Текст книги "Государыня-правительница"

И после этого, под торжественные звуки органа, которые совершенно зачаровали Елизавету, процессия двинулась по главному проходу собора к алтарю, где невесту французского монарха ждал его представитель – герцог Филипп Орлеанский. По его замкнутому и торжественному лицу никто бы не догадался, что молодой человек с радостью оказался бы в любом другом месте, не будь он первым принцем крови, которому король поручил сыграть в этом бракосочетании по доверенности одну из главных ролей. Он и о своем-то предстоящем браке старался не думать и даже не выразил желания хотя бы мельком увидеть собственную невесту.

Елизавета, выросшая, как она считала, при пышном дворе, вдруг поняла, что такое настоящая королевская роскошь и великолепие. Людовик прислал придворных, королевскую стражу, швейцарских гвардейцев во главе с полковником, а также множество фрейлин и придворных дам. Под звуки большого органа и пение церковного хора будущая королева Франции приблизилась к алтарю и преклонила колени рядом с герцогом Орлеанским.

Окружающие не скрывали своего восхищения: русская принцесса оказалась хороша, как ангел, и похожа скорее на белокурую изящную испанку, нежели на дородную и краснощекую «московитку», которую ожидали увидеть. Платье необыкновенно шло Елизавете, оттеняя нежный румянец и сияние огромных глаз, цвет которых менялся от голубого к зеленому.

Когда церемония подошла к концу и отгремели пушечные залпы, ошеломленная Елизавета все еще не могла поверить, что стала королевой Франции. Во время публичного обеда, устроенного в ее честь королевскими сановниками, Елизавета сидела во главе стола, сияя улыбкой и не имея сил проглотить хотя бы кусочек. А выпитый впервые ее жизни бокал доселе неведомого вина – шампанского, заставил ее разрумяниться, развеселиться уже совершенно неподдельно и окончательно изгнал из прелестной и обворожительно головки все тревожные мысли о будущем.

Если «свадьба по доверенности» празднуется столь пышно, то какою же будет настоящая свадьба? На которой рядом с ней будет не этот замкнутый и неразговорчивый молодой человек, а сам король Людовик, писанный красавец и настоящий повелитель. Да, Наташку можно пожалеть: с таким мужем жить – от скуки помереть недолго. Хотя она и сама не больно-то веселая.

Елизавете даже не пришло в голову, что поводов для веселья у принцессы Натальи совсем не было. Первая встреча ее с герцогом Орлеанским прошла холодно и натянуто, жених и невеста не знали, о чем говорить, а в довершение всего Филипп преподнес хмурой рыжеволосой девчушке… куклу. Правда, красивую и роскошно одетую, но все-таки куклу, откровенно намекая на малолетство. Она-то вручила своему нареченному великолепную шпагу, эфес которой переливался драгоценными камнями – один из военных трофеев государя Петра Алексеевича. Но в ответ получила только официальные и сухие слова благодарности.

Через два дня Елизавета с огромной свитой покинула гостеприимный Страсбург и отправилась в Фонтенбло, где ее уже ждал юный… супруг? Или все-таки пока еще жених? Неважно, ее ждал король – молодой и прекрасный, как в тех сказках, которые ей няньки на ночь сказывали. С устами сахарными, очами медовыми, речами нежными…

Но не успели тронуться в путь, как полил дождь. Сидя в королевской карете, Елизавета молча смотрела на поля и утопавшую в грязи дорогу и грустила, вспоминая оставленную родину. Правда, жители окрестных городков, несмотря на плохую погоду, выходили приветствовать королеву и бросали цветы под копыта ее коней. Похоже, люди искренне ей радовались, и, проезжая по стране, Елизавета щедро раздавала деньги. Ведь король лично прислал ей пятьдесят тысяч ливров, чтобы она могла одарить ими своих подданных.

А король ждал свою королеву, ждал, сгорая от нетерпения первую женщину в своей жизни. Кардинал Флери, воспитатель короля, отложил все дела и решил просветить Людовика в вопросах любви. Король был настолько целомудрен, что даже аббат Флери рядом с ним выглядел грешником.

Но воспитатель и опытный куртизан не собирался пасовать перед трудностями, хотя задачка оказалась не из легких. Для начала он поручил молодому художнику, мастерски изображавшему обнаженную натуру, нарисовать несколько «наглядных пособий». Но юный король бросил на них мимолетный взгляд и, осенив себя крестным знамением, решительно захлопнул папку с рисунками.

Пришлось пойти другим путем. Была отыскана обнаженная скульптура женщины, достаточно привлекательная, и аббат, поручив себя воле Божией, показал своему воспитаннику те места, которых следовало нежно касаться, когда на брачном ложе рядом с ним окажется русская принцесса, по слухам, столь же целомудренная и скромная, как и ее французский монарх.

«Господи, – думал Флери, – и зачем только я оберегал короля от всех мирских соблазнов? Его августейшие предки постигали науку любви в альковах придворных дам и ко дню свадьбы были уже полностью готовы продолжить династию. А тут… Господи, вразуми и наставь этих детей на правильный путь, хотя это путь греховный…»

Сам Людовик был просто в смятении. С одной стороны, он понимал, что король должен вступить в брак и зачать хотя бы дофина. С другой стороны, любоваться портретом прекрасной чужестранной принцессы было приятно и романтично, тут же приходили мысли о том, как замечательно было бы скакать вместе с ней верхом под тенистыми каштанами или неспешно беседовать о чем-нибудь возвышенном у камина, Но ложиться в одну постель, касаться чужого обнаженного тела…. не слишком ли рано он вообще дал согласие на брак?

«Если принцесса мне не понравится до церемонии венчания, – пришла, наконец, спасительная мысль, – я и не коснусь ее совсем. Ведь я все-таки король! Да ведь действительно не я стоял с ней перед алтарем! Пусть становится супругой братца Филиппа, а его малолетнюю невесту мы отошлем обратно к родителям, как было с испанской инфантой».

К счастью, погода улучшилась, стало тепло и ясно, на небе даже появилась радуга. У дворца Фонтенбло, на том месте, где карета должна была остановиться, расстелили ковер. Под звуки скрипки Елизавета грациозно вышла из экипажа.

Людовик не верил свои глазам: к нему навстречу плыла воплощенная Принцесса Греза. Серебряное платье, послужившее подвенечным нарядом в Страсбурге, изящно облегало стройную фигуру, а пурпурная бархатная накидка, наброшенная поверх платья, складками опускалась вниз, подчеркивая легкость походки. Из-под большой шляпы, украшенной белоснежными страусовыми перьями, на плечи падали густые светлые локоны, а прямо на Людовика глядели огромные сияющие глаза.

Юный король вдруг почувствовал, как по его телу пробежала какая-то странная дрожь. Таких красавиц просто не бывает! Таких описывают в романах и воспевают в стихах. Но такие маленькие, изящные ножки никогда не ступали по грешной земле!

И вот она уже рядом с ним и смотрит на него снизу вверх. Нет, ей не пришлось запрокидывать голову, принцесса была довольно высокой, но все-таки… все-таки даже на каблучках она была чуть ниже короля.

Но что это? Она, кажется, собирается опуститься на колени? Этого, по-видимому, требовал обычай, но Людовик стремительно поднял Елизавету:

– Добро пожаловать, моя прекрасная королева, – отчетливо произнес он.

– Сир, – пролепетала Елизавета, мигом позабыв все приготовленные фразы, – дорогой мой сир, отныне и навеки…

Она не смогла закончить – король поцеловал ее. Не в губы – в щеку, разрумянившуюся от волнения, но и от этого невинного поцелуя по ее телу пробежала какая-то странная дрожь.

Почти минуту они стояли, молча глядя в глаза друг другу. Вот когда можно было бы с полным правом воскликнуть, что браки, даже королевские, заключаются на небесах. Ибо всем присутствующим при этой встрече почудилось, что вокруг двух юных и прекрасных существ засияло нечто неземное.

Любовь, может быть?

Потом они одновременно улыбнулись друг другу, Людовик подал Елизавете руку и торжественно повел ее во дворец. А скрипки продолжали играть дивные мелодии, вызывая слезы на глазах окружающих. Светлые, радостные слезы. При французском дворе уже успели основательно забыть, что такое счастье.

На следующий день в Часовне Троицы замка Фонтенбло состоялось второе бракосочетание. Оно было пышнее, чем первое. На церемонии присутствовали все знатные вельможи королевства; драгоценные камни сверкали на их парадных одеждах. Часовню украшали драпировки с вышитыми на них золотыми королевскими лилиями. Торжественно гудел орган, в воздухе плыли ароматы благовоний, смешавшиеся с запахом тысяч роз, которыми была буквально усыпана часовня.

По лестнице, с обеих сторон которой выстроились швейцарские гвардейцы, из галереи Франциска I торжественно шествовала пышная процессия во главе с королем. В день своей свадьбы Людовик был необыкновенно хорош и очень похож на своего легендарного прадеда в расцвете молодости и красоты. Правда, не осталось уже никого, кто помнил бы день свадьбы Короля-Солнца, но многочисленные портреты в королевских дворцах сохранили этот образ.

А его правнук, юный король, был одет в кафтан из серебряной парчи, а накинутую поверх этого мантию украшали бесценные испанские золотые кружева. На шляпе с белыми перьями сиял знаменитый бриллиант «Санси».

Вслед за королем и его свитой спустилась вторая процессия – королевы, одетой в сказочной красоты платье фиолетового бархата, опушенное горностаем и украшенное россыпью драгоценных камней. На пышных, отливающих червонным золотом волосах Елизаветы сияла корона – настоящий шедевр из бриллиантов, увенчанный двойной королевской лилией. Длинный шлейф пурпурного бархата за королевой несли самые знатные дамы французского двора.

У алтаря молодоженов ждал кардинал де Роан, который прекрасно провел церемонию в Фонтенбло, как сделал это и прежде, в Страсбурге. А потом кардинал произнес речь, где говорилось о величии любимого короля, о славе его предков и о благе только что заключенного союза для обеих великих держав.

В этот момент новобрачная, слегка покачнулась, и опытные придворные дамы поняли, что это юное создание вот-вот потеряет сознание от усталости. Чуть заметный знак кардиналу – и вот уже вместо выспренней речи в часовне ликующе и мощно запел орган. Под его аккомпанемент король, застенчиво улыбаясь, повел свою супругу в парадные покои дворца.

Елизавета изо всех сил старалась скрыть свое изумление и восхищение перед роскошью королевского дворца: в конце концов, она принцесса, дочь императора, невместно ей чему-то изумляться. Чай, не в курной избе выросла, а тоже во дворце…

Она вдруг воочию увидела перед собой этот дворец. Двухэтажное кирпичное здание с четырехскатной железной крышей увенчано медным флюгером в виде Георгия Победоносца, поражающего копьем змия. Да, пожалуй, ее родной дом целиком поместился бы в том великолепном зале, где начинался сейчас свадебный пир.

Новобрачные сидели рядом, украдкой бросая друг на друга восторженные взгляды. Придворные умилялись: два белокурых ангела в серебряных одеяниях. Воистину, Господь благословил этот союз!

В середине пиршества Елизавета, вообще-то не страдавшая отсутствием аппетита, еле притрагивалась к лакомым блюдам, которые ставили перед нею лакеи. Людовик же, основательно проголодавшийся, напротив, воздавал должное каждому кушанью. Не забывал и о вине, но, по природе своей умеренный, только отпивал время от времени глоток из золотого бокала, делая при этом полупоклон в сторону супруги. Та отвечала тем же, но лишь смачивала губы в вине…

Сидевшая неподалеку от новобрачных княжна Кантемир наблюдала за Елизаветой со сдержанной усмешкой. Быстро усваивает Лизонька европейский политес, чувствует, что здесь – не ассамблея ее батюшки, где не вино, а водку пили, да не бокалами, а кубками. А новая французская королева ведет себя будто чопорная испанская инфанта: отщипнула кусочек фазаньей грудки, взяла с блюда виноградину, а вино точно впервые в жизни распробовала…

– Вы ничего не едите, принцесса, – услышала она внезапно голос своего соседа. – Вам не нравится наша кухня?

Мария обернулась на голос: она и забыла, что в знак уважения к ее высокому происхождению ее посадили рядом с Филиппом Орлеанским, королевским кузеном и женихом принцессы Натальи. Та, кстати, с кислым видом сидела с другой стороны от герцога, но тот не обращал ни малейшего внимания на свою невесту.

– Что вы, ваше высочество, очень нравится. Но я залюбовалась на наших обворожительных новобрачных…

– Я вас понимаю. Какой дивный цветок вы привезли к нам из российских сугробов!

– Ну почему же из сугробов, ваше высочество? У нас бывает жаркое лето, когда травы в лугах вырастают по пояс человеку, а от аромата полевых цветов кружится голова. И осенью у нас красиво и совсем не холодно…

– Вы обязательно должны рассказать мне побольше о России, принцесса, – отозвался герцог и тут же попытался исправить могущую возникнуть неловкость, – ведь и мне предстоит вступить в брак с дочерью этой страны.

– Тогда вам лучше побеседовать о России с вашей невестой, – прохладно улыбнулась Мария. – К тому же я не русская, а молдавская принцесса. А Натали очень умна, не по годам развита…

Герцог прикусил губу от досады, но прозрачный намек понял и обратился к своей нареченной с каким-то вымученным комплиментом. Та ответила ему на безукоризненном французском, да еще ввернула подходящую к случаю латинскую цитату. Герцог сначала изумленно взглянул на Наталью, потом – вопросительно – на Марию.

– Вот видите, ваше высочество, – улыбнулась та. – Принцесса Натали умеет поддержать разговор, советую вам не пренебрегать этой возможностью.

В этот момент на том конце стола, где сидели новобрачные, поднялся какой-то шумок. Мария вгляделась: перед Елизаветой на коленях стоял герцог де Мортемар, протягивая ей обтянутую бархатом с золотым узором шкатулку, а перед Людовиком в глубоком реверансе присела княгиня Голицына, тоже с драгоценной шкатулкой в руках. Свадебные подарки молодоженов друг другу.

Елизавета не удержалась и ахнула:

– Ах, какая красота! Благодарю вас, дорогой сир.

Но сам Людовик буквально лишился дара речи от того блеска, которым ослепила его свадебная шкатулка русских. Хотя внука короля-Солнца трудно было удивить драгоценностями, трофеи южных походов Петра превосходили пределы человеческого воображения.

Людовик в самом искреннем порыве благодарности крепко сжал руку молодой супруги. Он чувствовал себя не просто королем, а сказочным королем, которому поднесли сокровища из пещеры «Тысячи и одной ночи». А его прекрасная юная супруга неподдельно радовалась произведениям итальянских и испанских ювелиров, которыми до сих пор ей не часто доводилось любоваться. Ах, как хорошо, оказывается, быть женатым!

Жаль только, что этот пир продлится еще Бог знает сколько времени, а потом, по разработанному церемониалу свадебных торжеств нужно будет идти… смотреть комедию Мольера! Вот уж не вовремя! А После спектакля будет ужин, а когда совсем стемнеет, начнется фейерверк… Когда же, наконец, они смогут остаться наедине друг с другом?!

Елизавета же, наоборот, радовалась про себя, что спектакль и фейерверк отдаляют неизбежную минуту, которой она боялась. К тому же она впервые в жизни видела французский театр, реагировала на все с детской живостью и непосредственностью, звонко смеялась и хлопала в ладоши. Придворные даже растерялись: это признак душевной чистоты юной королевы или именно так принято себя вести у русских?

Но к моменту начала фейерверка, зрелища для нее привычного, Елизавета вдруг почувствовала, что устала, что парчовой платье просто давит на плечи и что она с нетерпением ждет, когда же ее, наконец, оставят одну. То есть не одну, конечно, но…

Дрожащую от усталости и робости, ее ввели в комнату, которую она первоначально приняла за еще одну парадную залу. Но это была всего лишь спальня королевы. Стены были обиты пестрой узорчатой тканью, простенки и потолок – щедро позолоченной лепниной. Воистину королевское ложе под огромным балдахином стояло изголовьем к стене за низенькой позолоченной оградою. Бесчисленные диванчики, кресла, пуфики, обитые той же тканью, что и стены. Огромное зеркало с подзеркальником и… растопленный камин.

– Его величество приказали растопить камин специально для вас, мадам, – прошептала одна из придворных, сопровождавших Елизавету. – Это знак особого расположения, в Версале начинают топить камины только в ноябре.

Но к камину ей подойти не дали – увлекли в соседнюю, чуть меньшую по размерам комнату, где Елизавета надеялась увидеть лохань с горячей водой. После длительного путешествия, после тяжелых парчовых платьев ей так хотелось как следует помыться. В баньку бы сейчас, чтобы Наташка Лопухина по ней веничком прошлась…

– А где я могу помыться? – осведомилась Елизавета у вертящихся вокруг дам.

Минуту длилась немая сцена. Потом самая старшая из дам обрела дар речи:

– Да простит меня мадам, но все должно быть согласно этикету. Сейчас мы поможем вашему величеству разоблачиться, потом вам подадут ночную рубашку… О Боже!

Этот вопль был настолько неожиданным, что Елизавета подскочила от испуга.

– Что случилось?

– Ночную рубашку должна подавать супруга герцога Орлеанского, – простонала другая дама.

– Так пусть подаст, – пожала плечами Елизавета.

– Но герцог Орлеанский еще холост!

– Тогда я возьму эту чертову рубашку сама! – воскликнула Елизавета.

– Это невозможно, мадам!

Внезапно до Елизаветы дошел комизм ситуации и она звонко расхохоталась.

– Пусть мне поможет раздеться моя фрейлина, – отсмеявшись сказала она. – А вы можете быть свободными.

– Но, мадам!

– Хорошо, тогда оставайтесь здесь и займитесь делом. Мне все равно, кто поможет мне снять эти доспехи и помыться. Ну, поживее!

Вековой, до мелочей выверенный этикет полетел ко всем чертям. Напуганные, но не осмеливающиеся возразить королеве француженки наконец-то догадались позвать Лопухину, которая влетела в комнату и затараторила по-немецки, ибо русского языка не ведала и ведать не желала.

– Ваше высочество, то есть я хотела сказать – ваше величество, успокойте свое высокое достоинство, сейчас я все улажу.

– Мне бы помыться, – жалобно отозвалась Елизавета.

– Таз горячей воды для мадам! – надменно возвестила Лопухина уже по-французски.

После этого дело пошло веселее, хотя каждая из присутствующих дам, оказывается, отвечала за какую-то определенную часть одеяния королевы. Двое снимали башмачки на крутых красных каблучках, двое стягивали шелковые чулочки, еще одна помогала снять платье, вторая – дневную сорочку. А служанки в этот момент внесли долгожданную лохань.

Увы, вода в ней оказалась чуть теплой. Потом Елизавета выяснила, что пока воду несли из кухни в покои королевы, кипяток успел изрядно остыть. Очень длинные переходы и лестницы в Версале, да и ночи уже прохладные.

– Сойдет, – сквозь зубы сказала Елизавета по-русски, – и к ужасу присутствующих, полезла в лохань.

Только Лопухина сообразила, что делать дальше, француженки, похоже, впали в состояние полной прострации.

Кое-как вымывшись и окончательно продрогнув, Елизавета позволила надеть на себя тончайшую батистовую рубашку, накинуть отделанный бесценными кружевами пеньюар и надеть на ножки домашние туфельки без задников, отороченные лебяжьим пухом. Наталья помогла ей убрать волосы по-ночному.

– Что еще угодно мадам? – осведомилась старшая из француженок.

– Стакан воды, – ответила Елизавета. – И все свободны. Я хочу встретить своего августейшего супруга одна.

– Но этикет…

– С этого дня этикет не касается отношений между королем и королевой, – отрезала Елизавета.

Пятясь и непрерывно приседая в реверансах, вконец ошеломленная стайка придворных дам исчезла за дверью. Наталья не шелохнулась: она с непонятной улыбкой смотрела на Елизавету.

– Пойдем в спальню, что ли, – сказала та все еще сердито. – Озябла, мочи нет. Там хоть камин горит.

На столике возле камина стоял графин с рубиновой жидкостью и два бокала.

– Я, кажется, просила воды, – буркнула Елизавета. – Или тут не только не моются, но и вообще воды не пьют?

Наталья все с той же усмешкой тряхнула бронзовый колокольчик, тоже стоявший на столе. Через минуту в дверях возникла фигура лакея.

– Что угодно вашему величеству? – осведомился он.

– Стакан чистой воды, – послала ему пленительную улыбку Елизавета.

А сама присела поближе к огню и протянула к нему стройные, белоснежные ножки.

Воду, наконец, принесли: хрустальный бокал на золотом подносе. Водрузив его возле своей новой повелительницы, лакей с низкими поклонами удалился.

– Арапчонка заведу, – поведала в потолок Елизавета, утолив, наконец, жажду. – Как у князя Черкасского. Шустрый такой мальчонка, черный, как сажа, а понятливый – страсть.

– Теперь ваше величество может завести хоть дюжину арапчат, – отозвалась Наталья Лопухина, непринужденно наливая себе вина из графина. – Теперь вы королева.

– Не вполне, – лукаво усмехнулась Елизавета и тут же грозно свела брови. – Была бы настоящей королевой, ты бы без спросу моргнуть не посмела. А вот – сидишь, лакаешь мое вино. Я же ясно сказала: всем вон.

– Я думала… – растерялась Лопухина.

– Мне плевать, что ты там думала. Ты – моя фрейлина, а не любимая подружка. Впредь не забывайся, а не то отошлю обратно в Россию. Мне, я чаю, переводчик не нужен…

Лопухина побледнела, отставила недопитый бокал и бросилась к ногам Елизаветы:

– Государыня, не губите! Все их вино окаянное, в голову ударило. Рабой вашей буду, только не отсылайте обратно…

Перед ее мысленным взором встала страшная площадь Санкт-Петербурга, любимый дядюшка на эшафоте, маменька, привязанная к позорному столбу. Нет, лучше у Лизки в ногах ползать, чем в этот ужас возвращаться!

– Ладно уж, – сменила Елизавета гнев на милость, – ступай к себе. Да прежде узнай как-нибудь, скоро ли его величество пожаловать изволит.

– Я мигом, – подхватила пышные юбки Наталья.

Вернулась она действительно довольно быстро и, задыхаясь от смеха, поведала, что бедняжка Людовик никак не закончит положенный этикетом ритуал отхода ко сну. Спорить со своими придворными он не решается, терпит, бедняжка. Сейчас решат, кто из принцев крови более достоин нынче нести канделябр – и король предстанет перед супругой.

– Спасибо, иди, – милостиво кивнула Елизавета. – Или нет, постой малость, поможешь мне лишних кавалеров изгнать.

– Осмелюсь напомнить вашему величеству, что ждать августейшего супруга надлежит в постели…

– В постели так в постели, – покладисто согласилась Елизавета.

Она скинула пеньюар на руки Наталье и в два прыжка оказалась за золоченой оградкою возле ложа. Подушки оказались мягчайшими, да и сама постель – не чета той, на которой она спала дома: когда одна, когда с сестрицей Аннушкой, а когда и с братцем Петрушей, если мальчонка слишком уж сильно замерзал в своей комнатенке…

Елизавета, не отрываясь, глядела на высокие двери в опочивальню и они, наконец, распахнулись. Боженька милостивый, целая процессия, ровно крестным ходом идут! Впереди какой-то разряженный в пух и прах вельможа с подсвечником, за ним – Людовик в ночной сорочке и в небрежно накинутом сверху халате, а за Людовиком – толпа в разноцветных камзолах. Елизавета мгновенно натянула одеяло почти до носа и шепнула Наталье:

– Гони их быстрее. А завтра утром вперед себя никого к нам не пускай…

Но Наталье не пришлось ничего делать. Сгоравший от нетерпения король чуть ли не прыгнул на брачное ложе, но потом вальяжно устроился на кружевных подушках и милостиво улыбнулся своей свите:

– Спокойной ночи, господа. Я вас более не задерживаю.

Все оказалось смятым: церемонные поклоны, положенные по этикету слова… Двери бесшумно затворились и новобрачные, наконец-то остались наедине. Только тогда Елизавета высунулась из-под одеяла и нежно улыбнулась. Она совсем не походила на ту статую, которую демонстрировал своему воспитаннику аббат Флери: под ночной сорочкой оказалось стройное бело-розовое, похожее на спелый персик тело нимфы с гобелена. Только оно было теплым и пахло от него чем-то невозможно-манящим.

Юная пара не знала о плотской любви ничего. Но их предки знали о ней все. И наверняка именно они помогли Людовику сделать все единственно возможным и естественным образом, Елизавете – преодолеть легкий страх и небольшую боль, а затем обоим испытать такое наслаждение, о котором ни один из них не догадывался.

– Ах, Луи, – только и смогла выдохнуть обессиленная и дрожащая Елизавета.

– Я люблю тебя, Элиз, – шепнул в ответ Людовик, до сего момента и не помышлявший о таких словах.

Кто-то заботливый приготовил графин вина и вазу с фруктами у изголовья кровати. Слегка отдышавшись, юная парочка попробовала густое, сладкое вино, а когда король потянулся за сочной грушей, его рука – совершенно случайно! – задела упругую грудь королевы…

– Ах, Луи…

– О Боже, Элиз!

Какие уж тут фрукты! И заснуть-то удалось только тогда, когда окончательно рассвело, а в камине осталась только зола.

Долго Наталье Лопухиной пришлось утром у дверей спальни королевы сдерживать толпу родственников короля и его ближайших придворных, сгоравших от любопытства и нетерпения. Сама она провела несколько упоительных часов в объятиях какого-то геркулеса, потом слегка вздремнула и была свежа, как майская роза. Нет, никакие силы мира не заставят ее вернуться в Россию из этого волшебного дворца в сказочном королевстве! Только бы Елизавета, эта маленькая невинная простушка, не разочаровала Людовика!

Но когда из опочивальни раздался звон колокольчика и двери, наконец, распахнулись, Наталья поняла: невинная простушка и невинный пастушок неплохо провели эту ночь. А главное – оба они счастливо улыбались, ничуть не смущаясь вторжением в спальню толпы людей. Счастливая улыбка – редчайшее зрелище для королевских опочивален, куда более редкое, чем доказательства непорочности новобрачной на простынях. Обо всем этом было немедленно написано русскому императору.

Елизавета понятия не имела, что по получении депеши ее отец повелел устроить праздник с огненной потехой – сиречь, фейерверком, и помиловал трех очередных казнокрадов, заменив им смертную казнь на вечную ссылку в Сибирь.

А на следующий день приказал позвать к себе старшую дочь. Для серьезного разговора. Это во Франции далекой амуры порхают, а в России дела государственной важности вершаться, эхо коих вскоре потрясет всю Европу.