Текст книги "Просветленные"

– Простите, это что же, очередное общество потребителей? – уточнил один из присутствующих.

– Что-то вроде того, но это неважно, как называться, – сказал докладчик. – Важно, что все вместе мы будем считаться оптовыми покупателями, а значит, получать оптовые скидки. А это, друзья, немало. Только не разменивать их по мелочам, а накапливать.

– И где же они будут накапливаться? – опять уточнил сомневающийся.

– У вашего покорного слуги, господа, то есть у меня, – просто ответил выступавший.

– И что же, опять всем поровну? – спросил князь.

– Ну нет, конечно, кто больше внесет, тот больше и получит, – сказал автор идеи быстрого обогащения.

– Так значит, опять и вносить еще что-то надо, – разочарованно заметил мужчина средних лет.

– Да, но совсем немного, изначальный взнос – по двести рублей. А там кто сколько пожелает. Но чем больше ваших денег будет вращаться, тем больше и окажется процент доходов.

– А где все это, простите, будет вращаться, у вас в кармане, что ли? – засомневались присутствующие.

– Да и где гарантии? – послышалось со всех сторон. – Вот вы академик какой-то академии, а где она существует?

– Моя академия элотациологии виртуальная и существует в Интернете. Можете записываться ко мне на прием, там досконально все и обсудим. Там все это и будет вращаться. И потом, в обмен на деньги я вам выдаю мою база-карту, – показал он собравшимся пластиковую карточку, на которой было действительно написано «база-карта» и еще какой-то адрес в Интернете.

– Ну ладно, Склифосовский, записывай меня, – тыча двумя сторублевками, заявил все тот же подвыпивший гость. – Риск небольшой, а вдруг сработает? – пояснил он свое решение окружающим. – Где-то же нужно разместить капиталы, – пошутил он.

Потянулись и другие желающие рискнуть. Димов с Феликсом отошли в сторонку еще выпить.

– Ишь как в сказки верят, – усмехнулся Димов. – Слушай, а ты заметил, у него на лице какая-то выхолощенность? Это, может быть, даже от психического расстройства. Интересный типаж.

– Еще бы, такие теории создавать – ум за разум точно зайдет, – рассмеялся Феликс.

– Ну что, друзья, а вы что же не вступаете в общество потребителей? Или ничего не потребляете? – спросила подошедшая Валерия.

– Потребляем, даже очень, но в наших магазинах чеки не дают, – пошутил Феликс, – мы на разлив берем. Слушай, подруга, а где ты действительно такого Склифосовского выкопала?

– Ну, это отдельная история, – рассмеялась журналистка. – Одно скажу: очень умные люди в эту лотерею играют и на очень даже высоком уровне.

– А мы пока воздержимся, – решил Димов, – посмотрим, что из этого выйдет.

– У нас ведь деньги занятые, проценты идут, поэтому особо рисковать не можем, – пояснил Феликс.

– Ну-ну, дело ваше. Хотя ставки-то небольшие, вон люди в очередь встали, – кивнула она на столпившихся вокруг Миловидова желающих поучаствовать. – И в этом деле хорошо успеть к началу.

Значит, опять пирамида… Махнув на все это рукой, друзья продолжили застолье в кругу облепивших их девиц, очень желавших познакомиться с известным режиссером. Время близилось к полуночи, и тусовка постепенно таяла. Совсем пьяненький, ушел под ручку с артистками кордебалета князь. Окруженный новыми вкладчиками, набрав, по-видимому, желаемое число участников, удалился и Миловидов. Гости потихоньку разбрелись. Вечер, что называется, удался.

* * *

Когда наутро Димов проснулся не в своей постели, он долго не мог понять, где он и с кем он. Усиленно стараясь вспомнить, как все-таки закончился этот странный прием, он по привычке потянулся за сигаретами, лежавшими на тумбочке, и, к своему удивлению, их нашел. Приятно затянувшись, он обнаружил вдруг пару зеленых женских глаз, по-видимому, давно уже за ним наблюдавших. Их рыжеволосая обладательница, завернувшись в простыню, сидела сбоку на широкой кровати и улыбалась.

– Ну и чему радуемся? – мрачно поинтересовался Димов, натягивая на тело одеяло.

– Я Лера, хозяйка, – тактично напомнила девушка, – а радуюсь тому, что мы теперь всегда будем вместе.

– Уж и всегда? – усомнился режиссер, затягиваясь сигаретой. – Скоро как-то. А парень ведь я ненадежный, однолюб, поэтому меня все бросают.

– А я не брошу: ты мне нравишься, потому что ты импульсивный и интересный, – ответила Валерия.

– Еще как бросишь – вот буду неделями ничего не видеть, кроме работы, ночевать в студиях, забывать про тебя, бредить по ночам своими героями. Тебе, такой красивой и гордой, все это быстро надоест, – мстительно предупредил Димов. – Знаю я вас, женщин.

– Ничего, сегодня бредил только мной, так теперь и впредь будет, – самоуверенно заявила Лера. – А вчера так прицепился, что Феликс никак не мог тебя увезти домой. Дебоширил тут, столько всего разбил. Решили тебя оставить ночевать.

– Да что ты! – испугался Димов. – А Феликс-то куда смотрел? Что, тоже сильно напился? – виновато спросил Димов. – Это со мной, конечно, бывает. Вот видишь, какой я нехороший. Наверное, еще и приставал?

– Напротив, очень хороший и стеснительный. Я сама тебя соблазнила, говорю же, ты мне интересен.

– Что есть, то есть. Я действительно интересный, даже очень, поверь, – сменил тон Димов. – Только, Ле-рочка, честно предупреждаю, даже такая красавица и умница, как ты, надолго меня не удержит, ну год, от силы два, а там уж извини… Уж такой я, видать, бракованный.

– А хоть два года, да мои. В такой компании не соскучусь, – отчаянно заявила Валерия.

– Ну смотри, тебе жить, – уже нежно обнимая новую подругу, согласился Димов, вполне довольный таким оборотом дела.

Значит, Господь все-таки послал ему музу, сжалился наконец, решил он про себя. Спасибо Ему за это, конечно, только хлопотно как-то, холостяку проще. Однако с пьянкой надо завязывать – до чего дошло, уже и женщину, с которой был, не помнит, какая она, кто ее знает. Хотя, наверное, приставал-то по пьянке точно. Что было, то было.

Угощая его завтраком, Лера радовалась тому, что слукавила. Как быстро все и сбылось! Вот он, тут, с ней рядом, такой импозантный, интересный, умный. И такой желанный, давно его заметила и влюбилась. А вся нежность у них еще впереди, зачем ему знать, что ничего у них пока не было. Пьяный, он проспал всю ночь один, а под утро она его разыграла. Так даже интереснее. И потом, в любви, как на войне, все приемы хороши. Как жаль, что прямо с утра вчера назначила монтаж интервью писателя и надо ехать в студию, откладывать нельзя, уже завтра эфир. А как хочется побыть вместе! Ну ладно, все еще впереди. И, быстро собравшись, она уехала, оставив его приходить в себя.

Димов пошел в ванную, но бритвы не было, и он просто поплескался в воде, приняв душ. «Ничего хоромы, подходящие», – одобрительно подумал он, разглядывая кучу всяких баночек-скляночек, флаконов с душистыми средствами.

– Вот люди, и все-то у них учтено, и как с этим всем управляться, знают! Истинная женщина! – восхитился он.

Зазвонил мобильный, это оказался Феликс, спрашивал, можно ли зайти, он был у подъезда.

– Заходи, раз уж такой вежливый, один я здесь, – разрешил Димов и подумал: «Деликатный, черт, хотя правильно, мало ли что тут у нас получилось…» – И как же ты меня здесь одного оставил?! – набросился он на вошедшего друга. – Ну что за глупости?

– Постой, так ты же сам остался, – удивился Феликс.

– Ага, и в такой вот альков сам залез, – кивая на роскошную постель, усомнился Димов.

– А то нет? – кивнул второй.

– Да ладно из меня дурака-то делать, – махнул рукой режиссер, – уж Лерка пусть, такие они теперь, бабы, а тебе зачем? Чего ей подыгрываешь?

– Ну не хочешь, пойдем домой, – предложил Феликс.

– Да неудобно как-то, мы вроде обо всем и договорились, – засомневался Димов. – Пускай. Как ты говоришь, муза тоже нужна, на улице такие не валяются.

– А то, – поддержал его верный приятель. – Давай лучше здоровье поправим да в студию поедем. Неужели не понимаешь – повезло тебе, – хозяйничая на кухне, рассуждал второй. – Какая женщина, мне б такую!..

– Чего ж теряешься? – продолжал сомневаться Димов.

– Мне бы свой семейный узел развязать. Совсем под горло затянуло. Катька болеет часто, наверное, гланды вырезать придется. Да аллергия у нее. Сможет ли перенести операцию? А Ирка второго собралась рожать, – сообщил он про жену.

– Ну и плодовитый ты, – удивился Димов, – стараешься, видать!

– Да нет, само собой получается. Позавтракаем? – спросил Феликс, открывая холодильник. – Тут остатки вчерашнего застолья.

– Мне бы кофе с коньячком, голова болит, – пожаловался Димов.

– Еще бы, столько выпили вчера… Ладно, сейчас сварю.

И, ловко подхватив кофейник, забросил туда уже измельченные зерна, залив их сырой водой. Через минуту благодаря его стараниям вкусно запахло арабикой.

– Мой рецепт, угощайся, – поставил он чашечку перед Димовым.

– И все-то ты здесь знаешь, – подозрительно заметил Димов.

– Ага, братец ее Женька – корешок мой старый, одноклассник, – наливая в рюмку коньяк, рассказывал Феликс. – А в Лерку мы все влюблены были. Да только в юности все это и осталось. Так что не сомневайся, чист я здесь абсолютно.

– Ну смотри, – миролюбиво согласился Димов. – Девка-то она интересная, что называется, огненная.

«Пускай, будь что будет», – решил он.

– Но если соврал – убью, – предупредил он приятеля.

– Прямо барышня кисейная! Тебя что, под венец прямо сейчас ведут? Будет время еще, разберешься. Все лучше, чем с этим молодняком возиться, – вчера вон от тебя отцепить их не могли. Целая стая набросилась. Так ведь это все ради ролей, – предупредительно заметил Феликс.

– Завидуешь, однако? Что, я сам-то уж ничего и не стою? – обиделся Димов.

– Да стоишь, поэтому Лерка всех и разогнала, а тебя оставила, давно ты ей нравишься, вот и просила тебя притащить, где ей еще познакомиться – ты ведь на тусовки не ходишь.

– Когда мне? Работать надо, – согласился Димов. – Поехали в студию, хочу над Дельфами еще помудрить, кое-что там надо доделать.

– Ну тогда по коням, – скомандовал Феликс, усаживаясь в машину.

– Поехали, – вконец успокоился Димов, мечтая уже о новой встрече с рыжей подружкой.

* * *

Валерия остановила машину около Останкинского пруда, решив немного пройтись. Здесь господствовала весна. Ярко светило апрельское солнце, в зеркальной глади воды отражались ветки деревьев с набухшими почками. Собиралась гроза, и дерзкий весенний ветерок совсем растрепал ее яркую шевелюру. Но это ничуть не тревожило. Сегодня все краски и ноты дня были мажорными. Она давно уже не испытывала такого душевного подъема. Весь мир был ею любим и должен быть с нею в согласии.

«За все Тебя, Господь, благодарю, – пришли на память бунинские строки, – Ты после дня тревоги и печали даруешь мне вечернюю зарю, простор полей и кротость синей дали…»

Как же прекрасны эти стихи и как они созвучны сегодняшнему настроению! Почему так хочется петь, кричать, кружиться в танце? Ах, как хороши такие обновляющие чувства! Нет, она согласна хоть в омут – лишь бы все это переживать снова и снова, лишь бы не было той бездушной рутины, в которой она находилась все последнее время.

В то, что счастье где-то есть, она верила всегда. Пусть даже оно очень далеко, за горами, за лесами и за синими морями. Другое дело, что оно может ее и не коснуться, и не коснуться даже, может быть, никогда. И ничего с этим не поделаешь – таковы уж законы мироздания. Но вот удача: оно само ее нашло и озарило своим золотистым светом! И вот она вся в нем сегодня купается. В довершение Лера опрокинула на себя любимый небесный ковш лепестков белых роз. И миллионы их, благоухающих, словно крупные белые снежинки, окутали весь пруд, всю башню, запутались в проводах и ветвях деревьев, в ее пушистых волосах и ресницах. Вон и идущая навстречу девушка, сладко улыбаясь, радовалась им, тоже мечтая о счастье.

Конечно, за все это счастье для равновесия ей придется скоро заплатить каким-то, может быть, мрачным, даже очень тяжелым переживанием. Но сейчас она не хотела об этом думать, она радовалась своему чувству как никогда. Ведь она давно уже привыкла собирать свое счастье по кусочкам, по каким-то бликам счастливых мгновений. Потому что счастья целиком, наверное, и не бывает. Но соединенные вместе, эти ослепительные моменты дают потом чудесную картину воспоминаний, возможность войти в бескрайнее море блаженства и радости, которого так не хватает в повседневной жизни. Это как в детстве, когда смотришь в игрушечный калейдоскоп, где, как по волшебству, складываются из кусочков зеркал разноцветные картинки, создающие светлый радостный праздник, похожий на веселую карусель.

Это, наверное, еще не любовь, а просто наваждение, но как же прекрасно такое чувство влюбленности! Человеку оно свойственно и даже очень, получается, необходимо! Ведь мы все рождены для счастья, а не для страданий! Она прощала сегодня и отпускала с благодарностью свое прошлое, как жизненный опыт, и оно не давило больше ей на горло. Она не интересовалась будущим. Зачем, ведь на все воля Божья. Так к чему лишние страхи и тревоги? Она жила здесь и сейчас.

– Боже, я снова родилась и с искренней молитвой сдаю себя всю на Твою милость. Сделай только, чтобы это мгновение длилось как можно дольше! – молила ее душа. Сознание наполнилось блаженством, а тело охватила сладкая болезненная истома. – Эгей, мне хорошо, и я этого не боюсь! – бросила она вызов всему свету.

– Гей-гей, – задорно подхватил вызов дерзкий ветерок, – не зазнавайся, надолго ли это?..

– А сколько есть, все мое, мое, мое!.. – так же дерзко прокричала она ему в ответ.

И веселый хоровод бело-розовых лепестков вторил ей вслед: твое, твое, конечно, твое, чье же еще, только твое… Показавшееся крыльцо Останкинского центра немного отрезвило. Достав удостоверение, Лера весело пробежала мимо охраны.

– А, вот мы где, – преградил ей дорогу главный редактор программы.

– Ой, Николай Андреевич, здравствуйте, – растерялась она.

– Здравствуй, здравствуй, красавица наша, – рассмеялся он. – Чего разрумянилась так? Глаза как ракеты, светятся от счастья.

– А что, разве заметно? – смутилась Лера.

– А то, прямо завидки берут, опять, наверное, какие-нибудь амуры голову кружат, а там тебя твои интервьюируемые дожидаются. Чего ж опаздываешь?

– Бегу, бегу, – заспешила она дальше.

– Обязательно, только запись, а то еще подерутся в эфире! – крикнул ей вдогонку главный.

«Кстати, какие такие гости? – соображала она на ходу. – А, ну как же, – вспомнила Лера, – редакторы журналов, один, кажется, прокоммунистического, а другой, наоборот, сорвиголова, суперрадикального. Но разве сегодня у нас запись?»

Так, есть такой диалог, проверила она в еженедельнике. Точно, сегодня, как же забыла, совсем из графика выбилась. Ну ничего, сейчас все поправим. И она заскочила в координаторскую уточнить номер студии для записи.

* * *

А приятели поехали на «Мосфильм». Припарковавшись, пошли к себе.

Около двери их ждала Христина.

– Дима, можно тебя? Поговорить надо, – взяла она под локоть режиссера.

– Это что, так срочно? – удивился тот.

– Срочно, Димыч, и очень важно! Они отошли в сторону.

– Ну, что случилось, чего такая бледная-то? – участливо спросил бывший муж, погладив ее по плечу.

– С Мотькой плохо!

– Чего так? Нездоров, что ли?

– Да нет, не в этом дело, – сказала она.

– Парню двадцать три, взрослый человек, успешный молодой художник. Хорошие эскизы нам к картине тут принес. Я их возьму. В чем дело? – удивился режиссер.

– Да это внешне. А так не в себе он, странные вещи с ним творятся, – тревожно сказала мать. – Ты бы поговорил с ним. Вроде как в секту его какую-то втянули.

– В секту? – удивился Димов. – Он же женился недавно. А где же Василина, жена его? Куда смотрит?

– Василинку он не слушает, отдалился от нее. Она мне жаловалась.

– Где он сейчас-то? – недоумевал Димов. – Дома? Слышь, Феликс, – поделился он с подошедшим другом. – Мотьку в секту затянули.

– Ну это же теперь модно у молодежи. Не переживайте особенно, – успокоил озадаченных родителей Феликс. – Сплошь и рядом такие случаи. Просто молодежь не знает, куда себя деть.

– Что значит куда? У него профессия в кармане – способный художник. Хорошая работа и явные успехи уже. Где, кстати, его эскизы к картине, давай посмотрим, – досадовал Димов.

Принесли эскизы.

– Ой, как здорово! – зашумели собравшиеся вокруг студийцы.

– Вот это Мишель, какой сильный образ! – восхитился Феликс, рассматривая эскиз. – Ну прямо в точку попал. Наш Саня даже на него похож. Я нашел, – не забыл похвалить он и себя.

– Замок, где будет турнир, – восхищалась массовка, – а вот и рыцари в доспехах.

– Король Франции Генрих II, кажется, ну, которому будет предсказана трагическая судьба, – снова заметил Феликс, рассматривая тугой лист ватмана с эскизом.

– А это провансальский городок, – определил оператор Вадим, – узнаваемо, чудная акварель, и будет на чем остановить камеру.

– Интересно, – согласился Димов, – вот чудак, может ведь работать – и почему-то не пришел сегодня. Однако что же с ним там происходит? Ладно, разберемся, – сказал он и отправился работать с актерами.

– Понимаешь, Саша, – сказал он играющему главного героя, – в молодости наш Мишель не может понять, нужен ли ему этот дар. Как-то, приехав в родной дом на каникулы, говорят, что был такой случай в его жизни, увидел во сне страшный ураган, в котором загорится от удара молнии соседский дом, и люди там погибнут от удушья в дыму. Он любил и знал этих людей, рос вместе с их детьми, поэтому решил сказать матери, чтобы она предупредила тетушку Сюзанну и ее мужа Жака. Пусть они уедут на какое-то время из дома. Мать послушалась и рассказала людям о грозящей опасности. Утром они отправились к родителям жены на другой конец города.

Ночью действительно был страшный ураган. Потоки воды смыли даже несколько строений. Молния подожгла один дом на окраине города, но вода погасила пожар. К несчастью, люди в доме погибли, задохнувшись в дыму. А дом был родителей тетушки Сюзанны.

Узнав об этом, юный Мишель не находил себе места. Чего стоят его предсказания, если он не может помогать людям, предупреждая их? Зачем ему такой бесполезный дар? Этот случай на долгое время отбил у него охоту что-то предсказывать. Он старался подавить в себе этот туманный талант и решил стать врачом, чтобы действительно спасать людей.

А потом, в те времена были очень сильны всякие суеверия, вера в чародеев и колдунов. С другой стороны – церковь с ее инквизицией. Ну надо ли молодому человеку с ней сражаться? А люди с их страхами и угрозами? Вот он и хотел спрятать в себе, закопать этот дар. Жить как все, весело и без забот. Но он, этот дар предвидения, вылезает не спросясь.

Мишель уехал учиться в университет города Монпелье. Студенты-медики время между занятиями проводили весело и жили беззаботно. Они устраивали карнавалы, вечеринки, где избирали на это время своего короля. Звучало много шуток, куплетов, анекдотов. Мишель был всегда в теме. И когда, уже окончив университет, сам стал преподавать, слыл человеком остроумным, его языка многие побаивались.

Александр, молодой, но уже известный актер, что играл Мишеля, был высок, строен, обладал интересным харизматичным лицом. Высокий лоб и большие серые проницательные глаза выдавали человека умного, но ироничного. Он внимательно слушал Димова, стараясь понять, чего от него хотят.

– Так вот, в этой, казалось бы, веселой сцене есть мрачный след его дара, – сообщил режиссер внимательно слушающим его актерам. И он продолжил объяснять задачу, не замечая, что сам играет сцену в лицах.

Окончив университет, став профессором, Мишель читал лекции студентам о практической медицине. Он увлекался фармацевтикой, так как особенно верил в профилактику инфекционных заболеваний. Собирал травы, делал из них настойки, рецепты которых широко рекламировал и рассказывал о них своим студентам. Эту аудиторию он особенно любил за молодой задор и смекалку. Студенты-медики умели оценить его остроумие и хорошую шутку.

– На прошлой лекции мы говорили о пользе травяных настоек при нарушении химического равновесия в организме человека, – сказал он, вглядываясь в журнал. – Прошу месье Гильена тезисно изложить нам, о чем шла речь. – Он оглядел аудиторию, но не увидел этого студен та. Занятия начинались после рассветного колокола, в самый ранний час. – Где же Гильен, господа? Получается, его нет? Подозреваю, – профессор понизил голос, – что он, на верное, никак не может оторваться от хорошенькой Николь, с которой потерял сегодня невинность.

Открылась дверь, и показалась кудрявая голова длинного угреватого парня.

– Ну вот и наш опоздавший! У какой же молодушки ты так задержался? – спросил Мишель студента.

– У Николь, – смущенно ответил захваченный врасплох парень, опустив ресницы.

Аудитория взорвалась смехом. А у Мишеля погрустнели глаза. Опять эти вспышки прозрения. Казалось бы, они оставили его в покое, и он совсем о них забыл, но вот не отстают же. То и дело прорываются, напоминая о глубоко запрятанном таланте. Так как же ему с ним быть?..

– Ты понял задачу, Саша? – спросил Димов актера.

– О да, я должен закопать свой талант, но где взять лопату? – грустно улыбнулся тот.

* * *

Вечером Димов поехал к сыну. Тот жил в районе Университета на съемной квартире. Феликс, подбросив друга к подъезду, умчался к семье, оставив Димова выяснять ситуацию с отпрыском, который, женившись, переехал сюда от матери. Позвонив в дверь, Димов обнаружил, что та отперта, и, встревоженный, прошел внутрь. Двери в комнаты были закрыты, и Димов, раздевшись, заглянул в одну из них. Там на полу стояла туристическая палатка ярко-оранжевого цвета.

– Матвей, – позвал Димов. И, не получив ответа, обошел всю квартиру. Она была двухкомнатной, но просторной – добротный дом сталинской постройки, вдобавок с приличным ремонтом. Хорошо, что еще не успели выкупить ее у хозяев. Те предлагали, даже и недорого. Однако при таком раскладе не стоит торопиться, почему-то решил Димов. Какая еще, к черту, секта – совсем рехнулся, что ли? Ну где же он и почему дверь отперта, недоумевал озадаченный папаша.

Притягивала взгляд оранжевая палатка, и Димов заглянул внутрь. Там, на спальном мешке, в так называемой позе лотоса сидел его сын, держа на коленях книгу. Закрыв глаза, он, словно слепой, водил правой рукой по странице, губы беззвучно что-то шептали. На лице была блаженная улыбка. Похоже, он находился в трансе, во всяком случае, ничего не слышал или ни на что не обращал внимания.

– Мотя, ну ты что, совсем очумел, что ли? – уже более миролюбиво спросил отец. – Ну что это за спектакль такой? – И он тронул сына за плечо. Потом сильнее, стараясь привести его в чувство, потому что тот не реагировал. И, встревожившись, уже начал трясти как следует.

Наконец парень словно очнулся и открыл глаза.

– А, папа, – только и сказал он. – Зачем ты мне помешал, я только в контакт вошел.

– В какой еще контакт? – испугался Димов. – С кем?

– Не спрашивай, тебе все равно не понять, – ответил Матвей.

– Это почему же? – удивился Димов.

– Ну, надо быть посвященным.

– Кем-кем? – переспросил отец.

– Посвященным, – повторил сын, – чтобы это все понимать.

– А, ну да, – не стал спорить отец. – А на каком же языке эта книга, которую ты читаешь с закрытыми глазами?

– Это древние тибетские манускрипты.

– И ты знаешь тибетский язык, тем более древний? Что-то не помню, чтобы ты им когда-то занимался, – усомнился Димов, рассматривая книгу.

– Его не обязательно знать, важно верить и хотеть, чтобы они тебе помогли.

– Кто «они»? – уже совсем запутался режиссер.

– Древние знания, заложенные в этих книгах.

– Постой-постой, а какой помощи ты от них ждешь? – удивился отец.

– Они могут ограждать от всего земного зла, которое нас здесь окружает. Ну, понимаешь, от убийц, насилия, воровства материального и морального и всего прочего, мало ли что есть плохого на земле. Создавать вокруг меня защитную ауру.

– И поэтому ты не запираешь квартиру, что ли? – попытался понять Димов.

– Да нет, Василинка ключи забыла, вот я и открыл, чтобы не отвлекала, когда придет. Я ж ее в свою комнату не пускаю.

– Как не пускаешь? Вы ж поженились недавно – что за шутки? В разных комнатах уже живете? Разлюбил, что ли?

– Да, понимаешь, простая она какая-то оказалась, приземленная очень, – печально пожаловался Матвей.

Димов заглянул в другую комнату. Там, по-видимому в противовес палатке, было царство уюта и комфорта, настоящий будуар мадам Помпадур. Огромная кровать с красивым, цвета слоновой кости бельем. Множество подушек и подушечек. Все в бантиках и рюшечках.

Рядом стояло трюмо со множеством флаконов и флакончиков. «Где-то я уже такое видел, – подумал Димов. – Ах да», – вспомнил он Леру.

Диван, по-видимому перенесенный из соседней комнаты, которому здесь явно оказалось тесновато, тоже манил томной негой, бежево-розовый, в тон кровати, с воздушным покрывалом. В тон были и шторы, и стулья. И все и вся.

Типичная картина: провинциалка, добравшаяся до столицы, удовлетворила все свои заветные мечтания о семейной жизни. Уютной и столь же насыщенной вещами была ванная, где пахло дорогим туалетным мылом, шампунем и чистыми полотенцами. В кухне, открыв холодильник, Димов почувствовал запах свежего холодца с чесночком и, вспомнив, что не ел весь день, решил подкрепиться.

– Моть, я голодный, давай перекусим, – предложил он.

– Давай, – согласился Матвей. – Одному как-то не хочется.

Димов принялся хозяйничать, выставляя на стол свежий, видать, только утром приготовленный салат оливье, кастрюльку с борщом, печеночные котлеты, а к ним грибной соус. Все домашнее, вкусное. Разогрев борщ и котлеты в микроволновке, он щедро плеснул себе водки из запотевшей бутылки, что тоже нашел у запасливой хозяйки в холодильнике. Вкусно запахло борщом. Разлив его по тарелкам, Димов с наслаждением принялся за еду.

– Нет, все-таки я согласен с Пушкиным: лучшие русские женщины воспитываются в провинции, – рас чувствовался Димов. – Чего тебе еще, дураку, надо-то? Красавица, умница, хозяюшка такая. Ай-ай, какой холодец умеет варить. Это же наше национальное достояние – такие девки-то. А тут еще и грузди солененькие, – хозяйничал Димов в холодильнике, – дед из тайги прислал, видать. И вареньем из клюквы да голубики вас снабдил. Жив еще старый, привет ему. – Димов с наслаждением понюхал варенье. – Тайгой пахнет, – заметил он.

Василина, жена Матвея, была родом с Байкала, где Димов родился и провел свое детство, когда отец служил в Забайкальском военном округе. Поселившись в Москве, они все равно каждый отпуск с отцом проводили на берегах священного озера, которое по-прежнему любили всей душой. Останавливались у деда Ерофея, местного лесника. Потом к нему стал ездить на каникулы Матвей с друзьями, оттуда в прошлом году и привез себе жену, внучку того деда.

– А тебе, значит, теперь не сибирскую деву надо, а какую-нибудь посвященную, ну-ну. Вот голоду-то натерпишься. Сядете вдвоем за свои манускрипты и будете просить высшие силы обед вам сготовить.

– Ну зачем ты так приземленно? Я ей действительно говорю: вот манускрипты достал, очень редкие, давай почитаем, на неделю дали. А она отвечает, мол, я лучше половичок вытряхну да пол помою. И чего его скоблить-то, и так чистый. Ну не хлебом же единым жив человек!

– Ой, не хлебом, – согласился Димов, покосившись на действительно надраенный до блеска пол. – Да только, сынок, была бы твоя мама такая сноровистая смолоду, вряд ли бы я ее отпустил тогда.

– А что, не готовила? – спросил сын.

– Почему не готовила, готовила. Положит в большую-пребольшую кастрюлю маленький кусочек мяса. Суп и не получается. Хотя и то ели, но так вот вкусно домом у нас никогда не пахло. Потом, сейчас другие времена, больше возможностей для быта, вон как Василинка старается.

– Так, значит, это мама виновата, что вы разошлись? – поинтересовался Матвей.

– Ну нет, виноват в таких делах всегда мужчина. Женившись, он берет на себя ответственность за семью, им организованную, значит, и за женщину, и за будущих детей. А если не получилось, значит, не справился. В любом случае его просчет.

– Значит, ты и не справился, – уточнил сын.

– Значит, я, – согласился Димов. – Я вообще какой-то несемейный, ну не главное это для меня, хотя все это, – развел он руками, – ох как люблю. Работа для меня все, а остальное как придется. А Христина – она такая хрупкая, мама твоя, ну не выдержала она всего этого хамства.

– Бросила тебя, что ли? – догадался Матвей.

– Сбежала, – согласился осоловевший от хорошей еды и водки отец. – Но только я ей все равно очень благодарен за все, – откровенничал Димов. – Ведь у меня такой сын есть. Трудно сказать, родил ли бы мне еще кто-то такого. Много всяких женщин было, а вот сын у меня ты один. И причем вылитый я, – хвалился режиссер. – И такой же способный, ну я не говорю – талантливый, я этого слова вообще не люблю, уж очень оно высокое. Как-то обязывает. Способный ты человек, Матюша, какие нам эскизы к картине сделал – закачаешься! Сегодня с ребятами смотрели, все в восторге, давай за декорации берись, и деньги пойдут. Кстати, на какие шиши у вас вся эта красота? – развел он опять руками. – Василинка, что ли, пиарит? Ты же, как господин, все дома пребываешь. Да и работ твоих новых что-то не вижу.

– Да нет. Я тут за халтурку хорошо получил – дом одному богачу на Оке оформлял. И следующий такой заказ имею, так что жить есть на что. А эскизы новые там, за палаткой, ко второй части картины.

Димов пошел в комнату и взял эскизы. Он и сам в молодости хорошо рисовал, часто делал наброски для своих будущих картин, однако дальше этого у него не пошло. Но оценить творчество мог.

– Прекрасно, Мотя, это ведь Дельфы, как раз сегодня бился с тамошними эпизодами. Если бы видел, сколько новых мыслей пришло! Ты там был, что ли? Откуда такая точность?

– Ну да, на практике еще в институте – всю Грецию же с эскизами объездили.

– А хорошо, однако, – еще раз похвалил Димов. – Ну и на кой, сын, ты свой талант на какие-то манускрипты растрачиваешь? Подумай, сколько ты времени потерял за этой глупостью! И кто же тебя к ней подключил? – спросил он осторожно.

– Хитрый ты, отец, – засмеялся Матвей, – издалека заходишь. Только сам же говоришь, в тебя я весь.

– Ну, Мотя, правда, откуда это увлечение? Да и книги эти странные, небось дорогие, раз старинные?

– Дорогие, люди за них квартирами расплачиваются, а мне дали только почитать.

– Мотя, Мотя, ну ты же умный! Ну пойми, зачем нам, православным, этот буддизм? У нас свой Бог есть – Христос, да еще и какой симпатичный. Ну вот ведь у тебя какие прекрасные рисунки на эту тему, – комментировал он, рассматривая творчество сына. – Ай да Христос! Сколько боли и страдания в глазах. Настоящий Сын Человеческий. Ты только подумай: взять на Себя все людские грехи и пойти на распятие добровольно. Ведь мы, грешные, сделали все, чтобы жизни не было в нас, вывели Христа за пределы града своей души, своими грехами пригвоздили Его ко кресту, поставили стражу у гробницы и запечатали ее печатью неверия и бездуховности. Ну вот представь: ты и я безобразничали, грешили, жили без Бога в душе, а Он крест понес, за нас за всех пошел на распятие. Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Ведь какая прекрасная мысль здесь есть у тебя…