Электронная библиотека » Светлана Рыжакова » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 13 октября 2015, 13:00


Автор книги: Светлана Рыжакова


Жанр: Документальная литература, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Латвийский этносоциолог Илга Апине полагает, что в течение двадцатилетнего периода независимости Латвии проявились две модели национальных отношений. Первая, условно названная «моделью Пауля Шимана» (немецкого либерального деятеля, работавшего над ее воплощением в жизнь), звучит как «латышская Латвия»; она проявилась в период с 1919 г. по май 1934 г., когда функционировали законы парламентской республики и в полной мере использовались возможности культурной автономии национальных меньшинств. Вторая – «модель Карлиса Ульманиса», возглавившего авторитарный режим с мая 1934 г., обозначенная как «Латвия для латышей», повлекла за собой явную политическую дискриминацию нелатышского населения[100]100
  Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997. C. 73.


[Закрыть]
. После августа 1939 г., когда было подписано тайное соглашение Молотова – Рибентропа и как его открытое следствие – опубликован в СССР указ об образовании советских военных баз в Латвии, часть русской публики Латвии начала открыто выражать свои мнения, в особенности в «Газете для всех». Они приветствовали аннексию Германией Польши, агрессию СССР против Финляндии. Продолжившая с 1940 г. «Газету для всех» «Русская газета» позитивно приняла установление советской власти в Латвии. В монографии «Национальный вопрос в Латвии в 1850–1940 гг.» Лео Дрибин определяет две задачи, стоящие в годы становления молодого латвийского государства: преодолеть взгляды балтийской немецкой элиты и освободиться от слишком конформистского отношения к России, ее власти в Балтии[101]101
  Dribins L. Nacionālais jautājums Latvijā 1850–1940. Rīga: Zinātne, 1997. 206. lpp.


[Закрыть]
. С другой же стороны, было важным сдерживать некоторые крайние правые националистические тенденции. Постоянно проходили дискуссии по вопросам прав национальных меньшинств: в истории Латвии впервые необходимо было выработать модель взаимодействия народов. В годы существования в Латвии парламентской республики (1920–1934 гг.) были созданы чрезвычайно благоприятные условия для общественной активности нелатышских народов. После установления авторитарного режима 15 мая 1934 г. многое изменилось, прежде всего, была ограничена политическая деятельность. «Тем не менее, – пишет Т. Фейгмане,

общественная жизнь продолжалась до аннексии Латвии в 1940 г., после чего были закрыты все существовавшие до того русские (а также еврейские, немецкие, польские и другие. – С.Р.) общества[102]102
  Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига, 1997. Вып. 2. С. 34.


[Закрыть]
».

По справедливому замечанию Владислава Волкова, в период независимости Латвийской Республики русские получили опыт жизни национального меньшинства. Однако многие из них так и не смогли связать свою жизнь и культуру с судьбой Латвии. Русское общество была неплохо организовано, хотя и не достигало уровня немецкой и еврейской общин. Все же в начале 1920-х гг. в Латвии наблюдалась высокая степень аполитичности русского населения. В апреле 1920 г. в выборах Учредительного собрания участвовали только 13,6 тысячи из более 100 тысяч имевших право голоса русских избирателей, и их представителям пришлось довольствоваться четырьмя мандатами из 152[103]103
  C м.: Latvijas Republikas Saeimas vēlēšanas 1931. gadā. Rīga, 1933. 141.lpp.


[Закрыть]
.

Несмотря на то что позднее наблюдается постоянный рост избирательной активности русских (в 1931 г. голосовали уже 65,5 тысячи русских[104]104
  Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии… C. 173.


[Закрыть]
, выбранные ими депутаты никогда не создавали единой фракции. Более того, часто они ожесточенно конкурировали между собой.

Апогея соперничество русских политиков достигло на выборах четвертого саэйма [в октябре 1931 г.] ‹…› Поэтому часть русских голосовала за инонациональные списки – латышские, еврейские, польские, немецкие, а также партии, не строящиеся по этническому признаку (например, социал-демократов)[105]105
  Крестьянский листок (Рига). 1929. 29 декабря.


[Закрыть]
.

Политик из Даугавпилса, депутат саэйма старообрядец Мелетий Каллистратов, писал:

Наш русский голос не отдается в стране таким эхом, как должно ‹…› Кто виноват в обделенности русских? Мы сами. Мы еще не воодушевлены нашей принадлежностью к одной русской семье[106]106
  Volkovs V. Krievi Latvijā. 114.lpp.


[Закрыть]
.

В 1920 –1930-е гг. на территории Латвии действовало около 50 русских культурных обществ[107]107
  Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига. 1997. Вып. 2. С. 34.


[Закрыть]
. Многие исследователи отмечают большую неоднородность русской общины Латвии; да и насколько вообще можно было говорить о единой русской общине?

Община эта объединяла в себе и лучших представителей предреволюционной российской интеллигенции, и аристократию, и православных священников, и старообрядчество, и немецкие и латышские круги, тяготевшие к русской культуре, и еврейство с его широким спектром политических тенденций и ориентаций[108]108
  Флейшман Л. Вместо предисловия // Абызов Ю. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944: Биобиблиографический справочник. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1990. Т. 1. С. 9 –10.


[Закрыть]
.

Однако очевидна и поразительная интенсивность русской литературной и художественной жизни в Латвийской Республике:

В независимой демократической республике Латвии русская духовная культура развивалась несравненно органичней, разнообразнее и богаче, чем по другую сторону границы, в Советской России при Сталине, – и намного свободнее, чем на протяжении всего полувекового периода, когда Прибалтика оказалась в составе Советского Союза[109]109
  Флейшман Л. Вместо предисловия. C. 10.


[Закрыть]
.

Об этом прекрасно свидетельствуют материалы, полученные Юрием Абызовым, Борисом Равдиным и Лазарем Флейшманом при работе над русской печатью Латвии в 1920 –1930-е гг.[110]110
  Абызов Ю.И. и др. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944: Биобиблиографический справочник. Bd. I–V. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1990–1991; Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Русская печать в Риге: из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1998.


[Закрыть]

О богатстве и разнообразии русской культурной жизни Латвии 1920–1930-х гг. в своих мемуарах свидетельствует очевидец событий тех времен Дмитрий Анохин. Он отмечает, что в значительной мере этому способствовало лояльное отношение правительства к меньшинствам, государственная финансовая поддержка культурной жизни национальных диаспор[111]111
  Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. Рига: Студия дизайна Е. Шашевой, 1998. C. 51.


[Закрыть]
. Одним из примеров тому может быть жизнь старообрядческих общин Латвии, которая регулировалась законом о старообрядческих общинах от 14 февраля 1934 г. В его основание был положен принцип религиозной и хозяйственной самостоятельности при выделяемых государством пособиях на нужды храмов, обеспечении правами наставников и пенсий членам общин. И.Н. Заволоко, виднейший деятель старообрядчества того времени, подчеркивал, что

попечением об интересах старообрядческих наставников латвийское законодательство выгодно отличается от законоположений других стран[112]112
  Русский ежегодник на 1938 г. Рига, 1937. С. 28.


[Закрыть]
.

Жизнь русской диаспоры Латвии, события, происходившие в Советском Союзе (в том числе – «зверства коммунистической олигархии над духовенством, интеллигенцией, инакомыслящими в многочисленных сталинских лагерях и застенках»[113]113
  Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. C. 53.


[Закрыть]
), местная и зарубежная хроника освещались в газетах на русском языке «Сегодня», «Сегодня вечером», «Слово» и других. «Как ни парадоксально это звучит, но мы в Латвии знали даже больше, чем сами советские люди», – пишет Д. Анохин.

Широкой популярностью не только в Латвии, но и за рубежом пользовался возникший в 1921 г. театр Русской драмы. Он стал, можно сказать, лучшим русским драматическим театром в Западной Европе, имел очень широкий репертуар. Здесь прошло много гастролей русских актеров, здесь работал Михаил Чехов. В 1925 г. в Ригу приехала А. Федорова, бывшая солистка Императорского Мариинского театра в Петербурге. Она стала балетмейстером Латвийской оперы, стала вести частную студию, поставила в Риге 18 балетов. В Риге в 1920-е гг. проходило немало гастролей русских артистов, певцов – тут выступали Шаляпин, Собинов, Смирнов, в 1928 г. гостил казачий хор Сергея Жарова. С 1925 г. ежегодно широко и торжественно праздновались Дни русской культуры, чем занималось, главным образом, Рижское русское просветительское общество под руководством Е. Тихоницкого. При этом регулярно выходили издания – газета «Русский день» (первый номер вышел 20 сентября 1925 г.), где печатались статьи Арабажина «О христианском гуманизме русской культуры», В. Третьякова – «Россия – душа мира», Б. Виппера о религиозности русского искусства. Заметим, что в этом издании отчетливо прослеживается характерная для ряда представителей русских эмигрантов тенденция превращения национальной субстанции («русского») в религиозную. Весьма симптоматичной в этом смысле была статья А.А. Гартмана в № 8 газеты «Русский день» (1932), в которой провозглашалось «миссией России – спасти Европу»: «Русская культура, – писал автор, – это символ и начало осуществления вселенской миссии русского народа, а потому День русской культуры для нас не только день воспоминаний о ее былом величии, но и день проповеди миссионизма русского народа». Эти же настроения весьма отчетливо наблюдаются и в издании Комитета по устройству Дня русской культуры в Риге – в сборнике статей «Русские в Латвии»[114]114
  Русские в Латвии. Часть 1–2. Рига, 1933–1934.


[Закрыть]
.

В Латвию из Советской России иммигрировала целая плеяда русских художников. Академики бывшей царской России Н. Богданов-Бельский, С. Виноградов, К. Высоцкий организовывали в Риге свои частные художественные студии, обретали учеников, устраивали выставки. Многочисленные культурные контакты между русскими художниками, поэтами, писателями и молодой латышской интеллигенцией того времени исследованы еще крайне недостаточно. В частности, это такие темы, как латвийские связи А. Ремизова, И. Северянина, Г. Адамовича, такие фигуры русской литературной жизни межвоенной Латвии, как Василий Васильевич Гадалин, Сергей Рудольфович Минцлов, Петр Пильский[115]115
  См. также работу: Литературное зарубежье: проблема национальной идентичности. М.: Наследие, 2000. Вып. 1.


[Закрыть]
. Большой интерес в этом плане представляют работы, публикуемые в продолжающемся альманахе «Балтийский архив» (тома 1 и 2 вышли в Таллинне в 1987 и 1988 гг.), в особенности статьи латвийских литературоведов Веры Александровны Вавере[116]116
  Vāvere V. Latviešu un krievu «sudraba laikmeta» rakstnieku kontakti 20.gs. sākumā // Latvijas Zinātņu Akadēmijas Vēstis. 1997. № 3, 4.


[Закрыть]
и Людмилы Васильевны Спроге[117]117
  Спроге Л.В. А. Ремизов в Латвии // Балтийский архив (Таллинн). 1988. № 2; Литература русской диаспоры. Тарту, 1998.


[Закрыть]
, а также работы искусствоведа Татьяны Сергеевны Зелюкиной.

В кратко очерченной нами сложной, неоднозначной картине русского общества Латвии 1920–1930-х гг. были люди, на жизнь и труд которых следовало бы обратить особое внимание. Как мы выяснили, судьбы одних представителей русской интеллигенции тех лет были связаны с Латвией фрагментарно; другие составляли особую, слабо связанную с другими часть общества (и этнически, и конфессионально). По выражению Ю.И. Абызова, – «прибой истории то намывал сюда русский культурный слой, то вновь размывал»[118]118
  Абызов Ю.И. От петроградских акмеистов к латышским поэтам // Даугава. 1992. № 1. С. 82.


[Закрыть]
. Ю.И. Абызов писал:

Никакой отдельной, самостоятельной, самодостаточной русской культуры в Латвии не было и нет. На наш взгляд, магистральная культура любого края зависит от того, кто пахарь на этой земле. Русского пахаря здесь не было, ведь Латгале входила в состав русских губерний. Немцы были землевладельцами, а истинным хозяином, пахарем, был латыш, связанный с землей множеством корней, поверий, обычаев, мифов, почти органической слиянностью. Поэтому латышская культура имела свой вековой субстрат, тогда как у русских такового здесь не было. Квазисубстратом была питательная среда Российской державы, которая внедряла притязания на край, часто поэтизированные и основанные на праве силы ‹…› Это отнюдь не значит, будто в Латвии русская культура имеет тот же облик, что и в глубине России. Если во глубине России для россиянина было характерно, говоря словами Б. Пастернака, боренье с самим собой, то здесь он вступал в боренье со всем окружением – иной народ и даже народы, иная природа – море, «куда так влекло россиян», иная конфессиональная аура, иной язык – вернее, языки ‹…› Но и вступая в противоборство, принимая или не приемся чужое, россиянин здесь невольно усваивал это «немое», в зависимости от степени доброй воли углубляя свои знания и представления, постепенно усваивая принцип плюрализма, дух независимости[119]119
  Абызов Ю.И. Феномен культуры русских Латвии // Русские в Латвии. Из истории и культуры староверия. Рига: Веди, 2002. С. 304–305.


[Закрыть]
. Существовал и продолжает существовать «Остзейский комплекс россиянина»: тяготение к Западу, но и отталкивание от него, бегство от Державы, любовь к органной музыке и взбитым сливкам. Сочетание российского имперского величия с ощущением неполноценности[120]120
  Абызов Ю.И. Феномен культуры русских Латвии. C. 355.


[Закрыть]
.

Особым способом самоосознания, достижения целостности и устойчивости в национальном сознании русского общества Латвии было формирование пантеона разного типа героев (о чем пишет Борис Равдин в исследовании биографии одного из очевидных героев русской культуры Латвии И.Н. Заволоко[121]121
  Равдин Б.А. И.Н. Заволоко: от биографии к биографии // Даугава. 1998. № 4. С. 123.


[Закрыть]
). Начало сложения такого рода «пантеона» можно отнести ко второй половине ХIХ в., когда в Прибалтийских губерниях наблюдался значительный рост русского населения. Борис Равдин приводит следующие имена деятелей русской церкви, просвещения и государственных мужей, которые легли в основание традиции: епископы Платон (Городецкий) и Арсений (Брянцев), историк Чешихин, губернатор Суворов. Актуальность в создании местной культурной героической традиции несколько снизилась в конце XIX в., что было связано с процессами русификации Прибалтики в царствование Александра III – слишком сильными стали тогда центростремительные тенденции, гораздо меньшее внимание уделялось явлениям «гения места». Это прерывание традиции, с одной стороны, а с другой – слишком большая зависимость от политической борьбы, от сиюминутных интересов и стремления довлеть помешали русской общине Латвии 1920 –1930-х гг. полноценно продолжить складывание «пантеона». Тем не менее и в эти годы появлялись люди, вполне того достойные. Б. Равдин отмечает одну примечательную особенность «русского героического пантеона» этих лет, а именно – совершенную необязательность этнического однообразия героев:

…формировался тип реликвария, основанный не столько на национальном, сколько на территориальном принципе[122]122
  Равдин Б.А. И.Н. Заволоко: от биографии к биографии. С. 123.


[Закрыть]
.

Выдающуюся роль в развитии русской культуры межвоенной Латвии сыграли православный архиепископ, латыш Иоанн (Янис) Поммер, активный участник Гражданской войны на северо-западе России светлейший князь А.П. Ливен, председатель Рижского русского просветительного общества, эмигрировавший в Латвийскую Республику из Вятки, Е.М. Тихоницкий, депутат латвийской саэймы, организатор деятельности старообрядчества Латгалии М. Каллистратов, а также краевед, педагог, просветитель, старообрядческий наставник И.Н. Заволоко. Существенно, что объединение этих людей не носит национального характера: они были носителями не «русской крови», но «русской субстанции», понимаемой скорее нравственно и философски, гораздо более широко, чем просто объединение «русских людей». Именно в те годы ряд людей сами становились теми «живыми нитями», связующими латышскую и русскую культуры. Особенно характерным и возможным было это для людей искусства. Одним из них был публицист и переводчик Виктор Васильевич Третьяков (1888–1961). Он появился в Риге уже сложившимся литератором; его литературная деятельность в Латвии составила значительную страницу истории. В 1918–1920 гг. В. Третьяков учился на филологическом факультете в Петроградском университете и в Академии художеств, однако ни того, ни другого заведения не закончил. Параллельно он занимался в художественной студии Николая Гумилева, был знаком с Блоком, Соллогубом. После эмиграции в Латвию, вместе с матерью и отчимом Эдуардом Вейспалом, он стал заниматься латышской поэзией, начал сотрудничать в газете «Сегодня», пытался основать художественную студию, издавал журнал «Основы», выпустил две книги своих стихов – «Солнцерой» (Берлин, 1930) и «Берег дальний» (Таллин, 1940). Хорошо известны его переводы стихов латышских поэтов, биографические очерки «Портреты латышских поэтов и писателей»[123]123
  См.: Латышские поэты в переводах Виктора Третьякова (Кн. 1). Рига: Издание автора, 1931; Латышские поэты в переводах Виктора Третьякова (Кн. 2). Рига: Издание автора, 1940; «Портреты латышских поэтов и писателей» – несколько десятков статей о Р. Блаумане, Ф. Барде, Я. Поруке, В. Плудоне, Аспазии, Райнисе и многих других выходили преимущественно в номерах газеты «Сегодня» с 1922 г.


[Закрыть]
. Ю.И. Абызов признает, что до 1950 –1960-х годов никто не делал больше для ознакомления русского читателя с латышской культурой. Правда, следует отметить, что особого разговора требует качество переводов Третьякова; они проблематичны в том смысле, что зачастую написаны чуждым для оригинальных текстов языком т. н. «медитативной поэтики», русским антологическим стихом второй половины XIX в.[124]124
  Абызов Ю.И. От петроградских акмеистов к латышским поэтам // Даугава. 1992. № 1. С. 83.


[Закрыть]
. Странной страницей истории биографии В. Третьякова был период сороковых годов. После установления в Латвии советской власти, с открытием славянского отделения в Латвийском университете он был привлечен сюда для преподавательской деятельности. Как полагают исследователи, достаточных оснований он – недоучившийся студент – к этому не имел, но его поддержала новая администрация. Позднее, кстати, он был отстранен от преподавательской работы, а к концу 1940-х гг. вовсе освобожден от службы. В целом не все, созданное Виктором Третьяковым на литературном поприще, выдержало проверку временем, тем не менее его труды составляют значительную часть истории взаимодействий русской и латышской поэзии.

В целом же приходится признать, что в 1920 –1930-е гг. не произошло глубокой интеграции большинства русского населения Латвии в новую общественную структуру этой страны[125]125
  См.: Кузнецов С. Русское население в политической жизни Латвии (1920–1934) // Latgale un Daugavpils: vēsture un kultūra: rakstu krājums. Galvenais redaktors J. Dubašinskis. Daugavpils, A.K.A., 1996.


[Закрыть]
. А. Страуме характеризует ситуацию как «медленную интеграцию»[126]126
  Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии (1919–1934) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997. С. 170.


[Закрыть]
. Значительная часть русских (практически 33,5 тысячи эмигрантов из России в конце 1920-х гг.[127]127
  Volkovs V. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne, 1996. 39.lpp.


[Закрыть]
рассматривала Латвию как временное пристанище на пути к демократической России[128]128
  Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии. C. 169.


[Закрыть]
. К числу факторов, затрудняющих политическую интеграцию русских в Латвии, Сергей Кузнецов относит прежде всего «рецидивы имперского мышления»:

У многих сохранялось не вполне, вероятно, осознанное, но вполне реальное чувство некоего превосходства над коренным населением в силу своей принадлежности к великой, веками господствовавшей в исчезнувшей империи нации. Превращение из представителей относительно привилегированного слоя в национальное меньшинство создавало серьезную психологическую проблему не только для многих русских, но также для балтийских немцев и поляков в Латгале[129]129
  Там же. C. 171.


[Закрыть]
.

В межвоенной Латвии существовало несколько русских студенческих организаций[130]130
  C м.: Окороков А.В. Молодежные организации русской эмиграции (1920–1945 гг.). М.: Российская историческая военно-политическая библиотека, 2000. 111 c.; Постников Е.С. Адаптация российского студенчества в эмиграции в начале 20-х гг. ХХ в. // История российского зарубежья. Проблемы адаптации мигрантов в XIX–XX вв. / Авт. – сост. Ю.А. Поляков, Г.Я. Тарле, В.Н. Шамшуров. М.: Институт российской истории (Российская академия наук), 1996. С. 133–145. Ср. с ситуацией в Центральной и Восточной Европе: Бирюкова К.В. Российские студенческие союзы в Центральной и Восточной Европе в 1920 –1930-е гг. М., 2004; Пучков С.Н. Молодежный политический активизм российского зарубежья 1920 –1930-х гг.: идеология, структура, деятельность. М., 2003.


[Закрыть]
. Особый, религиозный характер имело Русское православное студенческое единение, сформировавшееся в Риге в 1927–1928 гг., история которого подробно описана в работе Н.К. Фелдман-Кравченок. Аналоги ему были и в Эстонии, и в Финляндии, и оно сложилось под влиянием лекций Н.А. Бердяева, активно участвовавшего в создании всего Русского студенческого христианского движения[131]131
  Его центр находился в Париже; см.: Гуревич А.Л. История деятельности Русского студенческого христианского движения. 1923–1939 гг. М.: Компания «Спутник», 2003.


[Закрыть]
, частью которого и было РПСЕ. Тут шла работа кружков, собирались съезды, проводились семинары. Однако в 1934 г. работа единения в Латвии была прервана и сама организация закрыта по обвинению в антигосударственной пропаганде, стремлении восстановить Российскую империю. Неформальное общение тем не менее продолжалось. А в 1940 г. многие участники этого движения разделили судьбу других репрессированных; в частности, И.А. Лаговский, секретарь РСХД по Прибалтике, был арестован и расстрелян, его супруга Т.П. Лаговская провела в лагерях с 1941 по 1957 г.[132]132
  Фелдман-Кравченок Н.К. «Русское православное студенческое единение» в Латвии // Православие в Латвии: Исторические очерки. 2: Сборник / Под ред. А.В. Гаврилина. Рига: Бесприбыльная организация «Благовест». 1997. С. 105–126.


[Закрыть]

Другими студенческими организациями Латвии были ОРСЛУ – Общество русских студентов Латвийского университета (первым его руководителем в 1924 г. был Николай Антипов – член Fraternitas Arctica, а также один из основателей и первый сениор Ruthenia, потом – Ф. Кулачевский, Г. Прокофьев и др.), куда могли входить и корпоранты, Русское академическое общество, Fraternitas Rossica и Sororitas Rossica (последние два существовали при Русском институте университетских знаний). С 1929 г. существовало литературное общество «Содружество на струге слов»[133]133
  Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. С. 46.


[Закрыть]
. 1940 год стал четким водоразделом: были закрыты практически все старые культурные и общественные организации.

В советское время сложилась совершенно иная картина русского мира Латвии. Ныне русские не образуют единую национальную общину; среди них имеются различные слои и социальные группы с резко отличающимися интересами, образовательным уровнем, политической ориентацией (люди, принадлежащие к номенклатуре и военному контингенту, техническая и гуманитарная интеллигенция, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, особый слой составляет старообрядческое население[134]134
  Национальные и этнические группы в Латвии. Информативный материал. Рига, 1996. С. 43.


[Закрыть]
.

С конца 1980-х гг. в Латвии начали возникать общества русской культуры, в которые вошли главным образом представители гуманитарной и творческой интеллигенции. Это были Балто-Славянское общество (руководитель – В. Попов), Латвийское общество русской культуры (первый руководитель Ю. Абызов), Центр гуманитарных исследований «Веди» (И. Иванов), Фонд славянской письменности и культуры» (Б. Инфантьев, С. Журавлев), а также Русская община Латвии, Русская национально-культурная автономия национальных меньшинств Латвии (В. Юрков) и множество других. Русская община Латвии, Ассоциация граждан России, Лига апатридов Латвии делали безуспешные попытки создания среди русских Латвии единой, всеохватывающей организации. В 1994 г. был основан Центр русской культуры Латвии, куда вошли семь русских организаций, однако и это объединение просуществовало недолго. В настоящее время в среде русских обществ Латвии и отдельных представителей интеллигенции можно наблюдать два противоположных процесса – как дифференциацию, размежевание, так и теоретические и практические попытки объединения (подчас радикального).

В целом среди русских общин Латвии не наблюдается мировоззренческого и организационного единства. Известный русский художник Латвии, руководитель Художественного объединения Балто-Славянского общества Николай Уваров, в интервью 1996 г. говорил:

…местные общества русской культуры забывают, что культура – это не организация, а живой организм. Когда русские почувствуют свою принадлежность к некоей космической культуре, тогда что-то может получиться. Как можно притащить человека к культуре, если он и книг-то не читает? В Латвии разрушена эта хрупкая интеллигентная среда. Сейчас все мы скорее как атомы-одиночки. Но мы еще только в начале пути. Нас встряхнули как банку с песком. Залежавшиеся слои перемешались. Общество только-только начинает структурироваться…[135]135
  Кисис Н. Это тема не одной беседы (интервью с Н. Уваровым) // Субботний день. 1996. 19 октября. С. 5.


[Закрыть]

Ныне, как представляется, некоторое самоопределение произошло. Большинство русских Латвии выбрало путь интеграции в современное латвийское общество, и способов этой интеграции несколько (экономические, политические), хотя звучит и иная точка зрения. Ситуация, по словам Дмитрия Трофимова, связана подчас с мнимыми проблемами части латвийского общества.

Тут, в Латвии, есть общество и государство, и если ты хочешь быть его частью, ты должен понимать, где ты находишься. Проблема многих русских Латвии в том, что они не хотят быть его частью, и это их право, никто не должен затягивать в общество насильно. Они могут жить тут и не разговаривать по-латышски, но если эти люди хотят стать частью общества и государства, – они должны принять ценности этого общества, в том числе и язык[136]136
  Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga. Тут и далее: материалы из личного архива полевых материалов автора и интервью кодируются шифром PF и содержат данные о месте, времени и собеседнике. См. ниже, в приложении, список основных интервью, использованных в настоящей работе.


[Закрыть]
.

Как нам представляется, студенческие корпорации Балтии стали одной из общественных структур, одновременно дифференцирующих, но и объединяющих местные этнические сообщества. Феномен русских студенческих корпораций Латвии – единственный пример долгого исторического существования подобной организации. Обратимся же к тому контексту, где, когда и каким образом это складывалось.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации