Текст книги "Образ мира в тексте и ритуале"

Былички в целом разрабатывают те же мотивы, что и поверья (кто и почему становится ходячим покойником, что он делает в своем доме и как от него защищаются), однако многие темы поверий, лежащих в основе погребального ритуала, не находят отражения в быличках (так, в них вообще не упоминаются превентивные меры защиты, применяемые в погребальном обряде). В быличках развивается «драматический» сюжет самого хождения с участием злодея, жертвы, смертельной опасности, поисков и обретения магического спасительного средства и, наконец, счастливого избавления или, наоборот, гибели. К дополнительным и весьма устойчивым мотивам быличек можно отнести лишь сообщение о «чуде», которому приписывается магическая способность обезоружить ходячего покойника и прекратить его хождение. В качестве такого чуда выступает чаще всего инцест, т. е. брак брата с сестрой, сына с матерью, кума с кумой (см. № 355, 362, 363, 364, 386, 398), реже другие поступки и действия, противоречащие норме (см. № 357).

Хождение колдунов

345. Пахаранили яны чалавека. Ён чараўник буў, ў белам хадзиў па хаце. Ён з чарцями знаўсь, яны яго насили. У яго на магиле дзирка. Аткапали, асинавым колам грудзь забили. Юда на асине завесиўся. Шкоду ён рабиў, каня зарубиў. Мяшком у хляве ляжаў. Бацька мой биў яго колам. Ён зарагоча: «Дагадаўся, мяне назваў!» (В. Бор, НАТ).

346. Одну женщину ховали, а она була некая ведьма и ходила у хату [после смерти] да там уже не давала спокою. Хозяин этый уже давай искать какого-нибудь спасення. Пошел к попу. Дак пуп посоветовал откопать могилу да поглядеть ее. Ну, откопали, а она зъела покрывало уже. Пуп <поп> казал, што надо пробить ей пуп осиновым колом. Стали пробивать, а она – вищать, у ёй же нечиста сила була. Это лезбутник шалуе. Ему не дае дьявол умерти по-хорошему (Золотуха, НАВ).

347. У нас було, от, поме́рла суседка – а багато ж знала <…> Дак казали, ходить начала, не давала жить нико́му. Бувало, вхожу ў хлеў – стоиць тая жонка. Хтось здогадаўся буў: осинового колка забиў у мо́гилку, [и перестала ходить] (Замошье, ЛНВ).

348. Знахорка умэрла и ходзиць, стала пужаць, под окном гукае, ў хату не ходзиць. Се́стра глухим маком, свечоным на Маковея, обсыпала хату, батюшку ввела ў хату, знахорка и оццепилась (Оздамичи, ИАС).

349. Што таки быў уже ведьмак, што хоронять его, а он ходить. Раз уже батюшка, все на кладбище пришли, откопали, а он хохочеть. Так уже батюшка говорить: «Отсторонитесь, штобы кровь не капала». Осиновый кол затесали и ўбивали яго. Это кадась, мои деды и прадеды расказывали, а сейчас нема этого ничего (Челхов, ВИХ).

350. Кались у нас буў чалавек. [И жена у него] умерла, закапали ее, и ходила. А ана ужэ знахарка, знала у его. Так ана паме́рла и ходит. «От, кажэ, при́дет, так нагавару́ся з е́ю, шо з жывой». [Стало ему страшно. Поехал он к батюшке за Гомель. Батюшка посоветовал]: «Вазьми, аткапай, атсечи́ асинавый адно́летак той и тым адно́летком прабей гру́ди». Аткапали ее́ – аж ана лежыть ниц. И тое пакрывала жуе́. Однае́ капли не дае́ла. Узяли, прабили яе́ тые груди тым адно́летком. [И перестала ходить] (Ручаевка, ЕВТ).

351. Одна баба жыла – знахарка, так после смерти к невестке своей ходила. И стукае, и колотить по хате. Стали они жалица одной суседке, та посоветовала видуком вокруг хаты обсыпать. Так она приснилась невестке: «Перегородила ж ты мне дорожку». С тех пор и не ходила (Дубровица, НАВ).

352. У бабы одной мужик умэ́р, так ўун часто к им ходил. Пошла их дочка́ раз у хлив и начала сено лошадям класти, а схватилась за се́дало тятьки. Вун колдун буў и з нечистым знаўся, так прихо́дил врэдить скотине. Гово́рили, то не ўун сам, а тольки тень его (Хоромск, НАВ).

Приход мужа

353. Як вон [муж] задавиўся, лягу я – стоить у хате, стоить с топором. Я пришла к бабе богомоленной и пожалилася. «Возьми воды посвяцоной и свечки посвяцоной, благовешчэнской, чы на Страсте. И воды посвяцоной с трох двороў. Приди домоў, на дворе, ў хате, на улице лини туды, куды яго повезли». И уранне сделала, лягла – и ўсе [пропало] (Присно, ЕСЗ).

354. Знахор уме́р, то ходив. Вин приходить, стучить и бере ложки, тарулки, чукунцики и миски и рядком кладе так на лавци вкругову, доки докладецца до жинки до своей. И ходить так и кожну ноч таке́ ро́бить. Розложить посуду и ляга́еть с жинкою спати. И тая жинка до того высохла, шо вже еи́ мати злякалася, и та жинка ей призналася. Мати пришла к ней спати, а вин приходить, несе дро́ва рубати и як бу́хне коля порога – гу-у! и пошов спати. А теи матери чоловик, шо вин робив у мельницы, молов, и вона ему каже: «Вже нема нашей Параски [она умрет]». А вин каже: «Хай Параска лягае под стеною, а ты в сере́дине, а я с краю, и беру те́и рогали́, шо навоз кэ́дати». И вин, той мрець, приходить и уходить у хату, и той дид его бачив, а потом вин став ити́ круго́м хати, то вин [покойник] такой сон на его напустив, шчо вин [дед] не мог прокинутися, и те бабы́ звали, кричелы не своим голосом, а дид той без чуствия. И той знахор взяв Параску и спав з нею, а як выйшов з хаты, той дид проснувся. И вони пишли до церкви, и той батюшка посветив хату, маком обсыпав, и вин вже перестав. И пошли на мо́гилки и накати́ли дуба, накатили поперёк могилы, коля крыжа́ (Щедрогор, ААА).

355. Ко́лись умёр у жэншчыны муж, у молодои. И вона стала вельми плакаць. Стала плакаць и стаў к юй прыхо́дыць точно такий жэ, як ийи муж. Ўона гово́рыць: «Дак тэбэ ж нэма жывого!» А ўон кажэ: «Не, кажэ, я прышоў, ты тольки, кажэ, нико́му ни кажы, што я дома». И ўот ўуна <…> прыде, ўуна кажэ: «Мо, ты йисци хочэш?» Вон гово́рыць: «Хо́чу!» Вона дасць иму сала, мо буханку хлеба, шоб нихто не бачыў, и ўун это сяде, ўсе зъись. Ну, и ўжэ вона зробилася вельми худая, стала ху́дци, така зробиласа тошча, што зуўсим. И стала людей спрашуваць: «Што мне робиць?» Што ўот так ы так, ходыць муй муж и <…> ну, обэшчае там, што <…> там, ну, жывэ́мо мы <…> Ну, ей стали советуваць, што «ты должна найци тою и ладон да заплясци ў косу. А як прыде ужэ етый жэних (самый етый муж ее́, чоловик, муж еи́ прыде), да што вун тобе ни буде казаць, поставь зеркало на столи и зачэсуй косы. И што вун тобе ни буде говорыць, то ты тольки скажы, што просыў кум с кумой, штоб мы прышлы на свадьбу. А протыў иго большэ нычого нэ разговарывай». И ўун к ей не пудышоў близько и тольки сказаў: «Коли б не ладан да не тоя, то була б диўка мо́я!» Да ўжэ як биг <…> да тое зелле ростоптаў, то, што му кажэм ростопша, а безвершнык ве́рха зорва́ў. Однои верха зорваў, а одне ногою топтаў (Стодоличи, ТАА, АЛТ).

356. У ейи́ чоловик помёр. Ена на Ко́ляды вышла на двор: «Степаночко, Степаночко, ходи вечерати». Не «мороз» кажэ, а «Степаночко» [Обычно на рождественский ужин приглашали мороз. – С. Т.]. А ена як похоронила ёго, то и плакала. Стаў ходить до еи́, домучиў, ёна ўжэ ви́сохла. Еи́ кажут: «Озьми воротило, наклади сукно, блюзку, завежи хусткою воротило, положи на постелю. А сама зализь на пич за комин и бэри маку свэчону». Ун пришоў, обнимае воротило. Як витер пошоў, повороча́ў ўсё на свете. А ёна маком ёго. Ён: «Ой, догадалась, ой, догадалась!» И бильше не ходиў (Берестье, ЛГА).

357. У нас к баби адной ўсё муж пакойный хадил. Ей адна бабка присаветывала: нажарь канапельки и сядь на парози, чяшысь и канапелькай хру́пай. Он приде́ть, спросить: «Што делаишь?» А ты скажи: «Вшей ем». Баба ента так и сделала, он к ей большы ни прихадил (Доброводье).

358. До мэнэ ходыў, я тайилася, а дали стала жалитыся. Прыдэ и стучыть, и лягае, и говорыть. Та нэ чоловик, а нэви́глас, чорт. И нэ у тому, шчо похоронять, а в тэй одэжи, шчо умэ́р. А мэни сказалы и ужэ я ту одэжу попалила, а вун ходэ. То казалы, и я свячоным маком-видуном пообсыпала скрузь по окнах, по стенах у хати – и зилля свичонэ запарыла, туды запарыла и бэзвэршнык отут пуд плотом нарвала – и усэ тэ пообли́вала знадвору та у хати. То вун прыйшоў, о той нэви́глас, тулько бухнуў у викно, а у хату ўжэ нэ змиг (Журба).

359. [Недавно в Замошье умерший муж ходил к жене]. И мати ў хати, и ён приходить, и мати не бачыть яго, а ена с ним спать ложыцца и ўсе. Зелье подкурвали, и пила она тою, руту, ў цэркоў ўодили, айя́нголи [евангелие] чытали над головой и говорили, шэптали. [Она совсем высохла]. Ён откосиўса (Замошье, ОВС).

360. Одна баба исповедовалась и казала, што з смертным духом жила. Гэто её дед скинется собакой и ходиў к ней у сени. Его ж нечистый таскаў. Батюшка ей не даў причастя. А бачила гэто всё её племяница Одарка. Ўона з той бабой должна была спать у хате три ночи, як его заховали. Тая Одарка дви ночи поспа́ла, на третю збе́гла и матери всё расказала: як ночь, так Бри́тан (пёс той бабы) лапой ў окно стучить, тая ему отчиняе и у сенях з йим до утра была. А потом вона пухнуть стала, да так и помэ́рла бэз причастя. А дед, кажуть, з нечистым знаўся (Хоромск, НАВ).

361. Было два браты, [старший] помёр, а меньшой бачыть, шо вона [вдова старшего брата] ў положэнии. Батюшка [говорит]: «Возьми свечку, запали и под горшок». Як Марья горшок подняла – двери полетели, ушняки повыскочыли. Позна схватилися, ужэ йон с полгода ходил. Ее закручуе у былиночку. Ее на городе нашли, она ссохла. Родила б с хвостом [т. е. ребенок от ходившего к ней покойного мужа был бы с хвостом]. А то Родя [имеется в виду Ирод] с хвостом, неприятель, йон ходиў як мужик. На зямле Ироды ходили ўсякие (Присно, ЕСЗ).

362. Колись умер чэловек, а жонка осталаса. И он ходить и ходить. Ей казали: як ночь настане, дак ты убирайса красиво, як молода́. Дак вот иде: «Куда ты вибраласа ити?» Кажэ: «То брат сестру баре́ [берет замуж], то я пойду на васелье». А он кажэ: «Хиба ж так можна, шоб брат сестру браў?» А она кажэ: «Хиба ж так можна, шоб мертвы́ чэловек до жывой жонки́ шоў?!» (Тхорин, СМТ).

363. Умэр чоловик и ходив до дому. [Жена его взяла ботню], где одёжа лежала. Ботню поставила кай порога и одёжу через порог перекладае в ночи. Вун иде и спрашивае: «Што ты робишь?» Она каже: «Убранье шукаю». – «А на что тоби убранье?» Она каже: «На весилье пойду». – «Куда же ты пойдешь на весилье?» – «Брат с сестрою женится». Вун каже: «Нигде на свите немае, коб брат с сестрой женился». Вона отказывае: «Нигде не бути, коб умер да ходив». Вон докаже: «Вот догадалыся», – ушов и больше не приходил (Лисятичи, ЕСЗ).

364. Умэрло́ там, умэ́р чоловек <…> Аж он ув ночи давай ходить к жонки. Ужэ она людям стала казать. [И ей посоветовали]: воды влей ув де́жку да возьмы́ да колоти́ у тэй де́сцы [ложкою], то он будэ пытать. Да не пусты́ ёго у хату – шоб на порози он сеў, не пусты далей ув хату. А сьвет коб горе́ў ув горшку, коб ди́рка ув другому горшку [т. е. зажечь свечу, поставить в горшок и сверху накрыть другим горшком, с дыркой]. Да иди скорэй колоти́ ув дежку. Пошла она, колотить ув дежку, а он кажэ так: «Што ты робиш? А шо ж ты колотиш?» А вона каэ: «То буду сына жэнить из дочкою». А вон так: «Ой, нэма ув свети праўды, шоб такэ було, коббэ заховала, а ты до мэнэ ходыш». Да ужэ кажэ так: «Да бувай здорова». Да й больш и нэ пошоў (Чудель, АВГ).

365. Памёр хадзяин, пачаў хадиць да сваёй жо́нки. Вона ўся пачо́рнила да пахудела, стала людям жалицца. Дак нараили юй: набяры́ кано́пли, семня ў хвартуха, сядь на парози, косы распусти да чэшы грэ́бенем, а се́мня ў рот хрушчы. От сядить вона, чэшэ да хрушчыть, якбу вошы исць. Вун прышоў, пабачыў – як ля́снуў ее, аж чорна було на морди. И дали не ходиў (Великий Бор, ЛНВ).

366. Уме́р мужик и ходзиць: нячистая сила. А ана [жена покойного] Богу не малилась за пакойника. [Ребенок говорит] – папа ходзиць, с мамкай на печке спиць. Иссушил яе́. Брат [жены] лёг на печке; пришоў ён [покойник], атчынили, брат его схватил, а он цапнуў, хвастом як хлопнуў. Антихрист: лапы и хвост. Той при́децца, за котораго нихто не молицця. Ён и тяперь ходзиць, тольки ня веряць (Грабовка, ОВС).

367. А то бэрэ́ вин встае́, той покойны, и до ейи́. Вин до ейи́, а вона наставляе дэтыну и так одганялась дэтыною (Борщи, АВГ).

368. Приде ў хату, а я стала бояться. Я дочек по бокам положу. Дети – это ангелы, колдун не троне, Бог не допустит, чи воздух не допускае, чи шо. Я одну положу к стене, он обопрется двумя руками: «Дуня, а Дуня, отдай Надьку бабке, я с тобой ляжу». А я лежу ни жива ни мертва (Картушино, ЕСЗ).

Приход жениха

369. Ходиў хлопэц до дывчыны да помэ́р, а вона за ним сильно журилась, так тужыла, шо зробилась ния́ка, помирать пора. Выдавалось ёй, шо той хлопэц до не́и ходи ночу. Нэ хлопэц ходи, тэй погани, зли. Так и высушыў, хотел, шоб она умэ́рла. Давай мама шукати бабо́в, бабка дала шчэ́нец, бэдрэнец, тоя. Напоили, положыли тэ зиля́ коло нэе, он приходэ увэчэри тэй жэ, и приступить до нэи вжэ нэ можэ, и вон кажэ: «Коли б не шчэнец, ни бэдрэнец, ни тоя, була б ды́вчына мо́я» (Журба).

370. Это однажды гуляў хлопець из диўкою. И ўон сильно йиё любиў. И хлопець помьёр. Остала́са эта диўка. И ўот ўон ўсе адно к юй ходиць. Ўон мьертвый, ёго ж и похоронилы, а ўон ўсё адно идёць к юй. Она яго видиць и гово́рыць из йим. И до́туль ходиў, што ўона ўжэ так схудала, што ўона ўжэ никудышняя. А потом што маци гово́рыць: «Дай я тябе заплиту». Она юй ленту пляла и ету руту и мьяту, ету руту и тою трошкы упляла ў косу. Колы, кажэ, зноў пудходыць увечэры, пудходыць ўотдалёк. Она ка: «Ходы ближэ ко мни!» А ўон кажэ: «Не, я к тыби больш не пойду. Коб тэбэ не рута и не тоя, то ты була б диўка моя. А сёдни ты ўжэ не моя» (Стодоличи, ТАА, АЛТ).

371. Адин памёр ухажор, а приходил до невесты, а патом пагаваривал: «Пайдём на тот свет. Ночь тёмная, кони вороные, сами молодые, паедем. Не бойся меня». – «Не». А патом струсила. Он приехал на конях. Зямля на том свете ня принимала – ляжал и дирку зделал, зямля яму́ не давалась, воздух таки у яго сильный, шо йон з зямли вышел, йон шось ужэ знал. Йон палез туда, ана нападавала ўсё – дерёжки, адёжу, пастель. – «Ну, давай жэ и руки туда». А ана пустую шубу скинула да падала рукавицы. И в двянацать часоў пятухи закричали и ўсё престанавилася, и йон астался в яме (Картушино, ЕСЗ).

Мать приходит кормить ребенка

372. К ребёначку, маленько дицятко, кто-то ходи и цыцку дае, бо дзиця чутко, як цыцку ссэ. Яму ўже кажэ: «Вазьми свичку запали и накрый гаршком; як буде дзиця цыцку ссаць, так ты аткрывай таго гаршка», а свичка ж там гарела; ўот як аткрыл ту свичку, ну так ўот што-то застагнало и больше юн ничаго не бачиў и больше не прихадзило ништо цыцку даваць (Челющевичи, АЛТ, СНЖ).

373. Ко́лись, кажуть, уме́рла жонка, дитя осталос, то при́йде, вурвэ о́чэпку з ноги ци з руки [того, кто качал колыбель] и чуе, ка, цыцку ссе (Симоничи, ОВС).

374. [Мёртвая мать] придэ в ночи́, даст цицку дочке, [и та целый день спит потом. Приходит] шчэ нэма 12 часов, такая, якую захоронив, всю хату провэрит. [Её муж и его брат смотрели ночью]: она отчыняе двэри, дитятко сцы цицку. Батька ее не бачил, [только слышал, как] колыбилька мотала. Свинцоным маком усю хату усвятили, вбили осиновый клинок в могилу – перестала ходить (Ковнятин).

375. Одна женщина умерла, остался маленечкий ребеночек ее. И не плаче, спит. Что такое? Може хто его кормит? Осталась соседка ночевать у хати. Чуе, быдто хто иде. Скрыпнула дверь у хати. Подходит вона к колысци, а дитя ссе матку свою. На други день пошла соседка совета спросить. Кажут ей: «Возьмите колик и забийте ў могилу напротив груди». Это значит, пробить ей груди, шоб не ходила. И песок посыпать коло колыски (Заспа, АМГ).

376. [Из былички о том, как покойная мать ходит к своему ребенку] Чуем, тамо ложкы шкряб-шкряб. Потом бачым, колиска [качается]. А потом зноў ложкы шкрябають (Вышевичи, АЛТ).

377. Одна ди́вчына зароды́ла хлопчыка и чэрэз 3 дня помэ́рла [была не замужем]. Жэна йийи брата нэ мала дитэй и, кажэ, забэру дытюка́. Аж прыходэ тая [умершая мать ребенка] у винку́ и нибы хочэ дытыну годуваты. И ходыла, шчо вси йийи бачылы. И кажэ: «Ганна ходыть до дытыны». А я йий: «Иды на могылу попросы́ [чтобы не приходила], а тоди вы́гань». Пишла вона и про́сыть, а посли стала обзываты як шчо. И тая вжэ нэ стала ходыты (Любязь, САБ).

378. Мать умерла, остался ребенок-пелёночник, и она ходила и усё ўрэмя кормила его ў полночь. А потом ребенок помёр. Видели, как шла, кульбуль несла, а на другой день робёнок помёр. Была у чём схоронили (Голубица, МБП).

379. Рассказывали, шо одна жинка умерла. Детина ее мала осталася. Вона ночью приходила, детине титьку давала. Все боялись до этой хаты ходить. Одна не боялася. Пришла ночью в хату и спряталась. Лежит на лавце. Видит – иде. Мисяц светил. Ей все видно. А та подошла к детине. Жинка руку протянула, а та понад рукой обошла. Жинка вскочила, засветила огонь – ничего нема (Щедрогор, АМГ).

380. Умерла жинка, осталася у чолови́ка мале́нька дитина, мо, два ми́сяца, мо, три було́. И вже вот приходить нич и приходит и дае цицку над неньку. И вже та дитина починае схнути. Той чоловик, батько той дитинки, не спит, дивицца, што то воно знов при́де вона́. Вона приходить и дае над неньку цицку, а вин её просто хотел так лапнути за грудки, так зловити. Вона отскочила, вин топеря за ножа и за нею. И вона уже вы́литила з хаты и стало – велика стала бура и чуть верхи с хаты не скинула. И як обси́ло и отошла та бура, и той самый лихи́й казав: «Што, догадався, сукин сын!» И на другой день вин свою хату обсе́ял маком (Щедрогор, НМЯ).

381. У мого брата умерла жинка, осталось родное дитя. Она ходила, грудями кормила. При мачехе пойде, накормиць. Ани маком пересыпали, и она не пойде. Колысь прагаваривали – мёртвые ходили (Балажевичи, ЭГА).

382. Женщина когда-то приходила к своему грудному ребенку. Люди видели, как он складывал губки и даже грудь женщины видели (Кочище, ЭГА).

383. Баба поме́рла, а дитёночек остаўся. И ўсё прыходжае и хату отчыняе, подходыть к люльце и кормить дитёнка, и пойде, куды ей надо. До шасти недель можэ ходыть, пока обед не справять (Присно, ЕСЗ).

384. То злой ходыл, показываўся ма́тэрю. Осталася дэтынка поўтора годика, кричыт, плачэ. Двэри очыняюця, ходыт и топае до нэньки. Чую – дэтына ссэ. Посэрэд ночи вона и прыходыт. [Сказали батюшке, и тот посоветовал]: «Озьми́те громничну сви́чку на стол, где посуда, то подыми́ свичку, штоб бляск быў [от посуды]. Як вона [увидела], отышла от порога и казала: «Ну, не дадитэ мэни погодоваты хоть полрока, тэперь самы году́йтэ». Вона больш и нэ приходыла (Олтуш, НАВ).

385. Дажы эта суседка росказвала, шчо ее́ тётка ўмэрла и покинула диця́тко малэ́нькэе ў колысци. Ну и ўзяли тэе дитятко сховали, з тое хаты ўу́нэсли ў дру́гу. И месяц пильновали, не спали ўсю ноч, сэдели, колыхали тэ́е диця, шчоб ўона́ нэ прышла, нэ пукорми́ла. А потом ўжэ стали неку роботу робиць, да ўтоми́ласа тая жэншчына да й заснула над колыбелью, коло колыбели. А эта маци прышла да й покорми́ла тэ́е дицятко. То й чули, як дицятко ссало, о, ўона́ покормила и ушла. Чэрэз тыжэнь это дицятко ўмэрло́ (Хоромск, ТАА, АЛТ).

386. Ну так мать уме́рла, а детей багато остало́со. Оны хочуть поба́чыть матэрь, а йим насоветовали: «А сучы́те свечку и нового горшка и ў тум горшку запалите свечку. И позирайте, лезьте на печь и позирайте крузь конёвычи хомут». Ну, ето зробили. Ана пришла да дае дицяти цыцку да и колышэ ёго. Сидела она два дни, не говорила, тольки позирала на дети, а не говорила. Да што ўжэ – пошли до попа, што поп кажэ. Ужэ и бабоў прихо́дили, штоб ишла, и страшыли яу́ што ўжэ што: «Ди на место, да ты побачыла детей, а дети – тябе, иди на место!» Она не отвечае ничо́го. Што ни робили, кажэ: «Это ж иди, брат и со сестрой жэ́ница». Она кажэ: «Свое́йшые будуть». А оны зноў: «У кого-то шчэ-то батько з дочко́й жэ́ница!» – «На свое́йшы будуть». А оны ўжэ, поп кажэ: «Это ж кум з кумою жэ́ница». Она: «Ох, великий грех, ви́йдено дело». И ўсё, и нема́. И не було́ ўжэ ии (Замошье, АЛТ, СНЖ).

387. Одна жинка при родах помэ́рла, так приме́чивали, шо она до сына ходить. Тогда в хате песка́ рассыпали, шоб увидеть следы. А она по ночам прихо́дила к дитяти, цыцку давала. Так шоб она не ходила, хату маком обсыпали и в люльку тою бросили. С тех пор и не хаживала (Стодоличи, НАВ).

388. Умерла жинка, а у ей было дитя груднэе, малэ́е, и она прихо́дила его колыхать. Приде́ да колыше з йим, дае ему груди, оно ссе. Ну научили: «Ты возьми нового горшка и свечку, она больше не пыйде». Так то ж не она, это по ста́ти ее лихие приходят (Бостынь, ТАТ).

389. Мати сказывала: умерла у ее мати нэвистка. И осталось у той нэвистки дитинятко нэвиннэ. И говорять, шо як ночь, то дитинятко не плаче, а будто цыцку ссэ. И кажду ночь спыть. И вона [свекровь] думае: дай спрактикую, шо то такое. Взяла то дитинятко и пошла на печку. А колыски тогда были причэ́плены: сидишь, ногой колышэшь. Ну пошла на печку. Чуе – двэри скрыпнули. Вона, нэвистка, ту колыску пошупала, шо нэма дитя, кынула ту колыску. И на всю хату зашуга́лося. И двэри́ма скрыпнула – то вона ушла. И вжэ нэ прихо́дыла, а дитя вжэ плакало кажду ночь. Говорят, сорок дён ходить мати, цыцку дае. Ее не бачуть. Вон только к брату в хлив пришла, коровы там булы́, так вона ўсё сино раскы́дала – лежала ў сине (Луково, МСШ).

390. Ў нас, знаете шо, ўмерла́ жынка и вста́лась дыты́нка у ей, и ту дытынку сталы вжэ глядыты самы́. Ну и стало оно ходыты. Шо таке́ – ходыть и колэшэ люлькэ, прыйдэ в ночи и колэшэ. Шо робэ́тэ, шо робэ́тэ? А друга баба кажэ: «Знаеш шо зробэ́: возьми свечку зробэ́ и постав на столи и накрый такею макитрою – побачиш, шо вона пры́йдэ. Як она пры́йдэ, и ты, кажэ, ху́ччэ подойми́ и зло́виш, побачиш, шо таке́ ро́быцця». И вона таке́ зробэла, та баба. То вона шла до са́мых мо́гылок причитала. Вин открыў тэю свичку, ту громницу, а вона стоить над люлькою, над колыскою, грудью кормить. И после кажэ: «Шчо вы мэни́ зробылы?! Я хотила, ка, дытыну подгудова́ты вам» (Поворск, АЛТ).

391. Говоры́ла одна бабушка, шо, кажэ, було́ так, шо ў нас умэрла́ ў Самаро́х одна́я молоды́ця. Оста́лыся йии́ ди́ты, не знаю, ки́лько там ўжэ тых дытэ́й було́, ну, и малэ́йкий рыбёнок буў. От она того рыбёнка жали́ла и прыхо́дыла кормэ́ты того рыбёнка, каждыи ночи прыходыла и с чоловиком поговорыть, порадыцца, шо робэ́ты. И чоловик радый быў, шо она ходыла. Потом якось людэ узналы, шо она ходыть, и сталы жали́ты людэ его. Думають, тото нэдобрэ, то нэ жинка, а то шось нэдобрэ ходыть. Ну, и шо ж воны роблять, тые людэ? Самые ўзялы́ на могылу пошлы на йии и забылы осо́вого колка́, коб вона нэ ходыла. Вот она жэ пэрэстала ходэ́ты и сказала: «Ах, плохо, плохо, кажэ, мине зробылы, шо мине ны пускають допиро, а я б ходыла, поки дытыну вы́годовала б, и нычо́ б ны трогала, кажэ, тэбя б нэ трогала б и дытыны нычо́ нэ було б» (Пески, АЛТ).

392. Казали, шо ходять <…> У нас коли́сь, говорили, у́мерла и чэтверо детей покинула. Трое маленьких, чэтвертое ма́лесеньке соўси́м, так. И мужык остаўся ужэ з им. И ён спить, дитя, ноч, спить, спить и спить, и ён прислухаеца, дак оно цок-цок-цок-цок. Так казали, а чого, то нихто нэ знаеть. Ну, ён прожыў можэ десять дней. Да кажэ, дитя ужэ, значэ, сцэ и ён то чуе, што кача́е дитя. Дак ён, ка, тому пожалица, тому. Дак кажуть, а ты купи нового горшка да тое дитя, як сцэ, да возьми да горшка переве́рни на стол. И ён жэ, дурак, послухаў, так жэ и сделаў. Купил горшка. Дак он не знае, куда делося. Дак ему она здалась во сне: «Я год, кажэ, была на том свете. Да Бог меня отпускаў, помогати тебе дитя годовати». И ужэ ребёнок крыча́ў и крыча́ў ночью (Копачи, ЕМН).

393. Мать памерла при родах – год хадзила гадаваць дзиця. И ў дзень хадзила, и ў ноч. А як чэрез год стали людзи памираць, дык ее ночью адкапали и зацесали ў грудзь асинавы кол. Яна пишчала (Бабичи, ВВК).

Приход к тоскующим родственникам

(матери к детям, ребенка к матери)

394. Мати поме́рла, я остала́с ўодна. Одна-единая. Ну, я когда йшла ўэзде, я плакала. Плакала и гукала мати. От однажды, мае сонцэ захо́дзить, захо́дить мати ў хату. Дьверы стукнули, я коло стола была, я повернулас, мати пераступила порог и ана стала. Я гляжу на ее – ни слоўа. Ана глядить на мене – ни слоўа. А под окном токо слышу матерны голос: «Не дожыдай да обсыпай маком». А што обсыпай маком и яким маком – не сказала. Я глянула ў окно – матерь нема у хати. На заўтрашний день ужэ она пришла пораньшай. Короўа пришла, я подоила, только пришла ў хату, молоко процадила да набрала ў кружку молока налила – яко е. Я токо к столу, дьверы стукнули, я сразу повернулас – мати опять стоить. И ўроди я довольна, и знаю ж, што она похоронена – она не прышла. Опять слышу: тут мати стоить, за сте́наю под окном чую матерьны голос: «Не ожыдай, а обсыпай маком». И я стала бабом говорыть, оные сказали, што шукай маку видуну и обсыпай. От я на заўтрашни день найшла маку, обсыпала хату, а на трэти день токо почула голос – не матерни, гово́рыть: «Но, шчасливая ты». И бульшэ матерь не бачыла, и бульшэ голоса нияко не чула, ничо́го. То ж мати не ходила, то неки чорт ходиў (Стодоличи, ОВС).

395. [Одна женщина тосковала по своей умершей матери, плакала по ней.] И матка тая прийдить к ей. Ана видить, а мы не видим. Эта сатана быў. Стала та Маша сохнуть. [Тогда, наконец, позвали попа, молебен служили и на окнах, на дверях и над ее постелью крестики ей написали. И он отошел. Как отошел,] окны аж задражали: «Помнила б ты, гърить, – сваю мамачьку!» И с тых пор хрёст мы палажыли плакать (Радутино, АВГ).

396. В двенадцать часов ночи в окно кто-то постучал. Муж поднялся, но никого нет. Потом соседки говорили: пакинь плакать, а то покойница снова придет (Кочище, ЭГА).

397. Женшчина тужила моцно по помершему чоловеку, он стал до йии ходить; як вона заболела, он до ей и в больнице ходил, пока не помэрла (Тхорин, ЕВМ).

398. Онь на Золотум <название села> ото умэ́р сын, а дру́ги дэсь убыл чэловика да его тожэ дэсь там яки <…> унистожыли. То вона [мать] ужэ по этых сынах плакала, плакала, плакала, нико́ли нэ утихала, нэ улэгала. Той там ужэ далэко, а этой, той близко, то прыходыў, прыходыт ее сын. И прыходыт – оно́ сонцэ заходыт, то ужэ вун [злой дух] убираетса в его ту́луб да и прыходыт до еи. Ну, а вона вжэ… то ж мати, але то вжэ ж вона знае, шо то ж такэ дило, ну, то юй дораили ужэ, то люди жэ ж, вона стала людя́м разказовать, шо такэ, сонцэ зайдэ да вун, ка, прыходыт ужэ ў хату, идэ, вскруз идэ, по хаты ходыт, робит шо якэ такэ: чы корову вижэнэ и свинни повыпускае и такэ, и вроде так «я хозяин». Ну, а юй вжэ дораили: як сонцэ зайдэ, то ты намишай тиста да и меси его до двянацати часов. И меси все это тэе тисто. Як вун придэ, то вун будэ питать тэбэ: «А шо ты, мамо, робиш?» А вона кажэ: «Коровая́ мэсю». – «А на шо тоби <…> а кого ты жэниш?» А она ка: «Хиба ж ты нэ чул, шчо сын з матэрою жэница, да мэнэ заставили, шоб я коровая́ пэкла». Як вона ему так сказала, то вун, кажэ, як бразнуў двэри́ма и пошоў и на сён [?] дэнь пушоў. Да шэ й кажэ: «А хиба ж можно сыну з матерою жэница?» А вона да кажэ: «А хиба ж можно мэртвому да чэловику да по жывуй зэмли… да до жывых людэй ходить». А вун, ка, як бразнуў двэри́ма да и … (Озерск, СНЖ, АЛТ).

Предъявление претензий и просьб

399. [После поминального ужина на ночь на столе не оставили еду для покойников, как положено. Ночью покойная мать явилась к дочери во сне], крепка цесанула ў бок, чуць ис пе́чи, ка, меня не скинула: «Сама павечэ́рала, а мне не аставила» (Дубровица, СМТ).

400. Сасе́д пасмеяўся над бабами, кали дзеды́ гатовили. Кажэ: «Нема дзедо́ў, бабские ву́думки». А ночью яны яго будзили, ў стреху сту́кали (Жаховичи, ВИС).

401. Один раз померла женчина и ўсе матери своей яўлялася, як голос, и ўсе гомонит: «Дай мене ниток цветных, дай мене ниток цветных». Ну, и матка пошла и зарыла ей на могилу. И перестала ходить (Ст. Боровичи, ЕЯС).

402. Так удумалася она, што ўжэ нэчистые до ее́ подходят. У ей хлопчык отравиўся. Поховали его, да она дужэ ўдумаласи. Цэ нэчистый, як хлопчик тый, заходе ў хату: «Ты карточки мои нэ так поставила, нэ давала и́сти», – кажэ ей. Тоды пэрэхрестилась она и чуе: двери – бух, а нэ открываеца ничого и никого нэма (Вышевичи, ЛМИ).

403. Були таки слы́хи, што у одного батька дочка́ помэ́рла, а другая больная лежала у другом городе. И забыли тухли дать у гроб, якие просила. И снилась яму она ўсё врэмья, штоб ўун с другой [с сестрой] ей передал. И як друга дочка помэ́рла, пришлось ей те тухли и положить (Новинки, НАВ).

404. Ляжым мы [на печке]. Йон [умерший муж] пришоў. Печ отслониў, поглядеў: «Во, бачишь, як меня ждуть, даже не приготовили». Пошоў. Обед надо было делать – просил обед. Цэ ж не мужик, а Ирод ходыть. Быдто и йон, а это ж не йон (Присно, ЕСЗ).

405. Была у бабы одная дочка́, вельми воны были богатые. Ну, она попала на такий день, шо русалочный таки́ день, тыждень. Так она умерла [в этот день], а ее ж усе пооставалося. Ну, она приде к матери каждый раз, она ж мокрая, бо они ж там по мокрым ходят, а кто их знает. Приходит вона, ту одежду скидае, мати чуе. Мати чуе, шо вона бэрэ одежду вроде свою. Да ее [мать] научили тоже: ты горшка нового возьми, ты ее побачиш. А вона [русалка] кажэ: «Вот, матко, ты живи себе здоро́во, як ты жылиишь одёжу, одёжа ж мокрая была, я ж попала в тако́ время. Я ж не пойду́ больше». Да не пошла (Бостынь, ТАТ).

Покойник досаждает домашним

406. Умэ́рла жинка. При́де ў 12 часов дня, поотчыняе хлеви, повыпускае худобу. Так само ночью. Ходит и ходит жинка. Кажуть до чоловика: «Серёжа, пойди на мо́гилки, по дорози ни с кем не кажи, молчи и на могилках так само. Возьми осиковый колок, откопай труну, очини, кинь на стэйе [умершую жену] осиковы колочек и закопай». Як зробил, пэрэстала ходить (Рясно, АМГ).

407. Гово́рили, што ходили мертвецы. От гово́рили, што один хозяин помёр и всё прихо́дил до хлива. Як его сын загоня́е худо́бу ў хлиў, вун повыгоня́е, а як сын худобу во двори́ оставиць, вун позагоняе. Мо вон домовик буў? Так приводили батюшку и святили хату и двур. Вун и перестаў – слабэ́ньки буў колду́ник (Хоромск, НАВ).

408. Я от покойной матэра чула: Манька Драганова ходыла. Пры́йдэ и смокотыть. Кажэ, тулько накрыемся, прийдэ и зорвэ́ [одеяло]. Осо́воо колка забылы [на могиле]. Кажуть, кола осового забий, и нэ будэ ходыты. И маком-видяком посыпалы. Он вытрухываецце сам, самосий, то видя́к (Радеж, АТА).

409. От у нас тут одын дядько умэ́р и – кажэ – кажного дня идэ́. Стукае, кажэ. Открывае умывальник, открывае сервант, посуду перэворачывае, ну, шчо робыты, шчо робыты? И ўин ужэ ходить, бра́скае по комнате, крычыть по хате, поёт. Шо ж йих дораили <посоветовали> – шоб оны пошлы обсыпалы сватым маком могилу, обсыпаты кругом могилу, то пока ўин выйде з могилы в ночи́, то пока той мак нэ пэрэшчытае, то ўин не можэ йти (Нобель, ОВС).

410. В мэйи сэстры да ўмэ́рла свэкруха. Сэстра шчэ як ночувала ў тий хати, то чула: дро́ва ў хливи́ шчось калата́е. И тэе вчэпылось, стало ходыты до ных до сына [в дом сестры, где был младенец]. Як воно йдэ, то дытына крычыть и всэ калатае. Ўсим сны страшни снылыся. Думаю: пойду я туды з титкою та побачу. Ляглы и огонь запалылы. У два часа ночи пид хатою тух-тух-тух, як скотына. Дытына закрычала, а мы давай Богу молытыся. А тоди сныться мэни: качка прыйшла, а я кажу, тая качка – покийныця. А тоди одна баба дала святого мака, його засыпалы в дырку на могилку – и пройшло (Любязь, САБ).

411. Колись баба говорила: ў её невестка была. Плохо жили. Дак та невестка уме́рла. Дак ў ёй ноччу ў окно кура или петух запое. И по хате шаги. Вроде идёт-идёт, на печь лезе. И ш-ш-шу по хате. И за юбку тя́гне. И ёй старушки говорили посвятить ў цэркви самосейный мак и обсыпать мо́гилку и дом. Камень ложила на мо́гилку и дом обсыпала – ничого не помогае. И сказали ей: «Вы с ней ругались. Як приде, дак ты её словами, як она тебе ругала, так ты отругай, и по матери». Дак ёна́, як приде, дак те: «Чого ты пришла, такая ты» (и по матери). Тады ўсё кончилось. Говорит, год мучила. Целый год (Верхние Жары, АА).

412. Ходять таки, як жыви́ булы́. От я плот красы́ла и не закрасы́ла и лягла спаты, а вон прышоў и кажэ: «То у нас там рэмонт, я тут покы́ буду», то ж я утром скори́ш докрасы́ла и бильшэ не прыходыў (Журба, СПБ).

413. Умэ́рла моя браты́ха [жена брата]. Похоронылы, ўсэ. Так вона кажду ноч до мэнэ прыходыла, до 40 дён, послэ 12 ночы. Открою вочы, а вона стоить пэрэдо мною, ў чым була похоронэна. А на сорок дён посыпала я коло хаты маком святым, лушчыком. То и пэрэстала вона до мэнэ ходыты (Спорово, МФР).

414. [Умерший муж приходил домой, в том виде и в той одежде, в которой был похоронен]: ў белой рубашке, и ла́тышка чэрво́на – як его наради́лы, так идэ. [Он шел в небольшой хлев за огородами и там занимался починкой кадушек]. И вот вин так все сту́кае, сту́кае. Вона стала семьи́ росказоваты, шо так и так, прыходыть. Йий нэ ви́рять, нэпраўда, кажуть. Ну, си́лы вони́, сталы ждаты з батькой – чи прыйдэ, чи нэ прыйдэ. И на другий дэнь то жэ само ро́быть, сту́кае там. И людям росказовалы, шо ходыть, и бачылы, шо ходыть. Зраз до батюшки пошлы, сталы казаты батюшке: шо то робыты. [И батюшка сказал]: «Зараз дойди́ до могылы. Если йе ди́рка на могыли, забыты ее осы́новым кулко́м и обси́йтэ кругом маком, и вин большэ нэ прыйдэ». И так забылы осыновым кулком, обси́ялы маком, и вин большэ нэ прышоў. Только прысни́ўся ей, кажэ: «Чого ты мэни так зробыла, шоб я нэ ходыв. Я тоби зла нэ робыв, только б ешчо одну кадушку подчыныв» (Орехово, МСШ).

415. Моя мати и вона сама видела. Мужева сестра умэ́рла. Моя мати лежыть и дыви́ца: у шчо убра́ли, у том и пришла. На други дэнь дру́га сестра помэ́рла (Радчицк, ААП).

416. Мне покойник дед так роска́звав, шо в Кокорыцы был такый видьмар и вун як помнёр, той видьмар, так давай ходыты з могылы до жункы свэ́и и здивався возле своей жэны. От зали́зэ на чэрдак на хату, поскыда́е всё с хаты, а после знов пу́йдэ в хлив, скотыну всю вы́жэнэ с хлива́. Одним словом, здивався и вун так и ходыв до еи́. А посли вона полола лён, и вун вжэ як прышов до еи́ да вжэ в лён ны пошов да кажэ: «Вы́йды з этого льну!» – «А чого?» – вона пытае. – «Бо мни, кажэ, ны можна в гэтой лён иты́, это, кажэ, лён такый, называица лушчык, дру́гэ наси́нне, лушчык лён». Ага, так вона ж догадалась: ага, тоби́ ны можна, так пожды́. А в еи́ було гэтэ си́мне, и вона обсыпала вси хоромы свои вкруговую, но и кажэ [покойник]: «Шчасьте твое, а мое нышчасьте; вжэ ты больш бы на сви́ты ны була б – я тэбэ б внысто́жыв бы». И вона пошла до Бэздижа, в другу дерэвню, батюшка був, и гэтэ батюсци росказала. А батюшка сказав так, шо я прыйи́ду и мы роскопаем його, я с такэю книжкою сватэ́ю, сватым писаннем, прыду и буду заклятие йому робыты. Як роскопаем його, и трэба такого кола́ загостры́ты осо́вого и його пэрэкынуты догоры́ и йому, значыть, вбыты в рот кола́ до зэмни́, з могылы выкынуты його, ис труны, з гроба, и йому вбыты кола́. И так зделали – вбылы кола и заклятие такэе зробыв, и вжэ бульш ны пошов. От это муй покойный дедушка росказвав, шо то точно правда була́. Шшо тогда булы́ ку́рны хаты́, и там, дэ пич, там такэе за́ткало було́, кэб дым выхо́дыв, дырка была навы́лёт. И вон тую дырку возьмэ́ да пробье́, той видьмар, пробье, вы́кынэ латку тую и дра́жныцца проз тую дырку з дитьмы́. А старыкы бачылы знов, як вун чэрэз озэро идэ́. Вода, а вун в такую колюби́ль садыцца и як идэ́, то но вода в гору стовпом лэтыть. А вжэ як этэ заклятие зробыв йому батюшка, и вжэ всё прэкратылось этэ дело. Тото покойник муй дедушка росказвав и говорыв, шо то истинна правда (Спорово, СМТ).

417. [Про] нико́го вам не скажу, тилько про свого́ ба́тька. Вы не думайте, шо домовык, таке во дух злы. Как наш батько вмэр покойный, ну и ходыў. Ходыў батько, пры́йдэ, поочиняе двери, корову выпустить, вли́зэ на гору́, шо е поскида́е на си́но. Ну, шо робэтэ? Шо зробэтэ, шо вин ходыть? Страшно мне с ма́тырю – вот я и маты да хлопци, а хлопци былы малы́ (Поворск, АЛТ).

418. Той покойник, шо ўмэр, пры́йдэ до брата, тые замкэ́ пооткрыва́е и жылизные пу́ты пораспу́тае, коны повыпуска́е на двор (Поворск, АЛТ).

419. Умерла́ она и вот ужэ так под вечур, вжэ тэмновато трохи, и прыходыть и сады́цца под хатою, сыдыть на дерэве. Як ляга́е спаты, так она прыходыть до его и обратылося ты́йим кото́м. Ты́йко до́чка була́ там у хаты спа́ла и вин спаў больнэ́й – она ходыла, ходыла, и вин заболиў. И ето ночью просынаецця, кажэ: «Хрестю, на шо ты кота ўпустыла ў хату?» Она встане, не бачит, ныма. Ныма, кажэ, нема ничого. И зноў кажэ: «Хрестю, кит по хате ходыть, мене подра́поў геть». Та встане – ныма ныкого. И вот не долго он побы́ў да и по́мэр (Поворск, АЛТ).

420. Ну, по́мэр однэй жинке чоловик. И вот вона, значыцца, ишла понад мо́гилкамы куре́й гляды́ты. И назад идэ́ вжэ пи́зно. От, значыцца, йии́ появыўся напротив мо́гылок йии́ чоловик – у яком виде таком, як она яго наряди́ла. И она побачила яго, а вин йии́ ответиў: «О, хорошо, ты идэ́ш до мине́, ходы́, ходы́!» Она як обэрнулася од ёго, знала, шо ны можна обверта́тыса, когда вжэ такэ́ шось заговорыло. То она тилько закме́тыла, шчо кото́м зробылося и ско́чыло кроз той плыт и побигло на мо́гилкы. И она пришла домой, крепко задумалася и крепко заболила (Поворск, АЛТ).

Список обследованных сел