Текст книги "Рояль в горах"

Восхитительный берег

В лучах яркого солнца порт Савона казался праздничным. Дивный белый лайнер выглядел в точности как на рекламе, и на душе у Аллы Витальевны посветлело…

Нанятый в аэропорту Милана таксист за немалую дополнительную плату согласился проводить её до судна. Но посадка на «Costa Deliziosa» ещё не началась, и услужливый итальянец в нетерпении топтался возле двух огромных чемоданов, поглядывая на часы.

Дорога не слишком утомила Аллу Витальевну, хотя ночью в номере «Метрополя» удалось вздремнуть лишь пару часов. Но это ерунда, бессонница давно стала её близкой подругой. Поначалу Алла Витальевна впадала в панику от долгих ночных бдений, но потом научилась безропотно принимать навязчивую гостью и даже получать удовольствие от её визитов. Другого выхода не было – приходилось тщательно скрывать тот факт, что выпрошенное у доктора снотворное не используется по назначению. Зато сколько за минувший год было прочитано книг в тишине спящего дома! Сколько просмотрено прекрасных фильмов (но так и не найден ответ на вопрос: почему хорошие картины телевидение показывает исключительно после полуночи?). А долгие ночные размышления… Да если бы Алла глотала таблетки и крепко спала, разве смогла бы она принять такое непростое решение? Никогда в жизни!

Алла Витальевна с удовольствием вдохнула влажный морской воздух, поправила шляпку и открыла новенькую фирменную сумочку. Рядом с дорогим ваучером на круиз лежал дешёвый мобильник – словно пришелец из прошлой жизни. Почему она не выбросила его в Москве? Долго думала: надо ли звонить дочери. Так и не позвонила. Что сказать? Всё написано в завещании, запертом в банковской ячейке. Там же деньги – Катина доля. Ключ, пароль и подробные разъяснения с нижайшими извинениями едут почтой на адрес доктора; более надёжного человека в мире нет…

Всё, не о чем говорить. Алла Витальевна вынула телефон, широко замахнулась, намереваясь отправить его прямиком в воды Генуэзской бухты, как вдруг аппарат зазвонил. Чёрная пластмассовая коробочка вибрировала и гудела на ладони, настойчиво требуя внимания. Алла Витальевна нерешительно ткнула в зелёный значок приёма.

– Да.

– Мама, здравствуй, ты где? Звоню, звоню тебе домой, а какой-то мужик говорит, что ты здесь… то есть, там уже не живёшь. Дал этот номер. Что за идиот? Ты пустила квартирантов?..

Вот в этом вся её дочь: тараторит напористо, уверенно, словно не было ни унизительной попытки запереть мать в психушке, ни больше года глухого молчания…

– Катя, послушай…

– Нет, это ты послушай! Придётся твоим квартирантам съехать. Вадик завтра приедет.

– Вадик? Зачем?

– Как зачем? Жить. И работать. Ему в Москве обещают работу.

– Но я… у меня…

– Мама, не возражай. Забудь свои никчёмные обиды. Это твой единственный внук! Да, мальчик оступился, но ты прекрасно знаешь, это дружки подбили его. Он отсидел по чужой вине…

– Катя, извини, я сейчас в Италии, ты разоришься на звонке.

– Что? Как ты туда попала? Зачем?

– Самолётом попала. Уплываю в кругосветное путешествие.

Ошеломлённая пауза. И шёпот:

– Откуда у тебя такие деньги?

– Я продала квартиру.

– Мама, ты чокнулась? А где Вадик будет жить?

– А где буду жить я, тебя не интересует? – по-детски жалобно спросила Алла Витальевна и сама смутилась: Катя не участвовала в принятии судьбоносного решения, чего с неё спрашивать.

Год назад, после грандиозного скандала они договорились не вмешиваться в жизнь друг друга. И дочь старательно избегала общения с матерью. Не позвонила даже когда в годовщину смерти отца приехала на его могилку…

Муж Аллы Витальевны не пережил уголовного суда над любимым внуком Вадимом. Обширный инфаркт разорвал ему сердце за считанные минуты. «Скорая» констатировала смерть и увезла Аллу Витальевну в сильнейшей истерике.

Почти полвека Алла знала, зачем просыпается утром, для кого готовит, прибирает, стирает. Знала, на чьё плечо можно положить голову, к чьей груди прижаться. Работа – это так, чтобы без пенсии не остаться, главное в жизни семья. Муж был тихим, покладистым (непонятно, в кого Катя выросла такой строптивой), казался незаметным, а оказался незаменимым.

В образовавшуюся пустоту хлынул нестерпимый холод одиночества. От этого холода Алла оцепенела так, что не сразу сообразила, чего хотят от неё родственники. А хотели они, чтобы замороженную горем Аллу признали психически больной и недееспособной. Мысль, ясное дело, исходила от нового супруга Кати – хронического эгоцентриста. Ему очень хотелось отселить куда-нибудь избалованного пасынка. Вадик уезжать из родного дома (на самом деле – от питерских дружков) в Москву отказывался. Там ведь бабушка контролирует, жить учит. Вот если бы столичная квартира опустела…

С этой идеей и пачкой денег (кстати, оставленных в наследство отцом) Катя обратилась к главврачу психиатрической клиники. Старый доктор с внешностью аристократа и соответствующими манерами денег не взял. Он познакомился с Аллой Витальевной, признал её вполне нормальной женщиной, которой нужны лишь время и душевное тепло, чтобы прийти в себя, и установил над ней собственную неформальную опеку. Так началось их общение.

Это были не медицинские приёмы, а редкие встречи двух пожилых вдовых людей. Несколько раз они погуляли в парке, сходили в театр, но чаще беседовали по телефону. Можно было бы сказать, что между ними установились доверительно-дружеские отношения, если бы не маленький нюанс: Алла врача обманывала. Самым, что ни на есть, бессовестным образом врала. Можно даже сказать подставляла под неприятности: сильнодействующее снотворное, которое ей при личных встречах давал доктор, она не принимала, а с далеко идущей целью складывала в коробочку.

К этой цели Аллу Витальевну толкало чувство жгучей обиды на дочь. Катя хочет от неё избавиться? Что ж, Алла сама уйдёт. Быстро, безболезненно, а главное – красиво. Не будет расплющенного трупа упавшей с крыши старухи или повешенной с высунутым языком. Алла Витальевна расстанется с этой жизнью элегантно: в лучшем своём наряде, на чистой постели, уснёт и не проснётся. Собранных за год таблеток хватит наверняка. Вот тогда они все поймут…

Кто поймёт и что именно, Алла представляла не совсем чётко, но образ утопающего в цветах гроба с рыдающей над ним дочерью почему-то утешал. Хотя и не было уверенности, что Катю действительно охватит глубокое раскаяние. Зато любезному доктору неприятно будет узнать, на что пошли прописанные им таблетки. Вдруг он пострадает из-за Аллы?.. На этих мыслях Алла Витальевна начинала колебаться, но не отказывалась от задуманного. Ах, да что там! Не всё ли равно, что будет после? Решение принято, осталось только выбрать подходящий день, точнее, ночь и не струсить в последний момент. Какое время считать подходящим, Алла пока не решила, но была уверена: сразу почувствует, когда оно придёт…

Хорошо продуманный план нарушил яркий рекламный буклет. Он выпал из почтового ящика и дохнул в лицо морским бризом. На обложке красавец лайнер горделиво плыл под витиевато выведенными буквами: «С нами Вы побываете в раю!» Слоган показался Алле Витальевне знаковым. Она вспомнила слова заботливого доктора: «Неважно, сколько минут жизни у вас впереди. Важно, какова на вкус та, что здесь и сейчас».

Много ли было в жизни Аллы вкусных мгновений?

Страстной любви она не знала – вышла за первого, кто сделал предложение. Получилось удачно, но… пресно. Дочь родилась так тяжело, что о других детях даже думать не хотелось. Вот и тряслась над единственным ребёнком, а в благодарность получила расчетливую подлость… Всего два по-настоящему счастливых события вспомнила Алла: день, когда муж принёс ордер на квартиру, и день, когда она вышла на пенсию. Расставаясь с тесной комнатушкой в коммуналке и – через тридцать лет – с душным кабинетом в архиве, она чувствовала себя птицей, вылетающей из клетки на волю…

Вспомнив позабытый вкус свободы, Алла внесла изменения в сценарий своего развода с жизнью. Какая разница, где будут выпиты заветные таблетки? Так ли уж важно, в какой конкретно день она ляжет рядом с мужем на Востряковском кладбище?.. Зато, прежде чем попасть в ад, она побывает в раю.

На срочную продажу квартиры, покупку круиза и сборы ушло всего несколько дней. Оставшиеся до вылета сутки Алла Витальевна провела в дорогом отеле…

Катин голос в мобильнике наполнился паникой.

– Нет, ну ты всё-таки сумасшедшая! Ребёнок всего месяц как из тюрьмы вышел, его поддержать надо.

– Ребёнку под тридцать, пора научиться самому о себе заботится.

– Дети всегда остаются детьми… Ты что и, правда, в Италии? Перезвони мне немедленно, надо поговорить, и больше не шути так глупо насчет квартиры.

Короткие гудки запищали в ухо. Вихрь противоречивых чувств заметался внутри, растворяя былую решимость… Вдруг лайнер издал короткий низкий гудок. Словно кто-то сильный и уверенный добродушно рявкнул на Аллу Витальевну:

– Не дрейфь, старушка! Тебя ждёт каюта «люкс» и место за капитанским столом. Роскошные бассейны и кинотеатры, профессиональные музыканты и повара, вышколенные стюарды и аниматоры – к твоим услугам! Сто шестнадцать дней ты будешь комфортабельно жить и весело проводить время, не подсчитывая расходы и не упрекая себя за расточительство. Ты увидишь Испанию и Бразилию, Аргентину и Уругвай, Австралию и Новую Зеландию, Намибию и Сенегал, Португалию и Францию… Разве не этого ты желала в далёком советском детстве, даже перед самой собой стыдясь легкомысленной буржуазной мечты?..

Едва слышный «бульк» был ему ответом. Таксист проводил мобильник взглядом, пожал плечами и подхватил чемоданы пожилой синьоры, одетой дорого, стильно, но с лицом женщины бедной и несчастливой. Ох, уж эти загадочные русские…

У трапа Аллу Витальевну встретили улыбающиеся стюарды в белоснежных форменных одеждах. Она протянула документы, ещё раз с восхищением оглядела внушительную махину лайнера. И вспомнила как, изучив рекламный буклет от одной глянцевой корки до другой, позвонила своему любезному доктору узнать, что означает Costa Deliziosa. Доктор не удивился, не спросил: с чего она решила, будто он знает итальянский, просто сразу ответил:

– Восхитительный берег. Где вы это услышали?

– Да так… в рекламе, – уклонилась от ответа Алла.

– Как спите? Дать вам ещё таблеток?

– Спасибо большое! С таблетками сплю прекрасно, но пока ещё не все израсходовала.

– Я очень рад, – доктор действительно радовался, ведь это был единственный в его практике случай, когда от бессонницы помогала смесь мела с сахаром. – Тогда давайте встретимся без повода. В парке завтра ярмарка…

Алла от встречи отказалась и вскоре уехала, не прощаясь, туда, где ждал её белоснежный «Восхитительный Берег», острым носом устремлённый в сверкающую синеву моря…

Талисман

«– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не может. Рукописи не горят…»

Михаил Булгаков,

«Мастер и Маргарита»

Доводилось ли вам бывать в сибирском городке Прокопьевске? Нет? Вот и я там не бывала. Но в Прокопьевске живёт мой друг – писатель Анатолий Ярмолюк. Был он когда-то и оперативником, и журналистом, и церковным звонарём, и… много кем был Анатолий, прежде чем начал писать рассказы. По этим рассказам легко представить себе город Прокопьевск: космический холод зимой, африканский зной летом; под землёй уголь, над землёй вороны, между ними люди, веселые и грустные, добрые и не очень… Словом, разные, как в любом другом городе, не только Прокопьевске. И, может быть, в тех, других городах даже есть такие же люди, как писатель Ярмолюк, который непрестанно кого-нибудь спасает.

В студеные зимние дни, например, Ярмолюк спасает ворон. Замерзшие птицы, случается, во сне теряют сознание и падают на землю. Анатолий рано утром выходит на улицу, подбирает их, отогревает за пазухой и отпускает обратно на волю. Вороны улетают, но потом снова замерзают и падают, а писатель их опять поднимает и пристраивает себе под тулуп погреться – и так, пока на улице не потеплеет. Хорошо, что вороны не все поголовно до упаду мёрзнут. За зиму штуки три-пять, не больше. У них, как уверяет Ярмолюк, внутри имеется некий природный механизм для сохранения тепла. Человеку с морозом труднее сладить. Окажешься в сибирской степи наедине с лютой стужей – всё, верная смерть…

Однажды зимой под Прокопьевском погиб цыганский табор. Весь целиком, с малыми детьми и стариками. Что там вдруг стряслось у ромал – неизвестно, только вопреки всем цыганским традициям в самые жуткие февральские морозы табор оставил теплый дом на окраине Прокопьевска и скрылся в метельной мгле. Нашли их, окоченевших, всего в семи километрах от города…

Может, тот случай сильно повлиял на Анатолия, может, просто от душевной потребности помогать, только стал писатель Ярмолюк в городе Прокопьевске ярым цыганским правозащитником. Документы оформить, работу подыскать, перед властью заступиться или разрулить непростые отношения с местными – за этим все цыгане стали первым делом к Ярмолюку обращаться. Так что он не удивился, когда на стук открыл дверь и увидел на пороге многочисленную семью своих соседей – цыган. Загомонили все разом, горячо и тревожно.

– Стоп, – Ярмолюк показал на старшего, деда Ивана, – ты говори. Что случилось?

Из сбивчивой речи Анатолий узнал, что утром полицейские увели дедова внука Алексея. Обвинения не предъявили, наручники не надели. То ли арестовали, то ли нет – непонятно. Но Алексей ни в чем не виноват! Не крал, не мошенничал, наркоту не толкал и вообще в Прокопьевск только вчера вечером приехал…

Бывший оперативник не очень-то поверил в рассказ, но пообещал узнать, что к чему; остались у него связи в органах.

– Разберусь, – пробасил Анатолий, натягивая тулуп. – Не ходите за мной в отделение. Сам к вам приду.

Дежурный, просмотрев записи, никаких данных о задержании Алексея не обнаружил. Нашлась пропажа в кабинете следователя. С порога Ярмолюк понял, что полицейский с цыганом достичь согласия, ясное дело, не могут.

– Читай, – раздражённо тыкал пальцем в ворох бумаг полицейский. – Что тут написано?

– Гражданин начальник, – таращил в ответ чёрные очи цыган, – ничего не понимаю!

– Русских букв не знаешь? Или своего языка? Тут ведь русскими буквами цыганские слова написаны или нет? – горячился следователь.

– Буквы знаю, слова знаю, а что написано никак не пойму! Отпусти, я ничего не сделал, только вчера приехал…

– Все вы «только вчера приехал»!

Писатель пожал руку бывшему коллеге и оглядел заваленный какими-то бумажными клочками стол.

– Вот, – следователь возмущенно сгрёб бумаги и потряс ими перед Анатолием, – надо сдать в архив дело одного карманника, а мы не можем прочитать его переписку. Четыре года ловили. Этот цыган как волк-одиночка погоню нутром чуял: только очередную лёжку накроем, а его там уж нет, одни записки. В них, может, имена какие, адреса… Надо бы перевести на русский. Алексей грамотный, я знаю, он с моей дочкой в одном классе учился, а тут «дурака включил» и мозги мне компостирует.

– Всё он понимает! – усмехнулся Ярмолюк. – Но, как любой цыган, ждёт от власти неприятностей, потому на всякий случай притворяется. Дай, гляну.

Взял исписанный карандашом листок. Действительно, буквы русские, слова цыганские… «одэс тэ… хасиём… на ром…»

Анатолий читал и мысленно переводил.

Кочевать в феврале – безумие. Никакой цыган не кочует в феврале. Но что же поделать, когда именно в феврале под цыганскими ногами загорелась земля?..

«Знакомая история», – подумал Ярмолюк. Впрочем, в Прокопьевске все её помнили…

Отчего тогда ромалы разом сорвались с места – доподлинно никто не знал, но в народе поговаривали, будто обманули они лихих людей и те пригрозили им смертью. Только недалеко табор ушёл. Накрыло беглецов пургой… О том и писал на листке цыганский вор… На другом – о судьбе своей и о матери, и ещё – о любви к русской девушке…

– Это, – писатель вдруг отчего-то охрип и закашлялся. – Это не воровская переписка, нет тут никаких явок-паролей… Стихи это. Не надо их в архив. Отдай мне.

– Стихии-и-и? – удивлённо протянул следователь. – Ну, ладно. Стихи нам без надобности, забирай. А тебе-то зачем?

Ярмолюк ошеломлённо смотрел на бумажные обрывки, словно те сами собой заговорили поэтическими строками.

– Хорошие стихи, – повторил он. – Переведу, напечатаю. Как звали того цыгана?

– Талисман.

***

– Миро чаворо, миро Талисман, – сказала юная цыганка мужу, когда их первенец появился на свет, – мой мальчик, мой Талисман. Пока он с нами, ничего плохого никогда не случится!

У многих цыган по два имени: одно значится в документах (если, конечно, у цыгана есть документы), а другое – каким мама называет. Очень любят ромалы красивые имена: Ангел, Золотой, Золушка, Куколка… Верят: есть в тех именах магическая сила оберега.

Только никого не уберёг черноглазый Талисман. Даже себя.

Отец его пропал где-то на российских просторах. Уехал в город Гусь-Хрустальный счастья искать. Пообещал: «Ждите, приеду с деньгами». Ждала его жена, да не дождалась.

«Нехорошо жить нахлебниками на наших шеях, – сказали ей родственники. – Зарабатывай, как все».

Через полгода молодую мать арестовали за сбыт наркотиков. Пять лет колонии присудили.

– Ай, – причитали над Талисманом цыганки. – За что ребёнка осиротили?! Разве это её товар? Она его делала? Она – ромны – цыганская женщина, ей на роду написано торговать. Разве торговать – плохое дело? Никого она не убила, не ограбила! Пусть тех сажают, чей это плохой товар!

Кто их слышал? Земля да небо…

Вырастили мальчонку тётка и дядя, у которых своих детей было пятеро плюс приёмных трое. Не бросили, в детдом не отдали, выкормили, грамоте обучили и даже ремеслу. Воровскому.

Талисман красть не хотел. Ему нравилось учиться, книжки читать, стихи сочинять… Только линия жизни цыгана ветром по пыльной дороге начертана, и не свернуть с неё. Написано «чёр» – «вор» – и будешь до конца дней своих кошельки подрезать.

Пропал ром Талисман. Остались от него лишь «Дело» в полицейском архиве да слова на мятых обрывках. В тех словах – таинственным кодом поэзии – небесная музыка земных человеческих чувств.

Как тосклива земля без веселых цыганских костров,/Без платков разноцветных и песен печальных и нежных./Там, где табор шумел, только тени холодных ветров,/Да звенят ковыли, будто плачут о днях безмятежных.

…Это счастье моё нежданное,/ Это горе, чтоб мне пропасть./Ты – любовь моя окаянная,/Вспышка молнии, ветра страсть./…/У меня душа чёрным вороном/На могильном кресте молчит,/А твоя душа на все стороны/Песней жаворонка звучит…

Ай, да что там! Где поэзия, а где – чёр!..

Но Талисман хоть и жил вором, все ж таки был поэтом, а значит – пророком, и сам предсказал свою судьбу.

Не гадай мне, старая цыганка,/О судьбе цыгана – не гадай./Я и сам сегодня спозаранку/Видел, как оскалилась беда./…/Я, конечно, не сбегу далёко,/Мне не нужно далеко бежать —/Ведь у той былинки одинокой/Я останусь навсегда лежать…

***

– Сидит? – спросил писатель Ярмолюк, рассовывая мятые клочки по карманам.

– Застрелили при попытке к бегству, – следователь завязал шнурки тощей папки, довольный, что не нужно возиться с переводом загадочных каракулей. – Взяли на квартире очередной любушки. И как же этого Талисмана наши русские бабы обожали! Ни одна не выдала. Даже обманутые слова худого о нём не сказали. Мы сами его выследили. Это для него уже не первая ходка была бы. Видать, не захотел опять в тюрьму, вот и рванул дурноломом наудачу, только от пули не убежишь.

– О как! А в паспорте у него какое имя значилось?

– Не было при нём документов. Как назвала его подружка, у которой он до ареста жил, так в деле и записали: Талисман. Можно сказать, безымянным бомжем похоронили. Даже не знаю, где…

– Можно, я пойду? – подал голос повеселевший Алексей.

Он уже понял, что к нему претензий нет, что его задержание – это как бы приглашение в переводчики. Жёстко, конечно, пригласили. Только чего другого ждать цыгану от полиции?

– Сейчас вместе пойдём, – Ярмолюк попрощался со следователем и вслед за Алексеем вышел в метельную стынь.

«Эх, Талисман, растерял ты свой дар на смутных дорогах. Сколько там стихов сохранилось – пятнадцать? двадцать? не больше… Но на тонкую книжицу хватит. Надо издать, чтобы не пропали», – думал Анатолий, прижимая локтями оттопыренные карманы и прикидывая, у кого из местных ромал попросить помощи в переводе – своих знаний языка вряд ли достанет…

Стемнело. Холодно и отстранённо смотрели крупные звёзды с антрацитово-чёрного неба, расписанного туманностями, словно сибирская земля снежными метелями.

Ярмолюк с Алексеем шли молча, уткнув носы в поднятые воротники. С ними рядом незримой тенью шёл Талисман, нёс на бумажных обрывках непростую свою судьбу…

Кто мне скажет, зачем и откуда приходит беда?/Я не знаю ответ, и мой взор устремляется к небу…/Но молчат небеса, и безмолвствует в речке вода,/Гаснет день, и качается мир, ускользающий в небыль…

***

…Словно замёрзшую в камень полумёртвую ворону, подобрал Анатолий Ярмолюк стихи Талисмана, отогрел и выпустил на волю. Затеряются они среди тысяч других или найдут путь к своему читателю?..

Ответ знает лишь тот, кто наделил цыганского вора талантом Поэта…

Примечание автора: рассказ написан на основе подлинных событий, но не является документально точным