Текст книги "Заклятие. Истории о магах"

Марцун не заметил, был ли в тронном зале отец Агор, но очень надеялся, что был.

Снизу от внешних дверей уже бежала стража. Эти были при оружии и готовы к бою, но их было всего двое. Вухур отпустил сползших на пол девушек и ревущим смерчем налетел на дружинников. Теперь становилось понятно, почему не вернулись посланные против вухуров отряды и каков был их конец. Бердыши ударили в пустоту, а сами воины упали, заливаясь кровью. Одним ударом вухур выбил ворота терема, ведущие во внутренний двор.

– Куда теперь?

– В подвал!

Вухур вернулся в дворцовые сени и вслед за Марцуном спустился в подвал по каменным на этот раз ступеням.

Вухур видел в темноте ничуть не хуже, чем при солнце, да и Марцун умел обходиться без света, но все же взял чадящий при входе факел.

Деревянная дверь покорно открылась перед ними. В темной каморке за решеткой, сжавшись в комок, лежала девочка. Вухур бросился к ней, и впервые его мощь встретила неодолимую преграду. Кованая сталь выдержала напор.

– Пусти, – велел Марцун.

Он отжал защелку и сдвинул тяжелый засов. Вухур подхватил девочку на руки. Глухое человеческое ухо ничего бы не разобрало в его ворчании, но Марцун слышал отлично:

– Доченька… игрунька моя, любимушка… Ты думала, я тебя бросил? Видишь, я пришел за тобой и никому-никому тебя не отдам.

Вухурка жмурилась и терлась личиком о папино плечо.

– Еще остальных надо выпустить, – напомнил Марцун.

Вторую клетку отворили мигом, и оттуда появился рыбоед. Мгновение великаны стояли друг напротив друга, потом Дзз-э опустился на колени.

– Я виноват. Казни, но прошу пощадить брата.

– Сегодня день свободы, а не казни. Вставай и пошли. Время нас помирит.

Из последней клетки вышел леснак со своей невестой, прекрасной, как только счастливые невесты бывают. Пышные волосы ниспадали ей на лоб, и сквозь локоны сияли золотые глаза, не таящие никакой угрозы.

Девушки, оставленные в парадных сенях терема, так никуда и не двинулись. Зорика бессильно сидела у стены, служанка хлопотала вокруг.

– Ты-то кто такая? – спросил Марцун.

– Манька, горничная девка, – ответила та. – Мне велено Зорику оберегать. Но я и без того ее не брошу.

– Тогда вставайте и бегом вместе с нами. Слышите гудеж? Это напасть вырвалась. С минуты на минуту терем повалится.

Повторять не пришлось. Девушки встали и сначала пошли, неуверенно переступая ослабевшими ногами, потом побежали все решительней и быстрей.

На широком дворе уже никого не было. Гридни и отроки, дружинники и слуги, горничные и сенные девки – все, кто избежал отравления привадой, спешно покинули обреченный дворец.

На улочках посада тоже никого не оставалось, но все же слуха коснулся голос, заунывно выводящий:

Тетеньки, дяденьки,

Я прошу вашей жалости!..

Марцун метнулся на голос.

– Ты что здесь делаешь? Тебе было велено бежать отседова!

– Куда? – безнадежно спросил мальчишка. – Некуда мне бежать.

– Хоть с нами вместе, только поскорей. Будешь впустую хныкать – скопом пропадем!

Беглецы, все десятеро, торопились, что есть силы в ногах. Сзади слышался гул и долгий треск – напасть пережевывала терем, стены которого дрожали, но еще не рухнули окончательно. Башенка, где горемычничала Зорика, возвышалась над белесым холмом напасти и ходила ходуном, словно кто-то раскачивал ее снизу. Разливы напасти, напоминавшие круто сваренный овсяный кисель, растекались повсюду, равно пожирая лачуги бедноты и усадьбы лучших людей. Никакие заборы и заплоты не могли ее остановить, оставалось только бежать.

Дома постепенно расступались, садики сменились выпасами, под ногами запылил изъезженный тракт, по которому, настегивая лошадей, спасались мещане княжьего города.

* * *

Преподобный Мантир, бывший монах и бывший отшельник, сидел, как пес на цепи. Когда цепь оказалась ослаблена, магические способности вернулись к нему, но это не помогло бы снять цепь, даже будь они стократ сильнее. Всякому могуществу положены пределы, иной раз до смешного ничтожные. Цепь накинули леснак и рыбоед, и только такая же пара сможет ее снять. Магия тут ни при чем.

Дурень Агор изловил где-то обоих недочеловеков, заставил служить себе, а потом запер их на потеху, словно хищников в зверинец. Оно и к лучшему, не придется искать новых дикарей. Те, кто набросил цепь, ее же и снимут. Не сейчас, конечно, немного погодя. Тому, кто ждал сорок лет, не докучно прождать еще чуток. Недолюдкам нужно обещать свободу и любую награду, какую они пожелают. Разумеется, они потребуют голову обманщика Агора, и они ее получат. Дикарей вообще лучше не обманывать, тогда с ними можно иметь дело.

Снизу смутно доносился какой-то шум. Что происходит – не разобрать, а колдовать по мелочам, чтобы удовлетворить праздное любопытство, сейчас не следует.

Хлопнула потайная дверь, занавесь отлетела в сторону. В зал быстро вошел отец Агор. Не взглянув на Мантира, он хотел сбежать вниз по лесенке, ведущей во внутренний двор.

– Па-а-стой!.. – пропел Мантир, разом остановив врага. – Далеко собрался?

– Пусти! – кажется, Агор даже не удивился, что к Мантиру вернулись былые способности. – Мне некогда.

– Зато у меня времени пропасть. Мы с тобой не договорили когда-то, тебе вечно было некогда. Нехорошо духовному лицу так мельтешить.

– Я сейчас позову слуг, и тебя попросту придушат. Лучше пусти по-хорошему.

– Зови. Только берегись, как бы они тебя не придушили. Я сижу на цепи, но я сильнее.

– Дьявол! Как тебя угораздило ослабить цепь?

– Это вышло случайно, хотя очень кстати. Но по большому счету на мои планы ослабление цепи не повлияло. Зато я могу закончить тот давний разговор. Помнится, ты соврал, будто рассказываешь мне о напасти и чистых сердцах, чтобы не сомневаться, осведомлен ли я в столичных делах. Врал не для меня, а для того, кто подслушивал. Так вот, должен тебя огорчить: я знаю все, даже то, о чем ты умолчал. Да, напасть могут остановить пять чистых сердец, съеденных князем. Важны сердца, а князь – это просто челюсть, в которую ты вставил зубы. Сожрав живые сердца, князь сможет остановить напасть. Все так и есть. Всякая ложь почти нацело состоит из правды. Точно так же обстоит дело с тобой. Все, что ты рассказал, – правда, но ты умолчал об одном: хилый князь не сможет удержать ту мощь, что достанется ему. Скорей всего, он просто помрет через полчаса, и ты торжественно его похоронишь. Но сила пяти сердец не пропадет. Ты собираешься захапать ее. Если бы князь помер прежде, чем ты нашел пятерых, тебе пришлось бы жрать сердца самому, а это опасно. Раз вкусивший подобное яство уже не смог бы от него отказаться. А народ прощает власти все, кроме прямого людоедства. А ну как тебя снесли бы со всей твоей наеденной силой?

– Пусть бы попробовали, – проскрипел Агор, не оставляя попыток прорваться сквозь преграду, поставленную Мантиром.

– Вот ты и признался. Впрочем, я знал об этом с самого начала и успел принять меры. Мне не удалось сжечь тебя там, в лесу, – шутка с серебряной цепью изрядно меня огорошила. Но даже связанный, я заставил тебя действовать по-моему. Ты привез меня в столицу, и, когда князь не удержит силу пяти сердец, она достанется мне. А ты покуда постой и подумай, как бездарно ты проиграл. Когда я займу княжеский стол, я не буду сажать тебя на цепь, а уничтожу сразу. И только потом начну снимать цепь с себя. Это будет нелегко, но я знаю, как это сделать.

– Болван!.. – заорал отец Агор. – Недоумок, дубина стоеросовая! О какой мощи тебе возмечталось? Не будет никакой победы над напастью: князь погиб, жертвы, все пятеро, сбежали. Только я могу их остановить и все-таки уничтожить напасть. Пусти!

– Как сбежали? Пять минут назад двое из них были здесь и отправились вниз, прямиком в руки твоих слуг. Дуралей, даже такое простое дело ты не смог выполнить! И ты надеешься остановить бегущих? Это они вырвут твое сердце, если, конечно, оно у тебя есть…

– Пусти, тебе говорят!.. – закричал Агор, продолжая биться, словно огромная муха в столь же огромной паутине. – Напасть вот-вот доберется сюда!

– Я понял, – проскрипел преподобный Мантир. – Ты всего лишь хочешь сбежать куда-нибудь подальше, где напасть тебя не достанет: например, в мой скит. Вот почему ты оставил неразрушенным дом. Ты с самого начала опасался, что тебе придется бежать, и готовил путь к отступлению. Так вот: не выйдет, ты останешься здесь.

Тяжелые плахи пола вздыбились, меж ними показалось кипящее месиво напасти.

– Пусти-и!.. – завизжал Агор.

– Не-ет!

* * *

Беглецы, последними выбравшиеся из гибнущей столицы, спешили по дороге. Сзади хрустело, трещало и рушилось. Напасть, не щадя ни лачуг, ни теремов, разливалась по окрестностям. Чудилось, что никаких границ положено ей не будет и весь белый свет покроется мертвенно-серой пеленой.

Зорика, изнемогшая от бега, споткнулась и упала. Марцун принялся поднимать ее – и вдруг почувствовал, как отчаянно бьется девичье сердце.

– Стойте! – закричал он. – Мы можем остановить напасть! Нужны пять горячих сердец, а князь и его кровавые жертвы не стоят и плевка!

Он взял руку Зорики, но девушка гневно вырвалась, подбежала к вухуру и ухватилась за его широкую ладонь. Вухур опустил на дорогу дочь и протянул руку рыбоеду. Леснак на мгновение прижался лицом к волосам любимой и встал в ряд, сжав пальцы Зорики. Марцун пристроился с краю, и они пошли туда, откуда только что бежали.

Шли не оглядываясь – и не видели, как лесначка сжала мягкую ладошку вухурочки, у которой совсем недавно выпали молочные когти, с другой стороны встал Пшухх, так и не успевший пройти посвящение в рыбаки. Слева к вухурке подбежала горничная служка Маня, у которой даже премудрый Агор не разглядел чистого сердца. Последним прибился нищий побирушка, о котором вообще никто ничего не знал.

Теперь они шли в две шеренги, а где-то за их спинами останавливались телеги и возы, люди спрыгивали в пыль и, неразборчиво крича и размахивая руками, бежали навстречу вздымающейся напасти, которая остановилась и принялась отступать.

Дар любви

Что его убили, люди Челиса не поверят: народ опытный и знает, с кем имеет дело. Зато они уверены, что сбили противника с дороги. Собственно, так оно и есть: Грац не захотел серьезной драки со смертями и увечьями – и с дороги был сбит. Но это ничуть не помешает ему поспеть в город к сроку и вытряхнуть Челиса из штанов.

Убедившись, что погони нет, Грац остановился и прислушался. Простой человек своими слабыми ушами может разобрать разве что звук голосов, пение птиц по соседству и гул ветра в вершинах сосен. Маг способен видеть, слышать и обонять за десятки верст, ему доступны кровожадные мысли росомахи и бесшумное дыхание рыси, скрадывающей добычу, чародей знает, где противник устроил на него засаду и что булькает в котле у трактирщика, ожидающего под вечер усталых гостей. Но, ощупывая магией окружающий мир, колдун выдает сам себя, поскольку соперники слышат его волшбу и знают, где он и чем занимается.

Есть еще один способ слушать, доступный знахаркам, травницам и лучшим из следопытов. У этих людей нет собственной колдовской силы, но чужое волшебство они чувствуют. Им знакома магия скал, текучих и стоячих вод, хитрости мелкого лесного народа. Боевые маги относятся к такому чародейству с презрением, а зря, потому что, когда надо остаться незамеченным, лучше нет тихих умений бывалых людей.

Смазанные картины, смутные звуки и запахи, неявный вкус горячего хлеба, что достает из печи хозяйка, живущая в лесной деревушке…

Запах и вкус хлеба, самый желанный и манящий… но в деревеньку заходить не стоит: над домами серебристой паутиной мерцает облако волшбы. Скорей всего, там живет безобидная ведунья, которой досталась щепоть силы, но не исключено, что под паутинкой Челис прячет один из своих сюрпризов.

Деревню лучше обойти стороной, и если там впрямь знахарка, пользующая односельчан от почечуя и грыжи, то пусть она живет, не догадываясь, какие силы бродят за околицей.

Дорогу Грац выбрал самую прямую, хотя и самую неудобную. Топкое низовое болото, затем небольшой крюк, чтобы обойти лесную деревеньку – на этом пути его никто не ждет. Дальше хожеными тропами к пригородным селам, где привычно не обращают внимания на одинокого путника. В город он поспеет как раз к столетнему юбилею, в день, когда никто не может нападать ни на кого. Будь иначе, магические схватки разнесли бы город вместе с его источником. А пока источник закрыт, Челис со своей дружиной контролирует окрестности, стараясь сбить соперников на дальних подходах. Кое-кого он разгромил, Грац слышал отголоски сражений. Вот пусть и бьет дуралеев, дело полезное, а Грац появится под стенами, когда драки будут запрещены и ворота распахнуты.

Для волшебника пройти через топь не составляет никакого труда. Скользи над хлябью наподобие водомерки и радуйся жизни. Мага даже комары не кусают. Но если с легкостью чудесным образом перепорхнуть преграду, на той стороне уже будут ждать – и не случайный отряд, высланный на разведку, а серьезный противник, от которого так просто не отвяжешься.

Грац перевязал поудобнее котомку и, отмахиваясь от слепней, направился в сторону топи, которую предстояло переходить, как всякому пешему путнику.

Воздух гудел и звенел кровососами: слепни и мухи-жигалки облаком клубились над головой. Ближе к вечеру их должны сменить комары, что, впрочем, ничуть не лучше. Под ногами все ощутимее хлюпало, идти приходилось враскорячку, отставив в сторону палку с рогулькой на конце, чтобы не так проваливалась в ненадежную почву. Палка была самая обычная, выломанная здесь же, в лесу. С волшебными посохами маги ходят только в сказках и на подмостках театра.

С помощью магии топь можно преодолеть за час, опытный следопыт прошел бы гиблое место часов за шесть, а горожанин, даже самый тренированный, вовсе никуда бы не доспел, кроме как в илистую ямину, над которой после такового случая начнет мерцать ночами голубой огонек неприкаянной души.

Грац выбрался из болотного царства целым, хотя и потратил чуть не весь день. На первом же сухом пригорке устроился на ночевку, измученный, но счастливый, как любят говорить сказители. Завтрашний день он потратит на то, чтобы обойти деревеньку, мерцающую невнятным колдовством, а послезавтра окажется у городских ворот как раз к тому времени, когда наступит мир и уже никто не сможет ни на кого нападать. Интересно, кто-нибудь еще сумеет дойти к цели и предъявить права на источник?

Ночь выдалась не самая удачная. Казалось бы, комары – какая мелочь: щелчок пальцами, и они ринутся врассыпную. Но Грац знал, что его недруг непрерывно обводит окрестности магическим взором и легко заметит даже самый крохотный огонек волшебства. Грац одну за другой жег ароматические палочки, которые якобы отпугивают летающих вампирчиков, но, кажется, пахучий дым только привлекал кровососов.

Утром долго плескался в ручье – противника может насторожить не только запах колдовства, но и тухлая вонь низового болота. Изрядно замерз, но и посвежел тоже. Натянул мокрую выполосканную рубаху и отправился в путь.

Идти было легко и приятно: сосновый бор, земля пружинит под ногами, на полянах вызрела земляника, черника еще сизая, но много ее будет – не обобрать.

И в этом благословенном краю, где все дышало покоем и безопасностью, Грац налетел на человека. Если бы это был солдат, охотник, даже грибник – Грац учуял бы его издали. Таких выдает настороженное внимание, старательная оглядка. Девок, вышедших в лес, за версту слышно по ауканью, разговорам и пересмехам. А эта была одна, без подруг, кто только отпустил ее в лес одинешеньку. Она никого не высматривала, ничего не боялась – просто собирала землянику, сама почти не отличаясь от ягод, хвои и снующих повсюду муравьев. Заметить такую ягодницу невозможно, если, конечно, не знать, кого ищешь. Ходит она внаклоночку, тишком да молчком, складывает ягоду в берестяную набирку, а иную и в рот кинет.

В общем, сколько ни слушал Грац лесную тишину, а девушку прозевал, она его первой заметила.

Громкое «Ой!» разрушило безлюдную идиллию. Грац разом увидел девушку, пока еще не испуганную, а скорей удивленную, и как холодом его продрало, что он так бездарно себя обнаружил. А что делать? Не убивать же ее теперь…

Должно быть, девушка тоже умела слушать тишину и понимать несказанное, потому что едва мелькнуло на задворках сознания нелепое слово «убивать», как девушка побледнела и попятилась, прикрываясь берестянкой.

– Осторожнее! – крикнул Грац, но неловкий окрик только ухудшил дело. Будь ты в лесу хоть трижды свой, а взадпятки ходить не след, так только лешему можно. Нога провалилась в какую-то рытвину или нору, и девчонка упала, ойкнув на этот раз не от испуга или неожиданности, а от боли.

– Да что ж ты так! – в новом выкрике не было и намека на угрозу, так что девчонка не испугалась, даже когда Грац, оказавшись рядом, начал ощупывать пострадавшую ногу. Пальцы волшебника сродни пальцам врача, это немедленно чувствует всякий и не пытается биться, причиняя себе вред.

– Легко отделалась. Кость цела, вывиха нет, а это через пару дней пройдет, как новенькая будешь.

– К вечеру пройдет. Наша ушибы всякие мигом вылечивает.

– Это травница ваша?

– Да не Ваша, а Наша! Зовут ее так: баба Наша. Лекарка она, каких поискать.

– А ты у нее в ученицах?

– У нее полдеревни в ученицах. Которые девки при родителях живут, они – как захотят, а подкидыши – все до одной.

– И много у вас в деревне подкидышей бывает?

– Так это не в деревне!.. Наша в город ходит и из приюта девочек забирает, все одно они там мрут, что мухи по осени. А у Наши еще ни одна не померла.

– Мальчиков чего же не берет?

– Так она не умеет с мальчишками возиться. Мальчишки знаете какие?

– Да уж знаю, приходилось встречаться. Но сейчас давай подумаем о тебе. Идти сможешь?

– Маленько смогу.

– Тогда так… Держи палку… цепляйся мне за плечо и медленненько вставай. Далеко до твоей деревни?

– Туточки она. На здоровых ногах духом бы домчали. А так час кандыбать придется. Но все равно я удачно кувырнулась: ягодки ни одной не просыпала. А ногу Наша выправит, у нее это быстро.

– Тебя-то как зовут? – спросил Грац, стараясь приноровить шаг к судорожным переступам пострадавшей. Теплый бок девушки касался его бока, и это волновало Граца. Очень некстати волновало, потому что сейчас все мысли должны быть сосредоточены на предстоящей борьбе за источник. Раз в сто лет фонтан, исправно поивший жителей города, превращался в источник магической силы, и чародей, первым коснувшийся воды, обретал невиданную мощь. Рассказывали, что, если первым оказывался рядовой человек или волшебник из тех, кто поплоше, – он сгорал, едва обмочив пальцы. Откуда взялся такой анекдот, никто не мог сказать: летописи источника насчитывали две тысячи лет и поименно называли всех счастливчиков; сгоревших среди них не было. Зато в хрониках подробно описывались попытки колдунов и владык всех мастей заранее захватить источник, скрыв его от мира. Вокруг фонтана строились стены и базилики, выставлялась бессонная стража, но ничего хорошего из этого не получалось… хорошего для тех, кто пытался захапать источник силы в личное свое владение.

За две тысячи лет родилось предание, императив, диктующий, что можно и чего нельзя делать возле источника. В течение всех ста лет по всему городу были запрещены магические поединки. Явившийся колдун должен был жить частной жизнью и никому своими волхованиями не вредить. Дуэлянтам и малефикам источник мстил жестоко, напрочь лишая их волшебных умений. Постепенно добрая традиция выбирать для сражений пустынные места распространилась и на прочие города, так что истории о том, как бились чародеи с волхвами, оставляя от поселений дымящиеся развалины, отошли в предание. Зато можно было, засев в городе, выставить на дальних подходах обученные заставы и не пускать соперников не только к источнику, но и в город вообще. Кто первый в городе обоснуется, тот и король на горе. Жаль, что от долгого неупотребления сила волшебника гаснет, так что если бы Грац, не устраивая магических драк, сумел бы в город проникнуть, то он и впрямь в нужный день легко бы вытряхнул Челиса из штанов – ведь Челис караулит источник с лишком двадцать лет и изрядно ослабел за это время. Ничего не скажешь, сила и слабость всегда идут рука об руку – примерно так же, как Грац со своей спутницей.

Они прошли уже изрядное расстояние, когда девушка неожиданно ответила:

– Даной меня зовут.

Грац искоса глянул на профиль девушки. «Эх, Дана, Дана, кому-то ты будешь дана?» Девчонка была хороша настоящей живой красотой, что затмевает ухищрения куаферов и модисток. Не было в ней ни малейшего признака жеманства, что сплошь и рядом встречается даже у деревенских девушек. Лицо сосредоточенное, прядка русых волос выбилась из-под платка. На верхней губе выступили бисеринки пота. Еще бы: на ногу, поди, и не ступить. Но терпит, не жалуется. Взять бы ее сейчас на руки, взлететь к небу и в три минуты доставить к бабке: «Лечи, раз умеешь!» Но с мечтой об источнике тогда придется распрощаться. Челис немедленно услышит отзвук волшбы, и через пару минут здесь уже будут его головорезы. Сам Грац, конечно, отобьется, хотя и к городу выйти не получится, а деревеньку городские вояки спалят, тут можно и к бабке Наше не ходить.

– Очень больно, Дана?

– Больно, – Дана виновато улыбнулась. – Но мы уже пришли. Вон избы видать…

Меньше всего Грацу хотелось показываться на глаза бабке Наше. Слабосильная старуха не сможет причинить ему никакого вреда, но, даже того не желая, она выдаст гостя Челису. Знахарка не сумеет скрыть свои мысли – ее малых сил недостанет на такое, – и Челис услышит и все поймет.

– Знаешь, – сказал Грац, – мне нельзя в деревню. Ты не обижайся, но одна дойти сумеешь?

– Конечно, дойду. И обижаться не стану – что же я, дурней кошки? Я сразу поняла, что ты из города бежишь. Там сейчас нельзя быть тому, в ком знахарский дар таится. Большие колдуны соперников боятся и всех бьют, кто под руку попадется. А у тебя пальцы лекарские, я это сразу почувствовала, как ты больного места коснулся. Наша тебя похитрей будет, но и тебе в городе опасно.

Грац чуть не рассмеялся. Вот оно как: из боевых магов попал в знахари. Попроще, чем бабка Наша, но тоже подходяще.

– Мы вот что сделаем, – решительно произнесла Дана, и Грацу как теплой волной прошлось от этого «мы». – Ты в сенном сарае спрячешься – вот в этом, там никто искать не станет, – а я сначала к Наше, а потом живой ногой к тебе. Поесть притащу, а то ты, поди, в лесу оголодавши.

– Куда ты «живой ногой»? Нога у тебя больная, да еще и натруженная. На нее тебе неделю ступить нельзя будет.

– Наша вылечит. Знаешь, как она говорит: «К вечеру козой скакать станешь».

Столько было убежденности в этих словах, что Грац поверил: вылечит. Только представить Дану прыгающей на манер козы никак не удавалось.

Сенокос не закончен, но сарай уже под завязку набит благоуханным сеном. В ближайшие недели сюда и впрямь никто не сунется. Грац устроился поудобнее, через щель в дощатой стене наблюдая, как Дана, опираясь на палку, уходит к деревне.

По совести говоря, сейчас следовало бы скоренько уйти, засветло пробраться мимо деревни, чтобы к утру быть у городских ворот, которые в эту пору и на ночь не запираются. Но как раз по совести-то уйти и не удавалось. Представил, как Дана возвращается с корзинкой какой-нибудь снеди, а Граца нет, – и на душе стало тоскливо.

Сидел, утешаясь мыслью, что в таком раздрае чувств в поход лучше не выходить: заметят, догадаются и переймут. А время… если ночью поторопиться, можно успеть. К тому же и есть хочется не на шутку: скоро третьи сутки пойдут, как голодным приходится брести.

Грац усмехнулся: и что для тебя важнее – Дану не огорчить или чтобы она блинков масляных приволокла?

Дана объявилась часа через два – срок явно недостаточный, чтобы вылечить больную ногу. Хотя и козой она не прыгала: просто шла по тропке легко и быстро, как ходят красивые девушки, не испорченные городским воспитанием.

– Уф, а я боялась, что ты уйдешь. Прямо хоть бегом беги. На-ко, вот пирожки с зеленым луком, в эту пору лучше нет. Девчонки пекли, а я у них похозяйничала.

– Шума девчонки не поднимут?

– Я сказала, что Наша велела взять.

– А Наша не заругает?

– Нет. Я спросила: можно взять? – и она сказала: «Бери сколько надо».

Грац с сомнением покачал головой. Слишком знающая целительница внушала некоторые подозрения.

Зато пирожки были выше всех похвал, словно не безымянные девчонки пекли, а редкостная мастерица.

– Спасибо, – сказал Грац.

Он наклонился, желая поцеловать Дану в щеку, но как-то само собой получилось, что губы его нашли губы девушки.

Дана отшатнулась – совсем немного – и не спрятала лицо, а только прижала ладони к щекам, удивленно и чуть испуганно глядя на Граца. А тот, забыв обо всем, притянул Дану к себе и принялся целовать губы, глаза, пальцы, еще не испорченные тяжкой крестьянской работой.

И только потом, когда не только на сеновале, но и во всем мире сгустилась недолгая тьма, Грац, как о чем-то отвлеченном, подумал, что сейчас он должен быть далеко отсюда, торопливо пробираться меж сосновых стволов, чтобы к рассвету зачем-то быть в городе и отнять у Челиса право первым погрузить ладони в кипящий источник. Кто знает… быть может, и сейчас не поздно помчаться туда и даже поспеть. Тогда сила Граца увеличится многажды – и можно будет легко разделаться с Челисом, который слишком много о себе мнит. Хотя какая радость сокрушить старика, которого ни разу в жизни не видел? А Дана в эту минуту останется одна. И даже если Грац потом вернется, сейчас она будет совершенно одна. Не обидеть девушку, которая за один день стала дорога ему, – очень важно, а обещанное преданием могущество – к чему оно? Вытряхнуть Челиса из штанов? Пусть его ходит одетый. Собственная сила Граца останется при нем, а лишнего нет – и не надо.

Любит жизнь неожиданные каламбуры. Среди чародеев бытует поговорка: «Вытряхнуть соперника из штанов». А сейчас в самом прямом смысле слова без штанов оказался Грац и очень этим доволен.

– Ты знаешь, – шепотом произнесла Дана, – я, когда тебя первый раз увидела… даже не верится, что это сегодня было, утром… ты со стороны солнца шел, оно у тебя за спиной поднималось. Волосы на солнце огнем полыхали, и весь ты сиял, как солнечный бог, дивный и страшный. А потом, когда ты мне на помощь кинулся, все это исчезло и ты вдруг стал таким родным! Пока мы по лесу шли, я свою ногу попорченную тысячу раз благословила. Ушел бы ты – и что я тогда?

– Не ушел бы. Даже если бы и пролетел мимо с разбега, все равно вернулся бы. Уж это точно. Мимо судьбы не пробежишь.

– Ты, наверное, будешь смеяться, но вот у нас была воспитанка, Аля, года на три меня старше, она уже давно ушла, – так она рассказывала перед уходом, как своего жениха встретила. Только, говорит, увидела – сразу поняла: мой! И другого мне не надо. А у меня все наоборот получается. Как я тебя разглядела – не бога увидела, а человека, – так на сердце тепло стало, другого и впрямь мне не нужно… только тебя своим назвать не получается. Ты сильный, у тебя уже сейчас дела мне непонятные, а я вот она, вся тут. Выходит, не ты мой, а я твоя.

– И другой мне не надо, – подтвердил Грац.

Утром, когда раннее солнце бесцеремонно заглянуло в щели сарая, а Дана наконец уснула, приткнувшись к его боку, издалека донесся неслышимый другим гул. Это взбурлила чудесная влага в источнике, из которого еще вчера хозяйки брали воду для своих кухонь. И торжествующий Челис, ждавший этого момента двадцать лет, погружает ладони в кипящую глубину. Любопытно будет узнать, как станет применять обретенную мощь колдун, умудрившийся сиднем просидеть лучшую пору жизни…

Ответ Грац получил в то же мгновение. Мощный магический посыл пролетел над округой. Челис высматривал соперника, заставившего его изрядно волноваться последнюю неделю.

Грац внутренне напрягся, хотя именно этого и не следовало делать. Того, кто старается спрятаться, легче всего найти.

Дана тоже почувствовала что-то, потому что немедленно открыла глаза и тихо спросила:

– Что ты?

– Ищут, – прошептал Грац. – Уходить надо.

– Я с тобой.

– Ну, куда ты со мной? Наверняка нас поймают и убьют. А один я, возможно, сумею уйти, а потом обязательно вернусь к тебе.

– Да кому тебя надо искать? – Дана обхватила голову Граца, прижала к своей груди. – Ты же ушел из города… Неужто я не знаю, что этот год – проклятый? Это любой знает – и горожане, и деревенские. Сегодня волхвы за источник бьются, а народ по домам сидит, носа не высовывает. Простым жителям, лавочникам всяким, ничего не будет, их не трогают, а в ком малость понимания есть, те из города бегмя бегут. Знахари, гадатели, звездочеты – им источник не под силу, но под раздачу попасть они могут, вот и разбегаются кто куда, и все-то им кажется, что за ними кто-то охотится. Никто за тобой не гонится, а здесь и захотели бы – не найдут. Наша деревня потайная.

– Значит, я, по-твоему, звездочет? – усмехнулся Грац. – С бородой, в мантии и колпаке со звездами из золотой бумаги?

Каждой частицей души он чувствовал, как Челис, словно песок в горсти, просеивает окрестности, выискивая его. Уходить поздно; оставалась слабая надежда, что мстительный старикан хоть и расслышит воркотню влюбленных, но не обратит на нее внимания. Очень слабая надежда, эфемерная, как сказал бы гадатель, ученый знахарь или астролог со звездами на колпаке.

– Скажешь тоже… – Дана тихонько рассмеялась. – Уж я-то вижу: ты студент, учишься медицине. Рука у тебя легкая. Выучишься – станешь не лекаришкой каким, а знаменитым доктором. Лечить будешь самых знатных господ. А я, пока ты студент, буду у тебя любовницей. Медикусы обязательно любовниц заводят, чтобы в веселый дом не ходить: они-то знают, какие там болезни процветают. Скоро прославишься, купишь собственный дом, а я буду прислугой и любовницей, если захочешь. А потом ты женишься на самой богатой невесте, приданого получишь целое состояние, и твоя молодая жена прикажет меня прогнать. Видишь, я все про будущее знаю, никакого прорицателя не надо.

– Да уж, предсказательница из тебя – хоть куда. Небось, у Наши училась?

– А ты не смейся. Наша настоящая ведунья, она все на свете может, а я так – воспитанка, подкидыш. Какой мне еще судьбы нагадывать? Восемнадцать лет скоро, а замуж меня не берут и не возьмут, в деревне и так невест с избытком, каждый год Наша по нескольку девочек из приюта приносит, а городские таких, как я, боятся. Нас в городе ведьминским отродьем кличут. Мне судьба лекаркой быть, травницей в каком-нибудь заброшенном селении. Так я в травницы всегда успею: как ты меня прогонишь, то и пойду людей лечить. А пока выпало мне этакое счастье, я и радуюсь.