Текст книги "Барская пустошь"

Точно, – вспомнил Ларион, – ведь рейдеры заявились к нему с мощным переносным фонарём. И сейчас ищут причину поломки. Ни пробок, ни счётчика в доме нет, – зачем при собственном генераторе? Значит, скоро они выйдут на улицу и увидят, что происходит.

Дождь продолжал хлестать, глина плыла вниз, новорожденный овраг подбирался к самому дому. Серебристый джип, оставленный на берегу, накренился и тоже поплыл под откос. По-милицейски завыла сигнализация.

Луч света, шаривший по террасе, немедля переместился на лужайку перед домом.

– Ну, если это мудло чего натворило, – донёсся рёв Отрадьева, – он у меня ответит! На запчасти пущу недоноска!

Тёмные фигуры заметались по двору, и в эту минуту качнулась и начала крениться стена холодного флигеля.

Ничего не скажешь, отрадьевские охранники показали себя настоящими профессионалами. Прежде всего они кинулись спасать хозяина. Если бы Ларион в своё время поддался на уговоры двурушника Каштуна и построил дом не из кругляка, а из бруса, телохранителям удалось бы выдернуть шефа из-под удара, но круглое бревно, подпрыгнув, ударило одного из мордоворотов по ногам, и он не сумел отшвырнуть Отрадьева достаточно далеко. Косая четырёхвершковая стропилина упруго сыграла о груду брёвен, в которую превратилась рухнувшая стена, и уже на излёте приложилась к лысому черепу самозваного сиятельства.

Далее Ларион не смотрел. Оскальзываясь в мокрой траве, он бежал на выручку гибнущим людям.

Странно устроен интеллигентный человек. Только что мечтал об убийстве и на полном серьёзе был готов взяться за ружьё, а как сбылась кровожадная мечта, тут же помчал спасать мерзавца, которого минуту назад вполне обоснованно хотел убить.

Впрочем, спасать пришлось не Отрадьева, а самоотверженного телохранителя, ноги которого остались под завалом брёвен.

Второй охранник в критической ситуации проявил себя изрядным психологом. Ни на мгновение он не заподозрил Лариона в желании добить пострадавших и сходу принял помощь.

– Лом у вас есть? – закричал он. – Лом нужен!

Лом и прочий инструмент, запретный для тонких пальцев художника, хранился в гараже, оформленном под конюшню. В две минуты часть брёвен была растащена, под остальные подведена вага, приспособленная из того самого бревна, что огрело по темени Отрадьева. Хрипя от натуги, охранник приподнял завал, а Ларион, ухватив под мышки, вытащил пострадавшего.

Всё это время Борис Яковлевич метался из стороны в сторону, нечленораздельно кудахтал и пытался нажимать кнопочки мобильного телефона, бесполезного в этой глуши. Спутниковая мобила Отрадьева оказалась разбита в кашу и тоже бездействовала.

Освободив раненого, занялись машиной. Ларионовский жигулёнок оставался в деревне, так что пришлось ставить на колёса увязший в грязи Порш-кайен. Положение усугублялось тем, что ещё одна стропилина с крыши рассыпавшегося флигеля вмазала торцом в серебристый борт.

В пустом гараже нашёлся буксировочный трос и ручная лебёдка. Трос зачалили вокруг ствола старой берёзы и постепенно выволокли джип на твёрдую землю. Затем при помощи всё той же ваги двухтонная машина была варварски перевёрнута и встала на колёса. Удар о землю разнёсся далеко окрест, как если бы очень большой медведь сорвался с осины, на которую вздумал сдуру залезть.

Удивительный образом мотор покалеченного Порша заработал, как ни в чём не бывало, доказав себе и остальному миру, что крутая тачка, это не хухры-мухры.

Лишь затем Ларион повернулся к сидящему на земле Валерию Отрадьеву.

Есть люди со столь грубой душевной организацией, что поневоле задумаешься, а умеют ли они чувствовать вообще? Но даже в самой тупой башке многое проясняется, если как следует приложить по ней четырёхвершковым бревном. Впервые сиятельный нувориш видел то, чего прежде не мог разглядеть ни за какие деньги. Из дождливой тьмы один за другим выходили люди. Они останавливались и разглядывали его, словно отвратительное, полураздавленное насекомое. Бывшие владельцы усадьбы «Отрадное» – пехотные офицеры и коллежские асессоры, горные инженеры, экстраординарные профессора – служилые дворяне, они не могли и не хотели жуировать жизнью за крестьянским хребтом. Как и следует из их звания, они исполняли государственную службу и в новгородское имение возвращались лишь на время вакаций или выслужив полный пенсион. Среди них не было прославленных деятелей, но титул свой они оплатили не мошной, а кровью.

Их взгляды жгли, презрение убивало.

– Выскочка!.. Парвеню!.. Самозванец!

Чернявый мужчина в старинном стрелецком кафтане встал рядом с Ларионом, медленно потянул из ножен источенную в ратных делах саблю.

– Что с ним делать будем?

– Пусть уползает, – ответил Ларион.

Он наклонился к Отрадьеву и, глядя в белые глаза, спросил:

– Ты понял, что с тобой случится, если ты ещё раз появишься на моём пути?

– Б-б…ва… – согласно икнул несостоявшийся граф.

Ларион рывком поднял безвольное отрадьевское тело. Вдвоём с охранником они усадили Отрадьева на переднее сидение джипа, сзади уложили второго охранника, у которого, кажется, были сломаны ноги. Оставшийся целым телохранитель действовал быстро чётко и целеустремлённо. Никаких призраков он не видел, и те тоже не обращали на него внимания. Обустроив шефа и товарища, телохранитель уселся за баранку, прощально кивнул Лариону, и джип, вихляя повреждённым колесом, двинулся к броду.

– Эй, а меня?! – закричал забытый Борис Яковлевич.

– Там нет места, – пояснил Ларион. – У человека сломаны ноги, он не может сидеть.

– А как же я?

– А ты – сзади. Петушком, петушком…

Машина, взрёвывая и подсвечивая себя единственной фарой, взбиралась на косогор по ту сторону ручья.

– Уехали! – плачущим голосом проблеял адвокат. – Меня кинули!

– Документы на дом где? – потребовал Ларион.

– Там, всё там! – Борис Яковлевич замахал ручонками в сторону усадьбы., всем видом показывая, что согласен скорее умереть, нежели хоть на минуту вернуться под готовую обрушиться кровлю.

– Значит так, – сказал Ларион. – Через ручей перейдёшь по камушкам, смотри не оскользнись, они мокрые, а дальше дорога плотная, не собьёшься. До деревни пять километров. Оттуда автобус до райцентра ходит, два раза в неделю. Захочешь, доберёшься.

Адвокат нерешительно направился в сторону брода. Ларион нагнал его, протянул зонтик.

– На вот, возьми. А то вымокнешь доро́гой.

Теперь, окончательно разобравшись с рейдерами, Ларион смог взглянуть на своих спасителей.

Отрадины уходили в ночь, в то небытие, что на недолгие минуты отпустило их. Хотя, почему в небытие? Ведь они явились из прошлого, которое реально было, и потому непременно существует и днесь.

Допетровский стрелец задержался на шаг, остро улыбнулся сквозь клочковатую татарскую бороду:

– Что, тёзка, крутенько пришлось? Смотри, теперь твоя очередь дом ставить и род. Ну да ты справишься, Ларионы народ упорный.

Они ушли, оставив Лариона оценивать ущерб и приводить в порядок чувства.

Полуразваленная усадьба производила удручающее впечатление. Придётся укреплять берег, разбирать завалы на месте рухнувших флигеля и сарая. Генератор почти наверняка погиб. Весь дом накренился, врубленные в пазы брёвна, составлявшие боковые стены холодного флигеля, опасно висят, угрожая довершить разрушение. Всё это надо будет аккуратно снимать, и не когда-нибудь, а сейчас; зиму руина не простоит. Двухэтажную часть придётся поддомкрачивать, подводить в фундамент новые камни, заливать бетоном… А на какие шиши? Денег на счету не осталось, и серьёзных доходов впереди не предвидится.

Что творится внутри, лучше не представлять. Наборный паркет наверняка покоробился, фирменная паутинка изломалась или осыпалась, резные панно не держатся на покривившихся стенах. На второй этаж подниматься попросту опасно. Камин и печи растрескались, всё требует ремонта, срочного и дорогостоящего. По-настоящему уцелели только баня, гараж и кухонный флигель. Но если обрушится центральная часть, то и флигель не устоит.

В голове против воли мелькнула догадливая мысль – позвонить иудушке Каштуну и попенять: «как же так, приехал намедни господин Отрадьев, родовым имением полюбоваться, а ваше строение ему прямо на голову рухнуло. Нехорошо получается…»

Каштун, конечно, примчится, и кое-что с него удастся сорвать. Скажем, работы по укреплению фундамента и разборку рухнувшего крыла. Конечно, он будет ныть: мол, гидрографию вы не заказывали, а без неё кто мог знать, что под берегом родники?.. Да, не заказывали, а ты предлагал? Кто из нас специалист – бедный художник или владелец фирмы «Русский лес»? Так что вполне можно кое-что исправить за счёт мироеда. Вот только противно это, аж мочи нет. Уж лучше как-нибудь самому.

Из темноты подошла Ольга Юрьевна. На ней по-прежнему был костюм курсистки, только шляпка и перчатки пропали, должно быть, забыты на каминной полке.

– Вы замечательно поступили, Ларион Сергеевич, когда побежали спасать этих людей. Нет, тут не было никакого испытания, один только ваш выбор. Останься вы на месте, эти четверо погибли бы. Но и дом тогда рухнул бы полностью, его было бы уже не восстановить. От вас зависело, наказать обидчиков такою ценой или простить.

– Вот уж прощать я их не собираюсь, – проворчал Ларион.

– Тем не менее, они уехали, а дом, хоть и пострадал, но остался цел. И не надо смотреть так безнадёжно. Конечно, на починку потребуется время и силы, но вы справитесь. А с деньгами и вовсе проблемы не будет. Идите за мной, я должна вам кое-что показать.

Они спустились к ручью, обойдя оползень, и вышли туда, где освобождённый источник размывал себе дорогу среди старых и новых обломков. Вода уже очистилась от мути, было видно, как кипит дно криницы. Вечный танец песчинок в родниковых струях… Несколько плоских камней лежало неглубоко под водой, должно быть, прежде они облицовывали берег, но потом сползли вниз, либо же, напротив, вода поднялась высоко.

– Ну вот, – виновато произнесла Ольга Юрьевна, – не подумала. Как говорил сегодняшний лакей: тут нужен лом.

Ларион притащил лом, забытый возле бревенчатого завала. Ольга Юрьевна ждала внизу, в руке горела вечная свеча. Дождь уже кончился, и хотя ветер никак не мог успокоиться, язычок пламени на фитиле стоял неподвижно. Да и что может задуть такую свечу?

– Вот этот камень, – указала Ольга Юрьевна.

По виду камень казался здоровенным валуном, какой трактором двигать впору, но когда Ларион, ступив кроссовками в ледяную воду, поддел ломом край гранитного великана, тот оказался неожиданно тонким, и после некоторых усилий его удалось перевернуть. Течение быстро унесло взвихрившуюся муть, и через минуту в воде обнаружилось что-то, покуда непонятное, затянутое илом и песком.

Ларион присел на корточки, опустил в воду сразу озябшие руки, стараясь промыть и разглядеть, что лежит под камнем. Кажется, это была полностью истлевшая укладка, сундучок, в каких прежде девушки копили приданое. Такие укладки и посейчас порой встречаются в старых деревенских домах. Крышка сундучка провалилась, внутрь натянуло песка, и что там лежит, было не разобрать.

– Это клад? – спросил Ларион.

Полночь, редкие звёзды в просветах рваных туч, полуразрушенный дом, истлевший сундук с неведомыми сокровищами и призрак, стоящий рядом со свечой в руке. О, сколько восклицательных знаков поставил бы, описывая эту сцену, автор готических романов! А Ларион спросил просто и буднично, словно каждый день добывал из земли нечто подобное.

– Можно сказать и так, – Ольга Юрьевна кивнула. – Отрадины были не слишком богаты, фамильных драгоценностей у нас не важивалось, но столовое серебро в те поры было в каждой приличной семье. Его успели спрятать дня за два до того, как пришли… экспроприаторы. Они забрали всё, что только можно, рылись в подвале, искали, нет ли свежих копанок в саду. Но серебро не нашли, течение загладило следы. Так оно и пролежало в воде девяносто лет. Теперь я отдаю его вам. Не бог весть какая ценность, но на починку дома должно хватить.

В течение получаса Ларион вытаскивал из жидкой грязи серебряную утварь, тут же споласкивал её в ручье и укладывал в корзину, принесённую из дома. Наконец, Ольга Юрьевна сказала, что больше в кринице нет ничего. Дрожа от холода, Ларион поволок тяжеленную корзину к дому. Ольга Юрьевна проводила его до входа во флигель, но когда Ларион распахнул перед ней двери, сказала:

– Простите, Ларион Сергеевич, но я пойду к себе. Я очень устала сегодня.

– Но завтра вы придёте? – испуганно спросил Ларион.

– Да, конечно, завтра я приду непременно. А за дом не беспокойтесь, он не рухнет. Хотя, чинить надо не мешкая.

Оказавшись под крышей, иззябший Ларион первым делом затопил печь. Выгреб старую золу, сложил дрова большой клеткой, запалил бересту́. Русские печи бывают такими же разными, как и русские люди. У новгородки колпак и труба выложены впереди чела, ровно над шестком. Считается, что такая печь капризна, без присмотра её не оставишь, того гляди, вылетит уголёк и подпалит весь дом. Зато нет в мире более завораживающего зрелища, чем топящаяся новгородка. Дым и языки пламени бьют, кажется, в самую избу, но, совсем немного не достигая лица сидящего, круто изгибаются и уходят под колпак. Ни в каком самом изысканном камине нет такого эффекта. Перед новгородкой можно греться, как перед камином, а в то время, когда топится безопасная псковка, в избе становится только холоднее.

В книгах, написанных незнающими людьми, сплошь и рядом можно прочесть, как в русскую печь подбрасывают дров. Чушь, бессмысленное и глупое занятие! Сколько ни кидай в печку поленьев, всё тепло уйдёт через широкую прямую трубу, а снаружи натянет стылого воздуха. В русской печи делают одну закладку, а когда дрова прогорят, разгребают угли по загнёткам и кладут на дымоход стальной кружок вьюшки. И тут же вся изба наполняется ленивым сонным теплом.

Но хозяйке дремать некогда. Пока печь разогрета, начинается самая стряпня. Чугунок со щами для завтрашнего обеда, ставится поближе к угольям, горшок с кашей – к дальней стенке, а на серёдку на двух кирпичинах устанавливают противень с пирогом, который будут есть вечером. Раньше и хлеб пекли в русской печи – искусство ныне почти забытое.

Когда в доме нет хозяйки, стряпнёй занимается бобыль. И неважно, что всего пару часов назад пришлось сцепляться с рейдерами, а потом выкапывать клад. Кушать хочется каждый день, и в этом есть непреложная правда жизни. Вот только пирогов бобыли не пекут, обходятся щами и кашей. Так спорей получается.

Ларион сидел, ожидая, пока прогорит угар, и чистил золой фамильное серебро графов Отрадиных. Ложки, ножи – столовые и с зубчиками по краю – для рыбы, половник с изогнутой ручкой, солонку, литую супницу. Дюжину чеканных стопок для водки, шесть кубков… Серебро было тяжёлым, на вилках и ложках – вензели, на половнике и супнице – графские короны и дата: 1818. Трудно сказать, сколько можно выручить за подобный столовый прибор в антикварном магазине. Всяко дело, много… на ремонт хватит с избытком.

Забавно, Ольга Юрьевна говорила: «починка». Для неё ремонт – термин кавалерийский.

Впрочем, ремонт или починка – денег хватит на всё. Вот только купит семейную реликвию какой-нибудь нувориш, граф Отродьев. От этой мысли становится мёртво на душе.

И ещё одна убийственная мысль… Когда-то он спросил Ольгу Юрьевну: «Ведь из-за чего-то вы бродите здесь…» Полученный ответ полностью удовлетворил его, но теперь из родника вынырнул клад, и в сердце поселилось сомнение. Не окажется ли это серебро вещественным воплощением семейной памяти? Ольга Юрьевна сказала, что непременно придёт завтра… то есть, уже сегодня. А послезавтра? кто гарантирует, что она не уйдёт навсегда, если продать эту посуду? В таком деле рисковать нельзя, лучше сразу пойти и закопать начищенное серебро в песчаном дне родника… и Ольга Юрьевна не исчезнет, она по-прежнему будет неприкаянно бродить округ, охраняя полпуда столовых ложек. Как ни поверни, всё получается худо.

Оставить старинное серебро у себя, создать нечто вроде музея помещичьего быта? Оно, конечно, звучит красиво: Музей-усадьба «Отрадное», но чем вещи, похороненные в витрине, отличаются от похороненных в земле? Есть в экономической науке такое понятие: «сокровище». Это мёртвые, лежащие без движения ценности. И не важно, где они лежат: в земле, сундуке или витрине. Важно, что они мертвы.

Ларион горько рассмеялся. Экие страсти – и из-за чего? Добро бы нашлись драгоценности древних царей, заклятые языческие святыни, бриллиант с кровавой историей, тянущейся сквозь века!.. Но ложки, супница, солонка? – они-то какое отношение имеют к судьбам людей? Ложкой надо есть суп, на роль жупела она не годится.

Ларион протёр полотенцем надраенную солонку, всыпал в неё полпригоршни крупной серой соли. Покачал головой, поставил солонку на стол и повернулся к печи. Дрова прогорели, пора закрывать трубу.

* * *

Ольгу Юрьевну Ларион нашёл на лужайке перед домом. На этот раз видение было одето в шёлковую амазонку, переливающуюся на солнце всеми оттенками бирюзового. В руках, как напоминание о ночной грозе, красовался почти игрушечный кружевной зонтик.

– Доброе утро, – сказал Ларион, подходя. – Вы знаете, я долго думал, как поступить с вашим подарком и, кажется, нашёл выход. Идёмте, я хотел бы вам показать…

Они прошли в столовую и Ольга Юрьевна замерла в недоумении. Струганный стол был застелен скатертью, посредине возвышалась серебряная супница, над которой поднимался густой сытный пар. Рядом ожидали две глубоких фаянсовых тарелки, принесённых когда-то из бабушкиного дома, и ложки с вензелями графов Отрадиных.

– Что это? – прошептала Ольга Юрьевна.

– Серые щи. Кушанье самое простонародное, но у меня не было других продуктов. Солонина, крошево из капустного листа, немножко крупы. Всё-таки, это лучше, чем ничего. Прошу к столу!

– Но я не умею есть! – испуганно воскликнула Ольга Юрьевна.

– А вы пробовали?

– Нет. Мне просто в голову не приходило. И потом, где я могла попробовать? Меня никто никогда не угощал.

– Ну так попробуйте. Ваше серебро должно быть при деле, а для ложек другого дела не придумано.

Ларион влил в старую тарелку половник наваристых, так что не продуешь, щей, придвинул Ольге Юрьевне. Та села, осторожно взялась за ложку.

– Боже, как вкусно! Вы уверены, что дворяне этого не ели?

– Не знаю. Говорят, Александр Третий любил зелёные щи с крапивой. Тоже мужицкая еда. Впрочем, не всё ли равно? Вы ешьте…

Он осторожно коснулся тёплой женской руки и добавил:

– А дом мы с вами вместе всё равно восстановим.