Текст книги "Метро 2033: Край земли. Затерянный рай"

Глава 4
Дрожь земли

Александр не сразу понял, что именно заставило его упасть на тропинке и скатиться на несколько метров вниз. Несколько секунд его кувырканий в траве кружилась мысль о том, что это алкоголь сыграл такую злую шутку. Однако еще мгновение спустя пришло понимание того первого ощущения, которое предшествовало падению. В тот миг сама земля вдруг решила уйти из-под ног. Будто земле почему-то не понравилось, что по ней ходит какой-то двуногий. И, похоже, только людям не дано было знать, какой сюрприз готовит им злопамятная природа. Ведь каким-то непостижимым образом животные были предупреждены, и теперь понятно, отчего внезапно ночная тишина наполнилась воем собак, так похожим на тревожную сирену. И птицы… Они тоже знали, что сейчас произойдет. Именно поэтому они взмыли в небо за несколько секунд до сотрясения земли. И только люди начинают понимать, что происходит, когда уже свершившийся факт сбивает их с ног.

Цой вскочил на ноги и почувствовал, что крепко на них стоять не удается. Подземные толчки продолжались, и камчатские сопки буквально гудели. Слышался натужный треск растущих на склонах деревьев, а со стороны Приморского доносился каменный грохот. Александр бросился бежать к общине.

Поселок был наполнен шумом людей. По улицам метались языки пламени на горящих факелах, что жители держали в руках. Цой с опаской поглядывал на сопку справа от него. Ту самую, у подножия которой и находился Приморский. Только бы не случилось оползня. И хотя густой лес, веками покрывавший эту сопку, крепко удерживал грунт переплетением своих корней, все зависело от силы землетрясения. Чем сильнее эта стихия, тем больше шансов, что пласт грунта обрушится на поселение вместе с этим самым лесом. А на памяти тридцатидвухлетнего Александра, за всю жизнь проведшего вне полуострова Камчатка лишь несколько недель, это было самое сильное землетрясение…

Наиболее высокое здание в Приморском – пятиэтажка на улице Владивостокской в первый раз пострадало во время взрыва. Само здание было поделено на три секции так называемыми сейсмическими швами. Они проходили от фундамента до крыши в двух местах, деля один дом на три части, как борозды делили плитку шоколада для удобного отламывания ее кусочков. Здесь был тот же принцип. Строящийся в сейсмоактивном регионе дом обязан был иметь подобные швы. Они не ослабляли конструкцию. Но в случае обрушения давали шанс соседним секциям устоять и не быть утянутыми в коллапс теми сегментами, что не выдержали подземных толчков. Вот во время взрыва южная секция и обрушилась. Но две другие части дома устояли. До сегодняшней ночи…

Пробегая мимо здания детского сада, Цой отметил, что оно не пострадало. Наверху, на склоне сопки, в свете суетливых факелов, было видно, что и родная школа стоит на месте. Но вот дом номер четыре на улице Владивостокской исчез. Точнее, обрушились его панели, как карточный домик. Две оставшиеся секции не выдержали стихию.

Уже много лет он был малообитаем. Учитывая, что здание находилось выше большинства строений Приморского, на склоне сопки, оно было меньше защищено полуостровом Крашенинникова от ударной волны. И потому сильно пострадало. Здания школы и детского сада были еще выше по склону, но детский сад оказался прикрыт самой пятиэтажкой, а стены школы были массивней стен жилого дома раза в три, при том, что само образовательное учреждение имело меньший размер.

Многие из выживших жителей пятиэтажного дома давно покинули его. Еще в то время, когда, освободившись от диктата жестоких банд, община начала перераспределение уцелевших домов среди уцелевших людей. Но несколько семей все еще жили на первых этажах этого здания. И вот теперь, похоже, они погребены под завалами. И это первое, что понял Цой, вернувшись в родной поселок. Еще неизвестно, что с остальными домами, которые находились дальше…

* * *

Внезапно поднявшийся ветер набросился на Оливию, как только она выскочила на улицу. Он растрепал ее соломенные волосы.

– Отойди подальше от здания! – крикнул промчавшийся мимо Крашенинников. Он бежал в казарму…

– Миша! – отчаянно завопила Оливия.

– Отойди подальше! Я сейчас! – раздался его голос уже из холла.

Она не хотела отходить. Она хотела броситься за своим мужчиной. Но страх удерживал ее на месте. Впрочем, ожившая под ногами земля дарила жуткое ощущение, что нигде в этом мире нет безопасного места. Все, что она сейчас могла сделать, так это только надеяться, что землетрясение стихнет или что сейчас Миша и Антонио выскочат из этого чернеющего перед ней входа в древнюю казарму. Но землетрясение продолжалось, а их все не было видно.

Огромное здание стонало и странно хрустело под натиском давившей из земных недр стихии. Масляная лампа сорвалась с крючка, на который ее повесил Квалья, и стремительно полетела вниз, лопнув огненным шаром в нескольких шагах от Собески. Она ощутила себя снова в том страшном дне, когда над Авачинской бухтой взорвалась термоядерная боеголовка. Их вертолет падал… Пилот пытался использовать эффект авторотации[21]21
  Авторотация – аварийный режим посадки вертолета (термин применяется в винтовой авиации вообще и касается не только вертолетов). Например, при отказе двигателя. Набегающий при снижении (падении) поток воздуха будет раскручивать лопасти, и данный эффект можно использовать для более контролируемого падения, сделав его менее катастрофическим.


[Закрыть], чтобы смягчить удар… Он спас всех, но не себя…

И вот сейчас новая катастрофа. И кто из выживших в той погибнет теперь?..

Ей казалось, что все это длится вечность. Содрогание и гул земли, зашумевшая бухта, ветер и ожидание того, как они выберутся, наконец, к ней, на улицу или… самое страшное… Как здание рухнет, погребя под своими руинами единственных оставшихся близких ей людей…

Забежав на третий этаж, Крашенинников замер, в недоумении глядя на спину своего друга Антонио. Вокруг все тряслось и дрожало. Стонущее здание грозилось рухнуть, а тот сидел у окна и таращился в подзорную трубу.

– Антон! Ты совсем охренел?!

Квалья пренебрежительно отмахнулся:

– Убирайся, Миша! Зачем ты вернулся?! Здесь опасно!

– Вот именно, идиот! Я за тобой пришел!

– Vattene[22]22
  Отвали. Пошел отсюда (ит.).


[Закрыть], я сам о себе могу позаботиться!

Михаил подскочил к нему, грубо схватил, несмотря на то, что итальянец был заметно крупнее, и поволок к выходу, закинув одну его руку себе через плечо.

– Stronzo[23]23
  Засранец (ит.).


[Закрыть], – проворчал со злобой Крашенинников.

Антонио с изумлением уставился на друга.

– Ты когда успел выучить итальянский? И вообще, какого черта ты делаешь? Ты теряешь время!

– Лучше заткнись!..

* * *

Похоже, главная беда все-таки случилась здесь. Александр постоянно озирался, но судя по тому, что множество факелов двигалось к руинам пятиэтажки, в других районах поселка таких разрушительных последствий не было. У самого же дома на улице Владивостокской, вернее, у того, что от него осталось, царила суета. Люди растаскивали обломки. К руинам подводили коней, чтоб оттаскивать бетонные куски панелей, чья тяжесть непосильна для людей. Перепуганные землетрясением животные упрямились, фыркали и даже вставали на дыбы, вызывая гневные окрики хозяев. Завалы уже обнюхивали местные собаки, чтобы своим лаем дать людям понять, где приблизительно под обломками есть человек.

Все происшедшее ввело на какое-то время Александра в шоковое состояние. Казалось, ничего его не способно так поразить после того взрыва и вызова, что бросил он с друзьями главарям банд. Но сегодня природа напомнила о себе не своими щедрыми дарами, которыми богата Камчатка. Она напомнила, кто истинный хозяин на планете. И ничтожно все перед ее силой. Да, были сильны когда-то и люди. Но парадокс ее силы в том, что она способна только на самоубийство. И вот сегодня планета намекнула тем немногим, кто еще жив, что она в два счета покончит с ними, если будет в совсем хреновом расположении духа.

Цой дернул себя за бороду, заставляя выйти из оцепенения. Он один из лидеров, и община не должна видеть его вытаращившим глаза и разинувшим рот от шока.

– Цой… жив? – послышался сзади голос.

Александр обернулся. К нему, сильно хромая, подошел Андрей Жаров. Он прижимал ладонь ко лбу, лицо его было залито кровью.

– Жар, а с тобой что за хрень случилась? – воскликнул Саша.

– Когда все началось, сиганул из окна. Как видишь, не очень удачно. Когда нам было по двенадцать лет, такие трюки у нас получались лучше, да, старик? – Он попытался усмехнуться и тут же скорчился от боли.

– Брат, тебе в лазарет надо…

– Некогда. Я здесь покомандую спасательными работами… Слушай, Саня… Женька и Никита сейчас носятся по всему поселку. Проверяют обстановку и выясняют последствия… Пожалуйста, сходи на завод. Посмотри, что там… И это… Отправь кого-нибудь в Вилючинск. Если у них все в порядке, то пусть пришлют нам человек двадцать и лошадей. Нам завалы надо разобрать как можно скорее… Там люди…

– Все сделаю, Жар. Ты Оксанку мою не видел?

– В лазарете она…

– Что с ней?! – воскликнул Цой.

Андрей снова скорчился от боли, взглянул на свою ладонь и опять прижал к серьезной ссадине на лбу.

– В порядке она. Просто медикам помогает. Раненых полно…

– Ладно, я все сделаю. Но ты иди в лазарет. Посмотри, люди сами нормально справляются. И без твоих команд…

– Мы должны быть с людьми, Саня. Всегда…

– Да ты рожу свою видел?!

– Когда мы вырезали банду Сташко Лютого, меня сильнее покоцали. И тебя, кстати, тоже. Все, Сань, иди на хрен…

Жаров направился к развалинам пятиэтажки.

Александр проводил его взглядом, затем осмотрелся. У старого железного гаража заметил несколько велосипедов и, оседлав один из них, поехал в сторону завода. Динамо-генератор вращался от колеса, что позволило включиться фаре. Двигаясь по дороге, ведущей от разрушенного дома вниз, к центру поселка, он наткнулся на пару всадников и остановился.

– Ермалавичюс, Гущин! Вы же в патруле сегодня, так?

– Да, Цой, все так. Только мы решили помочь на разборе завалов…

– Это вы молодцы. Ермалавичюс, отдай своего коня Гущину. Гущин, веди коней к развалинам. Они там нужны. Но отдай автомат напарнику.

Ермалавичюс кивнул и спешился. Затем повесил автомат Гущина за спину.

Александр слез с велосипеда и передал его Ермалавичюсу.

– Садись и гони в Вилючинск. Узнай, что у них там происходит. Если у них есть свободные люди, пусть человек двадцать сюда как можно скорее выдвигаются. И пусть возьмут лошадей и машины.

– Все понял…

* * *

Оливия не помнила такой гаммы чувств. Панический страх, мгновенно сменившийся эйфорией радости, когда она, наконец, увидела Михаила и Антонио.

Они ругали друг друга. Миша почему-то бранился по-итальянски, Антонио больше по-русски. Квалья волочил ногу и виновато смотрел на Оливию. Наверное, виновато. Слишком темно, чтобы разглядеть, но ей почему-то показалось, что именно так. Страх уступил место радости. И даже подземные толчки почти перестали ощущаться. Все плохое, видимо, позади. Михаил довел Антонио до скамейки и, усадив его туда, подбежал к Оливии и крепко обнял.

– Миша, нет ничего страшней, чем мысль, что я вдруг могу потерять тебя, – прошептала она, прижимаясь к Крашенинникову.

– Все хорошо, милая. Я здесь, – ответил он.

Квалья взглянул на них, вздохнул и отвернулся…

В этот момент земля содрогнулась снова. Но на сей раз это было не землетрясение. Это дало о себе знать очередное последствие стихии. Здание северной казармы, в которой когда-то находился строительный батальон, начало рушиться. Сначала медленно, будто нехотя и сопротивляясь из последних остатков сил, оно стало крениться вперед, при этом внутри грохотали разрываемые и падающие перекрытия, лестничные пролеты и стены. Затем неумолимая сила земного тяготения заставила рухнуть все, подняв облако бетонной пыли, кружащей в завихрениях воздуха.

Михаил прикрыл собой Оливию от пыли и долетающих даже сюда мелких обломков. Через несколько мгновений все стихло. Ну, почти все. Их сердца продолжали бешено биться, а взгляды устремились на среднюю казарму. На их дом. Все трое ждали, что сейчас настанет и его очередь рухнуть. Но почему-то они совсем забыли, что стоят в опасной близости от здания. Их охватило такое оцепенение, что они даже не заметили, как позади них на велосипеде в сторону Вилючинска промчался вооруженный человек.

Казарма не рухнула. Но страх не проходил. Вокруг все стихло, и только из поселка раздавался лай собак и другой шум.

– Там, наверное, помощь нужна, – тихо сказал Квалья.

– Они мне запретили десять дней приходить в общину, – отрезал Михаил.

– Миша, это твои соотечественники.

– Да, которые обещали меня пристрелить, если я нарушу запрет.

Крашенинников и Собески опустились на скамейку рядом с Антонио. Страх за свой дом не отпускал, и они продолжали на него смотреть.

– Больше века назад у меня на родине произошло чудовищное землетрясение, – заговорил Антонио. – Страшная катастрофа практически уничтожила Мессину и Калабрию[24]24
  Это случилось в конце декабря 1908 года. Terremoto di Messina – Мессинское землетрясение – сильнейшее землетрясение в истории Европы.


[Закрыть]. В те дни в Средиземном море находилась ваша военная эскадра Балтийского флота. Русские моряки были первые, кто пришел нам на помощь в тот страшный час.

– Правда? – устало вздохнул Крашенинников. – Я не знал об этом.

– Мало кто об этом знал и помнил, – покачал головой Квалья. – Очень хорошо в человеческой памяти отпечатываются войны. Войны, войны и войны. Осада Трои, Ганнибал у ворот, Галльская война, Война Алой и Белой розы, Тридцатилетняя, Столетняя… Наполеоновские войны, гражданские войны, мировые войны. Среди всего этого так легко забыть истинное проявление человеческой сути – стремление помочь тем, кто попал в беду, невзирая на оттенки кожи, разрез глаз и языки, что вас разделяют. На меня запрет не распространяется. Я должен туда пойти и помочь…

Он поднялся, сделал один неуверенный шаг, затем еще один и тут же рухнул на скамейку, скривившись не то от боли, не то от отчаянного осознания своей неполноценности. Без трости он совсем не мог идти.

– Cazza rola! – выругался Квалья, потирая искалеченную ногу. – Я бесполезный кусок мяса. Ты не должен был за мной возвращаться…

– Да что на тебя нашло вообще?! – заорал Михаил. – Почему ты остался в доме?!

– Потому что пока я спустился бы с третьего этажа и вышел на улицу, здание могло рухнуть множество раз. Какой в этом прок? Уж лучше остаться и наблюдать за вулканом. Это все, на что я способен. Это все, понимаешь? Тебе запретили ходить в общину. А нам надо пополнять запасы пищи на зиму. Тебе нельзя ходить в сопки из-за медведя. Тебе нельзя присоединяться к добытчикам из общины. И не лучшей мыслью будет отправлять к ним вместо тебя Оливию. А я вообще ни на что не гожусь!

– Господи, какую несусветную чепуху ты несешь, Антон! – продолжал негодовать Крашенинников. Но его перебила Оливия:

– Почему не лучшей мыслью будет мне ходить с их группами собирателей? Потому что я женщина? Черт возьми, Тони, это гадко – так говорить! Я могу о себе позаботиться и за себя постоять!

Квалья поморщился, взмахнув рукой:

– Прекрати, Оля. Мы живем не в том веке и не в ту эпоху, чтоб всерьез считать мои слова дискриминацией по половому признаку. Объективная реальность такова, что большинство мужчин физически сильнее большинства женщин. Это законы природы. А еще законы природы в том, что покалеченные животные долго не живут. Из гонки за жизнь они выбывают…

– Мы не животные, черт тебя дери! – крикнул Михаил.

– Это уж точно, – вздохнул, покачав головой, Антонио. – Животные чувствуют приближение землетрясения. А мы – нет. Я просто наблюдал за вулканом. Я хочу понять, были ли эти толчки следствием тектоники плит или же это послание всем нам от Авачи. Я родился рядом с Везувием. Я рос в страхе перед ним. Я боялся того дня, когда он проснется. Но сейчас все иначе. Вот уже много лет я живу на безопасном расстоянии от одного из самых красивых вулканов, что я видел. И если бы я увидел извержение в тот момент, когда на меня обрушился бы потолок… Это стоит того… Это логично…

– Я ничего дурнее в жизни не слышал, – вскинул руки Крашенинников. – Вы все, что у меня есть. Вы – моя семья. Неужели, будь я на твоем месте, ты не бросился бы за мной?

– Бросился бы. Но на моем месте – я. И я знаю, как будет лучше для меня. Не надо за мной идти в следующий раз. Если погибну я, для вас это горе. Если из-за меня погибнешь ты, Оливия останется одна во всем мире. Я этого не хочу…

И Михаил и Собески хотели ему что-то возразить. Они были категорически не согласны с его фатализмом и хотели донести до него, насколько он для них важен. Но хотели сделать это так, чтоб гнев, который они сейчас в его адрес испытывали, не рвался наружу. И, казалось, оба уже нашли нужные слова. Но помешала их произнести далекая автоматная очередь. Затем еще одна. Вулканологи повернули головы в сторону Вилючинска, откуда доносился этот звук. Еще одна автоматная очередь, и наступила тишина.

Глава 5
Кровавый след

Усталость была такой, что новые, предрассветные толчки уже воспринимались почти в состоянии полной апатии. Но утреннее землетрясение оказалось всего лишь ничтожно слабым отголоском случившегося ночью. Устали все, и кони, и люди. Именно поэтому лошадь плелась так неохотно. Она просто была в полудреме, как и сидевший верхом Андрей Жаров. Та же картина наблюдалась и с его спутниками и их четвероногим транспортом. Еще три человека, среди них Никита Вишневский, вооруженные автоматами, двигались по дороге в Вилючинск. Ночью туда был отправлен человек. Он так и не вернулся. Возможно, в Вилючинске все еще хуже, чем в Приморском, и он остался там помогать. В любом случае с данным вопросом надо было разобраться не откладывая, а заодно выяснить, к каким последствиям для Вилючинска привело ночное землетрясение.

Новый день обещал быть пасмурным. Андрей хотел, чтоб пошел дождь. Может льющаяся с неба вода заставит их не спать на ходу? Правда, в этом случае намокнет повязка на его голове…

– Андрей, посмотри, – послышался голос Никиты.

Жаров поднял голову и открыл глаза. Сейчас они двигались мимо трех казарм. Но он увидел только две из них. На месте северной казармы было лишь нагромождение обломков.

Он мрачно смотрел на руины, вспоминая, как в подвале этой, окончательно теперь уже разрушенной казармы они поставили последнюю точку в своем восстании против терроризирующих два городка банд. Тридцать пять человек, спустившихся в бункер для переговоров, остались там навсегда. Жаров и Цой тоже были внутри. Горин и Вишневский на улице, с группой враждебных боевиков. Они охраняли сход. Потом был озвучен убедительный предлог, чтобы Андрей и Александр вышли из бункера. С ними два боевика, дабы не было сюрприза. Внутри оставался Виктор Кочергин. Их друг. Он был поражен страшным наследием того взрыва – лейкемией. И он сам вызвался совершить задуманное, понимая, что осталось ему совсем немного. Когда Жаров и Цой перерезали глотки вышедшим с ними бандитам, они закрыли бронедверь. Виктор Кочергин, как только они оказались заперты в тесном бункере, привел в действие нехитрый механизм, разбивший две спрятанные в вентиляционной трубе банки и распылив в помещении их содержимое. В одной был хлорпикрин, в другой радиоактивные элементы, добытые из энергетической установки маяка на мысе Шипунском. Для того, чтобы избавить себя от страданий, Кочергин имел с собой пачку папирос, в одной из которых был цианистый калий. Когда Жаров и Цой вышли на улицу, это был сигнал спрятавшимся на склоне сопки добровольцам, и они лавиной обрушились вниз, устроив находившимся на поверхности боевикам резню. Позже их телами завалили железную дверь в бункер, ставший могилой для главарей банд и их друга. Затем взорвали лестницу и коридор, завалив любой доступ к подземелью. И вот теперь вся северная казарма превратилась в саркофаг их прошлых деяний.

Жаров не любил вспоминать тот день, как и его друзья. Их страшило то, на что они оказались способны. Понятно, что это была суровая необходимость, иначе все эти мародеры, каннибалы, насильники и убийцы просто не оставили бы никаких шансов остальным выжившим. И эта суровая необходимость превратила четверых молодых людей в более вероломных, жестоких и бескомпромиссных существ, чем их кровожадные и беспринципные жертвы. Но тогда каждый из них увидел в себе такую чудовищную бездну, что им пришлось совершить над собой почти нечеловеческие усилия, дабы эта бездна не овладела их душами окончательно. Иначе уничтоженных убийц, каннибалов и насильников сменили бы новые. Те, кто их уничтожил. Все это крайне тяжело вспоминать. Как и тяжело вспоминать то, что где-то там, под землей, среди останков тел врагов, покоится и их друг – Витя Кочергин.

И вот теперь руины северной казармы в очередной раз заставили вернуться в те времена, когда им едва исполнилось по семнадцать и восемнадцать лет. Именно таким было их взросление.

Андрей повернул голову и взглянул на оставшиеся две казармы. Оба здания устояли перед стихией. Перед центральной, на плацу, стоял большой деревянный стол. Все трое здесь. Кубинец сидит за столом и смотрит в большую подзорную трубу куда-то в сторону противоположного берега бухты. Финская женщина, укутавшись в одеяло, сидит рядом и спит, опустив голову на плечо кубинца. Чуть в стороне горит костер, и Крашенинников что-то варит в котелке над очагом. Судя по аромату, это уха. Михаил настороженно смотрел в сторону отряда, и вот они встретились взглядами. Жаров остановил коня, затем заставил повернуться и двинуться в сторону кустарника, который служил естественным забором между дорогой и плацем. Конь сделал несколько шагов, затем остановился, уткнувшись мордой в кусты, и принялся нехотя жевать листву с веток этих кустов.

– У вас все в порядке? – угрюмо спросил Андрей.

– Надеюсь, что да, – отозвался Михаил. – А у вас как?

– Сегодня мы хороним шесть человек. Завтра еще троих, если разберем завал до темноты и извлечем их тела.

– Мне очень жаль, Андрей.

– Жалость не способна что-либо изменить.

– Да, но все же… – развел руками Крашенинников.

– Как дом? – Андрей кивнул на центральную казарму.

– Пока не знаем. Сейчас уже совсем светло стало. Будем осматривать. Тогда и выясним, можно ли там жить дальше.

– Ясно. Если что-то нужно, говори сейчас. Потом нам будет не до вас. К тому же запрет приходить к нам остается в силе.

Крашенинников вздохнул. Этот Жаров тот еще упрямец. Мог бы и снять запрет, учитывая новые обстоятельства. Но нет…

– Ничего не нужно.

– И ладно, – кивнул Андрей. – А теперь у меня другой вопрос. Ночью от нас направился человек в Вилючинск. Вы с начала землетрясения все время тут? Вы видели его?

– Когда вовсю начало трясти, мы выскочили сюда и… – Крашенинников озадаченно взглянул на Антонио.

– Был человек… – произнесла вдруг Оливия, открыв глаза и подняв голову. – Я видела, как кто-то на велосипеде в ту сторону проехал.

– А потом? Он больше не появлялся? Не ехал назад?

– Нет, – Оливия мотнула головой.

– Выстрелы, – проворчал Антонио.

– Да, мы слышали выстрелы, – кивнул Михаил. – Ваш человек был с оружием?

– Конечно. У него был автомат.

– Мы слышали три автоматные очереди.

Жаров и Вишневский переглянулись.

– Черт возьми, – тихо буркнул Никита.

– Ясно, спасибо за информацию, – небрежно махнул рукой Жаров и заставил было своего коня двигаться дальше, но его окликнул Крашенинников.

– Подожди…

– Что еще?

– К нам вчера Цой приходил.

– Я знаю. И?

– Он сказал, что где-то в лесу по дороге в Вилючинск машина стоит. И что я могу ее забрать себе. Просто… Не хочу, чтоб возникли недоразумения…

Жаров прикрыл глаза и помассировал переносицу.

– Это хорошо, что ты, наконец, стал задумываться о недоразумениях. Если Цой сказал, что ты можешь забрать ту машину, значит, можешь забрать. А вот как ты ее сюда будешь тащить, это уже твои проблемы.

– Ну, я могу снять с нее нужные детали…

– Делай что хочешь. Это все?

– Нет…

– Что еще? – нахмурился и без того пасмурный Жаров.

– Послушай. Мы тут, в силу своей профессии, кое-какие наблюдения делаем. Возможно, в обозримом будущем произойдет извержение Авачи. И мы думаем, что сегодняшнее землетрясение с этим связано.

– Твою мать, – сплюнул Андрей. – Чем это нам всем грозит?

– Если мы не ошибаемся, то землетрясения будут продолжаться до полномасштабного извержения. Пока давление в магматической камере не спадет.

– А с чего ты взял, что это случилось из-за вулкана, а не из-за столкновения континентальных плит? Тут в сотне километров от нас евразийская плита с тихоокеанской трется постоянно.

– Все так, но обычно вершина Авачи круглый год покрыта ледниками. Сейчас их почти нет. Магма очень близко от поверхности. Это явный признак.

– Ладно. И когда, по-вашему, случится извержение?

– Этого мы не можем сказать. Слишком мало данных. Да и очень далеко, чтоб визуально разглядеть еще признаки, даже в мощную трубу. К тому же мы видим только один склон…

– Тогда чего голову морочишь?

– Я не морочу голову, а предупреждаю! – воскликнул Крашенинников.

– Хорошо. Предупредил. Спасибо. И чем само извержение грозит? Вулкан в пятидесяти километрах от нас. А еще между нами бухта.

– Последствия все равно могут быть. Просто надо прикинуть варианты и рассчитать.

– Но вы этого еще не сделали. Я правильно понял?

– Мы не успели.

– Поговорим, когда успеете. А сейчас нам некогда.

Всадники двинулись дальше, в сторону Вилючинска.

– Господи, более черствого и злобного человека я в жизни не видела, – проворчала Оливия, кутаясь в одеяло.

– Ты, видимо, забыла тех бандитов, от которых он и его дружки всех избавили, – отозвался Михаил, склонившись над котелком и неторопливо перемешивая содержимое большим деревянным черпаком.

– Ума не приложу, почему ты стал вулканологом, Миша. Ты прирожденный адвокат. Просто Перри Мейсон[25]25
  Перри Мейсон – персонаж одноименного американского телевизионного сериала об адвокате.


[Закрыть]. Ни больше, ни меньше.

Михаил засмеялся:

– Почти готово. Сейчас завтракать будем.

До сего момента, пока Оливия спала, Квалья не хотел тревожить ее сон и шевелиться, продолжая наблюдать за вулканом. Но теперь он оторвал взгляд от окуляра и, сложив ладони на трубе, уткнулся в них подбородком и просто задумчиво смотрел на противоположный берег.

– Со склона Авачи сошел оползень, – тихо резюмировал он свои наблюдения.

Крашенинников отвернулся от костра и взглянул на друга:

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. Вулкан выглядит иначе, нежели совсем недавно, когда я делал очередной рисунок. Пожалуй, надо будет сделать еще один…

Михаил выпрямился и повернулся в сторону Авачи. Вершина утопала в низкой облачности, и невозможно было сейчас выяснить, начались ли парогазовые выбросы, являющиеся косвенными свидетельствами активизации вулкана. Да и заметить изменения в его внешнем виде с такого расстояния без сильной оптики нельзя. Но Крашенинников ощутил волнение при взгляде на Авачу. Он подспудно чувствовал, что вулкан будто шлет им послания о скорых переменах. Только вот пока неясно, насколько большими эти перемены могут быть.

* * *

Не добравшись до Вилючинска около полукилометра, Андрей Жаров и его сопровождающие остановились. На дороге находились полтора десятка вооруженных людей и две телеги с парой лошадей. Животные были чем-то напуганы. Они топтались на месте, беспокойно фыркали и трясли головами, а извозчики пытались животных успокоить. Часть людей находилась в стороне у дороги. Они что-то разглядывали в измятой траве и торопливо переговаривались. Как только они заметили группу из Приморского, в сторону четверки всадников двинулся уже немолодой человек. На нем старый камуфляж, жилетка, сделанная из черного пиджака, с кучей пришитых к ней карманов из различной материи. Широкий пояс с охотничьими ножами с двух сторон и патронташем для охотничьих боеприпасов. За спиной охотничье ружье. На поясе большая необычная кобура.

Никита и Андрей сразу узнали этого седого человека с белоснежной от седины бородкой.

Этого человека многие побаивались не меньше, чем приморского квартета. Ходили слухи, что за действиями квартета, приведшими к уничтожению терроризирующих население банд, стоял именно он, Евгений Анатольевич Сапрыкин. Поговаривали, что это он мастерил адские машины и создавал яды для изощренных убийств. С годами все эти слухи обрастали как снежный ком такими деталями, что можно было засомневаться в умственных способностях тех, кто эти детали пересказывает шепотом из уст в уста. Например, по некоторым данным, Сапрыкин делал для главарей банд синтетические наркотики – метамфетамин. Причем каждый вожак банды думал, что работает Евгений на него и только на него. А Сапрыкин якобы придумал формулу наркотика, благодаря которой принимавший этот наркотик может впадать в гипнотический транс при виде кого-то из приморского квартета. И тогда любой из квартета, будь то Цой, Халф, Жар или Гора, мог просто приказать наркоману засунуть самому себе в задницу гранату и выдернуть чеку. Так, например, произошло с бандитом по кличке Коготь. Он несколько дней перед смертью мучился от жуткого геморроя, из-за которого не решался сходить в туалет по большой нужде. Но однажды не выдержал, пошел справить нужду и… взорвался. Это привело к столкновению группировок, и им успешно помогали истреблять друг друга молодые мстители из квартета. Никому почему-то не нравилась версия, что в туалете просто была заложена бомба. Людей во все времена привлекала какая-то изощренная экзотика и конспирология на грани фарса. Потому версия о том, что вместо геморроя была граната, которая в один прекрасный момент вывалилась из Когтя и рванула, отправив покойного в непродолжительный полет через крышу туалета, словно баллистическую ракету, людям нравилась больше. До приморского квартета, да и до самого Сапрыкина порой доходили подобные небылицы. Но они никак не старались развенчать такие мифы. Пусть люди верят во всемогущество квартета. Порядка будет больше.

Евгений Анатольевич Сапрыкин кивнул, подойдя к ним, и произнес:

– Ребята, здравствуйте. Рад, что с вами все в порядке.

– Здравствуйте, Евгений Анатольевич, – кивнул Вишневский.

– Привет, дядя Женя. – Андрей спрыгнул на землю и пожал старику руку. – К сожалению, не всем жителям Приморского в эту ночь так повезло.

– Есть погибшие?

– Девять человек. А у вас какие последствия?

– Восемь домов превратились в кучу битого бетона. Двенадцать погибших, – вздохнул Сапрыкин. – Давно нас так не трясло.

– Черт… Хреновы дела… А что здесь случилось?

– Пытаемся выяснить. Андрей, от вас к нам ночью кого-нибудь отправляли?

Жаров кивнул:

– Да. Альгис Ермалавичюс. Мы его отправили, чтоб он узнал, что у вас после землетрясения происходит. Но он не вернулся, и мы вот едем к вам, разузнать…

– Он на велосипеде был?

– Да.

Сапрыкин вздохнул, опустив взгляд и покачав головой.

– Значит, это был Ермалавичюс…

– Что значит был? – нахмурился Жаров.

– Идемте.

Теперь спешились все и двинулись за Жаровым и Сапрыкиным. Группа людей, что-то разглядывавших в траве, расступилась. В нос ударил характерный запах крови, и Андрей отшатнулся, когда увидел, что за зрелище ждало его на обочине дороги.

Трава была смята и залита кровью. Видимо, ее запах так пугал лошадей. Но и это еще не все. В радиусе нескольких метров валялись обрывки одежды, фрагменты плоти, кишок и костей. И жутким образом искореженный велосипед.