Текст книги "Православное мировоззрение и современное естествознание"

Не найдено также ни одной переходной формы от беспозвоночных к позвоночным животным. Этот переход представляется чудовищно трудным. Между разными классами позвоночных гораздо меньше различий, чем между любыми позвоночными и беспозвоночными.

Прежде всего, непонятным образом должен возникнуть внутренний скелет животного, затем должны быть перестроены системы дыхания, кровообращения, питания. Короче говоря, требуется настолько сложная перестройка организма, что право же, проще вновь создать позвоночного из ничего.

Первые рыбообразные существа появляются в следующем за кембрием ордовикском слое и притом совершенно внезапно, без каких-либо переходных форм. Между различными классами рыб переходных форм также не найдено. До недавнего времени предполагалось, что кистеперые рыбы дали начало амфибиям и первыми вышли на сушу. Эта версия рухнула после поимки в океане живой кистеперой рыбы целаканта (латимерии), ничуть не изменившегося за воображаемые 350 миллионов лет эволюции.

Эволюционисты предполагали, что мясистые плавники кистеперых рыб со временем преобразовались в конечности амфибий. Поимка живого целаканта показала, что эволюция кистеперых больше не продолжалась, а сам плавник остается настоящим плавником и ничем более. Также не найдено никаких «полурыб», у которых начала бы формироваться новая система дыхания и кровообращения.

Кроме того, все отряды земноводных появляются в летописи одновременно и не содержат «соединительных звеньев» между собой. Не найдено и переходных форм между ископаемыми палеозойскими амфибиями и современными их представителями.

Между земноводными и пресмыкающимися также не найдено ни одной переходной формы, хотя все они различаются и по скелету, и особенно по мягким тканям. Главный же отличительный признак – яйцо с твердой оболочкой – появляется также внезапно.

Этот воображаемый переход также требует коренного изменения во всем строении тела животного. Прежде всего необходимо преобразование конечностей в крылья, а чешуи в перья. Если бы такой процесс протекал «по Дарвину», должно было остаться множество промежуточных форм с полу-крыльями и полу-перьями.

В действительности никакой такой последовательности не найдено. Ни один из палеонтологов не нашел еще полу-чешуйки – полу-пера и полу-лапы – полу-крыла. Найдено нечто совсем иное, не промежуточная, а так называемая «мозаичная» форма – археоптерикс.

Это существо имеет некоторые признаки рептилии, оставаясь впрочем совершенно нормальной птицей. О рептилии напоминают зубы по бокам клюва и хвост из нескольких позвонков (рис. 13). Но крылья и перья уже полностью птичьи. На крыльях, правда, имеются когти, но они встречаются и у современных птиц. Ни одного рудиментарного, то есть ненужного, отмирающего органа у археоптерикса нет. Он, видимо, не был прекрасным летуном, но и сейчас есть, и в древности могли быть нелетающие птицы. Когти на крыльях помогали цепляться за ветки. Нет оснований считать археоптерикса чем-то промежуточным. Вдобавок, не забудем, что для доказательства теории Дарвина требуется цепочка переходных форм, которой никто нигде не видел.

Наконец, самое важное, что рядом с археоптериксом в тех же слоях найдены и обычные птицы, поэтому он никак не может считаться их предком.

В этом предполагаемом эволюционном переходе также необходимо преодолеть коренную перестройку организма: и системы кровообращения, и органов размножения (должна возникнуть плацента), и покровов организма (должна исчезнуть чешуя и вырасти шерсть).

Здесь имеется несколько форм, которые также можно считать мозаичными. У них есть признаки и рептилий, и зверей, но все соответствующие органы и системы полностью закончены и присутствуют в совершенном виде. В учебнике биологии рассматривается зверозубый ящер – стопроцентное пресмыкающееся, имеющее только разного размера и назначения зубы, подобно тому, как это бывает у млекопитающих. В остальном между этим ящером и любым млекопитающим – такая же пропасть, как и для прочих рептилий.

Современного крокодила также можно считать мозаичной формой по одному признаку: у него четырехкамерное сердце. Больше никаких признаков млекопитающего у него нет. Можно ли считать его переходной формой или предком млекопитающих, если он прекрасно живет рядом с ними вот уже более 100 млн. лет по эволюционному счету, притом ничуть не изменяясь?

Типичными современными мозаичными формами можно считать яйцекладущих – утконоса и ехидну, живущих в Австралии. Эти животные откладывают яйца, но кормят детенышей молоком, имеют нормальную шерсть и по всем прочим признакам напоминают зверей. Впрочем, у утконоса имеется утиный клюв и перепонка между пальцами – чисто птичьи признаки. Так от кого же и к кому является утконос переходной формой: от рептилий к зверям или от зверей к птицам? Вдобавок, нужно учесть, что он так и не «перешел» от кого-то к кому-то, а просто остался утконосом, сосуществуя и со зверями, и с гадами, и с птицами.

Оказывается, существовали и млекопитающие рептилии, которых находят, правда, в более нижних слоях, чем динозавров, и никто не знает, каким млекопитающим эти рептилии могли дать начало. Ибо по эволюционной шкале между этими классами существ лежит большой временной разрыв.

Главная особенность мозаичных форм – подчеркнем еще раз – это совершенно законченные в своем формировании структуры – перья, шерсть, чешуя и т.п., хотя в одном организме сочетаются структуры, свойственные разным классам животных.

Не логичнее ли предположить, что мозаичные формы являются совершенно особыми творениями, которые созданы Творцом по особому замыслу? Ведь Конструктору всего живого не требовалась наша таксономическая система, где птицы, звери и гады строго разделены между собой? В конце концов наша классификация организмов существует только в нашем воображении, только для удобства нашего постижения замыслов Творца, но Самого Творца эта система вовсе не может подчинить себе в Его собственном творческом делании.

Лошадиная серия

Единственной цепочкой, которой могут похвастаться эволюционисты, является так называемая лошадиная серия. В учебниках приводится последовательность из четырех картинок древних лошадок, различающихся ростом и формой копыт (рис. 14). Но следует помнить, что такая схема выстроена довольно условно и искусственно. На самом деле в мире найдено не 4, а до 300 видов различных лошадей, причем в пределах одной территории никак не удается найти последовательности эволюционных изменений: внизу мелкие лошадки, далее все крупнее и крупнее вплоть до современных. Напротив, останки многих разновидностей встречаются в одних и тех же захоронениях. Как одни из них могли быть предками других?

Кроме того, если лошадок расставить в воображаемой эволюционной последовательности, то окажется такая «эволюция» количества ребер: сначала 18, потом 15, потом 19, наконец снова 18. Подобные же вариации наблюдаются и в количестве позвонков.

С другой стороны, в наше время иногда рождаются лошади и мулы с лишними пальцами, оканчивающимися карликовыми копытцами, совсем как у «первобытных» лошадей. Поэтому в существовании трех– и четырехпалых лошадей в прошлом нет ничего сверхъестественного. Просто первоначально сотворенный род лошадей имел достаточный запас наследственной изменчивости и первоначально это проявилось во множестве разновидностей, но впоследствии, видимо, часть этого разнообразия была безвозвратно утрачена.

Если когда-нибудь эволюционист-палеонтолог раскопает современные породы собак от сенбернара до крошечного мопса, не построит ли он восходящую эволюционную последовательность от последних к первым, как путь развития от низших форм к высшим? Впрочем, об изменчивости в пределах рода мы скажем далее немного подробнее.

Были ли лошади изначально разными видами в пределах одного семейства или относились к одному роду, – в любом случае лишнее ребро или лишнее копытце – это не замена чешуи на шерсть или перья. Общее правило, установленное всеми палеонтологами, таково: чем выше таксономическое деление от семейств и отрядов к классам и типам, тем меньше вероятность встретить какую-либо форму, которую с какой угодно натяжкой еще можно толковать как переходную. Между классами еще встречаются мозаичные формы, между типами их уже нет, тем более форм переходных.

Неодарвинистские теории

Объяснить столь неутешительное для дарвинизма положение с переходными формами недостатком ископаемых остатков уже невозможно. Сами эволюционисты большей частью уже не держатся чисто дарвиновского учения о накоплении мелких эволюционных изменений, «фильтруемых» естественным отбором, и выдвигают видоизмененные теории.

Предсказание Дарвина о множестве переходных форм оказалось полностью несостоятельным. С тех пор теория эволюции уже ничего не предсказывает. Вместо того, чтобы искать подтверждающие факты, она вынуждена постоянно давать объяснения опровергающим фактам.

Различают две неодарвинистских теории, которые слегка затрагиваются и в школьном учебнике.

Сторонником этого взгляда выступает известный биолог Стивен Джей Гоулд. Идея заключается в том, что переход от одних отрядов и классов к другим происходит очень быстро, буквально в несколько поколений в одной обособившейся популяции предков. Такое быстрое изменение не оставляет следа в окаменелостях. Быстрое изменение сменяется длительным периодом накопления непроявляемых мутационных изменений, пока их количество не перейдет в качество и вновь в отдельной малой популяции, где наследственных изменений накопилось много, произойдет новый скачок эволюции.

Другая неодарвинистская теория сводит переход от одного класса к другому вообще к одному поколению: динозавр отложил яйцо, а из него вылупляется готовая птица. Автором этой теории является Гольдшмидт, про которого неодарвинисты шутят, что он сам снес это яйцо.

Между сторонниками двух концепций эволюции давно ведется спор, сводящийся в основном к опровержению оппонента на том основании, что ни за ту, ни за другую версию не находится реально подтверждающих фактов. Разница между двумя названными теориями лишь в том, что первая требует долгого случайного повторения случайных изменений (мутаций), а последняя требует одной супермутации повышенной сложности. Трудность последнего случая состоит еще в том, что «обнадеживающему уроду» должен найтись точно такой же урод противоположного пола для деторождения. Не вдаваясь в подробности спора, мы можем лишь констатировать факт хрупкости и шаткости всех подобных построений. Обратим внимание и на то, что для исключения Бога из картины мира люди готовы придумать самую фантастическую нелепость и невероятицу вроде этих «обнадеживающих уродов», которые позволили совершенно случайно создать все многообразие земной жизни. В такую чушь верить – это научно, а верить во Всемогущего и Всеведущего Творца – почему-то до сих пор считают недопустимым.

Данные эмбриологии и эволюция

Теория эволюции ищет поддержки в разных отраслях биологической науки. Не найдя для себя ничего обнадеживающего в палеонтологии, эволюционисты попытались найти общие признаки и общих предков всего живого, рассматривая строение организмов, и в частности их зародышей.

Во всех учебниках биологии приводится изложение теории рекапитуляции Геккеля, сводящейся к тому, что любой зародыш в своем развитии проходит целый ряд стадий, каждую из которых предлагается рассматривать как повторение эволюционного пути данного вида.

Этот «закон» иллюстрируется, например, тем, что на ранних стадиях развития у всех позвоночных зародышей появляется хорда, из которой потом формируется позвоночник. Из этого делается вывод, будто бы таким путем зародыш повторяет эволюцию древнейших хордовых. Но спрашивается: какие-то группы зародышевых клеток должны же послужить материалом для развития позвоночника? Не может же одна клетка сразу иметь вид целого, сформировавшегося организма, только маленького. Причем тут воображаемые предки?

Чтобы доказать свою теорию, Геккель указывал на складки кожи человеческого зародыша, уподобляя их жаберным щелям древнего своего предка – рыбы.

На самом деле никаких жабр, ни жаберных щелей у человеческого зародыша нет, а складки служат для формирования различных органов. Приписывал Геккель также человеческому зародышу наличие хвоста, хотя на самом деле позвоночник зародыша сразу содержит 33 позвонка, как и у взрослого человека, немного опережая развитие нижней части туловища.

Теория Геккеля, подкрепленная его рисунками зародышей была выдвинута в 1860 году. Дальнейшие работы других эмбриологов столь разительно опровергали его теорию, что в 1907 году он вынужден был признать, что намеренно преувеличивал данные, подгоняя их под свою схему. За эти подделки тогда же его осудил университетский суд города Йены. Но до сих пор его теория рекапитуляции приводится в учебниках, как подтверждение эволюции.

Между тем известны закономерности как раз противоположного свойства. Выдающийся эмбриолог Бэр опровергал теорию рекапитуляции Геккеля в следующих словах: «Если бы это было правильно, то в развитии некоторых животных не наблюдалось бы в эмбриональном состоянии образований, которые остаются навсегда лишь у вышестоящих форм… Молодые ящерицы имеют очень большой мозг. У головастиков есть настоящий клюв, как у птицы. Зародыш лягушки на первой стадии оказывается бесхвостым – состояние, которое наблюдается лишь у высших млекопитающих, ибо даже взрослая лягушка имеет внутренний хвост». На этих примерах видно, как развитие зародыша не повторяет «прошлые», а предвосхищает «будущие» этапы эволюции!

Самый логичный отсюда вывод: зародыш развивается совершенно по-своему для каждого вида по Богоустановленным законам, по неведомому нам оптимальному пути. Поэтому его свойства иногда напоминают «прошлые», а иногда «будущие» стадии наших схем развития организмов. Меньше всего лягушкин хвост «думает» о хвостах млекопитающих или рыб. Каждый класс животных вполне неповторим в своих путях развития зародышей.

Один ученый подытожил эту проблему так: «Как неразличимы здания офисов, домов и фабрик, когда еще только заложен фундамент, так эмбрионы многих различных существ выглядят похоже на начальной стадии развития, но по плану должны стать разными».

Морфологические «доказательства» эволюции

Морфологией называется раздел науки, рассматривающий строение организмов. Из этой области эволюционисты обычно приводят два главных довода в свою пользу – гомологичные органы и рудименты.

У разных животных встречаются органы, имеющие одинаковую структуру. Такие органы называются гомологичными. Во многих учебниках приводятся рисунки передних конечностей различных животных, живущих в совершенно разных условиях (рис. 15). Конечности же имеют плечевую, лучевую и локтевую кости, а также сходное строение кисти и пальцев. Кости имеют разные виды и формы, пальцы могут быть и недоразвитыми (как у лошади), потому что все конечности приспособлены для разных функций. Но основные черты сходства принято относить за счет развития от общего предка.

Сильное возражение этому взгляду состоит в том, что у разных животных гомологичные органы развиваются из разных зародышевых клеток и при участии разного генетического материала. Если бы все виды, имеющие гомологичные органы, происходили бы от общего предка, а тем более если бы при этом зародыш действительно повторял эволюцию от этого предка, то и развиваться эти органы должны были бы из одних групп зародышевых клеток, а информация о них была бы записана в одном месте хромосомы.

Но дело обстоит иначе. К тому же и задние конечности животных, зачастую выполняющие иные функции, чем передние, имеют такое же строение: одна бедренная кость, сустав, две кости голени, стопа с пятью пальцами. Задние конечности также образуются из различных зародышевых клеток, из разного генетического материала у разных животных. Притом передние и задние конечности у одного животного, несмотря на сходство в своем строении, также образуются из различных зародышевых клеток, а информация о них также записана в разных местах хромосом.

Напрашивается более разумное объяснение. Творцу и Конструктору всего живого благоугодно было реализовать похожую идею строения конечности, идею весьма универсальную, в самых разных формах и видах. Сделано это было именно для человека, пытающегося познать природу, чтобы тот наглядно видел единственность Творца и единство Его творческого замысла. Самопроизвольным же возникновением похожих органов из разного генетического материала гомологию объяснить невозможно, особенно с учетом того, что в гомологичных органах повторяется лишь самая основная конструктивная идея, а во всех деталях остается огромная разница.

Так называются органы, которые, предположительно, не несут никакой функции у данного вида, но у предков его играли важную роль. Поворот эволюционного пути делает эти органы ненужными и они постепенно атрофируются, отмирают, хотя еще сохраняются какое-то время в недоразвитом состоянии.

В прошлом веке список таких органов составлял для человека целых 180 наименований. Считалось, что если у человека вырезать гланды или аппендикс, и он продолжает жить, то удален был рудиментарный орган. В принципе человек может жить и с одной почкой, и с одним глазом, но это не признак рудиментарности.

К нашему времени список рудиментов сократился буквально до нескольких наименований. Назовем функции лишь тех органов, которые упоминаются в школьном учебнике. Копчик служит для крепления тазовых мышц и его повреждение влечет крайне неприятные последствия. Аппендикс выполняет важную роль в поддержании иммунитета, особенно в юном возрасте. Выяснена работа и щитовидной железы, и мышц ушной раковины и других органов.

Впрочем, наличие рудиментов само по себе ничего не говорит о восходящем развитии организма, о так называемом ароморфозе. Рудименты, если они и встречаются, должны свидетельствовать лишь о дегенерации, т.е. о том, что орган не работает уже больше в полную силу. Если у нас есть некоторые незадействованные остаточные органы, то это значит, что созданы мы были с более широкими возможностями, чем теперь. Так оно и должно быть, согласно христианскому вероучению.

Другое дело, если бы наряду с рудиментами у животных наблюдались бы развивающиеся органы. Нужны не только «задние» шаги эволюции, а ее «передние» шаги, причем этих должно быть больше и они должны быть сложнее, если, конечно, эволюция действительно идет вперед и в наше время. Но подобных органов в животном мире не обнаружено ни одного!

Спрашивается: а если недоразвитые органы все же появляются каким-то образом, что станется с их носителем – «передовиком эволюции»?

Роль естественного отбора

Здесь мы вплотную подходим к выяснению действительной роли естественного отбора. Дарвинизм приписывает ему творческую роль – закрепление любого полезного для вида признака, помогающего выжить в борьбе за существование. Выживают самые приспособленные – такая установка тавтологична, потому ею можно объяснять все что угодно. Кто бы ни выжил, кто бы ни дожил до наших дней – он и есть наиболее приспособленный. Если бы было сказано, что выживают самые высокие и самые зеленые, то это положение можно было бы проверить наблюдением, но выживание самых приспособленных объяснит заранее результаты любого наблюдения.

Но в этом-то и слабость теории. Охватывая все, она не объясняет ничего. И прежде всего, такая трактовка естественного отбора не может объяснить возникновение новых органов и структур. При переходе от одного высокого таксона (класса, типа) к другому должен измениться не один орган, а сразу множество. При постепенном накапливании невыраженных изменений, при появлении развивающихся органов, которые еще не работают в полную силу, они будут создавать только помехи для выживания.

Естественный отбор забракует прежде всего таких уродов, которые были не совсем безнадежными, но еще до конца не развитыми. Существует множество примеров в живой природе чудесной согласованности различных органов и великолепной слаженности их работы.

Приведем лишь два примера. Жук-бомбардир (Brachymus crepitans) при нападении врага выстреливает в него ядовитой жидкостью, вызывающей ожоги. Кроме того, жидкость образует облачко голубого пара, служащего дымовой завесой для прикрытия жука. Жук имеет две группы желез, вырабатывающих гидрохинон и перекись водорода, которые хранятся в смеси в особых мешочках. Такая смесь в лабораторных условиях мгновенно взрывается, но у жука хранится в нейтрализованном с помощью особого вещества состоянии. Когда смесь попадает в «камеру сгорания» действие ограничителя нейтрализуется еще одним особым веществом (рис. 16).

Невозможно представить себе, чтобы не только камера и «дульца» жука возникли эволюционным путем, но чтобы таким образом у него развились четыре вещества, каждое из которых требует особого сложного синтеза и при этом соотношения концентраций должны быть тщательно подобраны. Ошибка на 1 % в концентрациях у воображаемого предка жука должна взорвать его самого или не произвести выстрела и предоставить жука в пищу хищнику. Естественный отбор может только уничтожать всякого обнадеживающего урода-жука, пытающегося обзавестись такой реактивной пушкой.

Другой пример – морская улитка Nudibranch. Ее основная пища – морские анемоны, покрытые чешуйками-жалами, которые выстреливают яд при малейшем прикосновении. Однако улитка способна разрывать и глотать анемоны – и жала при этом не поражают ее. Еще более удивителен тот факт, что жала анемонов не перевариваются в желудке улитки, а проталкиваются из него по крохотным трубочкам к кончикам улиткиных отростков. Таким образом улитка крадет у анемон жалящее оружие и потом использует его для самозащиты, стреляя в рыб, пытающихся напасть на нее!

Такое устройство никак не могло возникнуть в результате эволюции. Каждая деталь его должна была быть совершенной изначально. Изначально же и должны были существовать в современном виде и улитка, и анемоны, и рыбы. Никаких предков у всех трех типов животных быть не могло – иначе такое хитрейшее приспособление совершенно необъяснимо.

Вообще, в природе имеется множество случаев симбиоза, совместного существования самых разных организмов, отделенных друг от друга сотнями миллионов лет по эволюционной шкале. Непонятно, каким образом естественный отбор мог так «сочетать» организмы, получающие взаимную пользу друг от друга.