Текст книги "Общество незабвенных творцов. Патрицио"

Сцена восьмая

Дом Габриэля.

Габриэль и Вера входят в дом. Их встречает слуга.

Слуга. Здравствуйте, господин Габриэль, добро пожаловать.

Габриэль. Где здесь спальни?

Слуга. Сэр, в доме лишь одна обустроенная спальня, но думаю, для вас это не проблема.

Габриэль. Мы не спим в одной кровати.

Слуга. Прошу прощения, сэр, видимо, произошла какая-то ошибка, ведь нас не предупредили. Я сейчас же…

Вера. Нет-нет, не надо… Зачем в такой поздний час тревожить слуг?

Слуга. Хорошо, миледи, я отнесу ваши вещи в спальню. (Берёт вещи и уходит.)

Габриэль и Вера (долго и молча смотрят друг на друга). Вот это дом! (Радуются, скачут, взяв друг друга за руки.)

Вера. Давай, кто первый.

Габриэль. Ты бери правое крыло, а я возьму левое.

Вера. Хорошо. (Разбегаются в разные стороны и возвращаются через минуту.) На первом этаже кухня и гостиная.

Габриэль. У меня две ванные комнаты, а в подвале погреб. (Разбегаются, приходят через минуту.)

Вера. На втором этаже музыкальная комната: там рояль, скрипки, духовые и многое другое.

Габриэль. С моей стороны на втором мастерская со всем необходимым, бильярдная и бассейн.

Вера. На третьем пустые гостевые комнаты, большая библиотека и несколько больших балконов.

Габриэль. А соседний домик это, я так понимаю, комнаты прислуги, основная кухня и прачечная. Ну что ж, я вас поздравляю с новосельем, сударыня. (Элегантно кланяется, желая поцеловать ей руку.)

Вера. Я вас также, сударь. (Подаёт, жеманно подыгрывая, руку.)

Габриэль. Ладно, мы успеем завтра всё получше осмотреть, а сегодня радостей мне уже предостаточно, большего не выдержу. А всё благодаря тебе. Спасибо, это лучший день рождения. (Целует её в щёку, а она не может удержаться на ногах, и он её ловит.) Ты, видно, тоже устала.

Вера (приложив немыслимые усилия, отходит от него). Да, давай спать, но я сначала переоденусь. (Уходят.)

Сцена девятая

Спальня Габриэля.

Вера ходит по комнате, периодически останавливаясь перед туалетным столиком с зеркалом.

Вера. Как же лучше? Может, снять совсем пижаму? Но на мне и так лишь шортики да майка. А дверь открыта? (Подходит и приоткрывает её.) Вот бы он случайно зашёл, пока я переодеваюсь… Если только в трусиках буду, это слишком вызывающе: как бы, наоборот, не оттолкнуть его. Ну почему бы тебе сейчас не зайти?! (Встаёт перед большим зеркалом боком, гладя грудь и попу, чтобы убедиться, что они достаточно выпуклые и упругие. Снимает майку, оставаясь в одном лифчике, прижимает груди друг к другу, поднимает снизу, чтобы точно убедиться в их упругости и размере.) Придумала! (Снимает лифчик и надевает сверху майку.) А с шортами что? Трусы ему не помешают, а шорты не нужны. (Снимает шорты и ещё раз смотрится сбоку и сзади в зеркало, поправляя трусы; сжимает руками ягодицы, проверяя их упругость.) Отлично, я готова. (Раздаётся стук в дверь.) Заходи. (Входит Габриэль.)

Габриэль (видит, что она в трусах и отворачивается). Извини, я думал, ты уже переоделась.

Вера. Да, я переоделась. Как тебе?

Габриэль (бросил на неё быстрый взгляд и снова отвернулся). Красиво, но холодно не будет?

Вера. Ничего, одеяло плотное. А цвет тебе нравится?

Габриэль. Я не увидел, что за цвет.

Вера. Так а ты не отворачивайся. (Габриэль повернулся, а Вера медленно кружилась, вставая в непринуждённые, почти незаметные позы.) Ну как?

Габриэль. Фиолетовый – мой любимый.

Вера. Ах, да! Я и забыла. (Про себя.) Конечно, твой любимый, ведь я всё учла! (Вслух.) А как тебе майка? (Прижала майку, чтобы лучше были видны торчащие соски.)

Габриэль. Синий – мой второй любимый цвет.

Вера. Вот так совпадение! Ладно, давай спать, а то я уже не могу стоять на ногах. (Зевает и потягивается, чтобы майка поднялась и была слегка видна грудь, но он в этот раз отвернулся. Вера ложится в постель.) Ну что, ты ложишься?

Габриэль. Я вообще-то пришёл взять подушку: я посплю внизу на диване.

Вера. Но почему?

Габриэль. Я не хочу причинять тебе неудобства, ведь ты мой лучший друг.

Вера. Да… друг. Но мне будет неудобно, если ты в своём же доме не будешь спать в спальне. Прошу, ложись со мной, то есть в постель, я могу пойти спать на диван…

Габриэль. Нет, я хочу, чтобы тебе было удобно.

Вера. Тогда ложись со мной, иначе я обижусь.

Габриэль (снимает одежду и ложится в одних трусах). Не хочу, чтобы ты обижалась.

Вера (прижимается к нему). Мне холодно. (Он отдаёт ей свою половину одеяла.) Накройся, ты же замёрзнешь, дурак!

Габриэль. Тебе же холодно.

Вера (ложится ближе, а он отодвигается). Зачем ты отодвигаешься от меня?

Габриэль. Я чувствую, что тебе много места нужно, ведь ты меня теснишь.

Вера. Почему ты лежишь ко мне спиной?

Габриэль. Знаешь, если я повернусь к тебе, а ты будешь спиной ко мне, то под утро тебе может быть неудобно из-за моего… ну ты поняла.

Вера (про себя). Мне как раз таки лишь это удобно! Я хочу этого! (Габриэль заснул, она закидывает одну ногу на него так, чтобы его рука была между её ног, и плотно прижимается грудью к нему.) Ничего, сон у него крепкий, теперь он весь мой. (Она ложится на него, держа его руку между своих ног прямо на трусах, а другую его руку кладёт себе на попу и прижимается грудью к его груди.) Может, так будет яснее. (Засыпает.)

Сцена десятая

Спальня Габриэля.

Утро. Габриэль просыпается.

Габриэль. Что за… (Убирает руку с её попы. Попробовав пошевелить другой рукой, он случайно тронул пальцами её вагину через трусы, а потом аккуратно вытащил руку из-под нее.)

Вера (говорит во сне). Да, давай ещё.

Габриэль (аккуратно кладёт её рядом). Интересные же у тебя сны. Видимо, спутала меня с тем, кто ей там снится. (Встаёт, одевается и выходит.)

Вера. Да, давай ещё, Габи, да… да… да… (Застонала, ощутив достижение блаженства, и замолчала, а потом проснулась.) Габи, это было потрясающе. Это был… (Видит, что она одна.) Это был лишь сон… (Вздыхает, встаёт, одевается и уходит.)

Акт 4

Сцена первая

Гостиная Братских Земель.

Все поэты сидят за кофе.

Люсьен. Скоро они? Вроде живут близко, но всё равно опаздывают.

Вильгельм. Буквально через минуту. (Входит Вин. Поэты встают и пожимают ему руку, представляясь, а потом все садятся.)

Вин. Мне тяжело выразить то, что я сейчас чувствую, а впадать в словоблудие я смысла не вижу, поэтому скажу лишь одно: я счастлив находиться здесь с вами. Господин Генрих сказал, что можно с вами на «ты», но мне кажется, я не осмелюсь. (Все дружно рассмеялись.)

Август. Прошу тебя, не стоит считать нас чем-то чрезмерно возвышенным и особенным.

Вильгельм. Конечно, будь с нами на «ты», ведь мы даже не сильно старше. Сколько тебе лет?

Вин. Мне двадцать два.

Якопо. Так молод и так талантлив. Не хотел бы кофе?

Вин. Спасибо, не откажусь. (Слуга налил ему кофе.)

Люсьен. Как тебе дом?

Вин. Я не мог желать большего, очень вам за него благодарен. Хотя слегка жалко, ведь так много помещений мне не нужно: я, в сущности, только в мастерской и бываю. (Все хихикнули.)

Лоренцо. Какие же у тебя планы по живописи?

Вин. У меня пока нет своих тем, поэтому если у вас есть что-то для меня, то я мог бы взяться за это, если задумка мне понравится.

Лоренцо. Всё что угодно?

Вин. Всё что угодно. (Раздаётся шум в дверях.)

Генрих. Это должно быть наш таинственный художник. (Входит Габриэль с чрезмерным весельем.) Добро пожаловать, мой друг.

Габриэль. Здравствуйте! Сейчас я понял, что, наверное, бестактно было с моей стороны сначала поселиться в своём новом доме и лишь потом знакомиться с вами, за это прошу прощения. (Подходит восторженно к поэтам.) Я так рад! (Поэты встают, чтобы пожать ему руку, и улыбаются его чрезмерной весёлости.) Я бесконечно рад! Я мог об этом только мечтать, а теперь стою пред вами и не могу поверить, что вы и вправду существуете. (Жмёт заворожённо всем руки, а потом все садятся.) Извините, но я не могу сдержаться: можно вас обнять? (Поэты снова встают, и Габриэль их крепко обнимает, а Вин с абсолютным недоумением смотрит на всё происходящее; все вновь садятся.)

Вильгельм. Так как, говоришь, тебя зовут, таинственный художник?

Габриэль. Извините, сэр, забыл…

Вильгельм. Прошу, без формальностей: будь с нами на «ты».

Габриэль. Зовут меня Габриэль, но можете звать меня Габи.

Люсьен. Позвольте вас представить друг другу: Вин, такой же талантливый художник, как и ты.

Габриэль (взглянул на Вина так, будто лишь сейчас заметил его присутствие). Габриэль. (Пожал сухо ему руку.) Прошу прощения, Люсьен, но таких, как я, больше нет. (Подал знак слуге, чтобы ему налили кофе.) Я не отрицаю, что он, может быть, неплохой художник, раз уж вы его сюда пригласили, но пока что ничего больше не скажу.

Вин. Пока что. (Испил кофе.)

Габриэль. Хорошо себя почувствовал, сказав так уверенно последнее слово? Так не останется оно за тобой: будь в этом уверен, дружок. Можешь сколько хочешь бросаться небрежно многозначительными фразами, но тебе это не поможет.

Вин. Посмотрим, Гаврюша. (Габриэль подавился.)

Габриэль. Какая грубая форма! Я Габи!

Вин. А я тебе не дружок.

Август. Друзья, вы как-то друг друга странно приняли. Давайте-ка мы все слегка успокоимся и всё начнём сначала.

Якопо. Не знаю, я бы посмотрел, как бушует молодая кровь, ведь среди нас такого уже давно нет.

Лоренцо. Ты прав: я и забыл, каково это быть двадцатилетним. (Забытые поэты рассмеялись.)

Габриэль. Простите мне мою несдержанность.

Вин. И мою, дорогие поэты.

Габриэль. Но знай: я не перед тобой извиняюсь.

Вин. А я, знаешь, всё же извинюсь и перед тобой, и последнее слово всё ж за мной. (Габриэль замолчал.)

Вильгельм. Мы избрали вас не как обычных протеже, ведь таких, как вы, у нас всего трое, включая вас. Вы действительно лучшие, и, чтобы у вас не было сомнений в таланте друг друга, мы покажем те ваши работы, которые особенно нас поразили. (Лоренцо достаёт две большие папки с рисунками.)

Габриэль. Моя папка! Так вот где она была: это её вам принесла моя подруга. Хорошо, что не потерял, ведь там есть очень милые работы.

Люсьен. Да, там много очень милых работ. (Вильгельм раскладывает некоторые работы Габриэля.)

Вин (про себя). Это писал он?! Какой стиль! Чересчур, правда, изнеженная, но безусловно талантливая кисть. Понятно, откуда у него такое самомнение: он знает, что он всегда лучше остальных; нет, он был всегда лучше, а теперь он в этом засомневается. (Генрих раскладывает некоторые работы Вина.)

Габриэль (про себя). Что за невероятная чёткость! Это точно кисть? И точно ли это не чертёж? Я вижу, как он вёл кистью: без колебаний, без сомнений, заранее зная, что не потерпит неудач. Чёткость близка к фотографии, но персонажи бесконечно живее, нежели на фотографиях; хоть они замерли, но они находятся в глубоком движении как тела, так и мысли. Переживания, страхи, надежды – всё изображено с глубоким пониманием человеческой души. Всё это изобразил вот этот строгий истукан? Нет сомнений: он гений.

Вин (про себя). Неужели этот арлекин способен на передачу такой печали, хоть и скрытой за радостью, почти не заметной для многих? Его живопись полна жизненной силы, будто он выжал в неё половину солнца или растворил в ней сгусток всеобщей Любви; хоть с виду он шут, но, безусловно, гений.

Габриэль (вслух). Ты очень талантлив.

Вин (вслух). Как и ты. (Теперь они с чуть большим радушием пожали друг другу руки.)

Вильгельм. Это было легче, чем я думал. Тогда можете забирать ваши папки, а мы будем ждать от вас новых творений.

Люсьен. Также вы приглашены сегодня на обед, где мы представим вас нашим жёнам, детям и прекрасной художнице, которая стала почти членом семьи.

Вин. Я почту за честь.

Габриэль. Как и я. Могу ли я привести с собой подругу?

Генрих. Конечно. Тем более мы с ней уже познакомились: она очень приятная девушка.

Габриэль. Спасибо, я знаю.

Вильгельм. Ну что ж, тогда до скорой встречи.

Габриэль. Правильный момент был выбран, чтобы разойтись, иначе я бы не выдержал и вновь обнял бы вас. (Поэты рассмеялись, а Вин улыбнулся. Гости, попрощавшись, ушли, а поэты пошли к себе.)

Сцена вторая

Дом Габриэля.

Вера лежит на диване в гостиной и читает. У неё звонит телефон.

Вера (отвечает). Привет, Мам.

Мать. Привет, родная, как ты?

Вера. Нормально. Прости, что долго не звонила.

Мать. Как-то голос твой грустно звучит: не очень ты себя нормально чувствуешь. Дай угадаю: Габи?

Вера. Да… Как всегда, Мам, как всегда! Я уже не могу… (Начинает скулить.)

Мать. Я, конечно, к нему хорошо отношусь: он всегда был милым мальчиком, но, может, хватит?..

Вера (вмиг взяла себя в руки, перейдя на серьёзный тон). Что именно?

Мать. Может, оставишь его?

Вера. Я не могу.

Мать. Почему?

Вера. Да как ты можешь ещё спрашивать?! Разве в моих чувствах ты когда-нибудь замечала поверхностность, несерьёзность, неразумность? Разве влюбилась я лишь недавно? Разве я его не знаю, как саму себя? Разве я… не люблю его?

Мать. А он тебя?

Вера. Любит… надеюсь, любит… Он дурак просто… хотя нет, умный, очень умный, но где-то дурак.

Мать. Ты ему прямо говорила?

Вера. В последнее время я… намекаю, но он не понимает.

Мать. Столько парней были в тебя влюблены, а ты…

Вера. Кто? Простенькие, с перекошенными лицами и пустыми похотливыми взорами, без какой-либо мысли в голове, кроме как одной, животной; без чуткого сердца и души?

Мать. Не делай вид, что тебе не хотелось никогда того же.

Вера. Хотелось и хочется, очень хочется, но только с ним, ведь лишь с ним я чувствую себя свободной, счастливой, радостной и бесконечно возбуждённой.

Мать. Ладно уж, как вы живёте хоть?

Вера. Мы переехали: живём в большом доме.

Мать. Габи сам этого достиг?

Вера. Не без моей помощи.

Мать. Конечно. Сам он никогда не сделает ничего.

Вера. Мам, я очень тебя люблю, но ты мне своими словами делаешь больно; прошу, не оскорбляй его, ведь ты этим бьёшь по мне.

Мать. Ладно, прости, милая. Я желаю тебе удачи, но не хочу, чтобы он тебе сделал больно.

Вера. Не сделает. Я люблю тебя; прости, что бываю жёсткой, но в том, что касается Габи, я неумолима и непреклонна.

Мать. Я понимаю, родная, понимаю. Тогда пока, передавай привет своему мальчишке. (Выключает звонок.)

Вера. Моему мужчине. Эх, почему же он не понял? Неужели и вправду я ему совсем не нравлюсь? Я вела себя слишком доступно? Но он ведь и этого не понял! Нет, я не собираюсь больше устраивать такой цирк. Но… и разлюбить его я не смогу да и не хочу. Я с ним же и поговорю: гении видят то, что нам недоступно, но легко упускают простые вещи, поэтому он и этого не поймёт. (Входит Габриэль.) Габи, я хочу с тобой посоветоваться.

Габриэль. Хорошо. (Садится рядом, а она кладёт на него ноги.)

Вера. Мне так удобней.

Габриэль. Хорошо.

Вера. Так вот, у меня есть подруга, которая с детства дружит с одним парнем. Он всегда был не похож на остальных: не хотел вписываться ни к школьным хулиганам, ни к их жертвам, ни к перспективным детям с хорошим будущим, ни к тем, кто нарушает все правила, чтобы самоутвердиться. Он для всех был чужаком, кроме неё: она уже тогда поняла, что, кем бы он ни стал, что бы он ни делал, чего бы ни достиг или какие бы неудачи ни терпел, – она хотела разделить с ним всё. И годы шли, её чувства из простой влюблённости переросли в глубокую привязанность к нему, а он… он не видел в ней ту, кем она хотела быть для него. Когда они уже подросли, то стали жить вместе, она думала, что уж это сможет их сблизить, но между ними всё равно был какой-то барьер, который не давал им слиться в Любви, хоть они и созданы друг для друга. В ней же говорило жгучее вожделение: она хотела его, ведь любила – это самое естественное для женщины; он же заставлял её терпеть тяготы неудовлетворённого желания. Ей стало затем больно, ведь она даже не думала менять свои чувства к нему, будь то даже возможно. Что бы ты ей посоветовал? (У неё на протяжении рассказа периодически дрожал голос, но она брала себя в руки, а теперь у неё пошли слёзы.)

Габриэль. Ты плачешь, Вер? (Вытирает ей нежно слёзы.) Видимо, твоя подруга тебе действительно важна. Но прости, я не разбираюсь в любовных делах.

Вера. Но всё же скажи, что ты думаешь об этом?

Габриэль. Думаю, ты права: они и вправду созданы друг для друга. Её чувства бесконечно сильны, если она не может их подавить даже гордостью и продолжает нежно любить его. Что касается её плотских нужд, она понимает, что лишь с ним получит удовольствие, ведь большинству женщин нужен не просто мужчина – им нужен тот, к кому они привязаны; жаль, что она не может насытить свой голод, ведь неудовлетворённая женщина чаще всего несчастна. Однако я верю, что когда-нибудь у него откроются глаза и он поймёт, что рядом с ним бесценная для него девушка, чьё счастье в том, чтобы сделать его счастливым. Да, некоторые просто не осознают, как им сильно повезло.

Вера. Это уж точно. А что она может сделать в этой ситуации?

Габриэль. Я думаю, почти ничего. Разве что раздеться и лечь на него – может, так он поймёт.

Вера. Нет… не поймёт.

Габриэль. Ну тогда он совсем не от мира сего.

Вера. Именно. Но что теперь поделаешь: он навсегда уже в её сердце. То есть шансов нет?

Габриэль. Как нет? Они созданы друг для друга, я же сказал, и они будут вместе.

Вера. Но как? Что? Что ей надо сделать?

Габриэль. Всё ей да ей! Нет, теперь его очередь что-то делать. Ему надо понять ценность того, что он имеет, и тогда, поверь, как только он сделает хотя бы один шажочек ей навстречу, она сделает сто! Пусть поймёт, что надо приложить некоторые усилия, ведь никто не получает всё на блюдечке, ну разве что я. Если он не я, то счастье не придёт само, пока он не потянется к нему.

Вера. А если он думает так же, как ты?

Габриэль. Тогда будет чуть сложней, ведь что дозволено Юпитеру, не дозволено быку.

Вера. А если он говорит так же про себя?

Габриэль. Ужас! Он хоть кого-то, кроме себя, видит?

Вера. Я тоже этим вопросом задаюсь.

Габриэль. Впрочем, нет, он не эгоист, иначе не мог бы стать ей хорошим другом. Нет, тут присутствует больше желание доказать свою состоятельность, но непонятно, кому он хочет доказать. У него, наверное, какие-то страхи, которые не дают ему покоя; он всегда бежит за чем-то, что, кажется, поможет ему победить страх, но, как только он добегает, страхи догоняют, и ему приходится вновь бежать. Теперь понятно!

Вера (в тревоге, почти плачет). Что понятно?

Габриэль. Он её любит! Любит! Но боится сделать ей больно, боится потянуть её за собой, ведь страхи не бегут за ним – он и есть свой страх! (Вера начинает плакать.) Конечно, он не замечает её Любви, старается не замечать, ведь не верит, что может созидать. Я… я его даже во многом понимаю. (У него пошли слёзы, и Вера резко обняла его и долго не выпускала.) Он так похож на меня… Он… он это… я. Это я?

Вера. Да. Но скажи, почему тебе больно? Как мне тебе помочь? Ты мне дорог.

Габриэль. Но зачем я тебе? Ты же слышала, какой я. Неужели я тебе такой нужен?

Вера. Нужен. (Он отстраняется от неё.)

Габриэль (идёт назад спиной). Но зачем? Я ведь и себе не нужен. Ах, как больно! Забыть! Всё забыть! (Спотыкается, падает, бьётся головой и теряет сознание.)

Вера. Габи! (Подбегает к нему и зовёт слуг.)

Сцена третья

Спальня Габриэля.

Габриэль лежит в постели, а рядом сидит Вера.

Габриэль (приходит в себя). Что случилось?

Вера. Габи! Ты головой ударился. Приходил врач: сказал, что всё в порядке. Ты меня так напугал. (Берёт его руку, целует в лоб, в щёку, пытается поцеловать в губы, но он отстраняется.) В чём дело? Я думала, после того разговора ты…

Габриэль. Какого разговора?

Вера. Я сказала, что… а ты сказал, что он её любит.

Габриэль. Кто любит? Кого?

Вера (с дрожащим голосом). А что ты последнее помнишь?

Габриэль. Ты хотела спросить совета и… всё. Кстати, я хотел ещё сказать, что нас приглашают сегодня на обед поэты, и…

Вера. Ты никуда не пойдёшь! Тебе отдых нужен. Я пошлю слугу, чтобы он извинился, объяснив причину.

Габриэль. Хорошо, спасибо. Побудешь рядом?

Вера. Непременно, но я на секундочку отойду послать слугу. (Выходит в коридор и без сил падает на пол, начиная горько рыдать, прикрыв рот, чтобы не шуметь.) Он забыл. Но какая же я эгоистка! Он ударился головой, а я плачу из-за того, что он забыл, как я ему открылась, а он ответил взаимностью. Но зато слегка ушла и боль. Если, чтобы вспомнить мои чувства, ему придётся вспомнить и ту боль, то пусть забудет навсегда. Мне достаточно знать, что он меня любит. (Вытерла слёзы и пошла искать слугу.)

Сцена четвёртая

Спальня Габриэля.

Габриэль лежит и читает. Входит слуга.

Слуга. Сэр, к вам посетитель.

Габриэль. Кто же это?

Слуга. Господин Вин.

Габриэль. Интересно. Хорошо, пусть войдёт. (Слуга кланяется и уходит, а потом заходит Вин.) Садись где хочешь. (Вин берёт стул письменного стола, ставит рядом с его кроватью и садится.) Как прошёл обед? (Продолжает всё это время демонстративно читать.)

Вин. Отложи, пожалуйста, книгу. (Габриэль откладывает.) Поэты попросили меня узнать, как ты себя чувствуешь.

Габриэль. А зачем ты согласился, если не хотел? Или ты из тех, кто делает то, чего не хочет, лишь потому, что «надо»?

Вин. Нет, я не из таких: их просьба совпадала с моим желанием. Что касается обеда, его перенесли, чтобы тебе было удобнее.

Габриэль. Как же поэты чутки!

Вин. Да, это так. Ты сильно ударился?

Габриэль. Просто большая шишка, даже раны нет, но я пока отлёживаюсь, чтобы Верка не беспокоилась.

Вин. Твоя девушка?

Габриэль. Просто подруга, нет, не просто: она мой лучший друг, светлейшая душа, мой вечный лучик.

Вин. Впервые слышу, чтобы ты о ком-то говорил так нежно, кроме себя.

Габриэль. Мы просто мало знакомы.

Вин. К тому же плохо познакомились.

Габриэль. Иногда я не слежу за тем, что говорю.

Вин. Серьёзно? Я не заметил. (Габриэль улыбнулся.)

Габриэль. Я настроен к чужим людям чаще всего плохо, особенно если между нами подразумевается конкуренция.

Вин. Но почему же конкуренция? Я не люблю это слово! Мы разве друг другу противоречим? У нас ведь цель одна – искусство. Так в чём же проблема? Почему надо без причины разжигать конфликт? Зачем вообще конфликтовать?..

Габриэль. А ты нежнее, чем я думал: с виду ты высечен из сурового камня; хотя нежность я видел в твоей кисти, очень мало её там было, но всё же она была.

Вин. А ты, оказывается, можешь выражать и ощущать горечь, а не одну лишь пустую радость: это также видно по твоим картинам, но не очень было видно по тебе.

Габриэль (смеётся). Ух ты! У меня сразу картина в голове появилась.

Вин. Какая же?

Габриэль. Я напишу нас в абсолютном нашем проявлении. Знаешь, как назову?

Вин. И как же?

Габриэль. Единство и борьба противоположностей.

Вин. Очень хорошо. Я тебе нужен как натурщик?

Габриэль. Нет, это простая работа, а такие работы я делаю по памяти. Но не суть – когда будет в итоге обед?

Вин. Когда ты поправишься.

Габриэль. Скажи поэтам, что завтра.

Вин. А как же твоя подруга: она согласится?

Габриэль. Думаю, да.

Вин. Тогда передам. Всё, не буду больше отвлекать от чтения. (Идёт к выходу.)

Габриэль. Вин. (Он останавливается.) Прости и спасибо.

Вин. Прощать нечего, а за благодарность и я благодарю. Увидимся завтра… Габи.

Габриэль. Обязательно, пока. (Вин уходит.) Я и так уж знал, что он не дурак, но он ещё и сердцем не слеп. (Входит Вера.) Доброе утро, как на новой кровати спалось?

Вера. Неплохо. А кто к тебе приходил?

Габриэль. Другой художник.

Вера. И что?

Габриэль. Мы поговорили, первое впечатление обманчиво: он неплохой парень.

Вера. Как ты себя чувствуешь?

Габриэль. Хорошо, а ты выглядишь так, будто всю ночь плакала: глаза красные, а под ними пребольшие мешки. Что-то случилось?

Вера. Я переживала.

Габриэль. Я уже в порядке, глупышка, не плачь из-за таких мелочей. Мне настолько лучше, что завтра мы с тобой пойдём на обед в Братские Земли.

Вера. Может, лучше ещё денёк отлежишься?

Габриэль. Я и так лежу сейчас по твоей просьбе. Я бы сейчас лучше пошёл в мастерскую и начал уже над чем-то работать: у меня уже голова вся горит от идей.

Вера. Давай договоримся: ты сегодня весь день лежишь, тогда завтра пойдём на обед, а чтобы тебе не было скучно, я принесу тебе мольберт и краски.

Габриэль. Хорошо.

Вера. А я пока подумаю, что надеть на завтрашний обед.

Габриэль. Хорошо, что напомнила. Рано утром мне кое-что принесли и повесили в шкаф, посмотри. (Вера открывает шкаф и достаёт десять платьев различных цветов и фасонов.) Хотел извиниться за то, что заставил беспокоиться. Вообще, изначально я хотел подарить без повода, но он, к сожалению, появился. Ничего, потом и без повода что-нибудь подарю. Ещё кое-что, пока не забыл. (Переводит ей через телефон двести тысяч.) Это на всякие расходы.

Вера (тронутая и умилённая). Спасибо большое. (Обнимает его нежно.) Я так понимаю, поэты тебе уже заплатили.

Габриэль. Да, и я уже всё потратил.

Вера. Как всё? Платья такие дорогие? Тогда я их не приму.

Габриэль. Успокойся, гордячка: я ещё Маме перевёл пятьсот тысяч.

Вера. Ты с ней говорил?

Габриэль. Нет.

Вера. Может, позвонишь ей?

Габриэль. Я не хочу с ней говорить.

Вера. Совсем?

Габриэль. В ближайшее время уж точно.

Вера. Ты так уже год говоришь… Почему ты такой мелочный? У тебя такая душа! Как ты можешь держать обиду на Мать?! Тем более за что? Да, она тебя не понимала, но она твоя Мать. Неужели твоя христианская душа не может простить даже родную Мать? Тогда о каком прощении врага может идти речь? Тогда о какой вере может идти речь? Как ты с таким умом, с таким живым сердцем можешь быть рабом мелкой обиды? В тебе есть Бог, лишь когда тебе то удобно? Что Толстой говорил об обиде, помнишь? Говорил, что ты ею отравляешь сам себя. Так знай же, что ты обидел меня, но также знай, что я уже тебя простила, но всё равно: ты мне делаешь больно, ты мне душу рвёшь!