Текст книги "«Н» – значит невиновен"

Он осмотрелся вокруг и мотнул головой, словно желая стряхнуть что-то мучившее его.

– Вам приходилось когда-нибудь терять доверие людей? Это чудовищная вещь. Вы живете всю жизнь законопослушным гражданином, платите налоги. Вдруг, в один день, все рушится, и все, что вы говорите, может быть использовано против вас. Это так дико...

Я на какое-то мгновение отключилась, вспомнив, как не так давно я сама потеряла это самое доверие. Меня начала подозревать во взяточничестве та самая компания, которая полностью доверяла мне в течение шести лет.

– ...я уже подумал, что весь кошмар кончился. Я думал, что самое худшее позади – меня ведь оправдали в суде по уголовным делам. Я как бы заново воскрес, и вот теперь у меня хотят отобрать все, чем я владею. Я живу, словно прокаженный. Я измотан... – Он выпрямился. – Нет, черт побери, давайте не будем об этом. Я вовсе не собираюсь разжалобить вас.

– А что вы собираетесь сделать?

– Я просто хочу, чтобы со мной играли по-честному. Этот парень, Макинтайр, свидетель...

– Откуда вы узнали его фамилию?

– Мой адвокат знакомился с его показаниями. Я чуть в обморок не упал, когда узнал, с каким заявлением он собирается выступить.

– Я не уполномочена обсуждать с вами этот вопрос. Надеюсь, вы понимаете меня, мистер Барни.

– Да, понимаю. Я ни о чем не прошу. Я просто умоляю выслушать меня. Даже если предположить, что он оказался тогда в здании суда, с какой стати я стал бы разговаривать с ним на такую тему? Я же не сумасшедший. Вы встречались с этим... как его имя? С Кэртисом? Я сидел с ним в камере меньше суток. Это обыкновенный мелкий воришка. Вы можете представить, чтобы такой человек подошел ко мне в суде и услышал от меня столь серьезное признание? Это же бред, такого просто не могло быть. Он идиот, ему нельзя верить.

Мне вдруг почему-то стало обидно за Кэртиса. Я не имела права сказать Барни, что свидетель изменил свои показания. Он мог еще пригодиться нам, если бы мы сумели докопаться до истины. В общем, я не собиралась обсуждать с Барни показания Кэртиса.

– В том, что вы говорите, для меня нет ничего нового, – сказала я.

Барни не унимался.

– Нет, вы только подумайте! Разве он производит впечатление человека, которому я доверил бы сокровенные тайны? Это все кем-то подстроено. Кто-то заплатил ему за эти показания...

– Давайте ближе к делу. Разговоры о заговоре против вас – это, извините, бред. Я не желаю его слушать.

– Хорошо, хорошо. Я понимаю, что вы имеете в виду. Я хотел поговорить совсем о другом. В разговоре с вами по телефону я упомянул о Морли Шайне. Меня потрясла его смерть. Я говорил с ним на прошлой неделе и сказал то же, что сейчас говорю вам. Он пообещал, что проверит мою информацию. Я увидел в его обещании какой-то проблеск, надежду. И тут известие о его смерти. Меня это очень напугало. Все выглядит так, словно я играю партию в шахматы с невидимым противником, и он только что сделал ход. Я чувствую, что меня загоняют в угол, я не вижу выхода.

– Подождите минутку. Вы считаете, что Морли Шайн обнаружил что-то такое, чего не мог найти ваш адвокат?

– Я совершил ошибку, когда нанял Фосса для моей защиты в суде по гражданским делам. Гражданские дела его не интересуют. Возможно, он просто устал или ему надоело все, связанное со мной. Он чисто формально делает только самое необходимое. Нанял какого-то частного детектива, одного из тех, кто выдает на-гора кучи бумаг, не внушающих никакого доверия.

– Тогда почему вы не расторгнете с ним договор?

– Потому что, по их мнению, это может навредить моим интересам в предстоящем процессе. Кроме того, у меня нет денег для того, чтобы нанять нового адвоката. Вся та небольшая сумма, которую я получаю, уходит на адвоката и на поддержание дома в более-менее приличном состоянии. Не знаю, на какие богатства рассчитывал Кеннет Войт, затевая этот процесс.

– Я не собираюсь обсуждать с вами достоинства и недостатки предстоящего процесса. Не вижу в этом смысла, мистер Барни. Я понимаю, что у вас есть проблемы...

– Да, вы правы. Это пустая трата времени. Дело-то, в общем, обычное – предстоит процесс, адвокаты в любом случае получают от него хорошие деньги. Кто меня беспокоит, так это Войт. Он не сдастся ни при каких условиях. Ему нужна полная победа. Ему хочется уничтожить меня, он не удовлетворится получением денег. Но я должен сказать вам одну важную вещь: у меня есть алиби.

– В самом деле? – спросила я, не выразив никакого удивления.

– Да-да, есть, – сказал он. – Алиби, конечно, не "железное", но достаточно убедительное.

– Тогда почему же его не использовали во время уголовного процесса? Я читала протоколы, там нет ни слова об этом.

– Посмотрите их внимательней еще раз. Там есть свидетельские показания некоего Анджелони. Он видел меня в ту ночь за много миль от места преступления.

– Но вы сами никогда не ссылались на его свидетельство?

– Мне запретил это делать Фосс. Он не хотел, чтобы обвинение прицепилось к моему алиби, и, надо признать, он был прав. Фосс объяснил, что мое выступление только навредит делу. Возможно, он считал, что присяжные, увидев, как я отпираюсь, отнесутся ко мне с предубеждением.

– Зачем же вы мне это говорите?

– Я хочу положить конец этому делу до того, как оно пойдет в суд. А времени до суда все меньше, его почти совсем не осталось. По моему мнению, единственное спасение в том, чтобы раскрыть перед Лонни Кингманом карты противной стороны. Тогда он, возможно, сумеет убедить Войта отозвать это дело из суда.

– Заставьте Херба Фосса переговорить с Лонни. Адвокаты именно этим и должны заниматься.

– Я уже обращался к нему с такой просьбой. Но он водит меня за нос и ничего не предпринимает. Поэтому я решил действовать в обход него.

– Иными словами, вы хотите использовать меня для того, чтобы разрушить систему защиты, созданную вашим адвокатом?

– Совершенно верно.

– Вы что, самоубийца?

– Я же говорю вам, я в безвыходном положении. Я не выдержу еще одного процесса. Я не прошу верить мне на слово. Проверьте сами то, что я говорю. Теперь, после этого вступления, я вас спрашиваю, хотите выслушать меня или нет?

Единственное, чего я хотела в тот момент, это упасть головой на руль, да со всей силы, так, чтобы кровь потекла. Возможно, боль помогла бы хоть как-то прояснить путаницу, от которой голова шла кругом. Я просто сломалась, вот и все. Но, если ничего другого нет, пусть Лонни хотя бы будет в курсе действий своего противника – адвоката Херба Фосса.

– Ладно, слушаю, – сказала я. – Что там у вас за история?

11

– Я знаю, что люди не верят моему рассказу о том, что в ночь убийства Изабеллы я совершал свою обычную пробежку. Но скажу точно, где я был. В час сорок той ночью я был на перекрестке шоссе Сен-Висенте и 101-й автострады. Это примерно в восьми милях от дома Изабеллы. Изу убили между часом ночи и двумя, так что я никак не мог оказаться на месте преступления. Я занимаюсь бегом уже много лет, но не в состоянии пробежать такое расстояние.

– Почему вы указываете точное время?

– Я всегда бегаю на время. Это входит в мою систему тренировок. Я назову вам имя еще одного человека, который был на дороге в тот поздний час, – это Типпи Парсонс, дочь Ре Парсонс. Она была за рулем небольшого пикапа и почему-то выглядела очень расстроенной. Она свернула с автострады и поехала влево, в сторону Сен-Висенте.

– Она вас видела?

– Да она чуть не сшибла меня! Не уверен, что она заметила это, но я отлетел в сторону и ударился об ограждение. Тут же посмотрел на часы, чтобы знать, сколько времени я потерял. Помню, меня здорово взбесила эта задержка.

– На месте происшествия вас кто-нибудь видел?

– Да, конечно. Я же говорю, там работал парень, он чинил поврежденный водосток. Он там был не один, работала целая бригада. Вы, наверное, уже не помните, но в том году были страшные ливни как раз накануне Рождества. Из-за них во многих местах размыло почву и старые водостоки приходилось чинить каждый день.

– Вы сказали, что это алиби нельзя назвать "железным". Что вы имели в виду?

Он усмехнулся:

– Если вы мертвы или сидите в тюрьме, вот это – "железно". Такой проныра, как ваш Лонни Кингман, всегда найдет способ подтасовать факты. Все, что я утверждаю, это то, что я был за много миль от места преступления, и то, что у меня есть свидетель. И этот свидетель – честный человек, работяга, не то что Макинтайр, этот кусок дерьма.

– А что Типпи? Насколько мне известно, она ни словом не обмолвилась о том случае. Почему бы вам не взять ее в свидетельницы?

– Это бессмысленно. Если бы она заметила меня, она бы уже давно дала показания. Но даже если бы и заметила, стоящего свидетеля из нее не получилось бы. Ей в то время было всего шестнадцать лет, и она была настоящей истеричкой. Не знаю, что случилось в тот вечер, но на ней лица не было. Может быть, она поссорилась со своим дружком, может, у нее любимая кошка померла, не знаю. Суть не в этом, а в том, что я в тот вечер действительно был за много миль от места убийства. Я ничего не знал о том, что произошло, и узнал только тогда, когда час спустя пробегал мимо дома Изы. Там был полно полицейских машин, освещены все окна...

– А что бригада ремонтников? Вы думаете, они засвидетельствуют ваши показания?

– Я не вижу причин, по которым они могут отказаться. Этот парень уже выступал в роли свидетеля. Фамилия его Анджелони. Он наверняка есть в списке свидетелей, по-моему, даже где-то в начале этого списка. Он совершенно точно видел меня. Он видел также пикап Типпи, я в этом уверен. Я довольно долго не мог прийти в себя и сидел на парапете, пытаясь успокоиться. Я там сидел минут пять-шесть. После этого махнул рукой на все пробежки и решил вернуться домой.

– Вы излагали все это полицейским?

– Почитайте, все это есть в протоколах. Но полицейским нужно было доказать мою причастность к убийству, все остальное их не интересовало.

Я помолчала, соображая, что мне со всем этим делать. Всего два дня назад история, рассказанная Барни, показалась бы мне полной чепухой. Теперь она выглядела иначе.

– Хорошо, я передам Лонни то, что вы сейчас сообщили. Это все, что я смогу сделать.

Господи, да что we это, неужели мне придется бросить и это дело? Да впридачу, руками Лонни разрушить алиби Дэвида Барни?

Он, видимо, собирался еще что-то сказать, но передумал.

– Ладно. Поговорите с ним. Я о большем и не прошу. Спасибо, что выслушали меня. – Он бросил на меня быстрый взгляд: – Я действительно очень вам благодарен.

– Не за что, – устало сказала я.

Он вернулся к своей машине, завел двигатель и поехал вперед. Да, забавная история, ничего не скажешь. Во всем этом был какой-то пока неуловимый для меня смысл. Действительно ли Типпи Парсонс была на том перекрестке? Возможно, этот момент можно будет прояснить. Я вспомнила, что читала в газетах про ливень той ночью.

Теперь меня ждала бывшая жена Дэвида Барни.

– Клиника, в которой она работала, оказалась небольшой деревянной пристройкой к зданию больницы Сент-Терри. Внешне здание выглядело довольно убого, внутри было уютно, но чувствовалось, что бюджетных средств у них маловато. В приемном покое стояли стулья из синего пластика на металлическом каркасе. Желтые стены, на полах линолеум под мрамор. В глубине помещения возвышалась деревянная перегородка, дверь в канцелярию была открыта. И там простые столы, стулья, допотопные пишущие машинки... никакого современного оборудования. Вдоль стены металлические полки для документов. По скоплению в приемном покое колясок, беременных женщин и орущих детей я поняла, что в этом корпусе размещалось что-то среднее между женской консультацией и детским отделением. Близился конец рабочего дня, но пациенты еще были. По всему полу там и сям были разбросаны детские игрушки и разодранные журналы.

Я подошла к перегородке и сразу увидела Лауру Барни. На белом халате у нее было вышито: "Л.Барни, медсестра приемного отделения". Она подошла к тому возрасту, когда с помощью массажа и косметики женщина еще может удержать на лице ту свежесть, которая была присуща ей лет десять назад. Обидно, что уже через пару часов все усилия идут прахом. К этому довольно позднему часу слой компакт-пудры стал почти прозрачным и обнажил кожу с изъянами от частого курения. Сорок есть сорок. В этом возрасте уже быстро устаешь. У Лауры был вид женщины, которую принудили к неприятной работе, всем своим видом она выказывала недовольство.

В данный момент она была занята тем, что инструктировала молоденькую медсестру, вероятно, ту самую, с которой я разговаривала по телефону. Лаура раскладывала и подсчитывала деньги с ловкостью банковского кассира. Если попадались купюры разного достоинства, она складывала их в нужном порядке.

– Все купюры нужно раскладывать одной и той же стороной вверх, самые мелкие остаются наверху, далее – по порядку. Один доллар, пять, десять, двадцать, – объясняла она. – В этом случае ты никогда не дашь сдачу десятидолларовой бумажкой вместо одного доллара. Вот, посмотри... – Она ловко сложила их веером. Я подумала, что сейчас она скажет, как карточный фокусник: "А теперь вытяните любую карту на выбор". Однако вместо этого она спросила у своей ученицы: – Все поняла?

– Да, мэм. – Ученице было лет девятнадцать, почти столько же насчитывалось лишнего веса. Ее черные вьющиеся волосы блестели, щеки от обиды покраснели, а в глазах стояли слезы.

Лаура Барни, медсестра приемного отделения, открыла выдвижной ящик с деньгами, достала оттуда пачку неразобранных купюр и молча протянула ее девушке. Та взяла и начала старательно разбирать их, неумело подражая искусным манипуляциям Лауры Барни. Несколько купюр, которые надо было переложить в другой последовательности, она прижала к груди, пару из них уронила на пол. Пробормотав извинение, она наклонилась, чтобы подобрать их. Лаура Барни следила за ее движениями с усмешкой, ей явно хотелось выхватить деньги у нее из рук и самой разложить их. Руки чесались от желания продемонстрировать этой неумехе навыки заправской кассирши. От ее пристальных взглядов молоденькой девчонке было явно не по себе.

Да, Лаура Барни была воплощением бодрости и уверенности в себе. Она вытащила из кармана шариковую ручку и нетерпеливо пощелкивала ею, всем своим видом показывая, что нет у нее ни лишнего времени, ни возможности нянчиться с недоносками. «Ну, давай те, давай скорей. С деньгами надо обращаться быстро и умело, только так». Легкая улыбка у нее на лице благополучно скрывала душевный холод. И попробуй пожаловаться на нее врачу – ничего не выйдет, ни к чему не придерешься. Я знаю такой тип людей, встречала их неоднократно. У них есть форма, но нет содержания, они напоминают ходячие сборники инструкций. Такая медсестра будет уверять вас, что прививка от столбняка, которую она вам сделает, наподобие комариного укуса. А на самом деле рука в этом месте вздуется волдырем и будет болеть целый месяц. Но все по инструкции.

Она посмотрела на меня, и на лице ее всплыла дежурная улыбка.

– Да, я вас слушаю.

– Меня зовут Кинси Милхоун, – представилась я и подумала, что сейчас она протянет мне бланк для заполнения истории болезни.

– Подождите минутку, – сказала она. По-видимому, я нарушила неписанное правило – клиент должен подождать своей очереди. Закончив какой-то разговор с другой медсестрой, она вызвала двух пациенток: – Миссис Гонсалес? Миссис Руссо?

Со стульев поднялись две женщины. У каждой из них было по двое малолетних детей. Лаура Барни открыла дверь, которая из приемного отделения вела в коридор, где размещались кабинеты врачей. В приемном никого, кроме меня, не осталось. Лаура продолжала держать дверь открытой.

– Вы тоже пройдете?

– Да, конечно.

Лаура подхватила со стола какие-то бумажки и повела нас всех в глубь коридора, на ходу раздавая указания на испанском языке. Наконец-то пациентки с детьми были распределены по кабинетам, а мы пошли дальше по коридору. Она завела меня в комнату со столом, двумя стульями и внутренним телефоном. Вероятно, по этому телефону сообщают результаты неблагоприятных анализов. Она указала мне на стул, открыла окно и села сама. Достала пачку "Вирджиния слимз" и закурила. Посмотрела на часы, якобы для того, чтобы поправить ремешок.

– Вы пришли расспросить меня о Дэвиде. Что именно вы хотите узнать?

– Насколько я понимаю, вы не поддерживаете с ним дружеских отношений?

– Да, мы распрощались навсегда. Видеть его больше не могу.

– Вы выступали свидетельницей на судебном процессе по его делу?

– Да, я вообще считаю, что он законченный подонок. Вы разве не читали материалы процесса?

– Я как раз занимаюсь этим сейчас. Приступила к делу только в воскресенье вечером. Очень много бумаг, и было бы хорошо, если бы вы изложили ваше понимание вещей.

– Мое понимание вещей... Ладно, попробую. Я встретила Дэвида впервые на одной из вечеринок ровно девять лет тому назад. Как все было дальше? Я в него влюбилась, через полтора месяца мы поженились. Когда ему предложили место в фирме Питера Вейдмана, мы жили вместе уже два года. Конечно, мы были тогда на седьмом небе от радости.

Я прервала ее:

– Каким образом ему удалось получить это место?

– Через знакомых. Мы жили тогда в Лос-Анджелесе и мечтали куда-нибудь переехать. Дэвид узнал, что у Питера появилась вакансия, и послал ему свои бумаги. Мы прожили в Санта Терезе всего два месяца, когда на фирме появилась Изабелла. Дэвиду она сначала ужасно не понравилась. Насколько я знаю, она была очень способной, даже талантливой. И я настояла на том, чтобы завязать с ней дружеские отношения. Она работала под непосредственным руководством Питера. Когда позднее ей стали доставаться самые престижные заказы, дружба с ней оказалась очень полезной. Можно сказать, я собственными руками подготовила свой развод с Дэвидом.

– Каким образом вы обнаружили, что они стали встречаться?

– Мне намекнула на это Симона. Я уже забыла детали, помню только, что внезапно я все поняла. Поняла, почему Дэвид стал холоден со мной. Ну, а о том, что у Изабеллы и Кеннета были проблемы в семейной жизни, знали, кажется, все вокруг. Я просто сопоставила все эти факты, а затем устроила жуткий скандал, повела себя ужасно глупо. Теперь вот жалею, что тогда не сдержалась.

– Почему?

– Я поторопила события. Их отношения, как скоро выяснилось, быстро себя исчерпали. Если бы у меня хватило здравого смысла закрыть глаза на некоторые вещи, все было бы по-другому.

– Как вы считаете, ее убил он?

– Убил человек, прекрасно знавший ее привычки. – В это время резко зазвонил телефон. Лаура сняла трубку. – Слушаю вас, доктор.

Я услышала голос врача: "Мы собираемся делать рентген тазовых органов у миссис Руссо. Вы не могли бы зайти к нам?"

Лаура ответила: "Да, конечно". Затем сказала, обращаясь ко мне:

– Я должна уйти. Если есть еще вопросы но мне, подождите, пока я вернусь.

Она открыла дверь, и я вышла в коридор.

Лаура скрылась в одном из кабинетов, а мне пришлось искать дорогу к выходу. Я села в машину и долго рылась в своей сумке в поисках бумажника. Вытащила из него все бумажные деньги, аккуратно разложила их по порядку – одной и той же стороной вверх и так, чтобы двадцатидолларовые купюры оказались внизу. Как только что видела.

Я вернулась в офис и поставила машину на место, принадлежавшее Лонни. Бегом поднялась наверх. Если Ида и удивилась тому, что я вернулась, то никак этого не проявила. В кабинете я начала лихорадочно перебирать и просматривать досье, которые хотя и были приведены в порядок, но валялись повсюду. Наконец я нашла, что искала, и уселась за стол, включив настольную лампу.

А искала я фотокопии газет шестилетней давности, которые сделала перед тем, как опрашивать соседей Изабеллы Барни. В газетах много внимания уделялось обильным осадкам по всей Калифорнии. Одна из заметок упоминала, что ремонтные бригады вынуждены работать во внеурочное время, чтобы восстановить поврежденные водостоки. Отмечался также рост мелких преступлений, видно, и здесь оказало свое действие изменение атмосферного давления. Я листала страницы, вчитываясь в заметки, и даже не понимала, что я собственно ищу... наверное, пыталась найти какое-то недостающее звено в разрозненных событиях прошлого.

Я задавала себе самые банальные вопросы. Если Типпи Парсонс могла поддержать алиби Дэвида Барни, то почему она не заявила об этом тогда, шесть лет назад? Конечно, на самом деле ее могло и не быть на том перекрестке. Барни мог перепутать ее с кем-то или выдумать, что она там была, преследуя при этом какие-то свои цели. Но даже если она там БЫЛА, то вполне могла его не заметить – такое тоже возможно. Если же она его видела, это сильно укрепит позиции Дэвида Барни в суде. К тому же еще этот парень-рабочий. А у него какая роль?

Я дотянулась до телефона и набрала номер Ре Парсонс, надеясь застать ее в мастерской. Раздалось четыре длинных гудка, потом пять, шесть. После седьмого Ре взяла трубку. Судя по голосу, она была очень замотана.

– Ре, это Кинси Милхоун. Извините, что отвлекаю вас. Похоже, отрываю вас от какого-то важного дела?

– Ничего страшного, мне давно надо завести радиотелефон в своей мастерской. Подождите, сейчас отдышусь, а то совсем забегалась. Как у вас дела?

– Спасибо, все в порядке. Типпи случайно не у вас?

– Нет, она работает сегодня до шести в рыбном ресторане на набережной. Может быть, я чем-нибудь могу помочь?

– Может быть, – сказала я. – Мне хотелось бы выяснить, где она была в ту ночь, когда убили Изабеллу.

– Она была дома, я в этом уверена. А почему вы спрашиваете?

– Знаете, это еще неточно, но у меня есть показания, что в ту ночь ее видели за рулем пикапа довольно далеко от дома.

– Пикапа? Но у Типпи никогда не было пикапа.

– Значит, произошла какая-то путаница. Так она была рядом с вами, когда позвонила полиция?

– Вы имеете в виду звонок по поводу смерти Изабеллы? – Она как-то странно замялась, мне стоило еще тогда обратить на это внимание. Но я сосредоточилась на своем вопросе и совершенно выпустила из виду, что я разговариваю с МА-ТЕРЬ-Ю. – В то время она жила у своего отца, – медленно проговорила Ре.

– Да, правильно. Вы говорили мне об этом, я помню. А у НЕГО был пикап?

Мертвая тишина.

– Знаете, мне кажется, вы на что-то намекаете.

– На что я намекаю? Я просто задаю вопросы.

– Ваши вопросы имеют какой-то подтекст. Я надеюсь, вы не собираетесь связывать имя моей дочери с тем, что случилось с Изабеллой?

– Ре, ну зачем так? У меня и в мыслях этого не было. Я просто собираю информацию, которая могла бы поставить под сомнение кое-какие показания. Вот и все.

– Какие показания?

– Может быть, в них нет ничего серьезного. Я бы не хотела пока их называть. Позже поговорю об этом с Типпи, вернее, я должна поговорить с ней как можно скорее.

– Кинси, если кто-то высказывается о моей дочери, то я как мать обязана быть в курсе. Кто вам сказал, что ее в ту ночь не было дома? Это звучит как совершенно возмутительное обвинение!

– ОБВИНЕНИЕ? Подождите минутку. Я что-то не воспринимаю как обвинение то, что ваша дочь решила прокатиться на пикапе.

– Кто вам об этом сказал?

– Ре, я действительно не могу называть фамилии людей. Я работаю на Лонни Кингмана, и эта информация предназначена исключительно для него... – Я немножко приврала, но сама фраза мне очень понравилась. То, что касалась отношений адвоката с клиентом, не имело ни малейшего отношения ни ко мне, ни к тем людям, от которых я получала информацию. Но благодаря этой фразе Ре, кажется, опомнилась и ослабила натиск.

– Я была бы признательна, если бы вы объяснили, что происходит, не называя никаких фамилий. Не буду требовать их от вас, если проблема только в этом.

После короткой внутренней борьбы я решила, что не случится ничего страшного, если она узнает факты, ставшие мне известными всего несколько часов назад.

– Один человек заявил, что видел ее той ночью. Заметьте, я подчеркиваю, что этот момент не имеет отношения к смерти Изабеллы. Меня только удивило, что сама Типпи не упоминала об этом обстоятельстве. Я почему-то думала, что вы в курсе.

– Она никогда не упоминала об этом, потому что в ту ночь не выходила из дома, – ответила Ре глухим ровным голосом.

– Великолепно. Это именно то, что я хотела узнать.

– Даже если и выходила, это вас не касается.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Какой смысл вы вкладываете в это "даже если"? – поинтересовалась я.

– Никакого. Я сказала это просто так.

– Вам не трудно будет передать Типпи, чтобы она мне перезвонила?

– Я не собираюсь ничего ей передавать!

– Как хотите, Ре, извините, что побеспокоила вас.

Я бросила трубку, чувствуя, как мое лицо заливает краска. Какая это муха ее укусила? Я сделала себе пометку о том, что надо написать повестку в суд для Типпи Парсонс. До разговора с Ре я не очень-то доверяла заявлению Дэвида, но ее странная реакция заставила меня задуматься. И всерьез.

Я позвонила Руфи и попросила заказать полный комплект материалов уголовного процесса по делу Дэвида Барни. После чего вытянулась в кресле, положила ноги на стол и решила подвести итоги моей работы. Они выглядели весьма плачевно, в этом не было никаких сомнений. После весьма скромных достижений Морли и его несвоевременной смерти у нас на руках не было никаких козырей. Основной свидетель Лонни оказался весьма подозрительной личностью, вдобавок выяснилось, что у ответчика есть алиби. Лонни это не понравится. Однако пусть он услышит обо всем сейчас от меня, а не от Херба Фосса в первый день процесса. К сожалению, и тут обстоятельства складывались не в мою пользу. Лонни возвращается из командировки только в пятницу вечером и тут же уезжает на выходные вместе с женой. Восемь месяцев назад он женился – на инструкторе по каратэ-кенпо. Они познакомились, когда он взял на себя ее защиту по обвинению в хулиганском нападении. Лонни справился с этой задачей блестяще. Я все пыталась узнать, что же все-таки сделала его Мария? Лонни ограничился тем, что сказал: дело возникло в результате расследования попытки изнасилования. Несчастный пенсионер, возжелавший познакомиться с молодой каратисткой, пал жертвой ее ударов и адвокатского мастерства Лонни. Я снова стала размышлять о себе. Когда утром в понедельник Лонни ввалится в офис, на него тут же обрушится гора неприятностей. Похоже, неприятности мне тоже обеспечены.

Я пробежала глазами лист со свидетелями, который Лонни обнаружил в бумагах Морли. В списке я нашла Уильяма Анджелони, против его фамилии было отмечено, что показания с него не снимались. Я записала его адрес, нашла по справочнику номер телефона. Подняла трубку и тут же положила ее. Нет, лучше, если я встречусь с ним и увижу, что он собой представляет. Не исключено, что это какой-то проходимец, подкупленный Дэвидом Барни.

Я бросила в сумку несколько бумаг, которые могли понадобиться, и опять помчалась вниз к своей машине.

* * *

Анджелони жил на западной окраине города в небольшом одноэтажном домике, который в данный момент ремонтировался. Часть крыши и одна из стен отсутствовали, на их месте была укреплена полиэтиленовая пленка в несколько слоев. В стороне были аккуратно сложены доски и шлакоблоки. На дорожке стоял старый грузовичок с кузовом, полным обломков сухой штукатурки. Из кузова выглядывали старые рамы с ржавыми гвоздями. Казалось, рабочие все побросали и разошлись по домам. Однако кто-то из них еще стоял во дворе с пивной банкой в руках. Я оставила машину на улице и вошла в калитку.

– Мне нужен Билл Анджелони. Это случайно не вы?

– Это я. – Ему было за тридцать, но выглядел он прекрасно – темные волосы, темные глаза, прямой нос и мужественный подбородок. Он был одет в джинсы, на ногах – грубые рабочие башмаки, рукава джинсовой рубашки закатаны. Руки у него были сильные, заросшие темными волосами. От него пахло сырой землей. Вообще он выглядел, как актер из фильма про несчастную любовь между графиней и садовником. Но мы были не на съемках, и я не собиралась бросаться к садовнику в объятия.

– Кинси Милхоун, – представилась я. Мы обменялись рукопожатиями, я объяснила, на кого работаю.

– Я совсем недавно беседовала с Дэвидом Барни, и он упомянул вашу фамилию.

Анджелони сокрушенно покачал головой.

– Неужели этого несчастного сукиного сына опять потащат в суд? Не могу поверить. – Он допил свое пиво, смял банку и забросил ее в кузов грузовика. – Два ноль в мою пользу, – удовлетворенно произнес он и ловко изобразил свист на трибунах. У него была очень приятная, открытая улыбка.

– На этот раз его обвиняют в причастности к убийству из корыстных побуждений, – объяснила я.

– Боже! А как насчет непривлечения во второй раз к ответственности за одно и то же преступление? Это, кажется, так называется? Я почему-то думал, что этот закон действует.

– Это относится к уголовному судопроизводству. Его вызывают на этот раз в суд по гражданским делам.

– Да, парню не позавидуешь. Хотите пива? Я всегда, когда прихожу с работы, выпиваю несколько баночек. Кстати, поосторожней. Здесь под ногами полно ржавых гвоздей.

– Ну, я-то обязательно хотя бы на один напорюсь, – сказала я и пошла вслед за ним на кухню, ее было видно сквозь полупрозрачную пленку. Сзади этот парень тоже был что надо. – Давно у вас ремонт?

– Вы имеете в виду перестройку дома? Около месяца. Мы хотим пристроить большую гостиную и пару спален для детей.

«Забудь о свадьбе, дорогая», – сказала я себе.

Он достал пару банок пива и открыл их.

– Мне надо подогреть жаркое, скоро вернется Джулиана, а с ней целая орава голодных сорванцов. Сегодня моя очередь стоять у плиты, – признался он.

– Сколько у вас детей?

Он показал мне растопыренную пятерню.

– Пять?

– Да еще один должен скоро родиться. Все мальчишки. Мы надеемся, что хоть сейчас будет девочка.

– Вы все еще работаете на прежнем месте, в отделе водоснабжения?

– Да, в мае будет десять лет, – сказал он. – Так вы – частный детектив. И что это за работа? Совершенно себе не представляю.

Я неохотно рассказывала ему о своей работе, а он занимался тем, что выгребал шлак из печки. Затем он заложил в печь новые брикеты прессованного торфа. Я понимала, что мне нужно срочно выуживать из него информацию. Мне нужно было выяснить, действительно ли он видел в ту ночь Дэвида Барни, заметил ли он Типпи Парсонс. Но я все не могла перейти к этим вопросам, так как завороженно следила за его перемещениями по кухне. Я никогда не встречала мужчину, который бы возился у плиты, чтобы приготовить обед к моему приходу. Счастливая Джулиана.

– Вы не могли бы мне рассказать о той ночи, когда вы встретили на шоссе Дэвида Барни?

– Да об этом и рассказывать-то нечего. Мы занимались раскопками, искали лопнувшую трубу. Из нее уже несколько дней текла вода, правда, в ту ночь дождя, слава Богу, не было. Я услышал какой-то хлопок и обернулся. Гляжу, на мостовой валяется парень в тренировочном костюме. На дорогу в Сен-Висенте сворачивает пикап. Я сразу сообразил, что пикап и сбил этого парня. Парень самостоятельно встал, подошел туда, где мы стояли, и присел на парапет. Его, видно, здорово трахнуло, но кости остались целы. Они же носятся по дорогам, как сумасшедшие, ничего не видят, вы сами знаете. Мы предложили вызвать ему "скорую помощь", но он и слышать об этом не хотел. Он отдышался и побежал дальше, видно было, что его немного пошатывает. Все это продолжалось минут десять, не больше.