Текст книги "Паноптикум"

Светлана Чистова
Паноптикум

Зло надо лечить, как худого пса, – палками.

Изречение, приписываемое М.В. Ломоносову

Глава первая
Дежурный по городу

Утром 7 ноября 201.. -го года мэр города Стеклова Алексей Никодимович Лытарь проснулся рано, как всегда, но одеяло скинул с себя неохотно. На то были свои причины. Он лежал и думал, что с удовольствием потратил бы время до обеда, гоняя с ветерком на катере по озеру и нагуливая здоровый аппетит. Его товарищ, Костя Игнатенко, бывший у него сначала на мелкой исполнительской работе, а затем за усердие назначенный начальником комиссии по борьбе с коррупцией, отлично готовил уху и барбекю на костре. Костя и сейчас что-то такое затевал в саду, напевая вполголоса кубанскую песню, и Алексей Никодимович, потянув носом, уловил сладковатый запах загоравшихся сосновых чурок. От этого запаха настроение его окончательно упало. День начинался хорошо, но провести его удачно не было никакой возможности. В городе его ждали скучные дела.

Он принял душ и нехотя стал одеваться. Ни одна путная мысль не приходила на ум, – все, что обдумывал он сейчас, вертелось вокруг одного незначительного и надоедливого вопроса, от решения которого, в общем-то, ничего не зависело. Это-то и раздражало Алексея Никодимовича все больше. Сегодня планировалось провести в Доме ветеранов торжественное собрание, на котором он должен был присутствовать в качестве почетного члена президиума. Он уже представлял себе, как битых два часа будет сидеть в душном конференц-зале, часто вставать, чтобы лично поздравлять ветеранов, слушать бесконечную череду поздравлений, в том числе и стихотворных, которых он терпеть не мог, и при всем этом еще и контролировать себя, чтобы ненароком не зевнуть. Представив себе все это, Алексей Никодимович в сердцах плюнул на мраморную столешницу итальянского умывального столика, но затем все же смыл плевок, поскольку свою ванную комнату, начиненную дорогой сантехникой и отделанную в венецианском стиле, он обожал.

Он вообще любил свой загородный дом, который построил пять лет назад в медвежьем углу, на отшибе убогой даже по местным меркам деревеньки, в которой к моменту его появления оставалось с десяток стариков да несколько горьких пропойц неопределенного возраста. Впервые приехав сюда, в эту живописную озерную глушь, Алексей Никодимович ахнул: это место словно нарочно дожидалось его, и вековые сосны на берегу молчаливого озера в покорном приветствии зашумели верхушками пышных крон, будто бы одобряя его выбор. Строительство дома велось не в спешке, но быстро. Алексей Никодимович усмехнулся, вспомнив одну курьезную историю, связанную со строительством. Дело было в том, что некий полковник из структур госбезопасности тоже в то время приглядывал себе домик в тихом месте и совершенно случайно узнал, что мэр города уже в этом вопросе определился. Полковник со своей свитой тут же примчался на озеро и, увидев, какое прекрасное место уже занял смышленый градоначальник, в сердцах ругался так долго и забористо, что начальство стройки попряталось кто куда, и даже рабочие-узбеки от греха подальше забрались в свои каморки и долго не выходили оттуда. Только вечером узбеки вылезли на свет божий. В тот же день прораб доложил Алексею Никодимовичу об этом визите. Спокойно выслушав по мобильнику вопли трусливого начальника строительства, Алексей Никодимович принял единственно правильное решение, и через месяц гневный полковник уже называл его соседом.

Полковник оказался мировым парнем, и часто они вдвоем, где-нибудь на лесной заимке у костра или просто на берегу озера, со смехом вспоминали эту историю. Алексей Никодимович вообще огромное значение придавал искренней мужской дружбе. Ни одного служебного или личного вопроса в своей жизни он не решил путем спора или грубого нажима, к которому частенько прибегали некоторые из его подчиненных. С такими людьми он расставался без сожаления и угрызений совести, искренне негодуя в душе от осознания административной бездарности этих выскочек, которых он когда-то имел неосторожность приблизить к себе. Любое, даже самое запутанное и сложное дело, можно уладить миром, не прибегая к шумным разбирательствам, – эту истину он усвоил еще на заре своей административной карьеры. Начинал он на Кубани, но там, в многонациональном степном крае, сложились такие прочные клановые связи, что подняться хотя бы на ступеньку вверх по служебной лестнице можно было только спустя долгие годы безупречной и полной подводных камней службы. А Алексей Никодимович еще в молодости вполне осознал свои силы и желал плодотворно работать, не оглядываясь на сложившиеся традиции и старые взгляды. И он принял решение – уехать из южного края на север и обосноваться невдалеке от Москвы, в тихой провинции, где можно действовать самостоятельно и стать независимым лидером. Никогда впоследствии он не раскаивался в своем решении.

Вспомнив молодость и удачу, Алексей Никодимович впервые за это утро позволил себе улыбнуться. Он бодро спустился вниз, в гостиную, где на столе дожидался его завтрак, приготовленный супругой. Но завтракать так рано он не стал, решив перекусить уже на работе. Он вышел во двор, довольно осмотрел с крыльца свои обширные владения и направился к новенькому «лексусу» последней модели, у которого деловито расхаживал его шофер Павел.

– Доброе утро, Алексей Никодимович. В город поедем? – поинтересовался Павел предусмотрительно. За те полгода, что он проработал у Алексея Никодимовича, он успел досконально изучить привычки шефа и поэтому знал, что тот не любит первым сообщать о своих планах.

– Да, сразу в администрацию. И не шибко гони, мне по дороге нужно с мыслями собраться.

Павел понимающе кивнул. Забравшись в салон, Алексей Никодимович решил на полчаса, которые отделяли его от работы, забыть о предстоящей торжественной скуке. Внедорожник плавно выехал с деревенских ухаб на шоссе (Алексей Никодимович специально не стал приводить в порядок деревенскую дорогу, чтобы автомобилисты не часто заезжали сюда по делу и без дела), и мэр погрузился в свои думы, временами поглядывая на сельский пейзаж за окном. Машина хорошо шла, не встречая никаких помех, и хотя накануне в районе прошел сильный снегопад, эта дорога была, как всегда, хорошо почищена.

Уже в своем служебном кабинете, обставленном без всякой помпезности и шика и даже с некоторой суховатостью, действовавшей на всякого посетителя в благотворном ключе и сразу настраивавшей на деловой лад любого, кто заходил в эти неброские апартаменты, Алексей Никодимович вызвал к себе редактора районной газеты и директора муниципальной телекомпании.

– Надо будет в широком формате осветить сегодняшнее торжественное мероприятие, но без излишних песнопений. И объясните наконец своему умнику оператору, Татьяна Викторовна, что в кадре должен быть не я один, а еще и зал с ветеранами, – начал он в несколько раздраженном тоне объяснять директору телекомпании задачу предстоящего эфира. – Вас, Игорь Семенович, я также попрошу осветить это мероприятие без излишнего официоза. И не забывайте, что вам скоро предстоит сделать очень важную работу – осветить в газете предстоящее празднование Дня освобождения. Можете подготовить несколько очерков о ветеранах, воевавших в наших местах. Не забудьте как можно полнее осветить тему сегодняшней заботы общества о ветеранах. Только поручите эту полосу толковому сотруднику, а не этому своему болвану Шитову, который в падежах путается.

Редактор районной газеты «Знамя труда» Игорь Семенович Буденич в ответ только как-то горестно кивнул. Он отлично знал и без нравоучений Алексея Никодимовича, что «болван» Андрей Шитов с этой темой не справится, но тем более не справится с ней и сам Игорь Семенович, потому что ветеранов, освобождавших Стеклов в Великую Отечественную войну, в районе не осталось, а высасывать тему из пальца Игорь Семенович не любил. Надо было, как всегда, находить выход из положения. «Почему всегда я за весь этот бардак должен отдуваться?» – раздраженно думал он, не слушая уже ценных указаний мэра. И всегда-то он, Игорь Семенович, должен думать за всех этих умников из администрации, как не ударить в грязь лицом. А ведь когда-то он был полон творческих планов и надежд и жаждал работать. Куда же все это ушло? Некоторые его однокурсники сделали отличную карьеру в Москве. Многие пишут, хотя и на заказ, но то, что хотят, не оглядываясь ни на каких алексеев Никодимовичей. Как же надоела Игорю Семеновичу алчная и недалекая свора мэра, с ее непомерными аппетитами, с провинциальной ленью, с тупым скотским равнодушием ко всему, что не касается лично ее! Игорь Семенович с ненавистью подумал, что он, человек с университетским образованием, либерал и умница, вынужден, как свиной приплод на ферме, есть из того же корыта, что и вся эта районная номенклатурная сволочь. Он обдумывал все это и не заметил, как мэр, закончив читать свои нотации, взглянул на него с усмешкой.

– Игорь Семенович, проснитесь наконец! – рявкнул Алексей Никодимович, не выдержав длинной паузы.

Игорь Семенович, услышав начальственный рык, сразу вышел из оцепенения. Уже выходя из кабинета, он в дверях заверил Алексея Никодимовича, что все будет сделано, как всегда, четко и в творческом ключе. На службу в редакцию он уехал в прескверном настроении.

На столе в редакционном кабинете уже лежали первые пять полос, принесенных ответственным секретарем на подпись. По пути к себе Игорь Семенович, как обычно, заглянул во все кабинеты редакции, чтобы поздороваться с сотрудниками и узнать, как идут дела. Заглянув в кабинет, занимаемый верстальщиками и корректором, он с некоторым неприятным чувством отметил, что корректор, дама средних лет, сначала как-то двусмысленно хихикнула, а затем отвернулась к окну, чтобы скрыть от него невольную улыбку. Игорь Семенович нахмурился. Тут явно без него что-то произошло. Он решил со стороны понаблюдать за ней, но Светлана Викторовна, почувствовав его взгляд, тут же уткнулась в какую-то статью на столе и стала водить по ней карандашом, изображая глубокую сосредоточенность.

Вот какова же ведьма! Игорь Семенович знал, что не все, что пишется в редакции, доходит до его стола, – Светлана Викторовна сама выбраковывает особо яркие опусы некоторых сотрудников, щадя и свое время тоже. Он и не задавал никогда лишних вопросов ей, зная наперед, что та ему может ответить.

Уже через пять минут Игорь Семенович понял, что ввергло всегда ровного и даже несколько скучного корректора в такое веселое состояние. Прочитав передовицу и добравшись до второй полосы, Игорь Семенович сначала побагровел, а затем вылетел из кабинета и приказал перепуганной секретарше поскорей отыскать ему Шитова.

– Так он же на задании, Игорь Семенович, – пролепетала Женя, хорошенькая девчушка лет восемнадцати.

– Плевать мне на это! Звони ему на сотовый, пусть немедленно едет в редакцию, и чтобы через полчаса был здесь! – выпалив все это, Игорь Семенович гневно хлопнул дверью своего кабинета и в сильнейшем волнении стал ходить из угла в угол, сжимая кулаки от ярости.

Через пятнадцать минут у его двери уже топтался несчастный Шитов, никак не решаясь войти к шефу. Дело ускорила Женя, сообщив Игорю Семеновичу по телефону, что Андрей уже приехал. Шитов с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на нее, но ничего не сказал этой дурехе, которой не было никакого дела до его неприятностей.

Войдя в кабинет, Андрей увидел, что дело приняло для него самый прескверный оборот, – шеф сидел в своем удобном кожаном кресле и красной ручкой рисовал чертиков на полях второй полосы.

– Ничего не хотите мне сказать, Андрей Васильевич? – спросил он Шитова преувеличенно вежливо. Видя, как растерянная глуповатая улыбка блуждает по лицу этого очкастого увальня, Игорь Семенович левой рукой придвинул к краю стола полосу и ткнул указательным пальцем в статью под названием «Полный вперед». – Читайте, Андрей Васильевич, свое произведение, только про себя, а я потом спрошу у вас, можно ли было нести это редактору.

Шитов, преувеличенно быстро шевеля толстыми губами, начал читать:

«С каждым днем хорошеет и богатеет наш город. Во всем чувствуется забота, твердая рука и уверенная поступь.

Замолкли фонтаны. Но до чего же они хороши и без воды! Будущая аллея фонтанов-родников привольно раскинулась у центра «Стекольный»: в каменной кладке, газонном грунте, неповторимой парковой атмосфере. Восстанавливается старый фонтан на ул. Гагарина. Ловкие рабочие в синих комбинезонах, несмотря на промозглый осенний ветер и холодный снег, самоотверженно реставрируют чашу фонтана, вырубают закрывающий виды корявый кустарник, мостят красной плиткой лучи пешеходных дорожек.

Продолжается укладка мостовой плитки и у мемориала Славы. Лежавший здесь многие годы асфальт выглядел неэстетично, и не удивительно, что новые времена благоустройства смели его под самый корень. Хорошим дополнением этому стала и металлическая ограда – ажурная, массивная, способная надежно защитить шоссе у Вечного огня от паркингов длиннющих свадебных кортежей.

Радуется глаз и на свежесть новых домов-новостроек. Подведенные под крыши, они терпеливо ждут своего часа сдачи госкомиссиям – на улицах Чайковского, 60 лет Комсомола, Гайдара, на Волоколамском шоссе. А вдогонку им уже спешат другие новостройки – столь же долгожданные и многообещающие.

Осенний мокрый снег хотя и злит, но земляная жижа повсеместных раскопов вызывает только чувство одобрения и стоического терпения. Вроде и вымажешься по колено, а заглянешь внутрь рва, увидишь холодный блеск новой металлопластиковой трубы и сразу понимаешь – это того стоит.

Жалко, что с первыми стаями перелетных птиц свернулись и веселые шатры пивных-разливочных. Сезон уличной торговли продолжают только не подвластные холодам наши знойные братья с юга. Тут тебе и картошечка русская, и овощ всякий крутобокий – покупай и не майся разгулом цен в супермаркетах.

Сетевые гиганты, впрочем, чувствуют себя вполне уверенно. Еще один свой дворец из стекла и бетона они возводят ударными темпами напротив торговых рядов. Скоро их длинные руки возьмутся за Литейную, дом 5, и на куче праха старого стекловского мира возведут еще один столп его завтрашнего дня.

Но и терпкий аромат прежних времен никуда не уходит от нас. Подтверждение тому – Дом культуры на Советской площади. Облупленные стены и колонны еще раз убедительно подчеркивают его ненужность современному Стеклову. Вот соберем денег, поставим на крышу купола, и здесь снова все наполнится первозданной духовностью.

А еще на дворе первая неделя ноября. Мрачно, склизко. И хочется уже только одного – белого-белого снега».

Закончив чтение, Шитов не слушающимися от нахлынувшего волнения руками вернул полосу на место и стал мямлить что-то про новые авангардные течения в мировой публицистике, но Игорь Семенович прервал его оправдания самым беспардонным образом:

– Вы, Андрей Васильевич, просто полудурок, какие даже в нашем городе большая редкость. Писать вы не умеете, так хотя бы научились скрывать свою бледную творческую немощь под простыми доходчивыми фразами. Вы всерьез полагаете, что я долго буду терпеть ваш бред? Корректор жалуется, что в ваших опусах английских заумных аббревиатур и компьютерного сленга больше, чем русских слов. Для кого вы пишете? Или вы думаете удивить стекловчан своей эрудированностью? Так вы их и так в каждом номере удивляете. Вот что, Андрей Васильевич, – Игорь Семенович нервно забарабанил пальцами по витражной столешнице своего модного бюро (это было его последнее приобретение, и он очень им гордился), – или вы переходите на понятный большинству наших граждан великии и могучий русским язык, или в самом скором времени эти граждане пошлют вас, и не думайте, что я смогу вас защитить.

Буденич распалялся все больше и больше, но сделал остановку и перевел дух. А затем продолжил:

– Вот скажите мне, что на вас нашло? Уму непостижимо: грохнуться с заумных высот в балалаечную какую-то стилистику! Вы, Андрей Васильевич, скажу вам по секрету, далеко не Демьян Бедный. Больше не упражняйтесь в том, в чем не смыслите ничего. А теперь идите и обдумайте хорошенько мои слова.

Когда Шитов, пятясь задом к двери, наконец выкатился из кабинета, Игорь Семенович энергично потянулся в кресле, так что хрустнули шейные позвонки. Он понимал, что Шитов хорош как составитель всякого рода статистических таблиц, отражающих успехи стекловской промышленности, и поэтому придется оставить этого блаженного в покое. Доверять ему написание материалов общественно-политической значимости редактор зарекся. «И куда только смотрела эта курица Лариса Дмитриевна? Тоже мне, ответственный редактор. Наверняка, как всегда, спихнула все на корректора, а сама бегала по магазинам. Пусть теперь сама расхлебывает, что натворила», – лениво думал Игорь Семенович. Выйдя из кабинета и зайдя к Ларисе Дмитриевне, которую он за глаза называл Масяней в Кризисе, Игорь Семенович увидел, что та вместе с верстальщицей копается в файлах недельной давности, чтобы закрыть чем-нибудь шитовскую стряпню на второй полосе. Игорь Семенович усмехнулся довольно, но тут же помянул нехорошим словом кобру-корректора, которая, конечно, специально тянула до последнего момента, чтобы доставить ему особую радость. Наверняка сейчас сидит, пьет кофе и покатывается со смеху, вспоминая яркие моменты феерического репортажа.

Через час отчет о шитовском дневном дозоре был убран с полосы и заменен какой-то депутатской статистикой о повышении надбавок и пенсий. Все случилось, как всегда, и Игорь Семенович теперь мог подумать о предстоящем важном номере, до выхода которого оставалось совсем немного времени.

Он позвонил в районный военкомат и попросил военкома полковника Махеева как можно быстрее отправить ему по факсу список еще живых ветеранов – участников войны, а также тех, кто принимал участие в обороне и освобождении Стеклова. Список, который прислали из военкомата, поверг Игоря Семеновича в глубокое уныние. В нем было двадцать три фамилии, но двенадцать людей из него приехали в Стеклов уже после войны, еще шестеро из дома уже не выходили по причине старческой немощи и болезней, а остальные, как оказалось, воевали в тылу и в боевых действиях не участвовали. И не было среди них ни одного человека, кто непосредственно принимал участие в освобождении Стеклова.

– А вы, Игорь Семенович, обратитесь в первичные ветеранские организации, их ведь много у нас, – посоветовал умница Махеев совсем уже приунывшему редактору. – Наверняка многие местные жители, тогдашние дети, прекрасно помнят оккупацию и освобождение города. Постройте очерки на их воспоминаниях. Ведь сейчас большинство из них заслуженные люди, ветераны труда и труженики тыла, а может быть, остались у нас и те, кто успел повоевать. Посильную помощь в этом я вам окажу.

Игорь Семенович несколько успокоился после слов полковника. Так, надо было действовать безотлагательно. Он позвонил в Дом ветеранов и попросил выявить заслуженных пенсионеров, чье детство или юность пришлись на военные годы и кто был свидетелем оккупации Стеклова или даже участвовал в освобождении города. К большой его радости, через три дня выяснилось, что таких среди стекловских ветеранов оказалось немало. Но возникли сложности, о которых доверительно сообщила ему по телефону директриса Алла Геннадьевна, дородная дама лет сорока. Она вот уже десять лет находилась в состоянии необъявленной войны с собственным весом, но вес ее, по причине частых застолий и обильных возлияний в подведомственном учреждении, неизменно выходил победителем в этой борьбе. Что только ни делала Алла Геннадьевна, чтобы влезть в обожаемую ею джинсовую брючную тройку! Она запретила своим сотрудникам и активистам ветеранских организаций подносить ей в праздники шоколад и конфеты, сократила до минимума чаепития в рабочее время, даже собственный день рождения превратила в день строгого поста, но настырные старики с чувством глубочайшей благодарности все тащили и тащили, так что Алла Геннадьевна частенько пребывала в угнетенном состоянии духа.

Алла Геннадьевна сообщила Игорю Семеновичу, что шестнадцать пенсионеров, активно посещающих ее учреждение, в дни оккупации и освобождения города были подростками, но, к сожалению, из всех шестнадцати Игоря Семеновича сможет заинтересовать только один старик, поскольку трое из этого числа уже с трудом вспоминают свое имя, четверо наотрез отказались давать интервью, шесть человек после войны основательно подпортили свои анкетные данные, связавшись с уголовным кодексом, а двое из списка, по собственным наблюдениям Аллы Геннадьевны, склонны к фантазиям и вполне могут выкинуть из старческой вредности что-нибудь этакое.

– Что же, Алла Геннадьевна, будем работать с теми, кто остался, – тепло поблагодарил Игорь Семенович директрису и тут же деловито осведомился:

– Старик-то хоть не из идейных? Какое у него образование?

– Образование самое подходящее, Игорь Семенович, – семь классов, восьмой коридор, да еще курсы электромонтеров в учебном комбинате, – успокоила его Алла Геннадьевна.

Игорь Семенович заметно повеселел. Теперь-то за основным очерком праздничной полосы дело не встанет. Этот старик, по словам Аллы Геннадьевны, узнав о предстоящем очерке в районной газете, чуть ли не прослезился. Он порывался сам приехать в редакцию, и Алле Геннадьевне едва хватило красноречия, чтобы удержать старика дома.

Это дело оказалось трудным.

– К вам, Максим Яковлевич, приедут домой. И никуда ходить не надо. Вы слышите меня, Максим Яковлевич? Будьте завтра дома и ждите приезда двух сотрудников редакции, журналиста и фотокорреспондента. – Алла Геннадьевна битых полчаса сидела у телефона и старалась четко и ясно произносить слова, зная, что старик почти глухой.

Директриса уже хотела окончить разговор и положить телефонную трубку, как вдруг Максим Яковлевич довольно сообщил ей, что его старуха накроет праздничный стол, а сам он по случаю приезда важных гостей достанет пол-литра «Стольной». Алла Геннадьевна от испуга обомлела, но через мгновение взяла себя в руки и тоном фельдфебеля приказала Максиму Яковлевичу пол-литра отставить, а угощать гостей исключительно чаем. Старик хотел было оспорить ее решение, весьма фривольно заявив, что он еще ого-го и в тираж не вышел, но в ответ на это Алла Геннадьевна заявила, что никаких корреспондентов Максим Яковлевич не дождется, если будет упорствовать и вести себя, как дитя малое.

Угроза подействовала. Максим Яковлевич хотел обидеться, но передумал, однако вовсе не из-за ультиматума Аллы Геннадьевны, а под давлением супруги, которая, как слышала директриса в трубку, по-семейному и не без легкого рукоприкладства призвала его к порядку.