Текст книги "Признание обвиняемого. Монография"

§ 2. Уголовно-процессуальные гарантии свободной дачи обвиняемым показаний (добровольности признания вины)

Гарантиями соответствующей деятельности или состояния можно считать все то, что в той или иной мере способствует этой деятельности, содействует достижению определенных результатов, обеспечивает (защищает) определенное состояние¹¹³. Наличие и конкретное содержание уголовно-процессуальных гарантий определяется, как уже отмечалось, теми ценностями, на защиту которых ориентировано уголовное судопроизводство. В зависимости от расстановки приоритетов (защита прав личности или борьба с преступностью) уголовно-процессуальная форма наполняется соответствующими нормами, регламентирующими процессуальное положение участников уголовного судопроизводства.

Теорией советского уголовного процесса признавалась направленность уголовно-процессуальных гарантий прежде всего на достижение цели установления объективной истины по делу. М. С. Строгович писал: «Строгое и неуклонное соблюдение процессуальных гарантий при расследовании и разрешении уголовных дел является необходимым условием исчерпывающего выяснения всех существенных обстоятельств дела, обнаружения материальной истины»¹¹⁴. Вместе с тем совершенно очевидно, что целенаправленность уголовного процесса на борьбу с преступностью, причем силами не только правоохранительных органов, но и суда, неизбежно влечет снижение уровня уголовно-процессуальных гарантий прав лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, с тем, чтобы не создавать дополнительных сложностей или даже препятствий достижению цели неотвратимости наказания. Приоритет защиты личности от необоснованного осуждения в условиях соблюдения должной правовой процедуры, напротив, приводит к ограничению допускаемых средств и способов расследования преступления, в том числе в сфере уголовно-процессуального доказывания, что и находит отражение в уголовно-процессуальных гарантиях прав обвиняемого. И в этом смысле нельзя согласиться с утверждением о том, что «процессуальные гарантии прав обвиняемого являются необходимым условием установления по делу материальной истины»¹¹⁵. Если следовать данному утверждению, то нужно было бы признать, что лицо, привлеченное в качестве обвиняемого, будет использовать предоставленные ему гарантии в равной степени и для того, чтобы защититься от необоснованного обвинения, и с тем, чтобы позволить изобличить себя в совершении преступления. Процессуальные гарантии прав обвиняемого призваны, главным образом, обеспечить недопустимость осуждения невиновного (в том числе и того, чья виновность не доказана в соответствии с установленной процедурой) и выступают своего рода ограничителями на пути достижения по каждому делу цели неотвратимости уголовной ответственности.

Право обвиняемого участвовать в доказывании, в том числе давать или не давать показания по делу, как составная часть института обеспечения обвиняемому права на защиту гарантируется уголовно-процессуальным законом (ст. 16 УПК РФ) как посредством закрепления той степени свободы по защите от обвинения, которая допустима законом, так и путем определения меры должного поведения государственных органов по обеспечению реальной возможности для обвиняемого свободно использовать свои права. Гарантии обвиняемого выступают связующим звеном между предоставленными ему правами по защите собственных интересов и теми действиями (решениями) лиц, наделенных властными полномочиями, осуществление которых должно соответствовать назначению уголовного судопроизводства.

Формальное наличие у обвиняемого права, закрепленного в законе, не всегда влечет возможность его фактической реализации. Специфика уголовно-процессуальных отношений заключается в том, что осуществление обвиняемым предоставленных ему прав напрямую связано с наличием объективных условий и предпосылок для реализации права. Обеспечение таких условий – обязанность соответствующих государственных органов и должностных лиц, наделенных властными полномочиями по ведению расследования уголовного дела. Такая «опосредованная» (через надлежащие действия должностных лиц) реализация обвиняемым своего права на защиту на практике ставит лицо, подвергаемое уголовному преследованию, в положение стороны более уязвимой¹¹⁶. В соответствии с ч. 2 ст. 47 УПК РФ обвиняемый вправе знать, в чем он обвиняется, получить копии документов, содержащих формулировку обвинения. Данным правам обвиняемого корреспондируют соответствующие обязанности должностных лиц, предусмотренные ст. 16, 172, 222 УПК РФ. До тех пор пока следователь не выполнит возложенных на него обязанностей, обвиняемый будет лишен возможности реализовать закрепленное законом право знать, в чем он обвиняется. По указанным соображениям, установленные законом процессуальные гарантии прав обвиняемого являются своего рода механизмом, при помощи которого законодатель пытается обезопасить уголовный процесс от возможных нарушений права обвиняемого на защиту, а в более широком смысле – от нарушения уголовно-процессуальной формы, посредством соблюдения которой достигается назначение уголовного судопроизводства.

Понимая уголовно-процессуальные гарантии как установленные процессуальным законом средства и способы, создающие условия и обеспечивающие всем субъектам уголовно-процессуальной деятельности возможность выполнять обязанности и использовать предоставленные им права¹¹⁷, применительно к теме данной работы представляется необходимым остановиться на процессуально-правовых гарантиях участия обвиняемого в процессе доказывания, в частности тех из них, которые направлены на обеспечение добровольности признания обвиняемого. В условиях наличия у обвиняемого права на защиту показания обвиняемого, в которых он признает свою вину, только тогда могут являться доказательством по уголовному делу, когда они даны свободно и добровольно. Обеспечению условий, исключающих возможность вынужденного, а следовательно, потенциально ложного признания, во многом способствуют те гарантии, о которых пойдет речь ниже.

1. Презумпция невиновности (ст. 49 Конституции РФ, ст. 14 УПК РФ).

Возникшая в эпоху инквизиции как социальная потребность в защите тех отношений, которые складывались в уголовном процессе, пытающем обвиняемого для установления истины, презумпция невиновности предопределила развитие уголовного судопроизводства на много лет вперед. А. В. Смирнов и К. Б. Калиновский справедливо отмечают, что «без помощи презумпции невиновности уголовному процессу не удалось бы сохранять равновесие сторон – государственного органа уголовного преследования и частного лица, обвиняемого в преступлении, которые заведомо несопоставимы по своим фактическим силам и возможностям»¹¹⁸.

В соответствии с принципом презумпции невиновности, закрепленном ст. 49 Конституции РФ, каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным пока его виновность не будет доказана в предусмотренном законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Любая презумпция – это предположение. В то же время презумпция невиновности – это предположение особого рода, имеющее «характер утверждения, которое заведомо считается истинным без специального обоснования, пока не будет доказано обратное»¹¹⁹. Право обвиняемого считать себя невиновным до тех пор, пока не будет доказано обратное, наряду с другими правами и свободами человека и гражданина принадлежит каждому от рождения (основано на концепции о естественных, неотчуждаемых правах человека). Мы не можем не согласиться с М. С. Строговичем в том, что отношение к показаниям обвиняемого и правильное понимание их доказательственного значения как в теории уголовного процесса, так и судебной практике в основе своей во многом определяются презумпцией невиновности, зависят от нее¹²⁰.

В тех случаях, когда на лицо, в отношении которого у государства имеются подозрения в совершении преступления, возлагается обязанность, представ перед судом, доказать необоснованность таких подозрений, свою непричастность к совершению инкриминируемого ему преступления под страхом признания его виновным, показания обвиняемого не являются предметом его свободного выбора. Несвобода всегда соседствует с принуждением, применение которого становится обоснованным и даже необходимым с тем, чтобы заставить обвиняемого выполнять возложенную на него обязанность. Принуждение в такой ситуации вряд ли может способствовать достижению цели – доказать невиновность, напротив, оно, подавляя волю, вынуждает человека к ложному признанию как своеобразному «освобождению» от оказываемого давления, что соответствует естественному инстинкту самосохранения. Как видно из исторического параграфа § 1 главы I настоящей работы, именно в те периоды развития уголовного процесса, когда на обвиняемого возлагалась обязанность «невиновность свою основательным доказыванием оправдать», признание вины приобретало характер лучшего доказательства, к получению которого были направлены все силы и средства государственного аппарата. В ситуации, когда приговор суда выносится на основании собственного признания обвиняемого, имеет место презумпция виновности, в соответствии с которой истинным считается предположение о виновности любого, кто не смог опровергнуть выдвинутое против него обвинение.

К сожалению, и в наше время в юридической литературе встречаются высказывания о том, что презумпция невиновности, расширяя возможности для защиты обвиняемых, уменьшает возможности органов, ведущих процесс, обеспечить неотвратимость ответственности и защитить жертвы преступлений, а также «создает условия подозреваемым (обвиняемым) в совершении преступления не только защититься от необоснованного обвинения, но и уйти от заслуженного наказания»¹²¹. Ошибочность подобного рода суждений, на наш взгляд, совершенно очевидна, поскольку наказание может считаться заслуженным только в том случае, когда виновность лица в совершении преступления доказана в предусмотренном законом порядке, а защита лиц, потерпевших от преступления, не может считаться законной, если она осуществляется ценой нарушения прав тех, кто привлечен к участию в деле в качестве обвиняемых. А. М. Ларин справедливо отмечал, что, ограждая от незаконной репрессии тех, кто ошибочно заподозрен или обвинен, презумпция невиновности способствует уголовному преследованию, осуждению и наказанию действительных преступников¹²².

Процессуально значимым следствием, вытекающим из презумпции невиновности, является правило о распределении бремени доказывания в уголовном судопроизводстве с возложением обязанности доказать обвинение на обвинителя (ч. 2 ст. 14 УПК РФ). В силу утверждения о том, что обвиняемый считается невиновным, он не обязан доказывать свою невиновность. Сообразно со своими личными интересами и пожеланиями он волен (свободен) участвовать в процессе доказывания, в том числе приводить доводы и представлять доказательства в свою защиту. Обвиняемый вправе опровергать представленные обвинителем доказательства как посредством представления доказательств того, что он не совершал данного преступления, так и путем указания на порочность представленных обвинителем доказательств и порождаемые ими сомнения в обоснованности обвинения, не представляя при этом доказательств своей невиновности. Опровержение доводов обвиняемого, приводимых в свою защиту, также является обязанностью обвинителя.

Отсутствие обязанности доказывать свою невиновность не исключает возможности для обвиняемого признать свою вину и представить следователю, суду доказательства своей причастности к совершению преступления. Обвиняемый свободен в выборе и реализации соответствующей его внутренним представлениям позиции по делу, в том числе по доказыванию в уголовном процессе. Эта свобода обеспечивается тем, что признание обвиняемым своей вины не прекращает действия презумпции невиновности. В данной ситуации государство как субъект права на уголовное наказание независимо от признания обвиняемого должно считать его невиновным до тех пор, пока признание не будет тщательно проверено в установленном законом порядке и подтверждено совокупностью других собранных по делу доказательств. Возлагая на обвинителя обязанность собирать доказательства виновности, презумпция невиновности призвана оградить обвиняемого от оказания на него давления в целях понуждения к признательной позиции, поскольку одного лишь признания оказывается явно недостаточно для опровержения существующей презумпции невиновности.

Из принципа презумпции невиновности вытекает также положение о том, что недоказанная виновность равнозначна доказанной невиновности. При этом все неустранимые сомнения в виновности обвиняемого толкуются в пользу последнего (ч. 3 ст. 14 УПК РФ). Конституционным Судом РФ в постановлении от 20 апреля 1999 г. № 7-П было указано на то, что в пользу обвиняемого должны толковаться также сомнения, не устраняемые стороной обвинения, т. е. не только те, которые оказалось невозможно устранить, используя все средства и способы, предусмотренные уголовной процедурой, но и те, в отношении которых сторона обвинения, обладая соответствующими возможностями, не предпринимала никаких действий по их устранению¹²³.

Связанным с принципом презумпции невиновности является также положение о том, что никто не может быть признан виновным в совершении преступления и подвергнут уголовному наказанию, иначе как по приговору суда и в порядке, установленном УПК РФ (ч. 2 ст. 8). Признание обвиняемого, данное в ходе досудебного производства по делу, подлежит проверке в ходе состязательного судебного разбирательства в условиях гласности, устности и непосредственности. При этом обвиняемый не ограничен в возможности изменить свои ранее данные показания, отказаться от них полностью либо отказаться от дачи показаний вообще. На суд возлагается обязанность выяснить причины изменения обвиняемым показаний, исследовать их и проверить, а также обосновать выводы о том, почему он доверяет тем или иным показаниям обвиняемого. Предоставление только суду как органу, не зависимому от обвинительной власти, права решать в приговоре вопрос о виновности обвиняемого является также важной гарантией, направленной на обеспечение свободы обвиняемого участвовать в процессе доказывания, поскольку именно в стадии судебного разбирательства наиболее полно находят свое выражение все основополагающие начала уголовного судопроизводства.

2. Обвиняемый вправе давать показания по предъявленному ему обвинению либо отказаться от дачи показаний (п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК РФ). Обвиняемый не обязан свидетельствовать против самого себя (ст. 51 Конституции РФ).

Определение в законе показаний обвиняемого как предмета права, но не обязанности, означает, что, во-первых, обвиняемый волен по своему усмотрению давать любые показания, равно как и полностью воздержаться от показаний или от ответов на отдельные вопросы; во-вторых, никто не вправе принудить обвиняемого к даче показаний; в-третьих, ни отказ давать показания, ни дача противоречивых, сомнительных или явно ложных показаний не могут служить основанием для обвинительного приговора¹²⁴. Право обвиняемого на отказ от дачи показаний соответствует свободе выбора обвиняемым способа защиты от предъявленного обвинения в условиях отсутствия у обвиняемого обязанности доказывать свою невиновность. В соответствии с п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК РФ обязанностью лиц, осуществляющих допрос обвиняемого при его согласии давать показания, является разъяснение того, что его показания могут быть использованы в качестве доказательств по делу, в том числе и при последующем отказе от этих показаний, за исключением случая, предусмотренного п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ. Реализация данного положения закона направлена на формирование свободного волеизъявления обвиняемого, который, перед тем как начнет давать показания по делу, должен быть поставлен в известность относительно возможности использования в последующем всего того, что он скажет, в том числе против себя, в качестве одного из доказательств, подтверждающих его виновность в совершении инкриминируемого преступления. Невыполнение лицом, производящим допрос обвиняемого, обязанности, предусмотренной п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК РФ, исключает возможность в случае отказа подсудимого от дачи показаний в суде огласить в ходе судебного следствия его показания, данные на стадии предварительного расследования (п. 3 ч. 1 ст. 276 УПК РФ).

Целью закрепленной в ст. 51 Конституции РФ гарантии является запрет любой формы принуждения и получения недобровольных показаний¹²⁵. В ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах закреплено положение о том, что каждый имеет право при рассмотрении любого предъявленного ему обвинения не быть принуждаемым к даче показаний против себя самого или к признанию себя виновным.

Отсутствие обязанности давать изобличающие себя показания наряду с закрепленным в ч. 4 ст. 46 УПК РФ правом давать показания или отказаться от их дачи гарантирует обвиняемому право на молчание. Неверно молчание обвиняемого отождествлять с его признанием вины: «признание – это открытие своей вины словами; молчание – это сознание действием». И. Бентам в своем трактате о судебных доказательствах писал: «Если обвиняемый выслушивает свидетелей, обвиняющих его, если он видит, как раскрываются против него доказательства, которые должны подействовать на убеждение судьи, если он упорствует в своем молчании, заключение, отсюда выводимое против него, так же естественно, как и законно; может ли он иметь какое-нибудь другое основание для молчания, кроме опасения изобличить самого себя еще более»¹²⁶. Данные рассуждения тем интересны, что автор, считая молчание аналогом признания, вместе с тем осуждал применение к обвиняемому пытки как средства «несправедливого, излишнего и опасного». При такой логике действительно нет необходимости мучить обвиняемого, добиваясь словесного признания, если отказ обвиняемого дать показания по делу приравнивается к его признанию. Изложенный подход к отказу обвиняемого давать против себя показания или не давать показания по делу (право на молчание) не соответствует принципу презумпции невиновности, возлагающей на обвинителя обязанность доказать предъявленное обвинение.

Реализации права обвиняемого на свободную дачу показаний корреспондирует соответствующая обязанность лиц, ведущих расследование по делу, разъяснить обвиняемому предусмотренное ст. 51 Конституции РФ право не свидетельствовать против самого себя. Если обвиняемому, подозреваемому при дознании или на предварительном следствии не было разъяснено указанное конституционное положение, показания этих лиц должны признаваться судом полученными с нарушением закона и не могут являться доказательствами виновности обвиняемого (подозреваемого)¹²⁷.

Применительно к праву обвиняемого не давать показаний против себя необходимо также обратить внимание на недопустимость привлечения обвиняемого к уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство (ст. 316 УК РФ) в тех случаях, когда обвиняемый дает ложные показания о действиях своих соучастников либо сознательно укрывает от следствия известные ему обстоятельства совершения преступления.

По приговору Мурманского областного суда от 2 мая 2006 г. были осуждены Росляков В. по п. «б» ч. 3 ст. 111, ч. 1 ст. 112, ст. 316 УК РФ, Росляков А. – по ст. 316 УК РФ, Ахметов – по ч. 1 ст. 105 УК РФ. В кассационном представлении прокурор просил об отмене приговора и прекращении дела в части осуждения Рослякова В. по ст. 316 УК РФ за отсутствием состава преступления.

Установлено, что Росляков В. не менее двух раз ударил Никитина бейсбольной битой по голове, чем причинил ему вред здоровью средней тяжести, убийство же Никитина совершил Ахметов. Таким образом, Росляков В., сбрасывая труп Никитина в воду, укрывал не только преступление, совершенное Ахметовым, – убийство, но и содеянное им лично – причинение Никитину вреда здоровью средней тяжести.

Определением Судебной коллегии приговор в отношении Рослякова В. в части осуждения его по ст. 316 УК РФ отменен, дело в этой части прекращено по основаниям, предусмотренным п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ за отсутствием в действиях состава преступления¹²⁸.

3. Обвиняемый не несет ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

Применение ответственности к обвиняемому за дачу им ложных показаний фактически может привести к отказу обвиняемого от реализации предоставленного ему права выбора средств и способов своей защиты. Угроза применения наказания, кроме того, может быть использована в качестве способа давления на обвиняемого с целью заставить его давать «нужные» показания. Право обвиняемого на защиту исключает данного участника уголовного процесса из числа лиц, несущих уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний (ст. 307 УК РФ). В юридической литературе было высказано мнение о том, что нецелесообразность применения наказания к обвиняемому за дачу заведомо ложных показаний не влечет для обвиняемого права на дачу таких показаний, закон ему такого права не предоставляет¹²⁹. Выступая с позиции признания за обвиняемым права на ложь, представляется необходимым привести следующую аргументацию.

В соответствии с ч. 2 ст. 45 Конституции РФ каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. УПК РФ предусматривает, что обвиняемый, подозреваемый вправе защищаться не запрещенными УПК РФ средствами и способами (п. 11 ч. 4 ст. 46, п. 21 ч. 4 ст. 47). Таким образом, закон не запрещает обвиняемому давать заведомо ложные показания, т. е. использование такой возможности, как меры защиты от обвинения, разрешается. Исходя из понятия субъективного права, выработанного общей теорией права, право на защиту является субъективным правом обвиняемого, поскольку представляет собой меру его возможного (дозволенного, разрешенного) поведения в уголовном процессе, которое зависит от его личного желания, усмотрения, и гарантируется государством посредством установления соответствующих обязанностей лиц, осуществляющих расследование по делу. Следуя данному определению, право на ложь соответствует субъективному праву обвиняемого как мере возможного поведения лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, обеспеченную нормами о недопустимости предупреждения обвиняемого об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний вследствие отсутствия общественной опасности в подобных действиях, направленных на защиту от обвинения. Обвиняемый, осуществляя свое право на защиту, вправе давать по делу любые показания (иного закон не предусматривает), в том числе и заведомо не соответствующие действительности. Поведение обвиняемого (если он использует средства, предоставленные законом) всегда в пределах закона, в том числе и тогда, когда он применяет эти средства с тем, чтобы направить расследование на ложный путь¹³⁰. Иное понимание права обвиняемого давать показания по делу (отсутствия обязанности давать правдивые показания) приводит к необоснованному ограничению субъективного права обвиняемого на защиту¹³¹.

В литературе иногда встречаются высказывания о возможности криминализации ответственности обвиняемых за дачу ими заведомо ложных показаний либо отказ от дачи показаний¹³². Аргументы, приводимые в пользу указанных предложений, сводятся к тому, что подобные явления получили широкое распространение и это усложняет работу правоприменительных органов, кроме того, опровержение ложных показаний обвиняемого требует значительных материальных, психологических, физических и временных затрат. Возразить указанным доводам можно следующее. Во-первых, правомерные действия исключают уголовную ответственность. Во-вторых, возникающие у следователя, дознавателя дополнительные трудности, связанные с обнаружением в показаниях лжи и опровержением версии обвиняемого, не могут служить оправданием для ограничения свободы обвиняемого давать показания по делу, а по сути – к принуждению его к даче правдивых показаний. На этот счет справедливо высказывание о том, что «профессиональная слабость государственного аппарата в области борьбы с преступностью не может быть компенсирована неоправданным ужесточением уголовно-правовой репрессии»¹³³.

В то же время нельзя не отметить, что свобода обвиняемого давать по делу любые показания без риска быть подвергнутым уголовной ответственности имеет установленные законодателем ограничения, касающиеся случаев дачи заведомо ложных показаний в отношении других лиц о совершении ими преступлений, которые они в действительности не совершали. В данном случае речь идет о заведомо ложном доносе¹³⁴. Заведомо ложное сообщение лица о совершенном преступлении в органы, имеющие право возбудить уголовное дело, образует состав преступления, предусмотренного ст. 306 УК РФ. При этом, как справедливо отмечает С. Зеленин, «ограничение прав может иметь форму не только прямого запрета, но и сформулированного диспозицией описания деяния, признаваемого правонарушением»¹³⁵. Диспозиция ст. 306 УК РФ («Заведомо ложный донос») не содержит каких-либо специальных указаний о субъекте данного состава преступления в отличие от диспозиции ст. 307 УК РФ, устанавливающей, что субъектом заведомо ложных показаний являются только свидетель и потерпевший. Строго следуя букве закона, с учетом положений ч. 3 ст. 17, ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, дача обвиняемым заведомо ложных показаний о совершении другим лицом преступления законом не разрешается. Последствием подобного рода действий обвиняемого могут быть задержание оговоренного лица, применение к нему мер пресечения, а также иные ограничения его прав в результате начатого уголовного преследования.

Вместе с тем сложившаяся судебная практика исходит из ограничительного толкования нормы ст. 306 УК РФ, признавая субъектами ложного доноса обвиняемых по другому делу только в том случае, если ложный донос не является способом защиты от предъявленного обвинения. Верховный Суд РФ по делу Незнамова дал следующие разъяснения: «Заведомо ложные показания подозреваемого о совершении преступления другим лицом заведомо ложный донос не образуют, поскольку были даны с целью уклониться от уголовной ответственности и являлись способом защиты от обвинения»¹³⁶.

Небезынтересны на этот счет рассуждения мирового судьи Р. Куссмауля, предлагающего при разрешении коллизии руководствоваться тем принципом, что лучше оправдать десять виновных, чем осудить одного невиновного: «С одной стороны, не только преступно, но и безнравственно заведомо ложно обвинять человека в совершении преступления. Но, с другой стороны, страх быть привлеченным к уголовной ответственности за заведомо ложный донос или клевету может привести к осуждению невиновного и, соответственно, к сокрытию должностного преступления (незаконных методов следствия), что способно нанести не меньший урон правосудию, чем заведомо ложный донос и клевета»¹³⁷.

Существуют и другие взгляды на указанную проблему. Так, судья Тульского областного суда С. Зеленин обосновывает точку зрения о том, что право на защиту имеет установленные законом пределы. По его мнению, запрещенные законом действия, будучи предприняты с целью защиты от предъявленного обвинения, не могут быть признаны правомерными и должны повлечь применение санкционированных государством мер принуждения¹³⁸. Из этого делается вывод, что независимо от мотивов нарушения требований закона и цели осуществления защиты за совершение заведомо ложного доноса обвиняемый должен подлежать уголовной ответственности.

По нашему мнению, для разрешения затронутой проблемы определения пределов свободы обвиняемого в осуществлении своего права на защиту необходимо исходить из следующего. Обвиняемый вправе давать по делу любые, в том числе и заведомо ложные, показания. В этом смысле закон не содержит никаких запретов и ограничений, исключая обвиняемого из числа субъектов, несущих уголовную ответственность за дачу заведомо ложных показаний, что согласуется с принципом презумпции невиновности и служит гарантией добровольности показаний обвиняемого. В случае же дачи обвиняемым ложных показаний, сопряженных с обвинением заведомо невиновного лица в совершении преступления, имеет место более частный случай, регулируемый специальной нормой ст. 306 УК РФ. Основной аргумент в пользу запрета для обвиняемого использовать свое право на защиту заведомо с нарушением прав и свобод других лиц – это норма прямого действия ч. 3 ст. 17 Конституции РФ, устанавливающая общие пределы правомерного осуществления прав. Ситуация, когда защита интересов одного лица (обвиняемого) осуществляется ценой причинения вреда другому лицу (потерпевшему от доноса), не соответствует ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, ограничивающей пределы и способы защиты, в том числе и процессуальной, теми, которые не запрещены законом.

Практикой были предложены такие критерии пределов свободы обвиняемого в осуществлении своей защиты. Проверяя в порядке надзора дело Симонова, Президиум Верховного Суда РСФСР постановил, что обвиняемый несет ответственность на общих основаниях за заведомо ложный донос о совершении преступления лицами, ведущими расследование по его делу¹³⁹.

По приговору Советского районного народного суда Омска от 8 февраля 1988 г., оставленному без изменения Омским областным судом, Симонов осужден по ч. 2 ст. 180 УК РСФСР за ложный донос о совершении преступления, соединенный с обвинением в тяжком преступлении. Будучи привлеченным к уголовной ответственности за совершение автотранспортного преступления, Симонов с целью отомстить за неблагоприятный для него исход следствия следователю К. совершил заведомо ложный донос, обратившись с заявлением о том, что К. и другой следователь – Т. избили его, причинив сотрясение мозга. Для создания видимости достоверности заявления Симонов обращался в медицинские учреждения с жалобами на головную боль, головокружение и т. п. Тем самым он обвинил следователей в совершении тяжкого преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 171 УК РСФСР (превышение служебных полномочий, сопровождавшееся насилием).

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР 30 мая 1989 г. приговор и последующие судебные решения в отношении Симонова отменила и дело прекратила за отсутствием в его действиях состава преступления. В обоснование такого решения Судебная коллегия сослалась на то, что Симонов совершил ложный донос с целью скомпрометировать следователя К. и тем самым поставить под сомнение результаты следствия по обвинению его в совершении преступления, предусмотренного ст. 211 УК РСФСР. Судебная коллегия, расценив названные действия Симонова в качестве метода защиты от предъявленного ему обвинения, указала, что он не может быть привлечен за них к уголовной ответственности, поскольку таковая для обвиняемого, подсудимого и осужденного уголовнопроцессуальным законом не предусмотрена.