Текст книги "Паноптикум"

– Хочет жить, гад, – осуждающе произнесла Ольга. – Что делать будем?

Светлану осенило:

– Витя, ваш ветеран уже забыл, что он мужчина?

– А что? Насчет успеха у дам не ручаюсь, но дерется с соседскими петухами, как молодой.

– Значит, надежда есть, – обрадовалась Светлана. – Вот что: нам нужно использовать его собственнические замашки. Нужно сделать вид, что мы посягаем на его гарем. Он взбесится и кинется на помощь курам, – тут мы его и сцапаем, голубчика.

Все согласились, что план идеальный. Компания пошла к загону с курами, поглядывая на малинник и усмехаясь. Куры встретили их сонным квохтаньем, самые же бестолковые из них бросились навстречу троице, думая, что хозяева несут корм. Виктор схватил за шею первую попавшуюся из этих дур. Дальше все пошло как по маслу. Петух не заставил себя долго ждать: презрев опасность, он влетел в загон, едва заслышав жалобное кудахтанье плененной супруги. От ярости он потерял голос и шипел, как масло на раскаленной сковородке. Виктор жестом матадора выкинул вперед сетку, и через секунду петух дрался сам с собой. Куры в ужасе жались к стене загона, а палачи ждали, когда петух впадет в транс в предчувствии конца. Виктор, не распутывая сетку, положил выбившегося из сил петуха в корзину и понес его к месту казни.

– Ничего не поделаешь, – забубнил он себе под нос. – Ни за что не отдал бы его вам, если бы не бабушка.

Тем временем провизоры вернулись из магазина с полными сумками.

– Агнцев и тельцов в их дрянной лавчонке не оказалось, но мы разжились сардельками и поджаркой, – сказал Сергей.

– А почему так мало? Половину по дороге слопали? – поинтересовалась Ольга. – А вино не забыли? Или вы думаете, что мы местной сивухой обойдемся?

Сергей в долгу не остался и ответил в том же духе:

– Ну разумеется, сударыня! Все, за исключением старушки Клико. Разгружайте.

«Сударыня» деловито занялась устройством стола. Ребята вытащили из кладовки мангал и накололи дров для шашлыка.

Через час дом и двор стали напоминать стоянку туземцев в джунглях. Когда же обильный дым смешался с ароматом давшего сок мяса, проник в дом и окутал все вокруг, они окружили походную жаровню с диким блеском в глазах и жадно набросились на шашлык. Спящий бог дикарей проснулся!

Сквозь пелену сытого тумана Светлане вспомнился весь ее голодный год – столовая, пропахшая отвратительными комплексными обедами, вечная сонная одурь от недоедания и попытки заснуть на задней скамье во время лекций. Со стены на нее смотрел вождь, призывавший учиться, учиться и еще раз учиться, но затянувшийся пост и завывания в желудке так озлобили ее, что не раз ей хотелось плюнуть на его лысину.

Она вспомнила, как однажды заснула прямо на семинаре. Доцентша, бодрая девушка пятидесяти с лишним лет, бубнила про аористы и перфекты, когда вдруг Светлана, к восторгу однокашников, упала с колченогого стула. Все бы ничего, но, очутившись на полу и ощутив боль от удара, она так выругалась, что та истерично дернула себя за парик. Доцентша считала себя либералом и противником ханжеской морали, но диеты, на которых она сидела ради сохранения фигуры, лишили ее чувства юмора. После разноса у куратора Светлана стала избегать некрепких стульев. По причине неловкого своего падения экзамен она сдавала не тинэйджеру со стажем, а другой, весьма упитанной старушке. Бедственное материальное положение порою доводило ее до бешенства. В арсенале средств по борьбе с нищетой были фокусы с одним проездным билетом, по которому в метро проходила компания из пяти человек, выгул собак и детей по объявлениям, а также продажа иностранцам псевдосоветской рухляди. Последним ее покупателем была неопределенного возраста американка с приклеенной улыбкой: за пивную кружку и еще какую-то дребедень она дала Светлане десять долларов, которые немедленно были употреблены в только что открывшемся шикарном ирландском пабе. В неравной схватке с аппетитом и моральными устоями прошли три ее студенческих года. Осенью в университет приехал премьер. Это была традиция – каждый год это высокопоставленное лицо посещало их учебное заведение. Сопровождал премьера лично ректор с несколькими чиновниками из министерства образования. Все происходило чинно и даже величественно. После торжественного заседания премьера повели в студенческую столовую. Ректор, пыхтя и отдуваясь через каждые три шага, поскольку человек он был полный и нездоровый, едва поспевал за молодцеватым главой правительства. Все прошло очень удачно. Премьер отведал гречневой каши и похвалил университетское начальство за неустанную заботу о студентах. Светлана печально думала о десяти рублях, каким-то чудом задержавшихся в ее кармане к моменту прибытия высокого гостя. «Господи, ну зачем тебе наша каша? – думала она почти злобно. – Мне, например, даже на гречку не хватит. Как будто ему заняться больше нечем, кроме как кашу трескать. Наверняка и гуляш с подливой положили, а я мяса уже три месяца не ела. Теперь будут врать по всем каналам, что студенты чуть ли не зажрались». Она возненавидела телевидение, всякое начальство и торжественные мероприятия.

Сочный свиной шашлык и вино окончательно вытеснили из ее головы голодные воспоминания. Алкоголь подействовал очень быстро, – у всех развязались языки, и они, перебивая друг друга, принялись вспоминать все свои подвиги, большие и малые. В пылу дружеской попойки они и не заметили, как на улице стемнело.

– А который час? – спросил Сергей.

Светлана взглянула на часы и обомлела – уже давно было за полночь.

– Все, идем спать, – скомандовал Виктор.

– Что это ты раскомандовался опять? Я требую продолжения банкета! – заявила Ольга, впрочем, не очень настойчиво.

– Завтра будет тебе банкет, – ответил Виктор и добавил: – Если, конечно, вспомнишь утром, как тебя зовут.

Проснулась Светлана оттого, что в спину ее кто-то очень невежливо толкал. Открыв глаза и повернувшись на бок, она увидела, что это Ольга коленкой отвоевывает себе место на диване. Светлана встала и попробовала растолкать ее, но Ольга забрыкалась и ухитрилась даже пнуть ее ногой довольно сильно, так что она не устояла на ногах. Разозлившись, Светлана попыталась стащить Ольгу с дивана и задать ей трепку, но подоспевший вовремя Сергей удержал ее от схватки с полусонной подругой.

У нее ужасно болела голова, и она думала, что несчастней ее в это утро нет никого, но, взглянув на своих друзей, она поняла, что ошибается. У всех был жалкий и потрепанный вид. Они вышли во двор умываться и там увидели последствия попойки: повсюду валялись пустые бутылки, окурки, пакеты и прочий мусор, а по остаткам трапезы деловито шныряли вороны и соседские кошки. Виктор нахмурился, и все приготовились к очередному разносу.

Он уже открыл рот, да так и застыл на месте. Все повернули головы в ту сторону, куда смотрел он, и сами остолбенели. По тропинке к дому шла, по-военному чеканя шаг, Эмилия Павловна. Первым желанием Светланы в тот момент было скрыться, исчезнуть, вообще стать невидимой. Сергей позорно бросил товарищей и убежал за сарай. Ольга, несмотря на всю свою храбрость, побледнела и закусила губу. Эмилия Павловна поравнялась с ними и грозно воззрилась на внука. Видимо, в эту минуту она решила расставить все точки над «и» и расправиться окончательно со всей их компанией.

– Скажи мне, внук, почему я должна терпеть выходки твоих так называемых друзей?! – начала она без обиняков.

– А что случилось, бабушка?

– Случилось то, что вы отравили покой этих мест и чуть не довели меня и еще одну прекрасную женщину до могилы! Ну ничего, я наведу здесь порядок, – и Эмилия Павловна, отставив светские манеры, принялась орать на всех присутствующих так энергично, что услышали соседи, немедленно открывшие окна и с нескрываемым интересом просмотревшие весь спектакль до конца.

Через полчаса Светлана с друзьями тряслась на попутке, ехавшей к железнодорожной станции. Шофер, подвозивший их, фыркал в усы и отводил в сторону глаза, – Светлана думала, что так он пытался подавить приступы смеха, которые начинали душить его всякий раз, когда он смотрел в зеркальце на пассажиров. Денег он с них не взял, сказав, что всю дорогу вспоминал собственную молодость. Вечером они были в Москве. Месяц, остававшийся до начала занятий, Светлана провела в Стеклове. Их компания не распалась – наоборот, студенческая дружба окрепла с годами, но стала совсем иной, солидной и спокойной. День бегства из деревни они вспоминали часто, и только одно обстоятельство долго удивляло их: еще утром они и дышать боялись в присутствии грозной Эмилии Павловны, а вечером, уже в Москве, вспоминали ее появление на даче лишь в иронических тонах. Такова, вероятно, природа молодости.

Через четыре года Светлана родила дочку Лизу. Виктор был ее отцом, но супругами они не стали. Эмилия Павловна по случаю рождения правнучки сменила гнев на милость и в общем стала очень милой старушкой. Сноху свою она даже полюбила.

Юность Светланы Викторовны закончилась совершенно незаметно, и она порой удивлялась тому, что стала с годами рассудительной. Что могла ей сейчас предложить жизнь? Она с легким сожалением думала, что все возможные сценарии известны ей и ни на что удивительное судьба уже не решится. С такими мыслями она пришла на службу.

В редакции все носились словно ошпаренные. «Господи, да еще-то что случилось? Ни дня без сюрпризов в этом дурдоме. Праздничный номер уже подписан, что еще не так?» – раздраженно думала она, глядя, как секретарь и замредактора носятся из кабинета в кабинет. Но, взглянув на черновые полосы, она все поняла. Через месяц выборы, а она про них и забыла. Теперь не жди покоя. Натащат в редакцию горы своих агиток, свои славные биографии, которые ей придется править, чтобы читатель со смеху не умер. Тьфу ты, господи.

Ну, так и есть. Первой статьей, которую ей пришлось править, оказалась биография какого-то Мартына Скрепосуева. Откуда он вылез на свет божий и кто вообще такой, никто ей не смог сказать. Человек сидел себе спокойно четыре года, ни о чем не тревожась, а тут словно шило ему вставили. Нет никакой справедливости в том, что этот Мартын опять окажется в Думе, а она вынуждена сейчас подчищать его сонные прокламации. И пишет-то о чем? Бред какой-то. Опять поднятие с колен, опять развитие сельского хозяйства, невиданные урожаи и надои. Да провалиться бы ему.

Светлана Викторовна поморщилась недовольно. Она решила сначала выпить кофе, а уж потом заняться скрепосуевскими надоями. Что они все носятся с этим Мартыном? Проще надо на жизнь смотреть, никто их не укусит. Шум и гам в редакции постепенно сник, все занялись своими делами.

С удовольствием потянувшись в кресле, она принялась за чтение статьи про Мартына, написанной неким Николаевым Ильей. Статья была пространной. Начиналась она с коммунального детства героя, затем плавно перешла в студенческую юность и метания, а где-то ближе к середине знакомила читателя с невероятными талантами и честными устремлениями, во всем блеске проявившимися на государственной службе.

Но в конце начались обычные прожекты и лозунги – земли сельскохозяйственного назначения, которые никто не осваивает, и поэтому надо срочно принять закон, который вернул бы их законным хозяевам, надо срочно устроить честные аукционы и дать по рукам нерадивым чиновникам, которые творят с землей что хотят, а воз и ныне там. Чувствовался гражданский гнев автора по поводу всех этих безобразий, но Светлану Викторовну к концу чтения взяла в плен неудержимая зевота. В конце она прочитала: «Я знаю, как решаются те вопросы, которые стоят перед вами. С другой стороны, я знаю людей, которые решают эти вопросы. Конечно, у меня нет никакой волшебной палочки, и я не могу обещать, что все, с чем вы ко мне обратитесь, я обязательно сразу решу. По любому вопросу, связанному с законодательством, готов дать исчерпывающие разъяснения. Под моим руководством находится часть аппарата фракции партии в Думе. Это очень высококвалифицированные специалисты, способные дать разъяснения по любому вопросу, составить необходимые обращения в федеральные, региональные органы исполнительной власти, в которых решаются эти вопросы».

«Да, – думала Светлана Викторовна. – В России все так. На кой черт они нужны вообще, эти дармоеды. Что-то они как будто решают. Как это отвратительно, когда человек не стесняется говорить народу о своей исключительности. Он ведь просто пустое место. Ну да бог с ним, с убогим».

С работы она ушла поздно. За ужином рассказала домашним, что всю следующую неделю будет работать в авральном режиме, поскольку в понедельник город празднует День освобождения, а потом пойдет подготовка к выборам. Она представила себе, что это будут за деньки, и ей захотелось срочно заболеть и не ходить на службу. Но этого она никак не могла себе позволить. Когда случалась у нее какая-нибудь хворь или надобность по дому, Буденич всегда отпускал ее без вопросов, но сейчас ни за какими болезнями не спрячешься. И она ушла спать, кляня и Буденича, и Лытаря с его успехами во всем, и этого Мартына, и царя-батюшку, и черта лысого. Покоя теперь ей точно не дадут.

Глава шестая
Беспокойные дни

Наступило 15 декабря. В городе ничего особенно не изменилось, поскольку к торжественному мероприятию готовились только специальные службы и городское начальство, заранее раздавшее разнарядки в муниципальные учреждения. Утром планировался парад ветеранов к Вечному огню, где должен был состояться непродолжительный митинг, затем в нескольких местах города городское управление культуры и совет ветеранов устраивали праздничные концерты. В три часа всех горожан администрация приглашала на торжественный концерт, устраивавшийся в главном городском кинотеатре.

Алексей Никодимович все это знал заранее, даже с программой выступлений вкратце ознакомился, и оттого зевал немилосердно, чувствуя, что день будет тянуться бесконечно. Хорошо бы сейчас посидеть в «Русском клубе», поесть семги и блинов с припеком, которые там отлично готовили, а затем выпить неспешно коньяка, так нет же – сиди и слушай речи и воспоминания. К тому же с утра погода не заладилась. Подул резкий ветер, пошел снег, который еще высоко над городом успевал превращаться в мокрые колючие хлопья и, подгоняемый вьюгой, колол лица горожан, отчего те зябко ежились и поднимали воротники.

Еще одна неприятная новость ввергла мэра в уныние. Алена, ходившая за ним все утро как приклеенная, вспомнила как бы между прочим о важном деле и после митинга сказала, что вечером в Стеклов по своим предвыборным делам приезжает Мартын Скрепосуев.

– А что же об этом я от тебя узнаю? – изумился Алексей Никодимович.

– Да я-то что, Алексей Никодимович! Я сама об этом только вчера вечером узнала. Представляете, этот депутат вчера позвонил Буденичу с просьбой уделить ему некоторое время для личной беседы, – мол, надо обговорить некоторые нюансы его избирательной кампании, подготовить статьи к публикации. Буденич его спрашивает: а как, мол, в каком свете вы сами все это видите, ведь подготовка требует времени. А он ему в ответ: не беспокойтесь, все уже он якобы решил, обременять никого не собирается, остановится с помощником в гостинице.

Алексей Никодимович побагровел от злости. Ну и новости! Что этот депутатишка себе позволяет, черт его дери. Политически значимые дела так не делают. Какое неуважение к главе района, какая наглость!

– А что тебе еще Буденич сказал? – спросил он Алену, немного успокоившись.

– А ничего особенного. Вы ведь знаете Буденича, – может тянуть до последнего, а потом повернет дело так, как ему выгодно. Мол, ничего-то вы без меня не можете. Сказал, что депутат пробудет в городе около недели, посетит несколько предприятий и сельских поселений, выслушает наказы и предложения трудящихся. А затем укатит в Москву, что ему здесь делать-то.

– Ну да, ну да. Ты вот что, Алена: сейчас позвони Буденичу и спроси его, где депутат остановится. Ну, а там уже я соображу, что дальше делать.

– Да что вы так беспокоитесь, Алексей Никодимович? – хмыкнула Алена. – Как будто в первый раз вам гостей принимать. Подумаешь – депутат. Вы и повыше людей принимаете, и ничего, все довольны. Этот Мартын сам всего боится. Ему, собственно, что нужно? Провести предвыборную работу, встретиться с избирателями своего округа. А потом опять уснет на четыре года, будет у себя в имении окуней ловить.

– Так-то оно так, но ты многого не понимаешь, дорогая моя. Я всегда чувствую, где что-то готовится. И чувствую я, что надвигается что-то важное.

– Да? Вот уж не думаю, – Алена удивленно подняла брови и прищурилась. – Вы, Алексей Никодимович, просто перестраховщик. И когда мы уже пообедаем?

Алексей Никодимович повеселел. В «Русском клубе» их уже ждали. Шеф-повара этого ресторана мэр подбирал лично. Иногда случалось так, что шефа и двух смекалистых его помощников Алексей Никодимович забирал в загородный дом, чтобы не ударить в грязь лицом перед гостями. И ему это всегда удавалось. Такие закуски и жаркое, какие сотворял Арсен, не по зубам были даже столичным поварам, что уже говорить о стекловских кулинарах.

После горячего Алексей Никодимович успокоился и решил действовать не спеша. Он с удовольствием устроился в кресле и затянулся послеобеденной сигарой. Он обожал благородный сладкий вкус гаванских сигар, но не мог демонстрировать эту непатриотичную привычку на людях. По понятным причинам уединение для него было дороже золота, и он не упускал возможности расслабиться в приватной обстановке, – вот только эти моменты были редки. Задергался на столике телефон, поставленный на вибрацию. Алексей Никодимович с неохотой взял его и услышал знакомый высокий голос. Буденич докладывал, как всегда, нудно и обстоятельно:

– Здравствуйте, Алексей Никодимович! Мне позвонила Алена, и вот я немедленно к вам с докладом.

– А что же вы, Игорь Семенович, вчера мне не позвонили, чтобы сообщить эту радостную новость? – беспардонно прервал его Алексей Никодимович, впрочем, совершенно без злости, – лишь с желанием уязвить Буденича.

– Дело в том, Алексей Никодимович, что мне самому позвонили из штаба Скрепосуева в девятом часу вечера. Беспокоить вас в такое время я не решился и доложил только Алене Михайловне. Мартын Лаврентьевич приедет к нам в семь вечера, остановится в гостинице «Заводская». С ним будут еще помощник и секретарь. Собственно говоря, это все, о чем он мне сказал.

– Как, разве обо мне речь не шла?

– Он, знаете ли, не хочет вас отвлекать от дел. Так и сказал: «Я не хочу шумихи и хлопот. Спокойно обговорю общий характер публикаций, узнаю на местах о настроениях избирателей».

Алексей Никодимович немного помолчал, соображая, какие дать указания Буденичу. Подумав, он сказал:

– Вот что, Игорь Семенович. Сегодня мы беспокоить человека не будем. А завтра, когда он приедет в редакцию, сообщите ему о моем желании увидеться с ним. И никакой самодеятельности!

Буденич говорил еще что-то, но мэр слушать его не стал и прервал разговор. Надо было объехать город, а потом почтить присутствием праздничный концерт, перед началом которого Алексей Никодимович должен был выступить с краткой речью.

Сев в машину, он достал блокнот с подготовленным для него текстом выступления. Прочитав, недовольно сказал Алене:

– Слишком пространно все это. Проще надо писать, Алена. Ну что у тебя за стиль? На полстраницы писаний, и все о том, как долго мы ждали этого дня. Да так уснуть можно.

Алена надулась. В пику шефу она позволила себе огрызнуться:

– Ну конечно, где уж нам! Вы ведь только Корельскую с удовольствием читаете! Не понимаю, как вы еще ей орден не дали!

Алексей Никодимович хотел было начать перепалку с этой вертихвосткой, но на повороте машину так тряхнуло, что от неожиданности он выронил блокнот. В окно он увидел нечто странное: на выезде с шоссе, перед аллеей воинской славы, собралось много народу. В центре этой толпы два молодых человека раздавали собравшимся какие-то листки, а чуть поодаль еще двое молодцов крепкого телосложения развернули транспарант, содержания которого Алексей Никодимович сразу не разобрал.

– Это еще что? – в изумлении спросил он у Павла, который сам, ничего не понимая, вцепился в руль мертвой хваткой и глядел бессмысленно на толпу.

Придя в себя, Павел ответил:

– Понятия не имею, Алексей Никодимович!

Алексей Никодимович собрался выйти из машины, но Павел, предчувствуя, что дело может принять нехороший оборот, удержал его от этого скоропалительного шага:

– Алексей Никодимович, давайте лучше я сам посмотрю, что там происходит. Что-то не нравится мне это. Смотрите, какая публика собралась.

Павел вышел из машины с довольно решительным видом и направился в сторону собравшихся, но на полпути услышал из толпы совершенно неприличные реплики, видимо, касавшиеся его шефа. Какой-то молодой человек, увидев его, обратился к толпе:

– A-а, вот и наш мэр пожаловал! Сам выйти не решается, челядь подослал! Что это вы, любезный, на переговоры к нам? Так вы нам не нужны, идите себе с миром. И позовите сюда господина Лытаря.

Услышав это, Павел остолбенел. Никогда еще не доводилось ему слышать, в каком уничижительном тоне отзываются горожане о градоначальнике. Он с растерянным видом оглянулся на оставленную машину и увидел, что шеф, все слышавший, сам уже идет к толпе.

Алексей Никодимович никогда, даже в самых щекотливых ситуациях, не проявлял трусости. Вот и сейчас он решительно направился в самый эпицентр возможной опасности, презрев условности, которые самой природой отделяли его от населения. Он даже весело и приветливо обратился к народу, не чувствуя никакого подвоха:

– А я ехал на концерт и думал: что-то невесело у нас в городе. Инициативы граждан всегда приятны нам, вы же знаете, товарищи! Вот и сегодня, в такой светлый для всех нас день, я вижу, что люди проявили ответственность и обратились непосредственно ко мне со своими нуждами. Что же, товарищи, будем вместе решать поставленные перед нами задачи. Скажите, только по порядку, что вас беспокоит, и мы примем меры.

– Ишь ты, «что нас беспокоит, примем меры»! – услышал Алексей Никодимович в ответ. Толпа рассмеялась и намерена была, как точно уловил мэр, предать его публичному словесному унижению. Ситуация была критической, но Алексей Никодимович не потерял присутствия духа и вновь обратился к людям:

– Товарищи! Вы думаете, я не знаю, что многие вопросы в районе требуют незамедлительного решения? Да я все знаю, как знаю и то, кто и с какими целями подбивает вас на эти отчаянные шаги. Поверьте мне, мы так ничего не решим!

Алексей Никодимович глубоко вздохнул и собрался возобновить свою речь, но в этот момент какой-то молодой наглец, вертлявый, с модной кичкой на затылке, как у столичных юнцов, произнес:

– А кто вам сказал, уважаемый, что мы с вами будем что-то решать? Вы уже решили, что мы вас приглашаем к разговору? Да вы нам не нужны, как и вся ваша администрация. А свои проблемы, которые только вы нам и создаете, мы решим без вас, придурков. Да-да, вы не ослышались, именно «придурки» я сказал. Летите вы со своей кодлой хоть на Луну, мы только вздохнем с облегчением. И еще: никаких встреч с вашими шаромыжниками мы не планируем, ни под каким соусом, так и знайте.

– Кто это «мы»? – спросил изумленно Алексей Никодимович. Мгновенно в уме он перебрал множество вариантов того, кто это мог быть, и остановился на одном, как ему показалось, единственно верном, – весь этот спектакль организовал господин Ливанов со своей шайкой. Точно, больше некому. Ни у кого не хватит наглости устраивать такие провокации накануне выборов. Ну каков подлец! К чертовой бабушке, надо срочно закрывать его пасквильную газетенку.

В толпе Алексей Никодимович увидел знакомую сутулую фигуру, пригляделся и вспомнил: это был старик Сташин, недавно уволенный им. С неприятным чувством он отметил, что Сташин с улыбкой беспардонно разглядывал его и в общем не производил впечатления человека, уязвленного жизненными обстоятельствами, – наоборот, он смело и с угадывающимся во всем его облике ехидством смотрел на градоначальника. Это произвело на Алексея Никодимовича ошеломляющее впечатление. Обычно нерадивых подчиненных, с которыми он вынужден был расставаться, судьба безжалостно наказывала. Они как-то быстро сникали, теряли былой лоск и становились чуть ли не жалкими, – но нет, это был явно не тот случай. Сташин на мгновение встретился с ним взглядом, ухмыльнулся и отвернулся в сторону, показав ему сгорбленную спину, а затем неторопливо пошел восвояси. Алексей Никодимович минуту-другую пребывал в недоумении, но затем взял себя в руки. Он переключил внимание на наглеца, а тот манерно кривлялся, поднимал брови и закатывал глаза, вовсю шумел, подбадриваемый толпой:

– Кто это «мы», вы спрашиваете? Мы – это те, кто переживает за судьбу нашего города, нашего «общего дома», как любите вы говорить. У вас, конечно, найдется сейчас управа на нас, мы и не сомневаемся. Но за все придется платить. А вам счет предъявят немалый. Вот так будет!

– Как будет, не вам решать, молодой человек, – с достоинством парировал Алексей Никодимович. – Вы, я так понимаю, из людей такого сорта, для которых закон не писан. Молодость и самоуверенность вас подвели, и мне вас искренне жалко. Если вы не боитесь ничего, так стоит ли мне вести этот бессмысленный диалог? Предлагаю вам цивилизованный вариант общения со мною: вы в установленном законом порядке напишете заявление в администрацию, а мы его рассмотрим и примем необходимые решения. Вот это будет настоящий разговор, а не то, что вы здесь устроили. И давайте сейчас прекратим этот шабаш, до приезда полиции. Ведь в полиции вам будет не до смеха, уверяю вас, молодой человек.

Алексей Никодимович, довольный собой и произведенным на оппонентов, как ему показалось, несомненным впечатлением, хотел покинуть поле битвы. Он показал спину наглецам и махнул рукой Павлу, чтобы тот подъехал поближе, как вдруг услышал громкий хохот и скабрезные шутки позади себя. Алексей Никодимович побагровел от возмущения и уже без обиняков приказал этой шпане убираться:

– Во избежание конфликта с полицией требую немедленно покинуть это священное для нашего города место!

– Какой такой полиции? – загоготали в ответ ему. – Это той, которая сейчас Молотковского из реки вытаскивает? Пусть проспится сначала твоя полиция!

Алексей Никодимович понял, что дело принимает нехороший оборот. К тому же он не понимал, откуда эти мерзавцы все вызнали про начальника полиции, который, надо признать, проявил исключительную неосмотрительность и невоздержанность, что вполне могло поставить под удар не только его карьеру (это, в общем-то, Алексея Никодимовича занимало в последнюю очередь), но и иметь крайне неприятные последствия лично для мэра. Вполне житейское дело болван Молотковский умудрился превратить в громкую историю.

Вчера начальник стекловской полиции и несколько его приятелей посетили баню на окраине города. О закрытом клубе, в котором работала баня, знали лишь немногие высокопоставленные горожане, все же остальные стекловчане, кто любил париться, делали это в других, более демократичных заведениях. Горожане были вполне довольны, поскольку не ведали, что содержание засекреченного заведения на окраине обходится муниципальной казне в круглую сумму, но ни по каким статьям не проходит, а включается в стоимость городских проектов, сметы которых подписывались лично Алексеем Никодимовичем.

В бане Молотковский с друзьями отдыхал всю ночь, крепко проигрался в карты, а по этой причине еще и напился. Друзья его в кутеже от своего товарища не отставали, и под утро вся компания, кое-как приведя себя в порядок, вылезла из бани на свет божий. И надо же было тому случиться, что умники эти не вызвали своих трезвых подчиненных, чтобы те развезли их по домам, а сами сели за руль, и Молотковский прежде всех. Они мчались по городу с ветерком. Молотковскому захотелось выпить холодного пива, а он, хотя и мало что соображал в тот момент, все же прекрасно знал, где в городе подают свежий портер. И вот он свернул с шоссе в сторону городского парка. Вся пьяная кавалькада последовала за ним, соображая на ходу, что потребовалось их начальнику в парке у реки, где ничего не было, кроме пивного бара под названием «Парус». Это заведение было не их уровня, – здесь обычно собиралась молодежь, чтобы взять пару кружек пива и покататься на речных велосипедах. Молотковский лихо подкатил к бару, но руль спьяну не удержал и торжественно въехал в городской водоем, где чуть не погиб.

«Конечно, у дураков свой бог», – с досадой подумал Алексей Никодимович, когда утром заместитель Молотковского сообщил ему эту новость. Хорошо, что ему сообщили сразу же, пока не было никого на реке. Алексей Никодимович мгновенно понял, что нельзя вызывать аварийные службы, иначе к обеду весь город знал бы, что случилось. Пришлось вытаскивать машину начальника полиции и его самого силами патрульно-постовой службы. Вытащили его быстро, и он к моменту спасения был уже почти трезв, только зачем-то ощупывал карманы, приговаривая, что всех уволит, и смотрел на подчиненных, как на инопланетян. «Уж не спятил ли он от страха?» – размышлял его заместитель, пока смотрел на мокрого шефа. От греха подальше он приказал везти Молотковского не в больницу, а к жене, заранее предупредив ее по телефону, в каком виде тот предстанет. Вся эта история, слава богу, обошлась без скандала, только городская полиция осталась в этот день без руководства. Молотковский, два его заместителя и еще несколько офицеров, пока Алексей Никодимович произносил торжественную речь у Вечного огня, пили рассол и отмахивались от разгневанных жен.

Алексей Никодимович, оценив обстановку и посмотрев в последний раз на распоясавшуюся молодежь, почел за благо для себя оставить митингующих в покое. Он сел в машину. Алена с любопытством смотрела на него, ничего не понимая. Она знала, что ее начальник никогда не поступает неосмотрительно, и поэтому не допускала мысли, что Алексей Никодимович струсил. Нет, тут что-то не то. Что случилось, Алена так и не узнала и всю дорогу к кинотеатру, где должен был пройти торжественный концерт, изучала лицо шефа, силясь понять, встревожен ли он. Но Алексей Никодимович просто источал спокойствие. Молотковского и всю его компанию он, конечно, уберет из органов. Он не терпел самонадеянных людей, по недоразумению получивших власть. Ведь этот клоун подставил всю администрацию, всех, кто действительно трудится на благо города. Какое ничтожество! Но откуда ливановской банде стало об этом известно? Вот этот непростой вопрос действительно занимал мысли Алексея Никодимовича. Значит, кто-то видел все! Вот подлецы, даже оцепление не могли организовать. Какая это полиция, это просто сборище недоумков. Алексей Никодимович, обдумывая все это, невольно выругался вслух, и Алена ошеломленно уставилась на него. Первый раз она слышала, как он ругается.