Текст книги "Лунный камень Сатапура"

3
Сатапурский агент

– Мисс Первин Мистри?

Первин открыла глаза и тут же зажмурилась снова, спасаясь от яркого света.

– Добро пожаловать в Сатапур! – жизнерадостно пробасил кто-то по-английски. – Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

– Да, все в порядке. Видимо, задремала, – сказала Первин, с усилием садясь. Какой у нее, наверное, растрепанный вид – не так она собиралась здесь появиться, особенно перед глазами англичанина, который не мог быть не кем иным, как сатапурским агентом. – Просто мне вас не видно – свет в глаза.

Луч тут же качнулся в сторону.

– Прошу прощения! Я Колин Сандрингем. Пришел проводить вас в дом. В смысле… если вы П. Дж. Мистри, эсквайр.

Первин была озадачена – ведь, по словам сэра Дэвида, агент должен был быть калекой.

– Она самая. Я вам очень признательна, что вы меня встретили. Наверное, было очень тяжело дожидаться в темноте.

– Ну, еще десять минут назад я сидел на веранде. Увидел фонарь и понял, что это почтовый дилижанс. Как жизнь, Пратик? – Последние слова он произнес на маратхи[8]8
  Маратхи – язык маратхов.


[Закрыть], но с английским акцентом.

– Недурно, – ответил почтальон. – Я вам еще и письма привез.

– А который час? – Первин хотелось понять, долго ли она проспала.

– Около половины седьмого, – ответил мистер Сандрингем.

Первин вытянула ноги – расстояние до земли было метр с лишним. Коснувшись почвы, она почувствовала, как подается сырая грязь. С языка едва не сорвалось проклятие на гуджарати, но она его проглотила. Она надела совершенно новенькие бежевые лаковые ботиночки на пуговицах, до середины икры – мама Камелия и невестка Гюльназ накануне помогли ей их купить в Бомбее.

– Очень практично! – радовалась Камелия. – Вся ступня скрыта и даже лодыжка. В таких куда удобнее путешествовать по горам, чем в сандалиях.

– Только не надевай их во дворце! – предупредила Гюльназ. – Английские ботинки с сари не носят. На обеих махарани, скорее всего, будут домашние туфли, расшитые самоцветами. Могу, Первин, тебе одолжить свои, из приданого. Я их почти никогда не ношу.

Первин с тоской припомнила собственное приданое: десятки изысканных шелковых сари, расшитых кашемировых платков, нарядных туфелек – таких же, как и у Гюльназ. Четыре года назад Первин бросила все это богатство в Калькутте, бросив заодно и мужа. В новой своей жизни она, практикующая поверенная, предпочитала одеваться удобно – но иногда скучала по былым нарядам.

– Я из-за дворца не переживаю, – вступила в разговор Камелия. – Папа говорит: если в городе проведают об этом деле, фирме это пойдет на пользу. Переживаю я из-за того, что тебе придется путешествовать в глуши. Случись что – тебя и не найдут никогда!

– Не будет этого, – пообещала Первин. Однако, если бы мама ее узнала, что она три часа тряслась в заднем отделении почтового фургона – что более пристало чемодану, чем почтенной даме, – она бы велела Первин немедленно развернуться и ехать назад в Бомбей.

Первин стояла, разминая затекшие мышцы. В повозке было душновато, пахло сырой бумагой. Теперь можно было вдохнуть свежий прохладный воздух. Насчет погоды сэр Дэвид оказался прав. Оставалось узнать, прав ли он в остальном.

Мысли ее прервал голос мистера Сандрингема:

– Вам лучше видно? Готовы идти за мною в дом?

– Да. Очень здорово встать на ноги и подвигаться. – Она повращала лодыжками, чувствуя, как восстанавливается кровообращение.

– Пожалуйста, идите за мной след в след: на тропинке есть препятствия. До дома четверть мили, в одном месте дорога ведет вдоль довольно крутого обрыва. Что у вас с собой?

Первин по опыту знала, что выпускать из рук портфель от Суэйна Эдени нельзя ни в коем случае.

– У меня два места багажа. Портфель я возьму сама, а вот саквояж для меня тяжеловат.

– Его донесут Чаран и Пратик – в благодарность я оставлю их здесь ночевать. Дождь то лил, то переставал, но у меня не было уверенности, что дилижанс сюда доберется.

– А людей здесь всегда возят на почтовом дилижансе? – поинтересовалась Первин, следуя за фонарем, покачивавшимся в его руке. Фонарь склонился вправо, и Первин заметила палку, на которую опирался агент. Итак, он хромой; но, по ее понятиям, это еще не калека.

– Тонги приезжают на станцию только в сухую погоду. А вот почту привозят с каждым поездом, и ее встречают эти два почтальона. Поэтому мы и разработали такую систему.

– Весьма действенную. – Она не стала говорить, что доехала с удобством, потому что это было неправдой. Но жаловаться не приходилось. Она все еще не привыкла к мысли, что Колхапурское агентство утвердило ее на должность «официального дознавателя женского пола». Они наверняка слышали, что она сторонница Мохандаса Гандиджи[9]9
  Гандиджи – уважительное наименование Мохандеса Ганди.


[Закрыть], борца за свободу, который постоянно выступал в Бомбее и агитировал за борьбу с англичанами. Отец Первин, Джамшеджи, сильно встревожился, когда Первин пошла на последнюю лекцию Гандиджи. Если власти заметят, что сотрудники адвокатской конторы Мистри участвуют в политических протестах, фирме поднимут налог на недвижимость. С другими такое уже случалось.

Первин особенно обрадовало, что Гандиджи заговорил с ней на знакомом им обоим языке, гуджарати. Спросил, может ли она убедить и других женщин присоединиться к их борьбе.

Махарани, с которыми ей предстоит встретиться, сказочно богаты. Хватит ли ей смелости заговорить с ними о возможности присоединиться к освободительному движению? Нарушит ли она интересы своего доверителя, если порекомендует собственный план образования для князя Дживы Рао и попытается понять, как члены семьи представляют себе развитие своего княжества?

Нельзя не попытаться.

Первин неслышно вздохнула и снова сосредоточилась на черном силуэте мистера Сандрингема.

– Завтра, при свете солнца, вас ждут потрясающие зрелища! – заметил он. – Здесь-то густые джунгли, но с Маршал-Пойнт видно пять соседних вершин.

– Да, – ответила Первин, которая слегка запыхалась от подъема. Не привыкла она к физическим упражнениям.

– Мы почти на месте.

И действительно, они вышли на мощенную камнем дорогу, по бокам от которой стояли факелы – они освещали путь к просторному дому под островерхой крышей. Фонарь, висевший посередине крыльца, озарял темно-коричневую обезьяну, устроившуюся под свесом кровли. У обезьяны была пушистая золотистая грива, почти как у льва.

Первин вздохнула от удовольствия.

– Я никогда не видела таких обезьян.

Сандрингем улыбнулся ей в полутьме.

– Это львинохвостая макака. Я его зову Хануманом, в честь обезьяньего бога из «Рамаяны»[10]10
  «Рамаяна» – древний эпос, где рассказана история принца Рамы, его жены Ситы и короля демонов Раваны.


[Закрыть].

Итак, Сандрингем говорит на маратхи, да еще и читал главный индуистский эпос.

– Очень умное лицо, – сказала Первин, не сводя глаз с обезьяны – та бесстрастно смотрела на нее в ответ. – И какой спокойный. Совсем не похож на серых обезьян, которые живут в городе.

– Эти серые – резусы, – судя по виду, терпеть нас не могут. – Сандрингем, хмыкнув, добавил: – Как будто постоянно напоминают, что мы уничтожили их ареал. А вот здесь нет ни мощеных улиц, ни высоких зданий. Родичи Ханумана обитают на деревьях за домом, и пищи для них здесь вдоволь.

Они вступили в круг золотистого света на веранде, и Первин удалось наконец как следует рассмотреть мистера Сандрингема. Молодой чиновник, вряд ли старше тридцати; очки в металлической оправе придавали ему вид интеллектуала. При этом он не был одет в стандартный льняной костюм, какой носили все государственные служащие, в том числе и сэр Дэвид. Худощавое тело облегала неглаженая белая рубашка с чернильным пятном на нагрудном кармане и мятые джодпуры цвета хаки, заправленные в наездницкие сапоги. Сандрингем напоминал ученого, которого занесло в джунгли, и аллюзии на зоологическую номенклатуру и «Рамаяну» лишь подкрепляли это впечатление.

Первин запоздало сообразила, что он тоже ее рассматривает. Глаза его за стеклами очков мигнули, и он сказал:

– Странное дело: я вас будто бы узнал. Мы где-то встречались?

Некоторые парсы[11]11
  Парс – родившийся в Индии последователь зороастризма.


[Закрыть] из соображений чистой выгоды общались с англичанами, но у Мистри такого в заводе не было. Единственной английской знакомой Первин в Индии была Элис Хобсон-Джонс, с которой они познакомились в Оксфордском университете.

– Не припоминаю. Вы раньше работали в Бомбее?

– Нет, у меня все назначения были в мофуссил[12]12
  Мофуссил – сельский округ.


[Закрыть].

– Если вы жили в сельской местности, мы точно не встречались. – Первин повела плечами, желая прекратить этот разговор. В темноте, когда они обсуждали обезьян и пейзажи, он ей нравился больше.

Из бунгало вышел худой седоволосый старик в домотканой лунги[13]13
  Лунги – короткая набедренная повязка из квадратного куска ткани.


[Закрыть] и рубахе, поднял ее саквояж на голову. Изящно повернулся и едва ли не вприпрыжку поднялся по ступеням, исчез в доме.

– Кто этот проворный джентльмен? – поинтересовалась Первин, поднимаясь на несколько ступеней – они вели на просторную широкую веранду, отделанную красными и зелеными керамическими плитками – в таком сыром климате они были практичнее дерева. За верандой обозначился беленый гостевой дом – вытянутый утилитарный прямоугольник с дюжиной выходящих наружу дверей. Окна были закрыты тяжелыми ставнями – защита от дождей.

– Рама. Он тут главный слуга – готовит и… занимается иными важными вещами.

– Очень он силен для пожилого человека!

Гадая, что это за «иные важные вещи», Первин последовала за мистером Сандрингемом: теперь его хромота сделалась явственнее. Возможно, он был ранен на войне, но спросить Первин постеснялась.

– Ваша комната вон в том конце. Вы наверняка захотите умыться и отдохнуть. Но сперва пройдем в кабинет, распишетесь в гостевой книге. Мы с семидесятых годов прошлого века ведем точный учет посетителей.

Комнату с высоким потолком освещал один лишь фонарь «летучая мышь», стоявший на столе. Вдоль стен тянулись застекленные шкафы с книгами и фолиантами, посередине стоял большой тиковый стол с мраморной столешницей. Мистер Сандрингем подвел гостью к столу, на котором лежала книга в кожаном переплете – на нем выступала плесень. Открыл ее на странице, исписанной самыми разными почерками: имя, дата, адрес, короткая фраза от себя. Посетитель, заполнивший последнюю строку, был здесь неделю назад. Некий Грэм Эндрюс, доктор медицины: скорее всего, врач, сотрудник Индийской медицинской службы. Выше тоже стояли имена англичан. Возможно, она станет первой индуской, переночевавшей в этом доме. Отец этим будет гордиться, Первин же стало не по себе.

Она взяла подготовленное вечное перо, набрала чернил и аккуратно вывела: «П. Дж. Мистри», а ниже адрес их фирмы.

– Уезжая, сможете добавить впечатления от своего визита! – с энтузиазмом заявил Сандрингем.

Первин тут же насторожилась.

– Человек, заполнивший предыдущую строку, не добавил никаких отзывов.

– Это потому, что доктор Эндрюс бывает у нас регулярно. У него кабинет всего в нескольких километрах отсюда. И он как минимум раз в неделю заезжает к нам поужинать, – пояснил Сандрингем, разглядывая страницу. – Возможно, мы его еще увидим сегодня или завтра.

Похоже, они с доктором дружат.

– Это место официально называется «государственный гостевой дом». Вы здесь проводите судебные заседания? – спросила Первин, испугавшись, что должна была обращаться к нему иначе.

– Нет, что вы! – Он усмехнулся. – У меня нет степени юриста. При надобности к нам приезжают судьи из окрестных судов.

– Но это индийское княжество, не Британская Индия. Как вы можете проводить здесь судебные заседания?

– Проводим, если возникают конфликты. Теоретически любой гражданин может сказать, что махараджа поступил с ним несправедливо, и попросить стороннего мнения. Или, например, судья может вмешаться, если одна из махарани решит оспорить наше решение касательно образования махараджи.

Первин знала, что ей официально поручено добиться согласия между двумя представительницами правящего дома. Если это не удастся, она провалит свою миссию. Уняв тревогу, она попыталась сменить тему:

– Очень красивый дом, но в таком удаленном месте. Миссис Сандрингем не тяжело жить вдали от цивилизации?

– Простите? – Его тонкие брови поползли вверх.

– Я имею в виду вашу супругу.

Щеки его медленно покрылись краской.

– Боюсь, что у меня нет лучшей половины. В такие удаленные места, как правило, назначают холостяков.

Первин замерла. Неужели сэр Дэвид с самого начала знал, что Колин Сандрингем холост? Ее отец никогда бы не согласился ее отпустить, зная, что она проведет ночь в одном доме с одиноким мужчиной. А теперь еще и ее имя вписано в гостевую книгу. Нельзя исключать, что известие о том, что она ночевала в доме у холостяка, разлетится по всей Пуне и Бомбею. И тогда прощай ее доброе имя.

Мистер Сандрингем тут же заговорил, как будто поняв, что она ошарашена:

– Кроме Рамы, есть еще Хари – он помогает по дому, потом Мохит – он следит за лошадьми на конюшне. Хари спит на веранде, Рама и Мохит живут в хижине в саду. У нас есть помещения для слуг, которые приезжают с гостями, – туда на эту ночь и поместят Чарана и Пратика. Нас защищает сторожевой пес Дези – после ужина его до утра спускают с цепи. Здесь никогда ничего не случается, но если вам вдруг станет не по себе, позвоните в звонок, и мы сразу прибежим.

Вот только не может он бегать. А еще он, похоже, думает, что опасность, которой она страшится, исходит снаружи, а не от него. Стараясь сохранять невозмутимость, Первин произнесла:

– Замечательное бунгало, очень интересная планировка: все комнаты выходят на веранду. Оно так всегда в английских официальных постройках?

– Да. Горные бунгало приходилось строить быстро, чтобы успеть между периодами дождей, а материалы завозили на ослах. Вы, возможно, заметили, что у дома очень крутая крыша – чтобы вода поскорее высыхала.

– Да, это логично. – Семья Первин владела строительной компанией, которая уже два с лишним века возводила деловые и жилые здания в Бомбее, поэтому Первин хорошо разбиралась в строительстве. Про эту постройку ее покойный дедушка сказал бы: «пукка» – сработано на совесть, никаких дефектов, – но при этом бунгало выглядело достаточно скромно, никакой тебе изысканной лепнины и резного мрамора, которые украшали их фамильный дом. Интересно, а у Сандрингема характер тоже «пукка»? Хороший вопрос.

– Вы спросили про расположение комнат, – прервал ее мысли Сандрингем. – Высокие двойные двери в середине веранды ведут в гостиную и в столовую, где мы сегодня будем ужинать. Готовят в отдельном здании на задах. Раз вы на месте, я отдам Раме распоряжения по поводу ужина. Вы едите курятину?

– Конечно. – Первин три года страдала от английской кухни и могла лишь вообразить себе, какой ужасный ее ждет ужин.

– Вот и хорошо, потому что ничего другого у нас нет. В репертуаре Рамы всего одиннадцать блюд из курятины. Я предоставлю выбор вам.

Она кивнула, подумав, что это довольно странный вариант гостеприимства. С другой стороны, он же холостяк. Значит, все здесь шиворот-навыворот.

– Можем предложить вам куриный кебаб. Куриные котлеты. Куриное карри. Жареную курятину или тушеную. – Мистер Сандрингем заговорил наподобие зазывалы-кокни. – Томленую курятину. Вареную. Придавленную. Запеченную. Куриный фарш. Куриный бирьяни.

Первин слегка успокоило его дурачество, а также то, что на ужин предлагают и индийские блюда.

– Я бы попробовала придавленную курятину. Звучит загадочно.

– Тушку разделывают, присыпают специями и зажимают между горячими камнями. Лично мне нравится, но на приготовление уйдет целый час.

Она кивнула, пытаясь представить себе вкус. За едой мысли явно отвлекутся от всех этих сложностей.

– Ничего страшного. Я за это время приведу себя в порядок.

Рама уже зажег у нее в комнате свечи в подсвечниках и канделябрах, и следующий час Первин распаковывала вещи и осматривалась. В длинной ванной комнате с каменным полом стоял старомодный стульчак с деревянным сиденьем, рядом ведро воды для смыва – она ждала худшего, хотя раковины с краном не оказалось, только тазик на тиковой подставке, а за ним круглое зеркальце.

Глубокая цинковая ванна была наполнена теплой водой. Первин поняла, что воду грели на костре, который она заметила в саду – он горел в яме: какой-то слуга-горемыка, видимо, второпях носил воду ведрами по коротенькому коридору, чтобы все подготовить. Здешний образ жизни – без электричества, водопровода и кухонной плиты в доме – напоминал ей времена полвека назад. Первин и представить себе не могла, что в 1921 году английский чиновник будет жить вот так; впрочем, если он не ропщет, то не станет и она.

Первин взяла свежий кусок мыла, пахнувшего листьями азадирахты. Пока она оттирала грязь и пот, скопившиеся за долгую поездку в почтовом фургоне, в голове утвердилась мысль, что Сандрингем все-таки очень странный англичанин. Она ждала увидеть кого-то вроде сэра Дэвида, да и по выговору Сандрингема поняла, что он родом из высших классов. При этом жил он скромно и относился к этому с юмором. Кроме того, он же не заставил Раму готовить вареную курятину, а предоставил ей выбрать, что ей нравится.

Искупавшись, Первин завернулась в халат и пошла назад в спальню, там открыла свой виттоновский саквояж и вытащила несколько сари – каждое из них Гюльназ, их настоящая владелица, свернула идеальным квадратом. Первин стала рассматривать слои роскошного розового, бежевого и светло-зеленого шелка: изысканные сари, в которых, по мнению Гюльназ, не зазорно было показаться перед махарани. Первин боялась их измять, поэтому на сегодня выбрала одно из своих сари: шелк размытой голубизны, простеганный золотыми нитями. Довольно официальное сари, а кроме того, достаточно плотное, чтобы согреть в прохладный вечерний час. Под него Первин надела шелковую сорочку с золотым шитьем на манжетах – манжеты закрывали запястья. Первин порадовалась, что у нее есть одежда с длинными рукавами, потому что услышала писк первых комаров, которые совершали тренировочные полеты перед началом ночной смены.

– Не подхвати тропическую лихорадку, – наставляла ее мать, когда они обсуждали всевозможные предосторожности на время поездки. – Не выходи из дома после наступления темноты. В саду смотри себе под ноги. Первин, я все-таки не уверена, что тебе нужно брать на себя это государственное дело.

– Дело на два дня, а оплата как за двадцать часов работы с клиентами, – ответила Первин. – Оплачиваются все путевые расходы, в перспективе можно будет получить другие заказы от местной знати. Папа будет очень этим доволен.

Да, она рассчитывала на все это – но не смогла предугадать, каким странным и далеким покажется ей этот мир. На фоне прочего комариные укусы выглядят такой мелочью.

4
Встреча былых однокурсников

Войдя в гостиную, Первин едва не ахнула вслух. Да, она видела снаружи островерхую крышу, и все равно ее поразила высота потолка – не меньше десяти метров. Стулья и банкетки из розового дерева, стоявшие вдоль одной из стен, будто бы тянулись в ту же высь – спинки у них были длиной метра три. Больше подходят для гигантов, чем для обычных людей.

Впрочем, англичане в Индии и мнят себя гигантами.

Первин продолжила незаметно осматриваться, подметила, что вместо открытых книжных шкафов в комнате стоят трехметровые застекленные альмиры. Хотелось подойти поближе и почитать названия книг, но тут она поняла, что в одном из немногочисленных мягких кресел с низкой спинкой сидит Колин Сандрингем, а перед ним на тиковом кофейном столике разложено множество писем. Одновременно Первин поняла, что могла бы и не трудиться с переодеванием к ужину. На Колине были те же джодпуры и сапоги. Он разве что переменил рубашку. Первин не знала, следует ли ей обидеться на то, что он не считает ужин с нею достаточным поводом, чтобы привести себя в порядок, или порадоваться, что он не пытается ее соблазнить.

В парсийском гуджарати есть смешное словосочетание, описывающее подобную небрежность: джитра питра. Первин услышала ее в голове и беззвучно рассмеялась. Лучший способ почувствовать себя увереннее в таком странном месте – вспомнить собственные корни.

Мистер Сандрингем поднял на нее глаза.

– Отлично! – произнес он с непринужденностью, будто и не заметив изменений в ее облике. – Ужин готов. Вы не слишком устали, чтобы сесть за стол?

– Нет. Горячая ванна – как раз то, что было нужно усталым костям.

Сандрингем встал и, прихрамывая, зашагал в сторону стола в столовой.

– Как видите, Рама все принес: придавленную курятину, жареный картофель, карри с местным шпинатом. Сейчас готовит роти[14]14
  Роти – круглая лепешка, выпекается на решетке.


[Закрыть] и дал. Если желаете, открою бутылку кларета.

Первин замялась. Мало того что она будет ночевать в одном доме с мужчиной, но, приняв его предложение, подставит себя еще под одно порицание: она пила с ним спиртное. Она смущенно посмотрела на бутылку. С другой стороны, ведь она пила понемногу с родными по торжественным случаям. Кроме того, она сомневалась в чистоте питьевой воды.

– А что в гостевом доме с водой?

– Она кипяченая, но вкус так себе. А вот во дворце, говорят, вода очень вкусная.

– Тогда мне, пожалуйста, большой стакан воды и чуть-чуть вина. Мне завтра в дорогу – я не могу рисковать головной болью.

– Да, про дорогу я вам сейчас расскажу. – Он налил ей в бокал немного вина, долил воды до половины. – Произнесем тост?

– Да. За успех нашего начинания в Сатапуре, – сказала Первин, подняла бокал, потом поднесла его к губам. Кларет оказался хорошим: он будто бы преображался у нее во рту, оставляя под конец легкий цветочный привкус.

– Хорош? – Мистер Сандрингем улыбался, будто заранее уверенный в качестве вина.

– Вкус фиалок, – определила Первин после второго глотка. Она решила отбросить волнение и завести светскую беседу. Англичане всегда так поступали, прежде чем перейти к делу. – Вкус очень приятный. «Шато Марго» я не пила со времен Оксфорда.

Он явно удивился.

– А в каком колледже вы учились?

– В Святой Хильде.

– И когда закончили?

– В прошлом году. Немного поработала клерком в Лондоне, потом вернулась в Бомбей, теперь практикую вместе с отцом. – Первин была ему признательна за то, что он не задал вопроса, почему она вообще поехала учиться в Англию. Незачем ему знать про ее первую – неудачную – попытку изучения юриспруденции в Бомбее и про несложившуюся семейную жизнь в Калькутте.

– Так мы с вами почти однокорытники! Я изучал географию в Брейзноузе, закончил в 1919-м. – Он ухмыльнулся. – Вы смотрите на меня с сомнением. Что не так?

Чтобы его не обидеть, она постаралась тщательно подбирать слова:

– Вы похожи на выпускника Брейзноуза, но вы, как мне кажется, старше меня.

– Мне двадцать восемь. Учился в Оксфорде до войны. Потом на несколько лет уехал во Францию.

– Вы служили?

Он кивнул.

– Как и большинство моих друзей, я был уверен, что война закончится к Рождеству.

– А этого, разумеется, не случилось. – Она вспомнила про его хромоту. Легко отделался в сравнении со многими ветеранами. – А почему вы решили изучать географию?

– До войны меня интересовала зоология. Но во Франции я увлекся картами. Точная карта порой может стать вопросом жизни и смерти. Поэтому, вернувшись к учебе, я переключился на географию. И скоро понял: чтобы получить возможность составлять карты неизвестных территорий, нужно стать государственным чиновником за пределами Британии.

– А британские власти специально нанимают географов, чтобы они рисовали карты? – спросила Первин и только потом отведала главное блюдо вечера. Цыпленка запекли с колечками лука, который добавил блюду толику сладости, уравновешивающую густо-солоноватый вкус мяса.

– Да. Я бы с удовольствием пошел на эту должность, но в начале карьеры сперва нужно послужить коллектором.

– Коллекторы – это люди, которые пересчитывают каждую рупию и каждое зернышко, принадлежащие индусам, – заметила она саркастически.

– Да, и не только. Коллекторы докладывают о положении и состоянии людей, собирающих урожаи. Им приходится много путешествовать.

Появился Рама с миской дала и медным подносом, на котором лежала лепешка-роти. Вместо того чтобы обойти вокруг стола и обслужить их по очереди, он поставил все посередине и вышел.

– Он отличный повар, – заметила Первин, попробовав все, что лежало на тарелке.

– Да. Мне очень повезло его заполучить, потому что он брамин[15]15
  Брамин – высшая каста в индуизме, к ней принадлежат жрецы и члены их семей.


[Закрыть]. Раньше готовил только вегетарианские блюда и служил в индуистском доме.

Первин поняла, что Раме пришлось принять непростое решение – упадок в экономике заставил его пойти работать в дом, где нужно готовить курятину. А вот мистеру Сандрингему очень повезло.

– Повара-брамины отличаются особым пристрастием к чистоте. Я разбирала одно дело: в семье считали, что наняли повара-брамина, а потом оказалось, что он принадлежит к более низкой касте. Так они решили отдать его под суд.

Сандрингем подался вперед, явно заинтересовавшись.

– И в чью пользу решилось дело?

– Я договорилась о досудебном урегулировании. Повару не предъявили обвинения, но он согласился работать за меньшую оплату. – Она махнула рукой. – Повар был не в восторге, но по крайней мере не потерял места и не остался должен своим нанимателям – денег-то у него не было.

– Полагаю, в вашей работе часто приходится сталкиваться с несправедливостью. – Сандрингем неодобрительно вздернул острый подбородок. – А как вы сама относитесь к системе каст? Это влияет на жизнь вашей семьи?

– У нас, зороастрийцев[16]16
  Зороастриец – последователь монотеистического культа – зороастризма, возникшего раньше ислама и христианства; Заратустра – пророк этой религии.


[Закрыть], нет такой строгой иерархии, хотя совершать обряды в храмах огнепоклонников могут только представители семейств священнослужителей, а покойными занимаются определенные члены общины. – Первин положила в рот еще кусочек отменной курятины и вспомнила, как свекровь однажды не позволила ей участвовать вместе с другими дамами в плетении священных шнурков – она, мол, недостаточно чиста. – Но как юрист, обслуживающий клиентов разных вероисповеданий, я должна принимать в расчет особенности индуистского закона. И все равно мне было жалко повара, которому снизили жалованье.

Мистер Сандрингем приподнял бровь.

– Он хоть был хорошим поваром?

– Да, но мясного, разумеется, не готовил. Какая замечательная курятина! – Первин подцепила на вилку еще кусок. – Впрочем, я отвлеклась. Так вы долго проработали коллектором?

– Около года. Политическим агентом в Сатапуре меня назначили первого января.

Значительное повышение по службе после всего года работы коллектором. Сэр Дэвид вроде как намекнул, что мистер Сандрингем не слишком хорошо справляется со своими нынешними обязанностями. Первин хотелось понять, что к чему.

– Итак, теперь вы – важное связующее звено с сатапурским дворцом. Это как-то связано с вашими познаниями в области географии?

Мистер Сандрингем сокрушенно улыбнулся.

– Ни в коей мере. Зато я могу рисовать карты в сезон муссонов, когда все равно больше особо заняться нечем.

– А сезон дождей здесь правда длится полгода? – поинтересовалась Первин, все пытаясь понять, как он заполучил эту должность.

Мистер Сандрингем закатил глаза.

– В этом году – сто восемьдесят дней. Формально он закончился, но я не удивлюсь, если случится еще несколько ливней.

– Я бы с ума сошла так долго сидеть взаперти.

– К этому можно приспособиться. Главная беда – почту перестают доставлять, порой на несколько месяцев. Письма, которые мне отправили две махарани, датированы маем, но я их получил только в сентябре. И это при расстоянии в двадцать километров – можете себе представить?

– То есть Чарану и Пратику туда на их повозке не добраться?

Он кивнул.

– Именно так. Я уверен, что мать князя, махарани Мирабаи, крайне раздосадована тем, что я не подал заявления на прием ее сына в Лудгроув. В агентстве мне дали хороший нагоняй. Время упущено – в этом году его уже не примут.

– Я чего-то не понимаю, – сказала Первин. – Мать князя хочет, чтобы вы подали заявление на прием ее сына в школу, которая находится в Англии, но не позволяет вам приехать во дворец и переговорить с ней об этом?

– Именно так, – подтвердил он отрывисто. – Вот только ее это решение или ее свекрови, я не знаю.

Первин – ей делалось все любопытнее – подалась вперед.

– Может, дело в распоряжении кого-то из родственников-мужчин или дворцовых управителей. Вас хотя бы раз пустили во дворец?

Сандрингем поджал губы.

– Ни разу, но это отчуждение началось еще до меня. Перед самым моим сюда переездом внезапно скончался старший сын махарани Мирабаи, Пратап Рао. По словам предыдущего политического агента, Оуэна Маклафлина, после этой трагедии дамы прервали любое с ним сообщение, хотя при жизни махараджи Махендры Рао его регулярно допускали во дворец. Я дважды ездил туда в паланкине с визитом: один раз по вступлении в должность, второй – после получения этих писем, но меня не впустили.

– Вот ужас! – До этого Первин знала о кончине только одного махараджи. Ситуация выглядела все запутаннее. – А сколько лет было юному махарадже Пратапу Рао и как он умер?

– На момент смерти в 1920 году князю Пратапу Рао было тринадцать лет. Он ездил на охоту со своим дядей и придворными. Пропал – а на следующий день его нашли мертвым.

– А причина смерти?

– Наш местный врач Индийской медицинской службы Грэм Эндрюс провел вскрытие. По его словам, князя задрал какой-то зверь, скорее всего тигр или леопард. – Поморщившись, агент добавил: – Виновника так и не нашли.

Первин посмотрела на курятину и поняла, что больше уже ничего не съест.

– Простите, – извинился Сандрингем и тоже положил нож и вилку.

– Ничего страшного. Я вполне в состоянии слушать подобное. – Первин заставила себя говорить обычным голосом. – Я очень мало знаю про покойного махараджу Махендру Рао. Он долго болел холерой?

– Все случилось в 1919 году, и очень скоропали-тельно.

И Сандрингем рассказал, что сорокаоднолетний махараджа Махендра Рао всегда пекся о благополучии своих подданных. Когда в одной из деревень случилась вспышка холеры, он отправился туда поговорить с жителями о важности карантина и приема лекарств, поскольку доктора Эндрюса они к себе не пустили. Махараджа контактировал с одним больным жителем деревни, так и заразился.

– Несмотря на все старания доктора Эндрюса и молитвы двадцати священников, через пять дней он скончался.

– Какая утрата. – Получается, что Махендра Рао умер как герой, в попытке помочь другим – это не вписывалось в привычный образ надменного и избалованного махараджи.

– Да. Маклафлин писал, что покойный махараджа был настроен очень прогрессивно: хотел использовать природные ресурсы на общее благо, внедрять современное здравоохранение и образование.

Сэр Дэвид ей уже объяснил, что полномочия политического агента чрезвычайно широки, но теперь Первин хотелось понять, как этот неопытный и беспечный молодой человек относится к своим обязанностям. Она начала с простого вопроса, на который ей уже ответил сэр Дэвид:

– Итак, махараджа скончался, единственный его сын несовершеннолетний, кто же принимает все решения?

– Брат покойного махараджи Сваруп является премьер-министром.