Текст книги "О покаянии, исповеди, причащении Святых Христовых Таин и исправлении жизни"

6. В ту же неделю

Обратив внимание на начало истории блудного, с изумлением видишь, какой малостью началось ниспадение юного, неопытного сына и в какой ров пагубы низвело. Первое желание обставлено такой благовидностию, что ничего худого и пагубного, кажется, от него и ожидать было нельзя. И отец будто не видел беды; верно, и сын не предполагал кончить так, как кончилось. Хорошо, что наконец благодать Божия взыскала погибшего. А то, пробедствовав здесь в горькой доле, и на тот свет перешел бы он не на радость, а на понесение праведного воздаяния за жизнь, худо проведенную и не исправленную покаянием.

Вот так-то совершается и всякое грехопадение и ниспадение всякого человека из доброго состояния в состояние худое, смятенное, страстное. Начинается всегда с малости, и малости благовидной: враг знает, что грех в настоящем своем виде отвратителен, поэтому прямо и не влечет в него, а начинает издали, всегда почти прикрывая первые свои приражения видом добра. Потом уже мало-помалу всевает нечистоту помышлений и жар желаний, колебля крепость противящейся ему воли и расслабляя ее опоры, пока не образует скрытного в сердце склонения на грех, после которого уже только случай – и грех делом готов. А там грех за грехом и – повторение горькой участи блудного в падении!

Сие содержа в мысли, конечно, каждый из нас сам собой наложит на себя обязанность строго исполнять заповедь апостола: Трезвитесь, бодрствуйте (1 Пет 5, 8). Смотрите в себя и окрест себя и замечайте обходы и покушения врага, ищущего поглотить всякого ревнителя добра и чистоты. Первая уловка врага есть возмущение помыслов. Обычно он вначале всевает один только помысл, так, однако, чтобы он коснулся сердца и засел в нем. Как только успеет он в этом, тотчас около этого ничтожного, будто и не всегда худого помысла собирается целый облак побочных помыслов и затуманивает таким образом чистую дотоле и светлую атмосферу души. Этим приготовляет себе враг место и пространство для действия и скоро начинает действовать в том тумане, уязвляя душу страстными приражениями, которые оставляют в душе рану за раной. Эти раночки потом со всех сторон облегают душу и сливаются наконец в один болезненный струп страстного греховного настроения. Тут то же бывает, как если бы кто во тьме тонким острием иглы получал уязвления на теле – одно, другое, третье и так далее по всему телу. Каждое уязвление причиняет боль и оставляет язву, из которой образуется нагноение и струп, а там, струп за струпом, и все тело станет как одна язва и один струп.

Так замечайте: в добром состоянии мысли не мятутся, и тут врагу действовать нельзя, затем первое у него дело – возмутить помыслы. Возмущает же он их посредством одного, которого избирает коноводом, судя по характеру и занятиям человека. Как только успеет он засадить такой помысл в сердце, тотчас поднимается буря помышлений; внутренний мир и тишина исчезают. Тут-то подседает враг к сердцу и начинает понемногу возбуждать в нем страстные движения. Это уже второй шаг! Вот и смотри! Заметишь это, остановись, не иди дальше; ибо что дальше – уже очень худо. Смятение помышлений, может быть, и не успеешь заметить, потому что мы бываем поневоле многим заняты; но движение страсти как не заметить, особенно когда еще цело намерение не поддаваться ей. Если и это для кого затруднительно, укажу более осязательный признак. Замечай: коль скоро вследствие увлечения одним помыслом, а потом смятения многими произойдет охлаждение сердца, знай, что в сердце пошли уже уязвления и струпы, хотя они не совсем еще заметны. Охлаждение сердца к богоугождению есть большая половина пути к падению – а иные говорят, что оно есть верное падение.

После этого, сами видите, в чем с нашей стороны дело: не допускай первого увлекательного помысла до сердца и не сочетавайся с ним. Отвергнешь первый помысл – разоришь все козни врага и пресечешь ему всякую возможность действовать на тебя и искушать тебя. Отсюда вот какой закон спасения: пришел искусительный помысл, прогони его; опять пришел, опять прогони; пришел другой и третий, и эти гони. Так всякий искусительный помысл гони и отвергай с гневом и досадой на него. И будешь совершенно свободен от падений. Враг все будет искушать, будет злиться на тебя; но если не перестанешь так действовать, ничего он не сделает тебе. Напротив, если поддаешься первому его влечению, уж он сумеет свернуть тебе голову. Праматерь наша, если б сразу отогнала змия-искусителя, не пала бы. А то – завела с ним речь… дальше и дальше… запуталась в сети врага и пала. Таково же и всякое падение!

Рассказывают об одном великом подвижнике из древних. Жил он в пустыне, один, и до такого дошел совершенства, что Ангел в пищу ему приносил каждый вечер по одному белому хлебу. Враг всеял ему помысл, будто он так уже совершенен, что ему нечего бояться падений и потому слишком строго смотреть за собой. Не поостерегся старец и позволил своему сердцу сочетаться с сим помыслом. Но как только сочетался, начали волноваться его помыслы, начали лезть в голову разные воспоминания лиц, вещей и дел людских; на первый день не так много, потому что он еще отгонял их, – достаточно, однако, для того, чтобы омрачить его душу. Отчего, став вечером на молитву, он совершил ее уже не с таким миром и не с таким устремлением сердца к Богу, как прежде. Хоть за это хлеб на трапезе своей нашел он уже не белый, а черный и черствый, и был поражен тем, вкусил, однако, не доискиваясь причины и в обычное время лег спать. Тут-то враг налег на него всей тяжестью своего мрака. Шум от мыслей в голове был такой, как шум от мельничных колес; и движения в теле были, какие и не помнит он, когда случались. И вставал, и ходил, и сидел – ничто не помогало. Так промаялся целую ночь. На другой день душа как разбитая; молитвенное правило совершено неохотно и без усердия; к богомыслию не было расположения; небо и небесное закрылись в сознании; мирские же помыслы неотвязно теснились в голове и вызывали разные движения и сочувствия сердца. Старец сам не понимал, что с ним делалось, и оставался все в том же положении до вечера. Зато вечером нашел он на столе уже не хлеб, а иссохшие куски черного хлеба. Ужаснулся, воздохнул; но таким же смущенным лег в постель. Ночь сия была еще мрачнее первой; и день потом – еще смятеннее и расстроеннее. Правило молитвенное совершалось кое-как, без всякого внимания; мысли были заняты совсем не тем, что читал язык. На трапезе нашел он уже только крохи, перемешанные с сором и пылью. Затем ночь – еще ужаснее и смятеннее первых. Кончилось тем, что старец оставил пустыню и устремился в мир.

Видите, какой малостью началось и до чего дошло! Господь не допустил сего старца до конечного падения и устроил ему вразумление, раскаяние и возвращение на прежнее место, как и возвращение блудного сына к отцу. Но этим себя никто из падающих не обнадеживай, а на одно смотри, как зачинались их падения, и попекись предотвратить сие зачало. Их, как и многих других, возвратил Господь опять на добрый путь; а тебя, может быть, предаст в руки твоего падения, не по гневу, а по невозможности пособить тебе, потому что крепко разобьешься. А это ведь – увы! И горе! – Каких не дай, Господи, испытать никому. Все это я веду к тому, чтобы внушить вам, что с греховными помыслами, могущими привести ко греху, как бы ни были они на первый раз незначительны, лучше не иметь никакого соглашения, а сразу отражать их и прогонять; и если уже мало-мало успели они опутать, поспешить разорвать союз с ними без жаления. Уж куда нам пускаться в это море. Праматерь чистая была, а враг тотчас сбил ее с пути; и старец какой был совершенный, а враг в три дня совсем разбил его. Отчего это? Оттого, что не поостереглись на первом шагу. Прогони они врага в первом его приражении, ничего бы не было из того, что они испытали. Так всегда было и будет. Так и между нами бывает. Не увлекайся благовидностями и не слушай врага. Заповеди знаешь? Их и держись и ими измеряй шаги свои; все же другое прочь гони, и безопасен будешь от падений. Кто призирает на заповеди, не постыдится (см.: Пс 118, 6). И юнейший исправляет путь свой, когда хранит их (см.: Пс 118, 9). Кто в сердце своем скроет словеса заповедей, тот не согрешит (см.: Пс 118, 11). Пусть князи тьмы замышляют ему пагубу, он не боится, ибо погрузился во свидения и оправдания Божии (см.: Пс 118, 2). Кто заповеди взыщет, тот ходит в широте: не запутаешь его (см.: Пс 118, 45). Пусть искушения приражаются, но он вспомнит о свидениях и возвратит ноги свои на пути правые (см.: Пс 118, 59). Он готов встретить их и не смущается, ибо навык хранить заповеди (см.: Пс 118, 60). Узы грешных помышлений легко разрывает он, потому что никогда не забывает закона Божия (см.: Пс 118, 61). Нападки гордых врагов умножаются, он же всем сердцем лежит только к заповедям Божиим (см.: Пс 118, 69). Иногда и сердце его усыряется как млеко, но он отрезвляет его поучением в законе Господни (см.: Пс 118, 70). Враги поджидают, как бы погубить его, а он заповедию умудряется перехитрить их (см.: Пс 118, 95 и 98). Пусть много стужающих ему, но как он неправду возненавидел, закон же возлюбил, то мир мног осеняет его и нет ему соблазна (см.: Пс 118, 157 и 165).

Так вначале предложил я вам слово апостола: Трезвитесь и бодрствуйте. Теперь же, в конце, если кто спросит: «Как же быть, когда смущает враг?» – прибавлю: «Светильник ногам и свет стезям вашим да будет закон Божий, и никакие смущения не повредят вам». Аминь.

1 января 1865 г.

7. В Неделю мясопустную
(Мф 25, 1–46)

Ныне Святая Церковь напоминает нам о Страшном Суде. Уже посылала она нас учиться у мытаря смиренному вопиянию: «Боже, милостив буди мне грешному!» Уже внушала она нам не предаваться падению, а вслед блудного сына, восстав, идти к милосердому Отцу и умолять Его – нас, недостойных именоваться сынами Его, принять хоть как наемников. Но еще боится она, как бы кто по невниманию не пропустил тех уроков и по ожесточению сердца не остался коснеть в грехах. Потому ныне, живописуя картину Страшного Суда, она еще громче говорит: «Покайтесь. Если не покаетесь, все погибнете. Вот, Бог уставил день, который придет, как тать в нощи, когда приведет Он во свет тайная тьмы, откроет советы сердечные и воздаст каждому по делам его. Грешникам тогда не будет никакой пощады. Внидут в радость Господа только одни праведные и те, кто, подвергшись несчастью впасть в грехи, принесли потом искреннее покаяние и исправили жизнь свою. Итак, помышляя о дне том страшном, перестаньте грешить, покайтесь и восприимите твердое намерение ходить неуклонно в заповедях Божиих».

И действительно, ни одна истина не сильна так умягчить нераскаянное сердце, как истина о Страшном Суде Божием. Знает это враг и всячески ухищряется поставлять нас в такое состояние, что мы или совсем не помышляем о сем Суде, или, если когда и помышляем, то поверхностно, не проводя сего помышления до сердца и не давая ему произвести там полного своего действия. Если бы и память Суда не отходила от нас и сила его принимаема была всем сердцем нашим, – не было бы грешников или были бы грешники только случайные, нечаянные, минутные, тотчас по нечаянном падении восстающие. Но вот, не входим мы в намерения Божии, потому и грешим, и коснеем нераскаянностью во грехах.

Приидите же, братие, перехитрим омрачающего нас врага и отныне положим: и помнить непрестанно о Суде и сердцем воспринимать всю силу его и весь страх его.

Нарисуем в уме нашем картину Суда Страшного и будем носить ее непрестанно. Как в обычной нашей жизни видим мы над собой небо с солнцем и другими светилами и разные твари вокруг себя, подобно сему устроимся и в духе. На небе будем созерцать Господа Судию со тьмами Ангелов, а вокруг себя всех сынов человеческих от начала мира до конца, предстоящих Ему в страхе и трепете. Тут же река огненная и книги разогнутые. Суд готов! Таким помышлением наполним ум свой и не будем отступать от него вниманием. Восстав с одра, будем внушать душе своей: «День он страшный помышляющи, побди, душа!» – и отходя ко сну будем говорить себе: «Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит! Суда Твоего, Господи, боюся и муки безконечныя…» И во все часы дня почасту будем повторять: «Господи, избави мя вечных мук, червия же злаго и тартара!» Ведь помним ли мы или не помним о Суде, – Суда сего не миновать. Но если будем помнить, то можем миновать грозных его определений. Сие помышление научит нас удаляться того, что делает Страшным Суд, и страх Суда избавит нас от страшного осуждения.

Только да не будет в нас праздным сие помышление; углубим его и восприимем сердцем – и Суд, и осуждение, и решение Суда.

Ныне есть ли кто, кто бы верно судил о себе и был верно судим другими? Самолюбие скрывает нас от себя и своего суда совестного; тело и пристойная внешность укрывают нас от проницательности лиц, окружающих нас. По богозабвению и не говоря как бы говорим мы в себе: «Не видит Бог!» Не то будет там: и себе будем мы все открыты, и другие будут видеть нас, каковы мы в словах, делах и помышлениях. Каждый, видя себя, будет сознавать, что он видим всеми и проницается светлейшими паче солнца очами Божиими. Это сознание всеобщности видения грехов своей тяжестью подавит грешника и соделает то, что ему легче было бы, если б горы пали и покрыли его, нежели как стоять так, составляя открытую цель для взоров и небесных, и земных.

Ныне мы изобретательны на снисхождения и разными способами извиняем себя и пред собою, и пред другими, и пред Богом. Тогда не будет места никаким оправданиям. И наша совесть будет говорить нам: зачем ты так делал? И в глазах других будем мы читать: что ты это наделал? И от Господа будет печатлеться в сердце укор: так ли тебе следовало делать? Эти осуждения и укоры со всех сторон будут тесниться в душу, проницать и поражать ее; а оправдаться нечем и укрыться некуда. Эта новая тяжесть – тяжесть всеобщего осуждения безоправдательного – еще нестерпимее будет тяготить грешника безотрадного.

Ныне нередко проволока следственных дел облегчает участь преступника и манит надеждой оправдаться. Там этого не будет. Все свершится во мгновение ока: и Суд без следствий, и осуждение без справок с законами, и возражений не будет. По мановению Божию отделятся праведники от грешников, как овцы от козлищ, и все смолкнут, ничего не имея сказать против этого Суда и осуждения. Ждется последнее поражение грешнику – решение; и се, слышится: Приидите, благословенные… Идите от меня, проклятые, в огонь!.. Решение невозвратное и неизменяемое, запечатлевающее участь каждого на вечные веки. Вечные веки будет звучать в ушах грешника осужденного: «Отойди, проклятый!» Как вечные веки будет ублажать праведника сладкое слово: «Прииди, благословенный!» Эта тяжесть отвержения есть самая нестерпимая тяжесть, которая будет тяготеть над нераскаянными грешниками.

Вот что будет! И вот что ныне хочет впечатлеть в сердце наше Святая Церковь! Восприимем же чувством эту безотрадность состояния грешника в последний день – безотрадность, в которую поставят его тогдашний Суд, осуждение и решение; восприимем и позаботимся избежать ее. Никому не миновать Суда. Все будет так, как написано. Небо и земля прейдут, а слово Божие о том, что они прейдут и потом будет Суд, не прейдет. Враги разве мы себе? Не враги. Так поспешим избежать беды, туги и отчаяния, какими грозит нам последний день. Как избежать? Или праведностию, или милостивым оправданием. Если не имеешь праведности, за которую мог бы ты стать с теми, кто одесную Судии, то поревнуй заранее оправдать себя пред Богом, омывшись в слезах покаяния и очистившись подвигами самоотвержения, – и будешь принят в число их по оправдывающей милости, если не по правде.

Се, уже начинается благоприятное к тому время! Уже приблизилось преддверие поста. Сокращение удовлетворения потребностей плоти затем учреждено, чтобы дать больше простора действиям духа. Приготовляйтесь же! А того, чем испорчена предлежащая неделя, – злых обычаев мира, – убегайте, сколько это возможно по условным отношениям вашим и немощам характеров ваших, чтоб достаточно подготовленными вступить нам в поприще поста и говения, очиститься, установиться в чистоте и утвердить за собой возможность очищенными предстать и страшному Престолу Судии всех – Бога. Аминь.

26 февраля 1861 г.

8. В ту же неделю

Итак, приидет Судия. Все явимся пред судилищем Его, да восприимет кийждо, яже с телом содела, или блага или зла. Что будет тогда, братия, с нами? Что именно с каждым из нас будет тогда?! Теперь же перенесемся туда мысленно и предложим совести нашей заранее определить то.

Зрите! – Се пред нами, лицом к лицу, Судия праведный и нелицеприятный. Вокруг вся тварь разумная – и небесная, и земная. В нас самих все дела наши, ясно видные: на челе нашем, на очах и устах, на каждом члене и чувстве, служившем орудием для них; и мы сами в себе все будем видеть; и другие в нас все будут видеть; и око Божие будет проницать нас. Укрыться некуда. – Общий всех суд оправдает или осудит нас. Сему суду будет вторить и наш собственный суд; а тот и другой запечатлеются Судом Божиим, который и останется вечно неизменным и решит участь нашу навсегда.

Так как же думаете? Что услышит ухо наше в тот час – утешительное ли: Прииди, благословенный — или безотрадное: Иди от Меня, проклятый?

Ах, братие! Восприимем в чувство сию решительную минуту и заранее подумаем о том, как нам быть? Минуты той не миновать и решения того не отменить! Войдемте же в совесть свою и спросим ее, что именно чает она услышать: иди от меня или прииди? Совесть не станет льстить, если искренно захотим услышать прямой голос ее и не будем сбивать ее пустым самооправданием. Вот и око Божие определительно видит, что мы такое в час сей и чего стоим: осуждения или оправдания, и Свое свидетельство влагает в ухо внутреннему свидетелю дел наших в их отношении к Богу и вечному закону Его! Какое же предрешение дает нам о нас сей внутренний свидетель дел наших?

Всяко скажете: кто чист? Но ведь о том и дело, чтобы мы сознали себя нечистыми и поревновали очиститься. Ибо если б в минуту сию, когда совесть признает нас нечистыми, мы стояли на Суде и из себя, и от других, и от Господа слышали такой приговор о себе, что было бы с нами? Вот приходят исполнители судорешений, связывают и ввергают в тьму кромешную, где плач и скрежет зубов! Так точно это и будет, если отселе не озаботимся изменить готовящееся нам грозное определение на определение благоволительное.

Не спрашивайте, как это сделать. Ибо кто того не знает? Покайся и впредь не греши — вот и вся тайна подготовления оправдательного решения на Страшном Суде!

Покайся! Велико ли и трудно ли это? Все дело покаяния в двух словах: Согрешил, не буду! Какой труд сказать это? А между тем какая великая сила сокрыта в кратком слове сем! Хотя бы молча кто, в сердце только своем, чувством своим внутренним изрек: Согрешил, не буду! – внутреннее слово сие пронесется по всему небу и там произведет всеобщую радость. «О едином грешнике кающемся радуются все Ангелы», – говорит Господь. Радуются, но чего ради? Это они радуются за ту неизреченную радость, какой обрадован будет грешник, покаявшийся в день Суда. Ту тесноту, то горе, ту беду, которые ожидают грешника на Суде, совершенно отстраняет это небольшое покаянное слово: Согрешил, не буду!

Грех печатлеется в естестве нашем, отпечатлевается во всем окружающем нас и записывается в книге живота. Во всех сих местах он будет виден в день Суда и, отражаясь на нас, будет привлекать осуждение нам. Но покаянный и сокрушенный вздох: Согрешил, не буду! – изглаждает его отвсюду, так что нигде ни единого следа его не останется в обличение нас. Как черное платье моют, колотят, полощут и тем убеляют его, так что никакой черты прежней черноты не остается в нем, так слезы покаянного сокрушения и исповедь убеляют естество наше, повсюду стирают следы греха, изглаждают из самой книги Суда, так что на Суде самый большой грешник, ради покаяния, явится безгрешным и никакого нигде не найдется основания к его осуждению, потому что покаяние все их истребляет.

Грехи, оставаясь в нас неочищенными чрез покаяние, отсюда еще готовят нам карательное определение на Суде. Покаяние же, изглаждая грехи, отсюда еще отменяет это определение. Такова сила покаяния. Бог посылал пророка к ниневитянам с угрозой, что еще три дня – и Ниневия прекратится, но ниневитяне покаялись, и определение Божие было отменено. Царю Езекии другой пророк принес определение Божие о часе смертном, но царь, вздохнув со слезами, помолился, и еще дано было ему время на покаяние. Видите, как покаяние и слезное обращение к Богу изменяли состоявшееся уже Божие определение. Так и то определение, которое готовят нам на Страшном Суде грехи наши и которое уже предрешено по тому состоянию, в котором мы теперь находимся, совершенно отменит слезное покаяние и исповедание наших грехов. Точно, отменит определение; но ведь если мы не изменим себя, оно останется неизменным, хотя не пришло время быть ему таковым. Наше закоснение во грехе затверждает Божие определение, а покаяние испаряет его и уничтожает. Поспешим же к сему спасительному покаянию, пока еще есть время!

Пока есть время; время сие кончится с концом нашей жизни. А кто скажет, когда сей конец? Вот и надобно сейчас же приступить к покаянию. Затем и открыл нам Господь тайну Суда, чтобы, слыша об осуждаемых на нем, всякий посмотрел на себя, себя пожалел и покаянием поспешил спасти себя от вечной погибели. Желательно разве Господу осудить нас? Если бы было желательно, не пришел бы Он на землю и не стал нашего ради спасения терпеть страдания и смерть. Но как нельзя не быть Суду, то вот Он и возвестил о нем наперед, говоря как бы нам: смотрите, вот что будет! И вот что надо вам сделать, чтобы избежать предстоящей там беды! Говорит Господь о Суде, чтобы никто не подпадал на нем осуждению. Как добрый судия наперед извещает жителей, что идет к ним разбирать дела, чтобы они приготовились к ответам и не запутались, так и нас известил Господь о Суде, чтобы наперед знали, что там будет, и так приготовились, чтобы устоять в ответах. А как устоять? Тогда и вопросов никаких не будет, если здесь, на исповеди, на все вопросы, которые касаются действительных грехов наших, мы изъявим чистосердечное признание и раскаяние, от души говоря: Согрешил, не буду!

Войдемте же, братие, в сии благие намерения Божии о нас. Напишем картину Суда в памяти нашей и будем под нею ходить, как под какой сенью. Она научит нас, как избежать осуждения на сем Суде. Святые отцы, ревновавшие о христианском совершенстве, так глубоко внедряли в ум свой память о Суде, что неотлучно пребывали с ней, что бы ни делали. И на молитву не иначе становились они, как мысленно установив себя на Страшном Суде, пред лицем Господа Судии, готового произнести окончательный о них приговор; и, сознавая себя в сем положении, немолчно вопияли: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Пробудясь от сна, они пели: «Се, Жених грядет!» Отходя ко сну, взывали: «Суда Твоего, Господи, боюся и муки безконечныя!» И во всякий час дня, при всяком даже деле, поминутно встречаясь с картиной Суда, в уме носимой, они усугубляли свой вопль ко Господу: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Через это стяжали они сердце сокрушенное и смиренное, которое не уничижится. Непрестанные слезы умиления измыли душу их от всякой нечистоты и явили их чистыми и совершенными пред милосердым, спасения желающим Господом.

Пойдемте и мы теперь тем же путем памятования о Страшном Суде! Оно породит сокрушение, умиление и слезы, которые угасят огонь, уготованный нам нашими грехами, если останутся неоплаканными. Аминь.

2 февраля 1864 г.