Текст книги "Большая книга мудрости Востока"

 
Если хочешь сжать,
Прежде нужно растянуть.
Если хочешь ослабить,
Прежде нужно усилить.
Если хочешь развалить,
Прежде нужно возвеличить.
Если хочешь отнять,
Прежде нужно дать.
Вот что зовется «предвосхищающим прозрением».
 
 
Мягкое и слабое одолеет твердое и сильное.
Рыбе нельзя выплывать из глубины,
А то, что полезно царству, нельзя показывать людям.
 

Названием главы стало ее ключевое выражение: «предвосхищающее прозрение». Оно, несомненно, соотносится с выражением «вечнопреемственность прозрения» в главе 27. Преемственность есть абсолютное событие равнозначное всеобщей событийственности. Это значит, что истина доступна тому, кто умеет «переворачивать ситуацию» и видеть все «в другом свете». Премудрый человек, согласно Лао-цзы, знает «одно», а хранит в себе «другое» и потому свободен и от того, и от другого. Вот и недеяние Лао-цзы не сводится ни к бездействию и пассивности, ни к некоему «естественному», соответствующему «течению событий» действию. Его неизбывная и неизъяснимая «утонченность» состоит в том, что в свете символического круговорота Пути всякое явленное действие предполагает действие противоположно направленное. Недеяние, или чистая действенность, имеет свою пространственную форму: таковой является двойная спираль, которая служит также проекцией вращающейся сферы на плоскость. В пространстве двойной спирали в каждый момент времени по отношению к центру имеется два противоположно направленных движения. Подвижник Пути, говорил даосский философ Чжуан-цзы, «идет двумя дорогами»: он одновременно «расширяется» и «сжимается», «удаляется» и «возвращается». В китайском искусстве каллиграфии или кулачного боя поворот писчей кисти или руки вправо предваряется внутренним движением влево, и наоборот, в китайской тактике боя атака приуготовляется отходом и т. д. Это не просто технический прием, а следование некоему высшему закону мироздания, исключающее произвол и интеллектуальный анализ. Победа здесь достается тому, кто глубже проник в исток спиралевидной «оси Пути». Тот, кто прозрел сокровенные «семена» явлений, способен предвосхищать и упреждать события. Разыскание фокуса этой двуслойной сферы, выведение глубинного импульса перемен на поверхность сознания – непосильное, да и пагубное занятие для ratio. Рыба может выплыть из пучины на поверхность, но это ничего хорошего ей не сулит. Между тем можно догадаться, что есть некая невидимая глубина опыта, где всякое движение предваряется абсолютным покоем. Такая недвойственность одного и другого, неисчислимый, но неустранимый разрыв между ними заслуживает название «тончайшего». Эта внутренняя глубина понимания, равнозначная бесконечной действенности и потому делающая возможным любой успех, не может быть объективирована и представлена на всеобщее обозрение. Стремление свести ее к предмету, представить ее равнозначно забвению Пути.

Мягкость и слабость – вот что приносит благо царству. Но государь не должен показывать истинный источник своей мудрости людям, ибо в таком случае он наплодит себе завистников и врагов, да и особого уважения к себе слишком откровенный человек не вызовет.

Кое-кто в Китае читал эту главу как программу хитроумной стратегии: чтобы взять, надо сначала отдать. Правдоподобно, но по сути неверно. Поистине, от великого до низкого один шаг, а искусная имитация почти не отличается от подлинной мудрости. Даосский мудрец безупречно честен и корыстных целей не имеет. Он уступает, чтобы дать жить всем.

 
Путь вечно в недеянии,
И в мире все делается.
 
 
Если князья и цари смогут блюсти его,
Вещи сами себя претворят.
Если потом они возымеют желание действовать,
Я обуздаю их безымянной простотой.
Безымянная простота не таит никаких желаний,
 
 
Когда в покое не родится желаний,
Поднебесный мир выправится сам собой.
 

Теперь мы можем увереннее ответить на вопрос, почему Лао-цзы говорит не об отказе от желаний, а о сдерживании их. Как явствует из этой главы, желания для него – неизбежные спутники метаморфоз, которые постоянны и неизбывны, как сам жизненный рост. Каждое новое впечатление рождает и новое желание. Важно только, чтобы они не перерастали в страсть, на службу которой сознание, пораженное себялюбием, стремится поставить и язык, и мысль. Мудрый умеет изживать не собственно желания, а, скорее, свою привязанность к желаниям. Вот почему он «ограничивает желания» парадоксальным на первый взгляд способом – предоставляя всему свободу быть… Все свершается доподлинно именно тогда, когда никто ничего не делает сознательно. Только тот, кто покоен, может владеть движением. В таком случае в мире не происходит ничего нарочитого, насильственного, чрезмерного. Органическая цельность жизни восстанавливает равновесие и в природе, и в человеке сама собой, без насилия. Она не противодействует, а просто придерживает, не дает превысить собственную меру.

 
Высшее совершенство не ищет совершенства,
Вот почему в нем есть совершенство.
Низшее совершенство хочет совершенства,
Вот почему в нем нет совершенства.
 
 
Высшее совершенство ничего не делает и не ищет повода к действию.
Низшее совершенство действует и все ищет к тому повод.
Высшая человечность действует, но не ищет к тому повода.
Высшая справедливость и действует, и имеет к тому повод.
Высшее благочестие действует, и если не встретит согласия,
Засучит рукава и потащит за собой.
 
 
А посему:
Когда утрачен Путь, является совершенство;
Когда утрачено совершенство, является человечность;
Когда утрачена человечность, является справедливость;
Когда утрачена справедливость, является благочестие.
Благочестие – истощенье преданности и доверия, начало смуты.
 
 
Знание от прежних времен – цветочки Пути и начало невежества.
Вот почему великий муж укореняется в глубоком и не живет мелким,
Он пребывает в корне и не живет цветочками.
Он отставляет «то» и берет «это».
 

Нам представлена иерархия ступеней и видов духовного совершенства человека. И строится эта иерархия, как принято во всей китайской традиции, на принципе последовательной объективации, выведения вовне реальности, начиная от полной беспредметности и всеобъятности Пути и кончая предметным, выраженным в количественных законах знанием, противостоящим реальности как потока превращений – «тысяча перемен, десять тысяч превращений». Но Лао-цзы не ищет Архимедовой точки опоры, которая позволила бы перевернуть мир. Он «оставляет мир», чтобы позволить всем вещам свершить свою судьбу. Соответственно, совершенствование, по Лао-цзы – это усилие (ироническое по своей сути) «опустошения сердца», что предполагает освобождение от предметного знания. Совершенство есть способность быть «зеркалом мира», спонтанно переживать все происходящее в мире или, другими словами, быть-с-миром, не делая расчетов, не подыскивая всему причину и не преследуя целей. Мудрый вмещает в себя все сущее и… ничем не владеет. Для него нет правильного мнения, а есть только правильное время, каковое есть не что иное, как всевременность мгновения. Только ущербный человек стремится к совершенству, не понимая, что он уже имеет всего достаточно. Смысл совершенствования – не победа над миром, а возвращение к себе – к тому, что всегда уже дано нам и дано сполна. Наблюдение обыденное, находящее множество наглядных подтверждений среди окружающих нас людей, но имеющее и глубокие, в своем роде метафизические, корни. Мудрый никогда не позволит фальши и иллюзиям света заслонить правду сердца. В этой связи в главе излагается лестница моральных состояний, каковыми являются сверху вниз: совершенство высшее, совершенство низшее, человечность, справедливость и, наконец, благочестие, неразрывно связанное с правилами и условностями света. Кроме того, Путь (дао) ставится выше его частных проявлений – различных «совершенств» (дэ).

 
Что до тех, кто в древности обрел единое:
Небо, обретя единое, стало чисто;
Земля, обретя единое, стала покойна;
Духи, обретя единое, стали божественны;
Долины, обретя единое, стали полны;
Вся тьма вещей, обретя единое, живет;
Князья и цари, обретя единое, правят Поднебесной.
Таковы свершения единого.
 
 
Небо, не будучи чистым, не расколется ли?
Земля, не будучи покойной, не растрясется ли?
Духи, не будучи божественными, не обессилят ли?
Долины, не будучи наполненными, не оскудеют ли?
Вся тьма вещей, не имея в себе жизни, не исчезнет ли?
Князья и цари, не имея почета и славы, не падут ли?
 
 
Посему корень почета – униженность.
Основа славы – безвестность.
Оттого князья и цари зовут себя сиротами, одинокими,
несчастными.
Не значит ли это, что для них униженность – корень?
Разве нет?
Имея множество колесниц, считай, что у тебя нет колесницы.
 
 
А потому не желай быть ни прекрасной яшмой,
Ни простым камнем.
 

Мудрость есть не что иное, как умение найти опору в том, что есть в нас «истинно так», а не иначе и, следовательно, одновременно уникальное и всеобщее. Разум представляет эту истину как Единое, вездесущее. Но Лао-цзы проповедует разум сердца, который умеет видеть бесконечное разнообразие свойств жизни и чувствовать внутреннее сродство с ними. Вот почему Единое – самая надежная опора в жизни даосского мудреца. Лао-цзы говорит о «Великом Едином», которое превосходит логическое тождество, «не имеет имени». Оно составляет сердцевину всякого существования, самое естество жизни, но не сводится к какой-либо предметности. Это единое есть беспредельная среда и вездесущее средоточие всякого пользования – действенность всех действий, функциональность всех функций. Оно равно себе в бесчисленных превращениях бытия и дарует каждому в каждый момент времени абсолютный покой. В этом вселенском хороводе мы реально сопричастны всему происходящему. Мы на самом деле обретаем себя в… ином. И чем больше мы сознаем свою ничтожность перед Одним Превращением мироздания, тем отчетливее мы понимаем наше несравненное величие, о чем Лао-цзы не раз упоминает с неизбежной здесь доброй иронией. Ибо в этом всепроницающем событии, в этой неисчерпаемой действенности абсолютного покоя мы живем наравне с миром и… сами по себе. Мы познаем свою состоятельность в своем состоянии с миром. Жить в мире с миром способен лишь тот, кто поместил мир в мир и свел бесконечность с бесконечностью. А поскольку такое Единое безымянно и опознается лишь как чистая актуальность этого, пользование им учит великому смирению, жизни с-миром. Самоумаление мудрого – не поза, а единственный способ быть воистину, приносящий к тому же великую пользу тому, кто его усвоил. Мудрость и есть умение жить тем, что доступно каждому из нас в любой момент времени. Нет ничего более ценного в жизни, чем ее простейшая данность.

Канон совершенства

Перевод, составление, комментарии В. Малявина

 
Возвращение – это действие Пути.
Слабость – это применение Пути.
Все вещи в мире исходят из сущего,
А сущее исходит из несущего.
 

Лао-цзы раскрывает новые глубины своего закона инакобытности: чтобы быть воистину, нужно уметь «быть наоборот». Что для этого нужно? Буквально ничего! Нужно просто «оставить все» и жить по пределу всего сущего, каковой есть средоточие мира. В том числе, нужно жить по пределу разума. Мудрый потому и может быть властителем мира, что в каждой вещи прозревает иное и живет равновесием того и другого. Не имея ни «своего мнения», ни придуманных себе желаний, он упреждает действия других, успевает (именно: имеет успех) в любом деле. В сущности, он превосходит других только в том, что умеет пользоваться своей… слабостью. А будучи покойнее других, он достигает и большей ясности сознания.

Но вечное и всепроницающее использование, возвратный ход жизни можно мыслить только как непрестанное возвращение к себе, которого… нет. Оно есть то, что происходит, когда ничего не происходит. Этому событию нужно внимать внутренним слухом. Великий Путь как «обратное действие» есть предел всякой деятельности, универсальное «превращение превращения», неуклонное самоуклонение, среда чистого аффекта. Это вечное невозвращение к себе есть сама бытийственность бытия, единое как неисчерпаемое богатство разнообразия, всеобщее различие, которое непрестанно воспроизводит себя, расходится бесконечной чередой самоподобия. Такова природа «того, что таково само по себе», которое на поверку оказывается вечно длящимся разрывом, совместностью вечно разделенного. «Я сам собою сам по себе таков…», – сказал об этом состоянии живописец Шитао. Вот апофеоз уступчивости, который вдруг обнажает «упрямый факт» существования «мира в целом». Более того: в круговороте вечного возвращения угадывается абсолютный покой, бездна «вечно иного», неистощимый «запас» бытия. Возвращаясь, отступая к истоку бытия, мудрый высвобождает и… сохраняет полноту жизни. Он – хранитель чудес и таинств мироздания. Он богат всем богатством мира.

Позднейшие даосы считали эту главу декларацией основных принципов личного совершенствования: нужно «возвратить» жизненную энергию к ее «корню» в организме, и сделать это необходимо посредством предельной «слабости», то есть полного расслабления – физического и духовного.

 
Высшие люди, прослышав о Пути, являют усердие и претворяют его.
Обыкновенные люди, прослышав о Пути, как будто слышали о нем,
как будто нет.
Низшие люди, услышав о Пути, громко смеются над ним.
Если бы они не смеялись, это не был бы Путь.
 
 
Потому заповедано:
Пресветлый Путь кажется мраком.
Путь, ведущий вперед, кажется отступлением.
По ровному Пути идти как будто труднее всего.
 
 
Высшее Совершенство подобно долине.
Великая чистота кажется невзрачной.
Беспредельное совершенство кажется ущербностью.
Незыблемое совершенство кажется потворством.
Искренность души кажется притворством.
 
 
Великий квадрат не имеет углов.
Великий сосуд отливают дольше всего.
Великая музыка слышна меньше всего.
Великий образ не имеет формы.
 
 
Путь столь величествен, что ему нет имени.
Только Путь дает хорошо начать и хорошо кончить.
 

Мудрость Лао-цзы безошибочно распознается по двум признакам: она интимно понятна и она невероятна. Эта мудрость весьма напоминает житейский здравый смысл, который учит не доверять поверхности явлений, в каждом слове и жесте подозревает подвох. Лао-цзы гениально разворачивает это, в общем-то, пошлое мудрование совсем в другую сторону: он придает ему глубокомыслие мистических парадоксов. Светский «умник» только посмеется над ними и… обнаружит свою глупость и ничтожество. Мудрый, кажущийся миру глупцом, воспримет их серьезно и извлечет из них великое благо. Мудрость Лао-цзы чем более понятна, тем более невероятна. Глупец думает, что слова значат то, что они значат, потому что хочет знать, как нужно жить. Мудрый живет откровением самой жизни, которое раскрывается, скрываясь, и скрывается, раскрываясь. Лучший способ поведать об этой истине – говорить парадоксами, которые напоминают народные поговорки тем, что начисто исключают субъективный взгляд. Такие парадоксы суть словесный образ метанойи, «переворота ума», которого требует постижение Пути: они сметают мыслительные штампы и указывают на какую-то другую, «неслышную» истину, немыслимое единство Хаоса, лежащее по ту сторону оппозиций правильного и неправильного, возможного и невозможного, малого и великого. Это единство бытия само есть воплощенное различие, неуклонное уклонение; оно никогда не тождественно самому себе. Вот тайна творческих метаморфоз жизни и, превыше всего, вечнопреемственности нескончаемого саморазличения, где все передается, но никто никому ничего не передает. Лао-цзы проповедует единство-в-различии не из умозрительных, а из практических соображений. Идущий его путем будет иметь успех в каждый момент времени, будет «хорошо начинать и хорошо заканчивать», потому что он умеет в каждом мгновении возвращаться к неизбывному и в каждом действии постигать вечнодейственное.

 
Путь рождает Одно,
Одно рождает Два,
Два рождает Три,
А Три рождает всю тьму вещей.
Все вещи несут в себе Инь и обнимают Ян,
Всепроницающее дыхание приводит их к согласию.
 
 
То, чего люди не любят, —
Это быть «сиротой», «одиноким», «несчастным»,
Но так называют себя цари и князья
Посему, теряя, порою можно получить больше,
А, получая, порою больше теряют.
 
 
Чему люди учили, я тоже учу:
«Сильный и жадный не умрет своей смертью».
Пусть это будет мне отцом поучений.
 

Всякая оппозиция возникает на фоне некоего единства, но это единая сущность предполагает и нечто неопределимое: нерожденное, непреходящее, бесформенное. Самый важный смысл как раз не дан в обсуждении, в споре никогда не родится истина. Но та же оппозиция становятся творческим началом и способна порождать все вещи, когда ее члены начинают взаимодействовать друг с другом.

В этом мире, где ценятся только видимые успехи, размышление о начале вещей помогает осознать, что во всем, что мы считаем своими приобретениями, мы теряем, быть может, самое важное, что есть в нашей жизни. Только в минуту духовного просветления мы способны ощутить присутствие бездны извечно отсутствующего и забытого, но тем не менее делающего возможным всякое существование. И если наш дух достаточно мужествен, мы способны принять эту бездну как глубочайшую реальность нашей жизни.

Тогда в нашем сознании происходит переворот, и мы начинаем ценить как раз все то, чему раньше не придавали значения. Это не значит, что мы восстаем против мира. Отсутствие само отсутствует в себе и не дает точки опоры для того, чтобы мир перевернуть. Мы возвращаемся ко всему неизбывному, вечноживому в нашем опыте, даже если эта подлинность жизни предстает рутиной повседневности и всеобщностью людского мнения. Мудрец привлекает к себе не многознайством, а искренностью души. Он не таков как другие, ибо ничего не имеет; он – как «сирота». Но он все вмещает в себя и потому может править миром или, точнее, направлять его.

«Превращения Пути»: так именуется эта глава в традиции. Это значит: наши собственные превращения. Мы уже знаем, что такое путь превращений. Он выявляет бесконечное богатство разнообразия и в этом смысле «распространяется далеко». Но каждая из бесчисленных метаморфоз мира подтверждает вечнопреемственность отсутствующего, и потому этот путь каждое мгновение «возвращает к истоку». Мудрый радуется жизни, ибо живет в непрерывно обновляющемся мире. И он покоен в жизни, потому что этот всегда новый мир для него родной. Более того, только человек может соединять в себя мировые силы, и на самом деле только его усилием пробуждения, самоосознания держится Великий Путь мироздания.

 
Самое мягкое в мире одолеет самое твердое.
Невещественное войдет в то, что не имеет пустот.
Так можно знать, что недеяние благотворно.
 

Учение без слов, благо недеяния

В мире способны понять немногие.

Мы напрасно думаем, что миром правит тяжесть. Массивные небоскребы рождены невесомой мыслью. Быть свободным – значит воспарять над грубой материальностью мира, отвлекаться от всякой «данности». И чем отвлеченнее наши понятия, тем мы свободнее. Предел же отвлечения и свободы – немысленное, невещественное, неделанное. Чтобы достичь этого состояния, нужно до предела уступить, смягчить свой дух, повысить его чувствительность. Это равнозначно способности проницать духом всю бездну мироздания, ни на чем не застревая, или, говоря еще проще, быть мастером духовной сообщительности. В одном стихотворении У. Йетса нарисован точный образ истинного мастера сообщительности, который, конечно же, является непревзойденным стратегом, неприметным (вследствие своей великой уступчивости) триумфатором мира. Это Цезарь, проводящий в бдении ночь накануне решающей битвы с Помпеем: «Его взгляд направлен на ничто / Его рука под его головой, / Как длинноногая муха на поверхности потока / Его ум мчится по-над молчанием». Вот так куются победы в этом мире. И главное условие победы – безграничная мягкость, т. е. чувствительность сознания, позволяющая уловить смычку мгновения и вечности и, как молния, пребывать в собственном отсутствии. А молния и есть подлинная сила и власть. Реальность же Великого Пути у Лао-цзы есть «предельно тонкое» различие, в котором уже ничего не различается и потому все сходится. Предел развертывания Пути – схождение «наибольшего» и «наименьшего»: вот почему Путь все «проницает» и все «одолеет». Согласно классической формуле, «Путь так велик, что не имеет ничего вовне себя, и так мал, что не имеет ничего внутри себя». Даосское же «учение без слов» – это единственно возможный способ сообщить о чистой сообщительности, – одновременно сущности и пределе коммуникации – лежащей в основе всякого общения, всякой встречи. Ведь человек не может без Пути, потому что он на самом деле живет сообщительностью. Мудрость предстает молчанием потому, что в ней нет ни формальной доктрины, ни внешнего воздействия, ни технического проекта, всегда имеющего целью господство над миром. «Бессловесное учение» Лао-цзы – это только артикуляция актуального опыта, который всегда есть превращение, чистая текучесть. Оно учит, собственно, не предметному знанию, а пребыванию в абсолютной всевременности существования.