Текст книги "Родственные души в Сеуле"

Сьюзан Ли
Родственные души в Сеуле

Моему отцу, который всегда говорил, что я могу быть кем угодно – от мисс Корея до президента Соединенных Штатов.:) Ну, а я выбрала роль сочинителя… Надеюсь, ты бы мной очень гордился. Я скучаю по тебе.

Susan Lee

SEOULMATES

Печатается с разрешения Susan Lee, представленной BAROR INTERNATIONAL, INC., и агентства Nova Littera SIA.

Copyright © 2022 by Susan Lee

В оформлении макета использованы материалы по лицензии schutterstock.com

© 2022 by Harlequin Enterprises ULC

© Гахаев Б., перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

Ханна

Вряд ли можно выразить любовь к своему парню сильнее, чем когда ты похлопываешь его по спине, пока его голова находится в унитазе и его рвет теплым Bud Light.

Он жалобно стонет.

Я тру его спину круговыми движениями и приговариваю: «Давай, давай».

Это не свидание моей мечты, но место довольно милое, учитывая все обстоятельства. До старшей школы у меня не было близких отношений, а теперь свой последний год в школе я начинаю с идеальным парнем и компанией друзей впридачу. Забавно, что жизнь может измениться так внезапно, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Мы с Нейтом прошли долгий путь. Мы знаем друг друга с детского сада, когда он был большим и неуклюжим, а я маленькой и болтливой. В детстве мы ненавидели друг друга. Но судьба имеет свойство вступать в игру неожиданно и застает тебя врасплох.

Я столкнулась с Нейтом на пляже прошлым летом, на следующий день после того, как моя сестра переехала в Бостон. Я была невероятно раздраженной, а Нейт, на удивление, обаятельным.

– Зачем уезжать из Сан-Диего? – спросил он. – Хуже решения не придумаешь. По-моему, лучший способ отомстить тому, кто уезжает, – отжигать и развлекаться на всю катушку.

А потом мы поехали в Карлсбад и погуляли по цветочным полям, чего я никогда раньше не делала. Там было не так занудно, как я думала. Там было классно.

И тогда я поняла, что он на моей стороне. Потому что, правда, зачем кому-то уезжать из Сан-Диего? Нейт это понимает. Он понимает меня.

Стук в дверь вызывает у Нейта новый приступ, и я ощущаю запах чего-то острого. Я с трудом подавляю рвотный рефлекс, чтобы самой не потерпеть фиаско.

– Мы тут заняты! – кричу я.

Из-за двери раздается фырканье и хихиканье.

– Да, заняты, но не тем, – поспешно объясняю я.

Меньше всего мне хотелось бы, чтобы местные сплетники сочинили какую-нибудь скандальную историю обо мне и Нейте, якобы случившуюся в туалете на вечеринке Джейсона Коллинза в честь окончания года. Поверьте, запах в воздухе совсем не располагает меня к сексу.

Очередной стук в дверь. Блин, это единственный гребаный туалет в доме или как?

– Ханна, у тебя там все в порядке?

О, слава богу, знакомый голос. Надеюсь, Шелли вызовет Uber и поможет мне вытащить Нейта на улицу. Хотя, с другой стороны, она тоже типа величайшая сплетница в нашей компании друзей. Я стараюсь не рассказывать ей ничего такого, о чем на следующий день могла бы судачить вся школа. И я уверена, Нейту вряд ли понравится, если на следующий день все примутся обсуждать, что он не умеет пить. Сомневаюсь, чтобы он обрадовался, начни Шелли рассылать сообщения об этом налево и направо, а народ отвечал бы что-то вроде: «Нейт – слабак». В своих комментариях люди бывают такими безжалостными.

Ну да ладно, я как-нибудь сама с этим справлюсь. Я сумею позаботиться о Нейте. Даже в такой дурацкой ситуации не могу сдержать улыбку. Мне нравится быть надежной девушкой. Мне нравится быть нужной.

– У нас все хорошо, Шелли. Все в порядке. Ничего интересного здесь не происходит. Спасибо, – отзываюсь я. Наверняка ей подвернется еще какая-нибудь история, о которой можно будет всласть посплетничать.

– Ясненько! Я буду внизу, если понадоблюсь, – говорит она.

Из унитаза доносится стон. Я смотрю на затылок Нейта.

– О, детка, тебе еще не полегчало? Что мне тебе принести? – спрашиваю я.

– Ханна… – Он слегка поворачивает голову, прижимаясь щекой к стульчаку унитаза. Я стараюсь не беспокоиться о толпе микробов, которые ринулись сейчас с фарфорового трона на его красивое лицо. Голос у Нейта слабый, дыхание зловонное. Я втягиваю воздух и стараюсь задержать дыхание. Беру мокрую тряпку со столешницы и вытираю ему шею, зачарованная растущими на ней маленькими светлыми волосками. От пота волосы на его голове потемнели до цвета песочный блонд, а эти крошечные волоски на шее почти белые.

Почему-то при виде них мое сердце смягчается. Надо же – у такого большого, сильного парня волоски, как у маленького ребенка. Это так трогательно.

– Ханна! – снова зовет меня Нейт, привлекая к себе.

– Да, Нейт? – Я неохотно наклоняюсь ближе.

– Я… – Он тяжело вздыхает. Похоже, опасается нового приступа рвоты.

– Тс-с-с. Все в порядке, Нейт. Я знаю, детка, я знаю.

– Ханна, мы…

Мы. Ооооо.

– Ага, это ты и я, – говорю я.

– Я… я думаю, нам нужно расстаться, – бормочет он, снова опуская лицо в унитаз.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

Время останавливается. Все мое тело онемело, остается только чувство тяжести в животе. Ворсистый туалетный коврик под моими коленями вдруг становится колючим и шершавым, а помещение слишком тесным. Сегодня в Сан-Диего теплый вечер, и дом, полный по большей части пьяных подростков, не способствует лучшей циркуляции воздуха. Мне нечем дышать, пот льет с меня ручьями, в нос ударяет мерзкий запах.

«Не паникуй!» – приказываю я себе и закрываю глаза, чтобы не упасть: все вокруг меня внезапно закружилось.

Я прокручиваю в голове его слова. Мы встречались не так долго, почему же он решил, что нам нужно расстаться? Видимо, я ослышалась.

Нам нужно собраться. Да, время идет, и мы должны относиться к жизни серьезно.

Нам нужно оторваться. Ха-ха! Поняла! Отлично, Нейт.

Нам нужно нажраться? В смысле, я бы не отказалась от хорошего куска говядины. Я в деле.

Большая рука обхватывает мое запястье, вытягивая меня из паники. Но когда я смотрю в покрасневшие глаза Нейта, вижу, как у него течет из носа, и изо всех сил стараюсь не таращиться на подозрительный кусочек, прилипший к его щеке, я ощущаю ком в горле.

Это вовсе не любовь. Это даже не гнев. Это… жалость.

– Нейт, детка, ты не соображаешь. Ты пьян и тебе плохо, – дрожащим голосом пробую его урезонить.

– Прости, Ханна. Я пытался сказать тебе это весь вечер. Но мне не хотелось тебя расстраивать, – говорит Нейт. Поток банальщины прерывается очередным стоном, эхом отдающимся в унитазе.

– Но… но ты мой человек, – говорю я, последнее слово произношу почти шепотом. Мой голос звучит жалко и тихо.

– Мы можем остаться друзьями. Просто у нас ничего не выходит, – продолжает он. Кажется, Нейт и сам расстроен. Я хочу, чтобы ему было плохо, потому что он разбил мне сердце, а не потому, что его голова сейчас торчит из унитаза.

– Что не выходит? Я думала, нам хорошо друг с другом. Мы на вечеринке, мы веселимся, ведь так?

Я смотрю на Нейта. Не похоже, что ему очень весело. Это факт.

– Ханна, у нас… у нас нет ничего общего, – бормочет он.

– Что значит «ничего общего»? У нас так много общего. Да мы с тобой практически единое целое. – Я изо всех сил пытаюсь припомнить все то, что нравится нам обоим. Но сейчас в моем мозгу черная дыра, мне плохо думается в таком состоянии.

– На самом деле, нет. Тебе не нравится даже, что я…

– Нам обоим нравится «Ривердэйл», – прерываю я его, наконец, придумав ответ. – Видишь? Разве этого мало?

– Ты его ненавидишь. Ты высмеиваешь Арчи в каждой серии. – От его слов все внутри у меня обрывается. Он прав. Попалась. – Ты ненавидишь помидоры… – Неужели это серьезная помеха для любви? – …и кошек… – Это верно. Но разве у человека не может быть каких-то особенностей? – …и ты ничего не знаешь о K-pop и корейских дорамах. Я просто не могу говорить с тобой обо всем, чем увлекаюсь.

K-pop? Корейские дорамы?

Теперь настал мой черед застонать. Нет, только не Нейт! Неужто и его захватило это повальное увлечение всем корейским? Судя по всему, я единственная в целом мире, кто к таковым не относится, хоть я и… кореянка.

– Нейт, мы можем исправить все, что, по твоему мнению, у нас не получается.

– Ханна… – он поворачивает голову и снова смотрит на меня с сожалением.

Да, все понятно, он уже сам не рад, что ляпнул такое. Я киваю и улыбаюсь себе под нос. У нас все будет в порядке.

– Нейт, – уверенно отвечаю я.

Его зрачки расширяются от ужаса, рот открывается, и его рвет на мои сандалии.

Я зажимаю телефон между ухом и плечом, чтобы слизать шоколад с указательного и большого пальцев. Я съела целый Тоблерон, откусывая по треугольничку и держа его за нижнюю часть, чтобы шоколад, растаяв, остался на кончиках пальцев и я могла слизать его, когда пирамидка закончится. Стратегическое потребление для исцеления разбитого сердца.

– Меня не могли просто бросить перед шкафчиками в школе или на стоянке у In-N-Out, как всех остальных. Нет, мне нужно было, чтобы куски куриных наггетсов срыгнули мне на ноги вместе с лужей кислого пива. Отлично. – Шелли молчит на другом конце линии. Она, наверное, тоже подавляет рвотный рефлекс при мысли об этом. – С каких это пор то, что людям нравится разная музыка, стало поводом для расставания? – спрашиваю я.

– Нейт сказал Мартину Шепарду, который сказал Мэнди Хокинс, а она сказала Джейсону Чену, а Чен сказал мне, что на его вопрос, кому ты отдаешь предпочтение, ты ответила, что ты отдаешь свой голос в пользу «справедливости, равенства и Саши», а не Малии Обамы.

– Я не знала, что Нейту так сильно нравится Малия.

– Это тема из K-pop. – Я прямо слышу по телефону, как она закатывает глаза. – Биас – твой любимый участник группы.

– Ладно. Но откуда это знают все, кроме меня?

Я тянусь к пакету M&M’s с арахисом на тумбочке. Я съела все остальные цвета, остались только зеленые. Зеленые M&M’s – мой рецепт исцеления.

– А если серьезно, – продолжает Шелли, игнорируя мой вопрос, – я не могу поверить, что Нейт бросил тебя прямо накануне лета. И что теперь будет со всеми планами, которые вы строили? Не можешь же ты делать все в одиночку.

Бросил.

В одиночку.

Эти слова словно бьют меня по лицу, да так сильно, что я чувствую, как у меня вспыхивают щеки. Она права. Я мечтала, что кроме стажировки все остальное время буду проводить с ним.

– Ну этот… лагерь спасателей… Ты же знаешь, что деньги не вернут. – Слова Шелли доносятся до меня, как сквозь вату. Я вздрагиваю.

Фу, лагерь спасателей. Ненавижу запах хлорки, и одна мысль о сырости, кишащей микробами и инфекциями, приводит меня в ужас. Но Нейт воодушевил меня своими планами на «крутое лето перед нашим выпускным годом, наше первое лето в качестве пары». Что ж, может, стоит просто благодарить судьбу за то, что мне больше не придется ходить в бассейн. Теперь, когда я…

Брошена.

Одинока.

Без парня. Без планов на лето. Без жизни. Рекламный щит на Таймс-сквер с надписью «Жалкая» загорается яркими мигающими огнями под песню Селин Дион «All by Myself».[1]1
  Совсем одна (англ.)


[Закрыть]

– Может, мне стоит поговорить с Нейтом… – вслух размышляю я.

– Ну, типа, подожди день или два. Пусть он начнет по тебе скучать. Если хочешь попытаться его вернуть, тебе нужно действовать стратегически, – советует Шелли.

– Вернуть? Это возможно? По-твоему, он может передумать? – спрашиваю я.

– Ну, конечно. Я могу тебе помочь. Слушай, я точно знаю, что Нейт является Blink, CARAT и ARMY. И тащится от Сон Йе Джин. Он уговаривал театральный кружок поставить в следующем году «Аварийную посадку любви» для школьного мюзикла. Вот с чего можно было бы начать. Узнай, что ему нравится, Ханна. Если он не хочет встречаться с тобой, потому что у вас нет ничего общего, переубеди его. Короче, скажи, что у вас есть общие интересы.

Ее слова для меня – пустая тарабарщина. И почему я чувствую себя виноватой из-за того, что меня поучает именно Шелли Сандерс? Хотя, кто знает, может, она и права. Может, мне удастся его вернуть.

– Э-э, спасибо, – лепечу я, немного приходя в себя. – Мне нужно о многом подумать. И многое загуглить.

– Как бы там ни было, мы с народом собираемся исследовать новое кафе-мороженое, так что мне пора бежать. – И она отключилась, прежде чем я успела закрыть рот или спросить, могу ли я пойти с ней. Стоп, выходит, потеряв Нейта, я лишилась еще и друзей?

– Пока, – говорю я в пустоту. Манжетой толстовки вытираю шоколадное пятно с экрана телефона. Разглядываю след на ткани и собираюсь его облизать. Может быть, позже.

Я снова в изнеможении падаю на кровать.

В мою комнату врывается мама и раздвигает шторы, ослепляя меня солнечным светом. Мои глаза, мои глаза!

– Ладно, Ханна, пора вставать. Почему шторы задернуты? Здесь плохо пахнет. Ты уже принимала душ?

– Мама, пожалуйста, разве ты не видишь, что я хочу побыть одна? Мне нужно время, чтобы оклематься, – ною я.

– Ага, валяться в темноте, есть шоколад и обрастать грязью. Ханна, так смириться с неизбежным вряд ли получится.

– Мама, у меня такая стадия.

– Какая стадия? Тратить жизнь впустую? Ханна, вы с Нейтом встречались недолго. Порция кимчи, которую я приготовила, еще даже не успела закваситься. – Моей маме только дай возможность сравнить длительность отношений со временем брожения кимчи. – А теперь встань и уберись в своей комнате. Нам нужно успеть в церковь, начинается регистрация преподавателей каникулярной библейской школы.

Мама не может взять в толк, что только из-за того, что мы с Нейтом расстались, у меня не освободилось внезапно все лето и я вовсе не горю желанием преподавать в библейской школе кучке голосящих младшеклассников. Я ненавидела начальную школу.

– Ну, мне это неинтересно. У меня другие планы, – вру я. А что, в конце концов, мне никто не запретит поехать в лагерь спасателей. Хотя я могу и умереть, видя, как загорелый Нейт в шортах демонстрирует свои мускулы, и зная, что он меня не хочет.

Но, пожалуй, преподавание в каникулярной библейской школе грозит мне более мучительной смертью.

– Ханна, либо библейская школа, либо ты записываешься в хагвон[2]2
  Коммерческий частный институт, академия или школа.


[Закрыть], чтобы подготовиться к колледжу.

– Но у меня стажировка, – напоминаю я. Я не раз использовала эту стажировку как предлог, когда хотела от чего-то отказаться. И хотя она всего раз в неделю по два часа (я помогаю иммунологу), мама считает, что это верный путь в медицинский институт. Возможно, она не ошибается.

– Ты можешь совмещать одно с другим. Занятия в библейской школе по утрам. И разве твоя стажировка не только по понедельникам после обеда?

Спалили.

Я зарываюсь лицом в подушку.

– Уйди, пожалуйста, – прошу я.

Я чувствую, как прогибается кровать, когда мама подходит и садится рядом. Она легонько похлопывает меня по спине.

– Ханна, ты лучше, чем этот американский мальчик-нехристианин. – Голос у нее подозрительно добрый.

– Ты не понимаешь, мама. – Я хочу сказать, что нравилась ему. Но, может быть, теперь уже не нравлюсь. Я знала, что должна была поймать волну BTS, когда все от них тащились. Просто я думала, что K-pop и корейские дорамы «им» нравились, потому что они корейские корейцы, а не американцы корейского происхождения, и уж точно не настоящие американцы. Где я была, когда тренды так быстро изменились? Теперь я как будто смотрю на мир снаружи. А Нейт определенно внутри.

– Что тут понимать? Ханна, тебе нужен мальчик, которому понравится, что ты умна и талантлива, и который оценит твои сильные икры. Что тебе нужно, так это хороший корейский мальчик.

Приехали.

Я приподнимаюсь и готовлюсь к тому, что моя мать попытается свести меня с новым «хорошим мальчиком-христианином» из нашей корейской церкви. Будет ли это Тимоти Чон, потому что он прекрасен во всех отношениях и играет на скрипке? Или это будет Джошуа Ли, потому что он прекрасен во всех отношениях и водит BMW? Нет, нет, это должен быть Эллиот Пак, потому что он прекрасен во всех отношениях и досрочно поступил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

– Но давай не будем сейчас беспокоиться о бойфрендах. Я сообщу тебе отличную новость, а потом мы пойдем в церковь.

Погоди, это все? Ты даже не представишь мне на рассмотрение резюме какого-нибудь нового корейского парня? Это ловушка? Что-то здесь не так. Я пребываю в ожидании неприятного события.

– И что это за отличная новость, мам? – Я медленно поворачиваю голову и смотрю на мать, сдвинув брови и пристально рассматривая ее лицо. Макияж идеален, брови подведены поверх микроблейдинга, кожа благодаря новейшему корейскому кушону влажная, точно от росы, а губы накрашены на два тона темнее лососево-розового. Ее можно принять за мою сестру.

– Видишь ли, когда твои папа с сестрой уехали, у нас появилось столько свободного места…

Когда моего отца перевели по работе в Сингапур, а сестра уехала в Бостон ради своей карьеры, дом совсем опустел. Не говоря уже о том, что мама чаще бывает в церкви, чем дома.

Однако лето мы всегда проводили вместе. Лето – семейное время.

– Они ведь приедут сюда на Четвертое июля, – говорю я, стараясь подавить вопросительную интонацию.

– Конечно, – как-то нетвердо отвечает она. – Но у нас еще есть место для гостей.

– Каких гостей?

– Ну, на днях я разговаривала с подружкой…

Что-то здесь явно нечисто.

– Мама, – медленно произношу я, – что ты натворила?

– Угадай, кто приедет в наш город прямиком из Кореи и проведет с нами лето? – восклицает она, сцепляя руки.

О, нет!

– Моя лучшая подруга, миссис Ким. И ее семья!

Нет, нет, нет.

Мне тяжело дышать.

Джейкоб Ким.

Спустя столько лет.

Я открываю рот: хочется кричать от ужаса, но мама поднимает меня с кровати и заключает в крепкие объятия.

– Приедет моя лучшая подруга и привезет с собой своего замечательного сына Джейкоба и прекрасную дочь Джин Хи. Наш дом наполнится смехом и радостью!

У нас же тут вроде не больница. Я смеюсь. Я радуюсь.

– Я могу готовить корейскую еду, и мы будем обедать всей компанией, – говорит мама. Говорит так, будто я никогда не ем ее стряпню. Да, мне не нравится корейская еда на завтрак, обед и ужин каждый день, а она ничего другого и не готовит.

Мама выпускает меня из объятий, но хватает за руки и встряхивает. Я обмякла от шока, и меня болтает, как куклу.

– Ты помнишь Джейкоба? В детстве вы были неразлучны. Лучшие друзья в начальной и средней школе.

Да, я хорошо помню Джейкоба.

Наши матери постоянно напоминали, что мы стали друзьями «еще до рождения» только потому, что они были подругами и забеременели почти одновременно.

Жар ползет по моей шее, грудь сжимает щемящая боль, но я не обращаю на это внимания. Я перестала испытывать какие-либо эмоции, когда услышала о Джейкобе Киме. Я отказываюсь что-либо испытывать.

– Прекрасная возможность продолжить вашу дружбу, помнишь, когда-то вы были не разлей вода, – задумчиво произносит мама.

– Это было давно, – напоминаю я. У нас была дружба, лучшая дружба в мире. А он ее растоптал. Он променял меня на жизнь звезды в Корее. – Мне это неинтересно, – говорю я, отталкивая маму от себя.

Брови мамы удивленно приподнимаются.

– Но это же Джейкоб, Джейкоб Ким! – недоумевает она. Как будто повторение имени внезапно сотрет то, что он сделал.

– Так и быть, но, если он приедет сюда, ему лучше держаться от меня подальше. У меня другие планы на лето, – говорю я.

– Но вы с Нейтом расстались. Теперь у тебя нет планов. – Черт, мам, ты бьешь по самому больному. – Днем ты можешь преподавать в библейской школе, а потом до ночи развлекаться с Джейкобом. Лето пролетит незаметно, ты превосходно проведешь каникулы.

– Мама! – Я опускаю плечи, едва сдерживаясь, чтобы не топнуть ногой от злости.

– Ханна! – сердито восклицает мама.

Мы смотрим друг на друга. Я не буду отводить взгляд. У нас тут состязание воли. На этот раз ей не победить. Я не сдамся.

Я моргаю первая.

– В любом случае, – нараспев произносит мама, словно победную песнь, – нужно столько всего успеть подготовить. – Она убегает, насвистывая церковный гимн.

Подожди, мне в глаза попала соринка! Я требую реванша!

Клянусь, я вижу, как она сбегает вниз по лестнице, пропуская ступеньки. Отлично, теперь у моей мамы более интересные планы на лето, чем у меня.

И тогда я принимаю решение. Все остальные собираются проводить это лето в свое удовольствие, делать все, что заблагорассудится. Так почему бы и мне не поступить так же? Забыть о каникулярной библейской школе. Забыть о гостях из Кореи. И уж точно забыть о Джейкобе Киме.

Сейчас у меня на уме только одно – операция «Вернуть Нейта».

Шаг первый: погуглить Blink, CARAT и Сон Йе Джин.

Глава 2

Джейкоб

– Не уходи, пожалуйста, – всхлипывает она дрожащим от отчаяния голосом. Она хватает меня за руку с силой, которой я не ожидал, и оттаскивает от двери.

Я опускаю голову, незаметно оглядываясь на нее через плечо.

– Я должен. Я должен сделать это для себя, для своей семьи. Не хочу причинять тебе боль, но нам нужно расстаться. – Мой голос срывается, и по щеке скатывается непрошеная слеза.

– Что же мне делать? – плачет она. Ее сердце разбито.

Драматическая пауза.

– Все… снято! – кричит режиссер. А в моем ухе все еще звучит плач молодой женщины.

Я выхожу из образа, возвращаюсь на съемочную площадку – шикарную квартиру в высотке под дежурным освещением, а на заднем плане от пола до потолка открывается вид на реку Ханган. Я вытираю слезу.

– Все молодцы, – говорит режиссер. – На сегодня мы закончили.

Вокруг меня кипит бурная деятельность: начинается уборка съемочной площадки. Мне уже не требуется слишком много времени, чтобы выйти из эмоционально тяжелой роли, как раньше. Тем не менее я до сих пор поражаюсь, как быстро люди могут переключаться и двигаться дальше.

– Держи. – Мне подают две маленькие салфетки, чтобы снять макияж с глаз, а затем пачку бумаг. – Машина будет через десять минут, – говорит мой менеджер Хэ Джин и тотчас удаляется вслед за моей партнершей по съемкам. Теплая и пушистая – это не про нее.

Я просматриваю листы: сценарий финальной серии сезона, краткое изложение того, что будет происходить во втором сезоне, и несколько официальных юридических документов. Продление моего контракта. Я все еще не верю, что у нас будет второй сезон. Для корейского телевидения это нехарактерно.

Мне нравится профессия актера. Играть персонажей, столь непохожих на меня, сродни катарсису. А зарплата мне нравится еще больше. Но при одной мысли о втором сезоне в этой роли и с тем же актерским составом я заранее чувствую дикую усталость.

Подхожу к окну и смотрю на собравшуюся внизу толпу поклонников. С тридцать второго этажа хорошо видно (кажется, я даже чувствую, как они возбуждены): сегодня фанатов намного больше, чем было вчера, и с каждым днем число их растет. А мы все снимаем и снимаем.

Я живу не здесь. Вероятно, Ким Джин Сок – восходящая звезда корейских дорам, поэтому SKY Entertainment делает большую ставку на меня. Но я вовсе не так богат, чтобы жить в западной башне Hyundai в Гангнаме. Пока что. Настоящий я, Джейкоб Ким, начинающий актер, живу со своей мамой и сестрой на большой вилле с двумя спальнями в паре донгнэ (кварталов) отсюда.

Но еще совсем недавно мы даже не были уверены, что нам вообще будет где жить. Так что я ни в коем случае не жалуюсь. Я просто благодарен судьбе, что мы не на улице и не голодаем. Ставшая привычной тревога начинается с бурления в животе, с каждой минутой все разрастаясь и угрожая поглотить тебя целиком. Когда приходится изо дня в день думать о деньгах, трудно избавиться от этого чувства. Даже сейчас.

– Пора идти, – раздается вдруг глухой голос Эдди, приставленного ко мне сотрудника SKY. Он ведет меня по коридору к лифту. Двумя этажами ниже мы останавливаемся, и, когда двери открываются, меня тут же окутываетголовокружительный аромат жасмина. Этот знакомый аромат, который не спутаешь ни с чем, исходит от моей партнерши по фильму Син Мин Гён. У меня аж защекотало в носу.

После съемок, которые закончились всего несколько минут назад, она успела переодеться и сменить прическу. Ее макияж безупречен, выглядит она так, будто сошла с обложки журнала. Тонна штукатурки, скрывающей обнаруженный утром прыщ на моем подбородке, начинает трескаться при виде ее совершенства. Выглядит Син Мин Гён сногсшибательно.

Правда, это самый подлый человек из тех, кого я встречал в своей жизни.

В окружении своих помощников она входит в лифт, оттесняя нас с моим куратором в угол. Вижу, она бросает на меня мимолетный взгляд, а уголок ее рта слегка приподнимается.

– Аньон хасейо, – почтительно приветствую я ее, слегка кланяясь ей в спину.

– Я же просила тебя не есть так много шоколада. Кожа у тебя – полный трэш, – говорит она.

Я давно усвоил, что безопаснее просто кивать и не отвечать на ее колкости. Я знаю свое место.

– Сцена сегодня получилась очень хорошо, согласна? – спрашиваю я.

Из лифта выкачивают остатки воздуха, и, задохнувшись, все замертво падают на пол. По крайней мере такое впечатление создается, когда она издает невыносимо долгий вздох. Вот блин. Мне следовало придерживаться первоначальной стратегии – держать рот на замке.

Она не отвечает.

Двери лифта открываются, и мы несемся через вестибюль к парадному входу. Толпа поклонников приходит в движение, на мгновение меня ослепляет куча вспышек.

– Минджин! Минджин! – выкрикивают фанаты название нашего тандема. Пока мы пробираемся сквозь толпу, Мин Гён приникает ко мне. Она заправляет волосы за ухо, демонстрируя застенчивость и скромность, достойные наград киноакадемии. Я кладу руку ей на спину.

Я хочу остановиться и поблагодарить каждого, кто нашел время и так долго ждал у дверей, чтобы увидеть меня. То, что они здесь, реально круто. Однако делать нам этого не разрешено. Каждое взаимодействие с фанатами должно быть тщательно подготовлено. Мы с Мин Гён молча улыбаемся, вежливо раскланиваемся сразу со всеми и продолжаем двигаться.

Пока мы ждем машину, Хэ Джин кивает мне. Это сигнал, что я могу попрощаться с фанатами. Я оглядываюсь назад и машу толпе рукой, потом запускаю пальцы в свою чересчур длинную челку, вызывая очередную волну криков. Подмигиваю фанатам и складываю большой и указательный пальцы в мини-сердечко. У толпы просто крышу сносит.

Воздух, наполненный восторженными криками, пронзает страдальческий вопль.

– Оппа! Я люблю тебя! – Какая-то девушка протягивает руку, отчаянно пытаясь прикоснуться ко мне. Толпа, как по команде, бросается вперед. Девушка врезается в ограждение, на ее мокром от слез лице застыл ужас. Расталкивая фанатов локтями, я прорываюсь сквозь толпу, чтобы попытаться помочь ей. И тут моя нога застревает между двумя прутьями, а лодыжка неестественно выворачивается. Я кричу, лицо перекосило от боли.

Чувствую, как меня похватывают и поднимают с земли две сильные руки.

– Прочь с дороги! – слышу я крик Эдди. Он выдергивает меня из толпы и быстро заталкивает в подъехавшую машину. Дверь захлопывается, и мы уносимся прочь, в заднем стекле маячат неясные очертания фанатов.

– О чем ты только думал? – шипит на меня Хэ Джин.

Образ Хэ Джин тщательно продуман: классический черный брючный костюм от Armani и белая шелковая блузка. Из ее гладкого пучка на затылке не выбивается ни один волосок. Но видно, что она измотана.

– Толпа ее раздавила, – говорю я. – Прости. – Я постоянно извиняюсь. Неважно, считаю я, что, и правда, накосячил, или нет.

– Ты подвергал опасности всех, включая ту фанатку, – сурово произносит Хэ Джин. – А что, если бы тебя сфотографировали с таким нелепым выражением лица? Ты знаешь правила.

Я закрываю глаза и проглатываю застрявший в горле комок раздражения. Не знаю, на кого я злюсь больше – на нее или на себя. Разумеется, она права. Я знаю правила, и я облажался. Беззвучно вздыхаю и пытаюсь заглушить шум в голове. И не обращаю внимания на страшную боль в лодыжке.

Я делаю глубокий вдох. Машина новая, и в нос ударяет запах кожи. У нашего семейного автомобиля из моего детства была грязная обивка, в пятнах и дырках, в салоне стоял какой-то кислый запах, от которого невозможно было избавиться, как мама ни старалась.

Когда я впервые приехал в Корею, я был бедным болезненным ребенком. Последовали три изнурительных года обучения по особой программе. По сути, это был инкубатор для выведения новых талантов, которые призваны стать крупными звездами K-pop или корейских дорам. Мне помогли развить то, что корейцы называют шармом. И теперь я играю главную мужскую роль в «Любви и Сеуле», долгожданном сериале о несчастных влюбленных подростках. С тех пор, как его начал транслировать Netflix, наша аудитория стремительно растет. Мы вышли на международный уровень.

Я не могу принимать это как должное. И я не могу все просрать.

– Мы везем тебя на интервью немецкому журналу, а затем ты поедешь в Entertainment News Canada. Минги будет в цветочном платье от Gucci и переоденется в бледно-лиловое от Celine. Джин Сок наденет красный свитер Supreme, а затем переоденется в белую рубашку Balenciaga на пуговицах. Похоже, в те дни, когда ты носишь белое, твоя популярность среди североамериканских фанатов достигает наивысшего уровня.

– Ребята, зачем вы придаете значение таким глупостям? – спрашиваю я. От статистики, которую отслеживает компания, можно с ума сойти. У меня просто крыша едет, когда я вдруг узнаю, что фанаты пристально следят за тем, что я ношу, не говоря уж о том, насколько я в этом сексуален.

Фанаты… У меня они есть. Пока я не переехал в Корею, меня вообще никто не замечал. Я рос в Сан-Диего, был мелким, нервным азиатским мальчиком с сильной аллергией. Кто бы мог представить, что однажды этот высокий тощий парень со стрижкой «под горшок» будет сводить девушек с ума?

– Хватит задавать тупые вопросы. Я так устала работать с дилетантами. И что это за трюк ты там провернул? Почему нельзя просто следовать правилам? Я никогда больше не возьмусь работать с недисциплинированным американским актером. – Резкие комментарии Мин Гён бьют в мою самую болевую точку – для этой карьеры я неполноценный кореец.

– Минги. – Голос Хэ Джин звучит предупреждающе: перестань прикидываться дивой и продолжай сотрудничество. Правда в том, что Мин Гён не может позволить себе, чтобы еще один партнер по фильму оказался ею недоволен. Скоро ее вообще перестанут снимать в романтических шоу, если все актеры откажутся с ней работать.

– Завтра мы едем в Пусан на фотосессию для Vogue Korea, – продолжает Хэ Джин.

– О, круто. Как думаешь, мы сможем потусить на пляже? – Я так скучаю по пляжу с тех пор, как мы переехали. – А может, нам даже удастся посетить Культурную деревню Камчхон? Я видел фотографии…

– На это нет времени, – перебивает меня Хэ Джин.

– Это не отпуск. Это работа, – заявляет Мин Гён, даже не пытаясь скрыть свое отвращение ко мне.

– Прости, – говорю я, возможно, в сотый раз за сегодняшний день. А день еще не закончился.