Текст книги "Те, кого нет. Тени прошлого"

Вот так и вышло, что Валентин Смагин ни в ранней юности, ни потом, уже работая проводником, не испытывал особой нужды в женском обществе. Не тянуло. Насмотревшись всякого в плацкартных и купейных, он постепенно стал относиться к женщинам как к слабой, низшей расе; вдобавок его первый сексуальный опыт оказался плачевным и закончился унижением.

Он не любил вспоминать об этом и только однажды, по молодой глупости, рассказал кое-что Оксане – своей напарнице по вагону. Да и то не все и не так, как оно было на самом деле. Эти две истории – с Цыплячьей Розой и с красавицей кореянкой – лежали в нем одна поверх другой. Тронь одно, тут же выползет на свет другое. Поэтому он привирал и приукрашивал, как бы вслух поправляя то, что с ним случилось давным-давно, а врать он умел убедительно, с блеском, это было, можно сказать, профессиональное.

С чего они неожиданно напились вместе с этой чумовой Оксаной – Валентин уже и не помнил, да и саму Оксану, которую лет десять назад свел в могилу рак, помнил едва-едва. Дело было ночью на длиннейшем перегоне, где-то за Читой. Пассажиры спали, в вагоне все было спокойно, и они могли позволить себе расслабиться.

Пили спирт, разбавляя клюквенным морсом, который Оксана брала с собой в термосе, и едва напарницу взял первый хмель, как она завела о своем: начала тягуче жаловаться на мужа-кобеля. Но едва перешла к интимным подробностям, засекла на его лице брезгливую ухмылку и споткнулась на полуслове.

– Чего кривишься? Ты чо, педик, что ли, Валька? – захихикала Оксана. – А я-то все голову ломаю: мы с тобой уже второй год на этом маршруте и ни разу не переспали. Лучше б я за тебя вышла, жилось бы спокойнее…

– Не знаю, – проговорил он, метнув за щеку ломтик лимона. – Мне что с женщинами, что с мужчинами – ничего интересного. Первый опыт, понимаешь, негативный. И хорош лыбиться как дурочка! Не вижу повода.

– Расскажи! Ну Валик!

– Что тут рассказывать? Все просто. Человек никогда не знает, когда ему дьявол в затылок засопит… Представь, мне было шестнадцать, а я еще ни одной девушки не поцеловал. Сестра не в счет… Не очень-то они меня и жаловали, им Штирлицев подавай.

– Вот не надо этого, Валя! Ты у нас очень даже ничего, особенно в форме, – энергично запротестовала напарница. – И глаза красивого цвета, и кожа нежная, и сам вежливый такой, интеллигентный. Под моего бугая бабы стелются, а толку? Кусок говядины.

– Сама выбирала, – пожал плечами Валентин. – Я как-то и не задумывался о своей внешности. А тогда был обычный пацан-старшеклассник: тощий, прыщавый, дерганый… Инна, жена брата Савелия, однажды взяла меня с собой – проведать папашу-генерала. Дача у них километров сорок от Бикина, под сопкой, прямо у реки. Место – зашибись… Она мне как бы сочувствовала, понимаешь? Норов у моего братца крутой, детей у них тогда еще не было, вот он и взялся меня воспитывать. Кроссы, обливание ледяной водой, гантели, то-се, в общем – чистая пытка. Это ведь я из-за него, сволочи, так и не выучился плавать. Месяца не прошло с тех пор, как они забрали меня из интерната, и Савелий в один прекрасный день усадил меня в машину и отвез на речку. Ты ведь хабаровская сама?

– Хабаровская.

– Значит, знаешь, какая водичка у нас там в конце сентября. Высадил на берегу, заставил раздеться и погнал в воду. «Плыви, – орет, – а то прямо здесь и пристрелю! У Смагиных в роду от века трусов не было!..» Напился в тот день как последняя скотина! Я зашел по колено – и назад: куда, говорю, тут же перекаты, течение сумасшедшее, а он меня по шеям и обратно – плыви, и все. И так раз пять подряд, пока самому не осточертело…

Он и теперь, вспомнив, как было дело, занервничал, на скулах забегали желвачки.

– Выброси из головы! – Оксана погладила его по рукаву. – И плесни еще по капле. Так что там вышло, говоришь, на даче у генерала?

– Да это я так, к слову…

Валентин разлил граммов по тридцать, разбавил морсом. Спирт был хороший, хлебный, не «сучок» какой-нибудь. Выпили, пожевали копченой кеты, накромсанной щедро, толстыми ломтями. Напарница вытерла руки полотенцем, закурила, а он, не терпевший табачного дыма, пересел поближе к приспущенному вагонному окну. Позади в темноте и ранней осенней прохладе мерно отсчитывали стыки колеса, скорый Хабаровск – Москва пересекал огромное безмолвное пространство.

– Все дело в том, что Инна, жена брата Савелия, была сильно привязана к родителям, – проговорил он. – Корни у их семейства московские, однако генерал, выйдя в отставку, решил доживать под Бикином – очень ему таежные места пришлись по вкусу…

– Жив?

– Умер… недавно. Дождался внука, оставил кучу добра, похоронили с положенными почестями. Генеральшу Савелий забрал к себе, год сидели друг у друга на головах; я, может, из-за того и ушел от них… Короче говоря, приехали мы с Инной на дачу, она с родителями, как водится, а я вроде как не при делах, сам по себе. А там по соседству с гарнизонными дачами был корейский поселок. Корейцев этих видимо-невидимо, все на одно лицо, и в каждой фанзе куча детей. Жил там и один деловой кореец – держал молочную ферму, торговал всякой всячиной, а заодно и самодельным мороженым – знал какие-то старые рецепты, еще от япошек. Ты такого в жизни не пробовала. Вот меня и погнали туда – купить мороженого на десерт. Не помню имени этого корейца, хоть убей. Подворье у него огромное, семья жила на три дома, коровник, службы, свиньи в загонах… Пришел я туда, а куда дальше идти, не знаю, и спросить некого. Мимо какой-то пацаненок бежал, я его перехватил: так и так, говорю, а он по-русски ни бельмеса. Махнул рукой в сторону двери и смылся. Поднимаюсь по ступенькам, толкаю – открыто. Длинный темный коридор, везде чисто, пусто, полы глинобитные. И главное – ни одного окна, только какие-то отдушины под потолком. Сплошные двери вокруг, за каждой – тесные комнатушки, выстланные циновками, похожие на кельи. И опять ни души. Иду дальше – слышу, где-то в глубине не то музыка, не то смех, и пахнет, как в оранжерее, душный такой запах. Я уже ничего не соображаю и как заговоренный двигаюсь в полутьме, почти ощупью, дальше. Приоткрываю дверь одной из комнатушек, а оттуда тонкий, тягучий такой женский голос: «Входи, чего испугался?»

Оксана оглянулась на запертую дверь купе, облизала пересохшие пухлые губы:

– Ты, братишка, не сочиняешь?

Валентин усмехнулся.

– Зачем мне сочинять? Что – жутко? А мне каково было, пащенку сопливому? Чую, волосы на затылке сами шевелятся, голоса нет, но иду, будто кто в спину толкает… В комнате тоже света немного, везде свечи, у стены низкая широкая лежанка, покрытая синей шелковой тряпкой, а на ней – абсолютно голая кореянка лет двадцати двух…

– Да ты чо? – ахнула напарница.

– Вот провалиться мне на месте! Тело точеное, смуглое, будто статуэтка, маленькая, лицо круглое, румяное, как пион, глаза блестят, волосы черные, змеятся… «Задвинь засов на двери…» – говорит. У меня руки трясутся, не могу найти, где задвижка, перед глазами все плывет от запаха курительных свечей. Я и думать забыл, зачем пришел…

– А дальше-то? Что было? Ты с ней переспал?

– Да как тебе сказать, – с неохотой процедил Валентин. – Только эта корейская сучка сильно меня обидела. Я ведь первый раз… понимаешь, впервые в жизни обнимал взрослую женщину. Нервничал, понятно, – опыта никакого. Вам-то что – ноги раздвинула, и все дела. А я чуть концы не отдал от страха и напряжения… Она вокруг меня обвивается и все такое… ладно, детали опустим… я весь трясусь, ничего не получается, а она вдруг как расхохочется – и с такой силой оттолкнула, что я отлетел к самой двери…

– Не повезло, – вздохнула Оксана. – Ох, надо было тебе русскую женщинку, настоящую, нашу! А с мороженым-то что?

– Что, что… – уже слегка заплетая языком, передразнил Валентин и снова взялся за флягу, где еще оставалось на донце. – Пока я штаны натягивал, она мне спокойненько так, птичьим голоском: «Отец, муж и братья в городе. Скоро вернутся. Мать в коровнике, там ее ищи. Мороженое сегодня с абрикосами и черникой…» Ну, я и пошел, – прищурился Валентин, глядя мимо собеседницы. – И ведь что удивительно: о том, что меня к ним за мороженым послали, я до того ни словом не обмолвился…

Наталья, к которой он сейчас, хоть и кружным путем, направлялся, странным образом напомнила ему ту давнюю кореянку. Хотя внешнего сходства не было никакого. Девушка, которая через двадцать с лишним лет робко обратилась к нему на богом забытом полустанке, была ростом много выше среднего, острижена по-мальчишески, с высокими скулами и прозрачной бледноватой кожей. А больше всего его зацепило выражение ее лица – настороженное, готовое к отпору, замкнутое на все замки. Такое бывает у детдомовских или только что из зоны, подумал он тогда и, в общем, не ошибся.

Он посадил ее с собой в купе проводников, дал горячего чаю и накормил, а когда Наталья отправилась привести себя в порядок и покурить в тамбуре, в два счета вывернул наизнанку потертый рюкзачок. Документы нашлись в боковом отделении на молнии: девушка возвращалась домой, в Луганск, отсидев столько, сколько полагалось по нестрашной статье. Правда, сейчас направлялась не прямо к месту жительства, а в Харьков. Память у него была тренированная, цепкая, и луганский адрес отпечатался в ней намертво.

То, что Наталья о себе навыдумывала, не имело ни малейшего значения. Какая там студентка – он видел ее насквозь. Причины, по которым девушка собиралась задержаться в его городе, также Валентина не интересовали. И только по прибытии, отпирая двери тамбура и пропуская на выход бестолково сгрудившихся пассажиров, он вдруг почувствовал, что ему жаль с ней расставаться. Вот почему прямо на платформе он настоял, чтобы Наталья записала номер его мобильного.

Вечером того же дня девушка, расстроенная в пух и прах, позвонила. Подружки, к которой она ехала, в городе не оказалось, должна вернуться только через день-другой. «Приезжай, – запросто предложил Валентин, – не торчать же тебе на вокзале неизвестно сколько…»

Сразу же после звонка он подумал: видно, судьба. Должна же в конце концов появиться какая-то женщина рядом – почему бы и не эта, случайно встреченная? Тем более что по некоторым, одному ему знакомым приметам, он решил – такую легко переделать, слепить «под себя». Чтобы потом владеть ею безоговорочно.

Однако Наталья оказалась из упрямых, и это раззадорило Валентина до последней степени. Свернувшись в комок и сцепив зубы, за всю ночь, проведенную с ним в одной постели, она не обронила ни слова, и тем самым лишила его еще одной возможности доказать, что он – мужчина. Ни разу не застонала, не заплакала, и только длинно вздрагивала всем своим худощавым телом, когда его руки уж совсем распоясывались. Эту девушку можно было только убить, предварительно унизив и растоптав, и все-таки он решил, что она ему необходима…

А потом она просто сбежала.

Аккумулятор старого мобильника еще сохранил половину мощности, и вскоре телефон ожил. Валентин активировал пакет, затем набрал десяток цифр и стал ждать гудков вызова. Номер Натальи по-прежнему молчал.

«Вот, значит, как… – усмехнулся он, – ну, ладно. Все равно, милая, послезавтра увидимся в Луганске. И если снова заупрямишься, тебе не жить…»

Марта, сама о том не подозревая, пусть и частично, но добилась своей цели – нарушила то состояние равновесия, в котором он пребывал в последние год-два. Все спуталось и пошло вкривь и вкось… Что ж, пока один-ноль в ее пользу. Правда, в таких ситуациях выигрывает самый терпеливый, и еще неизвестно, какой счет высветится на табло в финале…

Еще около часа Валентин проблуждал по привокзальным переулкам, изнемогая от жары и то и дело накатывавшего бессильного раздражения. Купил бутылку минералки, выпил и сразу облился липким потом. Забрел в тесный загаженный дворик рядом с вендиспансером, поискал глазами будку нужника, не нашел и помочился прямо под кустом сирени, не обращая внимания на женщин и собак. А когда к нему с визгливым лаем бросилась науськанная какой-то старой ведьмой кудлатая дворняжка, норовя тяпнуть за брючину, метко пнул псину, угодив в шершавый бок.

Пора было возвращаться на вокзал, принимать смену; и чуть ли не впервые он шел туда без всякой охоты.

«Мой дом совсем рядом», – подумала Марта, когда парень, подобравший ее на безлюдной трассе, с ревом вогнал свой «триумф» в один из двориков на Пушкинской. Было еще слишком рано и сумрачно, утро понедельника выдалось облачным, и на улице, где днем потоком валил транспорт, не было ни души.

Мотоциклист газанул, заглушил двигатель и спрыгнул на горбатый дворовый асфальт, сквозь который там и сям пробивалась жухлая трава. Скинув шлем, он уставился куда-то вверх, и тут же в открытом окне на галерее второго этажа показалась взлохмаченная светловолосая женская головка. Приятельница мотоциклиста приложила палец к губам и показала знаками: жди, сейчас выйду.

Марта сползла с высокого заднего сиденья и тоже сняла шлем.

Через пару минут во двор спустилась босая девушка лет девятнадцати в растянутой футболке на голое тело и пестрых бермудах. Вблизи она оказалась ростом с Марту – подвижная, причудливо выкрашенная во все оттенки платины и соломы, очень живая. Ей пришлось слегка подпрыгнуть, взмахнув разноцветными прядями, чтобы чмокнуть парня, после чего, сияя, она воскликнула:

– Привет, Андрюшка! Как съездил?

– Все о’кей.

– Устал?

– Нет вроде…

И тут девушка обнаружила Марту.

«Что еще за штучка?» – стремительно мелькнуло в ее взгляде.

Парень тут же отреагировал:

– Елизавета, все путем. Это Марта. – Он осторожно отвел руки девушки и понизил голос: – Ей, похоже, нужна помощь, пусть побудет у тебя до вечера. Скорее всего, девчонке просто надо выспаться. Договорились?

Лиза кивнула.

– Тогда я уехал, созвонимся попозже.

Он наклонился, обнял девушку, помахал черной перчаткой, зажатой в кулаке, и, вспугнув в кустах воробьев, с грохотом улетучился.

– Пошли, – обернулась Лиза к ранней гостье. – Только тихо, мои еще спят…

Топография подобных домов была знакома Марте – ее тренер по плаванию, Марк Наумович, жил в очень похожем дворике, только на Клочковской. Ходил слух, что там прошло детство актрисы Гурченко, но в это как-то не особенно верилось. Тренер поначалу занимал две смежные комнаты под самой крышей, а потом выкупил еще три у соседей, расселив их по спальным районам. Самому ему новострой не требовался – бассейн олимпийского центра находился через дорогу.

Все это сонно проползло в голове Марты и пропало, пока она, волоча чугунные ноги, поднималась вслед за девушкой по наружной лестнице. Лестница была шаткая, со стертыми перилами, в которых недоставало половины балясин. Затем пришлось долго идти по скрипучей галерее – до самого угла дома, и только там обнаружилась дверь, спрятанная в глубокой нише. Дверь вела в комнату Лизы.

– Проходи, не стесняйся, – девушка вошла следом за Мартой и повернула ключ в замке. – У нашего семейства тут три отдельные норы плюс кухня и ванная, но все в разных концах коридора. Исторически сложилось.

Марта огляделась. Комната оказалась светлой, прямоугольной, с остатками лепнины под потолком. В углу – широкая приземистая тахта со скомканными простынями, вдоль глухой стены – шкаф-купе, столик с компьютером у окна, раскладное кресло, несколько предметов мебели, которые при других обстоятельствах могли бы считаться антикварными. Одно широкое окно выходило на галерею, другое – на какие-то задворки, усыпанные битым кирпичом и заросшие чертополохом.

– А как ты… как вы, Лиза, попадаете в остальную… в другие помещения? – спросила Марта. – Через двор?

– Вон там, в углу за шторой, еще одна дверь, за ней коридор. Дом имеет форму буквы «П», коридор тоже. И перестань «выкать», Марта. Я отведу тебя в душ, чем-нибудь покормлю и уложу… Сейчас только начало седьмого.

– Я не голодная, – отмахнулась Марта.

– Только, будь добра, – потише, – Лиза проигнорировала ее реплику. – Моя старшая сестрица Ольга жутко раздражительная, ее двухлетний мальчишка без конца капризничает по ночам. Вот и отсыпается по утрам, пока есть возможность… Эй, погоди – что это с тобой? Ты же вся в крови! Что-то случилось?!

– Да ну… – буркнула Марта, пунцовея и пряча глаза. – Чепуха. Первые эти… как их… гости.

– Какие еще гости? – нахмурилась Лиза, подступая вплотную. – Слушай, в чем дело? И перестань жаться – я выросла в семье врачей и сама на втором в медицинском… А, вот оно что… – она наконец догадалась, в голосе послышалось облегчение. – Месячные начались? Сколько тебе лет?

– Скоро четырнадцать.

– Почему так поздно?

– Откуда я знаю, – вспыхнула Марта. – Что ты меня допрашиваешь?

– А у мамочки поинтересоваться, что и как?

– Слушай, я, наверное, пойду. – Марта окончательно разозлилась. – Нет у меня никакой мамочки… У всех девчонок в нашей команде поздно началось. Разве это имеет значение?

– Никуда ты не пойдешь, пока Андрей не явится, – проговорила девушка и подошла к шкафу. – Одежда твоя ни к черту, ее нужно выстирать. Живот болит? Сейчас поищу но-шпу… Так ты, значит, спортсменка? Чем занимаешься?

– Плаванием. Живот не болит, только поначалу сильно кровило, – устало проговорила Марта. – А тряпки нужно выбросить, их ничем не отстирать. Вот деньги, если не трудно, купи мне что-нибудь новое.

Она выудила из заднего кармана стодолларовую бумажку, скомканную и все еще сырую, и протянула Лизе.

– Положи на стол, – сказала девушка. – Бери халат, полотенце, пойдем тебя отмывать…

Марта солгала: живот болел, еще и как.

Когда после душа она на цыпочках вернулась в комнату Лизы, ей были вручены плотные хлопковые трусики и упаковка с прокладками.

– Зачем это? – спросила Марта. – Я нашла в ванной вату.

– Так удобнее, – отрезала девушка. – Тебе что, в самом деле никто из взрослых женщин не объяснил, что полагается при этом делать?

Марта кивнула вместо «спасибо», а на остальное отмолчалась.

– Что у тебя за мамаша, в конце концов? – рассердилась Лиза.

– Отвянь, – огрызнулась Марта. – Я же сказала – нету у меня родителей. Можно я посплю?

– Ложись, конечно. Вот здесь, в кресле, – вздохнула девушка. – А я на рынок… Мне сегодня обед на всю ораву готовить…

Лиза еще не успела одеться, когда до нее донеслось глубокое и ровное дыхание девчонки. Прикрыв загорелые плечи спящей Марты легким пледом, она выскользнула на галерею. Но не успела спуститься и до середины лестницы, как снизу, со двора, ее окликнули:

– Лизок, погоди!

Звала знакомая дворничиха – соседка, ютившаяся в двух клетушках, больше похожих на кладовки, чем на комнаты, в цокольном этаже.

– Доброе утро, тетя Нина, – девушка остановилась. – Я на рынок, вам что-нибудь купить?

– Как твои? – казалось, дворничиха чем-то смущена.

– Порядок.

– Тут вот какое дело… В пансионате для престарелых, который на Залютино, умер Иван Акимович Сом. Да ты его знала еще совсем маленькой, сосед ваш снизу. Последний из тех, кто жил в нашем доме еще до войны. Мы тут денежку собираем, кто сколько сможет. Нашли его дальнюю родню. Решили похоронить по-людски, не в общей яме.

– Помню, еще бы! – воскликнула Лиза. – Этот Сом к папе часто захаживал. Вечно под мухой. Я думала, его уже давно нет… Сколько же ему лет было, наверно, за девяносто?

– Сто один! – с гордостью сообщила соседка. – И пить он бросил. Правда, последние пять лет почти не вставал и говорил плохо, но понимал все дочиста.

– Чудеса. – Девушка протянула купюру. – А я думала, что теперь столько не живут…

Напоследок, прежде чем повернуть к метро, она мельком взглянула на открытое окно своей комнаты. Утренний сквозняк шевелил занавески.

Марта будет спать долго – что-то ее основательно вымотало, и дело тут не в физическом нездоровье. Колючая – будто у нее одной семейные проблемы… Живет, должно быть, без матери и отца, с какой-нибудь допотопной бабкой. В то же время – крепкая, ухоженная, кожа чистая, прическа стильная, спорт, баксы… Тут не все стыкуется, но – разберемся…

Сама Лиза своих родителей не видела уже больше трех лет. Отец был известным в городе эндокринологом, мама – инфекционистом. На семью из шести человек средств не хватало, и оба уехали на заработки за границу. Контракт отпусков не предусматривал, а в тех краях до ближайшего отеля с «вай-фай» было километров триста, поэтому сеансы связи случались нечасто.

Шестеро – преувеличение, одернула она себя. Шестым в их доме числился Артур – «черная овца», бездельник, шалопай и по совместительству муж старшей сестры. Ольга выгнала его еще будучи беременной, как только дозналась окольными путями, что супруг основательно присел на иглу. После чего, издергавшись и отмаявшись в жутком позднем токсикозе, родила, бросила учебу и впала в затяжную депрессию.

С тех пор дом целиком держался на Лизе – магазины, уборка, готовка, стирка, младший братишка Костик, требовавший постоянного присмотра, да еще институт. В медицинский она поступила с легкостью, не прибегая, как ей казалось, ни к каким родительским связям, но не было сессии, чтобы кто-нибудь из профессуры во время экзаменов не полюбопытствовал: как поживают папа с мамой?

Как-как? Да нормально, что тут скажешь. На счет регулярно поступают деньги, оба живы и здоровы. По поводу изгнания Артура они только вздохнули с облегчением, внуку обрадовались. Елизавета считалась самым удачным ребенком в семье, поэтому заведомо предполагалось, что у нее все в порядке. Костя со своим врожденным стенозом легочной артерии наблюдался у лучших специалистов, и родители не в последнюю очередь подписали кабальный контракт, чтобы сделать младшему сыну операцию в Германии или Австрии. Время еще терпело, брату нужно было подрасти – ему шел тринадцатый год, но требовалась крайняя осторожность.

В общем, полный шкаф скелетов, так уж устроена жизнь, но никто и не догадывался, как скоро Лиза выдохлась бы и опустила руки, если б не Андрей. Они познакомились весной на вечеринке у общих приятелей. Он был выпускником биофака, и меньше всего ее интересовало, откуда у него дорогущий байк и соответствующий прикид: она вообще ничего толком не знала о нем, кроме того, что относилось к их личному жизненному пространству. Зато в нем была бездна энергии, и он щедро делился ею со всеми, с Лизой в первую очередь. Оттого она и доверяла ему и подчинялась, не прекословя, вот как сейчас, с неизвестной Мартой, свалившейся спозаранку ей на голову.

Девчонка еще спала, когда Лиза вернулась, нагруженная провизией, и, мельком заглянув к себе, сразу же прошла в кухню.

Уже четыре поколения их семьи жили в этой сумасшедшей квартире: сначала родители отца, затем папа с мамой, а теперь и они втроем плюс Ольгин пискун. Сколько Лиза себя помнила, их дом походил на проходной двор – и эта традиция тоже передавалась по наследству; единственным человеком, который противился, была сестра Ольга.

Вот и сейчас она топталась в кухне, занимая массу места, растрепанная, припухшая спросонок и опять чем-то недовольная.

– Привет! – сказала Лиза, ставя пакеты к холодильнику. – А где Кирюша? Как спали?

– С Костей дурака валяют, – сестра резко обернулась. – Послушай, Елизавета! Ты опять? Я же тебя, кажется, просила!

– Что ты имеешь в виду?

– Не надо тут изображать невинность! Я заглянула в твою комнату, а там храпит какая-то голая девица. Когда ты прекратишь тащить в дом кого попало? Все эти бездомные лишайные кошки, собаки, голуби, приятели и приятельницы твоего Андрея…

– Чего ты кипятишься? И не делай из мухи слона, – примирительно проговорила Лиза, начиная разбирать покупки. – Девочка отдохнет и уйдет.

– Как та сладкая парочка, которая прокантовалась у нас неделю, а заодно сожрала и выпила все, что нашла в доме? Знаешь, с тех пор, как у тебя завелся этот дружок…

– Послушай, мать, – вспыхнула Лиза, – не надо совать нос в мою личную жизнь. Я в твою не вмешивалась даже тогда, когда вы с Артурчиком отрывались по полной. Ни словечком. Давай-ка лучше займись сыном – ребенок требует материнского внимания и заботы. Тебе отдали самую большую и светлую комнату, создали нормальные условия, чтобы ты могла прийти в себя после развода. Кто тебе мешает, что тебе еще нужно от нас с братом?

– Нормальные условия? Это ты называешь нормальными условиями? Да я все лето, в самую сумасшедшую жару, проторчала в городе с ребенком!

– Бери деньги и поезжай прямо сейчас. Например, в деревню. Сними дом, на дворе всего лишь август.

– А потом ты начнешь меня попрекать, что я потратила то, что Костику отложено на лекарства! – Ольгу было непросто переспорить, но тут сбежала каша, залив плиту. Сестра схватилась за кастрюльку, обожглась, зашипела, как злющая кошка, и бросилась за сыном.

Разговоры о деньгах повторялись с изнуряющим постоянством. Средства, чтобы уехать на отдых, и не только в деревню, у Ольги имелись, просто она никак не могла взять себя в руки и предпринять хоть что-нибудь осмысленное: паралич воли. Кроме того, она ненавидела любую работу, которая требовала сосредоточиться хотя бы на полчаса.

Лиза это понимала, но при всей своей мягкости и терпении ничем помочь не могла. Андрей как-то сказал: твоя сестра обладает редкой способностью – сама себя заводит настолько, что не видит вокруг ни людей, ни смысла происходящего. Таким психопатическим особам может помочь только холодный душ, но не всем и не всегда…

Вспомнив Андрея, она его будто материализовала – подал голос мобильный, и высветилось его имя.

– А я только что о тебе подумала, – сказала Лиза. – Обедать придешь? У нас сегодня свежая рыбка…

– Нет, детка, у меня куча дел. Загляну вечером. Ты чем-то расстроена?

– Угу. Снова сестричка бунтует. Из-за Марты.

– Как она?

– Спит.

– Не отпускай ее одну, дождитесь меня.

– Где ты ее раздобыл, Андрюша? Грубиянка, между прочим, отменная.

– Подобрал на трассе за Шаурами в половине пятого утра. Стояла на обочине, пыталась голосовать. Грязная, напуганная, к тому же в крови.

– Ну, с этим мы разобрались, ничего серьезного.

– Все равно не отпускай. Что-то с ней неладно.

– Хорошо, – вздохнула Елизавета. – Жду тебя.

Она отключила телефон, прошла к Марте и задернула занавески на окне. А когда вернулась в кухню, Ольга, усадив сына в детское креслице, пыталась его накормить. Перемазанный кашей до макушки племянник отбивался и прятал лицо.

– Дай я… – сказала Лиза.

Сестра пожала плечами, сунула ей в руки тарелку с ложкой и молча отправилась в ванную.

Марту разбудил грохот опрокинутого стула, сопровождаемый сдавленным воплем:

– Блин! Вечно понаставит тут капканов…

Она открыла глаза и приподнялась, мгновенно натянув плед на голые плечи.

– Ты что тут делаешь? – нахмурилась Марта, разглядывая тощую спину длинноволосого подростка, скорчившегося в офисном кресле перед монитором включенного компьютера.

– Тихо, – шикнул пацан, не оборачиваясь. – Не твое дело. Спи дальше… Как тебя звать?

– Марта.

– Меня Костик. Пока девицы там при делах, я тут кое-что скачаю… Так, сделано. – Он резво выдернул флешку из разъема. – Значит, говоришь, Марта… Восьмое марта. Мартовские коты. Мартовские иды. Мартовский выползень… Неплохое имя, только отчество трудно подобрать. Если читать наоборот – Атрам – тоже ничего…

– Ты что, больной?

– Ага. – Костик обернулся. Мальчишка оказался худющий, светлоглазый, с ямочками на щеках, как у сестры. – Ты меня Елизавете не сдавай, она мне запрещает даже приближаться к своему компу.

– Почему?

– Недавно зацепил какого-то крутого червя, еле откачали птичку… Хочешь, клевый баттл зачитаю? Написал сам, с ходу, для одной группы, они рэпкор играют. Думаю, мешок бабла отвалят…

– Может, потом? – взмолилась Марта. – Дай поспать, я терпеть не могу рэп!

– На том свете отоспимся. – Костик крутанулся в кресле и подъехал поближе. – Слушай внимательно:

 
Я тут затем, чтобы рассказать про наркоту.
Вызывает она тошноту.
Я про ту,
Которую разные дебилы
нюхают, ширяют, закидываются, курят и лижут.
Что за дела:
Человек собственными руками
разрушает, на хрен, себя самого
Всякой парашей…
 

Марта застонала и рухнула на подушку.

– Ну как, клево? – Мальчишка перевел дух и отъехал обратно к столу. – О, что я вижу! Натуральные баксы. И откуда?

– Не трогай!

– В чужом не нуждаемся, – надменно заявил Костик. – Слухай дальше, это еще не все!

 
…Прежде, чем что-то сделать,
Думай собственной головой.
Или нет, постой!
Если есть у тебя в этом мире
Хоть один не чужой…
 

– Я тебя умоляю! – жалобно пискнула Марта.

– Хорошо, только начало припева, – согласился Костик. – И я исчезаю!

– Ладно, давай, – обреченно кивнула она.

Мальчишка отбарабанил еще четыре строчки и умолк.

– Ну как? Нравится?

– Класс, – с сомнением сказала Марта. – И ты уверен, что это… подействует?

– Откуда мне знать. – Костик пожал плечами и направился к двери в коридор. – Но я открыто выразил свою гражданскую позицию… Ты в какой школе учишься?

– В сто шестнадцатой, на улице Культуры…

– Ага… – Он кивнул и исчез за шторой.

После ухода этого малахольного Марта долго не могла уснуть. Ныл низ живота, хотелось в туалет, однако подняться не было сил – болела каждая мышца. И это несмотря на то, что ее тренированное тело привыкло к куда более серьезным нагрузкам. Скоро сутки, как никто понятия не имеет, где она находится. Отец, наверное, сходит с ума – внутри на мгновение шевельнулось раскаяние и тут же пропало. И поделом им всем! А самое главное, чтобы этот сукин сын Валентин, самозваный дядюшка, сгинул навеки, пропал, утонул в болоте, сломал себе шею!

В полудреме ей привиделись вчерашний вечер и жуткая ночь, когда она продиралась через лес, оставив позади берег озера и твердо решив никогда больше не возвращаться домой. Марта поежилась и поплотнее закуталась в плед, несмотря на то что в комнате становилось все жарче…

Гостье дали поспать почти до трех. Ровно в три Лиза уже нетерпеливо трясла ее за плечо.

– Поднимайся!

– Зачем? Погоди…

– Идем поедим, пока Кирюха спит. Тебя уже все заждались.

– Да не хочу я есть, – запротестовала Марта. – Потом как-нибудь.

– Вставай, тебе говорят, – сухо проговорила Лиза. – Брось эти штучки. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Одевайся, я нашла тебе подходящие джинсы и рубашку. Твое действительно пришлось выбросить.

– Спасибо. – Марта поднялась и, слегка смущаясь своей наготы, быстро натянула узкие черные джинсы и легкую хлопковую рубашку с короткими рукавами. – Возьми деньги, – сказала она.

– Ни к чему, – усмехнулась Лиза. – Положи в карман. В чужом не нуждаемся.

– Я уже это где-то слышала…

– В шкафу на нижней полке пачка прокладок, угощайся без стеснения.

Марта быстро кивнула.

– Ну, готова? Идем. Я познакомлю тебя с сестрой и братом.

В кухне, приспособленной под столовую, за накрытым обеденным столом уже сидели Костик и молодая женщина лет двадцати семи. Мальчишка ей подмигнул, а Ольга смерила с ног до головы неприязненным взглядом и указала на стул по другую сторону стола.