Текст книги "По ту сторону жизни. Роман"

– Прощай малыш…

***

На удивление быстро она оказалась возле ворот небольшого, но красивого особняка. В Лебяжьем проживали, в основном, зажиточные люди. Никто и не знал, почему так назвали поселок, озеро было рядом, но никто никогда не видел здесь лебедей.

Особняки утопали в могучих соснах и елях. На краю стояло несколько простых крестьянских домов с подворьями, в которых проживали те, кто работал у этих самых зажиточных людей.

К Анне с Виктором тоже приходила женщина раз в день, после обеда, чтобы сделать уборку. Но почему-то сегодня Вера, так звали эту женщину, пришла не в три, а в шесть, как раз тогда, когда у ворот стояла Анна.

Она подошла к воротам, нажала кнопку домофона на столбе и попросила охранника войти. Аня прошла за ней. В доме кроме охранника и уборщицы никого не было. Анна поднялась в спальню, даже не пытаясь заговорить с Верой. Прилегла на кровать и уснула.

– Надо же, приведениям тоже хочется спать, – усмехнулась она сквозь сон.

Проснулась она от звуков, разносившихся за дверью, в коридоре.

– Ну же, заноси его в спальню, – злясь, говорила охраннику Лора.

– Что с ним? – поинтересовался тот.

– А тебе не всё равно? Пьяный он. Клади его на кровать, осторожней. Все, свободен. Совсем свободен. Я побуду здесь до утра.

– Как скажете. Я еще зайду.

Выключив свет, Лора начала раздевать Виктора.

Аня соскочила с кровати и попыталась оттолкнуть ее, но у нее ничего не вышло. Руки проходили сквозь Лору, не причинив ей никакого вреда.

Раздев Виктора донага, стала раздеваться сама. Легла рядом и попыталась растормошить Виктора, но тщетно, он уже крепко спал. Прижавшись к его красивому телу, она тоже уснула.

Аня сидела возле мужа и горько плакала. Как будто ей снился страшный сон, в котором она ничего не могла сделать. Отказываясь верить в происходящее, она плакала навзрыд.

– Аннушка, родная. Почему ты плачешь?

Аня вздрогнула, медленно подняла голову от своих ладоней и увидела, как Виктор, приподнявшись на локте, глядя на нее, снова спрашивал:

– Аннушка, ты почему плачешь? Что случилось, родная?

– Витя, ты меня видишь?

– Конечно, вижу. Тебе приснился страшный сон?

– Да, – качая головой, отвечала Анна. – Да. Мне приснился очень страшный сон.

– Я так соскучился. Знаешь, мне тоже приснился плохой сон. Будто ты умерла. Кошмар.

Он сел рядом, обнял Аню и стал целовать ее лицо.

– И мне тоже приснилось, что я умерла.

– Видишь, потрогай меня, это неправда. Иначе бы я тебя не целовал, – улыбаясь, глядя ей в глаза, говорил Виктор.

– Витя, я уже и не знаю, что буду тут говорить. Но скажу. На всякий случай. Завтра возьми Данилу домой, сына нашего. Привези и постарайся найти для него хорошую, добрую няню. Я, кажется, не смогу справиться одна.

– О чем ты говоришь. Конечно. Ты сама выберешь.

– Прошу тебя, береги его. Запомни, его зовут Даниил. Это моя последняя просьба. Береги его.

Виктор опять обмяк, его потянуло в сон, и он стал ложиться.

– Хорошо, Аннушка. Мы вместе, завтра…

– Я люблю тебя, Витя, и буду всегда любить.

– И я тебя люблю, родная моя… – дожевывая слова, говорил он и тут же вырубился.

Аня еще долго смотрела на него и удивлялась тому, что произошло только что.

В комнату заглянул охранник. Увидев в кровати с Виктором постороннюю женщину, неодобрительно покачал головой.

***

Разбудил Виктора звонок телефона. Ничего не соображая, он соскочил, чтобы вытащить сотовый из висевшего на спинке стула пиджака, но заметив, что совсем голый сильно испугался. Вернувшись на секунду взять простынь, испугался еще больше. Сердце стало ходить ходуном. Схватив со стула пиджак и плавки с брюками, которые лежали на полу, он украдкой вышел из спальни.

Вытаскивая телефон, и лихорадочно вспоминая, что было вчера, он уже спускался по лестнице и шел в комнату охранника.

– Виктор Владимирович, вы уже встали? – приветствовал его охранник.

– Откуда она тут? – набросился на него Виктор, показывая рукой наверх.

Охранник, поняв, что раз задают такой вопрос, значит, всё, что происходило с хозяином вчера, тот не помнит.

– Она с вами вчера приехала. Вернее, вас привезла на своей машине. Вы были пьяны. Я помог лечь вам. А дальше ничего не могу сказать, – оправдывался охранник.

– Ладно, Никита, разберемся.

Телефон, прекративший звонить, снова дал о себе знать.

– Виктор Владимирович? Это Лариса Дмитриевна. Вы просили позвонить, когда ваш мальчик будет готов к выписке. Завтра с утра малыша можно будет взять домой.

– Да. Спасибо, Лариса Дмитриевна. Завтра буду.

Отключив связь, он что-то лихорадочно вспоминал. Подозвав охранника, он тихо спросил:

– Никит, похороны вчера были?

Тот, глядя на него с удивлением, ответил, что да.

Аннушка все это время, как тень следовала за Виктором по пятам. Тот поднялся наверх, заранее полностью одевшись. Подойдя к постели, тронул за плечо Лору и недовольным голосом спросил:

– Объясни, что ты делаешь у меня в постели?

– Объясни? – возмущенно ответила та, медленно выставляя напоказ свое красивое тело. Медленно потягиваясь, она стала одеваться. – Объясни что? Как нам всю ночь было хорошо вместе? Как ты, словно заведенный, не слезал с меня? Это объяснить?

Виктора распирало нагрубить ей, но он сдержанно сказал:

– Извини, сегодня у меня много дел, ты не могла бы уйти сейчас? И ещё, завтрака предложить не могу. Сам перекушу в машине. Дела.

– Что за тон? Я совсем не узнаю тебя. Может, встретимся завтра?

– Нет. Извини. Завтра тем более я занят. Давай Лора, поторопись.

– Во, гад! – одеваясь, ругалась она, когда тот вышел. – Аукнется.

Виктор, не дожидаясь, когда та спустится, велел охраннику проводить ее, а сам направился к окраине поселка, где жила Вера со своей семьей.

Подъехав к небольшому домику, возле которого играла детвора, он попросил одного из детей позвать из дома мать. Вера вышла сразу, ее круглое лицо было красным, на плече висело полотенце, а в руках тарелка с горячими пирожками.

– Угощайтесь, Виктор Владимирович, вот пеку ребяткам.

– Спасибо, Вера.

Он взял один пирог и из уважения к ней стал его есть, хвалебно кивая головой.

– Вера, у меня к вам большая просьба. Завтра я привезу сына. Провести бы генеральную уборку в доме. Комнату подготовить, расставить, разложить. Помочь покупки сделать, вы же все знаете, что надо для малыша. Вон у вас их сколько.

– Да нет, тут всего один мой. Вон тот бутуз. А остальные соседские. Но вы не переживайте, конечно же, я вам помогу. Вы подождите минут десять, я соберусь, да своих предупрежу, – и ушла.

В машину она уже садилась с термосом и кучей пирожков в пакете.

– Угощайтесь, Виктор Владимирович, вы, поди, сёдня еще не завтракали?

***

Пока Виктор занимался покупками и порядком в доме, Анна решила прогуляться. Она вышла на аллею, по которой они любили когда-то ходить. Вековые деревья, словно чувствовали каждый ее шаг, такое духовное родство она почувствовала впервые. Изредка вдоль аллеи стояли красивые большие, словно диваны, лавочки. Посёлок был большой, и здесь всегда можно было встретить влюбленные парочки, воркующие на скамье, или старую чету, медленно гуляющую. Кто-то шел в церковь через аллею, которая находилась на самом высоком месте поселка, кто-то гулял с детьми.

Аня присела на край скамьи. Здесь сидел парень, который читал какую-то книгу, скорее всего, учебник, потому как он старался понять и запомнить написанное. Рядом с ним сидела старушка. Похоже, она дремала. Анна, не мешая им, сидела, уставив свой взгляд прямо перед собой. А перед собой она видела Виктора, идущего за ней по аллее. Она же весело кружилась перед ним, светясь от счастья, переполнявшего ее.

– Ань, ты чего сегодня такая счастливая? Есть повод?

– Да, есть. Тебе кого больше хочется, сына или дочку?

– Ты беременна?

– Да, да, да! Ты не рад?

– Рад. Очень рад. Давай попробуем родить сына! – кружа ее в объятьях, говорил Виктор.

– Давай, – заразительно хохоча, отвечала Анна.

Тут же вспомнила, как почти год назад, после знакомства с Виктором, Элеонора Георгиевна подошла к Анне и попросила освободить комнату, объясняя тем, что выходит замуж. Анне ничего не оставалось, как поехать к Гале. Та пустила ее в свою комнату на несколько дней. Узнав, Виктор тут же увез ее к себе и сделал ей предложение. Свадьбу играть не стали по просьбе Ани. Организовали небольшой праздничный ужин, где объявили, что теперь они муж и жена. Но вот в самом начале ужина произошел небольшой конфуз. Когда они принимали гостей, в двери вошла Элеонора Георгиевна. Виктор приветствовал ее, улыбаясь.

– Лора. Спасибо, что пришла, – говорил он ей. – Знакомься, это моя Аннушка.

– Очень приятно, – делая вид, что впервые видит Анну, ответила Лора.

– Проходи, пожалуйста, – предложил Виктор. Анне же сказал. – Это мой партнер по бизнесу. Не ревнуй, она хоть и красивая, но не в моем вкусе.

Улучив момент, Элеонора Георгиевна на кухне подошла к Анне вплотную и съязвила:

– Да, швыткая ты девочка.

Почему она ничего не сказала Виктору, Анна поняла только сейчас. Лора так хотела заполучить Виктора, что быть осужденной в его глазах не входило в ее планы. Она еще надеялась на взаимность. То, как Анна в уплату за комнату работала на нее, знать ему было ни к чему. Аня же почему-то тоже молчала, ей было неловко и стыдно: из грязи да в князи.

Вспомнив Лору, лежащую в постели мужа, она заплакала. Старушка, только что дремавшая под бурчание юноши, встрепенулась и повернулась к Анне.

– О чем же ты так горестно плачешь, детка? – устало спросила она, дотрагиваясь своей морщинистой рукой до колена Анны.

Мокрое от слез лицо Анны словно окаменело. Ее глаза округленно смотрели на старушку то ли с ужасом, то ли с удивлением.

– Бабушка, вы мне?

– А кому ж еще? Рядом-то больше никого-то и нету. Парень, так он себе бубнит тут под нос, уж какой день приходит сюда. Все учит чего-то. То про царей читает, то про Ленина, то про Сталина. Надоел уж мне. Пусть погуляет. А мы с тобой поболтаем немного.

Она встала, кряхтя, подошла к нему вплотную и ладонями захлопнула ему книгу. Получился такой сильный хлопок, что парень даже ничего не понял. Он огляделся по сторонам и снова открыл книгу.

– Э-хе-хе, бестолочь, иди, погуляй милый.

На это раз она снизу ударила ладонью по переплёту, так что книга сама выскочила из рук молодого человека.

Вот тут он уже испугался не на шутку. Постоянно оглядываясь, быстрым шагом стал уходить прочь. Старушка рассмеялась.

– Знаешь, тут одна дурочка тоже книгу сидела учила. Только книга та про разные колдовства была. Сидит себе читает внимательно так, на память вслух заклинания учит. Смешно и жалко мне ее стало, думаю, сейчас ей и покажу чудеса-фокусы, вот так же книгу ей раз-два захлопнула, так она с перепугу-то и дернула. Всю дорогу, «мамочка» кричала. А потом в церкви видела ее на молебне. Стоит, Бога о защите просит от нечистого. А вчера ее видела, так уже и благодарит его, мол, защищает хорошо. Поклялась в книги такие больше нос свой не совать.

– Бабушка, вы тоже приведение? – осторожно спросила Анна.

Та засмеялась пуще прежнего.

– Тоже, тоже, – подтвердила она. – Что детка, маешься? Видать еще не привыкла. Я то, уж какой годок слоняюсь тут. Рассказывай.

Аня рассказала ей и про роды, и про ребенка, и про мужа.

– Да, сердешная ты моя, – выслушав, сказала старушка. – Ладно, домой тебе пора. Устала я что-то. Будет надобность, найдешь меня здесь или в церкви. Поняла? Зовут-то тебя как?

– Аня.

– Значит тезки мы с тобой. Но зови меня бабой Нюрой. Мне уж по-старому больше нравится. Ладно, иди.

Анна, качнув одобрительно головой, пошла прочь в сторону дома.

– До свидания, – выкрикнула она, пройдя расстояние.

– Еще поболтаем. Иди, иди, – махала ей вслед старушка.

Анна была рада, теперь она была не одна. Она так сильно задумалась, что не заметила, как прошла сквозь закрытую калитку и входную дверь, поднялась на второй этаж в спальню, легла на край кровати и уснула.

***

На следующий день с букетом цветов, сладостей и сумкой детских вещей Виктор поехал в роддом за сыном. С Ларисой Дмитриевной они вчера вечером нашли подходящую няню – молодую женщину, бывшую детскую сестру, попавшую у них в больнице под сокращение. Своих детей у нее не было, с мужем развелись два месяца назад, но опыт с детьми получить она успела, проработав в роддоме около четырех лет. Она сразу же согласилась на эту работу, все условия устраивали ту и другую стороны. Анне она понравилась, как только вошли они в дом с малышом.

– Пожалуйста, сюда, – показывая рукой в детскую, говорил Виктор. – Здесь всё необходимое. Ваша комната рядом, так же рядом кухня. Познакомьтесь, это Вера. Она будет приходить убирать дом и приносить необходимые продукты. Всё, что необходимо, пишите на листке, вот они в углу стены и вешайте магнитом на холодильник. Я всегда буду знать, что необходимо. График работы у меня ненормирован, поэтому, когда точно буду дома, не знаю. Но сына надеюсь видеть как можно чаще. Все жалобы и претензии принимаются в том же порядке. Вера, это Наталья Александровна, прошу любить и жаловать. Ну, всё, устраивайтесь поудобнее. Для Данилы всё необходимое здесь, – он показал кухонный шкаф, в котором стояли молочные смеси.

Данила в это время лежал в своей светлой, красивой кроватке и спал, причмокивая во сне. Аня сидела рядом и любовалась сыном.

Наташа – как стала звать ее потом Вера, оказалась довольно добросовестной няней. Всё своё несостоявшееся материнство она с нежностью отдавала ребенку.

Прошел день-два, Аня, уже доверяя Вере ребенка, могла выйти прогуляться по аллее. Ей хотелось увидеть бабу Нюру и рассказать, как прекрасен ее малыш. Может, даже пригласить в гости.

– Да ты прям вся светишься! – скрипящим старческим голосом приветствовала Аню баба Нюра, когда та подходила к ней, сидящей на скамье.

– Ох, баба Нюра, как я счастлива, – улыбаясь ей, отвечала она.

– Да, в твоем теперешнем положении это самое лучшее.

Веселая улыбка Ани сменилась на грустную.

– Да ты, дочка, не обижайся. Садись давай рядом. Как там твой малыш? По нем так от счастья убиваешься?

– Ой, баба Нюра, он такой хорошенький, спокойный. Нянечку Витя ему нашел хорошую, добрая женщина, всё на совесть делает, как своего голубит. А я, баб Нюр, нисколечко не ревную его к ней. Вот и к вам решила сходить, потому что доверяю ей.

– Это хорошо милая. Дай-то Бог.

– Баба Нюра, я вот хотела спросить, может, вы о себе, расскажите? Что-то мучает вас или мне так кажется?

– Да не знаю, интересно тебе будет о старой-то знать?

– Интересно, баба Нюра. Вы мне теперь, как родная. Я вот три дня вас не видела и уже так соскучилась.

– Спасибо на добром слове, дочка. Сколько я тут повидала «нашего» брата, да только ты и запала мне в душу. Тоже соскучилась, – потрепала Аню за руку баба Нюра. – Ну, а если интересно, расскажу о себе. Я-то, в девках, шибко красивая была, – начала свой рассказ баба Нюра. – Коса одна чего стоила – с кулак толщиной, ниже пояса. Волос на висках завивается, одним словом хорошее украшение для моего красивого девичьего лица было. Жила я в маленькой деревеньке, кругом тайга. Все на виду. Любила я парня одного, Степаном звали, и он меня любил. Только вот отец был против нашей с ним любви. Бывало, узнает, что с ним встречаюсь, так с порога вожжами охаживал. Бедные они были, из скота одна корова и та никудышная была. А тут у зажиточных соседей сын пришел с военной службы, да на меня глаз положил. Ходил он за мной по пятам. Хоть лицом его Бог и не обидел, да только не мил он мне был. Стал он к отцу с бутылочкой захаживать, посидят-посидят, а потом отец меня уговаривать начал замуж за него идти. За Мефодия, стало быть. Я ни в какую. Так они с матерью меня насильно за него отдали, когда сваты пришли. За это тот дал им два десятка кур, пару овец, да десять соток земли. Так я стала женой не любимого мной человека. Сперва он терпел мой строптивый нрав, а потом и за косу и за вожжи браться стал. А когда и кулаками проходился по моему девичьему телу.

– Так вы бы ушли от него, баба Нюра.

– Не принято было тогда уходить, позор. Со Степаном на дорожке встретимся, посмотрим друг на дружку да дальше идем, каждый своей дорогой. А злые языки собирают, да Мефодию послаще, попридуманее рассказывают. Тот вообще мне на улицу запретил выходить. Пить стал. А как напьется, бьет меня почем зря. Забеременела я, думала, изменится беречь будет. А он взял себе в голову, что дитя это Степаново. Так еще, пуще прежнего бить стал. К матери с отцом убегала, так те меня назад, к нему гнали. Отдыхала от него душой и телом только когда тот на охоту уходил в тайгу. Я уже на седьмом месяце была, когда он, в очередной раз напившись, бросился на меня с кулаками, побежала от него, он за мной. Был сильно пьян, ногой за скамью зацепился да со всего маха головой о печь. Тут же свалился замертво. Лежит, а я подойти боюсь, вдруг как схватит. Присела на кровать, за спинку держусь, колотит всю, ноет, куда стукнуть успел, а сама живот поглаживаю, чтоб дитя не так больно было и трепетно. Долго смотрела на его распластавшееся огромное тело и решила потихоньку глянуть. Иду, ноги трясутся. «Мефодий, Мефодий…», – зову, а он то и не откликается. Подошла, тронула его, вижу, он мертвый лежит, а по лицу струя крови, на полу уже лужа целая, глаза вытаращил, аж жуть. И пришла мне в голову мысль утащить его ночью в лес да закопать, а всем сказать, что, мол, с тайги не вернулся. Так и сделала. Всю ночь тащила его, потом следы заметала, кровь на полу да на печи отмывала. Под утро свалилась от усталости да уснула. Да только он во сне всё гнался и гнался за мной. Бегу, ору, как оголтелая. Проснулась от болей в животе. Еле как до бабки-повитухи добралась. Та сразу на дощатую кровать меня, воду на печь. Думала, сдохну. Но ничего, мужик мой меня к болям-то закалил. Дитя пошло неправильно, порвалась вся, бабка простыней, свёрнутой в жгут, выдавливала из меня дитя. Родилась девочка, крохотная. Ручка и ножка сломанные и сросшиеся неправильно, торчали в стороны, они совсем не двигались, были синего цвета. Сама она издала еле слышный писк и затихла. Повдоль всей головки сплошной красный кровоподтёк. Страшно было смотреть на нее. Бабка-повитуха про меня забыла, на дитя уставилась. Ну, думаю, всё, ославит так, что житья мне здесь не будет больше. «Антихриста ты родила», говорила мне она, то и дело крестясь, отмахиваясь руками. «Свят-свят-свят». Бедная девочка и десяти минут на свете не прожила. Тихо так умерла. Сгребла я тут же ее и бегом домой. Бегу, с меня всё льется, от болей корчусь. Прибежала, закрылась и сижу тише воды. Ночью дочку на заднем дворе схоронила. Утром к Мефодию мужики пришли. Я сказала, что он из тайги еще не вернулся. Ну, те и ушли. А через два дня собаки в лесу тело его отрыли. Шум в деревне поднялся, стали косо на меня смотреть, про дочку тоже прослышали, так совсем меня отовсюду гнать стали. Тяжело мне жить средь людей стало. Обозлилась я на них, да и, вообще, на весь свет. В Бога верить перестала. Собрала я в узелок вещи свои да еды на дорогу, заколотила окна, двери и ушла из деревни прочь.

– А как же Степан? Он же любил вас, – спросила ее Аня.

– А что Степан? И он от меня отвернулся, не пошел против людей. А я уже знала, куда мне идти. Земля слухами полнилась. За топкими болотами жила старая знахарка. Все ведьмой ее звали. Вот к ней-то я и подалась. Не знаю, каким чудом прошла я все эти болота, нашла ее лачугу и стала к ней проситься в ученицы. Но та меня сразу не приняла. Жестко меня встретила, выгнала. Я три дня возле ее дома в деревьях жила, продрогла вся, заболела, с голоду сознание стала терять. Вот такую она меня и нашла. Только вот очнулась я уже в тепле, на кровати. Старушка эта у печи с отварами что-то колдовала. Меня пить заставляла, обтирала моё тело травами настоянными. Через недельку была уже, как новенькая. «Ладно, говорит она мне, оставайся, мол, живи у меня, будешь помогать, а заодно и посмотрю, на что ты способна». Про меня она ничего не спрашивала, говорит, что и так знает, да и про себя мне никогда ничего не рассказывала. Многому я у нее научилась. Мефодий всё ко мне по ночам приходил во сне, орала дурниной. Так он в одну из ночей опять мне приснился, да все грехи начал мои вспоминать, да кидаться на меня драться, а я ору, отмахиваюсь, терпенья уж нет. Тут вижу, у него за спиной дерево огромное вырастает, сухое такое на вид, как рогатка детская, а через него, по поясу Мефодия, веревку тянущуюся повязали, да концы ее к обоим стволам закрутили. Сжался Мефодий, что есть сил, держится, а дерево то всё дальше и дальше удаляется, а верёвка натягивается. А потом как закричит он мне: «Проклинаю тебя и детей твоих». И словно из рогатки и пульнули им, прямо через это дерево, куда-то в огромное пространство. Проснулась я, лицо от слез мокрое, а рядом стоит старушка и держит в руке рогатину. Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. «Ну, вот и всё», – сказала она мне, и пошла прочь, – «больше он к тебе не придет», – закрыла дверь, прилегла на свою кровать и захрапела. Понравились мне такие чудеса пуще прежнего, захотелось научиться всем этим штукам. И научилась. Довольная она была моими успехами, а как поняла, что передала мне уже всё, что сама имела, так и легла помирать.

– А вы как же, баб Нюр, остались там вместо нее? – спросила Анна.

– Какое-то время, да. Люди ко мне приходили, знамо, зачем. А как я в себе силу-то почувствовала, удержу мне не было. Молодая еще была, тридцати годков не было. Подалась в деревню свою, хоть и знала, что там увижу, да убедиться мне надо было. Так и есть. Отец с матерью угорели ночью, схоронили их уж, как год. Степан женился, деток завел. Через зло, затаенное на него, и ему и жене сделала, чтобы пил, да жену бил. Много я кому там чего сделала, вся деревня платила за моё поругание. Ушла оттуда я, сразу затерялась в очень большом селе, который и город не город, и деревня не деревня. Меня там никто не знал. Полюбился мне там парень, присушила, приворожила. Весь мой был. Вышла замуж за него, родила дочь, красивую, здоровенькую. Счастливее меня никого, наверное, не было. Только вот не уберегла я своего Анатолия. Видение видела о смерти его, как да что, дня только не знала, а то бы на работу не пустила. Автобусом его придавило, когда он под ним лежал, чинил. Поставил, как их там, на эти домкраты, а они в стороны-то и ушли. Людей он возил на этом автобусе на работу. Думала, не выдержу горя такого, да дочка на радость и утешение осталась.

– А люди к вам больше не приходили? – спросила Аня.

– Нет, не ходили. Решила – сама судьей всем буду. Померло много тех, кто дорогу перейти хотел, кто заболел так, что по сей день мучается. В общем, творила я ужасное. Хотя думала всегда, что делаю справедливое, этого, мол, человек сам заслужил. Только вот на детках моих всё и аукнулось. Дочь выросла, вышла замуж, родила сына и дочь, а через какое-то время сошла с ума. Чего я только ни делала, не подвластна мне болезнь оказалась. Прописалась она в лечебнице, потому, что дома вела себя совсем нехорошо. Видения она всякие видела, с какого-то ужасного страшного мира. Снотворные ей на ночь не помогали, так и лезла на стены от страха от своих видений. И прогнать и закрыть их я не могла. Прожила она так года три и умерла. Только на ней всё не закончилось. Внук стал принимать наркотики, умер от передозировки. А внучка, так же, как ее мать, сошла с ума.

– Где она сейчас? – спросила Анна после долгой паузы.

– Я пришла навестить ее в больнице. Мне разрешили погулять с ней по коридору, она была спокойная, говорила нормальные вещи, но страх не покидал меня, я знала, что с ней говорим мы последний раз. Когда мы подошли к открытой двери, которая предназначалась для эвакуации больных в экстренных случаях, она, отпихнув в сторону рабочего, который что-то чинил в двери, и схватив меня за одёжу, потащила с собой. Силища в ней проснулась недюжая, меня словно перышко тащила. И вот мы уже за дверью на железной лестничной площадке. Она кидается вниз, и я лечу за ней тоже, четвертый этаж, внизу какие-то ремонтные работы и на всё это дело со всего маху. И вот мы встали, я смотрю на нее, а она взад пятится и кричит мне в лицо: « Это всё ты! Это всё ты! Всё из-за тебя! Я всё видела про деда одного и другого, мать, брат, это всё из-за тебя…» И тут небо расступилось и появилась старая женщина, в ней я узнала мать мужа моей дочери. Она подошла к ней, обняла за плечи и повела ее, успокаивая, куда-то с собой. Прошли они немного и исчезли, а я стояла потрясенная, а когда очнулась, увидела, как все бегут к этому месту, кто-то кричит, что надо вызывать милицию, скорую. На насыпанной куче щебня лежали два тела – моё и внучки. Стояла я долго, всё ждала, то ли наказания, то ли того, кто придет за мной. Но за мной никто не пришел, и вообще, я была никому не нужна. Вот хожу теперь, как неприкаянная, грехи свои замаливаю, о смысле жизни думаю. И пришла к таким выводам, что хоть в таком обличии помогать должна. В церкви слёзно прошу, чтоб все мужья да деточки меня простили. А недавно заснула, так сон увидела: пустыня, деревья сухие стоят, а на них люди висят, цепями привязаны, солнце жарит, ни воды, ни еды им не дают. И мучаются они уже, кто сколько, кто и вечно. А деревьев пустых еще множество стоит. Вижу, очередь стоит. Стол, за ним человек сидит, что-то листает, читает и записывает. И вдруг, как гром, во всё небо говорит: «Следующий…» И два огромного роста человека, хватают из толпы женщину и ведут к столу. Тут я и поняла, это все так называемые колдуны да ведьмы на деревьях висят. Встала я в очередь, жутко стало. И проснулась. Фу-ты, а я уж думала, всё, попала, куда мне следовало бы. Ан, нет, вот опять здесь. Не берут меня, Анечка, никуда, а ведь и тут я устала одна. Вот Бог тебя послал, всё старой утеха.

– Может, ко мне в гости, а? Сыночка моего увидите.

– А не боишься? – глядя ей в глаза, спросила баба Нюра.

– Нет баб Нюр, не боюсь. Я верю, что вы добрый человек, просто жизнь у вас так сложилась. Я жалею вас сильно, баба Нюра.

– Нет, милая моя дочка, не пойду я сейчас с тобой, расчувствовалась, побыть хочу одна, устала. Ведь я никому никогда не рассказывала о себе.

– А где вы сейчас живете?

– Да, где понравится. И в любом доме могу заночевать, где тихо, мирно. Знаю тут уже всех, да и всё обо всех. Помогаю, чем могу. Только вот некоторые чудес таких боятся, стараюсь не пугать, но всё-же кое-кого и попугать следовало бы. Ладно, дочка, иди. Знаю, где ты живешь, может, и приду. Когда и сама приходи.

Она повернулась и пошла к деревьям, стала бродить меж них. Аня посмотрела ей вслед, и пошла домой.

***

Прошло полгода.

С бабой Нюрой Аня виделась раз в неделю. Они рассказывали друг другу обо всех своих событиях, произошедших за неделю.

Данила подрос. Уже хорошо сидел. Но самое удивительное и самое приятное для Анны было то, что Данила видел ее. Это она поняла, когда играла с ним и разговаривала.

Лора время от времени появлялась в их доме, заходила с Виктором к Даниле, и пыталась играть с ним, одаривая какой-нибудь игрушкой. Но Данила почему-то не любил ее, отворачивался и начинал хныкать.

Виктор как можно чаще старался находиться дома с сыном. Работа и сын поглощали его всего целиком.

Наташа справлялась и уже была частью их семьи. С Виктором у них были отношения хозяина и няни его сына, не более. Он тепло с уважением относился к ней.

Павел за это время навещал племянника четыре раза. Аня была благодарна брату. Ее умиляло его общение с Данилой. Он с ним разговаривал по-взрослому, нисколько не сюсюкаясь, и это было вовсе не грубо, а наоборот, интересно. Интересно самому Даниле. Наташа обычно их оставляла наедине, сама шла на кухню и готовила угощения для гостя. Аня же сидела рядом с сыном и братом, и довольно улыбалась, слушала очередной рассказ Павла о его работе грузчика, обо всех ее тонкостях, вплоть до того, как правильно надо поднимать тяжелый груз, чтобы не сорвать живот и спину. Он соскакивал, начинал брать воображаемый груз, показывая Даниле, как правильно это делать. Было смешно. Данила, тоже махал и повторял движения руками за дядей, при этом издавая одобрительные возгласы и смех. Обычно свидание это длилось час-полтора и, отобедав, Павел уезжал опять в город.

Надежда Васильевна, похоронив дочь, занялась своей личной жизнью. С Павлом она практически не виделась, поэтому полная свобода была ей предоставлена. Те деньги, что когда-то приходили от мужа, после развода она откладывала, при этом большую их часть перевела в доллары. Аня и Павел действительно не знали об их существовании. Она считала, что по праву всё принадлежит ей, за отданные молодые годы своему никудышному мужу. А что касается детей, так они молоды и должны, претерпевая унижения, голод и бедность, оттолкнуться от этого, и сделать жизнь свою безбедной и сытой. Когда Анна вышла замуж за довольно обеспеченного человека, она сняла с себя все имеющиеся обвинения в адрес ее совести.

Павел же долго трепал ей нервы своей неустроенностью, но помочь сыну она отказывалась наотрез. Она не объясняла ему о появлении средств у нее. Поэтому, когда Анна умерла, она сняла часть денег и купила квартиру в центре города. Павлу же сказала, что снимает ее. И теперь, находясь довольно на далеком расстоянии с сыном и знакомыми, она решила пожить в своё удовольствие.

Внука она видела всего один раз, когда заезжала на сороковой день поминок. Умилялась, какой красивый ребенок, на руки взять так и не захотела. Нашла аргумент, если он вдруг нечаянно наделает или срыгнет, то не в чем будет ей ехать домой, сопровождая свои слова каким-то истерическим хохотом.

Распрощавшись, Аня больше не видела мать. За ней в город она не поехала, чтобы узнать, где и как та живет, а просто проводила взглядом, надеясь, что та, когда-нибудь изменится и они еще с ней увидятся.

Родители Виктора тоже прилетали на сорокадневную помину. Валентина Сергеевна предложила сыну взять внука на какое-то время к себе, но Виктор категорически отказался. Остаться какое-то время у сына они тоже не могли, работа требовала своего непосредственного участия. Звонили они очень часто, справлялись о внуке и делах Виктора. Если случалось, что кто-то из знакомых едет в командировку в Н-ск, то просили завезти внуку кучу игрушек. Ане были приятны их заботы о нем.

И вот спустя полгода началось совершенно другая жизнь.

Погода стояла отвратительная, весь день лил дождь, и казалось, что этому не будет ни конца, ни края. Виктор заскочил в обед домой за какими-то деловыми бумагами, а застал там плачущую Наташу. Та сидела возле телефона и, не заметив прихода Виктора, набирала номер.