Текст книги "Заклятие. Истории о магах"

Через две минуты причалили к острову и скрылись в кустах. Неподалеку на берегу сохло несколько перевернутых лодок. Сверху на них были набросаны охапки камыша, чтобы с того берега не было ничего видно.

Одну лодку спустили на воду. Она была и прочней, и ходче той, на которой приплыли. Кроме того, в ней оказались две пары весел. Остальным лодкам дружинник споро пробил дно. Теперь, если успеть отчалить, можно не опасаться погони.

Крадучись, пошли вглубь острова. Домов и отсюда видно не было. Но не в норах же ютятся вухуры. Скорей всего, копают землянки. Высокий, сухой остров позволяет такое.

До поселка, каким бы он ни был, четверка не дошла, поскольку встретилась с местным жителем.

Девчоночка с двумя пустыми бадейками в руках вприпрыжку спускалась к озеру. Сколько ей лет – сказать бы не мог никто. Судя по росту – лет пять, но раз девочку отпускают одну по воду, значит, она уже большенькая. Кто их разберет, это же вухурка, а не просто дитя.

Босые ножки с силой ударяли в землю, из-под пяток летел песок, и даже отсюда было видно, что таких ног у обычных детишек не сыщешь: велики да и косолапы. А в остальном – девочка как девочка, несмотря на жару обряженная в пушистую шубку. И лишь когда вухурка подбежала совсем близко, стало ясно, что никакой шубки нет, а есть собственная шелковистая шерстка.

– Хватай! – выдохнул Агор.

Леснак призрачной тенью скользнул наперерез девочке. Последовал мгновенный бросок, кадушки упали на землю, однако ни единый звук не сопровождал нападение. Как похититель умудрялся прятаться на открытом месте, оставалось его тайной, но через полминуты он появился на берегу и первым впрыгнул в лодку. Вторым был рыбоед, который сразу схватился за весла. Едва все четверо очутились в лодке, Дзз-э в несколько могучих гребков пересек открытую воду, и лодка, притопив полосу высокой травы, ткнулась в плывун. Весла были брошены на мох наподобие хилой гати, мокрый Агор переполз по ним на плотное место. Затем перебрался дружинник и леснак с пленницей на руках. Дзз-э задержался на полминуты, чтобы продырявить лодку и затопить ее. Разумеется, плывун оказался смят и истоптан, так что лишь слепец мог не заметить место высадки. Но в поселке еще не хватились пропавшей девочки, и у похитителей было время уйти подальше.

Бежали молча, не особо заботясь скрывать следы. Остановились через полчаса, когда отец Агор начал ощутимо задыхаться. Рыбоед, не бросивший свою острогу, забрал у леснака и его рогатину. Оружие охотника бросать нельзя, а доверить товарищу – можно. Леснак перехватил девочку поудобнее и теперь держал ее, словно собственного ребенка. Вухурка уже не вырывалась и не пыталась кричать, но смотрела зверенышем, что у нее замечательно получалось.

– Кусается, – сообщил леснак, разглядывая укушенную руку.

– Сейчас рот ей заклею и ноги свяжу, – произнес отец Агор.

– Не надо. У меня не сбежит, и кусаться я ей больше не позволю.

– Святой отец, – спросил дружинник, – а как же второй отряд? Ведь они там остались.

– Боюсь, они уже не вернутся, – ответил монах, – но они должны отвлечь на себя вухуров, чтобы погоня за нами не началась как можно дольше.

Видимо, Агор знал, кого выбирает себе в напарники, поскольку дружинник больше не интересовался судьбой товарищей.

От кельи отшельника до заросших озер добирались два с лишним дня, а назад домчали за сутки. С точки зрения отца Агора в келье царил совершеннейший порядок. Отшельник с колодкой на шее сидел на цепи, караульщики отдыхали, маясь бездельем.

– Как дела, друг мой? – приветствовал Агор поверженного врага.

– Плохо. Вели своим приспешникам, чтобы кто-нибудь мне затылок почесал. Иссвербился сил нет, а не достать.

Монах лишь усмехнулся в ответ, но Дзз-э склонился над пленником.

– Бр-р!.. Да у тебя полная башка вшей. Они тебя вусмерть заедят. Где только разжился таким богатством?

– Так это не я! Это вот он, гнида паршивая! – отшельник кивнул на одного из стражей.

– Ну-ка подержи, – произнес леснак, передавая вухурку напарнику. – Гляну я на эту заразу.

Из котомки леснак добыл кисет, насыпал в хозяйскую чашку едко пахнущего порошка, плеснул воды из корчаги, размешал пальцем и, ухватив дружинника за лохмы, принялся мазать ему голову.

– Ты чево, чучундра немытая? – закричал дружинник, тщетно пытаясь высвободиться. – Кто тебе, грязной твари, позволил человека хватать?!

– Кто из нас грязный? – прошипел леснак. – Ходил бы в баню чаще, не было бы вшей. Когда парился последний раз?

– Вошь тепло любит, а чистоты не боится, – отбрехивался дружинник.

– Вот и хорошо… – улыбка у леснака оказалась широкой, а зубы острыми. – Сейчас пойдешь и будешь голову мыть в ручье ледяной водой, чтобы не было тепла твоим вшам.

– Ты чо, с глузду съехал?! – завопил служивый.

– Давай, давай! А я пока пленника помажу, а там и его помою холодной водицей.

– Надо ли на такое время терять? – спросил отец Агор.

– Не избавимся от насекомых – будем не ходом идти, а чесаться на каждом шагу, как свинья, когда ее слепни заедают. Догонят нас по счету три. Впрочем, этот чистюля может голову не мыть, все равно воши передохнут. Только кожа у него с головы на третий день слезет вместе с волосами. Будет остаток дней плешивым красоваться.

Намазанный едкой мазью дружинник кинулся вон из хижины.

– Золы в очаге нагреби! – крикнул вслед леснак. – С золой волосы мыть способней!

Не обращая больше внимания на завшивевшего воина, леснак принялся замешивать новую порцию мази, рассуждая как бы про себя:

– Вошь да чесотка, бывало, целые армии изничтожали. А нам надо до княжьего града в целости дойти, чтобы вухуры нас не догнали, и ребенка донести живым и здоровым.

Отец Агор согласно кивал головой, хотя ему очень не нравилось, что недолюди называют вухурку не зверенышем, а ребенком или девочкой, как только настоящих людей можно звать.

– Теперь тебя подлечим, – сказал леснак, направляясь с чашкой к отшельнику. – Ну-ка пригни голову, сколько сможешь. А потом я тебя тоже к ледяному ручью свожу.

Избавившись от паразитов, побежали по чащобе ходом, не останавливаясь ни на дневки, ни для охоты. Вухурку леснак и рыбоед в очередь несли на руках, отшельник с оковами на шее поспешал что есть сил, понимая, что если догонят вухуры, то разбираться не станут, порешат всех. Единственное спасение – добраться к тракту; за пределы чащобы вухуры не выходили никогда.

Дорогу выбирал леснак, и его решение принималось всеми беспрекословно. Иной раз путь был не самый прямой, но ни разу путники не вмазались в болото, не забрели в непрохожее буреломье или частое мелколесье, где отшельник со своими колодками не сумел бы сделать и шага.

Единственное место, куда Агор велел непременно зайти, была заимка человека со странным именем Марцун. Леснак не знал, зачем это нужно, но согласно кивнул, тем более что и сам хотел еще раз поговорить с этим человеком.

Увы, лесная избушка оказалась пустой. Хозяин ушел неведомо куда, оставив открытым дом и бросив все хозяйство.

Зато Агор таким положением дел остался весьма доволен. Осмотрел дом, сунулся кой-куда и велел отправляться дальше.

Так или иначе, догнать бегущих вухуры не смогли, и отряд, потерявший больше половины своих членов, вышел в населенные места к тракту, ведущему в княжий град. В первом же попавшемся селе изъяли у мужиков лошадей и две повозки и задали такого драпаля, что никакие вухуры догнать не смогли бы, и Марцун, идущий пешком, остался далеко позади.

Княжий град широко раскинулся по берегу реки Дайновы; посады, слободки и пригороды встречались задолго до земляных валов, обозначавших город. Малый вал окружал терем с немногими пристройками, большой окружал весь город, за исключением предместий. На самом видном месте, на холме, возвышался терем, слаженный из столетних сосен, в три разряда, да еще с башенкой над тесовой крышей. Терем красовался гордо, окруженный дубовым тыном с воротами, окованными железом. За этими воротами всякий мог полагать себя в безопасности.

Вухурку и связанного отшельника отец Агор передал молчаливой монастырской братии, обитавшей в доме неподалеку, но шаставшей по всем княжеским покоям.

Рыбоед и леснак терпеливо ждали обещанной награды.

– Ты первый, – отец Агор кивнул леснаку. – Идем.

По узкой лестнице они поднялись на самый верх, где в боковом крыле располагались хоромы, которые отец Агор называл своей скромной кельей. Там в небольшом зальце они увидели прикованного отшельника. Колодки уже были сняты с многострадальной шеи, а серебряная цепь намертво приклепана к крючьям, вбитым в стены.

Агор при виде поверженного врага довольно заулыбался, а тот подарил его мстительным взглядом.

По переходу, скрытому ткаными занавесями, прошли в княжьи покои, занимавшие два разряда из трех. Лестницы здесь были широкими, с резными балясинами. На втором этаже располагался огромный камин, сложенный иноземными мастерами, в котором тлело несколько цельных бревен. У огня грелось чуть не две дюжины гридней, которые с подозрением глянули на леснака, хотя и не умели отличить его от обычного человека, просто оборванного и заросшего диким волосом. Леснак, которому, прежде чем зайти в терем, пришлось оставить внизу свою рогатину, чувствовал себя неуютно среди чужой роскоши, но безропотно шел за провожатым.

Спустились вниз. Широкие двери, ведущие на улицу, были заперты и охранялись двумя стражниками с бердышами. И вновь отец Агор свернул в неприметный боковой проход, закрытый потайной дверцей. За ней не было шелковых занавесей и резных мраморных и деревянных болванов. Наклонная галерея вела в подвал, стены которого были сложены не из бревен, а из грубо обтесанных гранитных валунов и плит столбца. По правую сторону тянулся ряд глухих дверей. Леснаку в голову не могло прийти, что он видит темницу, – слишком уж велик был контраст с роскошью, царившей совсем рядом.

Коридор терялся во тьме, лишь у самого входа на стене коптел факел. Агор вынул его из кольца и пошел, подсвечивая себе тусклым пламенем. Остановился около последней двери, отпер ее хитроумным ключом. За деревянной дверью находилась вторая, не дверь даже, а стальная решетка. Там в непроглядной темноте скорчилась живая фигурка. За решеткой сидела девушка-лесначка.

Агор поднял засов, который можно было двинуть лишь снаружи.

– Вот твоя награда.

Леснак бросился к сидящей, желая помочь ей встать. Сзади громко клацнул запор.

– В чем дело? – потребовал леснак.

– Я запер решетку, чтобы пленница не сбежала, – любезно ответил отец Агор.

– Князь обещал отпустить ее!

– Ошибаешься. Великий князь обещал отдать твою невесту тебе. Вот она. Можешь ее забирать. А выпустить ее на волю никто не обещал.

– Ты солгал!!!

Голос у леснаков обычно тонкий и тихий, иной раз с хрипотцой, но на этот раз он обратился в дребезжащий визг. Леснак ринулся на монаха, всем телом ударившись о решетку. Напрасный труд: с тем же успехом можно пытаться пробить каменную стену.

Отец Агор осуждающе покачал головой и прикрыл деревянную дверь, отрезав крик.

Через пятнадцать минут он точно так же запер в соседней камере, где уже сидел молодой рыбоед, простодушного Дзз-э. Теперь оставалось дождаться, чтобы человек Марцун явился и сам угодил в расставленную на него ловушку.

* * *

Столица встретила Марцуна, как и всякого приезжего, шумом, суетой и бестолковщиной. На Марцуна никто не обращал внимания. Кому интересно, с чего занесло в город немытого деревенщину? Небось, он и сам не знает, что ему здесь нужно. Пропьется в первом попавшемся кабаке – да и уберется домой несолоно хлебавши и до самой смерти будет рассказывать малым ребятам, как в город ходил и что там видал.

На княжий терем, а верней на забор, его прикрывавший, Марцун поглядел издали. Нехорошее было место, чуялось, что копится там напасть, готовая выплеснуться на посады. Уже скоро, но еще не сегодня. Но Марцун понимал, что если он расшевелит это гнездо, то и напасть себя ждать не заставит. Значит, первым делом надо предупредить людей, чтобы ноги уносили подобру-поздорову.

Никогда прежде чащобный крик, которого так боятся лесорубы, не звучал в пригородном перелеске, чахлая зелень которого почти нацело вытоптана пасущимися козами. Его слышали чуть не по всему стольному граду, но откуда там взяться понимающим людям, способным разбирать лесной призыв? Лишь немногие шептуньи, слывущие ведьмами, хотя и не поняли ничего, но почуяли неладное и кинулись загонять по хлевам коз, коров и вольно пасущихся свиней. Зато птицы услышали все. Грай, свист, стрекот поднялись над рощицей. Откуда столько пернатых сохранилось по окрестным кустам, избегнув хищного внимания городских котов?

Марцун долго шептался с птицами, слетевшими к нему, и, когда последняя упорхнула и появилась возможность оглядеться, обнаружил рядом незаметно подкравшегося вухура.

– Я услышал зов. Хотя ты звал не меня, я пришел, чтобы говорить с тобой.

Это был тот самый голос, что разговаривал с Марцуном ночью, предлагая сжечь отца Агора вместе со всем его отрядом.

– Здравствуй, большой вухур, – прошептал Марцун. – Как ты попал сюда?

– Они украли мою дочь. Мы гнались за ними до самого тракта, но не сумели догнать, потому что среди них был леснак. Дальше братья не пошли, а я пошел. Если они убили мою дочку, я разнесу в щепки весь этот город.

– Она жива, но монах собирается принести ее в жертву. Хочет убить, но только когда на волю вырвется смертельная напасть. До этого мы должны найти и освободить твою дочку и остальных пленников, предназначенных в жертву.

– Мы, вместе?

– Да. Я собирался идти один, но вдвоем будет проще.

– Когда идем? – спросил вухур, выпрямляясь во весь свой гигантский рост.

– Перед утром падет туман. Охрана не сможет ничего разглядеть толком. Тогда мы и пойдем. Ты пока сиди укрывшись, а я схожу на разведку.

– Я буду ждать, – вухур уселся, сразу став похожим на большого медведя, а потом и вовсе улегся, затерявшись среди мелкого кустарничка.

Марцун, надвинув на самые брови крестьянский колпак, двинулся к терему. Последний раз в стольном граде Марцун был очень давно, когда старый терем еще не сгорел и никто не думал, что придется строить новый. Разумеется, детские воспоминания ничем не могли помочь Марцуну. И все же не найти терем было невозможно. Он гордо возвышался над всеми остальными строениями. Поставленный на холме, терем был выстроен в три разряда, словно три дома взгромоздились друг другу на крышу. Холм был обнесен городьбой из заостренных бревен, и у запертых ворот стояла бессонная стража. Кроме самого терема внутри города стояли пара зданий дворцовых служб и приземистое помещение монастыря. Ни войти, ни выйти из терема в посады ночью никто не мог.

Снаружи перед самыми воротами располагалось небольшое торжище, и последние гости, доторговавшие до позднего часа, шустро прибирали свой товар и отправлялись на покой. Никто не обращал внимания на нищего мальчишку, унывно тянущего:

 
Тетеньки, дяденьки,
Пожалейте голодного,
Пожалейте холодного,
Пожалейте безродного!..
 

Марцун подошел к нищему.

– Слушай, мальчик, давай живой ногой дуй отсюда. Тут скоро будет очень опасно.

– Куда я пойду? Здеся торжок, здеся хоть немного, да подают. Вот сейчас торговцы лавки запирают; кто расторговался удачно – монетку мне кинет. Кто полушку, кто денежку, а иной и целую копеечку.

– Ты, я вижу, счет деньгам знаешь, умеешь медный грош на восемь частей ломать. Только жизнь все равно дороже. Сегодняшним вечером еще попустит, а с утра – беда, сбежать не успеешь.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да уж знаю. Мышка шепнула.

Мальчишка на всякий случай отбежал от Марцуна и затянул свое:

– Тетеньки, дяденьки!..

Марцун, не желая напрасно маячить на площади, пошел вдоль городьбы из заостренных бревен, окружавшей терем. Городским обывателям строиться здесь запрещалось, в результате основание вала немедленно заполонили кустики ивы и тонкие побеги ольхи и рябины. Очень удобно для того, кто хотел бы подкрасться сюда незамеченным. Вырубать кустарник надо каждый год, только кто ж этим заниматься будет? Вот и взросло местечко для засад.

На этот раз засада наскочила на самого Марцуна. В лесу такого случиться не могло, а тут – на каждом шагу люди, от кого беречься?

– Попался, татевщик, собака! – толстый монах в серой рясе, почти неразличимой в сумерках, кинулся на Марцуна. – Вяжи его, братцы, это самый он и есть!

Еще двое неловко ухватили Марцуна за локти. Это были не дружинники и уж тем паче не гридни, а хожалые с рынка. Таких бить – все равно что детей обижать. Когда-то они служили князю, быть может, даже в ближней дружине, но устарели и по возрасту вышли в хожалые. Такие способны только воришкам уши крутить да собирать с купцов мзду. Именно они полностью изничтожили столичную торговлю орехами. Хоть бы ты мешок трехпудовый орехов на торг привез, хожалые станут каждую минуту мимо прилавка проходить и брать горстку орехов будто бы на пробу, пока весь товар не перещелкают.

И вот эти герои рынка вздумали скрутить Марцуна, который даже на кулачные бои не выходил, опасаясь покалечить бойцов.

– Он самый и есть! – тараторил монах, не замечая, что не его подручные заломили Марцуну руки, а тот зажал под мышками головы служивых, да так, что они только копытцами взбрыкивать могли. – Настоятель сказал: мол, придет мужик диковидный, вор и разбойник, и полезет в княжий терем за золотой казной. Надо его во что бы то ни стало взять живьем. За живого награда назначена, а за мертвого плетей всыплют. Так что вы его, ребятушки, держите плотно, но с бережением.

Ребятушки в ответ только хрипели.

Марцун перехватил хожалых за ворота жалованных кафтанов и несильно приложил их лбами друг о дружку. Опустил обмякшие тела на траву и занялся монахом. Встряхнул его легонько и спросил:

– Куда, говоришь, нужно меня доставить?

Когда-то монах был силен, он и сейчас оставался здоровяком, но сытные княжеские харчи разленили тело. Зато прошлый опыт помог понять, что сопротивляться не следует – целее будешь.

– К отцу настоятелю, – с готовностью исповедалось духовное лицо. – Его келья не в монастыре, а в княжьем тереме под обзорной башней.

– Отлично. Передай смиреннейшему Агору, чтобы он не тревожился зря и караулы не рассылал. Я сам к нему приду.

Услышанное ничуть не удивило Марцуна. Великий маг Агор зря с пренебрежением отзывался о лесной волшбе. Сжегши сойку, он полагал себя защищенным от подслушивания, не зная, что болтливость синекрылой птицы столь велика, что позволяет ей переносить вести даже после смерти. Недолго, конечно, но главное Марцун разобрал.

Теперь надо было что-то делать со сторожами, так не вовремя заметившими его.

Человек, умеющий оживить выпотрошенного глухаря, с кем угодно может учудить неожиданное. Из сумы Марцун извлек маленькую бутылочку с особой настойкой, рукой слегка сдавил монаху горло, заставив его заперхать и разинуть рот. Капнул на язык самую малость зелья, понудил монаха глотнуть. Уложил обмякшее тело под куст. Повторил то же самое с хожалыми, еще не пришедшими в себя.

Теперь все трое спали, и ежели их найдут – хоть сейчас, хоть поутру, – то решат, что подвыпили сыщики зачуток хмельного, тем более что благоухает от них, как из винной бочки. Опытный питух определит, что не пиво потребляли спящие и не хмельной мед, а зелено вино, потому как сивухой разит от всех троих. А добудиться выпивох и строго спросить за пьянство в неуказанное время получится лишь на третий день.

Не опасаясь больше караулов, Марцун осмотрел идущий поверх вала частокол и спокойно вернулся к ожидающему вухуру. Успокоил товарища, сказав:

– Все в порядке. Будем ждать тумана. – Улегся рядом с вухуром и уснул, как умеют спать волки, у которых один глаз крепко спит, а второй зорко посматривает. А уж как спят вухуры, знают только они сами.

Как и было обещано, незадолго до рассвета поднялся густой непроглядный туман. К тому времени Марцун с вухуром уже были возле бревенчатой ограды, окружавшей терем. Добрались туда, не всполошив никого, ни одна собака не тявкнула, то ли испугавшись вухура, то ли послушавшись Марцуна.

Частокол вокруг терема недавно выборочно меняли, дубовые кряжи, еще не забывшие лесной жизни, послушно раздвинулись, открыв проход.

Широкий двор был пуст. Возле заложенных ворот наверняка стояла охрана, но это было по ту сторону терема. Зато здесь имелась маленькая дверца, через которую отец Агор проводил недавно обманутых леснака с рыбоедом. Сейчас дверца была заперта на железный замок, да и само дверное полотно опоясывали стальные полосы. Бесхитростное лесное колдовство было бессильно перед холодным железом.

– Я попробую выломать, – предложил вухур.

– Пока подожди. А то растревожишь всех прежде времени. Я сперва послушаю, что там делается.

Марцун улегся на землю, прижался лбом к нижнему венцу. Вухур растянулся рядом и мгновенно слился с окружающим. Теперь лазутчиков можно было заметить, только споткнувшись о них.

Двести лет росла в чаще сумрачная ель. Вздымалась между младшими сестрами на недостижимую высоту, шумела, не сдаваясь зимним вьюгам и осенним ветрам, кормила шишками белок и клестов, рассеивала семена далеко по всей округе. Потом пришли люди, срубили великаншу и, надрываясь, выволокли из чащи. Лишенная корней, вершины и веток, ель стала бревном, но не забыла о родной чащобе. Хранила под корой зеленый луб, плакала смоляными слезами. Ее ошкурили железным стругом и два года сушили в тенечке, после чего положили в основание строящегося княжьего терема. С тех пор прошел не один десяток лет, и, кажется, все было забыто: и порывы свежего ветра, и коготки поползня, сбегающего по стволу. А вот коснулись сухой древесины ладони лесного мага – и что-то припомнилось. Конечно, не было сил встать во весь рост или открыть проход в глухой стене, но все покои и переходы деревянного терема проявились как на ладони.

Марцун благодарно погладил бревно и поднял голову.

– Вот и не надо ничего ломать. Трусоватый отец Агор заранее позаботился о возможном бегстве, построив потайной ход. Через него мы и пойдем. Видишь, в сторонке каменная плита вкопана? Можешь ее своротить?

– С удовольствием.

Ловкие человеческие пальцы сжались в кулак, из которого полезли когти, каким позавидовал бы любой медведь. Теперь рука вполне напоминала лапу. Когти вспороли дерн у края плиты, зацепили камень, плита приподнялась и тяжело рухнула в сторону. Открылся темный провал входа.

Марцун первым нырнул в яму, вухур последовал за ним. Через несколько шагов идущие уперлись в деревянную стенку. Марцун осторожно нажал, панель повернулась, открыв проход на лестницу. Теперь можно было идти, не останавливаясь.

Узкая лестница, по которой монахи поднимались в убогую роскошь настоятельской кельи, вывела в зал, где к стене был прикован отшельник Мантир.

– Глянь на этого человека. Узнаешь?

– Конечно. Это отшельник, который жил в одном переходе от поселка. Он не мешал, и мы его не трогали.

– А потом он выдал отцу Агору, где находится ваш поселок.

Когти вновь полезли из кулаков вухура.

– Я оторву ему голову.

– Не стоит. Он и так наказан.

Марцун подошел, проверил натяг цепи. Мантир, бессильный что-либо сделать, молча ждал.

– Я не могу снять с тебя эту цепь, – произнес Марцун. – Не мною поставлено, не мне и снимать. Но я могу немного ее ослабить. Тогда к тебе вернется колдовская сила. Могучий маг, сидящий на цепи, – в этом есть некая высшая справедливость. Я надеюсь, ты не станешь тратить магию на то, чтобы сжечь меня. Побереги ее для нашего общего знакомца отца Агора.

– Именно это я и собираюсь сделать, – просипел отшельник. – А ты, насколько я понимаю, тот искусник, что посылал птицу следить за монахом. Он спалил ее, чтобы ты не слышал последних слов.

– Да, сойка погибла, и я не сумел ее оживить. А что касается последних слов, не так трудно догадаться, что там было сказано.

– И тем не менее ты явился сюда. В таком случае тебя ждут вон за той дверью. Для жертвоприношения уже все готово. Но сначала ослабь цепь.

Тугая цепь не желала поддаваться, и дело было не только в серебре, неподвластном Марцуну, но и в наложенном на него заклятии. Однако Марцун сумел обойти запрет и цепь ослабить.

– Вот теперь нам туда, – произнес Марцун, направившись к лесенке, ведущей на смотровую башню.

– Тоже хорошее дело, – согласился отшельник, растирая затекшую шею. – Но советую поторопиться. Тебя ждут у главного входа, никто не предполагал, что ты пройдешь здесь, но скоро пойдут за девушкой и тебя найдут. А мне бы не хотелось, чтобы тебя вязали у меня на глазах, тем более что у тебя такой могучий телохранитель, который не сдастся без боя. Кстати, девицу зовут Зорика; очень милое имя. Думаю, тебе будет приятно погибнуть вместе с ней.

По скрипучей лесенке Марцун с вухуром поднялись наверх в маленькую горенку на вершине смотровой башни. Там у распахнутого окна стояла девушка и смотрела на столицу, дома которой начинали просвечивать сквозь туман.

– Здравствуй, красавица, – сказал Марцун. – Зорика – это ты?

– Да, это я. А вы пришли за мной? Уже пора?

Вид вухура, стоящего в дверях, ничуть ее не напугал.

– Да, мы за тобой. Тебе надо бежать отсюда как можно скорей.

– Как бежать? Куда? Я не пойду.

– Ты понимаешь, что здесь тебя собираются убить, причем жутким способом? Тебя принесут в жертву напасти, вспорют грудь и вырвут сердце.

– Понимаю. Но принесут не в жертву напасти, а в жертву против нее. Что делать, если напасть идет на город? Без моей жертвы умрут все, а так умру я одна.

– Тебе не просто собираются вырвать сердце. Князь должен сожрать его, пока оно бьется. Ты так хочешь?

– Значит, так, – Зорика показала за окно. – Видишь, там просыпается город, посады, ремесленные концы, в одном из которых я родилась. Там живут люди, сотни, а может, тысячи людей. Никто из них не знает про напасть, все хотят просто жить.

– Они знают, – возразил Марцун.

Он видел то, чего не могла различить Зорика. Город бурлил не по-хорошему. С первым светом жители были подняты тревожным шумом. Громкий стук в двери, окна, наличники. Заспанные обыватели высовывались наружу, и всякий видел птиц. Черный ворон, птица вещая, редкий гость в жилых местах, разевал страшный клюв и кричал: «Кра! Напасть, беда!» Сойки и буробокие ронжи стрекотали человеческими голосами: «Бежать! Караул, напасть!»

Не услышать их и не обратить внимания на всеобщий вопль было невозможно.

Первым вскинулся нищий люд, божедомки. Голому собраться – только подпоясаться. Следом зашевелились всякого состояния обыватели. Внизу начали распахиваться ворота, на улицу выезжали телеги, груженные поспешно набросанными пожитками. Вещая птица лгать не станет – верно, и впрямь напасть грядет.

Находились и такие, кто засел в своей усадьбе, что гнилой пень. Мы, мол, за нашими заплотами всякое переживали, от всего отсиделись, переживем и неведомую напасть. Ворота тесовые, пришлый недруг не проломится, стены дубовые, никакое злосчастье не просочится.

– Да, – стараясь добавить в голос убедительности, произнес Марцун, – там город с пригородами, там страна, средоточие власти. Но если для их спасения требуется такая цена, то ни власть, ни страна, ни город не стоят единого плевка. К тому же жертва твоя напрасна. Вместе с тобой должны убить еще четверых, а они не хотят, чтобы их убивали.

– Это их выбор, – твердо сказала Зорика, – а я останусь здесь.

– Вот уж этого я тебе не позволю!

Спорить не было времени. Марцун ухватил девушку за руку и поволок к выходу. И тут из-за занавески выскочила девчонка лет двенадцати и с криком: «Не трожь Зорику!» – повисла на Марцуне. Неясно, как бы Марцун, неопытный в таких делах, разбирался с двумя упирающимися девицами разом, но в дело вмешался вухур. Он ухватил девушек лапищами, а вернее руками, потому что когти были спрятаны, поднял их в воздух и быстро сбежал вниз по лестнице.

– Удержишь обеих? – успел крикнуть Марцун.

– Хоть пяток! – рыкнул вухур.

Отшельник сидел, прислонившись спиной к стене, и по-прежнему растирал шею.

– Опаздываете, – заметил он. – Напасть уже вырвалась на волю. Внизу все готово для великой жертвы. Сейчас приведут князя, затем монахи отправятся за девушкой. Следующим будешь ты.

– Зря стараются, – заметил Марцун, отпирая дверь, ведущую в княжьи покои.

В верхнем зале было безлюдно, вся челядь собралась ниже, где должно было начаться жертвоприношение. Марцун распустил заплечную суму, достал мешочки с привадой.

– Когда побежим через тронный зал, дыхание задержи и девчонкам рты и носы прижми, чтобы дыму не наглотались.

– Понимаю, – проворчал вухур. – Приходилось с зельем возиться.

Тем временем приоткрылась дверь княжеской опочивальни, и в зале появился сам светлейший князь. Сморщенный старичок, с трудом шаркающий ногами, обряженный в расшитый золотом восточный халат и ночной колпак из мягкой байки, ничуть не походил на грозного повелителя, каким представляют его простые люди.

– Кушенькать хочу, – бормотал он. – Мняменькать… Сердца горячего вкушать хочу.

Из свободной лапы вухура полезли когти.

– Оставь, – сказал Марцун. – Не пачкайся.

Резные двери, ведущие на широкую лестницу, распахнулись, появились спальники, несущие княжеское облачение.

Вухур взревел по-звериному, сбил прислужников с ног и, топча парчу, помчал через пышно украшенный зал.

Зал был полон челяди и знати, но оружие было только у гридней, поставленных не для охраны, а для красы, и у палача, который стоял как раз на пути вухура. Но этот молодец собирался резать беззащитных людей и никак не предполагал, что столкнется с разъяренным великаном. Когтистая лапа мелькнула, разом доказав, что обещание оторвать голову не было пустой угрозой. Прочих не успевших убраться с пути вухура попросту расшвыряло по сторонам.

Камин в зале был потушен, и вьюшка – изобретение северных умельцев – надежно перекрывала дымоход. Зато на треногах курилось несколько жаровен. Марцун ничем не рисковал, зная, что без обильного воскурения никакое жертвоприношение невозможно.

В эти жаровни и полетели мешочки с дурманящей привадой – птичьей и рыбьей.

Такого воскурения мир еще не знал! Клубы дыма мгновенно заполнили помещение. Окон в тронном зале не было, и дымоход перекрыт, нигде не осталось ни единого глотка свежего воздуха. Довольно было раз вдохнуть дурмана, чтобы человек потерял голову и уже не мог осмысленно действовать. Марцуна никто не пытался задержать, он пронесся через тронный зал, выскочил на посольскую лестницу. Дубовые двери, изукрашенные искусной резьбой, захлопнулись за ним. По ту сторону дверей творилось исступленное неистовство. Кто-то хохотал, другие рыдали в голос, что-то трещало и рушилось, но никто не пытался вырваться из объятий сладкого яда, тем более что двери, покорные повелителю дерев, мгновенно забухли, и их намертво заклинило.