Текст книги "Горислава. Невенчанная жена"

Никогда еще киевское войско не выступало в поход в такую стужу. Конников пришлось взять только для разведки, чтобы не тащить за собой обоз с кормом. Небо стояло белое, пустое, солнце отблескивало ледяным стальным цветом. Снег душераздирающе визжал под ногами и полозьями, лошадиные гривы и мужские бороды обвисали под тяжестью сосулек, их приходилось выдирать с волосами. Носы сплющивало от холода, было трудно дышать, а за неосторожное прикосновение к железу расплачивались лоскутьями собственной кожи.

Пройдя несколько верст, войско останавливалось, чтобы нарубить веток и обогреться у костров, потом двигалось дальше, мечтая о новом привале. Когда попадалось селение, набивались в избы и землянки целыми толпами, чтобы провести хотя бы одну ночку в тепле. Никто толком не представлял себе, как можно воевать в трескучий мороз. Из-за обилия одежд было трудно двигать руками, не то что размахивать ими.

На четвертый день пути вдруг потеплело, а небо затянули тучи, такие низкие, что можно стрелой достать. После полудня с неба посыпалась мелкая снежная труха, делаясь все гуще и гуще, пока, подхваченная ветром, не начала переходить в метель. Засвиристело, закружило, замело. Ночью все было белым-бело, только черное небо проглядывало изредка сквозь пелену. Слава богу, наутро ветер стих, но дорогу занесло так, что пришлось прокладывать заново, то блуждая в чистом поле, то утыкаясь в непреодолимый овраг, заваленный снегом по самые края.

Путь к Овручу сыскали по дымным столбам, поднимавшимся над окрестными селениями. Но и войско Ярополка тоже было приметно издалека. Олег не стал дожидаться, пока брат обступит стены, а собрал дружину и вышел навстречу.

Столкнулись на льду Норин-реки, где сугробы были не так высоки, как на равнине. Олег, пользуясь близостью города, решил ударить с двух сторон конницей и просчитался. Один отряд увяз на подходе, второй был прорежен лучниками, а потом разбит пешими ратниками, которые на своих снегоступах превосходили ростом коней, проваливающихся по брюхо.

Бойня была такая жаркая и такая кровавая, что над красным снегом потом еще долго пар стоял, а Олег, увидев такое дело, повернул вспять, не дожидаясь, пока в бой вступит опоздавшая конница. Гнать его было легко, потому что за древлянской ратью оставался широкий, плотно утоптанный след. Дважды пытались беглецы закрепиться и дать преследователям отпор, однако же тщетно. Киевское войско всякий раз дружно накатывалось и сминало оборону, вновь обращая врага в беспорядочное бегство.

Ярополк, продвигаясь во главе своих дружин, чувствовал себя заговоренным. Ни одна стрела не задела его, если не считать тех, что он с легкостью отбивал щитом. Ни один противник не отважился приблизиться к его коню на расстояние удара мечом или копьем. Издавая боевой клич, князь рвался все вперед и вперед, уже предвкушая, как возьмет брата в плен и со злорадным удовольствием допросит, выясняя, что заставило Олега взяться за оружие. Неужели только подлый оговор? Или же средний брат решил воспользоваться шансом и уничтожить старшего, чтобы захватить его земли и богатства? Как бы то ни было, Олег поступил против совести и теперь ему предстояло ответить за все свои преступления. Ожидала его темница, где Ярополк продержал бы его до полного раскаяния. Трон Олега, его владения и войска отходили по праву Киеву, и это было справедливо.

Распаляемый нетерпением отомстить брату, Ярополк, не зная усталости и жалости, преследовал того до самого Овруча. Новая столица древлян было только-только возведена, валы были недостаточно круты, а стены еще не слишком высоки. Правда, Олег успел обнести свой град глубоким рвом, заполненным теперь снегом вместо воды. Перекинутый к воротам мост позволял едва-едва разъехаться двум упряжкам, да и то впритык. Когда же отступающие одновременно полезли на него, торопясь проскочить в ворота, которые могли вот-вот закрыться, там началось настоящее столпотворение.

В давке никто не узнавал князя Олега, который, опасаясь, что в него будут целить все лучники, сбросил приметный шлем и багряный плащ, выдававший его происхождение. Такая предусмотрительность сыграла с ним дурную шутку, если то, что произошло, можно назвать шуткой. Град стрел, посыпавшийся в толпу на мосту, усилил панику. Воины лезли по головам и телам, безжалостно топча упавших и давя их конями. В этой смертельной давке Олег был оттеснен к поручням, которые под напором сотен тел раскололись и обрушились в ров. Следом посыпались живые тела, и хуже всех пришлось тем, кто упал первым, потому что остальные валились сверху, ломая кости и перекрывая доступ воздуха.

Тут подоспели киевляне, рубя и коля направо и налево. В город они вошли по трупам и по еще живым телам, корчащимся на мосту и по обе стороны от него. Ярополк опять был в первых рядах, высматривая брата в толпе бегущих древлян.

– Где Олег?! – кричал он, срывая голос. – Олег! Покажись, если ты не трус! Посмотри мне в глаза!

Призывы оказались напрасными. Позволив дружинникам добивать врагов и забирать причитающееся им по праву, Ярополк собрал вокруг себя сотню Добрыни и велел разбирать завалы тел во рву. Свенельд тоже остался, но взгляд его светился не надеждой, а злорадством. Он не сдержал довольной усмешки, когда на мост приволокли переломанного, расплющенного, окровавленного Олега. Один глаз его вытек, открытый рот был полон выбитых зубов.

Ярополк, шевеля губами, перекрестился. Торжество победы испарилось, сменившись тоскливым сознанием содеянного. Он обратил глаза к небу, с которого сыпался мелкий снежок. На изуродованном лице брата снежинки не таяли.

– Доволен ли ты, Свенельд? – спросил Ярополк тихо. – Поет ли твое сердце?

– Он убил моего сына, князь, – напомнил воевода.

– И что же? Легче тебе теперь? Успокоилась твоя душа?

– Ты хочешь услышать правду, князь?

– Нет, – сказал Ярополк и показал глазами на Олега. – Он хочет.

– Да, – произнес воевода. – Мне стало легче. Боль утраты не прошла, но теперь меня не терзает ненависть.

– А меня терзает, Свенельд. Сжигает меня изнутри, будто там уголья пылают.

Воевода кивнул в знак того, что понимает, о чем идет речь. Потом спросил тусклым голосом:

– Хочешь, чтобы я ушел, князь? Кончена моя служба?

Ярополк ответил не сразу. Он знал, что отныне при виде Свенельда всегда будет вспоминать мертвое лицо брата, на котором не таял снег. А еще свой восторг загонщика, затравившего добычу. Все это было так отвратительно, что хотелось позабыть, позабыть навсегда, однако такие вещи не забываются. Никогда.

– Я отправлю тебя с войском на Новгород, Свенельд, – сказал Ярополк, поднимаясь из грязи, замешанной на крови. – Выбьешь оттуда Владимира и останешься там моим наместником. В Киев не возвращайся. Если разобьют тебя, ступай куда хочешь.

– В чем вина моя, князь? – спросил Свенельд.

– А в чем вина его? – Ярополк показал глазами на труп брата. – Их вина? – Он обвел взглядом свалку мертвых тел. – Кто ответит?

Воины, стоявшие вокруг, потупились. Но их было немного – все находились в Овруче, где шла главная потеха, ради которой эти мужчины были готовы убивать и умирать. Шум, доносящийся оттуда, заставил Ярополка поморщиться, как будто у него разболелись зубы. Варяжко, наблюдавший за ним издали, тоже скривился, как бы беря часть этой боли на себя.

– Владимиру дашь покинуть Новгород, если пожелает, – сказал Ярополк Свенельду. – В случае сопротивления не убивай. Нас теперь только двое осталось. – Он отвернулся и махнул рукой. – Уходи, воевода. Все уходите.

Глава шестая. Война

По мере того как светало все раньше, Рогнеда все дольше лежала с открытыми глазами, спрашивая, хочет ли она прихода весны. Сердце билось тревожно и часто, не зная ответа. Мысль о том, что вскоре ей придется просыпаться на ложе не одной, а рядом с мужем, была одновременно привлекательной и пугающей.

Свирид еще не был взрослым мужчиной, как Ярополк. У него еще усы толком не прорезались и грудь в разрезе рубахи была голой. Но даже он был намного сильнее Рогнеды и, если бы она не сбежала вовремя, легко сумел бы овладеть ею. Что же тогда говорить о Ярополке и Владимире? Такие сильные мужчины справятся с нею играючи. На помощь не позовешь, ведь жена принадлежит мужу по закону. Но как быть Рогнеде, если она не пожелает, чтобы ее… ее…

Нет, даже мысленно выговорить это противно. Она ведь не хочет отдавать себя во власть мужчине? Конечно, нет. Тогда почему, обмирая от стыда и страха, прокрадывается она в дальний конец терема, чтобы подглядывать оттуда за дружинниками, которые, напарившись в бане, бегают голыми окунаться в прорубь? Для чего она жадно всматривается в их причинные места, пытаясь понять, каким образом эти штуковины могут доставлять женщинам боль и наслаждение? Что заставляет ее трогать себя и представлять, как чужие руки обнимают ее на брачном ложе?

Рогнеда ужасно перетрусила, когда отец призвал ее к себе и сказал, что им надо поговорить о замужестве.

– Они опять едут? – воскликнула она, чувствуя, как кровь отхлынула от лица и от пальцев, сделавшихся ледяными.

– Они? – переспросил Рогволод. – Нет, дочь моя, муж у тебя будет только один.

– Владимир, – пробормотала она. – Я так и знала, что он вернется.

Был полдень, они находились в любимой княжеской комнате, насквозь просвечивающейся солнечными лучами. На улице, где еще лежал снег, солнечное тепло почти не ощущалось, но внутри было как летом.

И все равно руки Рогнеды оставались холодными. Она держала их на стиснутых бедрах, сидя на низком табурете напротив отца, расположившегося в глубоком кресле с узкой высокой спинкой. В воздухе крутились и сверкали искорки пыли. Возле остывшего очага сидела кошка и, вытянув заднюю ногу кверху, вылизывала себя, ничуть не стыдясь того, что делает. Рогнеда воровато отвела взгляд.

– Владимир не вернется, – сказал ей отец. – Свататься приедет Ярополк.

При этом известии она испытала двойственное чувство. Сначала она ощутила облегчение, потому что Владимир казался ей опаснее, упрямее и решительнее брата. Потом пришло легкое разочарование при мысли о том, что достанется она не тому, кто сильнее. Да, Ярополк был внимательным и ласковым, но ему не хватало каких-то иных качеств, без которых он проигрывал Владимиру.

– Он прислал гонцов? – спросила Рогнеда, лишь бы не молчать.

– Письмо. – Рогволод взял со стола свиток и развернул перед глазами. – Пишет, что брат его Олег погиб при взятии Овруча, а Владимир… э-э, устрашившись такой же судьбы, бежал за море к варягам.

Сообщив об этом, князь усмехнулся, хотя одна беспокойная мысль сидела в мозгу занозой: не вернется ли Владимир с сыновьями ярла Хладира и другими викингами, которым скучно и тесно в своих пределах?

– Теперь Ярополк один на Руси правит, – продолжал Рогволод. – Один брат мертв, другой в бегах, на их тронах наместники сидят. Выходит, и нам пора к тому берегу прибиваться. Иначе силком притянут.

– Ярополк не такой, – вырвалось у Рогнеды, прежде чем она успела прикусить язык.

– А какой же? – Отец с любопытством уставился на нее.

– Ну, не знаю… Он не злой. В доброго бога верит. Не зарится на чужое.

– Вот как? Не злой? Не зарится?

Каждый вопрос сопровождался смехом. Выказав таким образом свое отношение к услышанному, Рогволод подался вперед, держась обеими руками за подлокотники своего кресла. С вытянутой шеей и растопыренными локтями он смахивал на большую хищную птицу, готовую пустить в ход свой мощный клюв.

– Нет таких людей, запомни, дочка. Думаешь, отчего некоторые в скитах хоронятся или в монастыри бегут? Потому что знают: они непременно искусятся, коли искушение будет. Мир устроен так, что сильные поедают слабых, а коварные – тех и других, хотя и на них тоже управа есть. Думаешь, люди другие? Те же звери, только хитрее и ненасытнее.

– Зачем же тебе тогда такой зять, как Ярополк, если ты не доверяешь ему? – удивилась Рогнеда.

– А зачем у меня волк ручной на заднем дворе сидит? – прищурившись, произнес отец. – Думаешь, ему довериться можно? Нет. Но покуда он на цепи, вреда от него не будет, а одна только польза.

– Какая же от него польза?

– Захочу – на пса натравлю, захочу – на человека. Сильный не тот, кто сам силен, а тот, кто силой управляет.

– Потому ты меня на растерзание отдаешь?

– Глупая ты еще, Рогнеда, как я погляжу. – Самодовольно улыбаясь, князь сел прямо, расслабленно упираясь ногами в пол. – Я тебе цепь вручаю, на которой ты зверя держать будешь. А уж куда мы его направим, видно будет.

Рогнеда машинально кивнула, но тут же покачала головой. Противоречивые чувства не покидали ее. Кроме того, она не верила, что ее супругом станет Ярополк. Откуда-то в ее душе росла и крепла уверенность, что это будет Владимир, с его светлыми глазами, тонким носом и соломенными волосами.

Выйдя от отца, она отыскала Свирида, велела ему ждать в условленном месте и, явившись туда, сказала:

– Поцелуй меня. Один только раз, но взаправду. Умеешь?

Он умел. От него Рогнеда вернулась к себе на таких слабых ногах, что была вынуждена упасть на кровать. Так она долго лежала, глядя в потолок и хмуря изломанные брови.

Вешние воды еще стояли в низинах, когда из Киева пробрались гонцы Ярополка с просьбой немедля отправить войска в Новгород, куда подступил Владимир с ратью.

– Что же, пошли за ним варяги? – спросил Рогволод, прикрывая глаза рукою, которой беспрестанно тер подернутый морщинами лоб.

– Пошли, князь, – был ответ. – Всего три дружины с ним, но таковы они, что всех за собой увлекают, когда в бой рвутся. Разбили новгородцев, разбили киевское войско, что Ярополк отправил. Теперь Свенельда обложили со всех сторон, требуют, чтобы стяги опустил и ворота открыл, тогда, может, помилуют. Если ты внезапно с тылу ударишь, то одолеем Владимира.

– Не пройдут войска, – покачал головой Рогволод. – Увязнут в распутице. Нужно лета ждать.

– К тому времени падет Новгород, – пролепетал посланник князя, уже понявший, что возвращаться в Киев придется с неутешительными вестями.

– Это уж как боги рассудят, – развел руками Рогволод.

В этот момент он казался себе очень хитрым и предусмотрительным. Но лишь до тех пор, пока Владимир с варягами не повернул в его сторону. Захватив Новгород и казнив Свенельда, он пошел не на Киев, а прямиком на Полоцк. Впереди вторгшегося войска двигались беженцы и погорельцы, спасая жалкие пожитки и жизни. Дабы не опустошать казну, Владимир отдавал дружинникам на разграбление все селения, которые попадались по пути. Главная пожива ожидала их в Полоцке, поэтому войска двигались быстро и неудержимо.

– Против осады не устоим, – предупредил Аскольд Рогволода. – Под знамя Владимира ополченцы стекаются тысячами. Он всем дармовую еду и питье сулит. Они хоть с дубьем и кольями, но толпой любую дружину сомнут и раздавят. Напоить их как следует, так на стены со всех сторон полезут. Попробуй отбейся.

– Ударим их на подходе, – решил князь. – Скрытно станем на пути и внезапно появимся.

– Какая уж тут скрытность, когда вся округа кишмя кишит. Народ взбаламутили, с мест подняли, теперь не скоро осядут.

– Что же, сдаваться предлагаешь?

– Нет, князь, – покачал Аскольд. – Я войско открыто поведу. Впереди пустим мужиков и баб, чтобы слухи распускали о том, что на Владимира движутся рати несметные. Если сотне посланцев заплатить щедро, то вести быстро разлетятся.

– Думаешь, побегут киевляне? – воспрянул духом Рогволод.

– Киевляне, может, и не побегут, – сказал Аскольд. – Варяги, те точно останутся. А вот ополчение рассеется. Тогда наши силы сравняются, а уж умения мне не занимать. Даст Один, разобью налетчиков.

Суровый бог Один победы ему не даровал, оказав покровительство не успевшим обрусеть викингам. Олаф, Гудрад и Хокон не стали дожидаться, пока два войска сойдутся в чистом поле. Темной ночью подняли свои дружины, провели стремительным маршем в тыл Аскольду и напали малым числом. Внезапность и бесстрашие нападавших заставили превосходящие силы противника панически бежать. Отступающих отлавливали в лесах и полях, загоняли в овраги и болота, где убивали или заставляли присягать на верность Владимиру. В конце весны он вышел к Полоцку с двадцатью тысячами воинов, тогда как обороняющихся осталось не больше трех.

Послы привезли Рогволоду голову Аскольда и спросили от имени Владимира, хочет ли он сохранить на плечах собственную. Если да, то должен взять за руку свою строптивую дочь и привести в шатер к победителю, где она станет его женой. Если же они откажутся, то пощады не будет.

– Завтра дам ответ, – молвил старый князь. – Приезжайте утром.

– Нам не велено возвращаться без ответа, – дерзко заявил посол.

– Так не вернетесь вовсе. Убирайтесь прочь, пока без портков с поротыми задницами не отправил.

Послы, изгнанные из Полоцка, затаили на Рогволода жгучую обиду и сговорились отомстить. Вернувшись в свой стан, они переврали ответ осажденного князя, заявив, что он грозил выпороть не их, а Владимира.

– Ах, старый хрен! – взъярился Владимир. – Так и сказал?

– Слово в слово, князь. Отказался вести тебе дочь на выданье. Она стояла рядом и насмехалась над тобой. Мол, она не пара выкормышу рабыни.

Кровь ударила Владимиру в лицо, глаза его налились кровью. Саданув посла всеми перстнями своей руки, он бросился к воеводам, требуя немедля идти на приступ Полоцка. Его с трудом удалось разубедить и уговорить подождать до утра, чтобы дать войскам завершить окружение и разведать подступы к стенам. Грязно бранясь, Владимир махнул рукой и сел пить горькую, потому что не знал иного способа успокоиться и хотел хотя бы на одну ночь забыть о своих душевных ранах. Второе оскорбление, нанесенное Рогнедой, было еще болезненнее первого. В тот раз она предпочла ему старшего брата. Теперь попрекнула его низким происхождением. Снести такое было все равно что ходить остаток жизни с плевком на лице.

По всей равнине пылали костры, вокруг которых хвастались ратными подвигами усталые воины. Кто добра награбил, кто наложницу взял. Глядя на простоволосых женщин, в рубахе и без, сидящих подавленной толпой, Владимир подумал, что Рогнеде самое место здесь и что хорошо бы ее спесивому отцу полюбоваться участью своей дочери. Чтобы оба пожалели о том, что отвергли Владимира. С тем он и уснул, а наутро, чуть свет, приказал войскам идти на приступ города.

Наступление велось с трех сторон, ибо река, подступавшая к стенам с севера, защищала полочан лучше них самих. Владимир и его воеводы вели дружины медленно, готовясь к отражению стрел щитами. Но то, что началось при приближении к крепостному рву, нельзя было назвать обстрелом. За то время, что имелось у них, защитники не только разобрали луки сами, но и раздали их женам и даже отрокам – благо после разгрома войска оружия в Полоцке осталось немало.

Понятное дело, что учиться меткости и дальнобойности добровольцам было некогда, и все же, находясь среди опытных лучников, они старались во всем подражать им. Так же накладывали стрелы, поднимали луки, натягивали тетиву. Наступающие были готовы к обстрелу, но то, что началось, не поддавалось описанию. Целые тучи стрел буквально затмевали собой небо, прежде чем плавно развернуться остриями вниз и обрушиться на дружины.

Как ни странно, больше всего полегло варягов, которые, бахвалясь умением отбивать мечами стрелы на лету, не прикрывались щитами. Двое из трех братьев Хладиров были убиты на месте, оставив свои дружины без командования. Но больше всего было раненых, потому что такое множество стрел попадало в малейший зазор, в каждую щель между щитами. Те, кто пролил кровь, даже небольшую, воспользовался этим предлогом, чтобы повернуть обратно. Но в остальных, кто видел отступающих товарищей, взыграло малодушие. Уже после второго обстрела все ратники Владимира дружно обратились в бегство, уходя из зоны попадания стрел.

Лучники на крепостных стенах разразились торжествующими криками. Для князя это было очередным унижением, которого он попросту не мог вынести. Начал он с того, что срубил нескольких бегущих мечом, а когда те стали благоразумно падать на землю при его приближении, повернул коня к Полоцку и поскакал туда один.

В голове было пусто и холодно, тогда как душа пылала яростью. Он ожидал легкой и убедительной победы. Собирался войти во дворец Рогволода и сесть на его трон. Вместо этого его войско предало его, отступив при первой же опасности. Это были те самые ратники, которые до сих пор одерживали победу за победой. После разгрома Аскольда они казались князю непобедимыми, и вдруг такой позор! А что, если презирающая его Рогнеда наблюдает за бегством со сторожевой башни? Ну конечно, сейчас они с отцом смотрят, как улепетывают дружины Владимира, и, пересмеиваясь, злословят в его адрес. Обсуждают его мать-рабыню, вспоминают, каким болваном выглядел он, когда приехал свататься и получил от ворот поворот.

Такое не забывается, такое не прощается!

Лучше погибнуть, чем быть навеки опозоренным в глазах тысяч зрителей!

Шпор на сапогах Владимира не было, поэтому он бил коня пятками и коленями, заставляя того продвигаться вперед большими неровными скачкáми. Сначала ратники думали, что князь по-прежнему гоняется за беглецами, но вскоре поняли, что он готов идти на приступ в одиночку. Олаф, потерявший обоих братьев, поднял над головой боевой топор и прорычал:

– Кто хочет сдохнуть трусом, оставайтесь! Смельчаки, за мной! Валькирии смотрят на нас!

– Вперед! – поддержал его Добрыня на другом краю равнины. – Не посрамим своей чести!

Один воевода побежал за Владимиром, другой поскакал. Сопровождавшие их отряды разрасталась по мере того, как ратники вспоминали о добыче и утехах, ожидающих их в Полоцке. Каждому хотелось первому добраться до чужих жен и сундуков. Боевые крики понеслись по полю. Пример храбрецов оказался заразительным. Страх исчез так же быстро, как и появился. Многие вдруг почувствовали, что готовы умереть, если это получится у них так же красиво, как у князя, одиноко летящего навстречу смерти.