Текст книги "Враг един. Книга первая. Слуга отречения"

Глава 2

Наводка была так себе – это Кейр понял почти сразу. Замок не поддался ни с первой, ни со второй попытки, и тогда его пришлось, чтобы не терять драгоценных минут, просто выломать вместе с круглой золотистой ручкой и целым куском белой дверной панели. Треск дерева показался в первый момент оглушительно громким, и Кейр сквозь зубы чертыхнулся, хотя и проверял накануне, что все квартиры на этом этаже в будние дни пусты как минимум до полудня.

Гостиная. Стеклянный плафон над дверью в виде пронзённого стрелой сердца. Серые стены, фоторепродукция с Эмпайр Стейт Билдинг в рамке у окна, низенький полукруглый диван в углу, на барной стойке валяется старый выпуск «Нью-Йорк Таймс». В окне, наполовину скрытая желтеющими кленовыми кронами, виднеется красная кирпичная стена противоположного дома с окнами-арками; на лакированных половицах лежат два косых пыльных прямоугольника солнечного света.

Кейр торопливо скинул на пол диванные подушки. Где же эта долбаная хипстерша может хранить свои бирюльки, а?

Если ему не удастся ничего найти, ему крышка. Ему просто нечем больше расплачиваться с Бугром. А тот поставил его на счётчик и совершенно точно больше не станет долго ждать.

Спальня… Резкий запах то ли освежителя воздуха, то ли каких-то мерзких приторных духов, бьющий в ноздри. Дурацкий трёхногий пуфик, укрытый розовым ковриком из искусственного меха. Перевернуть пуфик. По нулям.

Руки мерзко влажнели под резиновыми перчатками.

За входной дверью в коридоре отчётливо заскрипели деревянные половицы.

– Барбара? – раздался дрожащий старческий голос с лестницы.

«Если что, я его вырублю, – подумал Кейр. – Прости, не обижайся, дедуля, но лучше не лезь, не лезь…»

– Барбара, ты дома? У тебя тут дверь…

Шкаф. Вытряхнуть постельное бельё. Пусто, везде пусто… Чёрт!!

– Алло, полиция? – спустя ещё примерно минуту донеслось с лестничной площадки. Дедуля умненький, дедуля боится лезть на рожон. Вот и славно. – У меня тут, кажется, соседку ограбили… да… нет, не заходил… адрес, да, записывайте…

Кейр высыпал на лимонно-жёлтый в чёрную крапинку ковёр (и как только у этой бабы глаза не вытекают каждый день на такое смотреть?!) содержимое ящика прикроватной тумбочки. Какие-то флакончики, блокнотики, пачка тонких сигарет, губная помада, вышитый бабочками кожаный очечник… ярко-красный, очень реалистично выполненный вибратор. Тьфу ты, блин…

Морщась от боли, он наклонился и пошарил вытянутой ладонью за серой коробкой кондиционера под окном. Ничего…

После последней встречи с «байк-клубом» у Кейра болели все рёбра и он через раз мочился кровью. В следующий раз, если он не принесёт Бугру капусту, тот его просто прикончит, в этом нет уже никаких сомнений. Он так и сказал тогда, отвешивая распластанному на асфальте Кейру последний пинок по почкам: «Не найдёшь, тогда уж мне самому придётся навестить тебя и твою семью… и боюсь, что это будет последняя наша встреча…» А затянутые в кожу амбалы из его стаи стояли вокруг и любовались зрелищем.

И эти грёбаные суки действительно знали, где он живёт.

Назад в гостиную. Снова исцарапанная деревянная стойка с развешанными над ней бокалами. Белый кухонный кафель в мелкий бежевый цветочек. Магнит-открывашка на холодильнике в виде Суперволка – ха, он тоже эти комиксы собирал в детстве.

Где, где, где?!

Серые кухонные шкафчики. Бутылочка пива с маленькой пятиконечной алой звёздочкой на этикетке, стыдливо припрятанная за горой разноцветных пластиковых коробок (Кейр мгновение помедлил, а потом сунул бутылку за пазуху). Множество жестяных ящичков на верхней полке. На пол, всё на пол. Кофе, соль, мука, рис… пусто… сахарница…

Тяжёлая банка в виде белого фарфорового слоника с загнутым вверх хоботом рухнула вниз, треснув острым краем как раз по косточке на ступне. Кейр тихо взвыл, хрипло выматерился, глянул на пол…

Да-а-а! Вот оно!

Ему показалось, что с улицы слышатся звуки сирен. Проклятье!!

Позавчера он официально стал совершеннолетним, а значит, рассчитывать на поблажки от правосудия больше не приходилось.

Кейр присел на корточки и стал лихорадочно собирать с пола и распихивать по карманам бесконечные цепочки, колечки с цветными камешками, пару тонких золотистых браслетиков – может быть, действительно золото? – какие-то серьги, тоже с камешками…

На лестнице послышался тяжёлый топот ног.

Дурацкие браслеты никак не влезали в карман джинсов, и тогда Кейр, снова чертыхнувшись, нацепил их себе на запястья и бросился к окну. Выход на пожарную лестницу… чёрт, заперто… Он содрал с крючка рядом с газовой колонкой белое кухонное полотенце с жёлтыми мишками и намотал его на руку. Удар, ещё удар, звон разбитого стекла, задвижка. Готово! Спускаться вниз пролёт за пролётом показалось слишком долгим, и Кейр прыгнул на подвесную лестницу вдоль перил. Высоты бояться было некогда, и он пополз вниз, быстро-быстро, как обезьяна, перебирая руками и ногами.

До земли оставался какой-то один этаж, когда кисти обеих рук на холодных как лёд ржавых скобах внезапно свело какой-то сумасшедшей по силе судорогой. У Кейра закружилась голова, сознание резко поплыло, перед глазами закрутились огненные шутихи. Он зажмурился и резко сделал пару глубоких вдохов-выдохов, пытаясь прогнать дурноту – да что же с ним такое? чёрт, нельзя медлить! – но пальцы всё равно ослабли, неумолимо делаясь какими-то ватными. Кейр чуть было не сорвался, но в последний момент умудрился-таки снова перехватить скобу скрещенными руками и безуспешно попытался расслабить сведённые мышцы. Ничего не получилось: тело только окатило жаркой дрожью, словно водой из горячего душа, а потом его ладони всё-таки разжались.

На счастье, Кейр грохнулся не на брусчатку, а на газон, причём довольно удачно, лишь в кровь разодрав себе оба колена и больно треснувшись головой о край пожарного гидранта. Почти не замечая боли, он сейчас же вскочил и бегом кинулся прочь из двора.

Оказавшись на улице, Кейр заставил себя перейти на быстрый шаг и миновал в таком темпе ещё пару кварталов, дисциплинированно останавливаясь перед каждым пешеходным светофором, если на том мигала светящаяся красная ладошка. Всё, теперь его точно никто не схватит с поличным. Он давний житель Бруклина и вполне законопослушный гражданин, просто выходил до ближайшего магазинчика за сигаретами, а теперь вот гуляет, наслаждается погодкой, а что, ребята?

Погодка, кстати, и правда была что надо. Сентябрьское солнце припекало макушку почти что по-летнему; наполненный ароматом кленовых листьев густой прохладный воздух обжигал горло, но казался почти сладким, как родниковая вода.

Разгорячённые щёки пылали от быстрой ходьбы. Кейр остановился под тёмно-синим тентом напротив маленькой стеклянной витрины, переводя дух. За стеклом в полумраке смутно виднелись ряды включённых стиральных машинок; к дереву напротив был прикован ржавый остов велосипеда со снятыми колёсами. На улице не было ни души.

Ладоням было жарко, и Кейр только тут вспомнил, что на них всё ещё надеты резиновые перчатки. Парень стянул их с рук, небрежно закинул в стоящий около двери зелёный мусорный бак на коротких ножках…

…и вдруг осознал, что руки у него совершенно чёрные, а пальцы вытянуты, как у обезьяны, и покрыты чёрной блестящей шерстью.

Совершенно рефлекторно Кейр зажмурился и потёр руками глаза. И понял, что прикасается пальцами к какой-то… звериной морде. «Да что. Со мной. Нахрен. Такое?!!»

Дыхание вдруг резко застряло в груди, как будто горло заткнули пробкой. Кейр рвано выдохнул и словно бы со стороны услышал, как из полуоткрытой звериной пасти вдруг вырывается какой-то хриплый, полный ужаса полустон-полувой. Почти захлебнувшись этим непроизвольным мучительным звуком, парень снова посмотрел на свои руки, потом на ноги – нечеловеческие, босые, с широкими ступнями и тонкими блестящими когтями на кончиках пальцев. Откуда-то из желудка поднялась стремительная, как тошнота, неуправляемая паника.

Кейр перевёл взгляд на своё отражение в витрине прачечной… и увидел стоящую на задних лапах покрытую чёрной короткой шерстью тварь, вроде бы похожую на орангутанга – но то ли с волчьей, то ли с медвежьей клыкастой башкой на толстой шее.

Чувствуя, что начинает дрожать, Кейр медленно протянул руку к стеклу.

И жуткая тварь, глядящая на него из отражения, сделала то же самое.

* * *

– Привези мне бумеранг, – сказала Грета и щелчком отправила в переполненную пристенную пепельницу, сделанную из засыпанной песком старой жестяной раковины, остатки самокрутки. Грета была из тех гурманов, которые предпочитали курить исключительно на свежем воздухе, особенно когда в помещении уже хоть топор вешай. – Я читала, что там продаются настоящие бумеранги ручной работы. Которые аборигены вырезают.

– Ни за что не поверю, – сморщила тонкий носик Айминь, в четвёртый раз пытаясь вслепую превратить воронье гнездо на растрёпанной после танцев голове во что-нибудь, хотя бы отдалённо напоминающее причёску. – Спорим, что у них там тоже всё китайское?

– Сознайся, экономишь иногда на подарках малозначительным знакомым, а? – хихикнула Верена и пихнула Айминь в плечо, с наслаждением втягивая в себя благоухающий недавно прошедшим дождём ночной воздух. Несмотря на плывущие в нём тонкие табачные струйки, после почти шести часов на провонявшем потом и дымом танцполе это казалось необыкновенно изысканным удовольствием.

– Вот тебе смешно, – укоризненно сказала Айминь, скептически разглядывая себя в зеркале карманной косметички. – А для меня в путешествиях чуть ли не самая главная проблема – найти какой-нибудь сувенир, не отштампованный у меня же дома за ближайшим углом.

Верена снова хихикнула, стянула с себя серую ветровку с вышитым на левой стороне груди логотипом в виде отпечатка волчьей лапы и завязала её рукава себе вокруг пояса. Осенняя ночь радовала теплом – должно быть, последний или предпоследний раз в этом году.

«Когда я вернусь от папы, наверное, будут уже вовсю опадать листья, – подумала Верена. – И дни будут становиться всё короче, и останется только терпеливо ждать открытия первых рождественских ярмарок, которые хоть как-то разгонят зимнюю тоску. А вот у них там, в южном полушарии, сейчас вроде бы должен быть почти апрель…»

Из-за мятой исцарапанной железной двери клуба, сверху донизу изрисованной цветными маркерами и исклеенной многочисленными агитационными наклейками (кажется, здесь отметились все – от защитников животных до борцов с мировой закулисой), доносились монотонные гудящие басы. На ровным слоем покрывающих асфальт лужах подрагивали в такт с этими басами цветные блики от развешанных над головой мигающих гирлянд. В ушах всё ещё немного звенело от музыки.

Грета убрала в карман куртки тонкую золотистую зажигалку и глянула на часы:

– Ну что же, если тебе повезёт быстро добраться, пару-тройку часов сможешь, может быть, даже поспать до самолёта, – она ехидно улыбнулась Верене ярко накрашенными губами.

– Ай, да брось ты, – поморщилась та. – По дороге высплюсь. Сутки лёту, мама моя. Что там ещё делать-то? И добираться мне отсюда ровно десять минут по прямой ветке, так что через полчаса буду уже спать как младенчик, даже не сомневайся…

Девушки обнялись, похлопав друг друга по спине.

В голове у Верены чуть гудело после нескольких бокалов вина с минералкой, но в целом она чувствовала себя прекрасно. Улица в этот час уже затихала, но из кальянной напротив всё ещё доносилась негромкая музыка. Около турецкой закусочной – видимо, из тех, что работают до последнего гостя, – дразняще пахло кебабами и пиццей. Круглосуточные магазинчики призывно мерцали пёстрыми витринными табличками. Мимо Верены прокатил сосредоточенно-насупленный велосипедист в шлеме, раскрашенном под скорлупу кокосового ореха, и с пластиковой красной корзинкой из какого-то супермаркета, прикрученной скотчем к багажнику. В чернильно-синем небе над головой, словно наклеенная светодиодная аппликация, светила луна.

«Надо будет засунуть в чемодан бутылку шнапса для папы с Алексом, – напомнила себе Верена, сворачивая на широкую, утопающую в тени аллею. – Чтобы им там, хи-хи, не так скучно было корпеть над своими мозгодробительными биологическими проектами. Как всё-таки удобно, что подземка работает по ночам», – подумала она, рассеянно разглядывая слабо подсвеченную лепку на стенах домов. Ждать ночного автобуса и ехать криулями через полгорода было бы однозначно намного менее увлекательно. Вот если бы ещё везде светили нормальные фонари, как в Париже, а не эти энергосберегающие недоразумения… Верена внимательно посмотрела себе под ноги. В этой части Кройцберга жители, судя по всему, исторически считали себя выше того, чтобы убирать за братьями своими меньшими…

Внезапно слева от неё раздался протяжный трудноопределимый звук, напоминающий то ли скрип, то ли всхрап. В воздухе как будто бы что-то изменилось, и Верене почудилась смутная, гудящая вибрация вокруг себя – так бывает, если вывернуть на полную громкость работающие колонки аудиосистемы, отключенные от компьютера. Верена вздрогнула: ей померещилось, что между стволами разлапистых платанов стремительно проскользнула большая серая тень, а потом серо-синие сумерки совсем рядом на мгновение обрели… отчётливую форму какого-то существа.

Оно походило на гигантскую ростовую куклу, только вот там, где у таких кукол обычно бывают пришиты глаза, виднелись две широкие круглые дыры, сияющие ярким лимонно-жёлтым светом, как фонарики. Существо с хрипом вздёрнуло вверх длинные когтистые лапы, и Верене показалось, что окружившая её вибрация складывается в какие-то едва различимые, растянутые слова – нечто вроде «смотри-и-и» или «бери-и-и»… И в следующий же момент странная фигура исчезла, а прямо перед лицом Верены, окатив её волной вонючего спёртого воздуха, снова мелькнула огромная тёмная тень. В лунном свете Верена успела различить широкие перепончатые крылья, покрытую чёрными наростами страшную морду, как у бультерьера, и жёлтые, влажно поблёскивающие вытянутые клыки. Верена судорожно отмахнулась от твари руками, хватая ртом воздух, и чуть было не упала на траву.

…вокруг было темно и тихо. Едва слышно шуршали перебираемые ветром листья под ногами, на виднеющейся впереди за деревьями улице сердито просигналило проехавшее мимо жёлтое такси.

Верена потёрла руками лицо и нерешительно огляделась. «Мама моя, я что, травки в клубе надышалась, – мелькнуло в голове. – Говорят, что пассивных курильщиков тоже с неё иногда ведёт… Ладно, сейчас мимо автобусной остановки, налево – и под голубенькую арку подземки. Надо всё-таки постараться поспать сегодня», – подумала Верена, отчаянно пытаясь не обращать внимания на неясную, давящую тревогу, отчего-то занозой засевшую в груди.

– Э-эй… А куда это мы торопимся, такие кра… красивые? – неожиданно раздался прямо у неё за спиной нетвёрдый мужской голос с абсолютно неопределимым акцентом. Пахнуло сладковатым марихуанным дымком. – Может быть, тебя, это… проводить куда? Хочешь, провожу?

– Слушай, отвали, а? – Верена выругалась про себя и, не оборачиваясь, ускорила шаг, пытаясь быстрее дойти до светящейся в темноте остановки.

– Вот вообще не пытаешься быть вежливой, да? Что ж вы, бабы, сучки-то такие все? – Верена почувствовала, как чужая рука схватила её за локоть и резко дёрнула назад.

Вот чёрт.

– Эй, руки убрал! Пусти, я сказала! – Верена попыталась вырваться, но хватка на её руке неожиданно окрепла.

– Нет, ты мне скажи… Почему. Нахрен. Вы. Все. Такие сучки? – невидимый в темноте парень притянул её к себе за локти, дыша в затылок перегаром, и Верена почувствовала мерзкий холодок нахлынувшего испуга. У неё почему-то резко свело запястья.

– Отпусти!! – девушка с силой треснула каблуком ботинка по невидимой в темноте ступне, одновременно пытаясь свести руки на груди и двинуть парня локтем под дых.

И вдруг она почувствовала, как её тело волной окатывает обжигающим жаром – словно поток горячей воды заструился сверху вниз по коже, и почти сразу же Верена услышала оглушительный болезненный вопль за своей спиной. Сжимающие её локти пальцы исчезли. Вокруг почему-то сделалось очень светло; Верена бегом бросилась вперёд, но услышала за спиной отчаянно подвывающий, почти скулящий голос и всё-таки замерла, оборачиваясь.

Здоровенный плечистый чернобородый парень отчаянно тряс руками в воздухе, глядя на неё с выражением какого-то потустороннего ужаса на лице. Потом он попятился, запинаясь, и вдруг резко развернулся на пятках и кинулся прочь. Почему-то Верена очень хорошо видела всё это, как будто пространство вокруг неё осветили прожектором. В лучах непонятно откуда взявшегося света она могла отчётливо разглядеть деревянную лавочку под кустом сирени, огромные липы по сторонам аллеи, покрытую лужами и усыпанную окурками песчаную дорожку под своими ногами…

Руки жгло, словно Верена только что по локоть засовывала их в кипящую воду.

И вдруг она увидела свои ладони.

Постепенно затухая, от них распространялся ровный, огненнолучистый, очень, очень яркий золотистый свет.

* * *

Тимка проснулся от холода. Отсыревшая постель совершенно не грела, наоборот – сухая одежда, в которой он лёг под одеяло, пропиталась влажным, несвежим и нежилым душком и теперь, неприятно холодя, липла к телу.

Он встал, с пронзительным скрипом распахнул дверцу старого рассохшегося шкафа, порылся на полках и натянул на себя вылинялый свитер с оленями, а поверх него – синтепоновую куртку с оторванным карманом. В таком виде Тимка попытался было снова лечь, но сон, конечно, больше не шёл.

Тогда он снова встал, ёжась, слез с продавленной тахты, сунул ноги в кроссовки и прошлёпал в прихожую-кухню. Пошарил в застеленном белой клеёнкой пристенном шкафчике, вытащил старую электроплитку, вставил вилку в розетку и выкрутил выключатель на максимум. «Хорошо хоть, электричество есть в доме, а ведь могли бы и отключить», – подумал Тимка, держа озябшие пальцы над маленьким раскаляющимся диском и стуча зубами. Запястья болели, кисти рук словно бы свело от холода. А может быть, они просто затекли во сне…

Тимке хотелось есть, а есть в доме было нечего – только в ящике кухонного стола среди алюминиевых ножей и вилок нашёлся прошлогодний батончик мюсли с истёкшим сроком годности, и мальчик со вздохом надорвал упаковку, откусил маленький кусочек и уставился в окно.

За мутноватым стеклом, покрытым ажурной филигранью первой осенней изморози, виднелся занимающийся рассвет над одинаковыми тёмными крышами дачного поселка – пока ещё очень-очень ранний, тусклый, серовато-розовый, без единого солнечного луча. «Интересно, который сейчас час – во сколько вообще начинает светать в сентябре?» Тимка не помнил. Пластмассовые часы на стене кухни остановились, а мобильник он специально оставил дома.

Дома…

Мальчик некоторое время бессмысленно рассматривал узор на пожелтевшей тюлевой занавеске, обводя пальцами вышитых на ней то ли змеек, то ли ящериц с короткими перепончатыми лапами. В детстве он сочинял сказки про эти картинки. Про смелых ящерок в услужении у хозяйки Медной горы.

Тогда он ещё приезжал сюда с родителями. Совсем малышом, первоклашкой. Уже шесть лет назад.

Так давно.

Тимка отпер входную дверь и вышел на крыльцо.

Холодный утренний воздух был напоен терпкой сыростью ранней осени. Дома вокруг стояли угрюмо-серые, тоскливые и неуютные, будто вымершие. Земля местами была покрыта тонкой блестящей ледяной корочкой – ночью, видимо, были заморозки. На пожелтевшей траве перед домом лежало плотное покрывало белесого ледяного тумана, и вместе с этим туманом землю укрывала глубокая-глубокая тишина. Вот так бы, наверное, и выглядел мир совсем без людей…

«А ведь ещё вчера было так ясно и тепло», – подумал Тимка. И к кому ему теперь идти? Домой он не вернётся, это точно. Вот не вернётся, и всё. Дудки.

По запястьям наконец-то перестали бегать противные колюшки, и Тимка почувствовал, как холод понемногу его отпускает.

– Куда же мне пойти, а? – спросил он вслух.

– Куда захочешь… – вдруг раздался за его спиной негромкий женский голос.

Мальчик вздрогнул и обернулся. На серых рассохшихся досках крыльца стояла женщина. Очень… очень странная женщина. Она выглядела на фоне их дачного домика так же неуместно, как могла бы выглядеть картина из Эрмитажа на стене его увешанной плакатами девятиметровки в тёткиной двухкомнатной квартире.

Женщина как будто сошла с иллюстрации к какой-то старинной книжке – лучшего сравнения Тимка не мог подобрать. Её длинное, глухое чёрное бархатное платье с меховой оторочкой было перевязано широким пурпурным кушаком, вышитым золотыми нитями. Вытянутые концы тёмно-красных замшевых туфель загибались вверх. Лёгкое серебристое покрывало прятало густые тёмные волосы, прижатое сверху тяжёлым бронзовым венчиком в виде множества переплетающихся маленьких змеек с изумрудными глазами. «Настоящая Серпентина», – подумал Тимка. Как в сказке про золотой горшок.

Женщина смотрела на него и улыбалась.

– Тебе теперь всё можно, – тихо повторила она. – Всё, что тебе захочется.

Сначала Тимке отчего-то показалась, что женщина сказала это по-испански – Тимка второй год учил в школе испанский язык и мог уже иногда разбирать на нём простые фразы. Секундой позже он понял, что все слова были произнесены по-русски. Тимка просто слышал каждое слово как будто бы за мгновение до того, как женщина открывала рот.

Он тряхнул головой, но странное ощущение не исчезало.

«Да я же просто ещё сплю», – дошло до него вдруг. В самом деле, это же только во сне можно засомневаться, на каком именно языке к тебе обращаются. Тем более что кроме русского, Тимка никаких языков никогда больше и не знал…

– Бывают такие сны, – на пробу сказал он, просто чтобы услышать собственный голос. – Когда я вроде бы уже проснулся и встал, а потом вижу в окне вместо парковки с тёткиной машиной всякие пейзажи. Очень необычные и яркие, совсем как ты сейчас. Но я всегда понимаю, что сплю.

Тимка действительно всегда это понимал. Он научился этому ещё в детском садике, когда не мог уснуть в тихий час – вроде бы спать, а вроде бы бодрствовать, видеть цветные сны и наблюдать за ними со стороны, или пытаться ими управлять. Это была очень интересная игра. Он всегда её любил.

Женщина покачала головой, и маленькие зелёные камни в её венце заискрились:

– Даже не знаю, Тим… Мне уже очень давно не снились сны.

Тимка провёл пальцем по перилам крыльца. Ну конечно же он спит. Вот и перила – они кажутся тёплыми, как будто нагретыми солнцем. А ведь на улице – раннее пасмурное осеннее утро. Значит, он на самом деле спит сейчас внутри дома, пригревшись в тепле, а всё это ему просто мерещится.

– Ты знаешь моё имя, а я не знаю твоего, – сказал он. – Но это ничего, я понимаю, что во сне всегда так бывает.

Женщина снова улыбнулась:

– Ты можешь называть меня Милис, – сказала она. – Донья Ми лис…

– Хочу этот сон подольше. Знаешь, они всегда так быстро кончаются, как только понял, что спишь, – пожаловался ей Тимка. – А там надо будет опять думать, что делать дальше. Куда деваться. А может быть, она сама за мной приедет и разбудит. Не дура же. Наверняка сообразит, что я здесь. А я не хочу.

– Ты всегда можешь изменить свой облик, – прозвучал в его ушах мелодичный голос. – Как захочешь. Ты хотел бы?

– А как это делается? – спросил Тимка.

Женщина шагнула ближе, взяла его руки в свои и крест-накрест приложила к его груди:

– …вот так. Сожми кулаки, Тим. Покажи мне зверя.

Сперва Тимка не почувствовал ничего особенного, но уже спустя несколько секунд у него вдруг отчего-то резко зазвенело в ушах. По напряжённым рукам от ладоней к плечам прошла волна мелкой вибрации, и тут Тимка ощутил, как всё его тело внезапно окутало жаром; запястья заболели, как будто их накрепко перетянули верёвкой.

И в следующий момент… что-то изменилось.

Крошечные колюшки защекотали сначала лицо, а потом и всё туловище; ледяной воздух вокруг сделался каким-то густым, одновременно сладким и терпким. Тимка рефлекторно сделал глубокий вдох и вдруг понял, что туман, лежащий на земле, словно проникает внутрь его тела, растворяется там, и от этого ощущения ему вдруг делается очень легко, будто он потерял часть собственного веса. Так легко, легко и беззаботно…

– Какой славный… – нежно сказала женщина. – Я буду звать тебя Аспид.

Преисполнившись какого-то странного волнения, Тимка обернулся к зеркалу, висящему на столбике крыльца.

С отражения на него большими синими глазами с широким вытянутым зрачком и подвижными разделёнными веками глядело… больше всего это существо напоминало ящерицу с продолговатой мордой, покрытой мелкой серебристо-серой чешуёй, но с почти человеческими губами и с маленькими заострёнными ушками. На груди у существа Тимка разглядел едва заметный узор в виде тёмных поперечных полосок. Он не мог видеть себя целиком, но сразу же посмотрел на свои руки – непривычно мускулистые и гибкие, оканчивающиеся крупными лапами с маленькими перепонками у основания пальцев и короткими загнутыми когтями.

Тимке не было ни страшно, ни странно – но так ведь оно всегда и бывает во сне.

– Откуда взялся этот облик? – только и спросил он.

– Из твоего подсознания, – ответила донья Милис. – Ты теперь не человек, материальное не властно над тобой… Как и над всеми нами.

– А кто вы такие?

– Мы – власть, мой мальчик. Мы хотим восстановить справедливость в мире, чтобы каждый в нём получил то, чего он на самом деле заслуживает. – Она взяла его руку, нет, его лапу в свою горячую узкую ладонь с длинными пальцами, унизанными старинными тяжёлыми перстнями. – Показать тебе, на что ты способен?