности: ведь можно было либо узаконить права собственности и торговлю землей, либо, возможно, административно вознаграждать более высокую производительность. При первом подходе крестьянин имел бы право на всю землю, которая досталась ему по наследству, плюс на все то, что он сумел получить в дар, купить или выменять. Такой подход поддерживал бы рост производительности косвенным образом, поскольку семьи, способные повышать урожайность, могли бы скупать землю у менее умелых или энергичных. При втором подходе (должен сказать, чисто теоретическом) администрация непосредственно вознаграждала бы за лучшие урожаи и столь же непосредственно наказывала за плохие.

Тем не менее было бы чрезмерной поспешностью утверждать, что передел свидетельствовал об эгалитарности крестьян. Данные хоть и неполны, но можно предполагать, что переделы возникли в ответ на подушный налог, введенный Петром Великим, который впервые был собран в 1724 г. и ликвидирован в 1887 г.[75]75
  Moon, 80; Blum, 464.


[Закрыть] Переделы получили широкое распространение только в середине XVIII в.[76]76
  Moon., 213–215. Петрович отмечает, что практику переделов связывают с подушным налогом главным образом в силу отсутствия письменных свидетельств о переделах до введения этого налога. Michael B. Petrovich, “The Peasant in Nineteenth‐Century Historiography,” in The Peasant in Nineteenth‐Century Russia, ed. Warne S. Vucinich (1968), 210.


[Закрыть] Распространению переделов способствовало и повышение плотности сельского населения. До введения подушного налога общины, нарезая землю новым семьям, не трогали при этом уже существовавшие хозяйства, а использовали ничейную землю[77]77
  Ср.: Moon, 211 и Moon, 213–215.


[Закрыть]. Когда плотность населения увеличилась, чтобы дать землю А, приходилось ее забирать у Б. Кроме того, Петр радикально увеличил общее налоговое бремя и, таким образом, усилил влияние налогов на крестьянское хозяйство[78]78
  Ibid., 215.


[Закрыть]. В связи с этим можно рассматривать переделы как ответ общины на проблему нехватки земли и повышение налогового давления государства, как ответ на решение государства установить подушный налог. Кроме этого, временами государство само поощряло эту практику, требуя проведения переделов не только на государственных и удельных землях, но принуждая к этому и помещичьих крестьян, поскольку считалось, что так можно повысить доходы казны[79]79
  См.: Пушкарев С. Крестьянская поземельно‐передельная община в России. Newtonville, 1976, особенно части I и III.


[Закрыть].

Географическое распределение передельных общин также указывает на то, что переделы, хотя бы отчасти, были ответом на государственную налоговую политику. Только в 1783 г. или позже Россия распространила подушный налог на Восточную Украину[80]80
  Россия присоединила восточную Украину, или так называемую «левобережную Украину» (т. е. часть Украины на левом берегу Днепра, если следовать на юг по течению), вместе со Смоленском в 1667 г. по условиям заключенного с Речью Посполитой Андрусовского перемирия. См.: John Channon and Rob Hudson, The Penguin Historical Atlas of Russia (1995), 50–51. Остальная Украина была присоединена в 1793 г. на основании второго договора о перемирии с Польшей. Ibid., 52–53.


[Закрыть], на украинских крестьян в русских губерниях, а также на белорусские, литовские и балтийские губернии[81]81
  Moon, 80, 215.


[Закрыть]. Буквально во всех этих регионах практика переделов совсем не прижилась или была незначительной[82]82
  Ibid. Оуэн говорит, что в Белоруссии только 25–50 % земель были наследуемой собственностью. Launcelot A. Owen, The Russian Peasant Movement, 1906–1917 (1963), 57, но Дубровский перечисляет шесть губерний – Могилевскую, Витебскую, Виленскую, Ковенскую, Гродненскую и Минскую, – в которых 72,6 % общин не знали переделов (Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 570–573 [см. табл. 2.3]). Расхождение возникло, возможно, из‐за того, что Оуэн отнес Смоленскую губернию (в которой по данным Дубровского 99,4 % крестьянских земель не знали переделов) к числу белорусских губерний.


[Закрыть]. Карта и табл. 2.3 содержат данные о географическом распространении передельных общин.

Хотя система «эгалитарного» распределения, судя по всему, возникла под давлением подушного налога, логической связи между ними нет. Далеко не факт, что эгалитарное распределение земли – это лучший способ примирить запросы фискального ведомства с собственными потребностями общинных крестьян. Ведь только из‐за того, что государство требовало уплаты определенной суммы налога с каждой головы, община не была обязана иметь соответствующую этому систему налогообложения и распределения земли между общинниками. Государство требовало от общины уплаты налога за каждого, но право разверстывать налог оно предоставляло либо самой общине, либо – перед освобождением крепостных – помещику[83]83
  Dorothy Atkinson, “Egalitarianism and the Commune,” in Land Commune and Peasant Community in Russia: Communal Forms in Imperial and Early Soviet Society, ed. Roger Barlett (1990), 9; Dorothy Atkinson, The End of the Russian Land Commune, 1905–1930 (1983), 8–9.


[Закрыть]. Община имела возможность распределять землю из соображений максимизации производительности (скажем, просто закрепив права частной собственности и разрешив свободный обмен землей), а затем установить для каждой семьи налог в форме постоянной или растущей доли получаемой ею продукции. Можно ли считать, что выбор механизма равномерного передела земли свидетельствует о стремлении к равенству? Сомнительно.

Карта 2.1. Преобладание передельных общин по губерниям

Таблица 2.3

Географическое распространение передельных общин

В конце концов, процесс передела начался в эпоху крепостничества. Крестьяне сами были собственностью частных землевладельцев (помещиков), российского государства (государственные крестьяне) или императорской семьи (удельные крестьяне)[84]84
  По состоянию на 1857 г. численность этих трех категорий крестьянства составляла соответственно 42 %, 52 % и 6 %. См.: Moon, 99.


[Закрыть]. Владельцы ведь имели возможность решить, нужно ли, чтобы подушному налогу соответствовало пропорциональное распределение земли. Исследовав крепостную деревню перед освобождением, Хох обнаружил, что управляющий имением делал именно это (в соответствии, видимо, с мнением самого помещика): требовал от общины, чтобы она распределила землю пропорционально числу работников в семье[85]85
  Hoch, Serfdom and Social Control in Russia, 117–126. См. также: Moon, 217–218.


[Закрыть]. Такой способ распределения мог обеспечивать приемлемую производительность (по меньшей мере сопоставимую с той, которую получали при неизменности наделов), но только при соблюдении следующих условий: если различия в умении и труде крестьян были сравнительно несущественны или просто их было трудно оценить заранее; если было трудно или невозможно получить экономию на масштабе производства; если долгосрочные вложения в улучшение собственности были не особенно прибыльны; и, пожалуй, самое важное, если свободный обмен землей между крестьянами был несовместим с властью помещика. При таких условиях тот факт, что крепостник выбирал эгалитарное перераспределение, очевидно соответствовавшее предпочтению государственной власти (именно такой порядок поддерживался в общинах государственных и удельных крестьян)[86]86
  Moon, 217–218.


[Закрыть], следовало бы объяснить простой алчностью. Можно без преувеличения сказать, что такая практика не больше свидетельствует об эгалитарности, чем «одинаковое» распределение заводчиком станков в заводском цехе[87]87
  Ср.: Кабанов В. В. Крестьянская община и кооперация России ХХ века. М.: 1997. С. 145 («Эгалитаризм насаждался сверху помещиками и государством прежде всего как инструмент сбора платежей», цит. по: Покровский Н. Н. Мирская и монархическая традиции в истории российского крестьянства // Новый мир. 1989. № 9. С. 229).


[Закрыть].

Из последовательности распространения переделов можно сделать вывод, что в тот период эта практика не оказывала негативного влияния на производительность. Крепостные повинности могли погашаться фиксированным количеством денег или натуральных продуктов, либо трудом. В случае «оброка» крепостной просто уплачивал помещику определенную сумму денег (в ранние периоды плата могла вноситься ремесленными изделиями или продуктами питания)[88]88
  Moon, 70.


[Закрыть], а в случае «барщины» он половину рабочего времени (скажем, три дня в неделю) работал на своем наделе на себя, а остальное время – на помещичьей земле, весь продукт которой доставался помещику. Естественно, что стимулы для упорного и изобретательного труда были больше в случае оброка, потому что весь дополнительный доход доставался крепостному. В результате оброк преобладал в тех районах, где производительность сельского хозяйства отличалась большей изменчивостью, а выгода от разумных экономических стимулов была наибольшей. Практика переделов закрепилась прежде всего в регионах с преобладанием барщины, а уж потом и там, где крестьяне сидели на оброке[89]89
  Ibid., 218.


[Закрыть]. Короче говоря, чем меньше в этом районе было значение стимулов повышения производительности, тем раньше в нем приживалась практика переделов, из чего следует, что и сами переделы были косвенной формой признания сравнительной несущественности экономических стимулов.

Далее, в тех областях, где несельскохозяйственное производство имело важное значение, а различия в индивидуальной производительности могли быть достаточно большими, помещики и общины зачастую выбирали менее равномерное распределение земли и налогов. В одной нижегородской деревне, например, налог на богатых крестьян составлял тридцать ставок подушного налога, а на бедных – только полставки, но зато и наделы богатых крестьян были пропорциональны их повышенным налогам[90]90
  Ibid., 209–209.


[Закрыть].

Но действительность была сложнее. Крестьяне, переселявшиеся в Сибирь или на другие приграничные территории и не знавшие над собой никаких помещиков, часто образовывали передельные общины. Возможно, они считали, что уравнительные переделы оправданы достаточно высокой производительностью земли, либо эта идея составляла «часть их культурного багажа»[91]91
  Ibid., 220 (поддерживает вторую идею).


[Закрыть]. Но даже если все дело было в традиции, она возникла в ходе истории, в которой не имела никакого значения привязанность крестьян к идее равенства.

С окончанием крепостного права переделы стали менее регулярными, из чего следует, что силы, поддерживавшие эту практику, в основном выдохлись. Но нет согласия по вопросу о том, насколько именно они выдохлись. Тюкавкин указывает на свидетельства того, что, по состоянию на 1910 г., примерно 60 % общин не знали переделов с момента окончания крепостного права, т. е. с 1861 г., но процесс был неравномерным, а в некоторых районах этап «выкупа» (см. ниже) начался только в 1883 г.[92]92
  Тюкавкин. С. 171–174.


[Закрыть] Но есть и другого рода свидетельство. Обычно переделы основывались на данных переписи, а в период 1858–1897 гг. переписи не проводились[93]93
  В 1897 г. в Российской империи была проведена первая полная перепись населения. Но с 1678 г. проводились обследования для установления подворного налога, а с 1718 г. начались ревизии для установления подушного налога. Moon, 20.


[Закрыть], что и может служить объяснением затухания переделов в этот период. В выборочном обследовании, охватившем 400 общин центральных и средне волжских губерний, Вольное экономическое общество обнаружило, что более 90 % общин провели передел за период с 1895 по 1910 г.[94]94
  Atkinson, The End of the Russian Land Commune, 74–75. Ср.: Тюкавкин. С. 173–174 (доказывает, что после отмены крепостного права процент переделов был намного ниже).


[Закрыть]

В жизни русской деревни были черты, способствовавшие поддержанию тех же мер уравнительного перераспределения, которые нам известны по обществам охотников‐собирателей: число жителей не столь велико, чтобы усердным работникам трудно было выявить отлынивающих и принудить их к взаимности; члены семьи жили в пределах географической досягаемости; избыточную продукцию хранить долго трудно. Хотя все это соответствует роли общины как покровительницы вдов, сирот и других своих членов, от которых временно отвернулась удача, все это слабо связано с переделами самой земли. Переделы проще всего объяснить существовавшей в России налоговой системой и системой сельского хозяйства, в которой ущерб, наносимый переделами производительности, был невелик. Повторим еще раз, что истоки и история переделов в России не свидетельствуют о наличии у крестьян глубоко укорененной враждебности к частной собственности и к рынку; скорее это был просто их ответ на исторические обстоятельства, который мог бы быть выбран и вполне индивидуалистическим народом.