Текст книги "Паноптикум"

Алексей Никодимович в теленовостях призвал горожан к спокойствию и гражданскому единению. Он почувствовал, что авторитет его, прежде нерушимый, дал трещину. Тогда-то с административного Олимпа и полетели головы некоторых чиновников, и карающий меч начальственного гнева не преминул острым своим краем коснуться несчастного начальника комбината благоустройства. Так Виктор Петрович в одночасье остался не у дел. В сердце он затаил злобу на своего бывшего патрона. Метнув в последний раз мстительный взгляд в сторону городской администрации, бравый подполковник сотворил в брючном кармане крепкую фигу, плюнул на помпезный парадный вход, а затем решительно зашагал прочь.

Заседание, на котором низвергли Виктора Петровича, шло между тем своим ходом. На повестке дня стоял очень важный вопрос – подготовка к торжественному празднованию Дня освобождения, который отмечался 15 декабря.

– Мы все не должны забывать, что эта дата на сегодняшний момент – самая важная для нас, – внушительно начал свое выступление Алексей Никодимович. – Все необходимые мероприятия уже распланированы и утверждены. Будет торжественный сбор участников войны и тружеников тыла в Доме ветеранов, митинг и торжественное возложение венков на мемориале воинской славы, а затем общегородская минута молчания. Собрания пройдут во всех ветеранских организациях города. Все эти мероприятия мы не должны пустить на самотек. Учтите, коллеги, – спрошу лично с каждого за подготовку города к этой знаменательной дате. Стеклов должен блестеть чистотой, и это ваша самая актуальная задача на сегодняшний день.

Проговорив еще полчаса о мелких деталях подготовки к празднику, мэр закончил совещание.

Незаметно прошла неделя. Теперь нужно было встретиться с Буденичем и Татьяной Викторовной, чтобы в приватной обстановке обсудить главную задачу предстоящего празднования – достойное освещение в СМИ этого общегородского мероприятия.

Первым делом он вызвал к себе Буденича.

Игорь Семенович приехал к мэру незамедлительно. Алексей Никодимович ждал его в кабинете, просматривая ежедневную почту. Мэр опытным взглядом сразу определил, что Буденич с поручением справился. Решив не затягивать надолго разговор с редактором, он спросил Игоря Семеновича сразу, как только тот зашел в кабинет, готов ли праздничный номер.

– Все в порядке, Алексей Никодимович, – отрапортовал привычно Буденич. – Один только нюанс меня беспокоит.

– Что еще за нюанс?

– Дело в том, видите ли, что интервью у подходящего ветерана мы взяли, но он согласен на его публикацию лишь при выполнении одного непременного условия.

– Какого такого условия? Что вы вечно тянете кота за хвост, Игорь Семенович? Говорите ясно и быстро, ведь у меня дел невпроворот с этим вашим праздником, – раздраженно выпалил Алексей Никодимович в ответ на странное заявление редактора.

«С этим вашим праздником!» – передразнил Игорь Семенович безобразно беспардонные слова мэра. Его в последнее время так и подмывало что-нибудь дерзкое предпринять в отношении Алексея Никодимовича. Например, обозвать его вслух так, как он обычно называл мэра про себя.

– Алексей Никодимович, ветеран пожелал личной встречи с вами. Мало того, он заявил, что непременно должен вместе с вами проехаться по местам наиболее яростных боев, произошедших на территории Стекловского района зимой 41-го года.

Алексей Никодимович, услышав это, застыл в своем удобном кресле, подобно Будде в нирване. В этом состоянии, впрочем, он пробыл недолго. Справившись с невольным оцепенением, мэр вначале побагровел, затем, облокотившись на стол, подпер подбородок обеими руками и с полминуты в упор разглядывал Игоря Семеновича. Такой реакции мэра Буденич не ожидал. Решив все же завладеть инициативой, Игорь Семенович спросил осторожно:

– Так что же нам предпринять в ответ на такое смелое заявление ветерана, Алексей Никодимович?

– Как зовут ветерана?

– Максим Яковлевич Царев, – с готовностью ответил редактор. – Подростком он видел освобождение города.

– И что же мне прикажете делать с этим активистом? Разъезжать с ним по району в поисках мест былых сражений, о которых он, скорее всего, толком и не знает ничего? Может, вас, Игорь Семенович, усадить в мое кресло на время этой экскурсии? А то ведь район без руководства останется! Как думаете, справитесь?

Буденич в ответ деликатно промолчал. Он решил больше ничего этому болвану не говорить. Пусть сам находит решение и выкручивается, как может.

Алексей Никодимович прекрасно знал, что этот тщеславный и хитрый писака, Буденич, лишнего шага больше не сделает. И ведь как повернул все дело, подлец! Формально даже упрекнуть его не за что, – ведь он выполнил свою работу. Нечего сказать, заварил кашу, журналюга. Подавив в себе недовольство, Алексей Никодимович стал лениво думать, как бы ему избежать общения со стариком-ветераном. Ничего в голову не приходило.

– И никак нельзя уломать Максима Яковлевича отказаться от этой затеи?

– Никак, Алексей Никодимович. Старик непреклонен в своем решении. Наш корреспондент ему битый час разъяснял, что это нереально сделать, а тот уперся. Кричал: «Никакого интервью, если с уважаемым Алексеем Никодимовичем не организуете поездку!» А еще добавил потом – если, мол, откажется мэр, так я в Москву напишу, как у нас ветеранов уважают. Представляете, что может из всего этого получиться?

Со всей ясностью мэр осознал, что отвертеться от столь нежеланной поездки с выжившим из ума стариком ему не удастся. И надо же было Буденичу связаться с ним! Теперь и виноватых не найдешь, – сам дал задание этому борзописцу.

Алексей Никодимович неприязненно отметил про себя, что наглец Буденич в весьма вальяжной позе развалился в кресле для посетителей, хотя мэр даже не приглашал его садиться. Алексей Никодимович очень не любил такого рода двусмысленные намеки. Когда ему становилось ясно, что не он является полновластным хозяином положения и что гость его прекрасно это понимает, тогда менялось даже его физическое состояние: появлялась неприятная тяжесть в животе и груди, а тело противно слабело.

Но делать было нечего: Буденич действительно держал его за жабры. Помолчав немного, Алексей Никодимович со вздохом произнес:

– Что же, Игорь Семенович, надо пойти навстречу пожеланию уважаемого человека. Сегодня же сообщите Максиму Яковлевичу, что в самое ближайшее время я лично свяжусь с ним по телефону и договорюсь о дате такой важной для него поездки.

Когда редактор вышел из кабинета, Алексей Никодимович отложил в сторону папку с почтой и достал из-под вороха документации, в художественном беспорядке разбросанной на журнальном столике у окна, свежий номер самой пасквильной газетенки города. Называлась она «Патриотический вестник». Мэр знал, что это издание читает весь город, мало того – весь город знает, сколько дорогих авто и недвижимости в районе имеет сам Алексей Никодимович и его ближайшее окружение. Каким-то непостижимым образом все коммерческие операции Алексея Никодимовича, даже самым тщательным образом закамуфлированные, непременно становились известны пачкунам из «Патриотического вестника». Алексей Никодимович со злостью пролистал непотребный еженедельник. На пятой странице он обнаружил фельетон, касавшийся работы ряда городских муниципальных служб. Мэр решил начать ознакомление с номером именно с фельетона. Он погрузился в чтение:

«Пятый микрорайон города, в котором на данный момент проживает около трети всего городского населения, без преувеличения, брошен властью на произвол судьбы. Складывается такое впечатление, что чиновничья рать во главе с ныне действующим мэром просто забыла о существовании этой самой густонаселенной территории Стеклова. Пятый микрорайон попал в настоящую черную дыру, превратился в какую-то сталкерскую зону с огромным списком проблем, а городская власть, стыдливо потупив очи, делает вид, что и не догадывается о собственной управленческой несостоятельности.

О каких проблемах идет речь? Их много, и осветить их в одной статье вряд ли удастся, но некоторые из них прямо-таки просятся на газетную полосу.

Социальная инфраструктура

Обсуждать этот вопрос сложно, учитывая тот факт, что инфраструктура в пятом микрорайоне пребывает в полудиком состоянии. Объектов пресловутого соцкультбыта (слово эпохи развитого социализма, но ничего лучше пока не придумали) здесь нет вовсе. Правда, есть один «объект» сугубо коммерческой направленности – то ли бильярдная, то ли игорный дом, внешним видом напоминающий торговый павильон. Расположен он на берегу пруда, в непосредственной близости от жилого дома, и постоянно облеплен легковушками посетителей. Раньше в этом домике был магазин, пользовавшийся популярностью, а о том, что сейчас в нем происходит, жители близлежащих домов осведомлены мало. Временами из этого заведения вываливаются помятые личности, видом совсем не напоминающие любителей тихих настольных игр, и в пьяном состоянии садятся за руль. Один такой «любитель» этой осенью угодил на автомобиле прямо в пруд. Машину его вытащили, а дело о незначительном правонарушении, видимо, замяли, поскольку ныряльщик оказался то ли полицейским, то ли еще каким-то властным чином. Народ это купание запомнил и оценил. Еще бы. Такое ведь не каждый день увидишь.

Имеется ли в пятом микрорайоне хотя бы один объект социально-культурного назначения в муниципальном ведении? Может, и есть такой. Например, в чиновничьей отчетности, то есть на бумаге. И кто-то, быть может, даже зарплату получает за эту не видимую никому из жителей работу.

«Забота» о детях

Кроме детского садика, мест в котором хронически не хватает, чиновничья забота о детях микрорайона не выражена более ничем. Зато проявляют фантастическую активность в этом деле некие коммерческие структуры, которые от щедрот своих понатыкали детские площадки где ни попадя. Один такой «объект» облагородил район в прошлом году. Это же надо было додуматься – устроить детскую площадку в грязной луже, в трех шагах от автозаправки, в непосредственной близости от движущегося автотранспорта! Такая «помощь» детям – это неминуемый путь к беде. Кто позволил этим горе-помощникам «заботиться» о детях подобным образом? Вопрос остается открытым.

Дороги

Еще Н.В. Гоголь тонко подметил одну из самых замечательных особенностей менталитета русского человека, а именно страсть к быстрой езде, которая в нашем сознании неистребима. Беда, что страсть к быстрой езде и соблюдение скоростного режима – вещи несочетаемые, как думает начальство. Или так ему удобно думать. Вот и у чиновных людей Стеклова эта мысль засела в головах. Но в борьбе за безопасность дорожного движения все средства хороши! Надумали чиновничьи светлые головы помочь автолюбителям пятого микрорайона и от большого, надо полагать, ума оснастили внутриквартальные проезды лежачими полицейскими. Да не абы как их положили, а именно в местах наибольшей опасности, то есть по краям многочисленных луж. Чтобы, значит, какой-нибудь нездешний автолюбитель в пору очередного внесезонного разлива не утопил ненароком свое авто во враждебных водах.

Особые слова благодарности хочется сказать в связи с появлением новых автобусных павильонов, которые ни от ветра, ни от дождя не защищают, зато легки и миниатюрны, так что в часы пик не вмещают и половины стоящего на остановках народа. Интересно, сколько денег вбухано в этот креативный проект и кто его автор? И надо полагать, что отсутствие одного бокового стекла в кабинках – это особый творческий ход, так сказать, творческая задумка проектировщиков? Глубина дизайнерской мысли так потрясла стекловчан, что некоторые из них называют эти остановки одним нехорошим, плохо пахнущим словом. Напечатать его автор не решился. Его и так все знают.

Почта

Многого, к чему привыкли горожане, живущие, например, в центре Стеклова, нет в пятом микрорайоне. Нет ни досуговых центров, ни кинозалов, ни мало-мальски приличной библиотеки, ни фитнес-клубов, пусть даже коммерческих, ни стадионов, ни бассейнов, ни творческих клубов, ни дома быта, ни отделения Сбербанка, чего там – даже захудалой бани нет, так что во время ежегодного отключения горячей воды жители района изворачиваются, как могут, – кто воду в тазиках и ведрах подогревает, а кто к родственникам на помывку ездит. Впечатление, что городская власть плюнула на них, у жителей района сложилось стойкое. Как бы не случилось обратного в скором времени, – вот чего на самом деле должна опасаться городская администрация.

В Пятом, в подъезде многоэтажки, имеется трогательное в своей убогости почтовое отделение, в которое войти боязно. Описывать его красоты смысла не имеет. В нем службе санэпиднадзора, а также пожарникам и другим ведомствам впору экскурсии устраивать. Только представители этих служб на почту в дом № 12 вряд ли заходят. У них есть дела важнее.

Молчи, грусть, молчи

Как часто слышим мы в эфире охи и ахи репортерской команды местной телекомпании по поводу неописуемых красот центральных районов Стеклова, его фонтанов и скверов, его отремонтированных жилых кварталов! А если случается, что подгулявшая молодежь устраивает в каком-нибудь фонтане отделение химчистки, а около него несанкционированную закусочную, тогда негодованию журналистской братии просто нет предела. А знаете, господа журналисты, что хочется сказать вам в ответ на ваш ханжеский вой? Ответ очень прост: наша молодежь берет пример с тех, кого вы защищаете, то есть с руководителей города.

Будет ли молодой человек, который изо дня в день видит грязный подъезд родной многоэтажки, разбитую дорогу у дома, неубранную помойку под окнами, двор, заставленный автомобилями, уважать городскую власть? И достойна ли такая власть уважения? Ведь именно она, эта власть, придумала такой гениальный способ пополнения казны, как взимание платы за уборку придомовой территории, лифт и освещение с квадратного метра, а не с самого человека. И куда, в какую черную дыру уходят эти немалые деньги? Это ныне существующая в Стеклове власть превратила пятый микрорайон в одну сплошную помойку и автопарк под открытым небом, а еще нагло кичится своими «успехами» в деле освоения бюджетных средств. Где оно, обещанное городской администрацией благоустройство пятого микрорайона? На дне пруда, который начал зарастать прежде, чем его закончили чистить? Отвечать на эти вопросы наша администрация не будет. Кому же охота изобличать самого себя!»

Прочитав статью, Алексей Никодимович первым делом нецензурно выругался в адрес автора, некоей Корельской. К мерзкому пасквилю под красноречивым названием «В цейтноте» прилагалось несколько фотопейзажей с видами переполненной помойки, разбитых дорог и тротуаров, а также стаи голодных бродячих псов на детской площадке.

Алексей Никодимович давно привык, что «Патриотический вестник» с маниакальной настойчивостью копается в его исподнем. Но делалось это как-то вяло и нудно. С появлением фельетонов этой Корельской народ словно сошел с ума, – весь тираж расходился за считанные часы. Надо было что-то срочно предпринимать, но что? Если бы знать, кто такая эта Корельская. Да как узнаешь? «Ну да ладно, черт с ней, с ведьмой этой, – подумал мэр. – Потом я с этим разберусь. А сейчас самое важное – ветеран». Алексей Никодимович вздохнул и принялся набирать номер старика Царева.

Глава третья
Неожиданные новости

На окраине Стеклова, в уютном домике, крытом еще довоенной дранкой, жила с дочкой и стариками родителями Светлана Викторовна Куршакова, корректор районной газеты. Она любила возвращаться домой пешком, благо было не очень долго идти. Холодный ноябрьский вечер тихо опускался на город, уже припорошенный первыми снегопадами, но все равно было как-то неуютно, – то ли оттого, что погода еще не устоялась, то ли от сумасшедшего и какого-то глупого дня, проведенного в редакции. Все бы ничего, но Светлану Викторовну раздражала суета сотрудников, бегавших к ней за советом, то и дело отрывая от правки и глухо раздражая очевидной грамматической тупостью.

С одной стороны наступал на нее Шитов. Принес ей изумительную абракадабру о деятельности инвесторов в Стеклове. Русские буквы в страхе убежали от автора, освободив место латинице и еще странным каким-то сочетаниям на европейских языках, среди которых на правах бедного родственника помещалась русская речь.

– А иностранцы, особенно англичане, так и шастают по Стеклову, так и шастают! – попробовала пошутить Светлана Викторовна, но Шитов ее не понял. Он переминался с ноги на ногу, шумно сопел и требовал внести минимум правки, упирая на то, что город захлестнули западные инвестиции.

Отбившись кое-как от англомана, Светлана Викторовна приступила к рукописи Сергея Ивановича, который компьютером не владел, писал замысловато, к тому же мелко и с множеством сносок. Он, наоборот, радел за исконность и чистоту родной речи, что больше раздражало, чем шитовские наскоки. Сергей Иванович полагал, что русский язык окружили недруги, из ненависти унавозившие его словесными отбросами. Светлана Викторовна пробовала иногда и с ним дискутировать, разъясняя, что иностранные интервенции существовали в языке всегда и что они больше полезны, чем вредны. «Я не понимаю, Светлана Викторовна, – негодовал Сергей Иванович, – вы что же, полагаете, что наш язык выгребная яма? И куда это делись слова, которые были известны нашим предкам? Я слушаю новости и ничего не понимаю». – «Представьте себе, и я многого не понимаю, – отвечала обычно Светлана Викторовна. – Ну и что? Нельзя же запретить интернет. Зачем вы так волнуетесь? Да освойте хотя бы вордовские программы, ведь это несложно. Польза будет и вам, и мне». Сергей Иванович, понимая, на что его подбивают, убегал из кабинета.

Оба они – и Шитов, и Сергей Иванович – настолько гениально были одарены, каждый по-своему, что Светлана Викторовна перестала с ними спорить.

«И откуда только они взялись на мою голову, все эти академики словесности, пыльным мешком прибитые, – с раздражением думала она, вспоминая сегодняшний случай, когда Лариса Дмитриевна спросила у нее, можно ли работников клуба назвать клубниками. – Да называй ты их как хочешь, только отстань от меня!» Вслух она ответила, что такой вариант не характерен для русского словообразования, а для верности показала сомневающейся Ларисе Дмитриевне толковый словарь. Но та все же осталась при своем мнении. Светлана Викторовна, спровадив ее, облегченно выдохнула. Боже мой, и так каждый день!

С такими мыслями подходила она к своему старенькому дому под сенью кленов и тонких рябин, склонившихся под грузом красных гроздьев к самым окнам. Дома уже ждали ее, и начищенный до блеска чайник свистел на плите, и дочка тащила за лапу плюшевого мишку, выбежав в коридор, как только услышала звук открывающейся двери.

Перед ужином Светлана Викторовна выкинула из головы все ненужное и бессмысленное, все то, что окружало ее в редакции. Но одна новость заинтересовала ее, – готовится выпуск к Дню освобождения города, и вроде бы Буденич уже подготовил очерк про ветерана, видевшего наступление советских дивизий и бегство немцев. «Интересно, где они его нашли?» – думала Светлана Викторовна. Столько лет не было сведений об оставшихся в живых ветеранах-стекловчанах, и вот на тебе! На днях она встретится с Ливановым, редактором «Патриотического вестника», и расскажет ему об этом. Светлана Викторовна отлично знала, что Буденич и Ливанов симпатизируют друг другу, хотя на людях этого не показывают. Они университетские товарищи, к тому же оба мэра недолюбливают. И в общем-то нечего им делить. Марк Ливанов после окончания университета приехал в Стеклов, поселился в деревенском доме на берегу местной сонной речушки и поначалу зажил размеренной жизнью сельского барина. Но жизнь, подобная постной каше, вскоре ему опостылела. Он с несколькими закадычными друзьями и при поддержке известного в Стеклове предпринимателя основал газету. Как-то Светлана Викторовна спросила его шутки ради:

– Марк, а почему такое совсем не оппозиционное название – «Патриотический вестник»?

Марк не растерялся. Хитро прищурив глаза, ответил в тон ее вопросу:

– А это конспирация, дорогая моя. Почему вы выбрали такой псевдоним, я, между прочим, тоже давно хотел спросить вас.

Светлана Викторовна в ответ рассмеялась. Ну и хитрец этот Ливанов!

– У меня сестра живет в Карелии, вот я и остановилась на фамилии Корельская. А что, красиво звучит.

– Да, красиво звучит. К тому же вас в городе читают, уж поверьте мне. Как это вам удается совмещать несовместимое? Днем вы в редакции, а вечером – подпольщик, прости господи.

Светлана Викторовна в ответ только плечами пожала. К славе оппозиционера она совсем не тянулась. Это было своего рода развлечением в ее совсем не наполненной авантюрами жизни.

Она улыбнулась, вспомнив этот давний разговор. Опять пошел снег, и на улице все окончательно стихло, даже лая собак не было слышно. Стеклов погружался в сон, и горожане, засыпая, думали, что наконец-то придут в город первые настоящие морозы и чистый снег, что слякоть больше не посмеет вернуться и воцарится везде красота, которую все ждали с нетерпением.

А утром в город действительно пришла настоящая зима. Торжественно чисто и бело стало вокруг. Взрослые, уставшие от ноябрьской распутицы и противного ветра, улыбались, а мальчишки с радостными воплями протаптывали в сугробах дорожки, предвкушая веселое катание.

В это утро Игорь Семенович поехал не на службу, а к Максиму Яковлевичу. У дома, в котором жил ветеран, Игоря Семеновича должны были ожидать Алексей Никодимович и видеооператор. Они договорились поехать вместе, в одной машине, чтобы по дороге не отстать друг от друга. Когда старик вышел из подъезда, Буденич с удивлением отметил, что тот вовсе не развалина, какой представлял он старика в мыслях. К ним подошел подтянутый седой человек со строгим лицом, одетый в теплую пуховую куртку. Сев в служебную «газель», в которой грелось начальство, Максим Яковлевич поздоровался со всеми за руку и хорошо поставленным голосом поинтересовался у мэра, не замело ли в районе дороги. Он хотел показать уважаемому руководству, в каких местах района шли наиболее ожесточенные бои. Выдержав паузу, еще добавил, что мальчишкой видел, в каком месте двое мужичков-колхозников по приказу немцев вырыли большую братскую могилу и похоронили в ней наших бойцов.

После слов старика в машине установилась тишина. Мэр смотрел на Максима Яковлевича круглыми глазами, осмысливая сказанное, а Буденич и оператор замерли, как будто они услышали гром небесный. Спустя минуту-другую заговорил Алексей Никодимович:

– Максим Яковлевич, дорогой, что же вы молчали все эти годы? Ведь лет-то сколько прошло! Ведь какое это событие, если подтвердится, вы понимаете?

Старик как-то грустно усмехнулся в ответ. Ему было что сказать этим людям, но для этого пришлось бы ему рассказать очень многое из своей жизни. А он всегда считал, что это лишнее, что его личные переживания не касаются никого, кроме него самого. Да и что они могут знать о войне, эти сытые, уверенные в себе и довольно молодые еще люди? Он думал, что ответить мэру, и ответ пришел по-житейски простой и понятный спрашивавшему.

– В войну немец деревню нашу пожег. Ничего не осталось, одни трубы печные торчали из земли, как кресты на погосте. Сначала хоронились мы в лесу, а как немца прогнали, вырыли землянки, в них и жили. Выкапывали в поле мерзлую картошку, еще ходили в лес и ставили силки. Почему, спросите, немцы решили наших похоронить? Потому что сами в нашей деревне жили, а заразы они боялись больше, чем партизан. Один офицерик все ходил, руки спиртом протирал, чтобы, значит, не подцепить чего-нибудь. Я тогда матери-покойнице сказал, в каком месте солдаты лежат. На этом месте мы сосенки посадили, чтобы колхоз могилку к своим огородам не прирезал, а то ведь такие случаи бывали, я знаю. Почему, спросите вы, я руководству ничего не доложил? А до того ли было после войны? Я в город поехал работать, а если бы остался, то с голодухи помер бы, как две моих сестренки. Ну, потом женился, двух девочек жена мне родила. Все шутила: это, мол, бог тебе дал взамен твоих сестер. А может, и так.

Максим Яковлевич замолчал. Он вспомнил, как в далеком послевоенном году он и сестра Лида ходили по ночам на колхозное поле за картошкой. За это, если бы заметили, всей семье дали бы большие сроки, а могли и просто убить. Но выбора у них никакого не было, – в любом случае в гроб. И вот в особенно голодную весну он тайком, хоронясь от всех, ушел из деревни, чтобы хоть как-то прокормиться в городе. Но в районном центре на работу его не брали. В кадрах объясняли, что много таких партизан к ним прибежало из деревень. Специальности ни у кого нет, жилья нет, так что катись ты, парень, туда, откуда пришел. И не морочь нам голову, а то в органы заявим. И пришлось ему, пареньку пятнадцати лет, завербоваться в далекий северный город на шахту. Там было нечеловечески тяжело жить, но дали ему место в общежитии и паек, так что он выжил, дождался полета Гагарина и вернулся в родные края.

Прошли годы, и Максим Яковлевич с семьей обосновался в Стеклове. Прошлое не забылось, но он старался не вспоминать голодные свои детство и юность. Семья, взросление дочерей подарили ему наконец душевное равновесие и заглушили боль утрат, отодвинули куда-то в самую глубину души все то, что чувствовало его детское сердце и что невозможно было забыть. Звонок Аллы Геннадьевны перевернул всего его. Он понял, что надо сделать то, о чем молчал все эти годы, – но не для себя, не для своей нынешней земной жизни, а для души, которая требовала этого с глухим постоянством и которую нельзя было заставить замолчать.

Неловкую тишину прервал вопрос Буденича. Он спросил старика:

– Максим Яковлевич, как я понимаю, захоронение находится в нашем районе? И еще – ведь прошло столько времени, это место могло измениться. Сами понимаете, что ничего постоянного нет. Вы помните какие-то особые приметы могилы?

– Конечно, помню, что вы! Ведь разве можно такое забыть? Я потом ночью на это место лапника притащил и камнями его придавил. Маленький был, а сообразил, что надо делать.

Алексей Никодимович, до этого находившийся в прострации, пробудился. «А я еще не хотел встречаться со стариком! Ну и дурак же я! Это событие выдвинет нас на первое место в области», – думал он. Волна восторга и решимости охватила его, и он с благодарностью, в этот момент искренней и совершенно не требовавшей ничего взамен, потянулся к старику и обнял его. Ничего подобного на людях Алексей Никодимович не делал никогда, и вся компания в машине притихла, осознав важность момента.

– Деревня, в которой вы жили, как называется, Максим Яковлевич? – спросил он старика.

– Усолье называлась деревенька наша. Красивая была деревня. На берегу озерца стояла, а кругом сосновый бор. Было около сорока дворов, и хозяйства у всех были крепкие, настоящие крестьянские. Мы хорошо жили. Помню, на горе была деревянная церковь. Кажется, храм Георгия Победоносца. Когда батюшку в 37-м забрали, церковь сначала заколотили, а потом нашему председателю велели в ней зернохранилище устроить. Ну а после, как немцу пришлось удирать, он и ее пожег.

Алексей Никодимович задумался. Странно, ведь он знал все сельские поселения в районе, а про деревню с таким названием ничего не слышал. Может быть, и не в его районе она находится? Он почувствовал, как сильнее застучало его сердце, но взял себя в руки и продолжил разговор:

– Максим Яковлевич, а после вы бывали в деревне? Я к тому спрашиваю, что никакого Усолья сейчас в районе нет.

– Да быть-то был, ведь там родители и сестры на погосте лежат. Но ничего там не осталось. Мы до сорок седьмого года в землянках жили, колхоз лес рубить на избы не давал, да и некому было строить, всех мужиков война извела. А потом и вовсе это место колхоз забросил. Так что моя родина вроде как исчезла вовсе. Помню, мальчишкой я в лес с отцом ходил. Ягод, грибов, всякой живности было видимо-невидимо. Мужики – те, кто посмелее, – кабаньи лежки примечали, даже на лося ходили. Хорошо было до войны.

– Ну что же, поедем искать вашу деревню, Максим Яковлевич.

– Искать ее не придется, ничего тут сложного нет. Озеро, на котором она стояла, наши мужики Бобрами окрестили. Там бобровых хаток было много. А потом зверь ушел почему-то, не стал после фашиста жить.

«Бобры какие-то, – подумал Алексей Никодимович. – Выдумывает старик, не иначе. Откуда им взяться в нашем районе, бобрам этим? Я здесь уже много лет живу, о бобрах бы знал». Впрочем, Алексей Никодимович мог и ошибаться.

Конечно, он любил природу. Заводи на родной Кубани, особо шумные весной, он любил посещать с ружьем, устраиваясь иногда на ночлег в прибрежных зарослях. Охота влекла его больше всего на свете. Обосновавшись на севере, он понял, что и здесь она не хуже. Но были нюансы, связанные с его положением и не позволявшие широко афишировать эту страсть. К тому же лес, так любимый им, доставлял иногда волнения и неприятности. Лет пять назад к нему обратился директор районного лесничества с просьбой выделить трактор для опашки угодий, но мэр только отмахнулся от него, как от назойливой мухи. «У вас есть два трактора в хозяйстве, Олег Павлович! Вот ими и обходитесь. А у меня лишней техники нет», – заявил он бестолковому директору. И в самом деле, почему он должен за всех думать? Этот болван сидит на лесе, у него в руках, можно сказать, все рычаги власти, а он ходит к начальству и клянчит милостыню.

Мэр нахмурился, вспомнив этот неприятный разговор. Конечно, надо взять под особый контроль вопросы природопользования, а то не только бобры убегут из района, но еще кабаны и лоси. Тогда точно беда случится. Охоту на крупного зверя он уважал и знал ее особенности почти досконально. Конечно, жалко, что времени на это великолепное занятие у него практически не оставалось, и те редкие дни, когда выдавался случай охоты с друзьями, он вспоминал потом с особенным душевным подъемом.

Поговорив еще минут пять, решили отправляться в путь. Павел вывел «газель» на шоссе плавно и аккуратно, и они поехали по улицам Стеклова, в это утро чистым и опрятным, как будто сама природа желала этой поездки и приготовилась к ней заранее, накрыв скверы и площади белым пушистым покрывалом. Алексей Никодимович вглядывался в лица прохожих, смотрел на игры детей, на все, что происходило в городе, и понимал, как много нужно еще сделать, чтобы эта прекрасная жизнь продолжалась и дальше, чтобы не прерывалась связь поколений, чтобы судьбы людей не зависели от случая, а подчинялись только хорошей и разумной какой-то цели. Он осознал, что сама судьба преподнесла ему надежду, и ее он должен воплотить в жизнь наперекор всему.